- Держу пари, они клюнули!
      - Они только этого и ждали: вцепились в него так, что не вырвешь.
      - Вы подсказали им, где они могут найти Фаворита?
      - Нет, я сказал им, что не видел его с войны. Сказал, что в последний раз услышал о нем, когда его ранило. Если они не смогут вычислить, где он находится, им надо искать себе другую работу!
      - Они вычислят его до Фаулера, - сказал я. - Вот тут-то у них и начнутся проблемы.
      - Забудьте об их проблемах, подумайте о своих. Куда отправитесь из новогоднего Нью-Йорка сорок третьего года вы?
      - Никуда. - Я прикончил виски и поставил бокал на стойку бара. - Я не могу найти его в прошлом. Если он здесь, в городе, то скоро всплывет, и на сей раз я буду поджидать его.
      - Думаете, он охотится за мной? - Круземарк соскользнул со своего приспособления.
      - А вы как думаете?
      - Я не собираюсь страдать из-за этого бессонницей.
      - Нам с вами не мешает держать друг друга в курсе дел, - заметил я. Если я понадоблюсь, мой номер в справочнике. - Я не собирался оставлять свою карточку еще одному потенциальному покойнику.
      Круземарк хлопнул меня по плечу и блеснул своей "миллионной" улыбкой.
      - Вы побили всех сыщиков Нью-Йорка, Энджел! Он проводил меня до выхода, расточая любезности, как мясник на бойне.
      Глава тридцать девятая
      Моя ладонь ощущала энергичное рукопожатие Круземарка, даже когда я вышел на улицу.
      - Такси, сэр? - предложил швейцар, прикасаясь к обвитой гирляндами шнуров фуражке.
      - Нет, спасибо. Я пройдусь пешком.
      Мне хотелось поразмышлять, а не болтать с шофером о философии, мэре или баскетболе.
      На углу здания, из которого я вышел, стояли двое. Один низенький и плотный, похожий в своей синей синтетической куртке и черных спортивных брюках на школьного тренера по футболу. Его компаньону было слегка за двадцать - короткая стрижка и влажные, молящие глаза Иисуса с почтовой открытки. Зеленый пиджак из акульей кожи на двух пуговицах и с подложными плечами болтался на нем как на вешалке.
      - Эй, приятель, погоди-ка! - позвал тренер, вразвалочку приближаясь ко мне и держа руки в карманах куртки. - Хочу показать тебе кое-что.
      - В другой раз, - бросил я.
      - Нет, сейчас. - Тупое рыло автоматического пистолета уставилось на меня через клиновидный разрез наполовину расстегнутой на куртке молнии. Пистолет был 22-го калибра и предполагал профессионализм парня, - или его желание выглядеть профессионалом.
      - Ты делаешь ошибку, - сказал я.
      - Никакой ошибки. Ты ведь - Гарри Энджел, верно? - Пистолет исчез, нырнув под куртку.
      - К чему спрашивать, если сам знаешь?
      - Напротив, через улицу, есть парк. Давай заглянем туда, там нам никто не помешает.
      - А как с ним? - кивнул я на паренька в акульем пиджаке, нервно следившего за нами влажными глазами.
      - Он идет с нами.
      Паренек пристроился сзади; мы пересекли Саттон-плейс и начали спускаться по ступеням к узкому парку, выходившему на Ист-Ривер.
      - Хитрый трюк, - заметил я. - Взять да отрезать карманы в куртке...
      - Четко срабатывает, а?
      Аллея шла вдоль реки, и вода находилась футах в десяти под железными перильцами. На другом конце маленького парка седовласый мужчина в джемпере на пуговицах прогуливал на поводке йоркширского терьера. Он приближался к нам, подстраиваясь под семенящий бег пса.
      - Подождем, пока этот тип слиняет отсюда, - предложил тренер. Полюбуйся панорамой.
      Паренек с глазами Христа облокотился о перила и уставился на баржу, рассекавшую течение в проливе у Вэллфер-Айленд. Тренер стоял за мной, балансируя на носках, будто призовой петух. Впереди, йоркширский терьер задрал ногу над мусорной урной. Мы ждали.
