За полквартала от меня, у входа в похожий на мечеть Центральный городской театр, остановилось, чтобы выпустить пассажира, такси. Я крикнул, и водитель ждал с открытой дверью, пока я мчался к нему наперегонки с какой-то женщиной, потрясавшей сложенным зонтиком.
      Это был негр; он и глазом не моргнул, услышав, что мне нужно на перекресток Сто двадцать третьей улицы и Ленокс-авеню. Видимо, он решил, что я собрался на собственные похороны, и был не прочь получить от меня последние чаевые. Мы рванули в центр, не тратя времени на разговоры. Транзисторный приемник на переднем сиденье громко вещал голосом балагурящего диск-жокея: "Только наша станция покоряет любую дистанцию..."
      Через двадцать минут он высадил меня у входа в магазин Праудфут и умчался прочь, сопровождаемый блюзовыми каденциями. Аптека не работала, и длинная зеленая штора за дверью напоминала приспущенный в знак поражения флаг. Я постучал и подергал за дверную ручку, но безуспешно.
      Эпифани упоминала про свою квартиру над лавкой, и я решил пройти по Ленокс-авеню до входа в здание и проверить фамилии на почтовых ящиках в вестибюле. На третьем слева значилось: ПРАУДФУТ, 2-Д. Дверь в холл была открыта, и я вошел внутрь.
      В узком, отделанном кафелем коридоре пахло мочой и вареными свиными ножками. Я поднялся по выщербленным от времени мраморным ступеням на второй этаж и услышал, как кто-то наверху спускает воду в туалете. Квартира 2-Д находилась в самом конце площадки. Из осторожности я позвонил, но ответа не было.
      Замок не представил для меня проблемы. При мне было с полдюжины подходящих ключей. Натянув свои перчатки, я открыл дверь, машинально принюхиваясь, не пахнет ли эфиром. Окна в угловой гостиной выходили одновременно на Ленокс-авеню и Сто двадцать третью улицу. Гостиная была обставлена стандартной мебелью и украшена африканскими сувенирами из резного дерева.
      Кровать в спальне аккуратно застелена. Пара гримасничающих масок висела над туалетным столиком из кленового дерева с глазками. Я прошелся по ящикам комода и шкафа, но не нашел ничего, кроме одежды и мелких вещиц, принадлежащих хозяйке. На прикроватном столике стояло несколько фотографий в серебряных рамках, на каждой - надменная женщина с тонким лицом. В романтическом изгибе ее губ было что-то от Эпифани, но нос более плоский, а глаза широко раскрыты и неукротимы, как у одержимой. Я видел перед собой Эванджедлину Праудфут.
      Она приучила дочь к аккуратности. Кухня блестела чистотой: на столе и в раковине никаких крошек и тарелок. На присутствие хозяйки указывали лишь свежие продукты в холодильнике.
      В последней комнате было темно, как в пещере. Выключатель не работал, и я воспользовался своим фонариком. Мне не хотелось споткнуться о чей-нибудь труп, и поэтому в первую очередь я осмотрел пол. Похоже, когда-то давно комната служила спальней; оконное стекло, стены, потолок все было выкрашено в одинаковый цвет, цвет Ночи, и везде играли радужные сполохи неоновых граффити. Одну стену украшали гирлянды из цветов и листьев, на другой кувыркались грубо нарисованные рыбы и русалки. Потолок являл собой панораму звезд и полумесяцев.
      Комната была храмом вуду. У дальней стены помещался кирпичный алтарь. На нем, ярусами, напоминая торговый прилавок на рынке, стояли ряды глиняных кувшинов с крышками. Под прикрепленными к стене цветными литографиями католических святых покоились в блюдцах свечные огарки. Перед алтарем, в доски пола была воткнута ржавая сабля. Сбоку висел деревянный костыль, а меж кувшинов стоял изящный крест из кованого железа, служивший подставкой для помятого шелкового цилиндра.
      На полке я увидел несколько погремушек из маленьких тыкв в пару железных трещоток. Рядом теснилось множество цветных бутылочек и кувшинов. Большую часть стены над алтарем занимал примитивный рисунок маслом, изображавший грузовой пароход.
