Вернувшись из Англии, Вильгельм почти два года поддерживал дружеские отношения со своими дядями – впрочем, держать камень за пазухой тоже научился. Его злейший враг Луи Четырнадцатый предлагал установить в Голландии французский протекторат – предложение, которое Вильгельм не желал принимать ни при каких условиях. Испания была союзницей, но не из надежных, поэтому все надежды Вильгельм возлагал на Англию.
      Был у него друг, с которым он мог безбоязненно обсуждать свои проблемы, – Вильгельм Бентинк, в чем-то напоминавший его самого, а потому быстро сошедшийся с ним. Сверстник и тезка, Бентинк привлекал Вильгельма Оранского такими присущими им обоим качествами, как рассудительность, серьезность, целеустремленность; однако существовало между ними и одно важное различие. Вильгельм Бентинк был менее прямолинеен – его дипломатические способности порой вызывали зависть родовитого голландского принца. Впрочем, именно эту черту своего друга последний ценил превыше всего: во многих случаях она восполняла его собственные недостатки, помогала решить сложные проблемы, то и дело возникавшие перед ним.
      Бентинк часто гостил в замке принца – был он здесь и в тот день тысяча шестьсот семьдесят второго года, когда из Лондона сообщили о возможности англо-французского пакта, направленного против их страны.
      – Предатели! – воскликнул Вильгельм. – Вот они, мои родственнички! Сдается мне, скоро у них не останется даже простых дружеских чувств к их племяннику.
      – Можете не сомневаться, если это будет им выгодно – не останется.
      – Они хотят затеять бессмысленную бойню!
      – Не совсем бессмысленную, учитывая их намерение покорить нас. Я всегда подозревал, что Карл ведет секретные переговоры с Луи.
      – Ненавижу французов. Я бы и Карла возненавидел – да только после нашей встречи почему-то не могу держать зла на него.
      – Полагаю, на свете найдется немало людей, отзывающихся о нем в подобном духе. Между прочим, это обязывает нас быть особенно бдительными.
      Вильгельм сжал кулаки.
      – Что же делать, Бентинк? Что будет с нашей бедной Голландией? Ах, вот если бы мне дали все права и полномочия, положенные штатгальтеру…
      – Увы, братья де Витте этого не допустят, Ваше Высочество. Они слишком дорожат властью и сделают все возможное, чтобы не передать ее вам.
      – Голландской республике необходим руководитель – один, но полноправный. Неужели эти люди не понимают, что стране я нужен не меньше, чем в свое время она нуждалась в моем прадеде?
      – Полагаю, простые люди это прекрасно понимают, Ваше Высочество.
      – Так почему же они позволяют братьям де Витте решать их судьбы? Кто они такие, эти де Витте? Где их корни, где традиции? Черт побери! Надвигается война, а Голландией правят какие-то людишки без роду без племени. Когда же Господь избавит нас от них?
      – Они очень сильны… хотя это только до поры до времени. Со двора донесся стук копыт, и Бентинк подошел к окну, чтобы взглянуть на приехавшего.
      Долго гадать им не пришлось. В замок прибыл гонец с почтой для Вильгельма.
      Когда гонец уехал, Вильгельм прочитал переданное ему письмо; затем поднял глаза на друга.
      – Это от де Витте, – сказал он. – Кажется, терпение народа на исходе. Корнелиуса и Яна обвиняют в том, что они обрекают страну на поражение в войне, – неудивительно, у Луи в пять раз больше сил, чем у нас… Вот они и боятся за свою жизнь. Им угрожают, Бентинк.
      – Пробил ваш час, Ваше Высочество. Вильгельм кивнул.
      – Они просят меня приехать. Странно, Бентинк… стоило случиться катастрофе, как они тут же вспомнили обо мне.
      – Что им нужно?
      Вильгельм посмотрел на бумагу, которую все еще держал в руках.