      Я поднял глаза на ажурные переплеты моста Квинсборо и на застывшее в их изгибах синее безоблачное небо. "Полюбуйся панорамой". Какой прекрасный денек. Лучшего для смерти и не выпросишь, так что любуйся панорамой и не рыпайся. Спокойно глазей на небо, пока не исчезнет единственный свидетель, и старайся не думать о радужной, с примесью нефти, воде, пока ребята не перебросят тебя через перила с пулей в глазу.
      Я покрепче сжал ручку "дипломата". С тем же успехом мой курносый "смит-и-вессон" мог лежать и дома, в ящике стола. Человек с собакой был уже футах в двадцати. Я перенес вес тела на другую ногу и глянул на тренера, ожидая, что он сделает ошибку. И на секунду тот отвлекся, следя за приближением владельца собаки. Этого было достаточно.
      С силой размахнувшись кейсом, я ударил его в промежность. Он истошно завопил и сложился вдвое; случайный выстрел грохнул из-под куртки, пуля срикошетила об асфальт. Шума от него получилось не больше, чем от чиханья.
      Йоркширский терьер натянул поводок и визгливо залаял. Я схватил "дипломат" обеими руками и опустил его на голову тренера. Он хрюкнул и рухнул наземь. Я пнул его локоть, и "кольт" с рукояткой, отделанной перламутром, запрыгал по асфальту.
      - Зови полицию! - заорал я разинувшему рот джентльмену в джемпере, и в это время глазастый паренек насел на меня с короткой дубинкой в костлявом кулаке. - Эти типы хотят убить меня!
      Я прикрылся "дипломатом" как щитом, и дубинка скользнула по дорогой телячьей коже. Я пнул его, - он, приплясывая, отскочил. Длинноствольный "кольт" лежал заманчиво близко, но я не мог рискнуть и наклониться. Паренек тоже заметил его и попытался отрезать мне путь, но недостаточно быстро. Пинком я сбросил пистолет в реку.
      Это оставило меня открытым. Он смазал мне по шее своей тяжелой дубинкой - теперь пришел мой черед вопить. Боль вышибла слезы из глаз, я едва не задохнулся. Я как мог прикрывал голову, но паренек овладел положением. Он нанес мне косой удар по плечу, и я почувствовал, как взрывается левое ухо. Падая, я увидел, что человек в джемпере сгреб своего тявкающего пса в охапку и вопя побежал вверх по ступеням.
      Я провожал его взглядом сквозь розовый туман боли, стоя на четвереньках. Голова гудела, как охваченный пламенем поезд. Паренек ударил еще раз, и поезд скрылся в тоннеле.
      В кромешной тьме мигали лучики света. Грубый асфальт под моей щекой был липким и скользким. Казалось, я спал долго, как Рип ван Винкль, но открыв действующий глаз, увидел, как паренек помогает тренеру подняться на ноги.
      У того выдался крутой денек. Обеими ладонями он прикрывал пах. Приятель, поторапливая, тянул его за рукав, но тренер не спешил и, прохромав ко мне, ударил прямо в лицо. "Получай, падаль", - расслышал я, прежде чем он повторил удар. После этого я уже ничего не слышал.
      Я находился под водой, тонул в ней. Впрочем, это была не вода, а кровь. Поток крови нес меня, крутя и переворачивая. Я тонул в крови, задыхался. Жадно раззевая рот, я глотал сладкую кровь.
      Наконец кровавый прилив вынес меня на берег. Я услышал ревущий прибой и пополз, чтобы он не увлек меня назад. Мои руки коснулись чего-то холодного и металлического. Это была кривая ножка парковой скамейки.
      Из тумана донеслись голоса:
      - Вот он, офицер. Это тот самый. Боже мой! Гляньте, что они с ним сделали.
      - Полегче, приятель, - произнес другой голос. - Теперь все в порядке. - Сильные руки подняли меня из кровавой лужи. - Расслабься, парень. Все будет хорошо. Ты меня слышишь?
