Мария даже всплеснула руками – так велико было ее отчаяние.
      – Ох, Анна, ты неисправима. Пошли во дворец.
      На обратном пути ей хотелось поговорить с Анной всерьез, растолковать необходимость прислушиваться к чужому мнению. Но когда они подошли к главным воротам, она вдруг перестала думать об упрямстве своей сестры – потому что увидела герцога Монмута, передававшего поводья одному из грумов герцога Йоркского.
      Приезды Джемми всегда доставляли ей удовольствие.
 
      По правде сказать, в Ричмонд Монмут ехал без особой радости. Его очень расстроило известие о новом супружестве дяди Якова. Новая жена – тем более молодая – это почти наверняка дети, а среди них могут оказаться и мальчики. В данном случае – наследники престола. Проклятье! Одного из таких отпрысков Якову за глаза хватит, чтобы лишить его, Джемми, всех надежд на английскую корону. Ну чего бы, спрашивается, этому бабнику не успокоиться на достигнутом, на своих двух дочерях? Умненькие, хорошенькие – вот и ходил бы себе во вдовцах. Любовниц ему мало, что ли?
      Увы, герцог Йоркский все-таки женился. На юной, на красивой. Результаты этого брака непременно последуют, нет сомнений. Зазвонят колокола, заискрятся тысячи фейерверков, и все это – в память по несбывшимся мечтам герцога Монмута.
      Но нет, Джемми не привык сдаваться без боя. Супружество Якова стало сильнейшим из ударов судьбы, когда-либо выпадавших на его долю, – но оно же давало ему шанс, которым он не мог не воспользоваться.
      Его озарило, когда он смотрел на костры, пылавшие пятого ноября. В тот день на улицах кричали: «Мы против Папы!», и он ликовал, слыша эти крики. Да, Яков мог обзавестись наследником, но его сын оказался бы ребенком католички и католика, а народ Англии ясно давал понять, что нового приспешника Папы он не потерпит.
      Вот почему так много внимания Монмут стал уделять религии. В течение последних недель его видели на всех главных лондонских богослужениях; отнюдь не пренебрегая мирской жизнью английского двора, в обществе он разговаривал исключительно на теологические темы. Всюду, где только возможно, старался зарекомендовать себя убежденным протестантом – так что даже самые ярые приверженцы протестантской церкви уже начинали благосклонно посматривать на него.
      Эти семена были брошены на благодатную почву, и теперь оставалось лишь надеяться на нескорый, но богатый урожай. Католику герцогу Йоркскому, законному наследнику английского трона, предстояло сразиться с протестантом герцогом Монмутом – ублюдком, это правда, но подобное положение дел можно было исправить одним-единственным росчерком пера.
      В таком случае, размышлял он по дороге в ричмондский дворец, брак герцога Йоркского даже не совсем плох. Если юной герцогине не удастся родить наследника – о чем, конечно, надо молить Бога, – тогда начнется политическая интрига между дядей и племянником… и кто знает, на чьей стороне окажется победа? Лишь бы не было нового потомства: эти розовощекие младенцы умеют тронуть сердце простого человека – будь он католик или протестант, все равно.
      Кстати, недавно он слышал, что после свадьбы Якова Карл решил отстранить брата от обучения Марии и Анны. Это тоже хорошо. Пусть люди знают, что королю известно о том пагубном влиянии, которое оказывает на герцога Йоркского католическая семья его супруги. Это склонит их на сторону протестанта Джемми Монмута.
      – Эй, кузины! Вот и я! – воскликнул он, завидев бегущих ему навстречу дочерей герцога.
      Подбежав, обе повисли у него на шее. Он обнял их, поднял над землей и закружил в воздухе. Затем бережно опустил на ноги.
      – Ну, как дела? Научились танцевать? А петь?
      Анна улыбнулась и кивнула, но Мария вместо нее ответила:
      – Боюсь, наши дела идут не очень хорошо. Во всяком случае, мне так кажется.
