Ричард Хукер

Первой из этих позиций был Памятник Солдатам и Морякам на пересечении 89 улицы и Риверсайд Драйв. Его купил рядовой первого класса из Ходжа, штата Алабама, пославший почтовую карточку с изображением Памятника своей невесте и с надписью на обороте:

« Милая,

Я тока шо купил это для тебя. Эта даставят в течении нескальких недель. Паставь эта на своем задним дваре а кагда мы паженимся, я вызаву Палея памочь отащить эта в наш дом.

С Раждеством. Твой друк и будуший муш».

Его друг и земляк из соседнего городка Даттон купил Пятую Авеню (вид на север с сорок пятой улицы) в качестве сюрприза для отца. На обороте карточки выпуска примерно 1934 года, он написал:

«Па,

С Рождиством. Я тебе купил эту улетсу. Все машыны, что ты тама видишь, старые, так што я думаю, ты могешь отагнать их в гаражь и наконетс заняться любимым делом. Я памагу, кагда вернусь. Еще раз с Рождиством».

После праздников время для Ястреба и Дюка тащилось медленно. 4077-й был умеренно занят, так что без дела не сидели. Когда возникали опасения, что хирурги засиделись (а Генри все еще имел пунктик насчет клиники с ординатурой), он выгонял своих пастухов вместе с отарой неопытных коллег на пастбища мясо-хирургии. Длилось все это до одной ранней февральской ночи, когда он вошел в Болото, смел снег с ботинок, налил себе большой бокал скотча, устроился поудобнее на одной из коек и заявил капитанам Форресту и Пирсу:

– У меня приказы на вас, разгильдяи. Отправляетесь через неделю.

Дюк и Ястреб подпрыгнули, засмеялись, крепко обняли Генри, потом обняли друг друга. Копьеносец, которому оставалось еще два месяца до увольнения, тепло поздравил их. В дальнем углу палатки Ловец Джон Макинтаер, которому оставалось еще 6 месяцев рабства, лежал на койке и рассматривал потолок.

Последняя неделя показалась бесконечной. Подготовка к отъезду заняла совсем немного времени, невзирая на значительность события, так что на Болоте было тихо. Наконец Дюк и Ястреб отправились на последнее дежурство, и то, что требовалось от них в операционной, вернуло их с небес на землю.

Артериальные ранения не были необычными для госпиталя, но этой ночью им достались сразу два. Пытаясь спасти правую ногу солдатика из Топеки, штат Канзас, и левую ногу Томми из Бирмингема, Англия, Дюк и Ястреб сделали две пересадки венной ткани, чтобы закрыть дырки в артерии, пробитые артиллерией косоглазых. Когда закончилась смена, они направились к Болоту, уставшие, взвинченные и удрученные. Они только что провели две операции на ногах двух мальчишек, которым их ноги несомненно были очень важны, и уходили зная, что, по всей видимости, они никогда не узнают судьбу этих конечностей.

В Болоте их ждали двое коллег, с уже откупоренными бутылками. К 11 утра они по третьему разу строили планы как только представится случай встретиться в Штатах, разумеется с Копьеносцем и Ловцом Джоном, когда и те получат увольнительные. В тайне каждый подозревал, что планам этим не суждено осуществиться.

– Послушайте, – наконец сказал Ловец, – вы не собираетесь прощаться с Генри?

– Само собой, – сказал Дюк. – Мы к нему благоволим.

– Так почему бы вам не попрощаться прямо сейчас?

– Да, папуля, – сказал Ястреб.

В 11:15 Дюк и Ястреб, все еще в грязных формах, но напялив чистые и серьезные выражения лица, прибыли к кабинету полковника Блэйка. Ястреб подошел к денщику Генри, расправил плечи и заявил:

– Капитан Пирс и капитан Форрест просят аудиенции у полковника Блэйка.

Сержант, знавший этих двоих шесть месяцев, как Дюка и Ястреба, был потрясен.