      Попытка ответить родила лишь булькающие звуки. Я цеплялся за скамейку, как за спасательный плотик в бурном море. Крутящийся красный туман рассеялся, и я увидел честное, простое лицо на синем фоне. Двойной ряд золотых пуговиц сиял, отражая солнечный свет. Я сосредоточился на его жетоне, пока его номер не стал почти разборчивым. Пытаясь сказать "спасибо", я вновь издал булькающий звук.
      - Расслабься, приятель, - повторил патрульный с простоватым лицом. Тебе скоро помогут.
      Закрыв глаза, я услышал первый голос:
      - Это просто ужасно. Он пытались застрелить его.
      - Останьтесь с ним, - попросил патрульный, - я найду служебный телефон и вызову скорую.
      Солнце грело мое разбитое лицо. Каждая отдельная рана пульсировала, будто внутри у них находились крошечные сердца. Я протянул руку и ощупал лицо. Все в нем казалось чужим. Лицо незнакомца.
      Шум голосов снова вырвал меня из забытья. Патрульный благодарил человека с собакой, называя его "мистером Гротоном". Он просил его придти в удобное время в участок, чтобы написать заявление. Гротон пообещал придти сегодня днем. Я прохрипел слова благодарности, в патрульный снова принялся успокаивать меня.
      Казалось, именно в эту минуту прибыла "скорая помощь", но я знал, что этому предшествовало очередное забытье.
      - Полегче, - говорил один из санитаров. - Возьми его за ноги, Эдди.
      Я сказал, что могу идти, но колени подогнулись, едва я попытался встать. Меня уложили на носилки, подняли и понесли. Пожалуй, следить за происходящим не имело смысла. В машине пахло блевотиной. Перекрывая вой сирены, хохотали водитель с напарником.
      Глава сороковая
      Мир снова обрел четкость в приемном покое больницы Бельвью. Сосредоточенный юный практикант промыл и зашил мой рваный скальп, и пообещал сделать все возможное с тем, что осталось от левого уха. Демерол облегчил эту процедуру. Я улыбнулся медсестре, продемонстрировав сломанные зубы.
      Меня как раз везли на рентген, когда появился детектив из полицейского участка. Шагая рядом с креслом-каталкой, он спросил, знаю ли я людей, которые пытались меня ограбить. Я ни единым словом не разочаровал его в этой версии, и он ушел с описанием тренера и паренька.
      После того, как они кончили просвечивать мою голову изнутри, док посоветовал мне немного отдохнуть. Я не возражал, и меня уложили на койку в палате для несчастных случаев, угостив еще одним уколом. После этого я очнулся, когда сестра разбудила меня на ужин.
      Справляясь с порцией тертой моркови, я обнаружил, что меня собираются оставить здесь на ночь. Рентген не обнаружил трещин, но не исключалось сотрясение мозга. Я чувствовал себя слишком паршиво для того, чтобы поднимать шум, и после ужина из детского питания сестра проводила меня к платному телефону в коридоре. Я позвонил Эпифани, что не приду домой.
      Она было встревожилась, но я как мог успокоил ее, добавив, что ночной сон мне не помешает. Она сделала вид, что поверила.
      - Знаешь, что стало с двадцаткой, которую ты мне дал?
      - Нет.
      - Я купила дров для камина.
      Я заверил ее, что спичек у меня предостаточно, и она, рассмеявшись, попрощалась. Я начинал влюбляться в нее. Скверная примета. Очередной укол прервал эти размышления.
      Спал я крепко, но призрак Луи Сифра все же раздвинул тяжелый занавес снотворного, чтобы подразнить меня. Проснувшись, я почти ничего уже не помнил, только один образ остался - ацтекский храм, вздымающийся над площадью с людскими толпами, его крутые ступени липкие от крови. Наверху, Сифр, в сюртуке из Блошиного цирка: он, смеясь, глядит вниз, на украшенную перьями знать, и подбрасывает высоко в воздух истекающее кровью сердце жертвы. Жертвой был я.
      На следующее утро, когда я приканчивал порцию сливок, в палате неожиданно появился лейтенант Стерн. На нем был все тот же коричневый шерстяной костюм, но отсутствие галстука на синей фланелевой рубашке говорило о том, что он не на службе. Лицо его, впрочем, выдавало легавого за версту.