      – Ну, против этого у меня есть одно замечательное средство. Я ставлю балет, на котором будет присутствовать Его Величество. Хотите, отведу вам две роли?
      Анна захлопала в ладоши.
      – Вот будет здорово! Джемми, я согласна.
      – Но ведь мы еще не настолько образованны, чтобы выступать перед Его Величеством, – заметила Мария.
      – Мой отец снисходителен к тем, кого любит.
      Теперь и Мария улыбнулась. Она уже давно заметила его манеру называть короля «мой отец» – Джемми не хотел, чтобы кто-то забывал об их родственных отношениях.
      – Но если наша игра все-таки не понравится ему? – на всякий случай спросила она.
      Немного подумав, Джемми предложил:
      – А давайте-ка сделаем вот что. Вы сейчас станцуете какой-нибудь танец и споете по одной песенке. Тогда я смогу решить, достойны ли вы чести выступать перед моим отцом.
      Девочки по очереди продемонстрировали свое исполнительское искусство: Анна – небрежно и плохо, Мария – очень старательно, но с таким же результатом.
      – Значит так, – сказал Монмут, – вам нужен хороший учитель. Вы возьмете у него несколько уроков и тогда сможете предстать перед моим отцом. Честно говоря, иного выхода я не вижу. Те роли, о которых я говорил, будут написаны специально для вас, замены у меня нет.
      – А долго нам придется брать уроки? – спросила Мария.
      – Не очень. Во всяком случае, не дольше, чем мне понадобится для других приготовлений к балету.
      Расставшись с Джемми, Анна и Мария принялись обсуждать эту новость.
      – Как хочется побывать при дворе! – воскликнула Анна. – Обязательно возьму с собой Сару – ей тоже там понравится.
      – Нам еще нужно научиться как следует танцевать, – напомнила Мария.
      – А что, иначе нас не пригласят ко двору? – деловито осведомилась Анна.
      – Нет, иначе мы подведем Джемми, – сказала Мария.
      Вскоре в Ричмонд прибыл ведущий актер королевского театра мистер Беттертон, которому Монмут велел научить девочек пластике, сценическому движению и искусству декламации.
      На предложение Джемми Яков согласился без раздумий – знал любовь Карла к театрализованным представлениям и хотел, чтобы его дочери отличились перед дядей.
      Уроки принцессам понравились, а мистер Беттертон и вовсе очаровал их. Занятия с ним скорее походили на игру, чем на работу с голосом и телом.
      Мария была счастлива. Ее мачеха во всем старалась угодить ей – как и Мария делала все возможное, чтобы быть приятной новой жене герцога Йоркского. Елизавета Вилльерс ошиблась: с мачехой вполне можно было поладить, и Мария радовалась тому, что сумела доказать неправоту Елизаветы. Днем она училась петь и танцевать, а по вечерам молилась. В молитвах Мария неизменно упоминала Джемми; им она дорожила почти так же, как и Анной, – хотела запомнить каждую встречу с ним.
      По секрету Джемми сказал ей, что детские роли для балета он поручил написать придворному поэту Джону Кроуни. Мария должна была играть Каллисту, нимфу богини Дианы.
 
      Джон Кроуни был в смятении.
      К герцогу Монмуту он пришел, чтобы пожаловаться на свое отчаянное положение.
      – Милорд, как я могу писать роль Каллисты, когда знаю, что она отведена принцессе Марии? Неужели вы забыли, что эту нимфу в конце концов насилует Юпитер?
      Монмут расхохотался.
      – Пожалуй, в этот момент представления мне будет приятно взглянуть на лицо герцога Йоркского! Как ты думаешь, ведь он не обрадуется такому зрелищу, а?
      – Не обрадуется, Ваша Светлость. Но я боюсь, в результате пострадает моя карьера. Ведь королю это тоже не понравится.
      – Положись на меня – уж я-то постараюсь сделать так, чтобы у моего отца было хорошее настроение.
