– Ах, дорогая, по сравнению с тем, что творилось в тысяча девятьсот семнадцатом году, – это сущие мелочи. Тем более у этого доброго человека явно какое-то важное дело. Его следует выслушать!
И добавила по-французски:
– Я никогда не понимала твоего снобизма. В нашей семье преданных слуг всегда воспринимали как членов семьи!
Пристыженная княжна обратилась к дворецкому:
– Ты о чем-то хотел рассказать, голубчик? Говори, у меня нет секретов от родни.
– Благодарю вас, сударыня. Я осмелился побеспокоить вас по исключительному поводу. У меня появились важные сведения, касающиеся вашей молодой родственницы, мадемуазель Маргариты.
Дамы за столом выразительно переглянулись и мгновенно замолкли, а княжна, как писали в старых романах, буквально обратилась в слух.
– Вы знаете мою кузину, которая с давних времен служит экономкой в семействе фон Га-нов? – запинаясь, начал дворецкий. – Не подумайте плохого, она вовсе не желает сплетничать про своего хозяина… Но при этом не может не рассказать о том, чему стала свидетельницей. В доме фон Гана появился старинный сосуд, которого там никогда прежде не было. И в этом сосуде магическим образом заточена мадемуазель Маргарита. Моя родственница своими глазами видела, как из сосуда выплывает облачко и превращается в прозрачную девушку, с которой фон Ган вступает в разговор…
– И как же ведет себя при этом мадемуазель Маргарита? – поинтересовалась княжна.
– По словам кузины, крайне независимо. Можно даже сказать, мужественно. Впрочем, кузина сама вам обо всем расскажет.
Дворецкий распахнул дверь и позвал свою родственницу:
– Входи, Соня, расскажи дамам все, что тебе известно.
В столовую шмыгнула упитанная крыса. На лицах присутствующих дам появилось смешанное выражение страха и гадливости, как обычно и случается при виде крыс и мышей. Кое-кто оглушительно завизжал.
– Софья! – укоризненно протянул дворецкий. – Ты в своем репертуаре. Как можно? В такое изысканное общество…
– Ах, пардон, – извинилась крыса. – Я так растеряна, что просто теряю голову. Одну минуточку, с вашего позволения.
И на глазах принялась обращаться в человека, увеличиваясь в размерах. Ее лапки вытягивались, мордочка становилась все более похожей на остроносое женское лицо, шерсть таяла клочьями… Но прежде чем перед гостьями предстала немолодая полноватая женщина в строгом сером платье, княжна Оболенская, наблюдавшаяся за преображением Софьи, упала в обморок.
– Опять нервы? – возмутилась тетушка с «помпадуром». – Нет, Лили просто себя распустила, вконец распустила… Если и наследница нашего рода, о судьбе которой она хлопочет, отличается подобной изнеженностью, можно смело говорить, что мы, к глубокому прискорбию, вырождаемся.
– Не стоит преувеличивать, – отозвалась утонченная дама с бледным лицом и дорогими черепаховыми гребнями в прическе. – У кого-нибудь есть флакон с нюхательной солью? Приведите-ка Лили в чувство, а я пока побеседую с нашей гостьей, ставшей невольной свидетельницей магического преступления. Нельзя терять время!
Неизвестно, к кому она обратилась со словами: «Приведите-ка Лили в чувство». Никто из присутствующих дам не отнес этот призыв к себе. Забота о бесчувственной хозяйке легла на плечи верного дворецкого, а дамская компания столпилась вокруг бывшей крысы и с упоением принялась терзать ее вопросами.
Они были так заняты, что даже не заметили, как в углу комнаты закрутился вихрь, внутри которого материализовалась женская фигура. Это была валькирия. Ее наряд – рубашка цвета «хаки» в стиле милитари и потертые джинсы – так же не гармонировал с кружевными рюшами и буфами присутствующих дам, как и ее рыжие волосы, стянутые резинкой в хвост, с затейливыми «помпадурами» и тщательно уложенными локонами.