      – Перед их домом собрались толпы горожан. Велят им выйти. Голландский народ тяжел на подъем, Бентинк, но когда он собирается совершить то, что ему кажется правосудием, он совершит его, будьте уверены. Вот почему братья де Витте так перепугались. Они просят меня приехать и обещают восстановить в правах. Думают, что я смогу усмирить толпу. Они правы, друг мой. Достаточно мне проехать по улицам Гааги – и народ разойдется по домам. Там говорят, что меня заперли в замке и не пускают в город.
      – Так вы едете?
      Вильгельм медленно покачал головой.
      – Нет, Бентинк, – сказал он. – Сейчас – нет.
 
      Толпа распалялась с каждой минутой. Горожане кричали, перебивая друг друга:
      – Вот что происходит, когда страной правят два человека! Кто такие, эти де Витте? Они похитили у нас нашего принца, присвоили его титулы – но какой от этого прок? Даже властью распорядиться не могут, выскочки безродные!
      – Да здравствует принц Оранский! Вот кто смог бы повести нас к победе! Но где он? Куда его дели, а? То-то и оно, эти правители самозванные уже давно строят козни против него. Так не дадим же в обиду нашего принца!
      Чем чаще упоминали Вильгельма, тем больше ненависти в них вызывали два человека, поделившие его положение и власть. Мужчины то и дело поправляли кинжалы, висевшие у них на поясах. Многие пришли с топорами, некоторые принесли колья. И все ждали появления братьев де Витте. Те не могли целую вечность отсиживаться в своем доме.
      Впрочем, хозяева этого дома вовсе и не желали понапрасну испытывать терпение толпы. Когда стало ясно, что принц Оранский не намеревается приезжать в Гаагу, они сообразили, что им предстоит сделать.
      Ян и его младший брат Корнелиус поняли друг друга без слов. Все их дела и поступки были совершены ради Голландии; они оба любили свою родину и верили, что она сможет обойтись без правителя, имеющего право на власть лишь постольку, поскольку до него страной правил его отец.
      – Ты готов, Корнелиус? – спросил Ян.
      – Готов, брат, – ответил тот.
      Они вышли на улицу. Их узнали, закричали еще громче.
      – Вот они! Вот они!
      – Братья де Витте!
      – Парни, так чего же мы ждем?
      И толпа с ревом набросилась на них.
 
      В Гаагу Вильгельм приехал взбудораженный, опьяненный восторгом. Наконец-то сбылась мечта его жизни!
      Страна была в его власти – оставалось лишь объявить войну врагам. Он стал штатгальтером Голландии, командующим армией и адмиралом флота. И все это произошло без малейших усилий с его стороны, всего лишь благодаря ошибке эти двоих людей – неплохих, это он признавал, – недооценивших народную традицию и растерзанных разъяренной толпой.
      Бентинк сказал:
      – Мы тоже просчитались, не подготовились к случившемуся.
      – Как бы то ни было, я получил власть, – заметил Вильгельм.
      – Кое-кто будет говорить, что вы могли спасти братьев де Витте.
      – Да, мог бы – и получил бы от них все, что имею сейчас. Но где была гарантия того, что в один прекрасный день они не пожелали бы вновь лишить меня всех моих прав? Не подумайте, что я одобряю расправу над ними, нет… но, признаться, без них мне как-то легче дышится.
      – Надеюсь, с другими вы не будете настолько искренни.
      – Разумеется, не буду – да разве когда-нибудь я позволял себе говорить лишнее? Моего великого прадеда прозвали Вильгельмом Молчуном. Вероятно, в числе прочих достоинств я унаследовал от него умение держать язык за зубами.
      Позже он обратился к народу с воззванием.
      Настали суровые времена, сказал он, и у него нет мягких выражений, которыми можно было бы ублажить его подданных. Да, бывшие друзья подвели их, но зато теперь они знают, кто их враги, и могут доверить свое будущее ему, принцу Оранскому.
