Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Работорговец (Русские рабыни - 1)

ModernLib.Net / Детективы / Христофоров Игорь / Работорговец (Русские рабыни - 1) - Чтение (стр. 14)
Автор: Христофоров Игорь
Жанр: Детективы

 

 


      -- А-а! -- разжались от этой резкой боли его пальцы, и черный уголок ТТ, отлетев метра на два в сторону, упал на пол, прямо к стриженой голове неподвижного пеклушинского охранника.
      -- Стоять! -- омертвил его голос.
      Пеклушин и сам не помнил, зачем он нырнул под стол после того, как увидел падающего Прислонова. Может, не хотел досмотреть сцену падения? Или успел заметить какое-то движение у его охранника? А, может, не было ни первого, ни второго, а просто спасло заученное с детства: нашкодил -спрячься. В детстве это выручало часто. И он спрятался. И спасся, пока прислоновский амбал крушил его собственного охранника, оказавшегося сволочью и трусом.
      -- Не двигаться! -- добавил он, хотя черная кожаная куртка и без того не двигалась.
      Что делать дальше, Пеклушин не знал. И если бы не стоящий метрах в семи напротив него и затравленно дышащий охранник с уродливо набухшей нижней губой, он бы просто завыл.
      23
      Опорный пункт встретил чавканьем. Еще никого не видя, Мезенцев уже поздоровался.
      -- А-а, ш-шдорово! -- голосом Шкворца ответили ему.
      Мезенцев заглянул в соседний кабинет и, как ни ощущал раздражение, готовое вот-вот выплеснуться на кого-нибудь, на мгновение забыл и о нем. За столом, покрытым газетой, египетским фараоном восседал Шкворец, а перед ним лежало не менее двадцати бутербродов с колбасой, салом и сыром.
      -- Заходь! -- по-фараоновски властно махнул он рукой и, экономя движения, этой же рукой на возврате ее к родному телу отправил в рот очередной бутерброд. Отправил целиком.
      Разжевав тягучее сало крепкими белыми зубами, как-то радостно спросил:
      -- С энэсэсом тебя?
      "А ты откуда знаешь?" -- с еще более усиливающимся удивлением подумал Мезенцев, прислонившись плечом к дверному косяку.
      -- У меня агентурная работа хорошо поставлена, -- ответил на мысленный вопрос Шкворец. -- Все про всех знаю. Особливо на своем участке... А с Хребтовским ты зря поцапался. Он мужик дужжэ мстительный... А все потому, что ты ему при назначении не проставился! Точно? Горилку не поставил?.. Ну, водяру, в смысле?
      "Не поставил", -- про себя ответил Мезенцев.
      -- То-то и оно!.. Теперь горилкой не отделаешься. Теперь надо ему коньяк подарить. Хранцузский!.. Сразу энэсэс сниметь!
      "Перебьется!" -- мысленно выплеснул раздражение Мезенцев.
      -- От и зря! -- вбив в рот следующий бутерброд, пробурчал Шкворец. -Не подмажешь -- не поедешь. Нельзя от всего народу так отличаться! Ты ж и в морпехе таким був правильным, а правильных, друже, нигдэ нэ люблять. Ты на меня не обижайся. Это я тебе как старший по возрасту и стажу говорю. Ты понять должон: вид поганойи вивци всэ стадо болийэ...
      Пальцы правой руки с хрустом сжались в кулак. Мезенцев еле сдержал себя. В эти секунды все зло мира сосредоточивалось уже не в бледной образине Хребтовского, а в круглощекой жующей роже Шкворца.
      "Сам ты, гад, поганая овца!" -- мысленно крикнул он ему.
      -- Ты не прав, -- с неожиданной резкостью отреагировал Шкворец. -- Я от других сильно отличаться не стараюсь. Кому надо -- ставлю. Кого надо и когда надо -- закладываю. А иначе в нашем милицейском деле долго не продержишься. Со свету сживуть. Зато на участке в мэнэ -- полный коленкор! Мои бандюги, если им разборка приспичила, у другой район уезжают. От так жить и Родине служить трэба!
      "Прямо Шерлок Холмс и Эркюль Пуаро вместе взятые! -- про себя уколол его Мезенцев. -- А раз все знаешь, скажи: что за машина у подъезда пеклушинского офиса стоит? Неужто новую вместо джипа купил?"