Встряхнувшись, словно собака после дождя, Валька потерла виски. Она не очень-то любила трансматериализацию, хотя иногда волей-неволей приходилось прибегать к этому магическому способу передвижения в пространстве, и сейчас она явилась в дом княжны именно так.
– Ба, какое общество здесь собралось! – воскликнула валькирия, как только огляделась, причем ее тон не выдавал никакого почтения к собравшимся дамам. – Привет честной компании. Послушайте, княжна, кто все эти тетки и что они здесь делают?
– Я бы попросила вас, мадемуазель, выбирать выражения, – перебила ее мадам «помпадур». – Вы в приличном обществе.
Княжна Оболенская, только-только пришедшая в себя после обморока, скрипнула зубами. Причем о скрежете зубовном можно было говорить не столько фигурально, сколько буквально: дамы, обладавшие тонким слухом, его явственно распознали.
– Разрешите представить вам эту эксцентричную особу, – буркнула княжна извиняющимся тоном. – Это валькирия Хлёкк. Впрочем, неоднозначная репутация мадемуазель валькирии давно сделала ее известной в самых широких кругах.
– О да, весьма известной, – с сарказмом откликнулась дама с черепаховыми гребнями.
– Похоже, вы, мадемуазель Хлёкк, решили, что я собрала гостей, посчитав исчезновение Маргариты подходящим поводом для светской вечеринки? Или вы взяли на себя смелость предполагать, что я безвольно страдаю в полном одиночестве и мне неоткуда получить помощь?
Выражение лица Вальки свидетельствовало, что именно это она и предполагала, и княжна под ее насмешливым взглядом распалилась еще больше.
– Надеюсь, вы не воображали меня коротающей время за стаканом портвейна?
Валька пожала плечами:
– Стаканчик-другой вам бы не помешал… И то, что вам так хорошо знакомо название этого напитка, вселяет оптимизм.
Княжна хотела было что-то возразить, но задохнулась от возмущения. Между тем дама с черепаховыми гребнями подобралась поближе к Вальке и в наступившей тишине отчетливо бросила:
– Как я вижу, за прошедший век ваши манеры не изменились, мадемуазель Варвара.
Услышав это имя, Валька вздрогнула и вгляделась в даму внимательнее:
– Неужели это вы, бедная Лиза?
– Да, я та, счастье которой вы так жестоко и бездумно разбили! Вспомните поручика Ельнинского! Вы отбили у меня жениха в тысяча девятьсот пятнадцатом году. Но, насколько мне известно, вам это тоже не принесло счастья.
Лицо Вальки пошло красными пятнами.
– Я никогда никого не отбиваю и ничего не разбиваю! Я замуж не рвусь, я – вечная боевая подруга, и ничьи женихи мне не нужны. К тому же этот ваш так называемый жених, поручик Ельнинский, сам навязался мне на шею, уверяя, что совершенно одинок и несчастлив, что его невеста ему неверна и не теряет времени даром, пока он воюет на германском фронте.
– Но это неправда! Вы его спровоцировали лгать! Вы превратили его в совершенно другого человека!
– Кто – я?! Да это уже ни в какие рамки не лезет! – возмутилась Валька.
– Это у вас привычка все раскладывать по рамкам, – отрезала «бедная Лиза», – а я вся соткана из порывов!
– Послушайте, порывистая вы моя, поручик ваш – сволочь первостатейная, и я давно проклинаю тот день, когда с ним связалась. И вообще, сейчас вся эта покрытая мхом история интересует меня меньше всего. Я-то полагала, что в этом доме должны тревожиться о судьбе Маргариты, а мне морочат голову всякой ерундой! Какой-то всеми забытый поручик, который и слова доброго не стоит!
– Девочки, перестаньте ссориться, наконец! – вмешалась тетушка. – У вас еще будет время обсудить милейшего поручика, а сейчас, как справедливо заметила мадемуазель валькирия, нам лучше поговорить о Маргарите. Вам ведь есть что сообщить нам по данному вопросу, дорогуша?