      – Я поведу вас в бой за счастье Голландии, – заключил он, – и, если придется, отдам жизнь за вас и ваших детей!
      Страна обезумела от восторга. Голландцы не сомневались: Вильгельм Оранский принесет им победу. Они верили ему, как их предки верили другому Вильгельму, его прадеду.
      Народ Голландии не разочаровался в своем новом правителе. Вильгельм показал себя человеком целеустремленным, и его единственной целью была свобода и независимость их родины. Вот почему он провозгласил поход на всех ее явных и тайных врагов.
      Через несколько месяцев войны Англия стала проявлять первые признаки миролюбия. Карл и Яков были вынуждены признать, что молодой человек, некогда возглавивший штурм апартаментов королевской служанки, мог демонстрировать такой же энтузиазм и теперь, но уже в гораздо более важных сферах английского влияния.
      Заключив мир с Англией, Вильгельм заручился поддержкой своих испанских союзников и перенес боевые действия во Францию, в результате чего Карлу, вступившему в тайный союз с Луи, пришлось искать путь к достижению всеобъемлющей мирной договоренности. При Вильгельме маленькая Голландия стала крепкой державой, а Луи устал от этой затянувшейся войны, но не мог заявить об этом во весь голос – потому-то и привлек Карла к осуществлению своих желаний.
      Замысел Карла был прост: предложить принцу Оранскому руку принцессы Марии. Когда Оранский почти три года назад приезжал в Англию, он явно рассчитывал на такой союз. Теперь, удовлетворив его давнюю просьбу, Карл убил бы сразу двух зайцев. Во-первых, выполнил бы свои обязательства перед Луи, а во-вторых, накрепко привязал бы к себе принца, который за это время успел зарекомендовать себя правителем, наделенным отнюдь не только герольдическими данными.
      Было и еще одно соображение, склонявшее Карла возобновить переговоры о браке между племянником и племянницей.
      Его брат Яков, начиная со дня своей второй свадьбы, становился все менее популярен. Где бы он ни появлялся, его всюду сопровождали крики: «Мы против Папы! Долой папскую религию!» Глупец! – ругал его Карл. Не мог оставить при себе свои католические убеждения. Тем не менее Яков был его братом, а это значило, что Карл не мог не тревожиться за судьбу герцога Йоркского и не предотвратить дальнейшие последствия его глупости.
      Несчастья посыпались на Якова с тех пор, как он женился на католичке, размышлял король, так почему же не поправить положение, выдав его дочь за протестанта?
 
      Получив известие о решении Карла, Вильгельм рассмеялся. Затем позвал Бентинка и рассказал о случившемся.
      – Так-то, друг мой. Брачный союз с Англией. Признаться, три года назад я мечтал о таком предложении. Принцессу Марию я видел, в общем она производит благоприятное впечатление. Бот только воспитана без подобающей строгости – говорят, ей даже позволили обучиться танцам и игре на сцене.
      – Она может стать королевой Англии. Вы учитываете это обстоятельство, Ваше Высочество?
      – Учитываю… хотя это не обстоятельство, а всего лишь вероятность. – Тонкие губы Вильгельма изобразили нечто похожее на улыбку. – Нет, для брака я еще не созрел. И вовсе не хочу, чтобы мои дяди думали, будто могут давать обещания в обмен на мою дружбу. Не забывайте, Бентинк, ведь они объявили нам войну – что касается меня, то я всегда буду об этом помнить.
      Чуть позже Вильгельм написал королю Англии: «Увы, превратности судьбы не позволяют мне думать о женитьбе».
      Поставив точку, он злорадно ухмыльнулся – попытался представить, какое впечатление эти слова произведут на его дядей.
      Карл расхохотался.
      – О! Наш племянник решил поиграть в великого полководца! Что ж, видимо, нам придется считаться с его самомнением – в какой-то мере он прав. Но мы все равно женим его на Марии. Всему свое время, никуда он не денется.
