- Не знаю. Но все-таки загляните как-нибудь. Тамошняя компания может вам понравиться...
      Выходя из дверей, я на секунду обернулся и успел заметить разинутый в изумлении красный рот величиной с хула-хуп и бесформенный ком жвачки на розовом языке.
      Глава девятая
      На первом этаже Брилл-Билдинг, по обе стороны от дверей, располагалось два бара, выходившие окнами на Бродвей. Одним из них был бар "Джек Демпси", где собирались завсегдатаи боксерских матчей, а другим - "Тэрф", приют музыкантов и поэтов. Из-за синих зеркальных окон фасада он походил на мрачный и негостеприимный грот где-нибудь на Капри.
      Внутри же это была обычная забегаловка. Я прогулялся вдоль стойки и нашел человека, который был мне нужен, - Кении Помероя, аккомпаниатора и аранжировщика еще с тех времен, когда меня и на свете не было.
      - Как дела, Кении? - шепнул я, залезая на соседний табурет.
      - Ба, Гарри Энджел, знаменитая ищейка! Сколько лет, сколько зим!
      - Верно, Кении. У тебя пустой бокал. Погоди, я закажу. - Я помахал бармену и взял два "Манхэттена".
      - Твое здоровье, малыш, - произнес он, поднимая бокал. Кении Померой был лысым толстяком с картофелиной вместо носа и комплектом подбородков, помещавшихся один под другим, как бы про запас. Он всегда носил пиджаки из грубой шерстяной ткани и кольца с розовыми сапфирами. Единственным местом, где я когда-либо встречал его, кроме репетиционного зала, была стойка в "Тэрфе".
      Мы немного поболтали о старых временах, а потом Кении спросил:
      - Каким ветром тебя занесло в наш притон? Гонишься за злодеями?
      - Не совсем. Я работаю над одним делом, и ты мог бы мне помочь.
      - Всегда рад, приятель.
      - Что ты знаешь о Джонни Фаворите?
      - Джонни Фаворите? По сути, ничего.
      - Ты был знаком с ним?
      - Не-а. Несколько раз был на его концертах перед войной. Последний раз в Трентоне, в Старлайт-Лаундж, если память не подводит.
      - Ну а после войны не встречал? Скажем, в последние пятнадцать лет?
      - Шутишь? Он ведь умер!
      - Не совсем. Он в больнице, на севере штата.
      - Что ж, если он в больнице, как я мог повстречать его?
      - Иногда он покидает ее, - сказал я. - Ну-ка, глянь сюда. - Вынув из конверта фотографию оркестра Спайдера Симпсона, я протянул ее Кении. Который из этих парней Симпсон? Здесь на снимке не указано.
      - Симпсон ударник.
      - А чем он сейчас занимается? Все еще руководит оркестром?
      - Не-а. Из ударников хорошие лидеры не получаются. - Кенни отхлебнул из бокала и задумчиво наморщил лоб, плавно переходящий в макушку. - Не так давно я слыхал, будто он работает на студии, где-то на Побережье. Попробуй позвонить Натану Фишбайну в Капитал-Билдинг.
      Я записал имя и спросил Кенни, не знает ли он что-либо об остальных оркестрантах.
      - Несколько лет назад я работал в Атлантик-Сити с одним тромбонистом. - Кенни ткнул пухлым пальцем на фото. - С этим парнем, Рэд Диффендорф его имя. Сейчас он играет "кантри" с Лоуренсом Уэлком.
      - Ну а что-нибудь о других? Не знаешь, где я могу их найти?
      - Вообще-то, я припоминаю многие имена. Все парни до сих пор при деле, но не могу сказать, кто с кем работает. Тебе придется расспросить музыкантов, или позвонить в профсоюз.
      - А как насчет негра-пианиста по имени Эдисон Суит?
      - Пупс? Он неподражаем. У него левая рука, как у Арта Тейтума. Бесподобно. Его не нужно разыскивать: последние пять лет он играет в "Красном Петухе" на окраине города, на Сто тридцать восьмой улице.
      - Кении, ты кладезь полезной информации. Хочешь позавтракать?
      - Я к этому добру не прикасаюсь. Но не откажусь от еще одного коктейля.
