Пенна смущенно потупилась, потом искоса посмотрела на вдову Саффиан. На ней было простое, но опрятное платье, явно лучшее в ее гардеробе – и вся она была такая чистенькая и аккуратненькая, что Лайаму невольно сделалось ее жаль. Выставили бедняжку на всеобщее обозрение, а теперь оплетают паутиной гладких и малопонятных словес…

– Да, госпожа, но я…

Председательница подняла палец, и девушка замолчала.

– Вы признаете себя виновной?

Пенна мотнула головой и робко сказала:

– Нет, госпожа.

– Суд соглашается. Владелец трактира приговаривается к выплате штрафа в размере двух месячных жалований трактирной прислуги. Одна часть причитается Пенне, дочери Роры, другая пойдет в герцогскую казну. Вы свободны, – обратилась вдова к девушке, – но суд просит вас впредь следить за своими словами.

Пенна нерешительно отшагнула от стражи, потом, осознав, что никто ее удерживать не собирается, повернулась и опрометью кинулась в зал, который одобрительно зашумел.

Вдова Саффиан постучала ладонью по столу, требуя тишины.

– Да послужит это предостережением многим! Меч правосудия остер, и он отсечет руки тем, кто попытается ввести суд в заблуждение! Никому не дозволено возводить напраслину на честных людей! Знайте также, что за брань в зале суда наглеца окунут в воду и выпорют, а затем оштрафуют. Заседание продолжается! – Вдова выразительно посмотрела на старшего клерка. Тот снова встал и, огладив бороду, приказал привести очередного ответчика.

– И это все? – спросил Лайам у Куспиниана. – Пары слов председательницы достаточно, чтобы девушку отпустили? Разве дело прежде не следует разобрать?

Проун через два стула зашикал, требуя тишины, но эдил, не обращая на это внимания, усмехнулся и поднял бровь.

– Судит здесь госпожа Саффиан, а не вы. И потом, разбирать тут особенно нечего. Девушку уволили потому, что она отказалась с трактирщиком спать. А пиво прокисло потому, что мошенник его плохо сварил. Он обратился в суд, чтобы себя обелить. Весь город об этом знает.

Лайам нахмурился. Даже приняв к сведению все сказанное, он не мог отделаться от ощущения, что его провели. Если всем известно, что трактирщик – подлец, зачем тащить девушку в суд? И потом, формулировка «суд соглашается» чересчур коротка. Вдове, по крайней мере, следовало пояснить, почему она приняла такое решение. Лайам хотел было опять обратиться с расспросами к Куспиниану, но рассмотрение нового дела уже началось.

На сей раз на месте Пенны стоял шарлатан, выдававший себя за чародея. Он взял деньги с красильщика мануфактуры, обещая сотворить заклинание, способное закрепить краску на ткани, однако партия товара попала под ливень, и краска сошла. В зале послышалось хихиканье, но вдова Саффиан взглядом заставила всех замолчать, после чего предоставила ответчику слово.

Шарлатан уверял, что он не виновен, что он строго-настрого наказал красильщику беречь свои ткани от влаги, – зал отвечал ему свистками и топотом.

Вдова Саффиан повелела стражникам вышвыривать на улицу всякого, кто осмелится издать еще хоть какой-нибудь звук, и тут же без перехода объявила шарлатана виновным. Притопить, заковать на день в колодки и запретить заниматься магией в пределах Южного Тира – таков был приговор. Что до потерпевшего – пусть учтет свой печальный опыт на будущее и впредь красит ткани как следует, а деньги, уплаченные им шарлатану, пойдут служителям Матери Милосердной на одежду для бедняков.

Публика одобрительно закивала, но Лайам вновь был разочарован. Красильщику следовало вернуть его деньги, даже если он полный олух и недобросовестный человек. Кроме того, оставалось неясным, в чем состоит преступление шарлатана? За что он наказан? За то, что занимался магией, не имея на то разрешения? Или за то, что его магия сработала плохо? Или за то, что тот, не будучи магом, заведомо решил свою жертву надуть? Ему казалось, что он смотрит спектакль, из которого самые важные сцены изъяты.

