Глава 4

В доме меня уже ждали сэр Мэтью и тетя Сара. По очереди они обняли меня, да с такой осторожностью, будто я была сделана из фарфора, и я не могла сдержать улыбку.

— Не бойтесь, не разобьюсь, — сказала я, и все сразу встало на свое место.

— Какая новость… какая чудесная новость, — повторяла Сара, вытирая глаза, хотя слез я не заметила.

— Это так много значит для всех нас, — сказал сэр Мэтью. — Огромное утешение.

— Мы уже говорили ей об этом, — вставила свое слово Руфь. — Правда, Люк?

Люк улыбнулся, и к нему вернулась его прежняя панибратская манера.

— Говорили ведь, Кэтрин? — спросил он. Я уклонилась от ответа и просто улыбнулась ему.

— Я думаю, Кэтрин устала и с удовольствием поднимется к себе, — сказала Руфь. — Послать вам чай наверх, Кэтрин?

— Хорошо бы.

— Люк, позвони кому-нибудь из горничных. Пойдемте, Кэтрин. Ваши вещи уже отнесли.

Сэр Мэтью и тетя Сара вместе со мной и Руфью поднялись по лестнице.

— Я устроила вас на втором этаже в южном крыле, — объяснила Руфь. — Так вам не придется много ходить по лестницам. А комната очень славная.

— Если она вам не понравится, — поспешно уточнил сэр Мэтью, — непременно скажите, дорогая.

— Как вы добры! — отозвалась я.

— Вы можете поселиться рядом со мной, — взволнованно прозвучал голос тети Сары, — вот будет хорошо!

— По-моему, комната, которую я для вас выбрала, вам вполне подойдет, — заметила Руфь.

Мы миновали галерею менестрелей и поднялись на второй этаж. Затем прошли по небольшому коридору, куда выходили две двери. Руфь открыла дальнюю, и я увидела свою новую комнату.

Она была почти полным повторением той, где я жила с Габриэлем. При ней тоже была туалетная, и по открывавшемуся из окон виду на лужайки и аббатство я поняла, что она расположена точно так же, только двумя этажами ниже.

— Прелестная комната, — сказала я, глядя на расписной потолок, с которого на меня смотрели херувимы, водящие хоровод вокруг люстры. Кровать, как, по-моему, все кровати в этом доме, была с балдахином на четырех столбиках. Ее закрывали голубые шелковые занавески, на окнах висели такие же голубые шторы из тяжелого шелка. На полу — голубой ковер. Кроме огромного камина, гардероба и нескольких стульев, в комнате стоял еще дубовый комод, над которым на стене красовалась медная грелка. Медь была начищена до блеска, и в ней отражался стоящий в вазе букет алых роз. Как я догадалась, его принесла сюда Руфь.

— Спасибо, — улыбнулась я ей.

Она наклонила голову в знак того, что принимает благодарность. Но меня не оставляла мысль, что вряд ли она рада меня видеть. Наверное, предпочла, чтобы я, уехав из «Услад», исчезла из ее жизни навсегда. Я понимала, что означает для нее рождение моего сына, и поэтому не могла поверить в искренность ее радушного приема. Она обожала Люка, и теперь, когда мне самой предстояло стать матерью, я знала, какие честолюбивые планы строят родители насчет своих чад. Так что не испытывала неприязни к Руфи.

— Вам тут будет удобно, — быстро сказала она.

— Я причиняю вам столько хлопот, спасибо большое.

Сэр Мэтью лучезарно мне улыбнулся:

— Ну разве это хлопоты по сравнению с тем, что предстоит вам, дорогая! Но мы так счастливы! Очень, очень рады! Я уже наказал Деверелу Смиту: пусть лечит меня как хочет, хоть заговорами, хоть зельями, но только чтобы я дожил до рождения моего нового внука.

— Вы уже решили, что будет мальчик?

— А как же! И не сомневаюсь. Вы созданы растить сыновей.