      Я вспомнил Эпифани в ее белом платье, с жаром выкрикивающую слова заклинаний под рокот барабанов и тыкв-погремушек, шелестящих будто ползущие в сухой траве змеи; вспомнил ловкое движение ее кисти и яркий фонтан петушиной крови в ночи... Выходя из этой "часовни", я стукнулся головой о пару подвешенных к потолку барабанов-конг, отделанных деревом и кожей.
      Я осмотрел в коридоре стенной шкаф - ничего интересного, но мне повезло на кухне: там была узкая лестница, ведущая вниз, в лавку. Спустившись туда, я порылся в кладовой среди запасов сухих корешков, листьев и порошков, не зная, что мне, собственно, нужно, и прошел в торговый зал.
      В пустой полутемной аптеке на стеклянной стойке лежала пачка нетронутой почты. Я просмотрел ее, подсвечивая фонариком: телефонный счет, несколько писем от владельцев гомеопатических складов, печатное послание от конгрессмена Адама Пауэлла и заявка о помощи от некой благотворительной организации. Под ними находился картонный плакат - и сердце мое внезапно подпрыгнуло в груди. На плакате я увидел Луи Сифра.
      Лицо его под белым тюрбаном, казалось, было опалено ветрами пустыни. В верхней части плаката крупные буквы гласили: "ЭЛЬ СИФР, ПОВЕЛИТЕЛЬ НЕВЕДОМОГО", а в нижней располагался текст: "Знаменитейший и Всезнающий Эль Сифр обратится к конгрегации Нового Храма Надежды в д.139 по Западной 144-ой улице, в субботу 21 марта 1959 г., в 20.30. Сердечно приглашаем навестить нас. ВХОД БЕСПЛАТНЫЙ".
      Я сунул плакат в свой кейс. Кто может устоять против бесплатного представления?
      Глава тридцатая
      Заперев квартиру Эпифани Праудфут, я вышел на улицу, прошел до Сто двадцать пятой улицы и поймал такси возле кафе "Пальма". Поездка в центр города по Вест-Сайдской автостраде была достаточно долгой, чтобы немного поразмышлять. Я не сводил глаз с Гудзона, река казалась черной на фоне ночного неба, а у причалов теснились в карнавальном великолепии роскошные яркоосвещенные лайнеры.
      Карнавал смерти. Поднимись на борт и взгляни на смертельный ритуал вуду! Торопись, торопись, торопись: не пропусти жертвоприношение! Впервые, только у нас! Но это не все. Вас встретят колдуньи и гадалки, и их клиент будет прятать лицо за черным шарфом подобно арабскому шейху. Я торчал, как какая-то деревенщина, на этой галерее смерти, ослепленный ее огнями и одураченный ловкими трюками. Я лишь едва различал то, что происходило за ширмой театра теней...
      Мне нужен был бар поближе к дому. Например, "Силвер Рэйл" на углу Двадцать третьей и Седьмой. Кажется, я выполз оттуда после закрытия на четвереньках, но точно не помню. Каким образом я очутился в своей постели, в "Челси", осталось для меня тайной. Зато сны свои я запомню надолго - они были до жути реальными.
      Мне снилось, что меня вырвали из глубокого забытья чьи-то крики на улице. Я подошел к окну и раздвинул шторы. Толпа кишела на мостовой от тротуара до тротуара, завывая и бормоча, словно большой мускулистый зверь. Через людское море ползла двухколесная телега, влекомая древней клячей. В телеге находились мужчина и женщина. Я достал из "дипломата" бинокль и пригляделся к ним. Женщина была Маргарет Круземарк. Мужчина был я.
      Магия сна вдруг перенесла меня в телегу, и я вцепился в ее грубый деревянный борт, глядя на бушующую вокруг безликую толпу. С другого края раскачивающейся колымаги мне соблазнительно улыбнулась Маргарет Круземарк. Телега двигалась рывками, а мы стояли так близко, что все время хватались друг за друга, чтоб не упасть. Со стороны, вероятно, это походило на жаркие объятия влюбленных. Может, она была колдуньей, которую собирались сжечь на костре? А я? - Палач?
