Перед узкой дверью входа в столовую строй сбился, стал разбухать. Те, кто побойчее да поблатнее, пролазили первыми, те, кто по иерархии числился чушками да шестерками, терпеливо пропускали их. Наверное, поставили бы всех крутых да бывалых во главу строя, не было бы этого столпотворения.
      Рыжуха вдруг оказалась сбоку. Взяв Ирину за локоток, она привстала на цыпочки и щекотно зашептала прямо в ухо:
      -- Вчера Спицу на босса зоны короновали. Ритуал был за-ка-ча-ешь-ся! -- и, сглотнув нервную слюну, заговорила о том, ради чего она, собственно, и начинала весь разговор: -- Тебе нужно к ней сходить, вроде как поздравить... Ну, и вообще показать, что ты ей покорна и власть признаешь...
      Ирина раздраженно молчала. Она очень хотела оторвать цепкие пальцы рыжухи от своей руки, отойти от нее в сторону, но та поняла молчание по-своему:
      -- Не упирайся! -- еще громче зашептала она, так близко придвинувшись, словно и не говорила она в ухо, а целовала своими маленькими, посиневшими от холода губками. -- Не прогнешься -- со свету сживут. Спица ж -- это... стерва еще та... И потом..."мокрое дело" на ней, ей все можно... Спица -- почти вор в законе... Понимаешь?
      -- А-а-а!!! -- что-то белое с криком налетело на Ирину и сбило ее с ног.
      Жесткий, еще более жесткий, чем лежак в ДИЗО, асфальт принял ее на себя, болью пронзив бедро и локоть. Голову спасли чьи-то тапочки, большие, в коричневую клеточку тапочки на ногах одной из девчонок. Скользнув по ним щекой, Ирина близко-близко перед глазами увидела серые, синие, зеленые, стволами стоящие над асфальтом ноги в шерстяных колготках, увидела черную, маслом отливающую лужу и все то же непонятно белое, сопящее, кряхтящее, барахтающееся на ней. И лишь когда это белое, упорно давящее на нее, впечатывающее Ирину лопатками в мокрый асфальт, все-таки на лопатки ее положило, она наконец-то увидела до мути близко, в упор плоское лицо с щелями на месте глаз.
      -- Не дам я тибе ее! Не дам! -- захрипело лицо. -- Ана -- мой дефишка! Ана -- мой жина! А ты...
      -- За что?! За что?! -- плача не от боли в плече и бедре, а от стыда, что она распластана на грязном асфальте, у ног десятков девчонок, посреди двора колонии, запричитала Ирина.
      -- Ана -- мой!.. Нэ сэлуй ее, нэ сэлуй! -- трясла Архинчеева ее за грудки.
      -- За что?! За что?! -- повторяла и повторяла Ирина, пытаясь оттолкнуть от себя разъяренное страшное лицо и все время скользя по чему-то мокрому, неприятному.
      -- Разнимите их! -- крикнул кто-то властный.
      Плоское лицо поплыло вверх, но руки все еще пытались трясти Ирину, словно хотели навеки остаться на ее груди. Как-то враз стало легко. Кто-то подхватил ее за плечи, помог встать.
      -- За что?! За что?! -- уже тише повторила Ирина, шатающимся, никак не способным остановиться взглядом ошаривая все вокруг, и вдруг начала понимать: властный голос принадлежал Артюховой, белое -- это кухонный халат на Архинчеевой, а мокрый он от того, что, видимо, облила она его в посудомойке, что девчонки совсем не удивлены дракой, а тут же, как только Ирина поднялась, пошли в столовую с таким видом, будто и не люди только что валялись на грязном асфальте, а два камушка.
      -- За что?! -- уже почти без сил спросила Ирина и упала лицом в мягкое плечо Артюховой.
      Офицер обняла ее, ласково положив крупную ладонь на подрагивающую головку.
      -- Архинчеева! -- остановила Артюхова белый халат, торопливо шмыгнувший к двери. -- Иди сюда!
      Белый халат нехотя подчинился. За ним, как тень, вырос конопатый, испуганный диск лица.
      -- А тебе что? -- отогнала ее Артюхова. -- Иди на ужин!
      Рыжуха потопталась на месте, хотела что-то сказать, но Архинчеева отведенным за спину кулаком ткнула ее в живот, и девчонка, все так же старательно шмыгнув пятнистым носом, пятясь, пошла к столовой.
