Я захлопала в ладоши.
      – Вот это замечательно! Скоро кончатся наши мучения!
      Я еще не забыла героя моих детских грез и была уверена, что он нам поможет.

* * *

      Давно я не видела мою мать такой веселой. Через посла Испании она получила письмо от императора.
      – Вот что он пишет, – сказала она с ликующей улыбкой. – Он потрясен моим известием. Далее – король, видимо, забыл, прожив со мной столько лет, что я осталась принцессой Испании, и император не допустит, чтобы с членами его семьи обращались подобным образом. Он без промедления посылает в Рим кардинала Квиньонеса, главу ордена францисканцев, с поручением переговорить с Папой. В конце он пишет: «Дорогая тетушка…» Да, именно так: «Дорогая тетушка, не сомневайтесь, что Папа Клемент, все еще находящийся в замке Сент-Анджело, выполнит любое мое желание».
      – Какое чудесное письмо! – воскликнула я и, забыв об этикете, бросилась в объятия королевы. Крепко обнявшись, мы смеялись и плакали.

* * *

      Многие детали тех событий я узнала значительно позже и поэтому как бы по кусочкам восстанавливаю сейчас всю картину.
      Мало кто тогда верил, что отец женится на Анне Болейн. Но развод он получил бы легко. Его желание было законом для всех, кроме еще более могущественных монархов. Не будь моя мать теткой самого в то время всесильного правителя Европы и не случись такой непредвиденной неожиданности, как то, что Папа Римский оказался фактически пленником императора, глава церкви не стал бы сильно сопротивляться желанию короля Англии. В истории было достаточно примеров, когда Папы благословляли разводы сильных мира сего.
      Воображаю, как отец проклинал судьбу, которая посмеялась над ним, устроив великое разграбление Рима как раз тогда, когда ему так необходимо было благословение Папы.
      Но то, что для короля было плохо, для нас с матерью было хорошо. Зная своего мужа, она рассчитывала, что ему в конце концов надоест вся эта проволочка, и он придет в чувство. Но она ошибалась.
      Сейчас, когда многое из того, что было тайным, давно стало явным, нельзя отрицать, что отец с самого начала был решительно настроен на брак с Анной Болейн. Он попросту сгорал от страсти, она же была непреклонна: быть любовницей – нет, женой – да. Кому-то из двоих надо было сдаться. Иногда, вспоминая его разговоры о совести, мне кажется, что совесть его действительно мучила. Однако не в те минуты, когда он желал Анну!
      А чем можно было объяснить его разрыв с Уолси?
      Кардинал, как известно, не возражал против развода, выступая на стороне короля в вопросе о наследнике. Но вместе с тем он не мог себе представить, что Анна Болейн, его враг с того момента, как он разрушил ее брак с Перси, может стать королевой. Для Уолси это был бы конец. Поэтому он и выдвинул идею французской принцессы. Король, не терпевший никаких возражений, с Уолси вел себя осторожно, хотя и понимал, что его идея – бредовая. Для короля главное было – получить развод, а уж потом поставить Уолси перед фактом женитьбы. До сих пор не понимаю, почему он прямо обо всем не рассказал кардиналу – ведь они же были ближайшими друзьями! Или он его слишком уважал и решил – пусть делает, как находит нужным? Как бы там ни было, но Уолси поехал во Францию, чтобы заручиться одобрением Франциска, объяснив ему необходимость развода, и подыскать для короля принцессу.
      Мой отец так часто говорил о совести, что она стала его донимать даже тогда, когда он и не хотел этого. Так, он начал переживать по поводу Мэри Болейн – получалась ситуация, сходная с его женитьбой на королеве: он собирался жениться на сестре своей любовницы… Много позже стало известно, что он посылал к Папе своего секретаря, некоего доктора Найта, – получить отпущение греха, совершенного с Мэри, дабы с чистой совестью жениться на Анне.
