Глава 2

Я делила каюту с молодой дочерью священника, которая следовала в Мельбурн, чтобы выйти там замуж. Это была восторженная и немного болтливая особа. Ее жених оставил Англию два года назад, чтобы устроить семейное гнездышко в Австралии. Теперь он владел там небольшой собственностью. Она везла с собой сундуки с одеждой и тканями, ибо «все должно быть подготовлено, как надо». К счастью, ей так хотелось говорить о себе, что мне она вообще поначалу не задавала никаких вопросов.

Она сообщила, что проезд стоит целых пятьдесят фунтов, но нам повезло, так как мы плыли первым классом, а пассажиры других двух классов должны были иметь с собой собственные ножи, вилки, ложки, кружки для питья, чашки с блюдцами, а также бутылки для воды. Ее жених очень настаивал, чтобы она плыла только первым классом. Это, конечно, настоящее приключение для молодой девушки — путешествовать Бог знает куда, да еще одной. Но тетя проводила ее до корабля, а жених встретит на месте.

Она узнала, что я еду со своим опекуном. Но, когда увидела Стирлинга, широко раскрыла глаза от изумления, по ее мнению, он был слишком молод для этого. С тех пор она стала смотреть на меня как-то странно. Другие пассажиры также поначалу удивились тому, что мы не брат и сестра, но потом перестали обращать на нас внимание.

Погода вскоре испортилась, и многие почти не покидали своих кают. Мы же со Стирлингом сидели на палубе, и он рассказывал мне об Австралии. Конечно, при всяком удобном случае упоминая о Линксе. Мне хотелось увидеть его даже сильнее, чем новую страну. С каждым днем мы со Стирлингом все больше узнавали друг друга. Похоже, я начала понимать его. Он вовсе не был грубым или равнодушным, скорее — прямым и откровенным, чем, кстати, очень гордился. Мне казалось, что Стирлинг был полной противоположностью Франклина Уэйкфилда, точно так же как я — Минты. Странно, но эти люди, которых я видела считанные минуты, так поразили меня, что я постоянно сравнивала их со всеми, кого встречала.

Многие пассажиры скучали на корабле, меня же интересовало все, но особенно — Стирлинг. Я не пряталась от ненастья в каюте, как другие, за что он считал меня хорошей морячкой. Мне это льстило. Вскоре я выяснила, что он не умеет прощать человеку его слабости. Любопытно, а какой представляет себе Стирлинг меня? Я уже знала, что он проводит много времени в седле. Когда мы жили в деревне, отец научил меня ездить верхом. Конечно, прогулки на коне по английским деревенским тропкам совсем не то, что скачки по диким австралийским степям, где то тут то там торчат всякие кустарники.

Я сказала об этом Стирлингу, но он поспешил меня успокоить.

— Все будет в порядке. Я подберу для вас лошадь.

Лошадь-джентльмена с прекрасными манерами, как у мистера Уэйкфилда, который произвел на вас такое впечатление. После этого…

— Нет, лучше мужественную лошадь, — предложила я, — мужественную, как Стирлинг Херрик.

Мы часто смеялись и спорили. Впрочем, Стирлинг нередко расходился во мнениях не только со мной, но и с нашими попутчиками. Он явно не нравился этим напыщенным джентльменам, зато многие дамы с готовностью улыбались ему.

Позднее я поняла, как много дало мне это путешествие, и, конечно же, пусть ненадолго, но оно заставило меня забыть о своем горе.

Жили мы на судне так: завтрак в салоне, долгое утро, ленч в двенадцать, тоска послеполуденного безделья, обед в четыре, на который пассажиры являлись в своих лучших туалетах. Во время обеда оркестр играл легкую музыку. Затем прогулки по палубам — до чаепития в семь.

В Гибралтаре мы встали на якорь. Утро было восхитительным. Как это замечательно — проехаться со Стирлингом в экипаже, разглядывая всякие достопримечательности — Иногда, — сказала я, — мне хочется, чтобы путешествие совсем не кончалось. Стирлинг сделал гримасу.

— Или, представьте, мы опоздали на судно, — предложила я. — Сами построили корабль и отправились на нем в кругосветное плавание.

— Что за сумасшедшие идеи приходят вам в голову! — насмешливо отвечал Стирлинг.

Как непохож он был на моего отца! Уж тот сразу выдумал бы какую-нибудь невероятную историю о наших приключениях.

— Это делает жизнь веселой и волнующей.

— Какое заблуждение. Просто пустая трата времени — делать вид, что веришь в невозможное.

