- Наверное, это его сильно привлекало, - заметил я.
      - Может быть. Вот из-за таких типов обычно страдают девушки.
      "Ну с тобой-то этого не происходит", - подумал я.
      - А что еще она говорила?
      Эпифани улыбнулась, взгляд пристальный - как у кошки.
      - Что ж, могу вспомнить еще одно. Она говорила, что он классный любовник.
      Я кашлянул. Она откинулась назад на кушетке в ожидании моего хода. Я извинился и прошел в ванную. Горничная оставила ведро и швабру прислоненными к высокому, в рост человека, зеркалу, поленившись отнести их в служебную кладовку после работы. Ее серый рабочий халат висел на ручке швабры подобно забытой тени.
      Застегивая молнию на брюках, я не сводил глаз со своего отражения в зеркале. Я говорил себе, что глупо путаться с подозреваемой. Неразумно, неэтично и, вдобавок, опасно. Занимайся своим делом и спи на кушетке. Отражение глупо и похотливо ухмылялось в ответ.
      Когда я вернулся в комнату, Эпифани улыбнулась. Она сняла туфли и жакет. Нежная шея цветком распускалась в открытом вороте ее блузки, напоминая своей грацией ястреба в полете.
      - Хотите повторить? - Я потянулся к ее пустому бокалу.
      - Почему бы и нет?
      На этот раз я сделал их крепкими, прикончив бутылку, и, подавая бокал Эпифани, заметил, что две верхние пуговицы на блузке расстегнуты. Я повесил свой пиджак на спинку стула и ослабил узел галстука. Топазовые глаза Эпифани следили за каждым моим движением. Тишина обволакивала нас, как бы накрывая огромным колоколом.
      Я опустился на кушетку одним коленом, кровь тяжелым молотом застучала в висках. Взяв ее недопитый коктейль, я поставил его рядом со своим на кофейный столик. Губы Эпифани слегка разжались. Я положил ладони ей на затылок и привлек ее к себе. Она резко вздохнула и замерла.
      Глава тридцать третья
      То, что происходило потом на кушетке, было лихорадочным переплетением одежды, рук и ног. Три недели воздержания от женского общества не пошли на пользу моим любовным стараниям. Я обещал выступить лучше, если представится еще один случай.
      - Случай здесь ни при чем. - Эпифани стряхнула расстегнутую блузку с плеч. - Секс - наше общение с богами.
      - Может, продолжим этот разговор в спальне? - Я пинком освободился от спутанных брюк вместе с трусами.
      - Я серьезно. - Она говорила шепотом, снимая с меня галстук и медленно расстегивая рубашку. - Есть легенда, которая старше Адама и Евы. О том, что мир начался с совокупления богов. Мы вместе - все равно что зеркало Мироздания.
      - Не будь такой серьезной.
      - Это не серьезно, это приносит радость. - Она сбросила на пол лифчик и расстегнула молнию на помятой юбке. - Женщина - радуга, мужчина - молния и гром. Смотри. Вот так.
      Оставшись в одних нейлоновых чулках и поясе с подвязками, Эпифани выгнулась на "мостик" с легкостью мастера йоги. Ее тело было гибким и сильным. Нежные мускулы играли под смуглой кожей. Она вся переливалась как птицы в полете, когда они вразнобой плавно взмахивают крыльями.
      Или как радуга, - если на то пошло, ладони касались пола, спина изогнулась идеальной аркой. Ее плавное, легкое движение являло собой чудо природы, краткий миг совершенства. Она медленно опускалась - пока не легла на пол, касаясь его лишь плечами, локтями и подошвами ног. Это была самая чувственная поза из всех, какие я когда-либо видел у женщины.
      - Я - радуга, - пробормотала она.
      - Молния бьет дважды. - Я опустился возле нее на колени, как прилежный ученик, у алтаря ее раскрытых бедер, но это настроение живо испарилось, когда она сократила дистанцию и поглотила меня. Радуга превратилась в тигрицу. Ее напряженный живот, дрожа, прижался к моему.
      - Не шевелись, - прошептала она, сокращая скрытые мускулы ритмичным, пульсирующим движением. Я едва удержался от вопля, когда кончил.