      От кардинала это держалось в строгом секрете. Отец, таким образом, вел двойную игру, не мешая Уолси, но двигаясь неуклонно к своей цели.
      Бедняга Уолси! Мне его жаль, хоть он и был противником интересов королевы, а значит – и моих. Он слишком высоко взлетел, а таким людям особенно больно падать.
      Помню, как-то раз я наблюдала за тем, как он направлялся с кардинальской миссией в город, – я тогда еще подумала, что его погубит непомерное тщеславие и любовь к роскоши. С такой помпой выезжал разве что сам король. В окружении свиты из высшего духовенства он важно восседал на муле, украшенном красной бархатной попоной и золотыми стременами. Впереди процессии несли все атрибуты его кардинальского сана – два серебряных креста, два серебряных жезла, большую государственную печать и кардинальскую шапочку. Народ вышел на улицы поглазеть на столь невиданное зрелище, но до моих ушей все-таки донеслось: «Поглядите, надо же, сын мясника собственной персоной!»
      Я давно заметила: как ни странно, простые люди, которые, казалось бы, должны были гордиться тем, что один из них добился высокого положения, наоборот, с презрением относятся к выскочкам. Уолси не только не пользовался уважением – его просто ненавидели за высокомерие и напыщенность. Достаточно было один раз увидеть, как, находясь в толпе, он подносит к носу апельсин, недвусмысленно показывая, что ему неприятны запахи, исходящие от оборванцев.
      Еще находясь во Франции, Уолси обнаружил, что его отношения с королем дали трещину. Одному из его шпионов удалось добраться до письма, находившегося в чемоданчике, с которым доктор Найт ехал в Рим. Содержание письма он изложил кардиналу. Сомнений не было – король ему больше не доверял. Из Франции Уолси вернулся с самыми мрачными предчувствиями.
      Мне подробно рассказывали о его возвращении. Король в окружении придворных сидел в банкетном зале. Рядом с ним – Анна. В это время прибыл гонец от кардинала с сообщением о приезде его высокопреосвященства. Уолси собирался помыться и переодеться, предполагая, что король пригласит его для личной беседы. Но Анна властным тоном сказала, чтобы кардинал явился немедленно. Уолси немного подождал, надеясь, что король вставит и свое слово, но Его Величество промолчал, и кардиналу ничего не оставалось, как исполнить повеление Анны Болейн. Так еще с ним не обращались! Вот тут ему стало ясно, что все кончено.
      Король был тверд в своем стремлении жениться на этой женщине, и Уолси не питал никаких иллюзий – пока Анна Болейн сохраняет влияние на короля, ему не будет места при дворе.
      Услышав об этом, моя мать расстроилась. Раз король так поступил с Уолси, значит, решил довести дело до конца.
      И все же она успокаивала меня:
      – Время работает на нас. Она ему наскучит, надо только подождать.
      Она была права, но ждать пришлось долго, и моей матери не суждено было дожить до торжества.
      В те дни единственным утешением для нас была любовь, которую проявлял к нам наш народ. Когда мы с ней плыли на барже из Гринвича в Ричмонд, по берегам стояли жители прибрежных селений и их приветствия: «Да здравствует королева! Да здравствует принцесса!» согревали наши сердца. Быть может, нам так казалось, но мы чувствовали какую-то особую сердечность в том, как нас встречали. Знал ли простой народ о планах короля сместить с престола законную королеву и лишить принцессу права престолонаследия?

* * *

      В стране назревали волнения. Ухудшение отношений короля с императором немедленно отразилось на торговле. С Испанией еще совершались небольшие торговые операции, но с Нидерландами торговля была полностью прекращена. В результате без работы осталась основная масса производителей и поставщиков шерсти – особенно в Саффолке. И снова вспыхнули мятежи.