      -- Прислонов на твой участок приехал, -- очередной бутерброд Шкворец уже в рот целиком не отправил, а откусил от него половину. -- Знаешь, кто это?
      "Знаю", -- со злостью и раздражением ответил мысленно Мезенцев.
      -- То-то!.. Видать, дела у него какие-то совместные с Пеклушиным.
      "Газеты свои у меня забери", -- не открывая рта, потребовал Мезенцев.
      -- Да, чуть не забыл: газеты мне назад давай! Я ж там еще не все кроксворды угадал. Я ж эти газеты заразные у лоточника токо потому и беру, шо в них кроксворды. А так не-е, не читаю. Скукота и брехня.
      Газеты -- объявления -- Конышева. Цепочка замкнулась, и Мезенцев сразу вспомнил, что жена Шкворца говорила о каком-то долге. Кажется, пятьдесят тысяч. Мезенцев рывком достал из накладного кармана куртки сложенные вдвое деньги -- свою первую милицейскую зарплату плюс подъемные, вытащил из пачки банкноту с видом на ростральную колонну Санкт-Петербурга и текущей под нею мутно-зеленой водой Невы, шагнул к столу и положил ее рядом с бутербродами.
      -- А шо это? -- от удивления сглотнул Шкворец быстрее обычного тугой сгусток хлеба и сала.
      -- Жене передай, -- впервые за время их "беседы" вслух произнес Мезенцев. -- Ей Конышева была должна. Теперь они в рассчете...
      Где-то за стеной лопнул воздушный шарик. Потом раздался звук погромче -- как будто дернули за нитку новогоднюю хлопушку. "Ма-а!" -истерично, утробно разорвал сонную тишину двора чей-то крик, и разом, один за другим, лопнули еще два шарика. Только гораздо громче и гораздо более похоже на пистолетные выстрелы.
      -- Е-мое! -- обернулся к окну Шкворец. -- Разборка!.. На твоем участке, у Пеклушина! -- заметил он упавшую вовнутрь кабинета коричневую кожаную куртку.
      Оттуда же такнул еще один неприятный, явно оружейный звук -- и все стихло.
      Мезенцев бегом бросился на улицу, на ходу раздирая на груди металлические кнопки милицейской куртки.
      Грохнув стулом о стену, тяжело зашлепал к выходу и Шкворец. Добежал до двери и тут же вернулся к столу, сгреб толстыми крупными пальцами сразу три бутерброда со стола, с жалостью посмотрел на остающиеся и добавил в стопку на ладони еще один, четвертый. Сквозь грязное, годами не мытое окно было видно, как нырнул мимо "мерса" в черную пасть пеклушинского офиса Мезенцев. Нырнул -- и ничего не произошло. Шарики больше не лопались. Свободной рукой Шкворец засунул еще один бутерброд с желтым, жиром отливающим сыром в рот и спокойно пошел прочь из опорного пункта.
      24
      -- Ну, наконец-то! Хорошо, что вы пришли! -- крикнул вбежавшему в кабинет Мезенцеву Пеклушин. -- Срочно составляйте протокол!
      -- Что... что случилось?! -- метался взгляд Мезенцева то по неподвижно лежащим на полу фигурам, то по распахнутому настежь окну, то по вжавшемуся в стену здоровяку в черной кожаной куртке, то по странным ярко-оранжевым фотографиям, похожим на осыпавшийся на пол осенний листопад, пока, наконец, не замер на пистолете в побелевшей руке Пеклушина. -- Кто стрелял?!
      -- Составляйте протокол! -- еще более властно потребовал Пеклушин. -Только что меня пытались убить! Этот гад, -- проткнул он воздух стволом пистолета в сторону амбала-телохранителя, -- по приказу преступника-рецидивиста вора в законе Прислонова стрелял в меня. Мой охранник, -- ткнул он стволом теперь уже в сторону коричневой куртки, -открыл ответный огонь и смог убить Прислонова, а я... я ранил его... то есть вот этого телохранителя. Прошу зафиксировать факт моей стрельбы в порядке самообороны!
      -- Тварь брехливая, -- еле слышно простонал телохранитель Прислонова. Кровь все сочилась и сочилась между его пальцев, и оттого вся огромная, лопатой, пятерня казалась красно-бурой латкой на черной коже куртки.