Публику, однако, происходящее, похоже, устраивало, и даже более чем. Следить за зрителями было не менее любопытно, чем непосредственно за ходом процесса. Собравшиеся оживленно перешептывались, перемигивались и кивали друг другу, реагируя на каждую реплику, доносящуюся до них.

«Они ведь живут здесь, – сообразил вдруг Лайам. – Они знают подоплеку каждого дела и знают людей, замешанных в этих делах».

Следующего ответчика приговорили к полусотне ударов плетью – за продажу магического амулета калеке, который вскоре после этого умер. Силы несчастного подточила болезнь, от которой приобретение должно было его исцелить. Зал встретил приговор мрачновато, но с пониманием. Другому подсудимому назначили двадцать плетей и сутки в колодках за игру на зачарованной лютне с целью обворожить местного богатея с супругой, а потом обокрасть. Украденное возвратили владельцу прямо в зале суда, лютню было приказано уничтожить. Но многие горожане, похоже, недолюбливали пострадавших и отпускали в их адрес язвительные замечания, за что один разбитной малый в ремесленной блузе был даже выдворен с заседания. Более того, толпе явно нравился державшийся беспечно лютнист, его остроумные реплики не раз вызывали у зрителей хохот. Вдове приходилось утихомиривать весельчаков.

Из всех ответчиков была признана полностью невиновной лишь Пенна. Еще одного обвиняемого освободили за недостаточностью улик, а в пяти остальных случаях подсудимым назначили наказание. Два приговора толпа не одобрила – все, во-первых, жалели лютниста, а во-вторых, отнеслись сочувственно к древней старухе, торговавшей приворотными зельями. Ее приговорили к колодкам и окунанию в воду. Зрители крутили неодобрительно головами – кара казалась им слишком суровой. Даже назидательные слова госпожи председательницы, призванные остеречь горожан от неблаговидных поступков, которыми она заканчивала слушание каждого дела, на сей раз не встретили в публике должного отклика.

– Пуще всего мы должны охранять жителей нашего герцогства от посягательств на их разум и чувства, – заявила вдова, невзирая на ропот, пробежавший по залу. – Заставить одного человека полюбить против своей воли другого – все равно что накинуть на него незримые узы. Ареопаг в этих случаях будет особенно строг.

Торговка зельями жалобно всхлипывала, и Лайам видел, как многие зрители негодующе всплескивают руками. Ну приторговывала бабка приворотными травками, и что в том такого? Дело пустячное, за что тут карать? Лайам ощутил, что согласен с мнением зала, хотя он в то же время находил довольно резонными и слова госпожи Саффиан. Однако эти резоны не были внятны толпе, и вдова раздраженно скривилась, давая знак к разбирательству последней истории.

Два стражника торопливо вывели из зала старуху, старший клерк набрал в грудь воздуха и принялся говорить. Глаза его были возведены к потолку, а голос подрагивал от напряжения, ибо старику приходилось перекрывать гомон толпы.

– Вызывается Лонс Каммер, проживающий на Широкой улице города Уоринсфорда, обвиняемый в том, что он с помощью магических ухищрений соблазнил и обесчестил трех достойных девиц.

Обвиняемый вбежал в зал бочком, за ним едва поспевали два стражника, и публика тотчас примолкла в предвкушении развлечения.

«Магия магией, но для того, чтобы девушка согласилась с ним переспать, ему в своем арсенале нужно иметь и что-то покруче», – подумал Лайам, узнав в подсудимом вчерашнего паренька. Того самого, которого допрашивали Проун с эдилом. Каммер был потрясающе неказист. Землистое лицо, нос картошкой, черные космы торчат во все стороны. Чрезмерная сутулость столь удачливого в любви кавалера не позволяла судить о его росте, он так ежился, что едва достигал до плеча соседнего стражника. От каждого слова вдовы лопатки подсудимого вздрагивали, будто на них обрушивались удары кнута.