      - Похоже, кто-то славно потрудился над вами, - заметил он.
      Я продемонстрировал ему мою улыбку.
      - Жалеете, что это были не вы?
      - Будь это я, вы бы вышли отсюда не раньше, чем через неделю.
      - Вы забыли цветы.
      - Я приберегаю их на вашу могилу. - Стерн сел на белый стул рядом с кроватью и уставился на меня, как гриф на расплющенного машиной опоссума. Вчера вечером я пробовал дозвониться вам домой, и ваша справочная служба сообщила, что вы попали в больницу. Поэтому я и решил первым делом навестить вас здесь.
      - И что же на сей раз?
      - Я подумал - вас может заинтересовать то, что мы нашли в квартире Круземарк, особенно, памятуя о том, что вы отрицаете знакомство с этой леди.
      - Я едва дышу, лейтенант.
      - Именно это они и делают в газовой камере, - заметил Стерн. Задерживают дыхание. Правда, толку в этом никакого.
      - А что еще делают в Синг-Синге?
      - Что касается меня, так я зажимаю нос. Потому что они гадят себе в штаны в ту же секунду, как врубается ток, и запах напоминает венскую колбасу в сортире.
      "Для твоего носа и двух рук мало", - подумал я и спросил:
      - Так что же вы нашли в квартире Круземарк?
      - Скорее, чего мы не нашли. Я не нашел страницы за шестнадцатое марта в ее настольном календаре. Это единственная недостающая страница. Подобные вещи сразу замечаешь. Я отправил следующую - нижнюю - страницу в лабораторию, и они проверили ее на возможные отпечатки. Отгадайте, что они нашли?
      Я сказал, что не имею об этом понятия.
      - Прописную "Г", а затем буквы Э-н-д-ж.
      - Получается "Гэндж".
      - Эти буквы подвесят36 тебя за задницу, Энджел. Ты чертовски хорошо понимаешь их значение.
      - Совпадение и доказательство - две разные вещи, лейтенант.
      - Где ты был в среду днем, примерно в половине четвертого?
      - На Центральном Вокзале.
      - Ожидал поезда?
      - Устриц ел.
      - Это не пройдет, - покачал большой головой Стерн.
      - Меня вспомнит буфетчик. Я сидел там долго и устриц съел много. Мы с ним шутили: он сказал, что они смахивают на смачные плевки, а я говорил, что они полезны для сексуальной жизни. Можете проверить это.
      - Да уж не сомневайся. - Стерн поднялся со стула. - Я проверю все, начиная с воскресенья, и знаешь что? Когда ты будешь поджариваться на стуле, я буду рядом и - буду зажимать нос.
      Стерн протянул толстую лапу. Взяв с моего подноса нетронутый бумажный стаканчик с "грейпфрутовым соком, он опорожнил его одним глотком и вышел прочь.
      К полудню все формальности были улажены, и мне разрешили покинуть больницу.
      Глава сорок первая
      Первая авеню перед больницей Бельвью была перекопана вдоль и поперек, но в субботу никто не работал. Баррикады из деревянных барьеров с надписями "ВЕДУТСЯ РАБОТЫ" окружали площадку, отделяя от улицы кучи грязи и уложенные штабелями плиты. В этой части города асфальт был проложен тонким слоем, и кое-где вылезали на поверхность участки старой булыжной мостовой, оставшейся еще с прошлого века. К забытому прошлому принадлежали и вычурные фонарные столбы из кованого железа, и редкие вкрапления медного купороса на тротуарах.
      Я ожидал, что за мной потянется "хвост", но все было чисто и я подошел к стоянке такси у Кассы авиабилетов на Тридцать восьмой улице. Погода все еще стояла теплая, но небо заволокло облаками. Мой револьвер 38-го калибра находился в кармане пиджака и с каждым шагом постукивал меня по бедру.
      Прежде всего мне следовало побывать у дантиста. Я позвонил ему из больницы, и он, несмотря на субботу, согласился открыть свой кабинет в Грейбар-Билдинг и быстренько снабдить меня временными коронками. Мы поговорили о рыбалке. Он очень жалел, что не забрасывает в этот день мотыля в заливе Шипшед.