      Мезенцев не расслышал его слов. Сквозь открытое окно вкатился в комнату грохот проезжающего самосвала и смел все иные звуки.
      -- Что?! -- уловил Мезенцев шевеление пухлых пеклушинских губ.
      -- Обыщите его! -- громче повторил уже сказанную фразу хозяин кабинета, хотя такой громкости уже и не требовалось. Самосвал уехал со двора и увез на прицепе вместе с собой жуткий, раздирающий уши звук. -- У него может быть еще оружие!
      -- Вы сами-то того... опустите пистолет, -- предложил Мезенцев, подавая пример, сунул ствол "макарова" обратно в кобуру и спиной уловил слоновьи шаги Шкворца.
      -- Шо стряслось?! -- обозначил тот себя еще и голосом.
      -- Двойное убийство, -- не оборачиваясь, хмуро ответил Мезенцев. -Вызывайте следственную бригаду, Грыгорь Казимирыч.
      -- Это я зараз! -- так и не войдя в кабинет, прожевал он набитым ртом и снова загрохотал пудовыми кирзачами по коридору.
      -- Всем находиться на своих местах! -- упредил движение Пеклушина навстречу ему Мезенцев. -- Сейчас приедут эксперты.
      -- Да тут и без экспертов все ясно! -- возмутился Пеклушин. Краска медленно стекала с его лица, и голос наливался прежней свинцовой уверенностью. -- Вы его, его обыщите! -- кивнул он на все бледнеющего и бледнеющего прислоновского телохранителя.
      Мезенцев всмотрелся в его грубое, по-мужицки топорно сработанное лицо с еще более огрубляющими его ссадинами на лице и синей сливой гематомы на нижней губе и все-таки узнал парня.
      -- Ты?! -- невольно вырвался у него вопрос.
      -- Я-а, -- нехотя ответил телохранитель, который сразу, еще с появления Мезенцева в кабинете, признал его. -- Один один.
      -- Что: один один? -- не понял тот.
      -- В смысле, ничья, -- лизнул телохранитель сохнущие, становящиеся бумажными губы. -- Как в футболе. Разок ты меня завалил. Теперь была моя очередь тебя завалить... Денька через два... планировал... Но ты... ты спас меня. Получается: один один. Мы в рассчете.
      -- Вы его знаете? -- поплыла вверх рука Пеклушина с пистолетом. Указательный палец, лихорадочно скользя по корпусу, все-таки нащупал теплый язычок спускового крючка.
      -- Сними куртку, -- шагнул к телохранителю Мезенцев. -- Надо плечо перевязать.
      -- Ничего, -- скривил и без того некрасивое лицо улыбкой парень. -Во мне крови много. Еще на ведро хватит...
      -- Обыщите его, -- влез в разговор Пеклушин. -- Зверь ведь, бандюга.
      -- Это ты -- зверь! -- уже громче сказал телохранитель и, оттолкнувшись спиной от стены, сделал хрусткий шаг по осколкам монитора на качающихся, поролоновых ногах. -- Ты Слона, с-сука, убил! Ты! Вора в законе убил!
      -- Стоять! -- потребовал Мезенцев.
      Телохранитель сделал еще один шаг вперед. Кожа на пеклушинском пальце, давящем на спусковой крючок, неприятно онемела, словно уж и не кожа это, а часть пистолета.
      -- Ты, мент, не кричи, -- прохрипел телохранитель. -- Ты лучше туда, на бугра его посмотри, -- кивнул он на неподвижную коричневую куртку. -- У него ж в руках игрушки нету. Врет этот шнырь! Но наглянке врет! Он первым мочить начал по Слону... Он.
      Мезенцев и Пеклушин одновременно посмотрели на убитого телохранителя. Тот лежал, широко раскинув руки, которыми он будто бы хотел собрать, сгрести под себя все самые стыдные фотографии, но ему не дали этого сделать. Ни у пальцев левой руки, ни у пальцев правой, ни вообще где-либо рядом "игрушки", то есть пистолета, действительно не было. И если Мезенцев лишь удивился, пытаясь найти свое оправдание этому, то Пеклушин понял все сразу. Его версией перестрелки можно было надуть этого белобрысого сосунка-участкового, но эксперта-баллистика -- никогда.