      Герцог Йоркский был настроен менее добродушно. Ах, этот недоделанный зазнайка! Отвергнуть руку его любимой дочери! Мало того – пренебречь Англией, ибо в один прекрасный день Мария могла стать английской королевой.
      – Ненавижу этого выскочку, – сказал он. – И никогда не прощу оскорбления, которое он нанес Марии.
      Карл пожал плечами. Он уже решил – рано или поздно, брак состоится. А если так, то к чему же лишние страсти?
 
      Судьба Вильгельма складывалась куда как благополучно. Голландцы его любили – ценили за настойчивость и целеустремленность и уж во всяком случае не хотели, чтобы их правитель в чем-либо уподоблялся бесшабашному английскому монарху. На улицах его встречали с ликованием; никто не сомневался в том, что он приведет страну к победе.
      Вильгельм жил ради Голландии. У него было много планов на будущее; разбить всех врагов, принести народу богатство и процветание. Он знал, что родился править людьми. Для полного счастья ему, правда, требовалась супруга. Он хотел, чтобы голландцы поняли: после него у них будет другой Вильгельм Молчун, тоже со своим прозвищем, но не хуже предыдущего.
      Он зарекомендовал себя блестящим военачальником – человеком немногословным и мужественным. Он был героем нации.
      И вдруг страну облетела тревожная весть: принц Оранский лежит при смерти.
      Когда появились первые признаки болезни, он не поверил случившемуся; однако врачи, едва лишь взглянув на него, в ужасе отпрянули.
      В тот же день к нему пришел Бентинк.
      – Друг мой, – сказал принц, – отойдите от моей постели – заразитесь, не дай Бог. Знаете, что у меня нашли?
      – Оспу. Так говорят врачи. Принц закрыл глаза ладонью.
      – От этой болезни умерла моя мать.
      Бентинк внимательно посмотрел на матово-бледную руку принца. Он знал, что болезнь запущена – следовательно, шансов на выздоровление было немного. Бентинку уже дали знать о ликовании врагов Вильгельма.
      Он подошел к постели и встал на колени.
      Принц отнял руку от лица и медленно повернул к нему голову. Взгляд Вильгельма был мутным, почти невидящим.
      – Ступайте прочь, – тихо произнес он.
      – Я не покину вас до тех пор, пока вы будете нуждаться в моей помощи, – сказал Бентинк.
      Вильгельм поморщился – не потому что ему не понравились слова Бентинка. Болезнь развивалась слишком быстро, и он их просто не понял.
 
      В передней Бентинк застал врачей.
      – Его Высочество желает, чтобы я остался с ним.
      – Вы когда-нибудь болели оспой? Бентинк покачал головой.
      – В таком случае вы подвергаете себя огромной опасности.
      – Опасность нависла и над Голландией.
      – Ему вы не поможете, а себе навредите.
      – Принц пожелал, чтобы я остался.
      – Он и злейшему врагу не пожелал бы такой участи.
      – Может быть, – согласился Бентинк. – Но почему бы он не мог сделать исключение для лучшего друга?

* * *

      В Голландии готовились к худшему. На улицах Гааги люди говорили:
      – Он пришел к нам, как мечта, которой не суждено сбыться. Что-то теперь с нами будет? Неужели нами будут править французы? Французский король, слыхать, уже празднует смерть нашего принца. Как будто не знает, что он еще не умер!
      – Будем молиться за его выздоровление. Без принца Голландия пропадет.
      По всей стране люди выбегали из домов, едва заслышав стук копыт на проезжей дороге.
      – Ну?.. Какие новости?.. Как там наш принц?
      А в комнате больного Бентинк сидел возле постели своего друга и внимательно смотрел на его изможденное лицо. Он провел много бессонных ночей, но уходить из комнаты не собирался – видел первые признаки выздоровления.