      – Не сомневаюсь в вашем влиянии на короля, милорд. Но девочке всего одиннадцать лет, она не подходит для этой роли. Могу я предложить вам свой вариант финала? Давайте сделаем так: Каллиста убегает от Юпитера – и никакого изнасилования. – Предвидя возражения Монмута, Кроуни заговорил быстрее. – Я бы мог написать роль и для принцессы Анны. Пусть она играет одну из сестер нимфы. Что касается Юпитера, то…
      Монмут перебил:
      – На роль Юпитера у меня уже есть кандидатура. Его будет играть другая девочка.
      – Ваша Светлость…
      – Леди Генриетта Вентворт, – улыбнулся Монмут. – Думаю, она справится со своей ролью.
 
      Приготовления к балету при дворе обсуждались с жаром, и даже сам король проявил интерес к этой постановке. Неудивительно – за дело взялся Джемми, а ведь Джемми слыл лучшим танцором королевского двора; кроме того, Карлу было приятно думать, что его сын проявляет заботу о Марии и Анне, которых уже сейчас следовало приобщать к жизни высшего английского общества. Вот и пусть роль Каллисты станет их представлением ко двору, решил Карл.
      Будущий спектакль не вызывал восторга только у одной придворной дамы – у Маргариты Бладж, камеристки королевы Екатерины. Монмут поручил ей играть Диану, богиню целомудрия, и Маргарита опасалась, что эта роль досталась ей в насмешку над ее добродетелями, поскольку принадлежала она к числу тех целомудренных особ, которых не так много было при английском королевском дворе.
      Тем не менее противиться желанию Монмута она не могла – слишком уж тот настаивал на ее участии в предстоящем балете. Разумеется, она прекрасно знала причину этой настойчивости: в прошлом она не раз отвергала его домогательства, и теперь он решил отыграться на ней.
      И вот, в один из тех дней, когда она молила Бога заступиться за нее и не допустить осмеяния ее девической чести, в апартаменты королевской камеристки ворвалась взволнованная Генриетта Вентворт – бойкая и очень красивая девушка, недавно подружившаяся с Маргаритой.
      – Ну, Маргарита, как дела? Снова на коленях? Сегодня-то о чем плачешь?
      Маргарита встала на ноги.
      – Мне поручено играть Диану. Генриетта рассмеялась.
      – Не вижу повода для слез. Мне, например, предложили роль Юпитера – дерзкого любовника. Того самого, что изнасиловал нимфу Каллисту. Но это – у Овидия, а наш поэт Кроуни решил завершить спектакль по-другому. На его беду Каллисту должна играть принцесса Мария, и Кроуни из страха навлечь на себя гнев герцога Йоркского решил, что в конце балета принцесса благополучно убежит от Юпитера, то есть – от меня.
      – Я бы с радостью отказалась от участия в этом представлении.
      – Ты бы отказалась? Маргарита, дорогая! Немало девушек отдали бы все на свете, лишь бы получить привилегию, которой тебя удостоил герцог Монмут.
      – Хороша привилегия – грешить!
      – Дорогая, опомнись! Какой же грех в танцах и стихах?
      – Плотский грех, плотский. Именно так мне все это представляется.
      – Маргарита, тебе нужно было родиться лет на двадцать раньше. Жизнь нашего двора – не для тебя. Вот правление Оливера Кромвеля – оно пришлось бы тебе по вкусу.
      – В таком случае, почему от меня требуют участия в придворных интригах?
      – Думаю, только по одной причине. Видишь ли, дорогая, при всей своей излишней серьезности ты очень даже недурна собой. Потому-то и роль Дианы написана специально для тебя.
      – Вчера я сказала герцогу, что не желаю играть эту роль.
      – И что он ответил?
      – Отклонил мою просьбу. По-моему, вообще не принял во внимание мои слова.
      Генриетта ненадолго задумалась, затем тяжело вздохнула.
      – Герцог Монмут всегда добивается того, что ему нужно, – медленно произнесла она.
      – Не всегда, – усмехнулась Маргарита. – А я, кроме всего прочего, не могу играть эту роль, потому что у меня нет таких роскошных драгоценностей, которыми будут увешаны остальные танцоры. Милорду Монмуту не мешало бы навести справки о моем состоянии. А раз он не удосужился расспросить моих родителей, то на роль Дианы ему придется подыскать какую-нибудь другую девушку. По-твоему, я не права?