— Хейгар, дорогая, я хочу, чтобы ты зашла посмотреть мои вышивки, — пробормотала тетя Сара. — Придешь? Я покажу тебе колыбель. В ней качали всех Рокуэллов.

— Ее еще нужно отреставрировать, — резонно заметила Руфь. — И это не Хейгар, а Кэтрин, тетя Сара.

— Ну, я и вижу, что Кэтрин! — с негодованием воскликнула та. — Мы с ней друзья. Ей нравятся мои вышивки.

— По-моему, сейчас ей больше понравилось бы отдохнуть.

— Не будем ее утомлять, — согласился сэр Мэтью.

Руфь многозначительно кивнула в сторону тети Сары, и сэр Мэтью взял сестру под руку.

— Поговорим с Кэтрин, когда она отдохнет, — сказал он и, еще раз широко улыбнувшись мне, вывел сестру из комнаты.

Когда за ними закрылась дверь, Руфь вздохнула:

— Боюсь, она становится сущим наказанием. Временами память совсем изменяет ей. Иногда она может без запинки перечислить все наши дни рождения. И при этом, как ни странно, часто не понимает, с кем разговаривает.

— Что поделаешь, в старости такое бывает.

— Хотелось бы этого избежать. Говорят же: «Кого Бог любит, того берет к себе молодым». Иногда мне кажется, так оно и есть.

Я сразу подумала о Габриэле. Любил ли его Бог? Не думаю.

— Прошу вас, не будем говорить о смерти, — взмолилась я.

— Простите! Как это глупо с моей стороны. Скоро принесут чай. Вы, наверное, с удовольствием выпьете?

— Да, меня это освежит.

Руфь подошла к вазе и поменяла местами несколько роз.

— Они напоминают мне… — начала было я, и она вопросительно взглянула на меня, так что пришлось договорить: — Напоминают те розы, которые вы поставили к нам в комнату, когда мы приехали.

— А… Простите. Я не подумала.

Я догадалась, что она имеет в виду: в будущем следует быть осмотрительнее. Ведь случилась трагедия, и нужно вести себя тактично, чтобы не напомнить о ней. Вошла горничная с чаем и сделала книксен.

— Добрый день, Мэри Джейн, — поприветствовала я ее.

Мэри Джейн поставила поднос на стол у окна.

— Мэри Джейн будет вашей горничной, — сказала Руфь. — Она будет приходить на ваш звонок.

Я обрадовалась. Мэри Джейн была довольно высокой молодой женщиной с деревенским, здорового цвета лицом. Я была уверена, что она честная и добросовестная. Заметив, что я ей рада, она тоже весело улыбнулась мне, и я подумала, что в доме у меня появился друг.

Руфь подошла к столу:

— Она принесла две чашки. Можно к вам присоединиться ?

— О, пожалуйста!

— Тогда садитесь, я вам налью.

Я села на стул у кровати. Мне не хотелось оказаться у окна. У меня не выходило из головы, что, когда произошло несчастье, из этого окна, случись кому-нибудь выглянуть из него, можно было увидеть, как падал Габриэль.

Руфь вручила мне чашку, потом принесла и подставила мне под ноги скамеечку.

— Будем за вами присматривать, — сказала она.

А я отметила, какие холодные были у нее при этом глаза, и все ее дружелюбие казалось наигранным.

Ну вот, подумала я. Стоит мне попасть в этом дом, и у меня возникают всякие фантазии! «Присматривать» — это слово можно толковать по-разному.

Руфь села за стол у окна. И начала рассказывать о том, что произошло за время моего отсутствия. Сэр Мэтью оправился от приступа, но перенесет ли следующий? Он уже очень стар, Деверела Смита это очень беспокоит.

— На прошлой неделе, — продолжала Руфь, — доктор провел у нас всю ночь. Он такой добросовестный. Отдает всего себя своим больным. Ночевать у нас не было никакой нужды. Мы могли бы послать за ним. Но он настоял.

— Некоторые врачи очень благородны, — отозвалась я.

— Бедный Деверел. Думаю, дома ему живется не слишком сладко.