– Что за фигню вы тут порете? – поинтересовался он. – Не надо выпендриваться, ради Бога.

– Не переживай, – успокоил его Ястреб. – Представь нас.

Сержант постучал в дверь Генри и объявил:

– Капитан Пирс и капитан Форрест просят разрешения поговорить с полковником Блэйком.

Полковник Блэйк побелел. Колени у него затряслись.

– Что они задумали?

– Не могу знать, сэр.

– Ну, давай выясним. Проси их.

Дюк и Ястреб вошли, отсалютовали и встали по стойке смирно.

– Прекратите это, вы, двое! Хватит! – возопил полковник. – Вы же знаете, меня это нервирует. Что вы, черт возьми, задумали на этот раз?

– Скажи ему, Дюк, – сказал Ястреб, все еще стоя по стойке смирно.

– Да ты сам скажи, я не могу.

– Ну, Генри, – объяснил Ястреб, – мы ничего конкретного не придумали…

– Уже хорошо, – сказал Генри.

– … но мы хотели, чтобы ты знал, что мы знаем, что тебе пришлось вынести из-за нас, и что мы это ценим. Мы считаем, что ты классный парень.

Дюк сделал шаг вперед и протянул все еще молчащему, но уже расслабившемуся Генри руку. Ястреб тоже пожал руку, а потом они отдали честь, совершили великолепный поворот кругом и с торжественными лицами вышли, шагая в ногу.

В Болоте собрался почти весь госпиталь, чтобы поднять прощальный бокал. Ужасный Джон, которому предстояло везти их в Сеул на джипе, тоже присутствовал. Еще были Красный Даго и Добрый Поляк, Лопух Кэрролл, Пит Риззо, Волмер, сержант-снабженец и центровой из Небраски, а также другие пережившие Бойню Дня Благодарения, офицеры и рядовые – все толпились в разношерстной давке. Капитан Леверет Рассел поблагодарил их за терпение в прошедшие месяцы. Радар О'Райли одарил их собственной версией их гороскопов. Мама-Дорогая, только что сдавший в аренду концессию гребных шлюпок на Озере Центрального Парка, собрал им в дорогу коробку с ланчем. Полковник Блэйк появился только чтобы вручить им пару бутылок скотча на распитие в джипе. Каждый желал им удачи, жал руки и давал домашние адреса.

– Давай сваливать уже отсюда к чертовой матери, – прошептал наконец Дюку Ястреб. – Я начинаю чувствовать себя как Трясучка Сэмми.

– Я тоже, – ответил Дюк.

Ястреб посмотрел в направлении угла Ловца Джона. У Ловца была бутылка и стакан. Он сел на краешек койки, поочередно делая большой глоток жидкости и роняя голову почти на колени. Ястреб подошел, взял бутылку и стакан и поставил на раковину.

– Всё! Вы, негодяи, – заявил он всем остальным. – Вон! Мы через две минуты уезжаем.

Оставшиеся двинулись к двери, после чего бутылку изъяли с раковины. Дюк наполнил четыре стакана, и они выпили молча. Дюк пожал руки Копьеносцу и Ловцу Джону и вышел, не проронив ни слова. Ястреб Пирс попрощался с Копьеносцем, а затем протянул руку Ловцу Джону.

– Держись тут, – сказал он.

– Проваливай отсюда, – ответил Ловец Джон.

Снаружи их ждал Ужасный Джон, привалившись к колесу джипа. Остальные собрались вокруг машины. Ястреб и Дюк прыгнули на заднее сиденье, а когда Ужасный Джон совершил прощальный выстрел из выхлопной трубы и они сымитировали нацистские салюты, началось их стремительное удаление от веселой толпы.

– Не оборачивайся, – сказал Ястреб.

– А я и не собирался, – сказал Дюк.

Минут пять парочка не смотрела друг на друга и не разговаривала. Первый раз прервали молчание лишь, чтобы высморкаться.