— Очень уж вы деловой и…

— Скучный? Я замолчала.

— Ну, валяйте. Скажите правду…

— Мне нравится верить, что чудеса сбываются.

— Даже зная, что этого не может быть?

— А кто сказал, что не может?

— Действительно, это же так просто — вдвоем построить корабль и отправиться в кругосветное плаванье без штурмана, капитана или лоцмана. Вам придется повзрослеть. Нора, когда вы окажетесь в Австралии.

— Возможно, мне не следовало бы туда отправляться.

— Пока слишком рано делать какие-то выводы.

— Вы, конечно, думаете, что я еще ребенок…

— Вот именно, если вы будете так же по-детски фантазировать, как…

— ..Как мой отец? Вы и его находили ребячливым?

— Скажем так, не слишком практичным. И его конец подтвердил это, не так ли?

Я была слишком расстроена, чтобы спокойно обсуждать своего отца. Такой прекрасный день, а Стирлинг его испортил. Он не шел на уступки, не хотел хоть как-то смягчить разговор. Я знала: все, что он сказал, правда, но не могла стерпеть, чтобы моего отца осуждали…

Становилось теплее. Однажды вечером, когда мы сидели на палубе и вглядывались в глубины тропических вод, я спросила Стирлинга:

— А что если я не понравлюсь Линксу?

— Он по-прежнему будет заботиться о вас. Он дал слово.

— Похоже, ему трудно угодить. Стирлинг кивнул.

— Это правда. Линкс может быть всемогущим, но не всегда — благодушным.

— Как один из тех античных богов, которых люди должны были все время ублажать. Стирлинг усмехнулся.

— Вы должны научиться быть правдивой, если хотите понравиться Линксу.

— Не уверена, что хочу этого. Мне ненавистна мысль быть его кроткой маленькой рабыней.

— Вот увидите: вам самой захочется понравится ему. Всем хочется.

— Вы так откровенны, когда говорите о моем отце. Могу ли и я быть такой же откровенной по отношению к вашему?

— Конечно, вы можете говорить все, что думаете.

— Хорошо… Я думаю, что ваш Линкс — самодовольный деспот, страдающий манией величия.

— Что ж, он высокого мнения о себе и, надо сказать, разделяет его со многими другими. Он любит властвовать, и в этом никто не может сравниться с ним. Так что, с небольшими поправками, ваше описание не совсем уж неверно.

— Расскажите мне о нем побольше.

Стирлинг говорил, а я пыталась представить себе этого могущественного человека, который произвел такое впечатление на моего отца, что он решил оставить меня на его попечение.

— Отца выслали из Англии тридцать пять лет назад, — сказал Стирлинг. — Но он собирается вернуться… Когда будет к этому готов.

— А когда он будет готов?

— По его словам, когда придет время.

— Хоть раз в жизни он разговаривал с вами как простой смертный?

Стерлинг улыбнулся.

— Я чувствую, вы заранее настраиваете себя против него. Это неразумно. Да он человечен, очень человечен.

— А я должна думать о нем, как о боге!

— Он на него и похож.

— Полубог, получеловек, — съязвила я, но решила не продолжать тему. — Вы так много говорите о своем отце. А ваша мать? Она, как и все, преклоняется перед величием супруга?

— Моей матери давно нет в живых. Она умерла при родах. — Его лицо едва заметно помрачнело.

— Сожалею… Я знаю, у вас есть сестра. А другие сестры или братья?

— Нас только двое. Аделаида на восемь лет старше.

Но я все не могла избавиться от мысли: какой же должна была быть женщина, на которой женился Линкс.

— Так что ваша мать? — спросила я. — Она тоже из заключенных?

— Нет. Просто Линкса послали работать на ее отца. Можете себе представить Линкса, посланного работать на кого-то? Словом, очень скоро мой отец женился на дочери своего хозяина — моей матери.

— Очень умно с его стороны, — заметила я с иронией.

— Так вышло, — ограничился Стирлинг кратким ответом.

— Итак, он женился, чтобы вырваться из рабства.

— У вас острый язык. Нора.

— Я говорю то, что думаю. Ну хорошо, расскажите мне все-таки о вашей матери.

— Как я могу это сделать, если никогда не знал ее?

— Но сохранились же какие-то воспоминания, рассказы?

Он нахмурился и умолк. «Значит, рассказы были», — решила я. Но, возможно, Линкс выглядит в них не столь привлекательно.