      Когда врачи заметили, что такой безнадежный больной уже не сможет поправиться, он воскликнул:
      – Принц хочет жить, а это главное! Если уж он ставит себе какую-нибудь задачу, то всегда добивается своего – можете мне поверить.
 
      Вильгельм открыл глаза и посмотрел на Бентинка.
      – Все это время вы были со мной, – сказал он.
      – Да, Ваше Высочество. Но вы были без сознания и не могли знать об этом.
      – Я чувствовал ваше присутствие, Бентинк. И оно придавало мне силы. Знаете, я никогда не думал, что у меня будет такой верный друг.
      – У вас много друзей, Ваше Высочество.
      – Друзей принца Голландского, – усмехнулся Вильгельм. – Тех, кто поддерживает его, рассчитывая получить какое-либо вознаграждение. Нет, я думаю, человеку достаточно иметь одного друга – такого, как вы, Бентинк. Я никогда не забуду того, что вы сделали для меня.
      Больше он ничего не сказал – не любил открыто выражать свои чувства. Однако между ними появилась связь, которой не было прежде. И оба знали об этом.
 
      Затем настали тревожные времена. Голландия была слишком маленькой страной, а ее враги были слишком сильны. Никакая храбрость, никакая воинская доблесть не могли защитить ее от армий, численностью превосходящих все население этой страны. Испытания закалили волю Вильгельма, укрепили силу характера, дарованного природой. Ему стало казаться, что его выбрали править – но не одной только Голландией; что ему на роду написано, судьбой предопределено быть могущественным, великим монархом. Он никогда не забывал, какое видение посетило госпожу Тейнер, принимавшую роды у его матери. В Европе не утихали кровопролитные конфликты между католиками и протестантами, и он, верный последователь Кальвина, идеально подходил для роли предводителя протестантского движения. Он видел себя главой всех протестантов Европы; он горел желанием разбить оплоты католицизма и утвердить на европейской земле знамя истинной веры.
      Госпожа Тейнер предсказала ему три короны. Но какие? Может быть – английскую, шотландскую и ирландскую? Англию он всегда держал в поле зрения, поскольку ни король, ни его брат не имели наследников. Если бы у герцога Йоркского и в будущем не было сыновей, на трон вслед за отцом взошла бы Мария; а если бы Вильгельм женился на Марии, то и сам стал бы королем, поскольку по материнской линии относился к династии Стюартов.
      Когда ему предложили руку Марии, он сказал, что превратности судьбы не позволяют ему думать о браке, – но с тех пор времена переменились. Теперь, не заручившись поддержкой, Голландия запросто могла стать французским протекторатом, тогда как в союзе с Англией обезопасила бы себя от посягательств любого противника. Не поспешил ли он, столь бесцеремонно отреагировав на предложение о супружестве с Марией? Нет, он так не думал. Его ответ наверняка разозлил Якова, но ведь не Яков решал дела в английском королевстве. Вильгельму даже было бы на руку, если бы кое у кого сложилось впечатление, будто он не особенно торопится вступить в брак со старшей дочерью герцога Йоркского.
      Размышляя над возможностью альянса с Карлом, он не переставал вести боевые действия против Франции. Война шла с переменным успехом: ни одной стороне не удавалось одержать окончательную победу. Луи уже давно устал от этого бесплодного противостояния, а Карлу никак не удавалось договориться о полном мире.
      Наконец в Гаагу прибыли послы из Парижа. Вильгельм ждал их – знал настроение французского монарха и в душе был готов рассмотреть условия перемирия, которые тот мог предложить ему.
      Услышав, что вместо перемирия Луи предлагает ему заключить брак, Вильгельм опешил.
      На всякий случай он даже спросил, какую леди имеет в виду французский король.
      Свою любимую дочь, последовал ответ.
      Имени послы не назвали, но оно и не требовалось. Речь шла о красавице, известной всей Франции, – многие даже говорили, что ей достались лучшие достоинства ее матери, не менее известной красавицы Луизы де ля Вальер. Девушка и в самом деле была очень хороша собой.