      -- Почему ты затеяла драку? -- зло спросила Артюхова, но в ответ получила лишь жесткий взгляд из щелей глаз. -- Чего молчишь?
      Архинчеева стояла с таким видом, словно она начальница у Артюховой, а не наоборот. Вопросы к столбу дали бы точно такие же результаты. Продолжать беседу было глупо, и Артюхова отпустила ее.
      -- Иди в посудомойку! Я с тобой разберусь! -- и уже в спину ей: -Неделя в ДИЗО, считай, обеспечена!
      Ирину она ни о чем не спрашивала. За уже ох какие долгие тридцать с небольшим лет жизни Артюхова повидала столько горя, страданий и боли то в детдоме, где она росла сиротой, то в интернате, то в институте, куда ее приняли скорее из жалости, чем по знаниям, а потом долго угрожали выбросить как еле-еле успевающую, что она знала до оттенков все, что сейчас чувствовала Ирина. Молчание и поглаживание ладонью по затылку -- это было все, чем она могла ей помочь. Избавить же от одиночества и страха Артюхова была не в силах.
      12
      -- Отряд, отбой! -- задорно прокричала девчушка-дневальная и щелкнула выключателем.
      Тьма из окон хлынула в комнату и почему-то сделала каждый звук острее и громче. А может, оттого что опасность стала ближе? Ирина съежилась под одеялом, неприятно ощущая ушибленные, саднящие бедро и локоть. Архинчееву действительно посадили в ДИЗО, и можно было немного расслабиться, но ее, как назло, стал бить озноб.
      Стук зубов заглушил все звуки вокруг. Ирина на время перестала ощущать себя в комнате. Словно подняло ее над землей, в безмолвие, оторвало от всего, что окружало, и несло, несло, а зубы стучали вроде бы и не от нервов, а оттого что холодно, очень холодно на такой чудовищной высоте над осенней русской землей.
      Первым разорвал глухоту чей-то смех, потом скрипнула совсем близко кровать. Ирина сделала усилие над собой, попыталась расслабиться, и это у нее получилось. Страх помог ей.
      Она снова вслушалась в тьму и снова уловила легкий смех, поскрипывания стальных петель, то ли поцелуи, то ли чьи-то причмокивания. После выхода из ДИЗО ей дали другое спальное место, но оно тоже оказалось крайним в ряду двухъярусных коек, и вновь справа от нее жило странной жизнью море звуков.
      Ирина повернула голову вправо, потому что в любом из доносящихся справа шумов могла скрываться опасность, и чуть не вскрикнула от испуга, потому что неожиданность появилась слева.
      -- Молчи! -- прошипел кто-то тоненьким голоском и, забравшись под Ирино одеяло, пояснил: -- Это я!
      "Рыжуха", -- узнала голос Ирина и еле уняла разогнавшееся сердце. А девчонка все мостилась и мостилась сбоку, стараясь своей ногой заплести ее ногу.
      -- Ты чего? -- попыталась отстраниться Ирина.
      -- Я тебя люблю, -- тихо простонала рыжуха. -- Давай дружить.
      -- Ты с ума сошла, -- села Ирина на кровати. -- Иди к себе.
      -- Мне-е хо-о-олодно, -- протянула рыжуха. -- Согрей меня... Лорка... Ну, нету Лорки, на неделю законопатили...
      -- Иди к себе. Я спать хочу.
      -- Не прогоняй, миленькая, не прогоняй, -- ткнулась Ирине в живот головой рыжуха. -- Лорка грубая, злая. Я не люблю ее. Я хочу с тобой...
      -- Тогда я уйду, -- твердо сказала Ирина, тут же с ужасом подумав, что уходить-то как раз и некуда.
      -- Не обижай меня, не обижай...
      Узкая кисть с тонкими подрагивающими пальчиками гладила бедро Ирины, гладила почему-то точно по ушибленному месту, и это одновременно было и приятно, и страшно.
      -- Тебе нужно сходить к Спице, -- совсем о другом вдруг заговорила рыжуха. -- Она сейчас внизу, во втором отряде... Она еще не совсем забалдела... Там, внизу... они отмечают, что Спица стала бугром... ну, или боссом колонии. Я точно не знаю, как это называется. Я за тебя очень боюсь. Спица очень... ну, очень мстительная. Она на воле девку только из обиды, что за той все парни ходили, а за Спицей никто, ножом... ну, и...