— Вы не должны судить Линкса, пока не узнаете его, — угрюмо отозвался Стирлинг.

И тут же, сменив тему, заговорил об Австралии — о цветущей акации, о прекрасных и стройных эвкалиптах, о том, как мы совершим путешествие на север от Мельбурна…

Я слушала не очень внимательно, потому что все думала о Линксе. Рысь… Скорее уж лиса, если судить по поступкам. Чем больше я узнавала о совершенствах этого человека, тем больше настраивалась против него, потому что в каждом упоминании его достоинств видела укор собственному отцу.

Наконец я сказала:

— Уже поздно, надо идти.

Стирлинг проводил меня до каюты и пожелал спокойной ночи.

Я долго не могла сомкнуть глаз. Нет, не позволю Линксу командовать собой, хоть он и мой опекун, хоть подчинил себе всех — даже Стирлинга. Я больше не стану расспрашивать о нем. Я выкину его из головы.

Но и во сне меня не покидал высокий человек с глазами рыси, похожий на лису.

На третий день после отплытия из Кейптауна случилось вот что. Как обычно, после ужина, мы сидели на палубе. Стирлинг продолжал рассказывать об Австралии: о великолепных красно-желтых цветах под названием «лапки кенгуру», о роскошных орхидеях, маленьких порывистых попугайчиках — розовых, зеленых лори. Каждый день я все больше и больше узнавала о стране, где мне предстояло жить.

Неожиданно кто-то громко чихнул. Странно, мы были уверены, что кроме нас на палубе никого нет.

— Кто здесь? — спросил Стирлинг, оглядываясь. И тут совсем рядом с нами кто-то зашелся в жестоком приступе кашля. Чувствовалось, что несчастный изо всех сил старается перебороть его. Мы едва сделали несколько шагов по палубе, как снова раздался кашель. На этот раз сомнений не было: он доносился от одной из спасательных шлюпок. Стирлинг быстро вскочил в нее.

— Здесь мальчик!

И я увидела голову, грязную, лохматую. Испуганные глаза казались огромными на побелевшем от страха лице.

Стирлинг подхватил его и опустил на палубу. Несколько секунд мы стояли молча.

— Пожалуйста, не говорите им, — захныкал мальчик.

Когда он снова разразился этим ужасным кашлем, у меня уже не осталось сомнений, что здоровье его в опасности.

— Не бойся, все будет в порядке. Должно быть, я говорила очень уверенно, потому что он посмотрел на меня с доверием.

— Ты ведь пробрался сюда зайцем? — спросила я как можно мягче.

— Да, мисс.

— И как долго ты здесь находишься?

— С Лондона.

— Маленький мошенник, — закричал Стирлинг, — ты понимаешь, что натворил?

Мальчик в испуге прижался ко мне, и я почувствовала, что должна взять его под свою защиту.

— Он болен, — сказала я.

— Так займитесь им.

— Ты, верно, голоден, — сказала я мальчику. — И весь дрожишь. Тебе нельзя здесь дальше прятаться.

— Нет! — закричал он с таким отчаянием, что я подумала, уж не собирается ли он выпрыгнуть за борт. Мне стало очень жаль его.

— Ты убежал из дому? — спросила я.

— Разумеется, — вмешался Стирлинг.

— У меня нет дома.

— Твой отец…

— У меня нет отца и нет матери, — сказал он, мое сердце дрогнуло. Разве я сама не знала теперь, что это такое.

— Как тебя зовут? — спросила я.

— Джимми.

— Хорошо, Джимми, — заверила я его, — не беспокойся ни о чем. Я позабочусь о тебе.

Стирлинг поднял брови, но я продолжала:

— Ты сознаешься в том, что сделал, но я все улажу. А теперь тебе нужны горячая пища и постель. Кстати, что же ты ел все это время? Только то, что удавалось украсть?

Он кивнул.

В этот момент на палубе появился один из офицеров и, увидев мальчика, заспешил к нам. Узнав, что произошло, он сразу принял весьма суровый вид. У меня защемило сердце — такой затравленный взгляд бросил на меня мальчик, когда его уводили.

— Вы играете роль леди-благотворительницы, — сказал Стирлинг. — Готовы помочь каждому безбилетнику и даже наградить за грехи.

— Этот бедный ребенок болен и голоден.

— Естественно. А чего он ждал? Что его примут на бор г как пассажира? Надо было подумать, прежде чем прятаться на корабле без билета.