      Вильгельм побледнел.
      – Возвращайтесь к своему королю, – холодно сказал он, – и передайте ему, что принцы Оранские не женятся на ублюдках.
      Пересказанный дословно, этот ответ привел в бешенство французского монарха. Луи Четырнадцатый любил свою незаконнорожденную дочь; выслушав послов, он поклялся, что никогда не забудет нанесенного ей оскорбления.
 
      Этот случай окончательно склонил Вильгельма к решению заключить брак с английской принцессой. Уязвленный предложением Луи, он не желал терять время и в тот же день вызвал к себе Бентинка.
      – У меня есть для вас поручение, которое я не могу доверить никому другому, – сказал он. – Прошу вас, как можно скорее отправляйтесь в Лондон. Там вы встретитесь с лордом-казначеем господином Денби, и он поможет вам начать переговоры о моей свадьбе. Я хочу жениться на старшей дочери герцога Йоркского.
      Они еще раз обсудили все преимущества и недостатки этого брака.
      – С учетом того обстоятельства, что у герцога и герцогини Йоркских нет сыновей, эта партия сулит заманчивые перспективы Вашему Высочеству, – сказал Бентинк.
      – Да, это шанс, который нельзя упустить, – согласился Вильгельм.
      Бентинк заметил, что женитьба на дочери герцога Йоркского будет выгодна в любом случае – даже если допустить, что Марии не удастся взойти на английский трон.
      Вильгельм и тут не мог не согласиться с ним.
      – Голландия изнемогает в борьбе с превосходящим противником, – сказал он. – Долго мы не продержимся, а наши испанские союзники того и гляди отвернутся от нас – увы, положиться на них нельзя. Поэтому без Англии мы не обойдемся, Бентинк. Корона… это вопрос будущего. – Его глаза вспыхнули. – Тут мы загадывать ничего не будем, со временем все и так встанет на свои места. А вот сейчас – сейчас мы заручимся поддержкой Англии… и Голландия будет спасена.
      Хорошо зная своего друга, Бентинк понял: тот не сомневается, что когда-нибудь английская корона будет принадлежать ему. Вильгельм верил в предопределение судьбы и собирался править не только Голландией, но еще и Англией, и Шотландией, и Ирландией.
      Столько времени проведя вместе с ним, Бентинк не мог не понимать его невысказанных мыслей. В Англию он уехал с надеждой на успех.
      Прошло немного времени, и Вильгельм Оранский получил приглашение нанести визит в Лондон, своему дяде королю Карлу Второму.

      Король с усмешкой посмотрел на лорда Денби, сидевшего по другую сторону стола. Не повезло бедняге, подумалось ему. Угодил в переделку, теперь раскаивается.
      – В сложившихся обстоятельствах, Ваше Величество, – сказал Денби, – брак с голландским принцем для нас весьма желателен.
      Карл кивнул.
      – Народ не в восторге от войны с Голландией, а брак, как известно, – лучшая гарантия мира.
      На какое-то время их глаза встретились. Слишком много они знали государственных секретов, о которых предпочитали не говорить вслух. В частности, именно Денби помогал вести секретные переговоры с Францией, которые кое-кому могли бы показаться позорными и уж во всяком случае повергли бы в изумление подданных короля, если бы вдруг стали им известны. Тем не менее вид у короля был самый беззаботный; он не сомневался в своей способности выпутаться из этой сложной ситуации, создавшейся из-за упорного нежелания парламента снабжать его нужным количеством денег.