      Мой отец если чего-то и боялся, так это потерять симпатии своих подданных. Мне еще не приходилось видеть человека, так ревниво относившегося к хорошему мнению о себе. Будучи деспотом, он тем не менее желал, чтобы его любили. И теперь, ослепленный страстью к женщине, рисковал потерять самое для себя ценное.
      Торговое соглашение с Нидерландами было восстановлено.
      Но тут обрушилось более страшное бедствие – Англию поразила эпидемия особой лихорадки, так и называвшейся «английский пот», ибо в других странах эта болезнь не приобретала такого размаха, как на Британских островах. Впервые она появилась в 1485 году, когда в битве при Босуорт Филде Генрих VII победил Ричарда III и сверг его с престола. В народе возникло поверье, что «английский пот» – возмездие, которое постигло Тюдоров за насильственный захват трона. И вот болезнь явилась вновь – в тот момент, когда король решил развестись с королевой.
      От этой страшной лихорадки спасения не было. Человек умирал в муках, истекая потом; ничем нельзя было сбить жар, от которого разламывалась голова и мутилось сознание.
      Когда в Лондоне умерли несколько человек, началась паника.
      Король решил, что всем необходимо немедленно покинуть дворец и разъехаться по провинции, не останавливаясь подолгу на одном месте. При дворе осталось всего несколько человек.
      Заболела Анна Болейн. Ее тут же отправили в Хивер в сопровождении знаменитого врача – доктора Баттса. Король был в отчаянии. Я же, не скрою, надеялась, что она умрет. Даже сказала матери и графине:
      – Бог все видит – когда она умрет, кончатся наши беды.
      – Возможно, наши беды и не закончатся с ее смертью, – задумчиво произнесла мать.
      – Но отец же утверждает, что его брак неправильный, и хочет на ней жениться! – гневно возразила я.
      Графиня, пристально глядя на меня, медленно произнесла:
      – Да, он хочет жениться на Анне Болейн, но еще он хочет… иметь сыновей.
      – И уверен, что она их родит, – ехидно прошипела я.
      – У него два страстных желания, – повторила графиня, – жениться на Анне и иметь сыновей.
      – А если, предположим, она этого не сможет? – не унималась я.
      – Тогда, – сказала графиня, – все будет зависеть…
      – От чего?
      – От того, насколько глубоки его чувства. Если это – любовь… Но мы об этом вряд ли узнаем. Как бы там ни было, у меня ощущение, что вся эта история затянется надолго.
      – А я хочу одного – чтобы она умерла, – упрямо твердила я, – и мы бы избавились от всех наших несчастий.
      Графиня молчала. Мне казалось, что в глубине души она была согласна со мной.

* * *

      Во время болезни Анны король не находил себе места. Видно было, как он ее любит. Это приводило меня в отчаяние. Сжигаемая ненавистью к ней, я ни о чем больше не могла думать. Я постоянно напоминала себе, что от этой болезни почти все умирали. Говорили же в народе, что это – Божия кара. Но если кто-то и достоин ее, то в первую очередь Анна Болейн! Я молилась, чтобы она умерла. Всем бы сразу стало легче!
      А отец писал в Хивер и каждый день ждал новостей. Им овладела глубокая меланхолия. Я тоже ждала… известия о ее смерти.
      Но она выжила! К великой радости моего отца. Мы с матерью тем временем переезжали с места на место в сопровождении придворных.
      – Бог не на нашей стороне, – заметила я с грустью, на что мать ответила:
      – Что бы ни случилось, мы должны терпеть, веря в промысел Божий.
      В общем, когда закончилась эпидемия, все осталось по-старому.
      Тот год казался мне самым тяжелым. К счастью для меня, я тогда не могла предвидеть, что это всего лишь начало – нас ждали куда худшие времена. Я благодарила Бога, что жила в окружении любимых людей – со мной была моя мать, моя графиня и даже лучшая подруга моей матери – леди Уиллоубай, Мария де Салинас, которая приехала из Испании и вышла здесь замуж, но осталась верна своей дружбе.