— Он не мог думать об этом. Он бежал от своей невыносимой жизни, мечтал уплыть куда-нибудь, где светит солнце, чтобы начать все сначала.

— Еще один мечтатель, как я погляжу.

Это меня разозлило: он явно метил в моего отца. И я ответила твердо:

— Не допущу, чтобы этот ребенок страдал. Как они накажут его? Очень сурово?

— Возможно, заставят работать на судне, а когда мы прибудем в Австралию, вышлют обратно в Англию, где он будет наказан.

— Это жестоко.

— Это справедливо.

— Он слишком молод. К тому же не всем дано избегать наказания… Например, женясь на дочерях своих хозяев.

Это было нечестно, но я не могла удержаться, чтобы не отплатить ему за нападки на своего отца Стирлинг только улыбнулся.

— Люди должны быть умными, чтобы добиться лучшего в жизни.

— Некоторым помогают в этом, — сказала я, — и я тоже постараюсь помочь бедному мальчику.

— Конечно, ведь, хоть и опрометчиво, но вы уже дали слово.

Он был прав. Я обязана сделать все, что в моих силах для Джимми.

На судне только и говорили что о маленьком безбилетнике. Его поместили в лазарет, и в течение нескольких дней никто не мог поручиться, выживет ли он после перенесенных лишений. Днем, оказывался, мальчик прятался в одном из шкафов, где хранились лишние спасательные жилеты, а по ночам обшаривал судно в поисках хоть какой-нибудь еды. Он почти умирал от голода, когда мы его нашли. Сейчас, по крайней мере, за ним хорошо ухаживали, но он был слишком слаб, чтобы задуматься о том, какие неприятности его ожидали. Однажды, когда мы со Стирлингом сидели на палубе, я сказала ему:

— Я хочу спасти этого мальчика. Ты должен помочь мне.

— Я? Ко мне это не имеет никакого отношения.

— Это имеет отношение ко мне, а я твоя сестра… Точнее, твой отец мой опекун. Полагаю, это что-нибудь да значит?

— Только не то, что я буду участвовать в твоих сумасбродных затеях.

— Ты мог бы оплатить его проезд, взять слугой, пока твой всемогущий отец не подыщет ему какую-нибудь подходящую работу. Ведь ты поможешь?

— Не понимаю, почему ты в этом так уверена.

— Потому что ты вовсе не такой жестокий, каким хочешь казаться.

— Я просто практичный.

— Конечно, потому-то ты и поможешь мальчику. Под) май, он будет предан тебе всю жизнь, а это уже не так мало.

Стирлинг смеялся так, что даже не мог говорить. Мне было не по себе. Я очень волновалась за несчастного малыша, к которому, похоже, никто, кроме меня, не испытывал симпатии.

— Мистер Мулленс утверждает, — сообщила мне вечером соседка по каюте, — что никогда не слышал ни о чем подобном. Что мы соберем в Австралии половину отребьев общества, если будем так поощрять каждого безбилетника.

— Чем же мальчика поощряют? Только тем, что больного уложили в постель и лечат? А чего ожидал мистер Мулленс? Что беднягу на канате протащат под днищем судна? Или закуют в кандалы?

Она вскинула голову. Не сомневаюсь, и она, и этот Мулленс осуждали меня.

— Я слышала, мистер Херрик уже выручил мальчишку, — ухмыльнулась девица. — Этот сорванец будет теперь его слугой.

— Слугой?? — вскричала я.

— Разве он ничего не сказал вам? Мистер Херрик оплатил его проезд, и наш юный негодяй неожиданно превратился в честного мальчика.

Какое счастье! Я помчалась к каюте Стерлинга и постучала в дверь. Мой «брат» был один, я не могла удержаться, порывисто обняла его и поцеловала. Смутившись, он высвободился из моих рук.

— Ты это сделал, Стирлинг! — воскликнула я. — Ты это сделал!

— О чем ты говоришь? — состроил он удивленный вид. — Ах, мальчик… Он в третьем классе. Конечно, жаль, но большего он не заслуживает. Билет стоит семнадцать гиней, но, естественно, столько не запросили, ведь он спал не в каюте и не получал никакой еды. Доберется до Мельбурна…

— А там ты подыщешь ему работу?

— Он останется моим слугой, пока мы не подберем ему что-нибудь более подходящее.

— О, Стирлинг! Это чудесно! У тебя, оказывается, есть сердце!

— Только, пожалуйста, не взваливай на меня больше такие проблемы. Ты будешь горько разочарована, — притворился он равнодушным.