      Денби – напротив, старался казаться спокойным, но не мог скрыть тревоги. В случае неудачи его крах был бы неминуем. Уже сейчас на улицах Лондона распевали куплеты, высмеивавшие незадачливого лорда-казначея. В Англии его ненавидели. Будь он хоть в сто раз менее грешен, чем его хозяин, главные обвинения все равно предъявили бы ему, а не Карлу. Тот мог всего лишь улыбнуться своей знаменитой улыбкой – добродушной, но в то же время циничной, – и подданные простили бы ему предательство, как прощали распутства. Не то что лорду Денби, тут дело приняло бы иной оборот. Своей малоромантичной внешностью он едва ли очаровал бы их – худой, бледный, не отличающийся хорошим здоровьем. А ведь народ сейчас был взвинчен, война никому не нравилась. Небось иначе король не вступил бы в переговоры о браке с протестантским принцем.
      – Хорошо, – сказал Карл, – высылайте гонцов к принцу Оранскому. Пусть все знают, что мы желаем положить конец бессмысленной войне с Голландией.
      – Ваше Величество, – нерешительным тоном произнес Денби, – герцог Йоркский не даст согласия на этот брак.
      – Так растолкуйте ему важность этого дела. Мне ли вас учить, Денби?
      – Ваше Величество, герцог Йоркский иногда не желает вникать в важность государственных дел. Боюсь, он вспомнит, что однажды вы пообещали ему не разлучать его с дочерьми, не заручившись предварительным согласием их отца.
      Карл задумался.
      – Верно, такое обещание я давал. Но, черт побери, он обязан согласиться!
      Денби потупился. Согласится, подумал он, или нет – брак все равно должен быть заключен. В противном случае он, Денби, обречен на такие же несчастья, какие несколько лет назад постигли графа Кларендонского. Да, непростое это занятие, служить королю Карлу Второму, человеку неглупому, но постоянно нуждающемуся в деньгах и не особенно щепетильному в средствах их добывания.
      Этот брак был необходим им обоим.
      Карл внимательно смотрел на своего приближенного. Он знал, о чем тот думает.
      – Денби, вы не хуже меня понимаете, какие проблемы стоят перед нами, – наконец вздохнул он. – У нас просто нет иного выхода. Итак, завтра я еду в Ньюмаркет…
 
      Яков с боем ворвался в покои брата.
      – Судя по твоему виду, ты проглотил язык, – спокойно произнес Карл, – а это значит, что мне вновь придется оказать тебе услугу и говорить вместо тебя. Вне всяких сомнений, ты виделся с Денби.
      – Этот брак…
      – Весьма желателен для Англии.
      – С этим голландцем!..
      – О да, чересчур пылкий любовник, в этом мы имели возможность убедиться. Но, брат мой, не держи на него зла, все-таки он наш племянник.
      – Я ее отец и никогда не дам согласия на этот брак. Карл вздохнул и с грустью посмотрел на брата.
      – Денби без моего ведома посмел…
      – Бедняга Денби, это его просчет. Признаю, у него есть недостатки… и даже очень много. Тем прискорбней, что мне приходится исправлять не только его ошибки.
      – Вы обещали, что мою дочь не отдадут замуж без моего согласия.
      – И, как всегда, опечален необходимостью нарушить свое слово.
      – Ваше Величество, мне кажется, что последние пятнадцать лет вы только и делаете, что пребываете в печали.
      – Боюсь, ты прав, Яков. Боюсь, ты прав… Мой дорогой брат, постарайся внять голосу разума. Этот брак необходим нам всем и тебе в первую очередь.
      – Мне? Да я терпеть не могу этого выскочку!
      – Яков, он наш плотью и кровью, и мы оба любили его мать. Ну, зануден немного – так кто же нынче без грехов? Разве тебе не говорили, что семьи должны жить вместе?
      Яков нетерпеливо замахал руками.
      – Ты тоже отнюдь не пользуешься уважением в народе, – продолжал Карл. – И, между прочим, из-за такого же упрямства. Уже давно мог бы понять настроение простых людей и отказаться от открытого пренебрежения к протестантским обычаям.
      – А сами-то вы?