      -- Зачем ты мне это рассказываешь? -- очень хотела освободить живот от маленькой рыжухиной головки Ирина, но не могла этого сделать. --Зачем?
      -- Я хочу тебя спасти. Если Спица увидит, что ты ее признала, она отстанет...
      -- Или рабыней сделает? -- невидяще смотрела в тьму Ирина.
      -- Не-ет. У нее своих шестерок полно. И кому ее белье стирать, и кому пайку лишнюю с кухни притаранить, и кому за нее норму на швейке отбабахать...
      -- Оставь меня в покое, -- все-таки надавила ладонями на голову рыжухи Ирина. -- Я умоляю, дай побыть одной...
      -- ... И кому за нее наряд отстоять, и кому посылки для нее у молодых отобрать, -- упорно не замечала ее ладоней рыжуха. -- А ты мне очень нравишься. Я тебя... Ты чего? -- наконец заметила она отталкивающее движение Ирины.
      -- Умоляю, дай заснуть...
      -- Прости... если что, прости, -- неожиданно быстро сквозь ночнушку поцеловала рыжуха Ирино бедро. -- Что прикажешь, то и сделаю. Я и от Лорки уйду, если скажаешь... Только позови. А Лорку не бойся. Ты ее запросто поборешь. Она совсем правил самбо или там каратэ не знает. Дашь ей по роже -- и я твоя... Ладно?
      Кажется, она умоляющим взглядом сквозь темноту пыталась что-то высмотреть на лице Ирины. Это уже было невыносимо.
      -- Ладно, -- выдохнула Ирина, и рыжуха бабочкой выпорхнула из-под одеяла, босиком зашлепала по полу...
      13
      Время омертвляло звуки. Сначала стих чей-то шепот, потом поскрипывания, затем вздохи. И когда где-то в глубине уже звенящей тишины проклюнулся робкий храп, Ирина поняла, что нужно что-то делать.
      У нее не было плана, она не знала, что именно от нее требуется. Что-то всесильное, стоящее над ней, ждущее от нее действий, заставило ее встать, тихо одеться.
      Ирина на цыпочках подошла к окну. Ночь если и была, то только здесь, в спальной комнате, да еще где-то далеко-далеко, за теряющейся границей света, которым щедро обливали двор колонии, забор и две полосы сетки-путанки, вышки, часть поля за забором яркие, мощные прожектора. Свет казался самым страшным врагом, но она его не испугалась. Гораздо страшнее были люди, а если уж точнее, то та девчонка, что спала или делала вид, что спит, где-то совсем рядом: может, в их комнате, может, этажом ниже. Этажом ниже? Ирина вспомнила рассказ рыжухи о Спице, отмечающей где-то на втором этаже свое коронование, и рука сама собой сдернула с койки одеяло.
      Сложив его в несколько слоев, Ирина немного помешкала и, осмелев, сняла и одеяло с одной из пустовавших коек верхнего яруса. Тоже свернула его и скользнула к двери.
      На площадке второго этажа замерла, перестала дышать. Наверное, если бы в этот момент ущипнула сама себя, то ничего бы не почувствовала -- до того хотелось ей раствориться в воздухе, стать частью тишины. Нет, никаких звуков гульбы из спального помещения второго отряда не доносилось. Все так же не дыша, Ирина спустилась по лестнице и чуть не вскрикнула.
      У самого выхода из корпуса на перевернутой деревянной таре из-под бутылок сидела контролерша. Тень скрывала ее лицо, и только по голове, склонившейся на плечо, Ирина догадалась, что та спит. Рация, аккуратно упакованная в истертый коричневый чехольчик, похрустывала эфирными шумами у нее в крепко сжатых пальцах, а по сержантскому погону ветерок гонял туда-сюда черную прядь волос.
      И до того захотелось Ирине, чтобы спали и остальные контролерши в колонии, и начальник караула, и младшие инспектора на вышках, и оператор на вышке возле КПП, самый страшный охранник, потому что не своими глазами видит он все вокруг, а объективами видеокамер, терпеливо всасывающих на экраны в операторской все происходящее на контрольно-следовой полосе и вокруг нее. И до того поверила в это свое желание Ирина, что и посмелее стала. Все, почти все рассказала ей Ольга за неделю отсидки о системе охраны в колонии, но не убедила, что бежать невозможно. А если эту Ольгину обреченность не принимать всерьез? А если действительно все спят?