— Вот как? Я ничего не знаю о его семье.

— Дамарис — его единственная дочь. А жить с миссис Смит, вероятно, очень тяжело. Ее считают больной. А я назвала бы ее ипохондриком. По-моему, она погружается в болезнь, чтобы привлечь к себе внимание.

— Она совсем не выходит?

— Редко. Считается, что она тяжело больна. Мне кажется, доктор потому и ушел с головой в лечение своих пациентов, что у него дома невыносимая обстановка. Конечно, он души не чает в Дамарис.

— Еще бы! Редкая красавица! А ее мать тоже хороша собой?

— Сходство есть, но Мьюриэл никогда не была и вполовину так хороша, как дочь.

— Даже и тогда она, наверное, была неотразима.

— Да, конечно. Мне очень жаль Дамарис. Я собиралась устроить для нее и Люка бал. Но разумеется, сейчас, когда у нас траур, об этом и речи быть не может… по крайней мере в этом году.

— Ей повезло, что у нее такой хороший друг, как вы.

— Это нам повезло, что у нас такой хороший доктор. Выпьете еще чашечку?

— Нет, благодарю. Этого достаточно.

— Наверное, вы хотите распаковать вещи? Разрешите прислать вам на помощь Мэри Джейн?

Я заколебалась. Но потом согласилась. Руфь ушла, и вскоре появилась Мэри Джейн, а с ней еще одна горничная, которая унесла поднос.

Я наблюдала, как Мэри Джейн, встав на колени возле моего чемодана, достает оттуда платья.

— Скоро мне придется покупать себе новые, — сказала я. — Эти мне уже не подойдут.

— Да, мадам, — улыбнулась Мэри Джейн.

Она была примерно моего роста, и мне пришло в голову, что, может быть, когда платья перестанут на мне сходиться, я отдам их ей, если они ей нравятся.

— Вы чему-то радуетесь, Мэри Джейи?

— Но ведь такие новости! Я правда рада, что вы вернулись.

Она, несомненно, говорила искренне, и я почувствовала себя гораздо лучше.

Дом опять начал как-то странно действовать на меня. Я находилась здесь не больше часа, а уже искала друзей… и врагов.

— Еще долго ждать, — посетовала я.

— Да, мадам. Моя сестра тоже в положении. У нее роды будут через пять месяцев. Мы, конечно, надеемся, что родится мальчик, хотя, если будет девочка, тоже плакать не станем.

— Значит, у вас есть сестра, Мэри Джейн?

— О да, мадам. Муж Этти работает в «Келли Грейндж». У них там хорошенький домик возле ворот. И дрова бесплатные. Это у нее будет первенец, мадам… Я навещаю ее, как только выдается минутка.

— Я думаю! Ну, будете рассказывать мне, как у нее дела. Выходит, Мэри Джейн, у нас с вами найдется о чем поговорить.

Она улыбнулась:

— Было время, Этти ужасно боялась. Все таки первый ребенок, не шутка. Они оба боялись, Джимми тоже. Сначала она выдумала, что умрет, потом — что младенец родится уродом. Да уж, наша Этти прямо вся тряслась от мысли, что, когда ребенок родится, чего-нибудь у него будет не хватать. Но Джим попросил доктора, и тот ее вразумил. Он очень хорошо к ней относится. Такого, как наш доктор, поискать надо.

— Доктор Смит?

— Ну да. Он добрый. Ему все равно, знатный ты или бедняк. Вот он Этти и сказал: «Не пугайтесь, миссис Хардкастл, ребенок не будет уродом, и все у него будет на месте. По всему видно, что он у вас будет здоровяк». И Этти сразу успокоилась.

— Нам повезло, — сказала я, — что за нами присматривает такой хороший доктор.

Мэри Джейн снова улыбнулась. А я, глядя, как она встряхивает платья и вешает их в шкаф, чувствовала, что на душе у меня полегчало. Казалось, эта миловидная девушка своей веселостью и йоркширским здравым смыслом придает комнате уютную обыденность.