      И Реджинальд тоже был с нами. Как мне помогало его доброе участие в те тревожные дни! Хоть он и сказал, что не останется в Англии, но изменил свое решение, видимо, поняв, как был нужен мне. Он очень любил мою мать и разделял ее страдания вместе с нами.
      В будущем году в феврале мне должно было исполниться тринадцать. Но я ощущала себя гораздо старше, по крайней мере, года на четыре, если не больше. Во-первых, я получила неплохое образование, а во-вторых, с детства привыкла к мысли, что на мне лежит большая ответственность как на будущей королеве или супруге короля.
      Мы с Реджинальдом были почти неразлучны. Мне кажется, что и ему это доставляло удовольствие. Помимо того, что мне с ним просто было легко и весело, я благодаря ему имела более ясное представление обо всем, что происходило вокруг. Мой отец любил Реджинальда и высоко ценил его ученость. Он часто подзывал его, и они подолгу беседовали, прогуливаясь по галерее замка, о том, что так волновало отца – о религии и его страхе перед Богом за свой греховный брак. Мне кажется, отец пытался завоевать симпатии Реджинальда, склонить его на свою сторону, поскольку очень дорожил его мнением.
      Реджинальду, наверное, нелегко было находить нужные слова, потому что он любил мою мать, а любое неосторожное замечание могло вызвать гнев короля. Но он был умен, начитан и отлично изучил нрав моего отца во время их продолжительных прогулок. Тем не менее меня всякий раз охватывал страх, когда я видела их вдвоем.
      Отец мой при всей сложности характера был человеком, любившим иногда снять с себя великодержавные доспехи и попросту поговорить, пошутить, повеселиться. С Реджинальдом он вел себя как с близким другом, стараясь не дать ему почувствовать, что перед ним – Его Величество король. Но где-то в тайниках души он, должно быть, хранил память о том, что его отец убил дядю Реджинальда, графа Уорвика. Может быть, он так благоволил к юному Плантагенету потому, что хотел умилостивить Всевышнего за убийство, совершенное его отцом?
      В те дни мы все находились в тревожном ожидании чего-то, но не могли понять, чего именно. Реджинальд был для меня отдушиной в этой напряженной атмосфере всеобщей неуверенности и тревоги.
      Он-то и сообщил мне, что Папа на свободе и находится сейчас в Орвьето, где хочет временно обосноваться.
      – Папа поставлен перед выбором – с одной стороны, ему трудно отказать королю, требующему решения в свою пользу, а с другой – нельзя пойти против императора, – объяснял мне Реджинальд.
      – Пусть он поступит так, как считает справедливым, – пробурчала я.
      – Вы слишком многого от него требуете, – усмехнулся он.
      – Но как христианин…
      Реджинальд покачал головой.
      – Пока он все еще во власти императора, но никто не знает, что будет через неделю. Его позиции настолько слабы, что он не может задеть ни того, ни другого.
      – И что же он будет делать?
      – Думаю, будет тянуть как можно дольше. Это – самый надежный способ.
      – Ему это удастся?
      – Посмотрим.
      Прошло немного времени, и Реджинальд сказал, что Папа посылает в Англию кардинала Кампеджо.
      – Это хорошо или плохо?
      Реджинальд пожал плечами.
      – Пока неясно. Он послан, чтобы участвовать в судебном процессе вместе с кардиналом Уолси.
      – Но ведь Уолси на стороне короля!
      – Вопрос так не будет стоять – кто за, а кто против, речь пойдет о справедливом решении.
      – Боюсь, что моя мать будет очень огорчена. Она и так безумно переживает – ведь она борется не столько за свое положение, сколько за мое.
      – Она – святая. Конечно, ее волнует ваша судьба. Вы – ее единственная надежда. Народ любит вас. А это очень важно, так как укрепляет позиции королевы. Народ называет вас своей принцессой, то есть видит именно в вас наследницу престола и не примет никого другого.