Публика впитывала рассказ с повышенным интересом, впрочем, нездоровое любопытство собравшихся было вполне оправданным. В начале прошлой зимы Каммер умудрился получить место учителя в одном из богатых уоринсфордских домов. Педагогические таланты его и внешность, не вызывавшая опасений, постепенно раскрыли перед ним и двери других домов, где имелись дочки на выданье. Лонс Каммер охотно принялся их обучать. К чему это привело, выяснилось две недели назад, когда обнаружилось, что одна из его учениц отнюдь не невинна. Девица, рыдая, пожаловалась отцу, что Каммер погрузил ее в сон и «допустил вольность». Отец тайком провел что-то вроде расследования и обнаружил в соседских семействах еще двух девиц, с которыми обошлись «вольно». За четыре дня до прибытия ареопага учителя, «допускавшего вольности», заключили в тюрьму.

Лайам морщился. Ему не нравились словесные обороты вдовы. «Какие там вольности? Малый просто насильник. Повесить его – и дело с концом». Собравшиеся вели себя тихо. Зал жадно слушал, ничем не выказывая своего отношения к делу.

– Во всех трех случаях происходило одно и то же, – сухо говорила вдова, но голос ее подрагивал от омерзения. – Жертвы в ходе урока впадали в глубокий сон, а просыпались уже обесчещенными. Все совпадает в мельчайших деталях. Вы понимаете, в чем вас обвиняют?

Каммер потупил глаза.

– Д-да, госпожа председательница.

Лайам склонил голову набок. Этот голос – в нем слышалось что-то странное. Что-то, что царапнуло его и вчера, но на что он не обратил внимания.

– Вы признаете себя виновным?

– Нет, госпожа председательница.

– Вы должны подкрепить свое заявление чем-нибудь веским, – холодно сказала вдова, выпрямляясь в своем кресле. – Предупреждаю, суд располагает свидетельствами, говорящими об обратном.

Внезапно Каммер весело улыбнулся.

– Значит, вы опросили моих дружков? – спросил он, и вдова потемнела лицом. – А те, конечно, порассказали вам о моем хвастовстве. Да, госпожа председательница, не скрою, я хвастался перед ними. Каюсь, это не очень-то добропорядочно с моей стороны, но я не мог удержаться. В конце концов, не так уж часто молоденькие красотки вешаются на шею парням вроде меня.

По залу прошлись неуверенные смешки, но председательница, казалось, их не заметила. Уродливому юнцу удалось-таки выбить ее из колеи, вдова молча кусала губу, пытаясь собраться с мыслями.

– Каков наглец! – восхищенно прошептал Куспиниан. – Как лихо загнул! На шею они ему вешались – ха!

Лайам не слышал эдила. Он неотрывно глядел на обвиняемого, стараясь не пропустить ни словечка из его болтовни.

– Значит, вы признаете, что распускали по городу слухи о ваших победах? – спросила женщина наконец.

– О да, – охотно ответил Каммер. – Не по всему городу, ясно, но двум-трем приятелям рассказал. А спросите их, говорил ли я им хоть что-то о магии? Эти девицы по собственной воле переспали со мной. Они и сами это бы подтвердили, если бы не боялись своих папаш. Папаши заставили их рассказывать сказки.

«У него харкоутский выговор! – воскликнул мысленно Лайам. От внезапной догадки по его коже прошелся мороз. – О боги, нет! Этот сопляк не может быть тем человеком!»

Вдова Саффиан испепелила ответчика взглядом.

– Что вы там такое несете?

