2

Свадебное путешествие закончилось. В последний день мы оба слегка нервничали. Габриель погрузился в молчание, и это меня раздражало. Мне было непонятно, отчего он то весел как жаворонок, а то мрачен как туча. Должно быть, меня страшила предстоящая встреча с Роквеллами, хотя я и не признавалась себе в этом. Наше напряжение передалось Пятнице, и он притих.

– Посмотри, он говорит нам ничего не страшно – ведь нас теперь трое, – сказала я Габриелю; но мое замечание его не развеселило.

Дорога через северный райдинг была долгой, так как нам пришлось сделать пересадку, и в Кейли мы приехали только к вечеру.

На станции нас ждал экипаж – довольно внушительный, и мне показалось, что, увидев меня, кучер изумился. Неужели он не знал о женитьбе Габриеля? Иначе как объяснить его удивление?

Габриель помог мне сесть в экипаж, кучер тем временем укладывал наши чемоданы, то и дело украдкой на меня поглядывая.

Мне никогда не забыть той поездки. Она заняла более часа, и, прежде чем мы достигли цели нашего путешествия, начали сгущаться сумерки, так что мой новый дом впервые предстал передо мной в полумраке.

Сперва вдоль дороги тянулась вересковая пустошь, дикая и жутковатая в вечернем освещении, однако она была похожа на мои родные места вокруг Глен-Хауса и не навеяла на меня мрачных мыслей. Хотя стоял июнь, воздух был свежим, и знакомый запах торфяников придал мне бодрости. Мне представилось, как мы с Габриелем будем кататься здесь верхом. Но вот дорога пошла под уклон, и окрестности стали более уютными и обжитыми, – должно быть, мы подъезжали к деревушке Киркленд Морсайд, от которой недалеко и до Кирклендских Забав.

Растительность здесь была сочной и зеленой, то и дело попадались дома, фермы и обработанные поля.

Наклонившись ко мне, Габриель произнес:

– Будь сейчас светло, ты могла бы увидеть Келли Грейндж – усадьбу моего кузена Саймона Редверза. Я рассказывал тебе о нем?

– Да, – ответила я, – рассказывал.

Я изо всех сил напрягла зрение, и, кажется, мне удалось разглядеть далеко справа очертания дома.

Мы переехали через мост – и тут я в первый раз увидела аббатство. Передо мной возвышалась квадратная башня, внешние стены которой полностью сохранились. На расстоянии трудно было поверить, что это всего лишь пустая оболочка. Она была величественной, но грозной, и меня охватил безотчетный страх, – а может, мне просто передалось настроение мужа.

Проехав по аллее, обсаженной кряжистыми дубами, мы как-то вдруг выехали на открытое пространство и оказались перед домом.

Дом был так красив, что у меня захватило дыхание. Первое, что поразило меня, – это его размеры. Он был огромен. Первоначальная тюдорианская[3] постройка в последующие века, очевидно, неоднократно перестраивалась. Карнизы и средники окон были украшены причудливой резьбой: чертями и ангелами, вилами и арфами, завитушками и тюдорианскими розами. Словом, настоящий баронский замок. Каким же маленьким, должно быть, казался Габриелю Глен-Хаус!

Дюжина каменных ступеней, стертых в центре, поднималась к массивному портику, также отделанному резьбой. Тяжелая дубовая дверь с коваными железными украшениями открылась, и я увидела первого члена своей новой семьи.

Это была женщина лет сорока, и ее сходство с Габриелем подсказало мне, что передо мной его сестра Рут Грантли. Несколько секунд она молча смотрела на меня холодным и оценивающим взглядом, потом сказала с деланной приветливостью:

– О, добро пожаловать! Надеюсь, вы извините наше удивление, – мы узнали обо всем только сегодня утром. Габриель, ну как ты мог? Почему ты скрыл от нас такую новость?

Она взяла меня за руки и улыбнулась – вернее, оскалила зубы. Как и Габриель, она была блондинкой, но еще более светлой, с почти бесцветными ресницами. Во всем ее облике сквозила ледяная холодность.

– Пойдемте в дом, – пригласила она. – Боюсь, однако, что ваш приезд застал нас врасплох, и мы не успели к нему подготовиться. Все это так неожиданно.