      Эпифани уселась мне на грудь и приникла влажным лбом к моим губам.
      - С барабанами лучше, - сказала она.
      - Ты делаешь это на публике?!
      - Бывают мгновенья, когда в тебя вселяются духи. Банда или бамбуше, минуты, когда ты можешь танцевать и пить всю ночь, - и трахаться до рассвета.
      - Что такое банда и бамбуше?
      Эпифани, улыбаясь, поиграла моими сосками.
      - Банда - священный танец в честь Гуэде. Он очень дикий, яростный, и всегда исполняется в хунфорте общины. В том, что ты называешь храмом вуду.
      - Пупс называл это хумфо.
      - Другой диалект, но то же слово.
      - А бамбуше?
      - Просто вечеринка. Члены общины выпускают излишки пара.
      - Наподобие церковных посиделок?
      - Ага, но тут гораздо веселее...
      Мы провели день как дети, - играли, принимали душ, совершали набеги на холодильник и - общались с богами. Эпифани поймала по приемнику Пуэрториканкскую станцию, и мы танцевали, пока наши тела не истекли потом. Когда я предложил выйти пообедать, моя смешливая мамбо вывела меня на кухню и покрыла наши интимные части пенящимися сливками. Да, пир послаще, чем в "Кавано", где веселились когда-то "Алмазный" Билл и его грудастая девчонка.
      Когда за окном стемнело, мы подобрали с пола одежду и уединились в спальне, отыскав несколько свечей в кухонном шкафчике. В их бледном свете ее тело напоминало созревший на дереве плод. Хотелось попробовать его со всех сторон.
      В промежутках между "дегустациями" я спросил Эпифани, где она родилась.
      - В женской клинике на Сто десятой улице. Но до шести лет меня воспитывала бабушка в Бриджтауне, на Барбадосе. А ты?
      - В маленьком поселке в Висконсине, ты о нем никогда не слышала. Совсем рядом с Мэдисоном. Наверно, сейчас он уже слился с городом.
      - Не похоже, чтобы ты часто его навещал.
      - Я не возвращался туда с тех пор, как ушел в армию. Это было через неделю после Перл-Харбора.
      - А почему ты не возвращался? Ведь там, наверно, не так ух плохо.
      - Для меня там уже ничего не оставалось. Мои родители были убиты, пока я находился в армейском госпитале. Я мог бы поехать домой на похороны, но состояние не позволяло. А после увольнения все это постепенно стерлось.
      - Ты был единственным ребенком?
      - Приемным, - кивнул я. - Но они любили меня как родного. - В этой фразе чувствовалась бойскаутская гордость. Вера в их любовь заменяла мне чувство патриотизма. Она пережила все эти годы, стершие из моей памяти даже их черты. Все, что я мог припомнить, это лишь расплывчатые фотоснимки из прошлого.
      - Висконсин, - повторила Эпифани. - Неудивительно, что ты разбираешься в "церковных посиделках".
      - И еще в танцах на площади, самодельных машинах, велосипедных распродажах и кеггерах.
      - Кегтерах?
      - Это что-то вроде бамбуше в средней школе...
      Она заснула в моих объятиях; долго я лежал без сна, глядя на нее. Ее дыхание нежно колыхало груди-чашечки, а их соски в пламени свеч напоминали шоколадные конфеты - губки, сложенные для поцелуя. Трепет ресниц выдавал мечущиеся за ними тени смутных сновидений. Она походила на маленькую девочку. Невинное выражение лица ничем не напоминало страстную гримасу, искажавшую ее черты, когда она выгибалась подо мной, как тигрица.
      Увлечься ею было с моей стороны безумием. Эти нежные пальцы умели крепко сжимать нож. Она не моргнув глазом приносила в жертву животных. Если она убила Пупса и Маргарет Круземарк, мне грозили крупные неприятности.
      Я не помню, как заснул. Уплывая в сон, я пытался обуздать свою нежность к девушке, которую не без основания мог считать крайне опасной. Такой же, как на оперативных формулярах "Разыскивается полицией".
      Мой сон был чередой кошмаров. Зловещие смутные видения перемежались сценами крайнего отчаяния. Я находился в затерянном городе, названия которого не помнил. Пустые улицы и слепые указатели на перекрестках. Здания - очень высокие, без окон - были какими-то чужими.