      Левая рука Пеклушина нырнула в глубину ящика, еще недавно подарившего ему пистолет, нащупала там сначала что-то прямоугольное, резко засунула его в карман, потом нырнула еще глубже, схватила что-то круглое, в глубоких ложбинках, и отправила его туда же, рядышком к квадратному. Мезенцев уловил последнее из движений, но не заметил, что же это было. Он хотел спросить об этом, но не успел.
      -- Всем стоять! -- зло выкрикнул Пеклушин. -- Одно движение -смерть!
      Боком, приставными шагами, будто бы танцуя фокстрот, он продвинулся вдоль стола, встал на спину своему мертвому телохранителю, схватился левой рукой за металлическую ручку окна и, все так же удерживая в правой руке наставленный почему-то именно на Мезенцева пистолет, умудрился задом шагнуть на подоконник. Коричневая куртка на парне дернулась от толчка пеклушинских ботинок. Наверное, она хотела сделать это резче, чтобы подобной болотной качкой помешать Пеклушину удержать равновесие. А, может, это только показалось Мезенцеву, потому что уже через секунду он думал уже не о куртке, а о том, что в машине у Прислонова должен быть водитель, и теперь только он способен помешать Пеклушину.
      -- Учтите, движение вперед для вас означает смерть! -- крикнул он с подоконника и сделал злой, ехидной улыбкой свое лицо плачущим. -- Я включил заградительную систему! Сделаете движение -- порвете нить, и тогда вас всех разнесет взрывом!
      Мезенцев сразу вспомнил пеклушинское движение вовнутрь ящика. Неужели он действительно включил растяжку? Неужели он мог предусмотреть подобную перестрелку в своем кабинете?
      Пеклушин тяжело, с хыканьем спрыгнул с подоконника на улицу и сразу пропал с глаз.
      -- Врет, с-сука... Он все время врет, -- прохрипел телохранитель и захромал к своему ТТ.
      -- Стоять! -- попытался его образумить Мезенцев. -- Не подбирать оружие!
      Телохранитель обернулся и детскими глупыми глазами, так к месту смотревшимися на его небольшом грубом лице, вобрал в себя распахнутую милицейскую куртку Мезенцева, наставленный на него "макаров" и еще более сдавленно прохрипел:
      -- Уйдет же, падла... Уйдет...
      Взгляд Мезенцева лихорадочно обежал пол с разметанными по нему фотографиями, ни одну из которых он так толком и не рассмотрел и вообще даже не представлял, что же на них, скользнул по коричневой кожаной куртке, обследовал подоконник. Никаких нитей растяжек он не нашел, и от этого еще сильнее казалось, что они есть.
      -- Стоять! -- еще раз не дал он телохранителю приблизиться к своему пистолету и, задержав дыхание, кинулся к окну.
      Он до того сильно ждал взрыва, что когда пролетел метра четыре по воздуху и упал на обледенелый, чуть припорошенный грязным горняцким снегом асфальт, то даже боли не ощутил. Боль по сравнению с возможным взрывом за спиной казалась такой мелочью, что он мысленно был еще там, в комнате, а не на улице. И только когда тишина так и осталась тишиной, он вдруг понял, что Пеклушин и вправду врал.
      Мезенцев посмотрел на дальний угол двора, зажатого серыми бетонными монстрами пятиэтажек, посмотрел туда, куда уходили следы модных пеклушинских лакированных туфель, но никого там не увидел. Дверь "мерса" со стороны водителя была распахнута. Видимо, он сбежал еще при первых выстрелах. Но сбежал как-то хитро, прихватив с собой ключи зажигания, и Мезенцев мысленно поблагодарил этого неизвестного ему водителя за довольно редкое сочетание трусости и осмысленности.
      Забыв о раненом телохранителе, забыв о пропавшем неизвестно куда Шкворце, Мезенцев бросился по свежей цепочке пеклушинских следов.
      25
      Бриллиантовая брошь на лохмотьях нищего смотрится уродливо. Итальянский бирюзовый костюм Пеклушина смотрелся точно так же на фоне серых заборов поселка.