      – Кто бы мог подумать, что такое случится…
      – Нам не дано знать, что нас ждет в будущем.
      – Реджинальд, – воскликнула я, – вы не уедете?
      Он с нежностью взглянул на меня.
      – Пока меня не прогонят, я буду здесь, – ответил он и поцеловал мне руку.
      – Хорошо бы, чтобы вы вообще не уезжали.
      Он крепко сжал мою руку, потом отпустил и быстро ушел.
      Я чувствовала, что между нами были не просто дружеские отношения. И радовалась, что брак с императором не состоялся. Помолвка с французским принцем была не в счет – она все равно ничем не кончится.
      Я с нежностью думала о Реджинальде.

* * *

      Кардинал Кампеджо приехал в Англию только в октябре, хотя выехал из Рима три месяца назад. Он был стар, страдал подагрой и во время путешествия вынужден был подолгу останавливаться, иногда на несколько недель, пока не утихала боль.
      Со свойственной ему проницательностью Реджинальд понял замысел Кампеджо – постараться вообще не принимать решения. Да и какое решение он может принять, говорил мне Реджинальд, когда императору далеко не безразличен исход дела. Не может же он вынести вердикт в пользу короля, если этого не хочет император, но и против короля идти было ни к чему.
      – Бедный старик, ему не позавидуешь! – заметил Реджинальд. – Но я понимаю, почему Папа послал именно его, слабого и немощного, – наверняка он поручил ему как можно дольше тянуть это дело.
      Реджинальд недаром поездил по континенту и повидал многих политических деятелей, – подобные интриги были ему хорошо известны.
      Он оказался прав.
      Король кипел от возмущения.
      – Зачем приехал этот болван? – неистовствовал он. – Чтобы решать дело или заниматься болтовней? Как будто мне не с кем поговорить, кроме него! Привел мне в пример свою сестрицу, которая развелась со вторым мужем, графом Анжуйским, – ну и что?! Еще рассказал, будто я этого сам не знаю, о Людовике ХII, разошедшемся без лишнего шума с Жанной де Валуа! К чему это он клонит? Когда всем ясно как Божий день, что король Англии, заботясь об интересах своей страны, хочет иметь сына – наследника престола и просит предоставить ему такую возможность!
      Я очень испугалась за Реджинальда, потому что король был с ним слишком откровенен и мог спросить его мнение, но тогда… гнев короля был страшен.
      – Не бойтесь, принцесса, – Реджинальд будто прочел мои мысли, – я веду себя осторожно. Но меня в беседе с королем очень обеспокоила одна вещь, о которой считаю своим долгом вам рассказать, поскольку это касается и вас. Король пришел в ярость, когда кардинал намекнул ему, что Папа может признать его брак с королевой законным.
      – Еще бы! – воскликнула я. – Он же ослеплен страстью.
      – И желанием иметь сына, – добавил Реджинальд.
      – Но он не знает, кого она родит – сына или дочь!
      – Он идет на риск, но отступать не собирается.
      Хорошо, что я была подготовлена. И когда Кампеджо и Уолси явились к моей матери, я уже представляла себе, о чем пойдет речь.
      Я была у нее и, увидев кардиналов, поднялась, чтобы выйти, но мать остановила меня.
      – Останьтесь, дочь моя, – сказала она, – дело касается вас не менее, чем меня.
      Они выглядели устрашающе в своих красных мантиях. На непроницаемых лицах застыло выражение святости и всемогущества. Всем своим видом кардиналы показывали, что пришли от имени самого Папы Римского.
      Решительность, с какой мать велела мне остаться, казалось, привела их в некоторое замешательство, но, видимо, сочтя, что с моим присутствием можно смириться, они не стали возражать.