Валька тут же приободрилась:
– Да, я сегодня ходила в разведку, и даже думала взять языка… Но вот только тащить языка на себе в момент трансматериализации – дело непростое. Итак, суть в том, что мерзавец фон Ган ухитрился завести нашу наивную Риту в какую-то лавчонку и там применил недозволенный магический прием, законопатив девушку в древний кувшин… Продавщицы до сих пор опомниться не могут, рассказывая, как бедняжка парила под потолком в полурастворившемся состоянии, а потом нырнула в горлышко кувшина и сгинула там…
Дамы, затаив дыхание, слушали рассказ Вальки. Картина происшествия приобретала все более отчетливые очертания. Впрочем, сообщение о шокированных продавщицах всех расстроило – фон Ган нарушил еще одну из заповедей чародеев: избегать случайных свидетелей при чаротворении.
– У этого парня крыша совсем съехала. Нельзя привлекать к своим чарам внимание простых людей! – подвела итог Валька. – Но он ни о чем не думает, добиваясь своей цели.
– Что и говорить, – подтвердила тетушка. – Многие суеверия, бытующие среди обыкновенных людей, – результат беспечности чародеев, не желающих соблюдать хотя бы минимум секретности при творении своих чар. Не говоря уж и том, что соприкосновение с миром подлинной магии может фатальным образом сказаться на человеческой психике.
– Как вы полагаете, в конце концов валькирия сможет найти общий язык с бедной Лизой или нет? – тихонько поинтересовалась у тетушки пришедшая в себя хозяйка дома, как только Валька отвлеклась. – Если между ними вновь вспыхнет застарелая вражда, это может повредить делу.
– Не беспокойся, дорогая, – ответила та, – они еще подружатся. Ничто так не сближает женщин, как возможность поведать друг другу, какими негодяями оказались их бывшие возлюбленные. Особенно если речь идет об одном и том же человеке. Это придает женской дружбе особую теплоту. Но я вижу, к тебе уже вернулись не только силы, но и дар речи.
Княжна горько вздохнула и выдержала трагическую паузу.
– Увы, в последнее время я только тем и занимаюсь, что теряю дар речи, – сказала она. – К счастью, потом я его снова нахожу.
Валька тем временем подводила итоги своего краткого доклада:
– Итак, совершенно очевидно, что в настоящее время Маргарита находится в доме фон Гана, причем будучи заточенной в кувшин. Кстати, помимо нарушения законов магии тут просматривается еще несколько уголовных статей: похищение человека, насильственное лишение свободы… Надеюсь, он пока обошелся без попыток покушаться на Маргошкину честь, хотя не уверена. От таких типов всего можно ожидать. Наше дело – как можно скорее пресечь его злокозненную деятельность и выпустить несчастную пленницу из дурацкого горшка. Соответственно, у нас, милые барыньки, две проблемы. Первая в том, как добыть проклятый горшок. Вторая – как снять с горшка, а стало быть, и с Маргошки зловредное заклятие…
Дамы загалдели, предлагая разнообразные варианты.
– Надо пойти к этому Гану и воззвать к его совести, – предложила одна из самых молодых, по крайней мере – внешне, дам (может быть, на ее моложавость влияло то, что она была полупрозрачной, и мелкие дефекты вроде морщинок, пигментных пятнышек и прочих следов безжалостного времени были просто не видны). – Надо достучаться до его сердца! Ну или хотя бы разума!
Маргарита, сидя на созданном ее воображением пляже и любуясь на морскую даль, пребывала тем не менее в мрачном расположении духа. Сколько угодно можно возводить для себя домики Барби, создавать копии Сейшелов, Малибу или Сочи, разводить пальмы и орхидеи, коллекционировать муляжи живописных полотен или яиц Фаберже – увы, ничто не приносит радости. Потому что все это – жизнь понарошку, а на самом деле она сидит в дурацком старом кувшине и носа наружу не может высунуть без позволения мерзавца фон Гана. Неужели так будет всегда?
«Хочу персик», – мысленно подумала Маргарита.
Желание, как всегда, сбылось – рядом с ее шезлонгом возник маленький столик, а на нем корзинка с персиками.