      Мезенцев увидел его сразу, как только нырнул через узкий проулок от пятиэтажек на улицу Проходчиков. Пеклушин бежал вдоль бесконечного серого ряда некрашеных заборов, бежал к своему дому-замку, но, оглянувшись и увидев несущегося за ним участкового, резко передумал. Он клял себя за то, что не вовремя отправил джип, а вместе с ним -- и еще одного телохранителя, клял за то, что дом был недостроен, а значит, и укрыть его как следует не мог, и, когда сзади, заставив еще сильнее замолотить сердце, вылетел серо-синим пятном Мезенцев, он неожиданно даже для самого себя юркнул в ближайший проулок и, скользя по корке плотного свежего льда у колонки, выбежал на улицу Стахановцев.
      Здесь все было еще более чужим, здесь не было даже его недостроенного дома, и он бросился, убегая от этого пугающе чужого, сквозь еще один кривой, обжатый покосившимися заборами проулок к шахтному двору.
      -- Сто-о-ой! -- с криком вбежал Мезенцев в первый из уже пройденных Пеклушиным проулков, и его резко бросило вбок.
      Он тупо и больно врезался в сразу загудевший, недовольно застонавший забор, упал в снег, а сверху, за шиворот, посыпались иголками осколки оббитой изморози. Звука выстрела он не слышал и, только когда бросил взгляд вправо, к середине проулка, понял, что всего-навсего поскользнулся на намерзшем ледяном пятачке у колонки.
      Вскочил, ощутив неприятную боль в бедре и прихрамывая, выбежал на улицу Стахановцев. На ней было так пустынно, словно здесь вообще никто никогда не жил, и только облезлая собачонка, испуганно нырнувшая от Мезенцева с поджатым хвостом в переулок наискось, позвала его за собой. В собаке и Пеклушине было что-то общее, и он последовал за ней.
      Выхромал к шахтному двору, и жар снова ударил в виски. Бирюзовое на светло-сером смотрелось очень заметно. Пеклушин бежал через двор, и Мезенцев помимо воли улыбнулся. После обхода своего участка в первый же день он точно знал, что Пеклушин бежал в тупик, образованный развалинами шахтных зданий. Слева тянулись нагромождения плит, балок и кирпича разрушенной шахтной бани, они натыкались на еще уцелевший копер главного ствола, а справа это полукольцо замыкали развалины эстакады и пока еще не уничтоженные здания вентилятора и подъемной машины.
      Неожиданно дорогу Мезенцеву преградила траншея. Наверное, не прихрамывай он, перепрыгнул бы через нее и побежал дальше, не упуская бирюзовый костюм из виду, но каждый шаг ножом резал по лодыжке, и Мезенцев, раздраженно сбив каблуком спекшуюся коричневую глину с края траншеи, похромал в обход длинного здания лесного склада.
      Обогнул его и невольно сглотнул горькую слюну. Шахтный двор был пуст. Бирюза испарилась, словно бы стала частью неба, и Мезенцев нервно встряхнул головой, сбрасывая с себя наваждение. Нет, даже после этой встряски пеклушинский костюм не появился.
      Мезенцев похромал к развалинам бани. Ему казалось, что он бежит, хотя любой встречный мог бы сказать ему, что он еле идет. Но встречных не было, да и быть, наверно, не могло. Шахту закрыли год назад и, кроме редких профилактических работ под землей, больше ничего не делали. Что можно, здесь уже разворовали, а что не сумели утащить, так и лежало в руинах, и оттого казалось, что здесь еще совсем недавно отбомбились самолеты.
      Вдоль развалин бани, переломанных бетонных плит, балок, битого кирпича, щебня, дыбившихся на шесть-семь метров над землей, по снегу юлили цепочки следов. Когда и кто их оставил, и есть ли среди них пеклушинские, Мезенцев не мог определить. Взглядом он скользил по нагромождениям плит, но никаких следов, указывающих, что по этим плитам взбирались, не находил.
      Обежав здание главного ствола, осмотрел такие же развалины эстакады и неожиданно услышал гул. Вскинул голову и с удивлением увидел, что в бирюзовом, так похожем колером на пеклушинский костюм, небе медленно вращается шкив над копром, а справа, из здания подъемной машины, течет ровный гул движков.