– Ну, – сказал наконец Ястреб, – когда долго живешь в таких местах как это, приходится или полюбить некоторых людей, или ненавидеть. И, на мой взгляд, нам очень повезло. Возможно я не прав. Я только знаю, что ничего подобного с нами уже не случится. Никогда больше, за исключением наших семей, мы ни с кем не будем так близки, как были в этой чертовой палатке в прошедший год, и с Ужасом, и с Даго, и с другими. Я рад, что это было, и я безумно рад, что это сплыло.

– Ага, – согласился с ним Дюк, – и знаешь, что я думаю? Мы приехали на джипе, наполовину пьяные, и мы уезжаем в джипе, наполовину нажравшись.

В Сеуле джип под управлением Ужасного Джона Блэка, нагруженный капитанами Дюком Форрестом и Ястребом Пирсом направился к Офицерскому Клубу Воздушных Войск.

– Не могу поверить. Не могу поверить, что мы действительно едем домой, – повторял Дюк, когда они остановились у бара.

– Вы везучие сволочи, – застонал Ужас. – Не знаю, смогу ли я выдержать здесь еще месяц.

– Ты сдюжишь, Ужас, – заверил его Ястреб.

– Ага, – согласился Дюк. – Считай тебе, эт-та, повезло уже столько вынести, осталось-то совсем ничего.

На ужин они отведали коктейль из креветок и филе миньон. Ястреб, по правде говоря, лично слопал два коктейля и два филе миньон и задумался о третьей порции.

– У тебя глисты? – удивился Ужас Джон. – Ты слопал эти стейки так, будто они собирались тебя сожрать, если ты их первым не сметешь.

– Ты про те закусочки? Господи, парень, видел бы ты, что для меня дома приготовили на обед мои старик и отличница школы Порт-Вальдо!

Ужин наконец закончился, они вернулись в бар. Пока они посасывали бренди, разговор сам собой затормозился и совсем сошел на нет.

– Давайте с этим завязывать и искать место, где нас на ночлег приписали, – наконец сказал Ястреб. – Я устал.

– Ну, ребят, – сказал Ужасный Джон, – когда же я снова увижу вас?

– Ужас, – ответил Ястреб, – это больной вопрос. Надеюсь, скоро, но я не знаю. Если будешь в Мэйне, мы встретимся. Мы встретимся, если попадем на один и тот же медицинский семинар. Сейчас-то легко говорить, что мы все скоро встретимся, но я знаю только одно: ты можешь позвать меня или Дюка через пятьдесят дней или через пятьдесят лет, и мы будем одинаково рады тебя видеть.

– Точно, – сказал Дюк.

– Ага, – сказал Ужасный Джон. – Я вас понимаю.

Ужас отвез их в казарму для транзитных офицеров при 325 эвакуационном госпитале, с разных концов которых 15 месяцев назад эти двое появились, чтобы встретиться в первый раз. Они проводили взглядом исчезающий в темноте на севере джип, несущийся обратно в дурдом имени Янки Дудля.

Открыли дверь казармы они вошли, стряхнули снег с ног, и водрузили на пол свои сумки. Их взгляду предстала мрачная, но привычная военная картина. Большая комната была заставлена трехярусными койками. Пол – весь в старых номерах газеты Звезды и Полосыи в пустых банках. С потолка свисали две дохленьких лампы, стояли два пустых деревянных стола и несколько хлипких стульев. В углу пять молодых офицеров сидели вокруг одного из столов и искренне, серьезно и взволнованно беседовали. Их чистая форма и общее состояние выдавала в них только что прибывших, а не отъезжающих.

Дюк выбрал одну из трехярусных коек. Он осторожно проверил ее, покачав и толкнув.

– Ястреб, – сказал он, – думаю, тебе стоит налить нам немного противоядия от укусов змеи. Это место кишит змеями.