      Вдалеке, у стены, я заметил фигуру с рекламными полосками в руке. Человек беспорядочно наклеивал полосы на голую стену, и они уже обретали чей-то облик. Я подошел ближе. С огромного плаката ухмылялось лицо Луи Сифра: шутовская улыбка в три ярда шириной напоминала ухмылку господина Тайлоу с рекламы в Стиплчейз-Парке. Я позвал расклейщика, и тот повернулся ко мне, сжимая в руке кисть на дленной ручке. Это был Сифр. Он смеялся.
      Плакат разошелся в стороны, как театральный занавес, открывая бесконечную панораму лесистых холмов. Сифр отшвырнул кисть и банку с клеем и бросился внутрь. Я не отставал от него, огибая кусты с ловкостью пантеры. Но вскоре я потерял его и одновременно понял, что заблудился сам.
      Звериная тропа бежала по паркам и лугам. Я остановился напиться из ручья и обнаружил след стопы на мшистом берегу. Вскоре идиллию нарушил пронзительный крик.
      Услышав его во второй раз, я заспешил в ту сторону, откуда он донесся. Третий вопль привел меня к маленькой поляне. На ее краю раздирал женщину медведь. Я бросился к ним. Огромный хищник встряхнул безжизненную жертву словно тряпичную куклу. Я увидел ее окровавленное лицо - лицо Эпифани.
      Не раздумывая, я кинулся на медведя. Зверь поднялся на задние лапы и одним ударом отшвырнул меня прочь. Ошибиться в его медвежьей гримасе было невозможно. Несмотря на клыки и влажную от крови морду в нем безошибочно угадывался Сифр.
      Я вновь взглянул на него: да, это был Сифр. Теперь он лежал в траве, обнаженный, и вместо того, чтобы грызть Эпифани, насиловал ее. Я прыгнул вперед и схватил его за шею, стягивая со стонущей девушки. Мы боролись в траве рядом с ней. Он был сильнее, но мои руки крепко держали его горло. Я стискивал пальцы, пока лицо его не потемнело от прилива крови. Эпифани взвизгнула подо мной, и ее вопль разбудил меня.
      Я сидел в постели, окутанный простынями, как саваном, сжимая ногами талию Эпифани. В ее распахнутых глазах застыли страх и боль. Я держал ее за горло смертельной хваткой. Она уже не могла кричать.
      - Боже мой! Как ты себя чувствуешь?
      Едва я отпустил ее, девушка, задыхаясь, перебралась в безопасный угол постели.
      - Ты просто сумасшедший! - кашляя, выдавила она.
      - Боюсь, со мной это иногда случается.
      - Что на тебя нашло? - Эпифани потерла шею, на нежной коже появились темные отпечатки моих пальцев.
      - Не знаю. Принести тебе воды?
      - Да, пожалуйста.
      Я прошел на кухню и вернулся со стаканом ледяной воды.
      - Спасибо. - Она улыбнулась, принимая его. - Ты угощаешь этим всех знакомых девушек?
      - Как правило, нет. Мне приснился сон.
      - Что за сон?
      - Кто-то мучил тебя.
      - Ты его знаешь?
      - Да. Он снится мне каждую ночь. Безумные, жестокие сны. Кошмары. Этот человек приходит снова и снова, дразня меня. Причиняя боль. Сейчас мне снилось, что он мучил тебя.
      Эпифани поставила стакан и взяла меня за руку.
      - Кажется, какой-то боко наложил на тебя мощную уанга.
      - Говори по-английски, куколка.
      - Придется для начала просветить тебя, - рассмеялась она. - Боко - это злой хунган. Он занимается только черной магией.
      - Хунган?
      - Жрец Обеа. То же, что и мамбо, - как я, - но мужчина. Уанга - то, что вы называете сглазом. Ну, это заклятье или чары. Судя по твоим снам, мне кажется, что какой-то колдун управляет тобой.
      Мое сердце заколотилось.
      - Кто-то пробует на мне магию?
      - Похоже на то.
      - Это может быть человек из моих снов?
      - Скорее всего. Ты знаешь его?