      Телега катила вперед. Через головы толпы я увидел силуэт гильотины на ступенях "Молодежной Христианской Ассоциации Макберни". Империя террора. Несправедливо осужденные! Телега, вздрогнув, остановилась у подножья эшафота. Грубые руки потянулись и выдернули из нее Маргарет. Толпа смолкла, и женщину толкнули на ступени.
      В передних рядах зрителей я вдруг выхватил взглядом фигуру одного мятежника - в черном, с пикой в руке. Это был Луи Сифр. На его лихо заломленном фригийском колпаке сверкала трехцветная кокарда. Заметив меня, он взмахнул пикой и шутливо поклонился.
      Я пропустил зрелище на эшафоте. Загрохотали барабаны, упало лезвие, и когда я поднял глаза, палач уже стоял спиной ко мне и показывал голову Маргарет Круземарк ликующей толпе. Я услышал, как назвали мое имя, и шагнул с телеги, чтобы освободить место для тела. Луи Сифр улыбнулся. Он явно наслаждался происходящим.
      Доски были скользкими от крови. Едва не поскользнувшись, я обернулся к улюлюкающей толпе. Солдат поддержал меня под руку и почти нежно подвел к помосту.
      - Ты должен лечь, сын мой, - произнес священник. Я опустился на колени для последней молитвы. Палач стоял рядом. Порыв ветра поднял черный клапан его капюшона. Я узнал напомаженные волосы и насмешливую улыбку. Это был Джонни Фаворит!
      Я проснулся, едва не заглушив своим воплем трезвонивший телефон. Я нырнул за трубкой - как тонущий за спасательным кругом.
      - Алло... это Энджел? Гарри Энджел? - Звонил Норман Уайнсэп, мой любимый адвокат.
      - Энджел у телефона. - Мой язык с большим трудом умещался у меня во рту.
      - Бог мой, куда вы провалились? Я уже который час звоню в вашу контору, а вас нет как нет.
      - Я спал.
      - Спал? Но сейчас уже одиннадцать.
      - Я работал допоздна, - объяснил я. - Рабочий режим детективов отличается от режима юристов с Уолл-Стрит.
      Если колкость и задела его, он оказался достаточно умен, чтобы не показать этого.
      - Я ценю ваш труд. Вы должны работать так, как считаете нужным.
      - У вас ко мне что-нибудь важное?
      - Кажется, вчера вы упомянули, что хотели бы встретиться с господином Сифром?
      - Это верно.
      - Что ж, он приглашает вас сегодня отобедать.
      - Там же, где в прошлый раз?
      - Нет. Господин Сифр полагает, что вам понравится обед в "Ла Вуазен". Это в доме сто пятнадцать по Парк-авеню.
      - Время?
      - Час дня. Вы еще можете успеть... если снова не уснете.
      - Я приду.
      Уайнсэп повесил трубку без обычных для него цветистых прощальных фраз. Стащив измученное тело с кровати, я прохромал в ванную. Двадцать минут горячего душа и три чашки черного кофе помогли мне вновь ощутить себя человеком. Надев отглаженный костюм из коричневой шерсти, хрустящую после прачечной рубашку и незапятнанный галстук, я был готов к посещению самого чопорного французского ресторана в городе. Я поехал туда по Парк-авеню через старый железнодорожный туннель под Мюррэй-Хилл, а затем по автовиадуку, огибающему Центральный вокзал наподобие горной автострады. Еще через четыре квартала внутренний пандус выбрасывал поток автомашин на Верхнюю Парк-авеню, превратившуюся из безликого кирпичного каньона в Кордильеры безупречных стеклянных башен. Верхушка купола на здании Управления железной дороги - как раз под Верхней Парк-авеню - смотрелась как подвешенный к ней на кронштейне готический восклицательный знак.
      Я нашел парковочное место у Церкви Христианского Учения на углу Шестьдесят третьей и Парк-авеню и пешком пересек авеню в восточном направлении. Навес над рестораном "Ла Вуазен" гордо нес на себе адрес Парк-авеню, но вход находился на Шестьдесят третьей улице. Войдя, я сдал в гардероб пальто и "дипломат"; судя по всему, это место идеально подходило для деловых встреч влиятельной клиентуры.