– Не могу спорить насчет змей с человеком из Джорджии, – откликнулся Ястреб, доставая бутылку и бумажные стаканчики из вещмешка. – Сейчас накапаю положенные дозы.

Они сели за деревянный стол, попивали скотч, курили, мало болтали, но выглядели довольными. Длинноволосые, небритые, в грязной одежде. На двоих у них была лишь половина пары капитанских лычек, которую Ястреб носил сзади своей форменной кепки.

Из угла за ними с интересом наблюдали новенькие офицеры. Наконец один из них встал и подошел.

– Можно задать вам вопрос, джентльмены? – поинтересовался он.

– Конечно, генерал, – сказал Ястреб, повернувши форменную кепку так, что стали видны капитанские лычки.

– Я не генерал, капитан. Я лейтенант. Можно спросить, почему вы именно так носите кепку?

– Как так?

– Задом наперед.

Ястреб снял кепку и рассмотрел ее.

– Йоги Бера? – сказал лейтенант.

– Эй, Дюк, – приказал Ястреб, – дай мою маску.

Лейтенант переступил с ноги на ногу и спросил:

– А давно вы в Корее, джентльмены?

– Восемнадцать месяцев, – сообщил им Дюк. – Как будто вчера прибыли.

Лейтенант ушел к своей группке.

– Они чокнутые, – сказал он своим.

– Боже, – сказал один из них. – Надеюсь, мы такими же не станем за восемнадцать месяцев.

– Ястреб, – обратился Дюк, – ты слыхал, что сказал тот юнец?

– Ага.

– И тебе безразлично?

– В принципе да. Мы сделали нашу работу. Мне ни за что не стыдно. А что думают все остальные – мне лично – плевать.

– Мне тоже, – сказал Дюк. – Но ты ведь не думаешь, что мы правда спятили? Иногда я не совсем уверен.

– Дюк, подожди пока не вернешься к жене и двум девочкам. Ты будешь домашним, прирученным и нормальным, как сам черт. Я тебя и не узнаю через пару месяцев. Расслабься.

– Ага, – сказал Дюк, наливая выпивку и намеренно повысив голос, – а знаешь что? Это первый день за восемнадцать месяцев, когда я никого не убил.

– Черт возьми! И на Рождество тебе не удалось кого-нибудь пристрелить!

– Точно. Я забыл, но ты знаешь, это уже в крови где-то. Думаю, стоит почистить свое оружие на случай, если китаёзы проникнут в эти бараки.

Дюк достал свой пистолет, начал его чистить и многозначительно поглядывать в сторону новеньких офицеров в другом углу. Он налил еще выпивки.

– Ястреб, – громко заявил он, – эти парни – переодетые китаёзы, или по крайней мере мне так кажется. А не застрелить-ли мне их, чтобы успокоиться?

Ястреб с кепкой задом наперед встал и подошел к новеньким.

– Может вам, парни, лучше прогуляться недолго, – предложил он. – Я-то всего лишь возомнил себя Йоги Берром, а у моего приятеля куда более серьезные проблемы. После четырех рюмок он считает себя солдатом морской пехоты.

Заряжая пистолет, Дюк запел: «От чертогов Монтесумы к берегам Окифиноки…»

Новенькие офицеры быстро выскочили в дверь под снег и нашли Офицерский Клуб 325го эвакуационного госпиталя. Не будь они желторотиками, они бы и раньше его нашли. В возбуждении пятеро поведали захваченной рассказом публике, в том числе и бригадному генералу Гамильтону Хартингтону Хаммонду, о событиях в бараке.

– Оставьте этих двоих одних! – прогремел генерал Хаммонд, когда кто-то предложил вызвать военную полицию. – Ради Христа, оставьте их в покое! Просто молитесь, чтобы они отправились первым же утренним поездом. Переселитесь в другую казарму!

Вскоре Дюку и Ястребу стало одиноко.

– Ты распугал наших друзей, – сказал Ястреб. – И они ушли.