      Генриетта не ответила. Она смотрела в окно и думала о чем-то своем.
 
      Карл пригласил к себе брата. Когда тот пришел, король немного помешкал, а затем сказал, что вынужден принять решение, с необходимостью которого Яков не сможет не согласиться.
      – Брат мой, с тех пор как ты вступил в брак с католичкой, народ Англии перестал относиться к тебе с прежним уважением. Твоя приверженность к римской церкви теперь ни у кого не вызывает сомнений – а многие даже говорят, что ты и своих детей воспитываешь в духе католического вероучения.
      – Но ведь это неправда!
      – Возможно, возможно, брат мой. Но уже пошли толки, и мы не можем не считаться с этим неприятным обстоятельством. Придется мне самому заняться образованием твоих девочек – увы, другого выхода я не вижу.
      – Ваше Величество, это – мои дочери.
      – Яков, ты ведь знаешь, что если у нас с тобой не будет сыновей, Мария может стать королевой, а после нее наступит черед Анны. Вот почему народ желает, чтобы твои дети были переданы в руки верного последователя реформаторской церкви. Тут мы ничего не можем поделать, брат мой. Прошу тебя, прояви мудрость и покорись воле моих подданных. Со своей стороны я заверяю тебя, что ты сможешь видеть девочек в любое удобное для тебя время. Практически мы просто назначим им другого опекуна.
      – Кого именно?
      – Комптона, епископа Лондонского.
      – Терпеть не могу этого фанатика.
      – Потому что он ярый поборник протестантства? Но потому-то я и остановил на нем свой выбор. Народ будет доволен, а это главное.
      – При чем здесь народ? Повторяю: дети – мои.
      – Брат мой, корона монарха – это не только закон наследования, но и волеизъявление наших подданных. Словом, если у тебя нет склонности к скитальческой жизни, почаще прислушивайся к мнению простых людей. У меня все, можешь идти.
      Яков молча вышел из комнаты. Спорить было бесполезно: его детям предстояло получать воспитание у человека, которого он презирал. Но что он мог поделать?
 
      Елизавета Вилльерс злилась: в предстоящем спектакле для нее не нашлось ни одной роли – в отличие от этой выскочки, Сары Дженнингс.
      – Как ты думаешь, почему Джон Кроуни написал роль специально для тебя? – спросила она у Марии.
      – Джемми говорит – чтобы был повод представить меня ко двору.
      Елизавета фыркнула.
      – Он написал ее для того, чтобы заручиться твоей благосклонностью – на тот случай, если ты станешь королевой. В жизни не видела таких подхалимов, как Кроуни.
      – Чепуха, – сказала Анна Трелони. – Во многих спектаклях есть роли, написанные не для кого угодно, а для определенных актеров. Почему леди Мария не может быть удостоена такой чести?
      – Потому что такие роли пишутся для кого угодно, но не для особ королевской крови.
      Сара отвернулась. Было ясно, что она рассчитывает пленить публику своим выступлением, и надеется, что рано или поздно кто-нибудь напишет балет специально для нее, неподражаемой танцовщицы Сары Дженнингс.
      Остальные девочки рассмеялись и заговорили на другую тему: о предстоящей поездке в Уайтхолл. Сара сказала, что их ждут великие перемены; и даже Елизавета Вилльерс, отчасти присмиревшая с появлением Сары, не могла не согласиться с ней. Дело в том, что недавно у Елизаветы состоялся разговор с матерью. Леди Франциска напомнила дочери, что девочки семьи Вилльерсов могут не присутствовать на балете, но в то же время не должны забывать, что любые перемены в жизни юных принцесс неминуемо повлияют на судьбу Елизаветы и Екатерины.
      Понимая правоту матери, Елизавета решила по мере возможности не противоречить Марии и ее подругам: по мере возможности – потому что в душе по-прежнему недолюбливала дочерей герцога Йоркского.