«Нет, пожалуй, я хочу винограда!», – передумала Маргоша (исключительно со скуки, так как ей не хотелось ни того, ни другого).
Оказалось, что в корзине кроме персиков полно винограда – и белого, и темного. Спелые гроздья игриво выглядывали из-под бархатистых желто-красных персиковых бочков и казались довольно аппетитными.
«А вот не буду есть! – Мысли Маргариты приобретали оттенок все большего и большего раздражения. – Арбуза хочу!»
Стол стал намного больше и вместил кроме корзины огромное серебряное блюдо, на котором раскинулись большие ярко-красные куски спелого арбуза с черными семечками и глянцевитой зеленой кожурой.
«Спасибо, конечно», – подумала Маргарита, чувствуя, как по ее лицу текут слезы. Схватив поднос с арбузом, она изо всех сил размахнулась и зашвырнула его подальше в морские волны. Как ни странно, тяжелый серебряный поднос не утонул, и даже ломти арбуза с него не соскользнули. Он плавно закачался на гребешке волны, и вскоре прибой вынес его на прибрежный песок, бережно положив к ногам Маргариты.
«С ума сойти можно!» – решила она и вдруг почувствовала нечто необычное.
Внутреннее ощущение подсказывало, что ее маленький мирок взлетает, причем совершенно явственно – каждый, кто летал на самолете, не может ошибиться в таком вопросе. Но вокруг все оставалось по-прежнему – море, волны, песок пляжа, шезлонг и большой солнечный зонт… Да, такое удавалось не каждому – сидеть в пляжном шезлонге и одновременно чувствовать себя пассажиром лайнера, набирающего высоту.
Стало страшно. Маргарита не выдержала и попросила:
– Мне нужен ремень безопасности и кислая карамелька.
Она тут же оказалась пристегнутой прямо к шезлонгу обычным авиационным ремнем, а за щекой у нее обнаружилось нечто, напоминающее «барбариску».
Маргоша почувствовала себя комфортнее. Кувшин, в котором она находилась, продолжал куда-то лететь. Неужели фон Ган владеет еще и искусством левитации? Но почему он вздумал летать вместе с кувшином? Или… кто-то из более сильных чародеев похитил волшебный кувшин вместе с заточенной в нем пленницей и силой своего колдовства заставил покинуть дом фон Гана и явиться в иное место? Мало того что такой полет был страшен сам по себе, но то, что ожидало Маргариту в финале, казалось еще ужаснее своей непредсказуемостью. Она вжалась в шезлонг и с отвращением смотрела на морской пейзаж, созданный ее фантазией. Жизнь все равно шла где-то далеко, за стенками кувшина, и оставаться в полном неведении было ужасно тяжело…
Внезапно Маргошу, как и все вокруг, слегка тряхнуло, и ощущение полета прошло. Ее мирок вновь был стабильным, стало быть, проклятый кувшин обрел состояние покоя. Его куда-то перенесли и где-то поставили… Что теперь можно было бы обнаружить за его стенками, для Маргариты осталось полной тайной. Ясно одно – надо готовиться к сюрпризам, а может статься, и переменам…
Предложение воззвать к совести к Гана, высказанное полупрозрачной дамой, было встречено без энтузиазма.
– Милочка, что за наивные и даже, не побоюсь этого слова, допотопные взгляды? – осведомилась особа с коротко стриженными рыжими волосами, курившая сигаретку в янтарном мундштуке. Кроме нее, ни у кого из присутствующих женщин не было короткой стрижки, и она казалась чужеродным элементом в собравшейся компании. Впрочем, ее это нисколько не задевало. – Я думаю, бесполезно взывать к совести тех, у кого ее отродясь не было. Любую вещь можно получить, не прибегая к отвлеченным категориям типа совести, чести и порядочности. Для таких случаев есть старые добрые методы – вооруженный налет, например, а еще лучше кража со взломом.
– Фи, Зиночка! – в ужасе воскликнула полупрозрачная красавица, тряхнув роскошными локонами. – Для аристократки у тебя слишком криминальные наклонности. Это все твое нездоровое увлечение эсерами… Я знала, что они тебя добру не научат!