      Уолси начал с того, что напомнил о нескольких случаях, когда королевские браки были аннулированы в интересах государства – о чем мой отец рассказывал Реджинальду. Жанна де Валуа после развода с Людовиком ХII, например, удалилась в монастырь.
      – Она до конца своих дней прожила в святости, – заметил он.
      – Я этого не сделаю, – ответила моя мать. – Я – королева, и моя дочь – престолонаследница. Если я соглашусь уйти в монастырь, тем самым я дам повод думать, что замаливаю свой грех сожительства с королем в незаконном браке. Но это – ложь. Более того, моя дочь, принцесса Мария, – законная дочь короля, и до тех пор, пока у нас не будет сына, она останется наследницей престола.
      Уолси выразил надежду, что королева прислушается к его совету.
      – Вы представляете интересы короля, – резко ответила королева, – и ваши советы меня не интересуют.
      Кампеджо откинулся в кресле, вытянул ногу и стал ее массировать.
      – Ваше Величество, – тихо проговорил он, – король намерен во что бы то ни стало раскрыть правду.
      – Именно этого я и хочу.
      – Если дойдет до суда, ваши отношения будут преданы огласке, и Вашему Величеству это принесет ненужные страдания.
      – Я знаю правду, – спокойно ответила мать, – и пусть ее узнают все.
      – Ваше Величество были замужем за принцем Артуром. И прожили с ним какое-то время. Если вы состояли в супружеских отношениях…
      – Нет. Это был брак только с юридической точки зрения.
      – В таком случае необходимы доказательства.
      – Какие?
      – Ну, например, свидетельские показания тех, кто находился у вас на службе в период, когда вы жили со своим первым мужем.
      Моя мать смотрела на него с нескрываемым презрением.
      – Ваше Величество, вы хотите исповедаться мне? – неожиданно спросил Кампеджо.
      Она взглянула ему в глаза. Должно быть, она, как и я, увидела вдруг перед собой старого, измученного болезнью человека, которому не по душе была его миссия и который не был ее врагом, хотя и другом тоже не был. Но он был послан Папой, и это внушало доверие.
      – Да, – ответила она. – Хочу.
      Я вышла, а моя мать с Кампеджо прошли в ее личный кабинет.
      – Он спрашивал меня о моем первом браке, – рассказала она позже. – Я говорила правду, в чем поклялась Святой Троицей. Они не могут осудить меня, не могут попрать закон земной и небесный. Я – настоящая жена короля и ею останусь.

* * *

      Суд, на котором председательствовал папский легат Кампеджо, состоялся в 1529 году в доминиканском монастыре. Рассказывают, что, когда королю и королеве предложили изложить свои позиции, моя мать упала отцу в ноги, умоляя его вспомнить о первых годах их супружеской жизни и защитить честь дочери.
      Могу себе представить, как он оторопел от неожиданности. Он снова лицемерно убеждал всех, что если бы был уверен, что их брак не греховный, то не желал бы для себя лучшей жены.
      Все слушали, прекрасно зная, что все дело только в том, что Анна Болейн отказалась быть его любовницей и согласна только на брак.
      Моя мать решила не присутствовать на заседаниях суда, заявив о своем согласии давать показания только перед лицом Папы Римского. Отец продолжал изворачиваться. Уму непостижимо, но он даже предложил выдать меня замуж за Генри Фитцроя! Он, который только и говорил о своем греховном браке со вдовой брата, хотел выдать меня замуж за моего сводного брата! Понятно, что ему надо было как-то отделаться от меня, не будоража при этом народ, признававший меня своей принцессой. Но сама мысль была настолько кощунственной, что я надеялась: а вдруг это дойдет до Папы и он наконец-то публично признает их брак абсолютно законным и не допустит развода.
      Неудивительно, что мать была в отчаянии – она сильно сомневалась в том, что справедливость восторжествует.
      – Ну разве хоть один англичанин, – говорила она графине, – хоть один подданный короля решится пойти против его воли?