      Старший официант приветствовал меня с учтивой вежливостью. Я назвал ему имя Луи Сифра, и он провел меня к его столу. Увидев нас, Сифр поднялся. На нем были серые фланелевые брюки, блейзер цвета морской волны и красно-зеленый шелковый шарф. Нагрудный карман украшал вышитый герб Теннисного клуба. На лацкане сияла золотая звездочка. Перевернутая.
      - Рад видеть вас, Энджел, - произнес он, пожимая мне руку. Мы уселись и заказали напитки. Я выбрал бутылку импортного пива, чтобы сразиться с похмельем, а Сифр попросил "Кампари" и содовую. В ожидании заказа мы немного поболтай ли. Сифр рассказал мне о своих планах на Страстную Неделю, включавших поездки в Париж, Рим и Ватикан. Он искренне восторгался великолепием Пасхальной службы в соборе Святого Петра. В его планы входила и аудиенция у Папы. Я безразлично глядел на Сифра, представляя это благородное лицо увенчанным тюрбаном. "Эль Сифр, Повелитель Неведомого, встречается с Его Святейшеством, папой Римским".
      После появления напитков мы заказали обед. Сифр разговаривал с официантом по-французски, и я не смог уловить суть разговора. Моего французского хватает лишь на то, чтобы с трудом прочесть меню, и я решил заказать "Tournedos Possini"30 и салат из эндивия.
      Едва мы остались одни, Сифр сказал:
      - А теперь, мистер Энджел, - полный отчет вплоть до последнего дня, если не возражаете. - Он улыбнулся и пригубил рубиново-красный напиток.
      - Материала у меня много. Неделя была долгой, и она еще не кончилась. Доктор Фаулер мертв. Официальная версия - самоубийство, но я бы не поставил на это и цента.
      - Что с того? Так или иначе он мертв.
      - Случилось еще две смерти, имеющие отношение к этому делу. В обоих случаях - убийство.
      - Отсюда следует, что вы не нашли Джонатана?
      - Пока нет. Я многое узнал о нем, но хорошего здесь очень мало.
      Сифр помешал соломинкой в высоком бокале.
      - Вы полагаете, он все еще жив?
      - Похоже на то. В понедельник вечером я отправился в Гарлем, чтобы расспросить одного джаз-пианиста по имени Эдисон Суит. Я видел его на старой фотографии вместе с Фаворитом, и это меня заинтересовало. Мне удалось разузнать, что Суит был членом секты вуду. Это серьезное дело: тамтамы, жертвенная кровь и прочее. Когда-то в сороковых тем же занимался и Джонни. Он спутался со жрицей вуду по имени Эванджелина Праудфут и вовсю ударился в мумбо-юмбо. Суит мне это рассказал, а на следующий день он был убит. Предполагалось обставить это как ритуальное убийство, но тот, кто это сделал, не слишком разбирался в веве.
      - Веве? - поднял брови Сифр.
      - Мистические символы вуду. Они были выведены кровью на стенах. Эксперт решил, что они фальшивы. Липа.
      - Вы упомянули про второе убийство.
      - Доберусь и до него: это было моей второй нитью. Я заинтересовался подружкой Фаворита из общества и навел кой-какие справки. Найти ее оказалось нелегко, хотя она все это время была у меня под носом. Она занималась астрологией, предсказательница по имени Маргарет Круземарк.
      Сифр подался вперед, как заядлый сплетник, стремящийся не упустить ни слова.
      - Дочь судостроителя?
      - Единственная и неповторимая.
      - Расскажите мне, что случилось.
      - Что ж... Я не сомневаюсь, что именно она и ее отец забрали Фаворита из клиники в Покипси. Я отправился к ней и притворился клиентом, желающим приобрести гороскоп. Она меня обвела вокруг пальца, направила по ложному следу. А когда я наконец, прояснил это дело и вернулся к ней - посмотреть, нет ли там чего-нибудь интересного, - то...
      - Вы вломились к ней?
      - Я использовал "железку".
      - Что?
      - Отмычку.
      - Понятно, - кивнул Сифр. - Пожалуйста, продолжайте.