      – Я сказал – открытого пренебрежения. Постарайся слушать, что тебе говорят. Так вот, если Мария выйдет за нашего кальвиниста, люди скажут: «Ага! Видать, наш герцог не совсем перешел на сторону Папы, раз позволил заключить этот брак». Ну? Теперь ты понял, почему он так необходим тебе?
      – Ваше Величество, вы всегда выступали за веротерпимость.
      – И проявлял ее больше, чем ожидали мои подданные. Тебе это известно, как никому другому.
      – Вы имеете в виду ваши секретные переговоры с Луи? Кстати, уж не они ли побуждают вас нарушить данное мне обещание?
      Карл усмехнулся.
      – Как я уже говорил, у меня нет никакого желания вновь пускаться в странствия по белому свету. Становиться палачом и вытягивать жилы из всякого, кто скажет слово против моей воли, я тоже не хочу. И в то же время я не могу чувствовать себя полноценным монархом, когда какие-то людишки залезают ко мне в карман и требуют отчета за каждый потраченный пенни. Тяжела королевская ноша, Яков, – особенно, в наше время. Я многое прощаю своим подданным, никому не лезу в душу, но почему-то никто не хочет понять, что мои религиозные убеждения это мое личное дело, касающееся только меня. Тем более – деньги, в приличном обществе о них вообще не говорят. Если я заключаю договор с королем какой-то страны, который дает мне то, в чем отказывает мой собственный парламент, – это тоже мое личное дело, Яков.
      – И по этой причине моя дочь должна выйти замуж за голландца?
      – Не только по этой, Яков. Причин много: моя глупость, твоя глупость, глупость всех, кто хочет вести войну вместо того, чтобы жить в мире… Смирись, брат мой, прошу тебя. Смирись – и мы посмотрим, что можно выудить из нашего голландского заморыша.
 
      Когда Вильгельм прибыл в Ньюмаркет, король встретил его радушно.
      – Давненько не виделись, племянник, давненько. Ну, теперь-то как твои любовные похождения? Надеюсь, все в порядке?
      – Прежде всего я бы хотел посмотреть на принцессу Марию, – осторожно ответил Вильгельм.
      Карл рассмеялся.
      – Уж не думаешь ли ты, что тебя попросят сделать предложение, не показав то, ради чего ты приехал? Не беспокойся, еще увидишь ее. Впрочем, заранее могу сказать, что более очаровательной девушки не сыщешь во всей Англии – а может быть, и в Голландии!
      Вильгельм даже не улыбнулся. Он подозревал, что в эпизоде со служанкой королевы какую-то роль сыграл и Карл, – и боялся, что его вновь захотят провести за нос.
      – Я был бы рад встретиться с ней.
      – Вот только обсудим кое-какие менее приятные вопросы – и пожалуйста, дорогой племянник. У нас в Англии самые сладкие блюда обычно подают на десерт, так не будем же нарушать традицию. Сейчас для нас важнее всего выработать условия мира. Поэтому давай-ка прямо здесь, в Ньюмаркете, проведем переговоры – глядишь, появится повод отпраздновать сразу два великих события.
      Вильгельм насупился. Затем проговорил, почти не разжимая губ:
      – Ваше Величество, условия мира я смогу обсуждать только после встречи с принцессой Марией.
      – Ах, племянник, ты же знаешь – делу время, потехе час. Не артачься, давай займемся делом.
      – Сожалею, но ничего не могу добавить к своим прежним словам, Ваше Величество.
      Карл со вздохом повернулся к свите.
      – Ну, что я говорил? Влюбчивый юноша, таких у нас нет.
 
      Леди Франциска Вилльерс внимательно посмотрела на Марию. Она любила эту девочку, хотя и не без облегчения думала о скором избавлении от забот, связанных с ее воспитанием. Особых беспокойств Мария ей не доставляла – разве что ее взаимоотношения с Франциской Эпсли вызывали некоторую тревогу.