      Я повторил заказ и добавил к нему чизбургер и жареную картошку - для себя. Пока мы ждали, я отыскал телефон-автомат и позвонил в местное отделение Американской федерации музыкантов. Я назвался свободным журналистом, работающим по заказу журнала "Взгляд", и спросил, нельзя ли взять интервью у оставшихся в живых музыкантов оркестра Спайдера Симпсона.
      Меня соединили с девушкой, ведущей досье членов профсоюза. Я рассыпался в любезностях, пообещав отметить профсоюз в своей статье, и продиктовал девушке указанные на фото имена оркестрантов и инструменты, на которых каждый из них играл.
      Десять минут прошло в ожидании. Результат был следующим. Из пятнадцати музыкантов четверо скончались, а шестеро были вычеркнуты из профсоюзных списков. Девушка дала мне адреса и телефоны остальных. Диффендорф, тромбонист у Лоуренса Уэлка, жил в Голливуде. Спайдер Симпсон тоже нашел себе местечко поблизости от Лос-Анджелеса, в Студио-Сити. Остальные жили здесь, в городе.
      Среди них - альт-саксофонист Вернон Хайд, работающий в бэнде "Тунайт" из "Эн-Би-Си Студиос", и два "духовика" - трубач Бен Хогарт, обитавший на Лексингтон-авеню, и тромбонист Карл Валински в Бруклине.
      Я записал все это в свою книжку, от души поблагодарил девушку и попытался обзвонить музыкантов, но безуспешно. "Духовиков" не было дома, и лучшее, что я мог сделать, это оставить на коммутаторе "Эн-Би-Си" номер своей конторы.
      Я начинал чувствовать себя, как новичок на бекасиной охоте. То есть, как парень, сидящий всю ночь напролет в лесу с пустым мешком в руках. Шансов на то, что кто-либо из бывших коллег Джонни по оркестру случайно встретил его после того, как он ушел на войну, было меньше, чем один на миллион. Но это единственная зацепка в городе, и я решил ухватиться за нее.
      Вернувшись к стойке, я съел чизбургер и поковырялся в увядшей на тарелке картошке.
      - У нас классная жизнь, Гарри, верно? - Кении Померой звякнул кубиками льда в пустом бокале.
      - Лучшая и единственная.
      - Подумать только, некоторые бедняги вынуждены зарабатывать на кусок хлеба!
      Я сгреб мелочь со стойки в карман.
      - Не сбрасывай меня со счета, если мне придется делать то же самое.
      - Ведь ты еще не уходишь, Гарри?
      - Мне пора, старина, хотя я с удовольствием побыл бы здесь и залил отравой печень на пару с тобой.
      - Видно, скоро ты начнешь пробивать время на табельных часах. Впрочем, если понадобится мой опыт, ты знаешь, где меня найти.
      - Спасибо, Кении. - Я натянул пальто. - Тебе что-нибудь говорит имя Эдвард Келли?
      Кении сосредоточенно наморщил гигантский куполообразный лоб.
      - Я помню только Ораса Келли, - пробормотал он. - Примерно в то время, когда Красавчик Бой Флойд вырубил федеральных агентов на Юнион Стэйшн, Орас играл на рояле в "Рено-клубе", на углу Двенадцатой и Черри. А между делом занимался букмекерством. Он, часом, не родственник твоему?
      - Надеюсь, нет, - ответил я. - До встречи, Кенни.
      - Я вставлю твое обещание в рамку, если ты не против...
      Глава десятая
      Чтобы поберечь подметки, я доехал до Таймс-сквер подземкой и вошел к себе в контору как раз в тот момент, когда зазвонил телефон. Я схватил трубку. Это был Вернон Хайд, саксофонист Спайдера Симпсона.
      - Очень рад, что вы позвонили, - сказал я и принялся заливать о якобы полученном задании для журнала "Взгляд". Он проглотил эту историю, и я предложил встретиться за выпивкой в удобное для него время.
      - Сейчас я в студии, - сказал Хайд. - Через двадцать минут мы начнем репетицию, и я освобожусь только к половине пятого.
      - Меня это вполне устраивает. Если выкроете для меня полчасика, то можем встретиться. На какой улице ваша студия?