      - Так вот. Я проник к ней в квартиру, намереваясь все тщательно обыскать, но получилось иначе. Она была в гостиной, мертвая. Кто-то вырезал ей сердце. Оно мне потом там попалось.
      - Как мерзко. - Сифр вытер губы салфеткой. - В сегодняшних газетах не упоминается ни о каком сердце.
      - Ребята из Отдела по убийствам придерживают кой-какие детали, чтоб можно было определить, кто из психов, сознающихся по телефону, говорит правду.
      - Вы вызвали полицию? В том, что я прочитал, о вас не пишут.
      - Никто не знает, что я там был. Я сбежал. Возможно, конечно, это не самый разумный поступок, но полиция уже привязала меня к убийству Суита, поэтому мне не хотелось давать им лишние улики.
      - Как именно вы связаны с убийством Суита? - нахмурился Сифр.
      - Я дал ему свою визитку. Копы нашли ее у него дома. Сифр погрустнел.
      - А как с этой женщиной, Круземарк? Вы тоже дали ей свою визитку?
      - Нет. Здесь я чист. Я нашел свое имя у нее в настольном календаре, и еще свой гороскоп, который она начертила, но я все забрал с собой.
      - А где они сейчас?
      - В надежном месте. Не беспокойтесь.
      - Почему бы не уничтожить их?
      - Вначале я так и хотел сделать. Но гороскоп может дать какую-нибудь зацепку. Когда Маргарет Круземарк спросила дату моего рождения, я назвал ей день рождения Фаворита.
      В эту минуту появился официант с нашим заказом. Изящным жестом волшебника, он открыл блюда, и тут же материализовался еще один официант с бутылкой бордо в руке. Сифр занялся положенным ритуалом: понюхав пробку, он сделал крошечный глоток "на пробу" и лишь затем кивнул, одобряя выбор. Нам наполнили бокалы, и официанты бесшумно удалились, словно карманные воришки, обшарившие толпу.
      - "Шато Марго", сорок седьмого года, - произнес Сифр. - Год прекрасного урожая в Верхнем Медоке31. Я взял на себя смелость заказать нечто такое, что подходило бы и к вашему заказу, и к моему.
      - Спасибо, - поблагодарил я. - Но я не слишком разбираюсь в винах.
      - Вам оно понравится. - Он поднял свой бокал. - За ваш дальнейший успех. Полагаю, мое имя осталось неизвестным полиции?
      - Когда они пытались расколоть меня, я назвал им Уайнсэпа и сказал, что работаю на него. Я имею такое же право на конфиденциальность, как и мой наниматель.
      - Ценю вашу сообразительность, мистер Энджел. Но каковы же ваши выводы?
      - Выводы? У меня их нет.
      - Вы полагаете, всех этих людей убил Джонатан?
      - Ни в коем случае.
      - А почему бы и нет? - Сифр поднес ко рту вилку с паштетом.
      - Да все один к одному, как по плану. По-моему, Фаворита подставили, он здесь вместо козла отпущения.
      - Интересная гипотеза.
      Сделав глоток вина, я поднял глаза и встретился с его ледяным взглядом.
      - Беда в том, что мне неизвестна основная причина. Все ответы похоронены в прошлом.
      - Извлеките их. Поработайте лопатой.
      - Все было бы намного легче, господин Сифр, если в вы мне посодействовали.
      - Простите, не понял?
      - Вы почти ничем не помогли. Всем, что я знаю о Джонни Фаворите, - я обязан только себе самому. Вы не дали ни одной нити, - хотя и были связаны с ним общим делом. Вы, и этот паренек-сирота, который потрошит голубей и носит в своем чемодане череп. Не следовало скрывать от меня подобные вещи.
      Сифр скрестил на тарелке вилку и нож.
      - Когда я впервые повстречал Джонатана, он работал помощником официанта. Если у него и были черепа в чемодане, я не имел об этом ни малейшего понятия. Я буду счастлив ответить на любые ваши вопросы.
      - Хорошо. Почему вы носите перевернутую звезду?
      - Эту? - Сифр взглянул на свой лацкан. - А и правда, перевернулась. Он аккуратно поправил ее в петлице. - Это награда от "Сыновей Республики" одной весьма патриотической организации. Они избрали меня почетным членом... за финансовую помощь. Никогда не помешает выглядеть патриотом. Сифр подался вперед, блеснув улыбкой, затмевающей рекламу зубной пасты. Во Франции я всегда ношу триколор32.