      Еще по тому обходу шахты Мезенцев помнил, что в уцелевшем здании главного ствола есть дежурные. Тогда ему понравилась веселая круглощекая тетка в черной-пречерной фуфайке, которая встретила милиционера с такой искренней радостью, словно всю жизнь ждала именно его в холодном и сыром здании. Она задорно плевала семечки прямо на рифленые металлические плиты, настилающие пол, и звала Мезенцева к себе домой, где есть еще одна такая же круглощекая, но только в два раза помоложе, и что, так уж и быть, отдаст она ее за молодого милиционера замуж. А в углу, ухмыляясь, сидел испитой мужичонка -- дежурный слесарь.
      Прижавшись боком к холодному камню стены, Мезенцев продвинулся от угла здания на несколько шагов и заглянул в окно. Внутри здания спиной к нему стояла женщина в черной-пречерной фуфайке и смотрела на металлическую решетку, за которой змеями извивались вниз, в непроницаемую черноту, стальные канаты. Кроме нее, никого возле спуска вроде бы не было, и Мезенцев уже смелее направился к входу.
      Дернул за ручку высокую и черную, будто насквозь пропитавшуюся углем дверь, но она не поддалась ему. Все правильно -- и тогда он не без уговоров смог проникнуть вовнутрь. Видимо, так положено было по инструкции.
      Мезенцев постучал ногой по грязной деревянной плахе и сквозь гул услышал испуганный вопрос:
      -- Кто там?
      -- Откройте! -- вместо ответа приказал он. -- Наряд милиции!
      -- Как-кой милиции? -- еще испуганнее спросили изнутри.
      -- Я сказал: открывайте! -- заорал он в черноту дерева, неприятно ощутив, как едко и неприятно пахнет она.
      Звякнула щеколда, и Мезенцев рванул ручку на себя. Стоявшая внутри здания женщина испуганно отпрянула назад. У нее было худощавое черствое лицо, а, когда она увидела Мезенцева с распаренной красной физиономией и "макаровым" у груди с наставленным на нее стволом, прямо на глазах стала еще худее.
      -- Ой, мамочки! -- жалобно взвизгнула она, забыв про свои годы и превратившись в перепуганную девочку.
      -- Не бойтесь! -- опустил пистолет Мезенцев. -- Мужчину такого высокого... и это... в красивом костюме таком, в очках... не видели? Не забегал?
      Женщина отрицательно закачала узкой головой с чахоточными впалыми щеками еще в самом начале его описания беглеца, и Мезенцев сразу поверил ей. Ее глаза молили, чтоб он быстрее вышел и унес с собой страшный черный пистолет, и Мезенцев подчинился этой мольбе. Быстрым взглядом окинул помещение с решеткой, закрывающей вход в ствол, с огромным электрическим щитом, вешалкой, по крючкам которой густо, от края до края, висели измызганные брезентовые куртки, а на деревянной полке над ними -- такой же плотный ряд шахтерских фибровых касок с лампочками, но с разрывом в середине строя, и оттого эти каски напоминали почерневшие зубы, из которых вырвали один больной. Хотел сразу уйти, но все же спросил:
      -- А кого спускаете?
      -- Начальника участка, -- мгновенно ответила женщина.
      -- А где слесарь? -- вспомнил он испитого мужичка.
      -- За... за... заболел. Ча... ча... час назад ушел домой.
      Мезенцев прохромал на улицу, начал выискивать в мешанине отпечатков на снегу следы пеклушинских туфель, и тут его как ожгло изнутри. Каска! Почему не было каски? Он обернулся к высокой черной двери и вспомнил, как в детстве он приходил с отцом на шахту, но только на другую, на "Двенадцать-бис", и там его больше всего поразил какой-то шахтный начальник -- то ли главный инженер, то ли начальник участка. У него была перед спуском в забой самая чистая и аккуратная одежда, и рядом с шахтерами он смотрелся экскурсантом, решившим посетить на часок подземные выработки. И каска на нем была совершенно новенькая, вот как бы только-только отлитая из пластика, совсем не такая грязная и черная, как у отца. Нет, не мог начальник участка взять каску рядового шахтера. И еще как-то резко, вспышкой, вспомнил Мезенцев, что не положено спускать кого-либо в одиночку под землю.
      Рука рванула на себя створку двери.
      -- Это -- он?! -- с порога показал на тянущийся и тянущийся вниз канат Мезенцев.
      -- Кто? -- снова сузилось лицо женщины.
      -- Очкарик! -- в запале крикнул Мезенцев и похромал навстречу ей.
      -- Я не... не... там начальник участка...