      - На Сорок пятой. Хадсон-театр.
      - Отлично. Бар "Хикори-Хаус" в двух кварталах оттуда. Как насчет того, чтобы встретиться там без четверти пять?
      - Годится, шеф. Я прихвачу свой кальян, чтобы тебе не пришлось меня искать.
      - Да, на человека с кальяном всегда обратишь внимание, - заметил я.
      - Ты не понял, приятель. "Кальян" - это мой инструмент, усекаешь?
      Я усек, и мы повесили трубки. Сняв пальто, я сел за стол и, разложив принесенные с собой вырезки и фотоснимки подобно музейным экспонатам, начал пристально разглядывать слащавую улыбку Джонни Фаворита, пока не затошнило. Где же искать парня, которого как бы и не было?
      Старая вырезка с колонкой Уинчелла была хрупкой, как древние свитки Мертвого моря. Я перечитал статью о разрыве помолвки Фаворита и позвонил Уолту Риглеру в "Таймс".
      - Привет, Уолт, это снова я. Мне хотелось бы узнать от Этане Круземарке.
      - Крупный магнат, судовладелец?
      - Именно. Мне пригодится все, что у тебя есть на него, плюс его адрес. Особенно интересует разрыв помолвки его дочери с Джонни Фаворитом в начале сороковых.
      - Снова Фаворит! Похоже, для тебя не существует никого другого.
      - Он гвоздь моей программы. Так мне рассчитывать на помощь?
      - Я справлюсь в Женском Департаменте, - сказал он. - Там следят за всеми скандалами высшего общества. Перезвони мне через пару минут.
      - Да пребудет с тобой мое благословение. - Я бросил трубку на рычаг. Было без десяти два. Я вынул записную книжку и сделал несколько звонков в Лос-Анджелес. Голливудский номер Диффендорфа не отвечал, а у Спайдера Симпсона трубку сняла его горничная. Она была мексиканкой, и хотя мой испанский был не лучше ее английского, я ухитрился оставить ей свое имя и адрес конторы, внушив, что у меня к Симпсону важное дело.
      Телефон зазвонил, едва я повесил трубку.
      - Значит так, - с места в карьер начал Уолт Риглер. - Круземарк сейчас в зените: благотворительные балы, общественные мероприятия и тому подобное. Контора в Крайслер Билдинг. Живет на Саттон-плейс, дом два. Телефон найдешь в справочнике. Записал?
      Я сказал, что все записано крупными печатными буквами, и он продолжил:
      - Дальше. Круземарк не всегда был такой шишкой. В начале двадцатых он служил в торговом флоте, и ходили слухи, что первые денежки он сколотил на контрабанде спиртным. Но
      Круземарк никогда не привлекался, так что его досье чисто, в отличие от рыльца. Собственный флот он начал сколачивать во время Великой Депрессии, зарегистрировав его, разумеется, в Панаме.
      Первые крупные заказы он получил во время войны - строил корабельные корпуса. Против его фирмы выдвигали обвинения в недостаточно качественном металле, поскольку корабли класса "Либерти" разваливались во время шторма, но расследование, проведенное Конгрессом, оправдало Круземарка, и в дальнейшем об этом деле не вспоминали.
      - А что о дочери?
      - Маргарет Круземарк, родилась в двадцать втором, мать с отцом в разводе с двадцать шестого. Мать покончила жизнь самоубийством в том же году, после развода. Маргарет повстречала Фаворита на выпускном балу в колледже, где он пел с бэндом. Их помолвка в сорок первом была форменным скандалом. Похоже, именно Джонни бросил девчонку, хотя подробности никому не известны. Впрочем, по общему мнению, девушка была "с заскоком"; возможно, это и явилось причиной.
      - В чем выражались заскоки?
      - Видения. На вечеринках она предсказывала будущее. Всегда приходила в гости с колодой Таро в сумочке. Некоторое время все находили это оригинальным, но голубая кровь ее друзей вскипела, когда Маргарет начала публично налагать заклятья.
      - Это серьезно?
      - Абсолютно. У нее было прозвище "Колдунья из Уэлсли". Она пользовалась успехом у юных богачей из "Лиги Плюща"7.