– Могу себе представить, – отозвалась я и озадаченно взглянула на Габриеля. Почему он не сообщил им о нашей свадьбе?

Мы вошли в холл, где в огромном камине ярко пылал огонь, и я была поражена царившей в доме атмосферой старины – атмосферой, которая тщательно сохранялась и поддерживалась. Стены были увешаны гобеленами, изготовленными не одно столетие назад. Длинный стол в центре холла был уставлен медной и оловянной утварью. Я огляделась вокруг.

– Ну, как вам здесь нравится? – осведомилась Рут.

– О, я просто в восторге!

Мои слова были ей приятны, и лицо ее немного смягчилось. Она повернулась к Габриелю.

– Габриель, к чему вся эта таинственность? Почему ты держал нас в неведении до сегодняшнего утра?

– Хотел сделать вам сюрприз, – объяснил Габриель. – Кэтрин, ты, наверное, устала. Тебе лучше подняться в нашу комнату.

– Конечно, – вмешалась Рут. – А потом познакомиться с нашей семьей. Уверяю вас, всем не терпится вас увидеть.

Ее глаза блеснули, несколько выпирающие зубы снова обнажились. Пятница неожиданно гавкнул.

– Ах, это ваша собака? Значит, вы любите животных, Кэтрин?

– О да, очень. Я уверена, что и вы полюбите Пятницу. Высоко, под самым потолком, что-то мелькнуло, и я подняла глаза к галерее.

– Это галерея менестрелей, – сообщил Габриель. – Во время балов мы размещаем там оркестр.

– Мы привержены старинным традициям, Кэтрин, – заметила Рут, – боюсь, мы покажемся вам чересчур старомодными.

– Напротив, думаю, старинные традиции мне очень понравятся.

– Надеюсь.

В ее голосе мне почудилась ирония, словно она сомневалась в том, что я смогу понять и оценить древние традиции столь замечательного семейства.

Холодный прием, оказанный нам миссис Грантли, усилил мои недобрые предчувствия, и у меня возникли подозрения, что Габриель имел веские основания скрыть наш брак от своей семьи.

Появился лакей и спросил, куда отнести багаж.

– В мою комнату, Уильям, – распорядился Габриель.

– Слушаю, хозяин.

Лакей взгромоздил мой чемодан на плечо и затопал вверх по лестнице. Мы с Габриелем последовали за ним. Рут замыкала шествие, и я чувствовала спиной ее оценивающий взгляд. Никогда еще я не была так благодарна дяде Дику! Элегантный дорожный костюм из темно-синего габардина придавал мне уверенности в себе.

Первый лестничный пролет заканчивался площадкой, на которую выходила дверь.

– Это вход на галерею менестрелей, – объяснил Габриель. Я надеялась, что он распахнет дверь и я смогу увидеть, кто за ней скрывается, – ведь я определенно заметила на галерее какое-то движение, и мне было любопытно, кто же из обитателей дома предпочел наблюдать за мной из укрытия вместо того, чтобы спуститься вниз и поздороваться.

Широкая лестница была очень красива, но свет масляных ламп плохо разгонял тьму и отбрасывал на стены зловещие тени. Меня охватило неприятное чувство, будто все Роквеллы, жившие в этом доме за последние триста лет, с неодобрением глядели на девицу, которую Габриель ввел в семью, не спросив согласия родных.

– Я обитаю на самом верху, – сказал мне Габриель, – так что подниматься придется долго.

– Может, теперь, когда ты женат, тебе стоит занять другие комнаты? – предложила Рут за моей спиной.

– Ни в коем случае, – разумеется, если Кэтрин не станет возражать.

– Думаю, что не стану.

– Но если комнаты Габриеля вам не понравятся – выбирайте любые другие, дом большой.

На площадке третьего этажа нам встретился юноша. Он был высок, строен и очень похож на Рут.

– Они приехали, мама? – закричал он. – Как она... – Тут он заметил нас и умолк, нисколько, впрочем, не смутившись, потом засмеялся над своей оплошностью и с любопытством взглянул на меня.

– Это Люк – мой племянник, – представил его Габриель.

– Мой сын, – пробормотала Рут.

– Очень рада, – сказала я и протянула руку.

Юноша взял мою руку и склонился над ней, так что длинная прядь светлых волос упала ему на лицо.