Бедный маленький Джимми! Как он будет радоваться сегодня вечером!

С этого дня мы со Стерлингом стали еще ближе.

В остальном наше путешествие прошло без особых приключений, и через сорок пять дней после его начала мы прибыли в Мельбурн.

Были уже сумерки, когда мы сходили с судна. Я никогда не забуду, как стояла на пристани среди наших вещей, а рядом жался Джимми в своих лохмотьях — это было все его имущество. Я, как могла, успокоила мальчика. И успокоилась сама.

К нам подходила женщина, и я мгновенно поняла, что это Аделаида, та самая, которая должна была встретить меня в Англии. Она была одета в простое пальто и шляпку без отделки, подвязанную под подбородком лентой, потому что дул сильный ветер. Я была немного разочарована: она совсем не походила на дочь такого необычного человека, как Линкс. Скорее, простая, уравновешенная деревенская женщина. И, вглядевшись в ее лицо, я поняла — очень добрая.

— Аделаида, это Нора, — сказал Стирлинг. Она взяла меня за руку и спокойно поцеловала.

— Добро пожаловать в Мельбурн, Нора. Я уверена, что путешествие было приятным.

— Интересно, — откликнулся Стирлинг, — во всем-то ты уверена.

— Мы остановимся в «Линксе», — продолжала она, — а завтра утром за нами приедет экипаж Кобба.

— «Линкс»? — переспросила я.

— Это отель. Он принадлежит нашему отцу, — объяснила Аделаида. — Надеюсь, вам там понравится. Здесь весь багаж? — тут ее глаза остановились на Джимми.

— Он — часть багажа, — усмехнулся Стирлинг. Я нахмурилась, опасаясь, как бы Джимми не расстроился, услышав такой презрительный отзыв о себе, но тот не обратил на это никакого внимания.

— Мы подобрали его на судне, — продолжал Стирлинг. — Нора считает, что ему следует подыскать какую-нибудь работу.

— Ты написал об этом отцу?

— Нет, Нора сама все расскажет ему.

Похоже, Аделаида была удивлена, но я сделала вид, что нисколько не боюсь предстоящего объяснения.

— Нужно отослать все эти вещи в отель, — Аделаида повернулась ко мне. — Мы живем в сорока милях от Мельбурна, но часто наведываемся в город. Мужчины обычно едут верхом, ну а я предпочитаю экипажи Кобба — они у него Превосходные. Надеюсь, вы здесь хорошо устроитесь.

— Спасибо. Я тоже надеюсь.

— С ней будет все в порядке, если она на это настроится, — заметил Стирлинг. — «Очень своенравная особа.

Я пошла вместе с Аделаидой и Стирлингом. Джимми последовал за нами. Вокруг стояла страшная суматоха. Все эти повозки, запряженные лошадьми или волами и груженные тюками шерсти, мясными тушами и другой поклажей.

— Это очень оживленный город, — сказала Аделаида, — он быстро вырос за последние несколько лет. Золото сделало его богатым.

— Золото! — выговорила я с горечью; она должна была догадаться, что я подумала о своем отце.

В самом деле, Аделаида тут же постаралась отвлечь меня от грустных мыслей.

— Это хорошо, когда до города не слишком далеко, — сказала она. — Не чувствуешь себя отрезанной от всего мира. Вы когда-нибудь жили в большом городе?

— Да, и в деревне тоже. Но так одиноко, как там, где я провела последний год, мне не было нигде. Она кивнула.

— Мы сделаем все, чтобы вам у нас было хорошо. А вот и экипаж. Я дам распоряжение Джону относительно багажа.

— Джимми ему поможет, — сказал Стирлинг, — пусть отрабатывает свой хлеб.

И вот я уже со Стирлингом и Аделаидой — моими новыми братом и сестрой — въезжаю в Мельбурн. Рядом верхом ехали фонарщики и зажигали уличные фонари своими факелами на длинных шестах. Работая, они распевали старые песни, которые я так часто слышала дома. Вот» Однажды ранним утром «, а вот и» Прекрасная клубничка «. Позади оставались тысячи миль, но мне показалось, что я не так уж далеко от Англии.

Отель был полон скотоводов, съехавшихся издалека, чтобы договориться о продаже шерсти. Они громко обсуждали цены и положение на рынке, но меня больше заинтересовали другие мужчины — с бронзовыми лицами, мозолистыми руками и алчными глазами. Должно быть, это искатели золота.» Они хотят потратить то немногое, что смогли добыть «, — решила я. И не ошиблась.