      Я уставился на эту ослепительную улыбку, и Сифр вдруг подмигнул мне. Леденящий ужас пронзил мое тело подобно электрическому току. Я застыл на месте, завороженно глядя на него. Именно так он улыбался у подножья эшафота. Во Франции я всегда ношу триколор...
      - Что с вами, Энджел? Вы, кажется, побледнели. Он играл со мной, ухмыляясь, будто Чеширский Кот. Я сложил руки на коленях, чтобы он не заметил их дрожи.
      - Что-то проглотил, - пробормотал я, - застряло в горле.
      - Надо быть осторожней. Эдак можно задохнуться насмерть.
      - Со мной все в порядке. Не беспокойтесь. Ничто не помешает мне добраться до истины.
      Сифр оттолкнул свою тарелку с остатками роскошного паштета.
      - Истина, мистер Энджел, - добыча, которая все время норовит ускользнуть.
      Глава тридцать первая
      Мы предпочли десерту бренди с сигарами. "Панателлы" Сифра вполне оправдывали свой запах. О деле больше не было сказано ни слова. Я поддерживал разговор как мог, но страх камнем сидел в моих потрохах. А может, этот насмешливый намек мне лишь привиделся? Чтение мыслей старейший трюк, но зная это, я все же не мог избавиться от дрожи в пальцах.
      Мы покинули ресторан вместе. У тротуара ожидал серебристо-серый "роллс-ройс". Шофер в форменной одежде открыл для Луи Сифра заднюю дверцу.
      - Держите меня в курсе, - произнес он, крепко пожимая мне руку перед тем, как влезть в свою просторную машину. Салон поблескивал полированным деревом и кожей, напоминая интерьер дорогого мужского клуба. Стоя на тротуаре, я провожал взглядом плавно заворачивающий за угол "ролле". Собственный "шеви" показался мне слегка поблекшим, когда я включил зажигание и покатил к центру. В нем пахло, как в дешевом кинотеатре с Сорок второй улицы: застарелый табак и забытые воспоминания. Я проехал по Пятой авеню, придерживаясь зеленой полосы, оставшейся после недавнего парада. На Сорок пятой улице я свернул на запад. Приметив посреди квартала - между Шестой и Седьмой авеню - место для парковки, я поспешил воспользоваться им.
      В приемной своей конторы я обнаружил Эпифани Праудфут, спящую на диванчике для посетителей. Поверх блузы с широким воротом из серого атласа, на ней был шерстяной костюм цвета сливы. Темно-синее пальто свернуто и подсунуто под голову вместо подушки. Дорогая кожаная сумка стояла на полу. Тело девушки было грациозно изогнуто, ноги поджаты, а руки уютно сложены на синем пальто. Она напоминала фигуру красавицы на носу парусника.
      Я коснулся ее плеча, - ресницы затрепетали.
      - Эпифани?
      Глаза широко распахнулись, мерцая полированным янтарем. Она подняла голову.
      - Сколько времени? - спросила она.
      - Почти три.
      - Так поздно? Я очень устала.
      - Вы давно здесь ждете?
      - С десяти. Вы не слишком придерживаетесь режима.
      - Я встречался с клиентом. А вы где были вчера днем? Я приходил в аптеку, но там никого не было. Она села и спустила ноги на пол.
      - Я пошла к подруге. Просто боялась оставаться одна дома.
      - Почему?
      Эпифани посмотрела на меня, как на глупое дитя.
      - А вы как думаете? Вначале убили Пупса. Потом я слышу по радио, что убита женщина, когда-то обрученная с Джонни Фаворитом. Насколько я поняла, теперь моя очередь.
      - Почему вы называете ее "женщиной, обрученной с Фаворитом"? Разве вы не знаете ее имени?
      - Откуда мне его знать?
      - Не хитрите со мной, Эпифани. Я шел за вами до квартиры Маргарет Круземарк, когда вы отправились туда из моей конторы. Я подслушал ваш разговор. Вы принимаете меня за мальчишку.