 
      Поездка в Уайтхолл уже сама по себе оказалась незабываемым событием. Всюду, вдоль всей дороги стояли толпы людей, радостными криками приветствовавших их небольшую кавалькаду, – каждый человек знал, что воспитывать дочерей герцога Йоркского король поручил епископу Лондонскому. Никто не задавался вопросом о том, насколько этот епископ годится в учителя и, вообще, разбирается ли в каких-нибудь науках; важнее оказалось то, что он был протестантом – а значит, мог оградить девочек от дурного влияния их отца.
      Более того, факт передачи принцесс в руки ярого поборника протестантской церкви должен был свидетельствовать в пользу самого Карла: едва ли он стал бы воспитывать племянниц в духе истинной веры, если бы и в самом деле придерживался католических убеждений, как говорили о нем бессовестные клеветники и злопыхатели.
      При дворе принцесс встретили радушно. Все старались как-нибудь угодить им, показать заинтересованность в их судьбе – и отец, и мачеха, и тихая, застенчивая королева, и Джемми, даже сам король, их остроумный, обаятельный дядя Карл.
      Мария, одетая в украшенное блестками платье, в котором должна была выступать на сцене, волновалась и одновременно чувствовала себя самой счастливой девочкой на свете. Ей очень хотелось произвести хорошее впечатление на придворных, и она старалась не подвести отца, возлагавшего большие надежды на ее успех в балете и, следовательно – в высшем обществе. Когда она поделилась своими опасениями с Джемми, тот от души рассмеялся.
      – Ах, моя чудесная кузина! – воскликнул он. – Ты так хороша собой, что мой отец и его двор простят тебе любые огрехи, которые ты допустишь в своем выступлении. Впрочем, я уверен – на сцене ты будешь великолепна.
      Он чмокнул ее в щеку, и она подумала: «Я не смогу провалиться, не посмею разочаровать моего милого Джемми».
      Анна не ведала подобных переживаний. Она знала – если танец ей не удастся, об этом скоро забудут. Так говорила Сара Дженнингс, а Сара еще ни разу не ошибалась. Что касается самой Сары, то она была исполнена решимости покорить публику, выступив в роли Меркурия, и Анна не сомневалась – так оно и будет.
      Когда они готовились к выходу на сцену, к ним подошли Маргарита Бладж и Генриетта Вентворт. Последняя, в отличие от первой, была настроена восторженно.
      Мария попыталась успокоить расстроенную камеристку королевы.
      – Дорогая Маргарита, послушай меня, – сказала она, – вы выглядите просто великолепно. Уверена, вы будете самой лучшей Дианой из всех, какие только появлялись в театре. И платье у вас превосходное. Я никогда не видела таких замечательных украшений.
      – Они-то и расстраивают меня, – вздохнула Маргарита. – Своих бриллиантов у меня нет, а эти мне одолжила герцогиня Саффолкская – только на одно выступление.
      – Они ей идут, правда? – спросила Генриетта.
      – Очень идут, – сказала Мария. – Думаю, зрители засмотрятся на них.
      Маргарита задрожала.
      – Ах, ну хватит же наконец! – в сердцах воскликнула Генриетта. – В танцах нет ничего дурного.
      – Все равно, я предпочла бы не выступать, – сказала Маргарита.
      – Вот ведь какая глупая! – всплеснула руками Генриетта. – Ей предложили танцевать перед самим королем, дали украшения – а она все недовольна. Леди Мария, хоть вы вразумите ее – велите, чтобы не куксилась.
      – Мне очень жаль, но я не знаю, что нужно говорить в подобных случаях, – сочувственным тоном произнесла Мария.
      – Вы очень добры, Ваша Светлость.
      – О Господи! – вспыхнула Генриетта. – Не могла даже улыбнуться – хотя бы в благодарность леди Марии, сделавшей тебе столько комплиментов. Между прочим, весь этот балет задуман ради нее.
      – Право, мне очень неловко, – пробормотала Мария. – Боюсь, здесь слишком многое будет зависеть от меня.