– Ага, – ответил Дюк, – но эт неважно. Даже я не верю, что ты Йоги Бера. Я тоже не морской пехотинец, потому что я Грувер Кливленд Александр . А где тот друг Ловца Джона с перчаткой принимающего? Он же сюда приписан. Найдем его и разомнемся в Офицерском Клубе.

– Грувер, – сказал Ястреб, – Ты кидаешь мяч как Харриетта Бичер Стоув.

– Как звали друга Ловца? – спросил Дюк, не заметив подкола.

– Не знаю, – ответил Ястреб. – Мне кажется, Ловец звал его Остин из Бостона.

– Отлично, – сказал Дюк. – Не может быть двух людей с такими именами.

Они прикончили выпивку и вышли в ночь. В течение 45 минут они бродили в снегу, выписывая замысловатые кренделя и во весь голос вопя имя друга Ловца Джона.

– Остин из Бостона, – орали они. – О, Остин из Бостона! Где ты, Остин из Бостона – друг Ловца Джона?

Их крики, само собой, услышали и в Офицерском клубе, где у бара пятеро новеньких обступили генерала Хаммонда, как цыплята курицу. Они боялись попросить вооруженную охрану, чтобы та проводила их до новых казарм, а еще больше они боялись выйти под снег и умереть в одиночку так далеко от дома.

– Черт вас побери! – сказал наконец генерал Хаммонд, устав быть клушей, когда птенчики еще теснее обступали его при каждом жалобном завывании с улицы. – Шли бы вы в казармы проспаться, а?

– Там должно быть ужасно, сэр, – сказал один из новеньких.

– Где там? – сказал Генерал Хаммонд, сдвигая брови.

– Там – на фронте, сэр.

– О, черт возьми, – сдался генерал. – А ваши мамочки знают, что вы здесь?

– Да, сэр, – ответили все разом.

Не найдя друга Ловца Джона, который отлично мог слышать их призывы и мудро решил не отвечать, Ястреб и Дюк вернулись в казарму, где едва добравшись до коек, они захрапели. Три часа спустя Ястреба разбудил Дюк, полностью одетый и собранный. На это потребовалось совсем немного усилий, потому как он ни раздевался, ни распаковывался.

– Эй, ты… того, проснись. Мы едем домой. Поезд уходит в семь.

– А сколько сейчас время?

– Четыре.

– Господи, ты спятил? Я хочу спать.

– Нельзя… эт-та спать. Мне кажется, нас обоих змеи покусали ночью. Надо принять противоядие.

Он протянул Ястребу стакан скотча и зажег сигарету. Пока Ястреб вводил в себя лекарство, Дюк наполнил флягу.

– Столовка открывается в 4:30, – заявил он. – Надо хорошенько заправиться.

Как только открылась столовая, вошли Ястреб и Дюк с мешками и стали заправляться основательно. За чашкой кофе Ястреб полез за новой пачкой сигарет в карман, в который лазал не часто. С сигаретами вылез маленький обрывок бумажки. На нем незабвенной рукой Ловца Джона Макинтаера была начертана незабвенная поэзия Брета Харта:

Я хотел бы сказать,

Говорю без прикрас,

Что на темных путях

И с тузом в рукавах

Дикари косоглазые бродят у нас.

Почему – объясню я сейчас.

И приписка:

«Это поганое маленькое местечко, и теперь оно мне нравится меньше. Если косоглазому дикарю вдруг повезет, не забывай своего старика-Батяню, и знай, что он ни за что на свете не изменил бы того что было».

Ястреб протянул записку Дюку, который прочел ее и достал флягу. Они благоговейно выпили и направились к близлежащему поезду.

Поездка поездом в Пусан длилась полусуток. Первые шесть часов Болотники спали; потом Ястреб читал, а Дюк пялился в окно. Однажды сержант военной полиции, проверяя купе, вежливо попросил Ястреба убрать капитанские лычки с затылка кепки и поместить их спереди. Ястреб, к своему собственному удивлению, вежливо согласился.