– Да при чем тут эсеры? В Гражданскую, когда пришлось бежать из Петрограда, меня занесло в Одессу, и я пережила там такое… Кстати, ненавистные тебе эсеры к тому времени уже частично служили в белой армии, я имею в виду правых эсеров, частично были расстреляны большевиками, а частично, тут я говорю уже о левых эсерах, пошли к большевикам на службу. Их расстреляли несколько позже…
– Правые эсеры, левые эсеры, большевики… меня совершенно не интересуют ваши всеми забытые политические раздоры, – возмутилась прозрачная. – Чума на оба ваши дома!
– Ты удивишься, но я к двадцатому году тоже пришла к подобным выводам и примкнула к банде Левки Французика. А когда чекисты его шлепнули во время облавы, взяла руководство ребятами из банды на себя. Мы так пошустрили в Одессе и вообще на югах…
Дамы брезгливо переглянулись.
– Избавь нас от подробностей, Зина, – перебила ее тетушка. – Я тебя не виню, в моменты исторических катаклизмов жизнь ломает многие судьбы. Но быть главарем банды одесских громил – не то обстоятельство, которым можно гордиться. Однако об этом мы с тобой поговорим позже. Умоляю вас, девочки, давайте сосредоточимся на главном – представительница нашего рода в беде…
– Ну а я таки о чем? – фыркнула рыжая. – Сейчас призову Васю Паленого, Морячка, Степу Мухортика и, чем черт не шутит, может, и Леву побеспокою. Парней, конечно, поразметало по земле, некоторые могилы далеко, но ничего, на мой зов явятся! Завалимся с ребятами к фон Гану, кувшинчик конфискуем и заодно узнаем, как снять заклятие. Мне думается, парень не из тех, кто выдержит серьезную пытку.
Тетушка, неожиданно для всех, не отмела предложение Зины, хотя и согласиться на него не поторопилась.
– Хорошо, как один из вариантов рассмотрим и такой план действий, – сказала она. – Но может быть, у кого-нибудь найдутся другие варианты?
– Найдутся! – раздался неизвестно откуда громовой голос.
И на столе сам собой появился старинный медный кувшин, покрытый затейливыми восточными письменами.
ГЛАВА 22
Дамы остолбенели. Первой взяла себя в руки тетушка. Как самая старшая из присутствующих дам, она не считала возможным ронять свое достоинство, демонстрируя перед младшими родственницами растерянность.
– Что это значит? – строго произнесла она, неизвестно к кому обращаясь. – Это чья-то добрая помощь или очередная провокация нашего недруга?
– Это… это помощь, без сомнения, помощь, – заикаясь, пролепетала хозяйка дома, в очередной раз потерявшая было дар речи и обретавшая его вновь с немалым трудом. – Я не успела вам рассказать, что в моем доме в настоящее время проживают два весьма известных и даже, можно сказать, замечательных человека. Правда, они из восемнадцатого столетия, и поэтому нравы их несколько диковатые…
– Это кого вы, княжна, дикарями обзывать изволите, позвольте спросить? Язычок-то попридержите, – под сводами комнаты вновь раскатился неизвестно кому принадлежавший бас. – Я хоть и не чужд галантных манер, но бабьим глупостям потачку давать не приучен.
– Извините, граф. – Княжна неожиданно сделалась покладистой и уступчивой. – Я не желала вас обидеть, просто заговариваюсь от расстройства. С тех пор как Маргарита пропала, я вся на нервах…
– Ну нервы – оно, конечно, дело извинительное, – пробормотал голос, уже без всяких зловещих ноток, – для дам нервы – первое дело. Одначе кувшинчик мы вам доставили, и красавица наша – в нем. А уж как ее на свет белый вызволить – думайте, это задачка для вас. Может, зелье какое сварите или наговор измыслите?
Княжна прижала руки к груди.
– Граф, я вам так благодарна… Может быть, вы покажетесь обществу?