– Эти девицы, госпожа председательница, просто-напросто влюбились в меня, хотя вам и трудно поверить, что можно влюбиться в такого урода. – На сей раз смех зала сделался громче. Каммер почувствовал себя поуверенней, он выпрямился и, вскинув голову, посмотрел на вдову. – Но все-таки их ко мне потянуло, и неудивительно, что я не сумел устоять. Как я мог воспротивиться желаниям юных красавиц? А родителям, когда все раскрылось, это, естественно, не пришлось по душе, вот они и раздули историю, чтобы меня опорочить. Да и кто я такой в их глазах? Юнец, которому только-только стукнуло восемнадцать! Нищий, у которого нет ничего, кроме знаний, ну и, конечно, сердца, способного и любить, и страдать…

Убийца Пассендуса просто не мог оказаться магом-приготовишкой, обольщающим своих учениц. Воображение Лайама никак не хотело расстаться с образом могучего седовласого чародея. Что тут сходится? Харкоутский выговор? Это еще не улика. Легкость, с которой юный безвестный учитель сумел втереться в доверие к горожанам? Кстати, когда это произошло? В начале прошлой зимы? М-да, по времени совпадает. Но совпадения совпадениями, а к делу их не пришьешь. Версия, прямо скажем, дурацкая, и никуда не годится! Однако что-то в поведении подсудимого не позволяло Лайаму от нее отмахнуться. Он очень умен – этот невзрачный вертлявый мальчишка, он уже четверть часа морочит голову госпоже Саффиан.

– Значит, вы утверждаете, что девушки лгут?

– Не девушки, – ответил Каммер, многозначительно вскинув палец. – Нет, вовсе не девушки, госпожа. Их родители. Они приказали им дать против меня ложные показания и отречься от лучших своих чувств. Если бы вы взяли их под свое покровительство, позволив высказаться чистосердечно, они поведали бы суду всю правду. Но их семьи знают, что такое может случиться, и потому не позволили бедняжкам явиться сюда!

– Им нет нужды сюда приходить. У нас имеются их письменные заявления.

– Они получены под давлением. Велите доставить девушек в суд, – с вызовом сказал Каммер. – Они не посмеют лгать мне в лицо. Наши чувства слишком сильны.

Вдова Саффиан стиснула зубы.

– Квестор Проун! Подойдите ко мне!

Толстый квестор, явно напуганный резкостью обращения, вскочил на ноги и засеменил к помосту. Добежав до стола, он склонился к вдове и застыл в угодливой позе. Та что-то быстро и гневно ему зашептала.

«Может он оказаться тем человеком?» – мысленно спросил Лайам у Фануила.

«Он слишком молод, чтобы быть чародеем. Скорее всего – ученик», – откликнулся Фануил.

«Но Хандуиту ведь и был продан учебник!»

«Да, мастер», – ответил дракончик, но Лайам уже поворачивался к Куспиниану.

– Что вам известно об этом красавце?

– Только то, что он страшный наглец, – ответил лениво эдил. – Будет правильно, если ему вынесут приговор, и мы на этом закончим.

– Невелика птица, – добавил Эласко. – Обыкновенный домашний учитель. Немного музыки, философии, истории и математики.

«Всех начинающих магов этому учат», – мысленно подсказал Фануил.

– А прежде он ни в чем таком не был замечен?

– Пока его не поймали за руку, вы хотите спросить? – молодой квестор задумчиво покачал головой. – Да, в общем, ни в чем. Он просто учительствовал и жил тихо, как мышка.

– К чему вы клоните? – поинтересовался эдил.

– Мне надо знать, где он проживал и как себя вел?

Куспиниан закатил глаза к потолку, но Эласко ответил:

– Снимал комнаты, чуть лучше обычных, но не так чтобы очень. Вел себя скромно и денег больших не запрашивал, потому-то его и брали в дома. А почему вы интересуетесь им?

«Почему, почему? Да все потому же!»

Итак, гильдия отправила сильного мага по следу сбежавшего ученика. Мог ученик убить сильного мага? «Нет, ерунда, – сказал Лайам себе. – Просто чушь, тут не о чем думать!»

«Заклинание, в применении которого его обвиняют, – ученическое. Кантрип, погружающий в сон, – заметил вдруг Фануил. – Сильный маг взял бы этих девушек так, что они потом ничего бы не вспомнили».

«Но ученик не смог бы убить Пассендуса».

«Мы этого знать не можем, – ответил дракончик – терпеливо и назидательно, словно глупцу, и Лайам озлился. – Веселящий кантрип мог сделать Пассендуса беззащитным. Чтобы убить беззащитного человека, никакая магия не нужна».