      Мышкой выскользнула Ирина из жилкорпуса, пробежала вдоль здания. Заглянула за угол -- никого. Метнулась к школе, прижалась спиной к холодной, сырой стене.
      Наверное, на улице было зябко, а, может, даже и холодно, но так горели щеки и так молотило сердце, что тропиками казалось все вокруг. Ирина вскинула голову и увидела висящий на высоте примерно десяти метров телефонный провод. Скорее всего, по такому же проводу пытался бежать из колонии Ольгин жених. Но не было таких сил в руках у Ирины, не было.
      Взгляд упал на металлическую сетку, по верху которой спутавшимися женскими волосами лежали витки металлической проволоки. Сунешь руку или ногу -- сразу запутаешься. Сквозь ячейки сетки еще одна такая же, а еще дальше -- забор. "Запретная зона", -- наконец вспомнила Ирина, как называются вместе все эти жуткие сооружения, и слово "зона" остро напомнило ей, что где-то вне этой зоны есть свобода, есть место прозрачного пустого воздуха, а внутри него -- города, поля, леса, дома, а в одном из домов -мама, милая, любимая, проплакавшая все глаза и, наверное, все еще плачущая.
      -- Ма-а-ама, -- тихо, помимо воли выдавила из пересохшего горла Ирина и метнулась к металлической сетке.
      Ее сразу залило светом. Сердце ухало где-то у висков, а не в груди, словно оно само тянуло ввысь, на волю, и хотело туда попасть быстрее своей хозяйки, руки никак не могли развернуть одеяло, а когда все-таки развернули, то никак не могли забросить его поверх сетки-путанки. А когда забросили, как-то глуше и тише забилось сердце, и свет стал казаться не таким ярким, и мысль о том, что все охранники спят, из мысли превратилась в уверенность.
      Вторым одеялом Ирина покрыла первое, так и не поняв, какое же из них -- ее собственное, и, цепляясь пальцами за ячейки сетки, полезла наверх. Сетка звенела, качалась под весом Ирины, но она все же смогла вскарабкаться до ее верха и сквозь одеяло ухватиться за сетку-путанку. Та мягко, совсем не сопротивляясь, поплыла вниз, и Ирина поняла, что на одних руках через сетку не перелезет.
      Она попыталась вскинуть наверх правую ногу и вдруг поняла, что кто-то цепко держит ее за левую. Страха она не испытала. Только удивление. Значит, не все охранники спали.
      За ногу решительно потянули. Ирина упала и еще в полете представила разъяренное лицо контролерши, той самой, что спала на ящике.
      -- Дура! -- знакомым голосом сказали сбоку.
      Прядь волос под пальцами отлетела с глаз Ирины и заставила их округлиться.
      -- Ольга! -- узнала она Забельскую.
      -- Дура! -- еще раз повторила та, помогая Ирине подняться с сырой, похожей на пластилин рыжей земли. -- Ты что: новый срок решила намотать?
      -- Я не... Я не могу. Я должна бежать, -- упрямо проговорила Ирина, пытаясь стереть грязь с локтя фуфайки. Она с удивлением смотрела на Ольгу, до сих пор не унявшую одышку, и, наконец, решилась задать вопрос: -- А как ты... ну, здесь?
      -- В туалет пошла... Да тебя на площадке нашего отряда засекла. Сразу б тебя притормозила, но уж больно ты прыткая. Пришлось еще прикид на себя громоздить...
      Ирина посмотрела на ее "прикид" -- казенную фуфайку -- и все-таки не сдержалась, выдала свой испуг:
      -- Там -- Спица...
      -- Ну и что?..
      -- Она... меня...
      -- На фиг ты ей нужна! -- возмутилась Ольга, оглянувшись на черный остов караульной вышки. -- Драпаем отсюда!
      -- Нет, я должна, -- оттолкнув ее, вновь полезла на сетку Ирина.
      -- Идиотка! -- зашипела Ольга и за ногу привычно стряхнула ее на землю. -- Валим отсюда!