      -- Фамилия начальника! -- еще громче гаркнул Мезенцев.
      Дрогнув, замерли канаты, исчез, мгновенно рассосался гул машины, и тут же что-то щелкнуло в глубине ствола. Женщина побледнела, потому что за тридцать с лишком лет работы никогда не слышала такого звука и, почувствовав, что виновата в том, что этот звук появился, прошептала сухими полосками губ:
      -- Он та... та... там...
      -- Очкарик?! -- и с радостью, и с возмущением воскликнул Мезенцев.
      -- Д-да... Он... он... сказал, что убьет, если мы... мили... милиционеру... Ну, то есть вам, ска... скажем, что он...
      -- Кто -- мы? -- не понял Мезенцев и заозирался вокруг.
      -- Сме... сменщица моя. Она... она только вошла и дверь ос... оставила открытой, хотя не положено... Я ухо... уходить должна была, а она...
      -- Она -- с ним?! -- наконец-то все понял Мезенцев.
      -- Д-да, -- еле выдавила женщина. В ее лице не было ни кровинки, как будто от испуга у нее вообще вместо крови появилось нечто прозрачное, с синевой.
      -- Поднимай клеть! -- шагнул к вешалке Мезенцев и сорвал каску с краю. Те, что лежали рядом с исчезнувшей, явно пеклушинской, он почему-то брать не захотел.
      26
      Ноги оторвались от металлического пола клети, и сразу стал сереть свет. Лучом горящей на каске лампочки Мезенцев осветил свои милицейские краги и с удивлением увидел, что ни от какого пола они не отрывались и никакой невесомости нет, а он стоит на черном-пречерном, как фуфайка у стволовой, днище клети, которая летит вниз, в глубоченный колодец.
      Пропахшая табаком и углем брезентуха на груди стояла деревянным коробом. По бетонной опалубке ствола журчали невидимые ручейки. Хотелось зевать, но рот не открывался. Клеть понеслась быстрее и, как показалось Мезенцеву, вверх. Неужели стволовая решила поднять его? Но зачем? А вдруг движения вверх на самом деле и не было, а просто оборвался канат? Вот теперь уж точно страх выжал испарину на лбу Мезенцева. Он представил размочаленные оборванные стальные нити каната, представил страшную черноту внизу, но страшнее всего ему почему-то привиделось, что в этом полете он проскочит и нужный ему первый горизонт, куда опустился Пеклушин, а за ним второй, третий, как врежется клеть в гранит почвы на самом нижнем горизонте и... И тут клеть резко замедлила ход, въехала в полосу света, покачалась сверху вниз пружинкой и замерла.
      Мезенцев толкнул скрипучие стальные ворота клети, выпрыгнул на гремящие железные плиты и невольно опустил пистолет. Слева от него полусидя вжималась в бетон опалубки женщина в черной-пречерной фуфайке, а по ее круглым щекам стекали струйки крови.
      -- А-а... женишок, -- еле прожевала она неслушающимися губами.
      -- Очкарик?! -- сразу все понял Мезенцев и под утвердительный кивок женщины попытался приподнять ее и подтащить к клети. -- Давайте-давайте!
      -- Сама... Я сама... -- сопротивлялась женщина, а руки цеплялись и цеплялись за шею спасителя. -- Я ж чижелая... Надорвешься, женишок... Он меня с собой потащил, чтоб я того... дорогу ему показала к ветиляхе...
      -- К чему? -- не понял Мезенцев.
      -- К вен... венти... вентиляционному стволу, -- еле выговорила женщина. -- Я показала...
      -- Зачем?! -- в крике вскинулся Мезенцев. -- Он же уйдет!
      -- Не уйдет, -- спокойно ответила женщина. -- Он думал, что там... там... есть подъемная машина... А там ее... нет. Давно сняли... Оттуда не выбраться наверх.
      -- Он стрелял? -- не веря в то, что услышанный наверху звук был выстрелом, спросил Мезенцев.
      -- Стре... стрелял, -- еле выдохнула женщина. -- Для острастки. В воздух.
      Мезенцев бережно посадил ее на дно клети спиной к боковой стенке.