      - А где она сейчас?
      - Никто из тех, кого я опросил, не знает. Редактор колонки светской жизни утверждает, что Маргарет не живет с отцом и не входит в число тех, кого приглашают на балы в "Уолдорф", поэтому у него нет на нее материала. Последний раз ее упоминали в "Таймс" - десять лет назад, когда она отправлялась в Европу. Возможно, она все еще там.
      - Уолт, ты здорово помог мне. Пожалуй, я начал бы даже читать "Таймс", печатай они комиксы с продолжениями.
      - А что там с Джонни Фаворитом? Есть материальчик для меня?
      - Пока я не могу открыться, приятель, но когда придет время, ты первым узнаешь обо всем.
      - Премного благодарен.
      - Я тоже. Пока, Уолт.
      Я вытащил из стола телефонную книгу и пробежал пальцем по странице на букву "К". В списке числились компании "Круземарк Этан, Инк." и "Круземарк Маритайм, Инк."... и "Круземарк М., Консультации по Астрологии". Последнее стоило попробовать. Адрес: дом номер 881 по Седьмой авеню. Я набрал номер. Ответила женщина.
      - Ваш телефон мыс дал один приятель, - сказал а. - Сам-то я не очень полагаюсь на звезды, но моя невеста всерьез верит в астрологию. Вот я и решил сделать ей сюрприз - подарить оба наших гороскопа.
      - Я беру пятнадцать долларов за карту, - предупредила женщина.
      - Меня устраивает.
      - И я не консультирую по телефону. Нам придется договориться о встрече.
      Я согласился и на это, а потом спросил, нет ли у нее сегодня свободного времени.
      - После полудня я совершенно свободна, как утверждает мой настольный календарь, - ответила она. - Так что думайте, когда вам удобнее.
      - Может, прямо сейчас? Скажем, через полчаса?
      - Чудесно, приходите.
      Только теперь я представился. Мое имя она тоже нашла чудесным и добавила, что ее квартира находится в Карнеги-холле. Заверив, что мне известно, где это, я повесил трубку.
      Глава одиннадцатая
      Я проехал надземкой до Пятьдесят седьмой улицы и по лестнице спустился к углу Карнеги-холла. Около входа в Студию ко мне подошел какой-то бродяга и выпросил десятипенсовик. Кварталом ниже, на противоположной стороне Седьмой авеню, перед Шератон-парком, выстроилась цепочка пикетчиков.
      Вестибюль Карнеги-холла был небольшим и строгим - без каких-либо украшений. Справа находилось два лифта. Рядом - ящик пневмопочты с уходящим в потолок стеклянным желобом, а чуть в стороне - задний вход в "Таверну Карнеги", на углу Пятьдесят шестой улицы, и настенный указатель. "Круземарк М., Консультации по Астрологии" я нашел в списке на одиннадцатом этаже.
      Стрелка латунного индикатора над левым лифтом опускалась по дуге в полукруге этажных номеров, напоминая стрелку часов, ползущих в обратную сторону. Перед тем как замереть в горизонтальном положении, стрелка остановилась на цифрах "семь" и "три". Дверь открылась, и первым показался огромный дог, тащивший за собой грузную женщину в шубе. За ними - бородач, с виолончелью в футляре. Я вошел и назвал старику-лифтеру номер этажа. В своей плохо подогнанной униформе лифтер был похож на отставного служаку балканской армии. Он глянул на мои ботинки, но промолчал. Затем закрыл металлические воротца, и мы начали подниматься.
      До одиннадцатого этажа мы добрались без остановок. Коридор наверху оказался широким и таким же унылым, как и вестибюль. Вдоль стены через равные промежутки висели свернутые брезентовые пожарные шланги. Издалека доносились рулады сопрано - кто-то разминался гаммами.
      Вот и жилище М. Круземарк. Ее имя было написано на дверях золотыми буквами, а под ним красовался странный символ - что-то вроде буквы "т" с хвостиком в виде стрелы, указующей вверх. Я позвонил. Подождал. За дверью послышался стук высоких каблуков, щелкнул замок, и дверь приоткрылась насколько позволяла цепочка.
      Из полумрака на меня изучающе уставились зеленые глаза. Затем послышалось вопросительное: "Кто там?".