      – Не вижу повода для подобных опасений, – сказала Генриетта. – Кто-кто, а уж Джемми-то позаботится и о вас, и о нашем общем успехе.
      – Ах, я ему так признательна!..
      – Как и все мы, – подхватила Генриетта.
      В эту минуту в комнату вошла еще одна молодая придворная дама.
      – Нужна какая-нибудь помощь? – осведомилась она.
      – Спасибо, Франциска. У нас уже все готово, – ответила Генриетта.
      Заметив принцесс, служанка королевы Франциска Эпсли почтительно поклонилась. У Марии даже захватило дух от неожиданности: она еще никогда не видела таких красивых девушек. Ей захотелось внимательней рассмотреть эти прекрасные черные глаза с длинными, словно бархатными ресницами, роскошные вьющиеся волосы и стройную фигуру вошедшей служанки.
      – Миледи, – торжественным тоном произнесла Генриетта, – разрешите представить вам Франциску Эпсли.
      Мария выдохнула:
      – Очень рада нашему знакомству. Надеюсь, мы будем часто видеться, Франциска.
      – Сочту за честь служить вам, – ответила девушка.
      Они улыбнулись – каждая из них признавала красоту и обаяние другой; обе хотели, чтобы новое знакомство переросло в дружбу.
      – Маргарите ничем не угодишь, – сказала Генриетта. – Она жалуется на то, что ей дали лучшую роль в спектакле и осыпали несметным количеством бриллиантов.
      В ответ Маргарита что-то пролепетала, но ни Мария, ни Франциска не расслышали ее слов. Они по-прежнему разглядывали друг друга.
 
      Выйдя на сцену, Мария испугалась. Зрители благожелательно аплодировали; в первом ряду сидели ее дядя и отец. Герцог был с ней предупредителен, ласков, и она хотела бы любить его так же, как он любил ее. Временами так оно и было, но она все равно не могла забыть слухов о его любовницах. Она не знала, какие именно отношения связывали его с этими женщинами, доставлявшими столько беспокойств ее матери, – а потому пыталась вообразить их. В такие минуты ее посещали какие-то смутные, ужасные видения; она пыталась избавиться от них, но ее мысли сами собой вторгались в запретную сферу.
      Затем она увидела Франциску Эпсли. Их взгляды встретились, и Франциска ободряюще улыбнулась.
      Она желает мне успеха, подумала Мария. Если я провалюсь, она очень расстроится.
      В эту минуту она решила танцевать так, как еще никогда не танцевала, – доказать зрителям, что они не ошиблись в ней.
      Заиграла музыка, а ноги Марии словно приросли к полу; к счастью, она услышала шепот Джемми, доносившийся из-за кулис:
      – Ну, давай, кузина! Давай – это всего лишь игра.
      И вот, благодаря присутствию Джемми, Франциски Эпсли и герцога Йоркского, выступление вдруг превратилось в такую же забаву, какой в свое время были уроки мистера Беттертона. Она начала танцевать – и танцевала легко и свободно.
      Чуть позже она порадовалась за Маргариту Бладж. В своем сверкающем платье, та была великолепна – настоящая богиня Диана. Вот кого ждет успех, подумала Мария.
      Сара хотела, чтобы ее заметили, а потому все время находилась на самом краю сцены, ближе к зрителям; что касается Анны, то она танцевала с небрежностью, умилявшей всех, кто ее видел.
      Когда закончилось финальное действие, все поняли: балет удался на славу. Король был доволен. Двор единодушно приветствовал его племянниц.
      Яков чуть не прослезился от радости: ничто не доставило бы ему большего удовольствия, чем успех его дочерей. Король поднялся на сцену, чтобы поздравить мистера Кроуни, своих племянниц и всех танцоров, участвовавших в постановке.
      Вернувшись в гримерную, Мария застала в ней безутешно плачущую Маргариту.
      – Когда балет начался, оно было у меня на шее. Где же я могла потерять его?