      Ее ноздри раздулись, а глаза, поймав луч света, блеснули словно драгоценные камни.
      - Я пытаюсь спасти свою жизнь!
      - Подыгрывать и тем и другим - не самый лучший способ спастись. Что вас связывает с Маргарет Круземарк?
      - Ничего. До вчерашнего дня я даже не знала, кто она такая.
      - А вам не кажется, что лучше быть более откровенной, Эпифани?
      - Каким образом? Что-нибудь выдумать? - Девушка обошла низенький столик. - Она связалась со мной вчера ухе после звонка к вам, сказала, что когда-то давно была подругой моей матери. Маргарет хотела приехать, повидаться, но я торопилась в центр, и она пригласила меня зайти к ней, когда у меня будет время. По телефону мы вообще не говорили о Джонни Фаворите, честное слово.
      - Ну хорошо, - согласился я. - Поверю вам - просто потому, что некому опровергнуть ваши слова. Где вы провели прошлую ночь?
      - В "Плазе". Я решила, что шикарная гостиница - последнее место, где кто-нибудь будет искать черную девушку из Гарлема.
      - Вы по-прежнему числитесь там?
      - Не могу себе этого позволить, - покачала она головой. - И вообще, я не чувствую себя в безопасности. Не могу сомкнуть глаз.
      - Но здесь вы чувствовали себя хорошо, - заметил я. - Когда я пришел, вы крепко спали.
      Вытянув изящную руку, она разгладила лацкан моего пальто.
      - Когда вы рядом, я чувствую себя в полной безопасности.
      - В обществе здоровенного храброго сыщика?
      - Не принижайте себя. - Эпифани ухватила меня за оба лацкана и подошла вплотную. Ее волосы пахли чистым, высушенным на солнце бельем. - Вы должны помочь мне...
      Я приподнял ее подбородок, наши глаза встретились, и я провел кончиками пальцев по ее щеке.
      - Можете остаться у меня дома. Это удобнее, чем спать здесь, в конторе.
      Она поблагодарила меня серьезно, будто я был учителем музыки, похвалившим ее, ученицу, за успешный урок.
      - Я отвезу вас туда прямо сейчас.
      Глава тридцать вторая
      Я поставил "шеви" на углу Восьмой авеню и Двадцать третьей улицы, перед старым зданием Оперного театра, где когда-то размещалось управление железной дороги. Именно здесь, в этой цитадели, "юбиляр" Джим Фиск забаррикадировался от своих разъяренных акционеров, и здесь покоилось тело фиска после того, как на черной лестнице гостиницы "Гранд-Сентрал" его скосили пули Неда Стокса.
      - А где находится "Гранд-Сентрал"? - спросила Эпифани, когда я запер машину.
      - Вниз по Бродвею, неподалеку от Бликер-стрит. Теперь она называется "Бродвей-Сентрал". Когда-то дом принадлежал фирме "Ла Фарж".
      - Вы здорово знаете город, - заметила она, беря меня под руку, пока мы пересекали авеню.
      - Детективы напоминают таксистов: учатся географии прямо на работе.
      Всю дорогу до центра я развлекал Эпифани болтовней на манер автобусных экскурсоводов. Похоже, ей очень нравилось играть роль экскурсантки, и девушка постоянно подстегивала меня своими вопросами.
      Она пришла в восторг при виде отделанного кованым железом фасада старого коммерческого здания на Двадцать третьей улице и призналась, что никогда не была в этом районе города. Мы миновали ресторан "Кавано".
      - Бывало, "Алмазный" Джим Брэди ухаживал здесь за Лилиан Рассел. В конце прошлого века это был модный квартал. Центром города тогда считался Мэдисон-сквер, а выше, на Шестой авеню, находились шикарные универмаги братьев Стерн, Альтмана, Зигеля и Купера, Хью О'Нейла. Теперь старые дома используют под склады, но они все равно выглядят как раньше. А вот и мой дом.
      Вытянув шею, Эпифани подняла глаза на викторианский "дворец" красного кирпича, наш "Челси". Ее улыбка говорила о том, что девушка очарована изящными железными балконами, украшавшими каждый этаж.