– Благодарствую, но прошу милых дам простить мою неучтивость. Добывая сей кувшин, мы с братом зело притомились. Отдохнем маленько в невидимости. Но ежели что для дела потребно будет – призывайте нас смело. Мы к вашим услугам, милые дамы. Отдых тогда побоку – и за шпаги!
– Благодарю вас, мой дорогой граф, – поклонилась княжна, но у всех присутствующих возникло чувство, что ее слов невидимка не услышал, покинув помещение. Вот только что был здесь – и уже след простыл, хотя никто его так и не увидел.
– Кто это был? – строго осведомилась тетушка.
– Граф Брюс, ма тант, – ответила княжна. – Герой петровских времен.
– Мне казалось, его дух обитает в Москве.
– Не так давно он в Петербурге объявился.
– Что ж, как бы то ни было, спасибо ему за помощь. Стало быть, наша задача упростилась – теперь нам не нужно добывать кувшин. Остается всего лишь разрушить заклятие.
– Всего лишь! – воскликнула полупрозрачная дама, трагически заломив руки. – Предметы, подобные этому кувшину, являют собой настоящую крепость!
– Соберитесь с силами, девочки, мы должны взять эту крепость штурмом, – призвала всех Валька. – Я не так сильна в чародействе и магии, как вы. Мы в свое время чарам не обучались… Но всем, чем смогу…
И тут комнату огласил страшный крик. Кричала хозяйка дома. Дамы вздрогнули.
– Лили! Опять ты! Сколько можно! Ты совершенно неспособна держать себя в руках. Я страшно разочарована, – разгорячилась тетушка.
– Я поняла. Я все поняла! – нервно заговорила княжна, даже не потрудившаяся принести родственницам извинения. – Я знаю, кто приложил к этому вопиющему безобразию руку!
– Если под «вопиющим безобразием» ты подразумеваешь нечто иное, чем свое собственное поведение, то излагай, пожалуйста, свои мысли четче! – попросила полупрозрачная дама.
– Не могу! Я в полном смятении. Но это – Одиссей! Клянусь, это он помог фон Гану. Только его изощренный ум способен на такие пакости!
– Ты говоришь об Одиссее Итакском? Подобные обвинения надо как-то мотивировать! – заявила тетушка. – Обоснуй свою позицию. Факты, милочка, факты!
Но княжна не желала отвлекаться на такие мелочи, как факты, находясь во власти эмоций.
– Да какие там обоснования, тетушка! Кувшин принадлежит Одиссею! Я видела эту вещь в доме старого пройдохи, могу поклясться! Стало быть, он и передал его фон Гану для магической изоляции Маргариты. Логично?
– Нет, не логично! – вмешалась валькирия. – А если логика и есть, то типично бабская. Я бы предпочла, как говорят дознаватели, побольше прямых улик, а не сплетен. Может, фон Ган кувшинчик у Одиссея просто свистнул, а старик тут вовсе и ни при чем.
Дамы заговорили одновременно.
– Я не понимаю, что значит – свистнул? – призналась прозрачная.
– А я как раз хорошо понимаю, – ответила наследница дела Левки Французика. – И не верю, что этот фраер дешевый фон Ган пошел на рывок без ведома старикашки Оди. Как бы фон Ган воспользовался краденой вещичкой, если бы ему никто не раскрыл тайны ее магии? А? Раскрыть их мог только владелец! Логично? Короче говоря, придется колоть старину Одиссея. И без налета все-таки не обойтись. Хотя можно устроить в его доме и погром, чтобы прочистить старому хрычу мозги!
– То-то они с Михаилом так подружились. А я еще думала, что же их связывает? Такие разные люди, – рассуждала княжна, никого не слушая. – Придется позвать Одиссея в мой дом и, как говорится, прижать к стенке. Пусть выложит правду!