      - Гарри Энджел, я звонил вам насчет приема.
      - Да-да, конечно. Одну минуту. - Дверь прикрыли, послышалось звяканье цепочки, и спустя мгновение я вновь увидел зеленые кошачьи глаза, горевшие на бледном угловатом лице, в темных впадинах под тяжелыми бровями.
      - Входите. - Женщина отступила в сторону. С ног до головы она была одета в черное - богемный наряд на уик-энде в кофейне Виллиджа: черная шерстяная юбка и черный свитер, черные чулки... И черные густые волосы, собранные в пучок и заколотые двумя эбонитовыми палочками, похожими на китайские палочки для еды. Уолтер Ригли говорил, что ей лет тридцать шесть - тридцать семь, но без косметики Маргарет Круземарк выглядела намного старше. Она была до невозможности худа - изможденный вид, едва заметная грудь под тяжелыми складками свитера... Единственным украшением служил золотой медальон, висящий на простой цепочке. Он изображал перевернутую пятиконечную звезду.
      Мы оба молчали. Я пристально рассматривал ее медальон. "Пойди, поймай падучую звезду..." - эхом звучали у меня в голове начальные слова поэмы Донна8, и я вдруг увидел руки доктора Альберта Фаулера, и золотое кольцо на его барабанящем по столу пальце - кольцо с пятиконечной звездой, - однако его уже не было на пальце, когда я нашел тело доктора в спальне. Вот она, пропавшая деталь головоломки.
      Это открытие ошеломило меня, как будто клизма с ледяной водой. Вдоль позвоночника пробежал холодок и дыбом поднял волоски на затылке. Что случилось с кольцом доктора? Наверное, оно лежало у него в кармане; одежду я не обыскал. Но почему он снял его перед тем, как выбить себе мозги? А если это был не он, то кто?
      Я почувствовал, как в меня впились лисьи глаза женщины.
      - Кажется, вы мисс Круземарк, - сказал я, нарушая молчание.
      - Да, - ответила она без улыбки.
      - Я увидел ваше имя на двери, но не понял, что там за знак.
      - Это мой знак, - объяснила она, закрывая за мной дверь. - Я скорпион. - Несколько секунд она смотрела на меня так, словно мои глаза были замочными скважинами, - а вы?
      - Я?
      - Кто вы по Зодиаку?
      - Честно говоря, не знаю, - пробормотал я. - Астрология - не мой конек.
      - Когда вы родились?
      - Второго июня, тысяча девятьсот двадцатого года. - Я назвал дату рождения Джонни Фаворита - просто так, на пробу, и на мгновенье мне показалось, что в ее холодных глазах мелькнула какая-то искорка.
      - Близнецы, - сказала она. - Любопытно. Когда-то я знала парня, родившегося в тот же самый день.
      - Неужели? И кто он?
      - Неважно. Это было давным-давно. Пожалуйста, входите и присаживайтесь. Невежливо с моей стороны держать вас в прихожей.
      Я последовал за ней из полутемного холла в просторную жилую студию с высоким потолком. Мебелью служила убогая коллекция предметов, относящихся к ранним трофеям Армии Спасения, оживленная пестрыми шотландскими покрывалами и многочисленными вышитыми подушечками.
      Несколько прекрасных туркестанских ковриков необычных форм и расцветок на полу лишь усиливали ощущение, будто я нахожусь в лавке старьевщика. До самого потолка громоздились всевозможные фикусы и пальмы. Из подвесных кашпо свешивались зеленые стебли комнатных цветов. В закрытых стеклянных террариумах исходили паром миниатюрные тропические леса.
      - Прекрасная комната, - заметил я, отдавая ей пальто, которое она положила на спинку кушетки.
      - В самом деле, прекрасная. Я очень счастлива здесь. - Вдруг ее перебил резкий свисток из кухни. - Не хотите чаю? Я как раз поставила чайник перед вашим приходом.
      - Если вас это не затруднит.
      - Ничуть. Вода уже кипит. Какой вы предпочитаете: "Дарджелинг", жасминовый или "улонг"?
      - На ваш вкус. Я мало разбираюсь в этом.