      Не став ждать новую попытку Ирины, она сорвала с сетки-путанки одеяла, одним ловким движением свернула их, сунула под мышку и за руку протащила упирающуюся Ирину со света в тень. Прижавшись спиной к стене школы, прохрипела:
      -- Чего ты от Спицы шарахаешься?
      -- Она... меня...
      -- На хрен ты ей сдалась... Она сейчас кайф поймала, и ты ей...
      -- Где?.. Кайф?.. -- ничего не понимала Ирина.
      -- Где-где... В пи... Ладно, -- выглянула из-за угла. -- О, контролерша метется! Значит, усекли тебя. Или с вышки, или из операторской... Нет, не с вышки. Тогда б этот хрен сигнальной ракетой долбанул...
      -- А ты... ты пьяна, -- вдруг уловила запах спиртного Ирина.
      -- Ну и что? -- удивилась Ольга. -- Я ж у Спицы на торжестве гуляла...
      -- Теперь тебя засекут, -- испугалась за нее Ирина.
      -- А вот фиг им! -- свернула кукиш Ольга и, выглянув из-за угла, показала его бегущей к сетке контролерше. Показала, явно понимая, что та, в полосе света, этого жеста из тьмы просто не заметит. -- У меня выручалка есть. Все, чешем отсюда! -- Потащила она Ирину за руку.
      Перебежав из тени школы в тень жилкорпуса, они пронеслись вдоль стены, и по пути Ольга прокричала несколько советов:
      -- Подошвы тапок промой, волосы разлохмать, фуфайкой проведи по фуфайкам отряда на вешалке и засунь свою вглубь, чтоб это... не выделялась...
      Взлетели, перепрыгивая через ступеньки, на третий этаж. Спящее царство встретило их тишиной. И даже чей-то заполошный бред, чье-то бормотание казались частью тишины.
      -- Беги в умывальник... Тапки, -- напомнила Ольга, а сама почему-то бросилась в глубь их спального помещения.
      14
      -- Отряд, подъем! Всем строиться на центральном проходе! -одновременно со светом ворвался в комнату грубый мужской голос.
      -- А что: уже утро?
      -- Ой, девочки, мужчина!
      -- Ничего не надевать, строиться в ночных рубашках! -- еще суровее стал тот же голос.
      -- А что: порнофильм снимать будут?
      -- Ага -- со стриптизом...
      -- Я сказал: в ночнушках!
      -- Товарищи, полчетвертого ночи! Какой может быть подъем?!
      -- Ой, девочки, что-то стряслось!
      -- Хватит скулить! -- расхаживал вдоль коек маленький подполковник-режимщик с разъяренным лицом.
      -- Быстрее стройтесь, девочки! -- умоляющим, срывающимся голосом призывала Артюхова.
      Меленькие цветочки, бабочки, горошины, черточки, завитушки на ночных рубашках наконец-то слились в одну длинную, метров пятнадцать, картину. Ее фон был где-то белее, где-то серее, а сверху, над фоном, вертелись, зевали, шушукались, куняли девичьи головки.
      -- Все?! -- чуть ли не строевым шагом мерял комнату подполковник.
      Его подняли пять минут назад из теплой постели, в голове мутило после вечерней попойки, и ему меньше всего сейчас хотелось находиться в вертикальном положении, когда пол почему-то едет вбок, а вращение родной планеты наиболее заметно.
      -- Ну что: все? -- ожег он перегаром Артюхову.
      -- Так точно, -- наконец закончила она проверку и протянула книгу со списком отряда.
      -- Зачем она мне? -- раздраженно оттолкнул книгу подполковник и повернулся к контролерше: -- Что говорил оператор?
      -- Цифра "три". Извиняюсь, он заметил, что на фуфайке воспитанницы, совершавшей попытку побега, была хорошо видна троечка, -- выписала в воздухе цифру усиком антенны контролерша.
      -- Тро-о-оечка, -- съехидничал подполковник. -- Проверьте фуфайки. На той должна быть грязь. -- И уже Артюховой: -- Поверните их кругом.
      Строй лениво выполнил команду.
      -- Правую ногу на носок! -- рявкнул подполковник и неприятно сморщился, потому что белый строй в его глазах поплыл в сторону.
      Он провел узенькой ладошкой по сухому, сморщенному личику, стирая муть, и пошел вдоль строя, старательно рассматривая подошву каждого тапка.