– В таком случае радость взаимна, – слегка нараспев отозвался он. – Когда в семье кто-то женится – это страшно забавно.

Его сходство с Рут, а значит, и с Габриелем, было поразительным. Те же аристократические черты, те же удивительно светлые волосы, та же бледная кожа и тот же лениво-болезненный вид.

– Как вам нравится наш дом? – с интересом спросил Люк.

– Она провела в доме не больше десяти минут и почти ничего не видела, к тому же сейчас темно, – напомнила ему мать.

– Завтра я поведу вас на экскурсию, – пообещал он.

Я поблагодарила, и он с вежливым поклоном посторонился. Но, пропустив нас вперед, он также примкнул к процессии и поднялся на четвертый этаж, где располагались комнаты Габриеля.

Мы вошли в круговую галерею, и ощущение, что за нами наблюдают, стало еще сильней, ибо здесь висели фамильные портреты, изображавшие предков Габриеля в натуральную величину. Галерея освещалась тремя лампами из розового кварца, и в их дрожащем мерцании фигуры на портретах выглядели живыми.

– Вот мы и пришли, – сказал Габриель и сжал мою руку.

Из корзины раздалось поскуливание – это Пятница напоминал мне о своем присутствии. Ему всегда передавалось мое настроение, и я осознала, что чувствую себя пленницей во враждебном окружении. Ничего, подбодрила я себя, это просто сумерки. Утром все покажется не таким мрачным. В этих старинных домах всегда жутковатая атмосфера, по вечерам из всех углов выползают тени и наводят ужас на людей с чересчур живым воображением. К тому же мое положение несколько необычно: я – будущая хозяйка дома, но еще три дня назад никто здесь даже не подозревал о моем существовании. Неудивительно, что меня встретили без восторга.

Я взяла себя в руки, повернулась спиной к портретам и последовала за Габриелем. Повернув направо, мы оказались в коридоре и, пройдя по нему, остановились перед дверью, которую Габриель распахнул передо мной. Я восхищенно ахнула – комната была прелестна. Тяжелые красные камчатные шторы закрывали окна; в большом открытом камине пылал огонь, на резной каминной полке из белого мрамора горели свечи в блестящих серебряных подсвечниках, заливая комнату мягким светом. Кровать с четырьмя столбиками и пологом в тон шторам, комод, кресла со спинками, обтянутыми красно-золотым гобеленом, красные ковры с золотистым узором – все это создавало ощущение тепла и уюта. На столе стояла ваза с красными розами.

Взглянув на розы, Габриель залился румянцем и проговорил:

– Спасибо, Рут.

– К сожалению, у меня было слишком мало времени.

– Какая чудесная комната, – заметила я. Рут кивнула.

– Жаль, что сейчас вы не можете полюбоваться видом из окна.

– Она полюбуется через час, – вставил Габриель, – когда взойдет луна.

Мои страхи стали понемногу улетучиваться.

– Ну, теперь я вас оставлю, – сказала Рут. – Горячую воду вам принесут. Вы будете готовы к обеду через три четверти часа?

Я заверила, что будем, после чего они с Люком удалились. Оставшись вдвоем, мы с Габриелем молча уставились друг на друга. Потом Габриель проговорил:

– Что с тобой, Кэтрин? Тебе здесь не нравится?

– Все так величественно... Я просто не ожидала – забормотала было я, но не выдержала и обиженно воскликнула: – Объясни мне, ради Бога, почему ты не сообщил им о своей женитьбе!

Он покраснел и смутился, но я была намерена докопаться до правды.

– Видишь ли, я не хотел устраивать суеты и шумихи…

– Суеты и шумихи... – прервала его я. – Но ты же специально поехал домой, чтобы известить своих родных о свадьбе!

– Поехал…

– И что же тебе помешало это сделать?

– С их стороны могли быть возражения. Я хотел избежать ссоры.

– Ты боялся, что они не сочтут меня достойной войти в вашу семью? – Я знала, что глаза мои сверкают; меня охватили злость и отчаяние. Каким же разочарованием обернулся мой первый день в новом доме! Обида на Габриеля смешивалась в моей душе с глубоким унынием, я понимала: раз уж Габриель почел за лучшее скрывать наш брак, пока тот не стал fait accompli[4], мои отношения с новыми родственниками едва ли будут безоблачными.