      Онемев от обезболивающего, я заторопился в Крайслер-Бил-динг, у меня там на час была назначена встреча. Я опоздал на десять минут, но Говард Нусбаум - коротышка с озабоченным выражением на лице, в коричневом костюме, - терпеливо поджидал меня у входа с Лексингтон-авеню.
      - Это шантаж, Гарри. Обыкновенный, наглый шантаж, - произнес он, пожимая мне руку.
      - Я не отрицаю этого, Говард. Скажи спасибо, что я не требую у тебя деньги.
      - Мы с женой собирались рано утром отправиться в Коннектикут. У нее родственники в Нью-Канаане. Но я упросил ее не спешить. Как только ты позвонил мне, я сказал Изабель, что нам придется опоздать.
      Говард Нусбаум контролировал секцию универсальных ключей в компании, обеспечивающей безопасность нескольких больших контор в центре города. Он был обязан своей работой мне, или, по крайней мере, тому факту, что я изъял имя Нусбаума из доклада, составленного для его фирмы с целью проследить один из таких ключей. В конце концов, ключ оказался в сумочке у одной несовершеннолетней проститутки.
      - Ты принес его? - спросил я.
      - Разве я пришел бы без него? - Он полез в пиджак и подал мне незапечатанный коричневый конверт. Я наклонил его, и мне на ладонь выскользнул новенький ключ. На вид он был совершенно обычным.
      - Это "универсал"?
      - Доверить тебе "универсал" в Крайслер-Билдинг?! - Говард Нусбаум нахмурился. - Это "универсал", но второго класса, для сорок пятого этажа. На этом этаже нет замков, к которым бы он не подошел. Ты не скажешь мне, за чем охотишься?
      - Не задавай вопросов, Говард. И не будешь считаться сообщником.
      - Я уже замешан в этом по уши, - возразил он. - Я всю жизнь чей-то сообщник.
      - Желаю отдохнуть в Коннектикуте.
      Я поднимался по лестнице, изучая маленький коричневый конверт, ковыряя в носу и смущая этим лифтера. На конверте был штамп и адрес. Инструкции Говарда гласили, что после "работы" мне следует запечатать ключ в конверт и бросить в ближайший почтовый ящик. Конечно, был шанс на то, что сработает одна из моих дорогих отмычек. Но отмычка действует только на замок, хорошо разработанный ключами-дубликатами, а при утере дубликатов фирма Говарда Нусбаума предпочтет заменить замок, нежели тратить деньги на ключи третьего поколения.
      За матовыми стеклами дверей "Круземарк Маритайм, Инк." тускло горел свет. На другом конце коридора то и дело принималась стучать пишущая машинка. Натянув свои рабочие перчатки, я вставил "универсал" в первый из многих замков. Он тоже был талисманом, открывающим двери, - на пару с. высушенной "рукой славы" Маргарет Круземарк.
      Я осмотрел всю контору, переходя из комнаты в комнату, мимо рядов зачехленных пишущих машинок и молчащих телефонов. Никто из молодых, озабоченных своей карьерой служащих не пожертвовал на этот раз субботним гольфом. Даже телетайпы получили выходные.
      Я установил фотокамеру "Минске" и копировальную подставку на Г-образный стол, и включил лампы дневного света. Чтобы открыть шкафчики с досье и ящики стола, понадобились лишь мой перочинный нож и согнутая скрепка. Я не имел представления о том, что ищу, но раз Круземарк нанял бандитов и попытался устранить меня, значит, было у него что-то за душой.
      Время тянулось еле-еле. Я просмотрел сотни досье, фотографируя все, что могло вызвать хоть какой-нибудь интерес. С криминальной точки зрения, лучшим из всего, что мне удалось добыть, было несколько поддельных договоров и одно письмо к конгрессмену с открытым предложением взятки. Это вовсе не означало, что все остальное здесь чисто. Если знаешь, где искать, то под вывеской любой корпорации всегда найдешь небольшой криминал.
      Я отснял пятнадцать кассет фотопленки. Все крупные сделки компании "Круземарк Маритайм, Инк." прошли через мою копировальную технику. Нарушений там хватило бы, чтобы загрузить контору окружного прокурора на месяц.