      Выяснилось, что у Маргариты пропало бриллиантовое ожерелье, которое дала ей леди Саффолк. Мария ужаснулась.
      – А на сцене их нет?
      – Я уже и за кулисами все обыскала. О, леди Мария, что мне делать? Они стоят восемьдесят фунтов стерлингов – страшно вспомнить, с каким трудом я выпросила их на один вечер. Ох, видно, Господь решил наказать меня. Я ведь знала – это грех.
      Мария не знала, что сказать. Она прекрасно понимала состояние девушки, против своей воли одолжившей очень дорогие украшения, а затем потерявшей их.
      – Теперь мне ни одной безделушки не доверят – никогда! – всхлипнула Маргарита.
      – Нужно еще раз все обыскать – может быть, оно куда-нибудь закатилось.
      – Мои служанки уже везде посмотрели. И я тоже. Его нигде нет – нигде, как в воду кануло. Ах, что я теперь скажу леди Саффолк?
      – А ты уверена, что вы смотрели везде, куда бы оно могло упасть?
      – Да… кажется, да.
      – Я сама все осмотрю. У меня зоркие глаза – а ожерелье не из маленьких, да еще должно сверкать на свету. Если оно не рассыпалось, я найду его.
      – Боюсь, кто-то его уже нашел и решил оставить у себя.
      – Ладно, оставайся здесь. Если на сцене его нет, я обращусь за помощью к моему отцу.
      – Леди Саффолк не простит мне этой пропажи. Мне нужно будет возместить его стоимость – а как?
      Мария вернулась на сцену и внимательно осмотрела весь ее дощатый настил – ожерелья нигде не было. Тогда ей пришло в голову, что Маргарита могла зайти в одну из комнат за кулисами, а потом забыть об этом. Принцесса решила и туда заглянуть.
      Ничего не найдя в первой комнате, она направилась в другую. В ней было темно, только лунный свет падал из окна. Мария заколебалась. Можно ли что-нибудь разглядеть в этом полумраке? Но ведь бриллианты должны сверкать даже при луне – значит, нужно попробовать. Она переступила порог и почти сразу услышала какой-то шорох, доносившийся из угла. Очевидно, в этой комнате она была не одна.
      Мария уже хотела сказать, что ищет бриллианты, пропавшие у Маргариты Бладж, и тут разглядела две человеческие фигуры, лежавшие на полу. Она узнала их – это были Джемми и Генриетта Вентворт, и Мария поняла, чем они здесь занимались.
      Постояв несколько секунд, она опрометью выбежала из комнаты.
      Джемми и Генриетта! А Джемми – женат!
      Увиденное потрясло и ужаснуло ее; но было и какое-то чувство, которого она еще никогда не испытывала. Она не могла определить его – только знала, что ее милый Джемми изменил своей супруге.
      Мария снова очутилась на сцене. Едва ли сейчас стоило здесь появляться – зрительный зал был все еще переполнен, ее могли увидеть.
      – Что-то случилось, миледи?
      Мария оглянулась и увидела Франциску Эпсли.
      – А… это ты, – запинаясь, пробормотала Мария.
      – Вы чем-то расстроены, миледи?
      – Да… немного…
      – Чем я могу вам помочь?
      – Нет… не знаю, кто мне теперь поможет.
      – Если вы пожелаете довериться мне, то я…
      – Да, пожалуй, на тебя можно положиться.
      Франциска взяла Марию за руку и отвела в комнату – похожую на ту, в которой Мария застала Джемми и Генриетту, но расположенную в другом коридоре и освещенную несколькими свечами в канделябрах.
      – Ну вот, присаживайтесь.
      Они сели на кушетку, и Мария положила голову на плечо Франциски.
      – Не знаю, как и сказать-то об этом, – вздохнула она. – Это… отвратительно. А ведь он казался мне таким милым!
      – Кажется, я понимаю, в чем дело.
      – Да? Верно, ты очень проницательна. Франциска улыбнулась.
      – Неудивительно, я старше вас.
      – Мне уже одиннадцать лет, – сказала Мария.
      – А мне на девять больше.