– Ну, если он и вправду замешан в это дело, то, наверное, Шерлоку Холмсу легче было бы пригласить к себе в гости профессора Мориарти, чем вам Одиссея, – заметила Валька. – Хотя… может, и вправду очная ставка не повредит. Ладно, сделаем так – Одиссея доставим сюда под конвоем и тут на месте разберемся, к чему он причастен. По-любому, девчата, если горшок Одиссеев, то он и освобождающее заклятие знает. Если ни в чем не виноват – скрывать ему будет нечего. А если уж виноват… Я ему не завидую!
– Простите, а о каком конвое идет речь? – робко поинтересовалась прозрачная дама.
– Ой, если нужен конвой, то конвой таки будет! – пообещала рыжая. – Призовем Левку, Степу… Отконвоируем в лучшем виде, не рыпнется!
– Не затрудняйтесь, мадемуазель, – пресекла ее планы Валька. – Запускать в этот дом ваших Левок и Степок – дело лишнее! Я уж на что не робкого десятка, а общаться со всякими отморозками не люблю. А нашим барышням оно и вовсе не в кайф будет! Побеспокоим братьев Брюсов. Они в такой просьбе нам не откажут. К тому же не стоит привлекать лишних людей к решению наших проблем; как человек военный утверждаю ответственно – секретность лишней не бывает. Особенно в вопросах, связанных с магией и духами всякими. Решим все в узком кругу.
Одиссей Лаэртович предвкушал приятный вечер и уже устроился в своем любимом кресле у телевизора.
– Пенелопочка, свари мне кофейку покрепче, – попросил он, подкладывая подушечку под поясницу. – День у меня сегодня выдался нелегкий… В моем возрасте надо бы уже себя поберечь.
За дверью процокали быстрые женские каблучки, и Одиссей, ожидавший увидеть на пороге кабинета собственную супругу с подносом, даже не успел поразмыслить, с чего это Пенелопа сменила удобные домашние тапочки на туфли с высокими каблуками и бегает в них этаким аллюром, как обнаружил в дверях постороннюю рыжую девицу.
– Мадемуазель, чему обязан? – Одиссей со старомодной учтивостью приподнялся с кресла (все-таки в комнату вошла дама), одновременно нащупывая на столике очки. У него возникло ощущение, что когда-то давно он видел явившуюся в его дом незнакомку… Да что там говорить – явно видел, без всякого сомнения. Но вот кто она такая и при каких обстоятельствах состоялась их прошлая встреча, вспомнить никак не мог. Тем более, пока он был без очков, лицо молодой дамы виделось ему каким-то расплывчатым. Однако волосы, эти роскошные пышные волосы редкого оттенка красной меди Одиссей хорошо запомнил. Увидев один раз, забыть такую красоту было трудно. Тициан, подлинный Тициан!
Где же он мог видеть эту красотку? В Итаке? В Трое? В дальней римской провинции Лютеция, жалкой галльской дыре, превратившейся через несколько веков в роскошный город Париж? Или в Венеции времен правления третьего дожа?
Очки наконец нашлись, и Одиссей только-только собрался водрузить их на нос, чтобы как следует разглядеть незнакомку, как рыжая девица произнесла загадочную фразу:
– Ладно, старина, прости, если что…
Что такое «если что», было совершенно непонятно, и Одиссей попытался это выяснить. Но девица сказала кому-то невидимому:
– Яша, Рома, поднимаем! Взяли, мальчики? Вира!
Одиссей Лаэртович почувствовал, как его подхватили под локти чьи-то сильные руки, подняли в воздух и повлекли к окну.
– Что это значит? Я протестую! Это возмутительно! – взвизгнул он, но его никто не слушал.
Тем более что существа, носившие имена Яши и Ромы, были, судя по всему, бестелесны, и способны ли они вообще что-либо услышать, с уверенностью сказать было нельзя.
Ну а девица сосредоточилась на том, чтобы открыть старые тугие шпингалеты и распахнуть оконную раму. Не сразу, но рама все-таки сдалась под ее напором.
– Выносите, мальчики! – скомандовала рыжая и сама первая нырнула в окно, причем Одиссей заметил два больших крыла, затрепетавших у нее за спиной. Он мог бы поклясться, что никаких крыльев у девицы только что не было, иначе они бы выглядывали из-за плечей гостьи даже в тот момент, когда Одиссей видел ее анфас.