      - В общем, да. Скажем, у меня с ним деловые отношения.
      - Это Джонни Фаворит?
      - Нет, но ты почти отгадала.
      Девушка схватила меня за руку.
      - Точно в такие же скверные дела ввязался мой отец. Он был дьяволопоклонником.
      - А ты не такая же? - Я погладил ее волосы. Эпифани обиженно отшатнулась.
      - Неужели ты так думаешь?
      - Но я же знаю, что ты - мамбо вуду.
      - Я - мамбо высокого ранга. Я работаю на добро, но это не значит, что я не разбираюсь в зле. Когда твой противник силен, нужно держаться настороже.
      Я обнял ее за плечи.
      - А ты не можешь наложить на меня заклятье, которое защитит от дурных снов?
      - Будь ты нашей веры, я смогла бы.
      - С каждой минутой я верю все сильнее. Прости, что я причинил тебе боль.
      - Это ничего. - Она поцеловала меня в ухо. - Я знаю способ отогнать боль. И она показала мне его.
      Глава тридцать четвертая
      Открыв глаза, я увидел танцующие в утреннем солнечном луче пылинки. Эпифани лежала рядом, отброшенная простыня обнажила ее стройную руку и плечо цвета корицы. Приподнявшись, я облокотился о подушку и потянулся за сигаретой. Луч солнца рассекал постель надвое, разделив наши тела узкой золотистой автострадой.
      Наклонившись, я поцеловал веки девушки, и в это мгновение кто-то забарабанил в дверь квартиры. Только коп может объявить о своем приходе таким стуком.
      - Эй! Откройте дверь, Энджел! - Это был Стерн. Эпифани в страхе распахнула глаза. Я прижал палец к губам.
      - Кто там? - прохрипел я будто со сна.
      - Лейтенант Стерн. Быстрее, Энджел, мы не можем терять целый день.
      - Сейчас иду.
      Эпифани села на постели, моля испуганным, ошарашенным взглядом о помощи.
      - Это полиция, - шепнул я. - Не знаю, что им понадобилось. Может, просто хотят поболтать. Оставайся здесь.
      - Поживее, Энджел! - взревел Стерн.
      Эпифани тряхнула головой и широкими шагами устремилась из спальни. Стоя на полу и пинками закидывая предметы ее туалета под кровать, я услышал, как тихо закрылась дверь ванной. В дверь стучали без передышки. Я схватил сумку Эпифани и запихнул ее в шкаф на верхнюю полку, под свой чемодан.
      - Уже иду! - крикнул я, натягивая мятый махровый халат. - Не стоит ломать дверь.
      В гостиной я обнаружил один из чулков Эпифани на спинке кушетки. Сунув его под халат, я отпер дверь.
      - Как раз вовремя! - рявкнул Стерн, оттирая меня плечом. Следом вошел сержант Деймос в коричневато-зеленом костюме и соломенной шляпе с цветной лентой. На Стерне был все тот же шерстяной прикид, но уже без плаща.
      - Вы, ребята, несете с собой дыхание весны, - заметил я.
      - Как всегда, спите допоздна, Энджел? - Стерн сдвинул на затылок пропотевшую шляпу и оглядел неубранную комнату.
      - Вы что, кувыркались здесь?
      - Встретил старого армейского дружка и, кажется, мы с ним малость перебрали.
      - Прекрасная жизнь, а, Деймос? - восхитился Стерн. - Можно гулять всю ночь, можно напиться в конторе и спать сколько хочешь. Какие же мы дураки, что пошли в полицию. Как звать вашего армейского дружка?
      - Паунд, - с ходу выдумал я. - Эзра Паунд.
      - Эзра? Имя как у фермера.
      - Не-е. Он владелец автомагазина в Хэйли, Айдахо. Отправился домой утренним самолетом из Айдвилла. Поехал отсюда прямо в аэропорт, в пять утра.
      - Это точно?
      - Неужто я солгу вам, лейтенант? Поглядите, как я нуждаюсь в кофе. Не возражаете, если я поставлю на плиту кофейник?
      Стерн присел на подлокотник кушетки.
      - Валяйте. Если кофе нам не понравится, мы выльем его в туалет.