      - Который ваш?
      - Шестой, - указал я. - Над аркой.
      - Давайте войдем.
      Вестибюль не представлял ничего особенного, если не считать черных резных грифонов на камине. Эпифани уделила им внимания не более, чем бронзовым табличкам на фасаде. Чуть внимательней она глянула на седовласую женщину с леопардом на поводке, которая вышла из служебного лифта.
      У меня были две комнаты и кухонька с окнами на улицу. Не слишком шикарно по нью-йоркским стандартам, но когда мы вошли, на ее лице появилось восхищенное выражение, словно перед ней распахнулись двери особняка Дж. П. Моргана.
      - Люблю высокие потолки, - заметила она, уложив пальто на спинку кушетки. - Они помогают чувствовать себя важной персоной.
      Взяв ее пальто, я повесил его вместе со своим в шкаф.
      - Они что, выше чем в "Плазе"?
      - Почти такие же. Ваши комнаты больше.
      - Но не сравнятся с баром внизу. Хотите выпить? Она с удовольствием согласилась, и я отправился на кухню смешать коктейли. Когда же я вернулся с бокалами, она стояла, опираясь о дверной косяк и не сводя глаз с двуспальной кровати в соседней комнате.
      - Таковы местные удобства, - заметил я, подавая ей бокал. - Мы выработаем какое-нибудь соглашение.
      - Не сомневаюсь, - произнесла она чуть хрипловатым, не лишенным намека голосом. Она сделала глоток, одобрила качество и села на кушетку у камина. - Он действует?
      - Действует, когда я не забываю купить дров.
      - Я вам напомню. Грех не пользоваться им.
      Открыв свой чемоданчик, а показал ей плакат Эль Сифра.
      - Знаете что-нибудь об этом типе?
      - Эль Сифр? Он, кажется, какой-то "свами"33. Давно в Гарлеме ошивается, - по крайней мере, с тех пор, как я себя помню. У него собственная маленькая секта, но проповедует он везде, куда пригласят: для "Господней Благодати", "Отца Божественного", мусульманских сект - в общем, кому угодно. Однажды он даже выступил с кафедры "Абиссинских Баптистов". Пару раз я получала его плакаты почтой и вывешивала их в витрине аптеки, как и плакаты Красного Креста, или Сестры Кении. Понимаете, это общественный долг.
      - Вы когда-нибудь встречались с ним лично?
      - Никогда. А почему он вас интересует? Он как-нибудь связан с Джонни Фаворитом?
      - Возможно. Но я не уверен.
      - Вы просто не хотите сказать.
      - Давайте сразу кое о чем условимся. Не пытайтесь выкачать из меня информацию.
      - Извините. Обычное любопытство. У меня тоже "ставка" в этом деле.
      - Вы замешаны в нем по уши. Вот почему кой-какие вещи вам лучше не знать.
      - Боитесь, что я кому-нибудь о них расскажу?
      - Нет. Я боюсь, кто-нибудь решит, что у вас есть что рассказать.
      Кубики льда звякнули о стенки пустого бокала Эпифани. Я смешал еще пару коктейлей и сел рядом с ней на кушетку. Мы чокнулись за здоровье друг друга.
      - Скажу вам честно, Эпифани, - продолжал я. - С тех самых пор, как мы с вами встретились, я не продвинулся ни на шаг в поисках Джонни Фаворита. Он был вашим отцом. Должно быть, мать рассказывала вам о нем. Постарайтесь припомнить хоть что-то, хоть какую-то мелочь.
      - Она почти не говорила о нем.
      Эпифани гладила пальцами сережку, маленькую камею, оправленную в золото.
      - Мама сказала однажды, что он человек "силы и власти". Она называла его волшебником. Обеа - один из многих путей, которые он исследовал. Мать сказала, что он научил ее многому в черной магии. Она узнала больше, чем ей хотелось бы узнать.
      - Что вы имеете в виду?
      - Поиграй с огнем и обязательно обожжешься.
      - Ваша мать не интересовалась черной магией?
      - Мама была доброй женщиной, и душа ее была чиста. Она говорила Джонни Фаворит подошел к истинному злу так близко, что она даже и помыслить не могла об этом.