      Покончив с досье, я вошел с помощью "универсала" в личный кабинет Круземарка и выписал себе порцию спиртного в его зеркальном баре. Осматривая стенные панели и заглядывая под картины, я не выпускал из рук хрустальный пузатый бокальчик. Никаких признаков тайников или скрытого сейфа.
      Не считая дивана, бара и стола с мраморной столешницей, комната была пустой: никаких шкафчиков, ящиков или полок. Я поставил пустой бокал на середину блестящего стола. Никаких бумаг или писем, даже подставка для карандашей и ручек не портила безупречной поверхности стола. Только на углу возвышалась над собственным четким отражением бронзовая статуэтка Нептуна.
      Я заглянул под мраморную крышку. Там оказался незаметный снаружи, искусно скрытый, стальной выдвижной ящик. Он был не заперт. Небольшой рычаг сбоку высвободил защелку, в потайные пружины заставили его мягко скользнуть наружу - наподобие кассового ящичка. Внутри находилось несколько дорогих авторучек, фотография Маргарет Круземарк в овальной серебряной рамке, восьмидюймовый кинжал с позолоченной рукоятью из слоновой кости и беспорядочно разбросанные письма.
      Подняв знакомый конверт, я вынул из него карточку. Сверху была отпечатана перевернутая пентаграмма. Латинские слова ухе не представляли проблемы. У Этана Круземарка было собственное приглашение на Черную Мессу.
      Глава сорок вторая
      Я вернул конторе первоначальный вид и упаковал мою фотокамеру. Перед уходом я сполоснул бокальчик и аккуратно поставил его в ряд с остальными, на стеклянную полочку над баром. Вначале я хотел оставить его на столе Круземарка, чтобы у него было о чем подумать утром в понедельник, но сейчас эта идея уже не казалась столь удачной.
      Когда я выкатился на улицу, шел дождь. Температура резко упала. Подняв воротник пиджака, я перебежал через Лексингтон-авеню к вокзалу и позвонил Эпифани из первой свободной будки. Я спросил, сколько времени ей нужно на сборы, и получил в ответ заверение, что она готова давным-давно.
      - Это звучит заманчиво, малышка, но я говорю о деле. Возьми такси. Жди меня в моей конторе через полчаса. Мы поужинаем, а потом поедем в одно место на лекцию.
      - Какую лекцию?
      - Возможно, это будет проповедь.
      - Проповедь?
      - Захвати мой плащ из шкафа и не опаздывай. Перед тем как спуститься в подземку, я отыскал газетный киоск, где можно было заказать ключ, и подождал, пока мне изготовят копию с "универсала" Нусбаума. Запечатав оригинал в конверт, я бросил его в почтовый ящик у автоматической камеры хранения.
      С поезда подземки я сошел на Таймс-сквер. Все еще моросил дождь, и отражения неоновых вывесок и огней машин извивались на панелях огненными змейками. Я двигался перебежками от подворотни до подворотни, чтобы не промокнуть. Мелкие торговцы наркотиками и несовершеннолетние проститутки забились в дешевые бары и торговые галереи, словно бродячие кошки. Купив себе в угловой лавке несколько сигар, я взглянул вверх, на "бегущую строку" на Таймс-Тауэр... ЖИТЕЛИ ТИБЕТА ВОЮЮТ С КИТАЙЦАМИ В ЛХАСЕ...
      Я пришел к себе в контору в десять минут седьмого, и Эпифани ожидала меня, сидя в рыжем кожаном кресле. На ней был костюм цвета сливы, и выглядела она фантастично. На ощупь и на вкус она была еще лучше.
      - Я скучала по тебе, - шепнула девушка. Ее пальцы скользнули вдоль бинта, покрывающего мое ухо, задержавшись над выбритым на голове местом. О, Гарри, как ты себя чувствуешь?
      - Чудесно. Хотя и не столь красивым, как раньше.
      - Эти швы на голове делают тебя похожим на Франкенштейна.
      - Я стараюсь не заглядывать в зеркала.
      - А твой бедный, бедный рот!
      - А как насчет носа?