      Словно по сигналу в ванной что-то громко стукнуло.
      - Там кто-то есть? - Деймос ткнул большим пальцем в закрытую дверь.
      Дверь распахнулась, и появилась Эпифани с ведром и шваброй. На ней был серый халат горничной, волосы прятались под грязноватой косынкой, и она двигалась шаркающей походкой, покачиваясь как древняя старуха.
      - Я тут управилась с ванной, мистер Энджел, - гнусаво объявила она на чистейшем диалекте черной глубинки. - Вижу, у вас тут друзья, так что я зайду попозже, ежели вы не против.
      - Прекрасно, Этель, - я проглотил улыбку, когда она прошаркала мимо. Я скоро уйду, так что приходите когда хотите.
      - Так и сделаю. Уж вы не сомневайтесь. - Она причмокнула губами, словно поджимая вставную челюсть, и тронулась к дверям. - Доброго утра вам, джетельмены. Надеюсь, не шибко вас обеспокоила...
      Стерн уставился на нее с разинутым ртом. Деймос просто стоял, почесывая затылок. "Интересно, заметили они, что она босиком?" - подумал я, боясь вздохнуть, пока не закрылась входная дверь.
      - Ох уж эти бабы из джунглей, - пробормотал Стерн. - На кой было снимать их с деревьев?
      - Этель - славная женщина, - заметил я, наполняя кофейник. - Немного туповата, но хорошо присматривает за чистотой в комнатах.
      - Вот-вот, лейтенант, - хмыкнул сержант Деймос. - Кто-то же должен пошвабрить сортир.
      Стерн глянул на напарника со слабым отвращением, словно именно сержант лучше всего сгодился бы для этого ответственного дела. Я подкрутил пламя на моей двухконфорочной плите.
      - Так зачем вы, ребята, хотели меня видеть? - спросил я, бросая хлебец в тостер.
      Стерн поднялся с кушетки и, пройдя на кухню, оперся о стенку рядом с холодильником.
      - Вам знакомо имя Маргарет Круземарк?
      - Не слишком.
      - Но что-то вы знаете?
      - Только то, что читал в газетах.
      - А именно?
      - Она дочь миллионера и на днях ее убили.
      - Что-нибудь еще?
      - Я не могу уследить за каждым убийством в городе. У меня хватает своей работы.
      Стерн поерзал и посмотрел на пятно, осквернившее потолок над моей головой.
      - Надо полагать, вы делаете ее на трезвую голову?
      - Что это? - спросил сержант из соседней комнаты. Я посмотрел в его сторону. Он стоял у моего открытого "дипломата" и держал отпечатанную карточку, найденную мной на столе Маргарет Круземарк.
      - Это? - улыбнулся я. - Приглашение на конфирмацию от моего племянника.
      Деймос глянул на карточку.
      - Почему она на иностранном языке?
      - Это латынь.
      - У этого парня кругом латынь, - не разжимая губ процедил Стерн.
      - Что означает эта штука? - Деймос указал на перевернутую пентаграмму.
      - Вижу, вы, ребята, вовсе не католики, - сказал я. - Это эмблема ордена Святого Антония. Мой племянник - алтарный служка.
      - Смахивает на штуковину, которую носила мадам Круземарк. Тостер выбросил готовый хлебец, в я намазал его маслом.
      - Может, она тоже была католичка.
      - Ничуть не бывало, - отрезал Стерн. - Скорее, она была язычницей.
      Я пожевал хлебец.
      - Разве это имеет какое-то значение? По-моему, вы расследовали смерть Пупса Суита.
      Стерн мертвым взглядом уставился на меня.
      - Это верно, Энджел. Так уж получилось, что "модус операнди" в обоих случаях очень схожий.
      - Думаете, они связаны между собой?
      - А может, стоит спросить об этом у вас? Кофе начал закипать, и я убавил пламя.
      - Что толку? С тем же успехом можете спросить у привратника внизу.
      - Не умничайте, Энджел. Ниггер-пианист занимался вуду. Девица Круземарк была предсказательницей и, судя по всему, тоже баловалась черной магией. Оба вырублены в одну и ту же неделю с разницей в один день при очень схожих обстоятельствах - неким неизвестным, или неизвестными.