      -- Фуфайки осмотрела, -- выросла сбоку контролерша, нагнулась и зашептала прямо в маленькое, сплющенное ушко с торчащими из него серыми нитками волос: -- Они все -- в грязи.
      -- Как -- все? -- недоуменно обернулся подполковник.
      -- Все полностью, -- вытянулась по стойке "смирно" контролерша. -Она своей фуфайкой, видимо, по ним провела. А где теперь первая, ну... с той, с которой пыталась бежать, не определишь...
      -- Вот стервы! -- дернул досадливо головой подполковник.
      Подошвы тапок хоть и хранили на себе следы жвачек, окурков, тараканов, шелухи семечек, ниток, еще какой-то дряни, но ни на одном из них не было и точечки глины, истоптанной у заградительной сетки.
      -- Одеяло! -- вдруг сообразил подполковник. -- Проверить все одеяла. Если ржавчина... если хоть на одном...
      Контролерша метнулась к койкам.
      В комнату вошла Грибанова, поправила впопыхах возведенный на голове шиньон и подошла к Артюховой.
      -- Поверните строй, -- раздраженно приказала она.
      Артюхова сдавленно выскрикнула звуки "у" и "о", и оттого произнесенное слово могло означать и "кругом", и "туго", и "дру-гой", но полусонные девчонки все поняли и вразнобой, кто через левое плечо, кто через правое, повернулись лицом к Грибановой.
      Подполковник, не успев досмотреть подошвы в последней шеренге, недовольно отошел в сторону.
      -- Я думаю, будет честно, если воспитанница, пытавшаяся совершить побег, сама выйдет из строя, -- глухим, еще не избавившимся от сонной шершавинки голосом произнесла Грибанова. -- Я не могу гарантировать облегчения ее участи, но чистосердечное признание, сами знаете, поможет ей в какой-то мере...
      Слова звучали для всех сразу, но Ирине показалось, что Грибанова говорит их ей одной, а все вокруг знают это и просто ждут, заметит ли это Ирина.
      -- Если она не выйдет из строя, я вынуждена буду объявить оргпериод, -- резче и гневнее стал голос Грибановой. -- Свидания в воскресенье будут отменены. Экскурсии в город -- тоже. Ансамбль к нам не приедет...
      -- Какой ансамбль? -- недовольно сморщился подполковник и потянулся вверх, чтобы хоть этим движением показать, что может стать если не вровень, то хотя бы не на голову ниже Грибановой.
      -- Я в последний раз предлагаю ей самой выйти из строя, -- уже почти выкрикнула Грибанова.
      Ирина зажмурила глаза и уже перенесла вес на левую ногу, чтобы все-таки шагнуть из своей четвертой шеренги, выбраться из кольца белых ночнушек, но тут от коек долетел радостный голос контролерши:
      -- Нашла!.. Здесь одеяло!
      Подполковник метнулся на голос. Грибанова хмуро пошла за ним, оставляя на крашеном полу жирную грязь от сапог. Артюхова куснула губку и нервно закачала головой. До этого крика она упорно считала, что беглянка -не из ее отряда, и узнанное показалось еще горше, чем если бы она догадывалась, кто из ее подопечных это сделал.
      -- Вот, смотрите: в двух местах прорвано. Вот -- ржавчина от путанки, вот -- грязь, -- торопливо объясняла контролерша.
      -- Чье это? -- вроде как бы саму себя спросила Грибанова. -Артюхова, иди сюда!
      Ирина все-таки шагнула.
      -- Ой, больно! -- взвилась девчонка, которой она наступила на ногу. -- Дура! -- И пнула ее махоньким кулачком в плечо.
      Понимая, что сейчас все равно прозвучит ее фамилия, Ирина все-таки сделала еще шаг, оказавшись уже за спинами первой шеренги.
      -- Ну?! Чье?! -- уже вместо Грибановой, как бы помогая ей сэкономить силы на незаданном вопросе, поинтересовался подполковник.
      -- Спицыной, -- четко ответила Артюхова.
      Ирина остолбенела.
      -- Чего лезешь? Уссалась, что ли? -- прошипел кто-то сбоку.
      -- Стань на место, а то опять в ДИЗО законопатят, -- посоветовал мужской бас сзади.