      - Почти такой, как был, но чуть больше.
      Мы поужинали в ресторане "Линди". Я сказал ей, что, если кто-то обратит на нас внимание, все остальные сразу решат, что мы чем-то знамениты. Но никто не обратил внимания.
      - Тебя навещал тот самый лейтенант? - спросила она, обмакивая креветку в соусник, обложенный измельченным льдом.
      - Его присутствие оживило мой завтрак. Ты молодец, что представилась ему "справочной службой".
      - Я девушка сообразительная.
      - Ты хорошая актриса, - похвалил я. - Ты провела Стерна дважды за день.
      - Во мне не одна женщина, а много. В тебе тоже не один мужчина.
      - Это что, вуду?
      - Это просто здравый смысл.
      Около восьми часов мы ехали через парк на окраину города. Когда мы проезжали Меер, я спросил Эпифани, почему в ту ночь их группа совершала жертвоприношение здесь, под звездами, вместо того чтобы сделать это у себя в хумфо. Она что-то пробормотала о древесных лоа.
      - Лоа!
      - Это духи. Воплощения Бога. Много-много лоа. Рада лоа, Петро лоа: добрые и злые. Дамбалла - тоже лоа. Баде - это лоа ветра; Согбо - лоа молнии; Барон Самди - хранитель Кладбища, повелитель секса и страсти; Папаша Легба присматривает за нашими домами и местами, где мы собираемся, за воротами и изгородями. Мэтр Каррефур стережет все перекрестки дорог.
      - Должно быть, он мой патрон, - заметил я.
      - Он покровитель колдунов...
      Когда-то Новый Храм Надежды на Сто сорок четвертой улице был кинотеатром. Над входом висел старый навес, украшенный футовыми буквами "ЭЛЬ СИФР". Я поставил машину в конце квартала и взял Эпифани за руку, когда мы шли назад, к ярким огням.
      - Почему ты интересуешься Сифром? - спросила она.
      - Он волшебник из моих снов.
      - Сифр?
      - Или доктор Сайфер, - как угодно.
      - Ты знаешь его?
      - Роль "свами" - одна из многих, на которые он способен. Он все равно что хамелеон.
      Эпифани крепко ехала мою руку.
      - Будь осторожен, Гарри, прошу тебя.
      - Постараюсь, - пообещал я.
      - Не шути. Если этот человек действительно таков, как ты говоришь, он владеет большой силой. С ним нельзя шутить.
      - Войдем внутрь.
      У пустой кассовой будки помещался картонный силуэт Луи Сифра, подзывающего верующих рукой. Вестибюль представлял собой алебастровую золоченую пагоду, интерьер бывшего кинотеатра. На месте буфета с воздушной кукурузой и тянучками находилась стойка с полным набором духовной литературы.
      Мы нашли себе места у бокового прохода. За плотно задернутым красно-золотым занавесом бормотал орган. Оркестровая яма и балкон были полны зрителей. Казалось, никто, кроме меня, не замечал, что я единственный белый.
      - Какую веру здесь исповедают? - шепнул я.
      - Баптистскую, в основном, на свой лад, - Эпифани сложила затянутые в перчатки руки на коленях. - Это церковь Любви. Неужели ты никогда о ней не слыхал?
      Я признался в собственном невежестве.
      - Так вот: у ее Преподобного автомобиль больше твоей конторы раз в пять, - объяснила она.
      Освещение в зале пригасло, органная музыка усилилась, и занавес раздвинулся, открывая хор из ста человек, сгруппированный в форме креста. Конгрегация поднялась со своих мест с пением "Был Иисусе рыбаком". Я присоединился к хлопанью в ладоши и одарил улыбкой Эпифани; та наблюдала за происходящим с суровой отстраненностью истинно верующей среди варваров. Музыка достигла крещендо, и на сцене появился маленький смуглый человек в одежде из белого атласа. На обеих его руках блестели алмазы. Хор смешал порядок и, маршируя с четкостью оловянных солдатиков, образовал вокруг него ряды белых мантий, напоминающие лучи света, отбрасываемого полной луной.
      Поймав взгляд Эпифани, я прошептал одними губами:
      - Это Преподобный? Она кивнула.