      – Ты очень красивая. Франциска рассмеялась.
      – Полагаю, у вас нет ни малейшей причины завидовать мне.
      – Это тебе только кажется, – смутилась Мария, – когда я тебя увидела, я подумала, что еще не встречала таких красивых, как ты.
      – Ну, при дворе вы встретите много красивых мужчин и женщин.
      – Возможно, – сказала Мария. – Но все равно мне очень приятно разговаривать с тобой. Знаешь?.. Даже то, что я там видела… для меня это уже не имеет такого большого значения, как в ту минуту…
      – Да, полагаю, это и в самом деле не имеет большого значения.
      – Не совсем так… Вот когда подобное происходит с человеком, которого ты любишь, тогда все это становится очень важно… а ведь я любила его!
      Франциска положила руку на плечо принцессы.
      – Не думайте об этом. Забудьте – будто ничего и не было.
      – Ты права, после встречи с тобой это уже не важно. Ах, Франциска, мне все в тебе нравится – даже имя. Знаешь что… давай говорить о чем-нибудь, я хочу поскорей забыть то, что видела в той комнате. Ты меня понимаешь?
      – Понимаю, миледи, – сказала Франциска. – Давайте поговорим о балете. Вы танцевали великолепно, и ваша роль держала все действие. Диана тоже была очаровательна.
      – Ох, хорошо, что ты мне напомнила! Я ведь и в комнату зашла, потому что искала… – Мария выпрямилась и повернулась к Франциске. – Послушай, может быть, ты мне поможешь. Маргарита Бладж потеряла бриллианты, которые ей одолжила леди Саффолк. Бедная, она просто в ужасе – боится, что ей придется возмещать их стоимость, а у нее нет денег.
      – Не переживайте, миледи. Отыщутся ее драгоценности.
      – А если нет? Несчастная Маргарита – от горя она сама не своя. Она и танцевать-то не хотела, потому что балет ей кажется греховным занятием, а ее все-таки заставили – и, считай, заодно вынудили одолжить эти бриллианты. Вот ведь какая беда!
      Франциска внимательно посмотрела на свою новую подругу.
      – С вашим отцом вы не говорили? – спросила она. – Он мог бы помочь.
      – Ты думаешь?
      – Уверена, если вы обратитесь к нему, он не откажет в помощи – ему захочется сделать вам приятное.
      – А ведь ты права, Франциска. Ах, какая ты умница! Немедленно идем к нему.
      – Вы желаете, чтобы я пошла с вами?
      – Разумеется! Кроме всего прочего, я хочу познакомить его с моей новой подругой. Увидишь, он тебе обрадуется не меньше, чем я.
      Франциска улыбнулась.
      – Ну, на этот счет я придерживаюсь иного мнения, – сказала она.
      – И очень даже ошибаешься! Мой отец желает мне счастья. Он любит меня, и я тоже…
      Мария вдруг осеклась, а затем нахмурилась. Да, она любит его – вот только бы избавиться от этих назойливых мыслей… о нем и о том, что она видела в комнате, где прятались Джемми и Генриетта.
      Все это было невыносимо отвратительно, и она вновь – уже в который раз! – решила не думать ни об отце, ни о Джемми. Да, теперь у нее есть подруга, и их отношения никогда не будут омрачены чем-то позорным и оскорбительным для нее.
      – Пошли, поищем моего отца, – сказала она. – Нужно выручать нашу бедную Маргариту.
      Герцога Йоркского они застали с какой-то незнакомой миловидной женщиной. Увидев дочь, он отвернулся от своей собеседницы.
      – Дорогая, что случилось? – спросил он.
      – Папа, нам нужно поговорить. Франциска думает, что ты сможешь нам помочь.
      Яков с улыбкой взглянул на молодую служанку королевы, которую и раньше встречал при дворе. Франциска поклонилась и молча повела их к выходу из зала.
      – Ну, так что же все-таки стряслось? – повторил он свой вопрос, когда они очутились в той же самой комнате, где Мария только что разговаривала с Франциской.