      Она одарила меня вялой улыбкой и торопливо удалилась, чтобы заняться свистящим чайником. Я осмотрелся внимательней.
      Везде, где только находилось место, теснились экзотические безделушки. Вещицы наподобие храмовых флейт, молитвенных мельниц, индейских фетишей и сделанных из папье-маше воплощений Вишну, вылезающих из пастей рыб и черепах. На книжной полке поблескивал ацтекский обсидиановый кинжал. Я заглянул в раскиданные как попало томики и обнаружил несколько книг по китайской и тибетской магии.
      Когда М. Круземарк принесла серебряный поднос с чайным сервизом, я стоял у окна, думая об исчезнувшем кольце доктора Фаулера. Она поставила поднос на низенький столик у кушетки и присоединилась ко мне. На противоположной стороне Седьмой авеню, на крыше здания Осборн-Апартментс, стоял большой дом с белыми дорическими колоннами, напоминая запрятанную на полку корону, - он был похож на особняки в федеральном стиле.
      - Кто-то купил дом Джефферсона9 и перенес его туда? - пошутил я.
      - Особняк принадлежит Эрлу Блэквеллу. Он дает восхитительные приемы. Интересное зрелище.
      Она вернулась к кушетке. Я последовал за ней.
      - Знакомое лицо, - кивнул я на выполненный маслом портрет пожилого пирата во фраке.
      - Мой отец. Этан Круземарк. - Струйка чая закружилась в прозрачных фарфоровых чашках.
      Плотно сжатые губы изогнуты в зловещей улыбке; в зеленых, как у дочери, глазах - коварство и жестокость.
      - Кажется, он судостроитель? Я помню его фото в "Форбесе".
      - Он ненавидел живопись маслом. Говорил, что повесить у себя такой портрет - все равно что повесить зеркало с замерзшим отражением. Сливки или лимон?
      - Пожалуй, ничего. Она подала мне чашку.
      - Портрет был написан в прошлом году. По-моему, сходство поразительное.
      - Симпатичный мужчина.
      - Симпатичный мужчина. Она кивнула.
      - Поверите ли, ему за шестьдесят. Он всегда выглядел на десять лет моложе своего возраста. В его гороскопе Солнце в аспекте сто двадцать градусов с Юпитером, очень благоприятный аспект.
      Я пропустил ее "мумбо-юмбо" мимо ушей и сказал, что он похож на просоленного морского капитана из пиратских фильмов, которые я смотрел в детстве.
      - Совершенно верно. Когда я училась в колледже, все девчонки в общежитии думали, что он Кларк Гейбл.
      Я попробовал чай. По вкусу он напоминал перезрелый персик.
      - Мой брат знавал одну девушку по фамилии Круземарк, когда учился в Принстоне, - заметил я. - Она приехала в Уэлсли и предсказала ему судьбу на выпускном бале.
      - Наверное, моя сестра Маргарет, - сказала она. - Я Миллисент. Мы близнецы. В нашей семье она - черная колдунья, а я - белая.
      Я вдруг почувствовал себя так, как, должно быть, чувствует себя кладоискатель, обнаруживший, что найденный им сундук пуст.
      - А ваша сестра живет здесь, в Нью-Йорке? - беззаботно продолжал я, уже зная ответ.
      - Конечно, нет. Мэгги уехала в Париж больше десяти лет назад. Я не видела ее целую вечность. А как звать вашего брата?
      Вся моя легенда лопнула как мыльный пузырь.
      - Джек, - сказал я.
      - Не помню, чтобы Мэгги хоть раз упоминала Джека. Впрочем, тогда в ее жизни было множество молодых людей. Мне необходимо задать вам несколько вопросов, чтобы я смогла начертить вашу карту. - Она потянулась к кожаному блокноту.
      - Валяйте. - Я выбил из пачки сигарету и сунул ее в рот. Миллисент Круземарк помахала перед лицом ладонью, словно подсушивая лак на ногтях.
      - Пожалуйста, не надо. У меня аллергия на дым.
      - Извините. - Я сунул сигарету за ухо.
      - Вы родились второго июня тысяча девятьсот двадцатого года, - начала она, - уже одного этого достаточно, чтобы узнать о вас немало интересного.