      Реджинальд все более утверждался в своем мнении, что Кампеджо выполняет поручение Папы и виртуозно затягивает процесс, избегая принимать какое бы то ни было решение.
      Наконец, Папа отозвал своего легата, объявив, что суд состоится в Риме. Королева была счастлива. Король негодовал. Оба они понимали, что Рим не дерзнет пойти против императора и вынесет тот вердикт, какой захочет. Отец, естественно, отказался покидать пределы Англии.
      Все эти долгие недели нас с матерью поддерживали только самые близкие друзья. Во дворце всем заправляла Анна Болейн – ей не хватало только короны, но отца она по-прежнему держала на расстоянии – так им легче было управлять. Уолси был в опале. Отец обвинил его в том, что он служил интересам Папы, а не короля. Мне даже стало жаль Уолси. Уж он-то делал все, чтобы развод состоялся, но допустил роковую ошибку – не стал активно помогать королю в достижении его главной цели – женитьбе на Анне Болейн. Это его и погубило.
      Кампеджо покинул страну, но разъяренный король приказал обыскать его багаж в порту перед посадкой на корабль. Старик был оскорблен, но со стороны короля это был всего лишь комариный укус по сравнению с тем, как он растоптал Уолси.
      Томас Кранмер предложил королю обратиться за общественной поддержкой к английским и европейским университетам вместо того, чтобы рассчитывать на Папу. Король высоко оценил идею Кранмера, не без основания полагая, что солидные взятки просвещенным мужам сделают свое дело и приведут к желаемым результатам.
      Мне было от всего этого тошно.
      За эти три года – с 1529-го по 1531-й – моя мать стала совсем больной, да и мое здоровье было подорвано. Но мы часто виделись, и уже одно это было счастьем. Я со своим двором жила теперь в замке Ньюхолл недалеко от Челмсфорда в графстве Эссекс, и со мной были мои друзья – графиня и Реджинальд. Мать оставалась в королевском замке, но ее подчеркнуто игнорировали, – часто король, переезжая с места на место, не брал ее с собой, предпочитая общество Анны.
      Я понимала, что не даю спокойно спать своему отцу. И отнюдь не потому, что он так безумно меня любил, – не будь меня, он бы уже давно получил развод, а мать ушла бы в монастырь. Но она боролась за мое право на трон и поэтому не сдавалась.
      Глядя на нее, я поражалась, какая сила духа заключена в этом слабом теле. Казалось, с каждым новым испытанием она становится все тверже.
      Мы часто занимались вместе рукоделием и читали Библию. Однажды, когда я по обыкновению читала вслух, она прервала меня и сказала:
      – Чем больше испытаний выпадает нам на земле, тем больше радости ждет нас на небесах. Подумай, дитя мое, как страдал Иисус Христос. Что наша боль в сравнении с муками, какие претерпел Он?
      Религия наполняла нашу жизнь смыслом и давала покой нашим душам. Мы много молились вместе. Своим глубоким религиозным чувством я обязана своей матери.
      Она желала смерти, я чувствовала это, но она цеплялась за жизнь ради меня и ради меня боролась. Покориться королю означало бы обречь меня на положение незаконнорожденной, а этого она допустить не могла. Она хотела видеть меня королевой, справедливой, милостивой и набожной. В Англии не было, по ее мнению, глубокой религиозности – люди слишком любили развлечения и жизненные блага.
      – Рядом с тобой должен быть сильный мужчина, – сказала она однажды.
      – Миледи, я помолвлена с сыном французского короля.
      – Из этого ничего не выйдет. Дружба между королями подобна листопаду – пока ветер не дунет, листья весело шелестят на дереве, а как дунет посильней, так они и попадали на землю. Мне бы не хотелось, чтобы ты вышла замуж за француза и уехала во Францию.
      – Но решает король.