«Но на теле убитого нет никаких отметин! Значит, магия была все-таки применена».

– Боги! – выпалил вдруг Эласко, округляя глаза. – Да ведь у этого малого харкоутский говорок!

Лайам злобно шикнул на дурачка и настороженно огляделся. Но внимание и зала, и стражи, и, главное, Каммера было приковано к Проуну и госпоже Саффиан.

– Это нам мало о чем говорит.

– Но вы все же думаете, что Каммер – тот человек? – возбужденно зашептал юноша, посверкивая глазами. – Тогда его следует арестовать! И прямо сейчас же – на месте!

Куспиниан, сидевший между ними со скучающим видом, вдруг оживился.

– Арестовать? Кого? Каммера? Вот дурья башка! Он и так уже арестован! Зачем второй раз его брать, да и за что?

– За убийство Пассендуса! – быстро сказал Эласко. Так быстро, что Лайам не смог его остановить. – У него харкоутский выговор, он чародей и приехал в Уоринсфорд в расчетное время!

– Мы этого не знаем, – прервал его Лайам, слегка опешив от такого усердия и делая юноше страшные глаза.

«Что думаешь?» – спросил он у фамильяра.

«Я думаю, что вероятность ошибки весьма велика. Философии и математике обучают не только в гильдии магов».

«Ты только что говорил обратные вещи!»

«Ты спрашиваешь – я отвечаю».

– Так, – буркнул Куспиниан, затем схватил Лайама за плечо. – Ступайте к госпоже председательнице и обо всем ей скажите!

– Что я скажу? Это всего лишь догадки.

– Ступайте, – тон эдила сделался очень серьезным. – Поторопитесь, пока она не закончила разговор! Никто не знает, что может прийти ей в голову! Еще вчера она хотела его отпустить!

С большой неохотой, понукаемый настойчивыми тычками эдила, Лайам встал и двинулся к возвышению.

«Он ведь не может сейчас что-нибудь выкинуть, а? Большее, чем то, на что способны ученики?»

«Нет, мастер. Сейчас у него что-то сложное просто не выйдет, даже если он настоящий маг. При нем нет ингредиентов».

«Но если он что-то затеет, ты ведь это почувствуешь, правда?»

«Да».

Лайам остановился возле помоста, и перешептывания пары, на нем находящейся, стали ему слышны.

– Вы сами не говорили с ними? – спрашивала вдова. Лицо ее было жестким, а кончик крючковатого носа целился в переносицу толстого квестора, как наконечник копья.

– Я говорил с их родителями, госпожа председательница, – заскулил Проун. – Мне показалось жестоким вновь волновать этих бедняжек.

– Что ж, вместо волнений им придется теперь пережить публичный позор! Сейчас мы перейдем к делам, находящимся в ведении квестора Ренфорда, а вы отправитесь за пострадавшими и доставите их сюда!

– Слушаюсь, госпожа председательница, – пискнул толстяк. Понурив голову, он побрел к боковой двери, на него было жалко смотреть.

Вдова Саффиан обратилась к залу.

– Мы прерываем разбирательство текущего дела, чтобы вернуться к нему позже. – Она сделала знак стражникам, и те повлекли обвиняемого к той же дверце, в которую только что протиснулся Проун. Лайам вскочил на помост и наклонился к вдове, которая уже кивала длиннобородому клерку.

– Госпожа председательница, – прошептал он как раз в тот момент, когда клерк завел свою песнь, знакомя собравшихся с историей Хандуитов, – есть вероятность, что чародеем-убийцей является именно Каммер.

Она непонимающе уставилась на него, раздраженная новой заминкой, затем в глазах женщины вспыхнуло беспокойство.

– Он? Я не могу в это поверить! – вдова невольно оглянулась через плечо.

У боковой двери образовался затор. Стража, услышав, как клерк возвещает начало нового разбирательства, повела в зал Хандуитов и столкнулась с охранниками, выводившими Каммера. Тот повернул голову и поймал взгляд вдовы. Затем глаза его перескочили на Лайама, но тут Хандуитов сдвинули в сторону и Каммера увели.