      -- Он вернется, -- с испугом произнесла женщина. -- Обязательно вернется. Он как... как... как волк... загнанный... Там, -- показала она в глубь тоннеля, уходящего в черноту, -- там очень душно, там нету вентиляции. Ша... шахта ж у нас была не это... сверх... это, категорийная. Вот... Метана нету. Сказали, что можно не проветривать. Ду-ушно там, ох и ду-у-ушно! Он быстро вернется...
      -- Ну и хорошо! -- ответил он на ее предостережение. -- Пусть возвращается... Вы меньше говорите. А как... это... В смысле, как наверх вас отправить?
      -- Там, -- показала она на стену, к которой еще недавно обессиленно прислонялась. -- Там тумблер. Два звонка дай... Наверху услышат... Только это... двери сначала закрой...
      Мезенцев захлопнул грязные металлические створки, просигналил наверх, и клеть действительно уползла на-гора. Он остался один, совсем один на полуосвещенном рудничном дворе первого горизонта и вдруг остро ощутил свою уязвимость внутри этого света.
      Краги сами собой прошлепали по гулким железным плитам, по твердым сланцам, по черным, маслом отливающим лужам во тьму. Шлепая по воде, Мезенцев пожалел, что не взял под вешалкой, как настаивала женщина-стволовая еще наверху, огромные резиновые сапоги, но тут же об этом забыл. Жидкий свет фонарика на каске нащупал приваленную к стене металлическую крепежную стойку, и Мезенцев с облегчением сел на нее, выпростав ноющую ногу. Потом снял каску и схоронил ее за пазухой. Свет исчез, и тут же показалось, что стало труднее дышать, хотя, скорее всего, трудно было дышать с первых минут попадания под землю.
      Мезенцев представил, как бредет по штрекам и ходкам к вентиляционному стволу успокоившийся Пеклушин, и только теперь понял, что тот знает устройство шахты. Наверное, и комсомольских секретарей гоняли в свое время под землю воодушевлять забойщиков. Откуда бы он еще знал, что второй выход -- через вентиляционный ствол? Мезенцев и то не знал. Да он и под землей-то был впервые, хотя и вместе с отцом в его рассказах о горняцкой каторге -- сотни раз. Но сколько ни представлял тогда, а все равно представить не мог, что здесь так сыро, душно и одиноко. И еще он вспомнил, что шесть часов смены под землей называются "упряжкой", что лампочка на каске -- "коногонка", и от этих лошадиных терминов сам труд шахтера представился Мезенцеву чем-то лошадиным и каторжным. Легче было пробежать "огневую" полосу в морпехе, высадиться в плавтанке прямо в воду прибоя или прыгнуть с "тушки" на парашюте, чем ковырять уголь в этой тьме. И еще он вспомнил, что тоннель, в котором сидит, называется квершлагом, а от него идет, если он не ошибается, бремсберг, а от бремсберга -- штрек, а от штрека... Он нахмурился, пытаясь вспомнить, во что же переходит штрек, а в уши что-то тихо кольнуло.
      Мезенцев не знал, есть ли под землей мыши, и с удивлением вновь вслушался в легкое потрескивание. Звук шел мягкий, как сквозь вату, звук шел откуда-то очень издалека. Но даже капли, сочно тикавшие где-то рядом, не глушили его. Мезенцев медленно подобрал ногу и еще сильнее сжал под одеревеневшей брезентухой каску. Правая рука сама нащупала в кармане "макаров".
      Желтая точка выплыла из тьмы гораздо ближе, чем это могло показаться по громкости звука, и, качаясь, приближалась к нему. Мезенцев вжался спиной в бетонное крепление стенки и, кажется, понял свою ошибку. Тьма, в которой он готовил засаду, вряд ли могла ему помочь. Ведь у Пеклушина на каске горел фонарик и неминуемо должен был по пути очертить во тьме сидящего Мезенцева. Оставалось одно -- внезапность.
      -- Стоять! Ты арестован, Пеклушин! Сопротивление бесполезно! -крикнул он желтой точке и омертвил ее. -- Ты окружен! Бросай оружие!
      Точка дернулась и исчезла. Вместо нее появилось какое-то размытое пятно. Мезенцев вновь сглотнул горькую слюну и понял: Пеклушин побежал прочь, освещая себе дорогу. Он бросился вслед за этим пятном, стараясь не замечать боли в ноге и хорошо понимая, что и Пеклушин не сможет здесь, в страшных черных лабиринтах, бежать так же быстро, как и на поверхности.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15