      Ирина обернулась и, поняв, что никаких мужчин сзади нет, а просто у одной из девчонок такой грубый голос, сразу подчинилась ему и вернулась на прежнее место. А там, где она стояла ранее, двумя мокрыми дугами серели следы от мокрых подошв ее тапок. Ирина старательно стала точно на них и вздрогнула от крика подполковника:
      -- Воспитанница Спицына, ко мне!
      Привстав на цыпочки, Ирина наконец разглядела, что офицерская процессия подошла к самому дальнему концу строя. Девчонки там молча расступились, и перед начальством оказалась одна Спицына, стоявшая в последней, четвертой шеренге.
      На ней балахоном висела мятая ночнушка, худые ноги нелепо утяжелялись тапками примерно сорок четвертого размера, а в волосах почему-то краснела пластиковая заколка.
      -- Что ты на это скажешь? -- ткнул ей одеяло в лицо подполковник.
      Спицына даже не дернулась, не отстранилась, и только тут Грибанова заметила, что она стоит с улыбкой на худой, безжизненно белой физиономии.
      -- Пьяна, что ли? -- повернулась Грибанова к Артюховой с таким видом, будто та пила вместе со Спицыной. -- Проверь! -- приказала подполковнику.
      Тот сделал вид, что не услышал. Ну как он мог учуять выхлоп, если пах похлеще винной лавки.
      Артюхова шагнула к Спицыной, принюхалась к ее мясистому носу и коротко и уверенно сказала:
      -- Нет!
      -- Вот в чем дело! -- схватился подполковник за вялую руку Спицыной и показал на свежие красные точки на вене. Потом провел перед улыбающейся маской ладонью. -- О, даже не дернулась! И зрачки!.. Смотрите: зрачки, как у совы днем, -- на всю ширь!..
      -- В ДИЗО ее. В одиночку. Быстро, -- приказала Грибанова Артюховой. -- И врача вызовите.
      15
      Утром, перед построением на работу, к Ирине подошла Ольга. Стрельнув глазами по стоящим рядом девчонкам, отвела ее в сторону.
      -- Кого повязали? -- шепнула Ольга с таким видом, словно она этого не знала.
      -- Спицу, -- тоже тихо ответила Ирина, хотя рядом никого и не было. -- Объясни мне, как Спи...
      -- Слушай, меньше будешь знать, позже состаришься, -- оборвала ее Ольга. -- О, смотри, какие-то тузы к нам прикатили! -- показала она на группу людей в штатском, вышедших из дверей КПП и направившихся под опекой подполковника-режимщика к зданию командования.
      -- Нехорошо как-то вышло... Нечестно...
      -- О, смотри, какой хрен кудрявый! Да нет, не тот! Кудрявый -- это по-блатному лысый. Ага, вон тот: башка -- что таз отполированный... А нос-то, нос! Только землю пахать! -- не унималась Ольга, тыкая пальцем в сторону приземистого, полного мужчины, который шел во главе группы, путаясь в своем длиннющем черном кожаном плаще и все время размахивая руками.
      -- Надо признаться... Тошно как-то...
      -- Ты меня завтра накрасишь? -- провожая глазами странную процессию, исчезающую в дверях здания, попросила Ольга. -- Чтоб по высшему классу? А?.. Бабка моя завтра на свидание приезжает. Сразить ее хочу.
      -- Бабку? -- удивилась Ирина.
      -- Ага. Чтоб не думала, что я тут загниваю. А то все воспитывает, воспитывает...
      -- Оль, а, может, все-таки признаться мне? -- уже совсем тоскливо спросила Ирина.
      -- Лишнюю пятеру за побег схлопотать хочешь? -- вопросом на вопрос ответила Ольга.
      -- Но как-то, знаешь... Ведь они явно ошиблись... При чем тут Спица?..
      -- Все в норме, старушка! -- хлопнула ее по-мужски ладонями по плечам Ольга. -- Все, как я спланировала! Ты думаешь, откуда на койке Спицы твое одеяло? Я его подменила, пока ты тапки мыла...
      -- Ты?! -- только теперь поняла Ирина, что не было никакой ошибки у контролерши. Ольга поставила капкан, и офицеры в него попались.
      -- А это... второе одеяло... этой, дневальной?
      -- А я его туда же зафуговала, на ее койку, -- сплюнула Ольга под ноги.