      - Что общего в обстоятельствах их смерти?
      - Эта информация касается только полиции.
      - Но как я смогу помочь, не зная, чего вы хотите? - Вытащив из шкафчика три кружки, я выстроил их на стойке.
      - Вы пытаетесь что-то утаить от нас, Энджел?
      - А почему бы и нет? - Я выключил горелку и разлил по кружкам кофе. Я не работаю на город.
      - Послушай, умник: я связался с твоим важным адвокатишкой в центре. Похоже, ты загнал нас в угол. Ты можешь захлопнуться, и мы вынуждены убрать от тебя лапы. Но если только подвернется случай - ты, например, нарушишь правила парковки - я насяду на тебя, как паровой каток. И в этом городе тебе не видать будет даже лицензии на торговлю земляными орехами.
      Я попивал кофе, наслаждаясь его ароматом.
      - Я всегда уважаю закон, лейтенант.
      - Брехня! Парни вроде тебя пляшут над законом на канате. Но когда-нибудь, скоро, ты поскользнешься, и я поймаю тебя в объятия.
      - Ваш кофе остывает.
      - Хрен с ним, с кофе! - прорычал Стерн.
      Глава тридцать пятая
      Стекло на фотографии в рамке треснуло; застывшая молния прочертила зигзаг между костяшками сжатых в кулаки пальцев Великого Джона Л. и Джейка Килрэйна. Я снова повесил ее на стену и услышал тихий стук во входную дверь.
      - Входи, Этель. Открыто.
      Эпифани, все еще в тряпичной косынке, заглянула в комнату.
      - Они больше не вернутся?
      - Скорее всего вернутся. Но сегодня они нас уже не побеспокоят.
      Она внесла в прихожую ведро со шваброй и закрыла дверь. Опершись о нее спиной, девушка захихикала. В ее смехе проскальзывали истеричные нотки, и, обняв ее, я ощутил дрожь тела под тонким хлопчатобумажным платьем.
      - Ты была бесподобна, - заверил я.
      - Погоди, еще увидишь, как чисто я вымыла туалет.
      - Куда ты уходила?
      - Пряталась на пожарной лестнице, пока не услышала, как они уходят.
      - Ты голодна? Есть кофейник с горячим кофе и яйца в холодильнике.
      Мы соорудили завтрак - обычно я их пропускаю - и принесли свои тарелки в гостиную. Эпифани обмакнула поджаренный хлебец в желток.
      - Они не нашли чего-нибудь из моих вещей?
      - Да они по-настоящему и не искали. Один из них порылся в моем "дипломате" и нашел кое-что, взятое мною из квартиры Круземарк, - но не знал, что это такое. Черт, даже я этого не знаю.
      - Можно посмотреть?
      - Пожалуйста. - Я встал и протянул ей карточку.
      - "MISSA NIGER", - прочитала она. - "Invito te venire ad clandestinum rituni"...
      Она держала карточку словно туза пик.
      - Это объявление о Черной Мессе.
      - Что?
      - Черная Месса. Это определенная магическая церемония, поклонение дьяволу. Я не слишком в ней разбираюсь.
      - Откуда же ты это знаешь?
      - Но здесь так сказано. "MISSA NIGER" - "Черная Месса" на латыни.
      - Ты читаешь латынь? Эпифани довольно улыбнулась.
      - Что еще можно было выучить за десять лет приходской школы?
      - Приходской школы?
      - Конечно. Я ходила в "Священное Сердце". Моя мама не доверяла государственной системе обучения. Она верила в дисциплину. "Эти монахини наверняка вобьют здравый смысл в ваши тупые головы", - говорила она.
      - Принцесса вуду в "Священном Сердце", - засмеялся я. - Посмотреть бы на фотографии из твоего школьного альбома...
      - Когда-нибудь я их тебе покажу. В классе я была президентом.
      - Верю-верю. А ты можешь перевести весь текст?
      - Запросто, - улыбнулась Эпифани. - Он гласит: "Вы приглашаетесь на тайную церемонию во славу Господина Сатаны и Его власти". Вот и все. И еще дата, двадцать второе марта, и время, девять часов. Адрес: подземкой линии Ист-Сайд - Интерборо до остановки "Восемнадцатая улица".