      - Прошу вас сесть, братья и сестры, - произнес с середины сцены Преподобный отец. Голос у него был до смешного высокий и визгливый, как у распорядителя на детских праздниках.
      - Братья и сестры, я с любовью приветствую вас в Новом Храме Надежды. Я радуюсь при виде вашего счастья. Как вы знаете, сегодня не простое собрание. Нам выпала честь принимать в этот вечер очень святого, очень известного человека. Хотя он не исповедует нашей веры, я уважаю этого человека, ибо он кладезь мудрости, из коего многое можно почерпнуть; Вы извлечете большую пользу, внимательно выслушав нашего почтенного гостя по имени Эль Сифр.
      Преподобный повернулся и протянул руки к кулисам. Хор запел "Новый день уж рассветает". Конгрегация захлопала в ладоши, и на сцене появился вырядившийся султаном Луи Сифр.
      Я пошарил в "дипломате" в поисках десятикратного бинокля. Задрапированный в расшитые халаты и увенчанный тюрбаном, Эль Сифр мог быть и другим человеком, но, настроив бинокль, я безошибочно узнал своего клиента.
      - А вот и Мавр, я узнаю его трубу, - шепнул я Эпифани.
      - Что?
      - Шекспир.
      Эль Сифр приветствовал аудиторию причудливым поклоном.
      - Да снизойдет на вас благодать, - произнес он, - ибо разве не писано, что Рай открыт всякому, кто лишь осмелится войти?
      По конгрегации прошелестело эхом многоголосое "аминь".
      - Этот мир принадлежит сильным, а не слабым. Разве не так? Лев поглощает овечек, ястреб упивается кровью воробья. Кто отрицает это, тот отрицает порядок Вселенной.
      - Так оно и есть, - страстно выкрикнул голос с балкона.
      - Нагорная проповедь навыворот, - краешком рта пробормотала Эпифани.
      Эль Сифр разгуливал по сцене. Его ладони были покорно сложены, но глаз горели неприкрытой яростью.
      - Рука, владеющая плетью, влечет телегу. Плоть всадника не чувствует уколы шпор. Чтобы стать сильным, требуется лишь усилие воли. Сделайте выбор: будьте волком, а не газелью.
      Конгрегация реагировала на каждое слово аплодисментами и одобрительными выкриками. Его слова повторяли хором, будто Священное Писание. "Будь волком... волком..." - твердили они.
      - Оглянитесь на тесные от людей улицы. Разве не сильный правит?
      - Сильный! Сильный правит!
      - А слабый лишь молча страдает!
      - Аминь. Еще как страдает!
      - Там, на улицах, - джунгли, и выживает лишь сильный.
      - Только сильный...
      - Уподобьтесь льву и волку, а не ягненку. Пусть режут глотки другим. Не покоряйтесь трусливому стадному инстинкту. Закаляйте сердца смелыми делами. Если остается один победитель - пусть им будет кто-то из вас!
      - Один победитель... смелые дела... быть львом... Он превратил их в покорных овечек. Он, словно дервиш, кружился по сцене в развевающихся одеяниях и заклинал свою паству певучим голосом:
      - Будьте сильными. Будьте смелыми. Познайте страсть нападения вместе с мудростью отступления. Если подвернется возможность, вцепитесь в нее, как лев в косулю. Вырывайте успех из поражения; рвите его с мясом, пожирайте его. Вы - опаснейшие звери этой планеты, так чего же вам боятся?
      Он пританцовывал и заклинал, источая власть и силу. Конгрегация вторила ему безумным эхом. Даже певцы из хора злобно поддакивали ему, потрясая воздетыми кулаками.
      Я впал в некое подобие транса и уже не обращал внимания на всю эту риторику, как вдруг мой клиент произнес нечто такое, от чего я живо пришел в себя.
      - Если глаз твой соблазняет тебя, вырви его, - произнес Эль Сифр, и мне показалось, будто он смотрел при этом на меня. - Это чудесное изречение, но я добавлю: если чей-то глаз соблазняет тебя, вырви его. Выцарапай! Выбей его пулей! Глаз за глаз!