– Ну, что? – сказал Дюк после ухода сержанта. – для такого вычурного, феерического драчливого оппозиционного типчика как ты это было вполне мирно. Становишься трусом?

– Нет, – ответил Ястреб, – но я подумал.

– У тебя от этого голова разболелась?

– Я подумал, что ты и я жили здесь такой жизнью, какую познали лишь немногие из тех кого нам еще предстоит встретить. Большинство из бойцов и близких к фронту людей, таких как мы, улетают из Сеула, так что для здешних писарей и тыловых крыс, возомнивших, будто они взаправду пожили в штатовских военных лагерях за рубежом, мы должны выглядеть уродцами. Мы лучше изобразим себя хотя бы полуцивилизованными. По правде, от нас не убудет, если мы постираем форму, когда выпадет шанс.

– Я уже задумывался об этом, – согласился Дюк.

В Пусане их направили во временные офицерские казармы и определи в шиферный ангар. Ангар был разделен на три части, и им досталось одно из крайних звеньев. Каждую часть обогревала масляная печь, и на каждой кровати лежал матрас.

– Я кое что вспомнил, – сказал Ястреб, когда они осмотрели свои места.

– Что? – спросил Дюк.

– Помнится мне, – ответил Ястреб, – что в Болоте ты был одним из ярых блюстителей ночных правил. Почти как ритуал: ты вставал с кровати, делал три шага к двери и делал семь положенных шагов от палатки перед тем как справить нужду. Это условный рефлекс, я просто вспомнил о нем. Он тут ночью не подойдет.

– Я намотал на ус. Еще что-нибудь, тетенька?

Хоть оставшиеся ангары и быстро заполнились и среди посетителей были офицеры-медики, не обнаружилось никого из частей МЭШ. Несколько человек прибыли и сдружились раньше. Так что Дюк и Ястреб довольствовались своим обществом. После разумного количества бокалов и в разумный час они решили завалиться спать, но после пятнадцати месяцев на твердой койке матрас на пружинах не казался удобным. Дюк, попробовав свой, сбросил его на пол и там проспал до 3 утра, когда Ястреба разбудил громкий жалобный голос в соседнем отсеке.

– Эй, приятель, – протестовал кто-то, – здесь нельзя этого делать!

– Как это «нельзя», если я уже сделал? – услышал капитан Пирс ответ капитана Форреста.

Тут же капитан Форрест вернулся к своему матрасу и снова захрапел, а соседи по отсеку продолжали ворчать и жаловаться.

Утром выяснилось, что их приятели-офицеры признали Дюка невменяемым. С опаской они разыскали Ястреба и высказали свои жалобы. С тех пор как Дюк и Ястреб сняли с себя знаки отличия медицинского корпуса, Ястреб не видел причин исправлять впечатление, что он и Дюк были жестокими закаленными в боях ветеранами. Он был вежлив, но тверд.

– Сделаю все, что смогу, – успокоил он комитет, – но даже я не решусь рассердить его. Мне повезет, если по дороге домой он не убьет кого-нибудь или я не получу Пурпурное Сердце. Он дошел до того что с трудом разбирает своих от косоглазых.

Когда Ястреб закончил свои объяснения, к группе присоединился Дюк и в тот же момент проезжавший мимо грузовик выстрелил выхлопной трубой. Ястреб и Дюк упали на пол, одновременно доставая свои пистолеты и ища врага. Потом, поняв, что ошиблись, они встали, изображая смущение.

В ту ночь Ястреб спал беспробудно. Проснувшись, он услышал бормотание другой делегации своих соседей, они стояли в дверях и с явным отвращением смотрели на Дюка, все еще спящего на полу на матрасе.

– В чем дело? – спросил их Ястреб, садясь и протирая глаза ото сна. – Он что, опять на пол сходил?

– Нет, он сделал это на печку.

-А почему же вы его не остановили?