      - А что с заголовком? Эта перевернутая звезда с козлиной головой? Не знаешь, что она означает?
      - Звезды - важный символ в любой религии, - из тех, что мне известны. Например, Звезда Вифлеема, Звезда Давида. На талисмане Аговэ Ройо тоже есть звезды.
      - Аговэ Ройо?
      - Обеа.
      - Это приглашение связано с вуду?
      - Нет-нет. Это поклонение дьяволу. - Эпифани явно страдала от моего невежества. - Козел - это знак дьявола. Перевернутая звезда означает несчастье. Вероятно, это также и сатанинский символ.
      Я схватил ее и заключил в объятия.
      - Ты достойна своего веса в золоте, малышка. А в Обеа есть дьявол?
      - Множество дьяволов.
      Она улыбнулась мне, и я похлопал ее по попке. Чудесная попка.
      - Пора подтянуть меня по черной магии. Сейчас мы оденемся и пойдем в библиотеку. Ты можешь помочь мне по хозяйству.
      Утро было прекрасное и достаточно теплое, чтобы выйти без пальто. Яркое солнце поблескивало в кусочках слюды, вкрапленных в асфальт. Вообще-то весна вступала в свои права только через день, но такой хорошей погоды мы могли не увидеть до мая. Эпифани в своей клетчатой шерстяной юбке и свитере очень походила на школьницу. Мы ехали по Пятой авеню, когда я спросил у нее, сколько ей лет.
      - Шестого января исполнилось семнадцать.
      - Господи, да тебе еще нельзя покупать спиртное.
      - Неправда. Когда я наряжусь как следует, меня обслуживают без проблем. В "Плазе" у меня ни разу не спрашивали удостоверение личности.
      Я поверил ей. В своем лиловом костюме она выглядела пятью годами старше.
      - А ты не слишком молода, чтобы управлять магазином? В изумленной улыбке Эпифани проскользнуло презрение.
      - Я занимаюсь бухгалтерским учетом с тех пор, как заболела мама, объяснила она. - Я стою за прилавком только по вечерам. Днем у меня работают двое продавщиц.
      - А чем ты занимаешься днем?
      - В основном, учусь. Хожу на занятия. Я - на первом курсе в Городском колледже.
      - Хорошо. Значит, ты привычна к работе в библиотеке, и я поручаю поиски материала тебе.
      Я ожидал в главном читальном зале, пока Эпифани просматривала каталоги. Учащиеся всех возрастов молчаливо сидели за длинными деревянными столами с расставленными на них лампами; своими инвентарными номерами лампы напоминали заключенных на поверке. Потолки в зале были высокими, как на вокзале, а огромные люстры казались перевернутыми свадебными тортами. Благоговейную тишину изредка нарушало чье-нибудь приглушенное покашливание.
      Я отыскал свободное место за дальним концом стола. Номер абажура соответствовал номеру овальной латунной таблички, прикрепленной к моему столу: 666. Мне вспомнился сопливый метрдотель в "Трех Шестерках", и я сменил место: "724" внушало мне большее доверие...
      - Посмотри, что я нашла. - Эпифани со стуком опустила передо мной стопку пыльных книг. Ряд голов за столом развернулся в нашу сторону. Кое-что из этого - чепуха, но зато есть "Гримуар34 Папы Гонория", изданный частным лицом в Париже в 1754 году.
      - Я не читаю по-французски.
      - Это латынь. Я переведу. Это новое издание, и здесь много иллюстраций.
      Я потянулся к огромному, размером с кофейный столик, тому и открыл наугад: всю страницу занимал средневековый рисунок - рогатое чудовище с чешуей ящера и когтями вместо ног. Из его ушей и разверстой пасти, усаженной рядами устрашающих клыков, исходило пламя. Под рисунком было написано: "САТАНА, КНЯЗЬ АДА".
      Я перелистал еще несколько страниц. Елизаветинская гравюра на дереве изображала женщину в платье с фижмами, стоявшую на коленях перед нагим дьяволом, сложенным как пловец-спасатель. У него были крылья, козлиная голова и когти, как у Неряхи Питера. Женщина обнимала его ноги, а нос ее покоился у него под вздетым хвостом. Она улыбалась.