      - Я весь внимание.
      Миллисент Круземарк уставилась на меня своим хищным взглядом.
      - Я знаю, что вы прирожденный актер, - сказала она. - Вы меняете лица инстинктивно, как хамелеон, меняющий цвет. И хотя вы из тех, кто пытается во всем дойти до сути, ложь слетает с ваших губ без колебаний.
      - Неплохо. Продолжайте.
      - Ваша способность играть разные роли имеет и свою темную сторону: вы попадаете в ловушку, когда сталкиваетесь с двойственной природой вашей личности. Скажем так: вы зачастую оказываетесь жертвой собственных сомнений. "Неужели это сделал я?" - вот ваша постоянная забота. Жестокость дается вам легко, но вы никак не можете смириться с тем, что причиняете боль другим. С одной стороны, вы действуете настойчиво и планомерно, а с другой - во многом полагаетесь на интуицию. - Она улыбнулась. - Что касается женщин, то вы предпочитаете молоденьких и темнокожих.
      - Пять с плюсом, - похвалил я. - Вы недаром получаете деньги. - В самом деле, аналитик, который умеет так глубоко заглядывать в чужие секреты, стоит двадцати пяти долларов в час. Но вот заковыка: она предсказывала мою судьбу, исходя из дня рождения Джонни Фаворита. - Вы не подскажете, где мне подцепить темнокожую девочку?
      - Я расскажу гораздо больше, как только получу все данные. - Белая колдунья принялась царапать карандашом в своем блокноте. - Девушку вашей мечты не гарантирую, но могу несколько развить эту тему. Я отмечу сейчас положение звезд на этот месяц, и мы увидим, как они повлияют на вашу карту. По сути, не только на вашу, но и на карту того юноши, о котором я упомянула. Ваши гороскопы, несомненно, схожи.
      - Я полностью в вашем распоряжении.
      Миллисент Круземарк нахмурилась, изучая свои записи.
      - В настоящее время вам предстоит большая опасность. Недавно, не более недели назад, вы повстречались со смертью. Покойный не был вашим хорошим знакомым, и все же вы очень обеспокоены его кончиной. Здесь присутствует медицинская профессия. Возможно, вы сами вскоре окажетесь в больнице: неблагоприятные аспекты очень сильны. Берегитесь незнакомцев.
      Я не сводил глаз с этой странной женщины в черном и чувствовал, как холодные щупальца оплетают мое сердце. Во рту пересохло. Откуда она все это знала? Я с трудом разлепил губы и выдавал из себя:
      - Что это за украшение у вас на шее?
      - Это? - Рука женщины замерла у горла, словно птица, отдыхающая в полете. - Обычный пентакль. Приносит удачу.
      Пентакль доктора Фаулера не принес ему особой удачи, но ведь он и не носил его, когда умер. Или кто-то забрал кольцо после того, как убил старика?
      - Мне нужна дополнительная информация, - сообщила Миллисент Круземарк, и ее золотой карандашик завис над бумагой, как дротик перед броском. Когда и где родилась ваша невеста? Мне нужен точный час и место, чтобы я смогла определить долготу и широту. Кстати, вы не сказали мне, где родились.
      Я напридумывал что-то и демонстративно взглянул на часы перед тем, как поставить чашку. Мы поднялись одновременно.
      - Спасибо за чай.
      Она проводила меня до двери и сказала, что карты будут готовы на следующей неделе. Я обещал позвонить, и мы пожали друг другу руки с механической учтивостью заводных солдатиков.
      Глава двенадцатая
      Спускаясь в лифте, я вспомнил о сигарете за ухом и закурил, как только вышел на улицу. Мартовский ветер был чистым и свежим. До встречи с Верноном Хайдом оставалось больше часа. Я медленно шел по Седьмой авеню, пытаясь найти объяснение беспричинному страху, охватившему меня в квартире-оранжерее гадалки. Я знал, что дело не обошлось без мошенничества, ничего не значащих слов - классических уловок всех предсказателей. "Берегись незнакомцев". Обычное дерьмо, за которое выкладываешь свои денежки. Она надула меня "вещим" голосом и гипнотическим взглядом.