      – Если бы я была уверена, что твоим мужем станет хороший человек, глубоко религиозный, тот, кому бы я могла тебя доверить, я бы умерла спокойно. Тебе нужна защита, потому что впереди тебя ждут большие трудности. Я мечтаю видеть тебя на английском троне, и поэтому рядом с тобой должен быть надежный человек.
      – Но где найти такого человека? – спросила я, догадываясь, о ком речь.
      – Дитя мое, по-моему, для тебя не секрет, что мы с его матерью давно любуемся вашей дружбой. Это – больше, чем дружба. Его мать сразу поняла… и я с ней согласна.
      Я покраснела и робко спросила:
      – Он сделал выбор?
      – Разве нет? Он ведь собирался уехать в Италию, чтобы продолжить свое обучение, но, видишь, он все еще здесь.
      Меня захлестнула волна безумной радости. Если бы это случилось! Как я была бы счастлива, если бы… Реджинальд стал моим мужем! Я смогла бы избежать печальной участи принцесс, которых выдают замуж за незнакомых людей и отправляют в чужую страну.
      Мать улыбнулась и сразу сделалась красивой, как прежде.
      – Это был бы во всех отношениях удачный брак, – сказала она, – Реджинальд – из рода Плантагенетов, а ты знаешь, как народ до сих пор их любит, считая героями и мучениками. Многие из них, правда, далеки от этого идеала, но… все мы – люди. Ах, дитя мое, как я мечтаю о таком замужестве для тебя! Если бы вы с Реджинальдом были вместе, я бы умерла спокойно.
      – Миледи, прошу вас, не говорите о смерти! Вы не можете меня сейчас оставить. Как я буду жить без вас?
      Она отложила вышивание, и мы крепко обнялись.
      – Выслушай меня внимательно, – сказала она твердо, – я бы никогда не расставалась с тобой, будь на то моя власть. Но запомни, где бы я ни была, душой я всегда с моей любимой дочерью. Ради тебя я живу и только ради тебя веду эту тяжелую борьбу с королем.
      Было ли у нее предчувствие грядущих событий? До сих пор не могу ответить на этот вопрос.
      Вскоре после нашего разговора ко мне пришел Реджинальд. Он был серьезен и мрачен.
      – Принцесса, я должен уехать, – сказал он.
      Я не могла скрыть, что для меня это – удар.
      – Я не могу здесь больше оставаться, не высказав королю все, что думаю по поводу его планов.
      – Вы еще ничего не говорили ему?
      – Еще нет. Мне трудно его обманывать. До сих пор мы беседовали на разные темы, близкие к тому, что его больше всего волнует. Но сейчас придется говорить прямо – он все равно поймет, на чьей я стороне.
      – Будьте осторожны, Реджинальд!
      – Я стараюсь. Но обманывать больше нельзя – это может стоить мне головы.
      – Нет!
      – К сожалению, это так, принцесса. Не забывайте, что мое положение весьма уязвимо, поскольку я принадлежу к роду Плантагенетов. И стоит мне встать в оппозицию к королю, как моя жизнь повиснет на волоске.
      – Нет, нет! – воскликнула я. – Такая жестокость… не может быть!
      – Надо смотреть правде в глаза, дорогая принцесса. Я уже просил его разрешения поехать учиться в Париж, а сам забросил книги.
      Он взял меня за руку и посмотрел прямо в глаза.
      – Я вернусь. Как только закончится это дело, я приеду и буду с вами. Нам еще о многом надо поговорить, не так ли?
      И, поцеловав меня в лоб, Реджинальд направился к выходу.
      – Мне тяжело уезжать от вас, принцесса, – сказал он, стоя в дверях.
      Реджинальд уехал, и мы с графиней загрустили.
      – Это я уговорила его уехать, – сказала графиня, – сейчас опасность угрожает всем, кто не согласен с королем.
      Мы обе подумали о кардинале Уолси, который так и умер в опале, как говорили, от разрыва сердца.