      - Гнусный Поцелуй, - заметила Эпифани, заглядывая мне через плечо. Таким образом колдунья традиционно присягала в верности дьяволу.
      - Похоже, в те времена недоставало контор с адвокатской братией...
      Я перевернул еще несколько страниц, усеянных разными демонами и их подручными. В разделе, посвященном талисманам, было множество пятиконечных перевернутых звезд. Заметив среди них звезду с рисунком 666 в центре, я показал ее Эпифани.
      - Мой наименее любимый номер.
      - Это из Апокалипсиса.
      - Что?
      - Библия: "Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть".
      - Это факт?
      Девушка, нахмурясь, глянула на меня поверх очков для чтения.
      - Неужели ты совсем ничего не знаешь?
      - Почти ничего, но я быстро наверстываю. А вот женщина, которую зовут так же, как ресторан, где я вчера обедал. - Я показал Эпифани гравюру с пухлой матроной в крестьянском плаще с капюшоном.
      - Вуазен - по-французски "соседка", - заметила она.
      - Вижу, монашки действительно вколотили тебе в голову кое-какие знания. Ну-ка, прочитай надпись.
      Взяв книгу, девушка шепотом прочитала маленькие буквы под гравюрой: "Катрин Дезай, по прозвищу Ла Вуазен, гадалка и колдунья из высшего общества. Устраивала Черные Мессы для маркизы де Монтеспан, любовницы короля Людовика XIV, и для прочих дворян. Была арестована, подвергнута пыткам и, после осуждения, казнена в 1680 году".
      - Эта книга - то, что нам нужно.
      - Она, конечно, интересна, но ты посмотри, что здесь:
      "Маллеус Малефикарум", "Открытие Колдовства" Реджинальда Скотта, "Магия" Алистера Кроули, и еще "Тайны Альбертуса Магнуса", и...
      - Хватит, отлично. Теперь отправляйся домой и устройся на кушетке с книгой. Отметь места, которые на твой взгляд. стоит прочесть мне, особенно все, что относится к Черной Мессе.
      Эпифани принялась складывать книги в стопку.
      - А ты не поедешь со мной?
      - У меня есть кой-какая работа. Все будет в порядке, вот ключ от квартиры. - Вынув бумажник, я вложил ей в руку двадцатидолларовую бумажку. - Это на такси и еще на что-нибудь, что тебе понадобится.
      - У меня есть собственные деньги.
      - Придержи их. Возможно, мне понадобится занять у тебя.
      - Я не хочу оставаться одна.
      - Закрой дверь на цепочку. Все будет чудесно. Я усадил Эпифани в такси перед входом в библиотеку и уложил на сиденье рядом с ней книги. Она казалась испуганной маленькой девочкой. Наш жгучий "французский" поцелуй заслужил презрительные взгляды двух проходивших мимо бизнесменов и бурные аплодисменты со свистом от маленького сорванца - чистильщика обуви, пристроившегося неподалеку.
      Глава тридцать шестая
      Оставив "шеви" в гараже, я пошел назад к Бродвею, держась на солнечной стороне Сорок четвертой улицы. Я не торопился и шел, наслаждаясь погодой, как вдруг заметил выходившего из главного подъезда гостиницы "Астор" Луи Сифра. На нем был рыжевато-коричневый берет, твидовое норфолькское пальто, бриджи из тонкой шерсти и блестящие сапоги для верховой езды. В руке, затянутой в перчатку, он нес потрепанную кожаную сумку.
      Я заметил, как он жестом отказался от предложения швейцара подозвать такси и быстрым шагом тронулся к центру мимо Парамаунт-Билдинг. Я хотел было догнать его, но подумал, что он так или иначе направляется в контору "Кроссроудс", и решил сэкономить силы. Я не считал это слежкой, потому что был совсем неподалеку от него. Но когда он, не сбавляя шага, миновал подъезд моего дома, я инстинктивно приотстал и задержался у витрины магазина, изображая живейшее любопытство. Он пересек Сорок вторую улицу и повернул на запад. Я следил за ним от угла, затем зашагал следом по другой стороне улицы.