      Пятьдесят вторая улица выглядела как всегда заурядно. "Клуб-21", расположенный двумя кварталами восточней, сохранил былую элегантность, но на месте исчезнувших джаз-клубов расцвели притоны со стриптизом и азартными играми. А с закрытием "Оникс-клуба" лишь "Птичий остров" на Бродвее поддерживал священное пламя бибопа. Клуб "Знаменитая дверь" тоже закрылся, - боюсь, навсегда. Кабачки "Джимми Райан" и "Хикори-Хаус" - единственные, выжившие на этой улице, угрюмые дома которой во времена Сухого Закона приютили более пятидесяти "слепых свиней"10.
      Я шел на восток, мимо китайских ресторанчиков и вульгарных шлюх в юбках из искусственной кожи с застежками-"молниями". Трио Дона Ширли уже расположилось на "пятачке" в "Хикори-Хаус", но играть они пока не собирались, и, когда я вошел, в полутемном баре было тихо.
      Заказав виски, я выбрал столик, откуда можно было наблюдать за дверью, и после двух стопок заметил парня с саксофонным футляром. На нем был светлый свитер ирландской вязки и коричневая замшевая куртка. Волосы короткие, цвета перца с солью. Я махнул ему рукой, и он подошел.
      - Верной Хайд?
      - Он самый. - Хайд криво улыбнулся.
      - Пристраивай свой "кальян" и присаживайся выпить.
      - Заметано. - Он осторожно поставил футляр и подвинул стул. - Значит, ты писатель. И что ты пишешь?
      - В основном, статьи для журналов. Например, биографические очерки.
      Подошла официантка, и Хайд заказал бутылку "Хайнекена". Мы немного поболтали, затем официантка принесла пиво и налила его в высокий бокал. Хайд сделал огромный глоток и перешел к делу:
      - Итак, ты хочешь писать о бэнде Спайдера Симпсона. Что ж, ты обратился по адресу. Умей асфальт разговаривать, этот тротуар поведал бы тебе историю моей жизни.
      - Не хочу сбивать тебя с толку, но я главным образом хотел бы услышать о Джонни Фаворите.
      Улыбка Хайда превратилась в презрительную гримасу.
      - О нем? На фига тебе писать об этом придурке?
      - Похоже, вы не были закадычными друзьями?
      - И вообще, кто сейчас помнит о Джонни Фаворите?
      - Например, редактор "Взгляда", который предложил мне эту тему. Да и ты, кажется, не забыл Джонни. Что он из себя представлял?
      - Самый что ни на есть подонок. То, что он сделал со Спайдером, было подлее трюка Бэна Арнольда11.
      - А что он сделал?
      - Пойми, Спайдер открыл его, вытащил из какой-то занюханной провинциальной пивнушки.
      - Знаю.
      - Фаворит очень многим обязан Спайдеру. Ведь он получал проценты со сбора, а не твердый оклад, как остальные музыканты из бэнда, так что у него не было причин жаловаться. Когда Джонни порвал контракт со Спайдером, ему оставалось отработать еще четыре года. Из-за этой подлости мы потеряли несколько выгодных гастрольных выступлений.
      Я вытащил записную книжку и автоматический карандаш и приготовился записывать.
      - Он когда-нибудь пытался связаться с кем-то из старого состава Спайдера?
      - Разве призраки ходят?
      - Не понял?
      - Ну, этот тип накрылся. Его угробили на войне.
      - Правда? А я слыхал, что он в больнице на севере штата.
      - Возможно, но по-моему, он все-таки умер.
      - Мне говорили, что он был суеверным. Ты ничего такого не замечал?
      Верной Хайд снова скривил губы в усмешке.
      - Ага, он вечно бегал на спиритические сеансы и отыскивал какие-то хрустальные шары. Однажды на гастролях, кажется, это было в штате Цинциннати, мы подкупили гостиничную шлюху, чтобы та притворилась гадалкой. Она сказала, что Джонни подцепит триппер. И до конца гастролей он не глянул ни на одну бабенку.
      - Кажется, у него была подруга из высшего общества, которая занималась предсказаниями?
      - Ну да, что-то такое было. Я с этой девицей не встречался. В то время мы с Джонни вращались на разных орбитах.