– У него харкоутский выговор, он приехал в Уоринсфорд около полугода назад, а заклятие, с помощью которого он погружал девиц в сон, того же сорта, что и заклятие, примененное против Пассендуса. Все это впрямую ничего не доказывает, однако…

«Мастер, Каммер перед уходом очень странно посмотрел на меня».

«Странно? Что значит – странно?»

– Спасибо за сообщение, квестор, – сказала председательница подчеркнуто деловым тоном. – Я должна все это обдумать. Но сначала давайте разберемся с Хандуитами и дождемся возвращения Проупа. Ступайте на место и сосредоточьтесь. Возможно, вам тоже придется что-то сказать.

Лайам поклонился и отошел от вдовы.

«Странно, – повторил Фануил. – Он словно меня узнал».

«Может, он спутал тебя с какой-то другой мелкой тварью?»

– Что она сказала? – спросил Куспиниан, когда Лайам опять угнездился с ним рядом.

– Что ей надо подумать. Короче, она ничего не предпримет до возвращения Проупа.

Вдова Саффиан уже зачитывала собравшимся текст «чистосердечного», как она объявила, признания Хандуитов.

– Если этот малый – тот самый маг, ей лучше бы его отпустить, – зашептал Куспиниан Лайаму в ухо. – Приказать выслать из города и кончить на том, чтобы не нарываться на неприятности. – Лайам скривился. Ему очень хотелось послушать, что добавила Ровиана к признанию своего муженька. Однако на эдила он шикнуть не мог и потому только кивнул, показывая, что все понимает. – Меня в дрожь бросает при мысли, что тут появится еще один чародей и начнет выяснять, как мы обошлись с его младшим собратом.

«Твой Уокен быстренько арестует нахала, – подумал Лайам. – И уж как-нибудь исхитрится его допросить!» Кстати, допросить этого Каммера было бы тоже неплохо. Это, собственно, судя по всему – не проблема. Раз юнец сидит за решеткой, значит, он не так уж опасен. Настоящий маг не провел бы и дня в подземелье. Эдил может не волноваться, гильдию вряд ли заинтересует судьба того, кто позволил себя заточить. Скорее, маги начнут выяснять, что случилось с Пассендусом. И упрутся опять же в пресловутого Каммера.

«Если он, конечно, и вправду „тот человек“. Доказательств-то у нас нет, одни лишь догадки». Вдова Саффиан уже отложила текст признания в сторону, а у Лайама в голове завертелась новая мысль. Почему Фануил решил, что Каммер посмотрел на него странно? Все странно смотрят на Фануила. И обычные-то драконы по улицам не так уж часто разгуливают, а о маленьких нечего и говорить. Дракончик должен был к таким взглядам привыкнуть. Значит, Каммер взглянул на него как-то особенно. Лайам наклонился и погладил уродца.

«Он мог тебя видеть где-нибудь раньше?»

Дракончик изогнул длинную шею и посмотрел на хозяина. Его глаза с вертикальными прорезями зрачков были совершенно бесстрастны.

«Не знаю. Я сам никогда прежде его не встречал. Но, мне кажется, он понял, что я фамильяр».

Все странно смотрят на Фануила, и все принимают Лайама за чародея. Почему бы и Каммеру не решить, что долговязый квестор ареопага – маг? Что в том такого? Да ничего. А если поставить себя на место этого Каммера? Он уже убил одного чародея, но никто не знает об этом, он взят под арест по пустяковому делу, он надеется вывернуться, он посмеивается над судьей. Он не ждет подвоха и вдруг обнаруживает, что на разбирательстве его дела присутствует еще один маг. Лайам заерзал на стуле.

«Что он в таком случае сделает? На что может решиться?»

В его мозгу вдруг вспыхнула сторонняя мысль. Она исходила от Фануила.

«Мастер, рядом творится магия!»

Лайам, не успев толком сообразить, что это могло бы значить, вскочил со своего места и бросился в боковую дверь.