– Господи, конечно нет! – воскликнул Габриель и взял меня за плечи, однако я раздраженно вырвалась. – Они полюбят тебя... когда узнают получше. Просто они не терпят перемен и настороженно относятся к чужакам. Так бывает во всех семьях.

– Не во всех! – отрезала я. – Их негодование легко понять, ведь я свалилась им буквально как снег на голову. Представляю себе их чувства.

– Ты не все знаешь, Кэтрин...

– Тогда просвети меня! Объясни, в чем дело. К чему такая таинственность?

Он расстроенно взглянул на меня.

– Никакой таинственности. Просто я им ничего не сказал, чтобы избежать суеты и осложнений. Чтобы поскорей обвенчаться с тобой и насладиться оставшимися мне днями.

Когда он говорил так, мой гнев испарялся. Меня переполняли нежность и желание избавить его от непонятного мне страха – возможно, то был страх смерти. Под влиянием этого желания я и вышла за него замуж. Я смутно догадывалась, что он боится чего-то в этом доме и нуждается в союзнике. Теперь я уже была в этом твердо уверена, ибо его арах начал передаваться и мне, а ведь я провела под крышей Забав менее получаса.

– Пятница все еще в корзине, – заметила я.

– Сейчас я его выпущу.

Габриель открыл корзину, и Пятница выскочил из нее, радостным лаем приветствуя свободу. В эту минуту раздался стук, и я резко обернулась, ибо стучали не в ту дверь, через которую мы вошли. Только сейчас я заметила, что в комнате две двери.

Голос с характерным йоркширским выговором произнес:

– Горячая вода, хозяин.

Дверь захлопнулась прежде, чем я успела разглядеть обладателя голоса.

– Это бывшая туалетная комната, – пояснил Габриель, указывая на дверь. – Я использую ее как ванную. Очень удобно. Только надо запирать обе двери, когда раздеваешься, чтобы случайно не вошел кто-нибудь из слуг.

Он прицепил поводок к ошейнику Пятницы со словами:

– Ты ведь не хочешь потеряться в первый же вечер, приятель.

Когда Габриель ушел, я отправилась в бывшую туалетную. Там я обнаружила сидячую ванну, ведро горячей воды, мыло и полотенца. Большое зеркало в узорной золоченой раме висело на стене, в двух золоченых подсвечниках горели свечи.

Я взглянула на себя в зеркало. Глаза были еще зеленее обычного и не желали рассматривать мое отражение, а заглядывали мне за плечо, с опаской озирая темные углы комнаты. Старинные дома, наполненные сумраком… Может, в них и правда бродят духи умерших? Нет, такие глупые мысли не должны приходить в голову рассудительной молодой йоркширской даме. Раздевшись, я принялась смывать с себя дорожную пыль. Завтра при свете дня я посмеюсь над своими фантазиями.

В тот вечер мы обедали в нарядной столовой на втором этаже. Габриель объяснил мне, что в торжественных случаях обед подают в холле, как в старину. «Стол, который там стоит, ровесник дома, – сказал он. – Но обычно мы едим в маленькой столовой – это удобнее».

Впрочем, по меркам Глен-Хауса «маленькая» столовая оказалась довольно большой. Шторы были задернуты, на столе стояли свечи. Похоже, жизнь в доме подчинялась строгому этикету.

За обедом я наконец увидела всю семью Роквеллов. Кроме Рут и Люка, с которыми я уже встречалась, здесь были сэр Мэтью Роквелл, отец Габриеля, и мисс Сара Роквелл – его тетка; обоим уже явно перевалило за восемьдесят.

Сэр Мэтью приветствовал меня с нескрываемым удовольствием. Он был высок, хотя и сутул, с густой гривой седых волос; лицо покрывал багровый румянец явно болезненного происхождения; голубые глаза, тонувшие в складках век, были блестящими и озорными.

– Габриелю повезло, вы просто очаровательны, – сказал он.

Несомненно, это был всего лишь комплимент: едва ли я могу показаться очаровательной даже глубокому старику. Он задержал мою руку в своей, а потом припал к ней долгим поцелуем. Судя по всему, сэр Мэтью с возрастом не утратил галантности – он производил впечатление человека, пожившего в свое удовольствие и надеющегося, что молодые члены семьи последуют его примеру.