– А девочка-то крылатая, – хмыкнул он и тут же вспомнил, где они встречались.
1099 год, первый Крестовый поход рыцарей-крестоносцев на Святую землю… Юный воин, снявший на глазах у Одиссея шлем с головы и оказавшийся рыжеволосой девицей… Она взмыла ввысь на невесть откуда взявшихся крыльях, которых в бою у нее не было (они бы сильно мешали в момент жестокой сечи). И многие христиане при виде такой картины попадали на колени, крича: «Ангел! Ангел!»
Потом судьба дарила Одиссею еще несколько встреч с рыжей красавицей, хотя не каждый из этих подарочков приходился ему по вкусу. Красотка валькирия, она вращалась в иных кругах, чем он, ветеран Троянской войны, но век шел за веком, история перемешивала социальные слои, меняла границы стран, сводила в военных сражениях лицом к лицу тех, кто при других обстоятельствах никогда и не узнал бы о существовании друг друга…
У валькирии и бывшего царя Итаки оказывалось все больше и больше общих знакомых. Они не дружили, но понаслышке знали друг друга неплохо. И теперь можно было легко догадаться о цели визита летающей девы в дом старого антиквара. Валькирия Хлёкк была близка семейству Горынских, а именно молодая Горынская встала костью в горле Михаила фон Гана, набивавшегося Одиссею в приятели.
Черт дернул старого хитреца помочь этому недорослю, воображавшему себя чародеем! Кроме ненависти, у него не было никаких стимулов к совершенствованию мастерства, никаких интересов… Он ненавидел наследницу рода Горынских, и все! Почему Одиссей вдруг решил ему помогать? Парень совершенно нестоящий. Столько сил растратить на одну только ненависть – какая расточительность! Только в том случае, если тебе совершенно нечем заняться, можно посвятить свою жизнь ненависти.
Какую страшную ошибку совершил Одиссей на этот раз! Надо было догадаться, что девочка пребывает под чьей-то мощной защитой, и если с Маргаритой Горынской что-нибудь случится, то каждому, кто причастен к ее бедам, придется нелегко. Как можно было забыть об осторожности до такой степени?
И теперь его влекут куда-то, как безвольную куклу. Может быть, на расправу… В этой жизни за все приходится платить.
– Ну вот, началось, – вздохнул Одиссей, не делая никаких попыток оказать сопротивление. В конце концов, его сила всегда была в умении покорно принимать все испытания, посланные судьбой. И именно такая позиция помогла ему продержаться много веков, спускаясь в царство Аида лишь ненадолго, так сказать, погостить, а вовсе не на постоянное место жительства.
Во время полета Одиссей зажмурился и открыл глаза, только ощутив, что его перестали волочь по воздуху навстречу порывам свежего балтийского ветра. Он оказался в каком-то доме, в каком-то кресле (на секунду Одиссею показалось, что он в своем собственном кресле, но, увы, подлокотники на ощупь были чужими – резное дерево вместо привычной мягкой кожи). Осмелев, он огляделся и в ужасе вновь крепко сжал веки – его окружили женщины, их было не меньше дюжины, и к тому же все с какими-то жуткими, злобными, да что там, совершенно зверскими гримасами на лицах. Рассерженные бабы, сбившиеся в стаю, – это было хуже всего! Эти гарпии могли разорвать его в клочья. И, похоже, были к этому близки.
Долго пребывать в зажмуренном состоянии пленнику не позволили.
– А ну открывай глаза, мерзавец! – И Одиссея затрясли женские руки, причем в таком количестве, что он даже не смог определить, сколько именно гарпий перешло к активным действиям; казалось, что на него напала взбесившаяся сороконожка. – Тебе знаком этот предмет? Вот этот, этот! Говори!
И Одиссею под нос сунули древний восточный кувшин.
Этот предметон мог бы узнать сразу, причем из тысячи подобных. Но вот вопрос – выгодно ли сознаваться в этом вот так, дуриком?