      -- Но Спица ведь не могла этого не заметить... -- и вдруг осеклась, вспомнив, что невменяема-то была Спица.
      -- Слушай, я устала от твоих вопросов. Тебе б только викторину какую по телику вести -- ты б всех своей простотой заколебала... Так накрасишь меня?
      -- Да, конечно, но...
      -- Спицу, подруженька-старушенька, саму снизу по тревоге притащили, раздели и в строй поставили. И вообще -- за нее шибко не волнуйся. Спица -человек конченый. Один хрен, от лишней дозы коньки откинет, -- Ольга медленно пошла к строю, одним этим движением увлекая за собой Ирину. -- А ты помалкивай. Тебе год-то всего сидеть. Выйдешь -- больше сюда не попадешь...
      -- А у вас построение тоже было? -- на ходу спросила Ирина.
      -- А как же! Они это оченно любят! -- с ненавистью произнесла она "любят". -- Тоже всех подряд нюхали. Видать, про гулянку Спицы им актив стуканул.
      -- Но ты же... -- вспомнила Ирина, что Ольга в ту ночь была пьяна.
      -- Чего? -- остановилась она.
      -- Ну, запах...
      -- Во, в натуре, ты чего: не знаешь, как выхлоп от водяры вытравить? -- совершенно искренне удивилась Ольга. -- Берешь один лавровый листик, поджигаешь и, как примерно половина отгорит, р-раз его -- и в стакан с водярой... И учти, -- подняла палец с обкусанным ногтем, -- хватит последнего стакана, чтоб запах отбить. Во все подряд совать не надо. Шар-рах, -- опрокинула в открытый рот невидимый стакан, -- и через секунду ни одна собака не унюхает. Класс?
      Ирина не знала, что ответить. Она так многого еще не понимала, что боялась даже своих слов, произнесенных здесь, в колонии, словно любое из них могло оказаться убийственным для нее.
      -- О, смотри! А лысый уже у Грибанихи в кабинете, -- высмотрела Ольга сквозь стекла. -- И все машет, машет! Нет, чтоб без толку махать, дал бы по роже Грибанихе! Вот это было б по-нашему, вот это бы я поняла!
      16
      Как только дверь за лысым закрылась, подполковник вскочил со стула и забегал по кабинету, размахивая руками и постоянно что-то говоря, а Грибанова, внимательно глядя на него, подумала, что, наверное, лысый, исчезнув, оставил вместо себя призрака и тот, овладев маленьким подполковником-режимщиком, гонял его между сервантом и столом до той минуты, пока подполковник и сам не утомил его.
      -- Нет, нет, нет. Я еще раз повторяю: нельзя сейчас никаких киносъемок в колонии проводить! -- Сел он на хрустнувший стул.
      По маленькому и красному лицу подполковника волнами ходил гнев. Сначала ему не дали выспаться, подняв в полчетвертого ночи, потом не получилось с опохмелкой из-за нагрянувших киношников, а сейчас его бесило уже все сразу, включая и молчаливую Грибанову.
      -- Думаешь, я тебя не понимаю? -- Достала Грибанова сигарету "Прима" из пачки цвета просветов на ее погонах, покатала ее в толстых пальцах и, быстро сунув между напомаженных полосок губ, щелкнула дешевой одноразовой зажигалкой.
      -- Они до того разболтались, что скоро все полезут на заборы, -пробурчал подполковник, проводив воспаленными глазами белое облачко дыма от лица Грибановой. -- Или на хрен бунт поднимут...
      -- Ты пойми, Коля, -- мягко произнесла начальница. -- Спонсоры киношников за день съемок кидают нам такие деньги, что мы сможем без проблем кормить девочек месяц. А то и два. И не мучаться от того, что никто не берет наши наволочки и простыни... И потом... С начальством согласовано. На уровне замминистра...
      Когда-то у нее с подполковником был бурный роман. Правда, в те исчезнувшие годы подполковник имел четыре капитанские звездочки, а у нее на плече лежало и того меньше -- три старлейские. Оба служили в этой же колонии воспитателями. Тогда -- при двух-трех десятках осужденных на всю зону -- хлопот было во сто крат меньше, чем сейчас. Дисциплина -- на уровне дисбата. Проблем по быту -- почти никаких. Времени -- море.