В тот вечер после обеда мы все сидели в одной из гостиных на втором этаже недалеко от моей комнаты, когда доложили о приходе доктора Смита.

— Проводите его сюда, — распорядилась Руфь и, когда за слугой закрылась дверь, обернулась ко мне: — Он постоянно заходит. Такой внимательный.

— Любит устраивать переполох, — проворчал сэр Мэтью. — А я уже вполне поправился.

Доктор Смит вошел в гостиную, и я сразу увидела, что он ищет глазами меня.

— Рад видеть вас, миссис Рокуэлл, — сказал он.

— А вы знаете, чем объясняется ее приезд? — спросил сэр Мэтью.

— Ну конечно. Могу вас заверить, что к концу недели в деревне не останется никого, кто бы об этом не знал. Поверьте мне, я счастлив за вас… очень счастлив.

— И не только вы, — заявил сэр Мэтью.

— Мы вместе будем подготавливать детскую, — радостно объявила тетя Сара, словно дитя, которому пообещали редкостное удовольствие.

— Вот-вот! — подхватил Люк, и не прозвучал ли его голос несколько сардонически? — И все вместе подпоем Кэтрин, когда она вознесет благодарственную молитву Божьей Матери.

После этих слов наступило довольно неловкое молчание, и доктор Смит поспешил заметить:

— Миссис Рокуэлл надо теперь очень беречь.

— Конечно, конечно, мы это понимаем, — поддержала его Руфь.

Доктор подошел ко мне и быстро пожал руку. От него исходило неотразимое обаяние, и сейчас я почувствовала это особенно сильно. Смуглый, темноволосый, он был необыкновенно хорош собой и, как я догадывалась, способен на глубокое чувство. По-видимому, разочаровавшись в своей семейной жизни — а я не сомневалась, что так оно и было, — доктор перенес привязанность, которая не находила отклика у его жены, на своих больных. Я заметила, что сэр Мэтью, хоть и жалуется на чрезмерное усердие доктора, рад его видеть и в его присутствии чувствует себя увереннее. Вспомнила я и то, как, по словам Мэри Джейн, доктор был добр к ее сестре. Наверное, местные жители должны быть благодарны, что у доктора столь неудачная семейная жизнь, раз из-за нее он так предан своим больным.

— Я знаю, вы любите ездить верхом, — обратился ко мне доктор, — но я бы не рекомендовал заниматься этим слишком часто. Во всяком случае, начиная со следующего месяца.

— Не буду, — пообещала я.

— Я не сомневался, что вы послушная и разумная юная леди.

— Вы ездили сегодня в Уорстуистл? — спросила Руфь.

— Ездил, — ответил доктор.

— И это вас расстроило. Вы всегда там расстраиваетесь. — Руфь повернулась ко мне: — Доктор Смит бесплатно лечит не только тех своих пациентов, кто не в состоянии ему заплатить, но… и тех, кто содержится в этой лечебнице.

— Да будет вам! — смеясь, воскликнул доктор. — Не делайте из меня святого. Должен же кто-то хоть изредка навещать этих несчастных… И не забывайте, среди моих здешних больных есть и бедные, и богатые. Вот я и обираю богатых, чтобы помочь бедным.

— Настоящий Робин Гуд! — воскликнул Люк. Доктор Смит повернулся к сэру Мэтью.

— Ну, сэр, — сказал он, — сегодня я намерен вас осмотреть.

— Вы думаете, это необходимо?

— Я думаю, раз уж я здесь…

— Хорошо, — с некоторым раздражением согласился сэр Мэтью, — но прежде вы должны с нами выпить. Я хочу, чтобы из погреба принесли мое лучшее шампанское. Люк, позвони.

Люк позвонил, и сэр Мэтью отдал распоряжения. Принесли вино, наполнили бокалы. Подняв бокал, сэр Мэтью провозгласил:

— За моего внука! — и обнял меня за плечи.

Вскоре после этого сэр Мэтью с доктором удалились в спальню, а я ушла к себе. Мэри Джейн, полная решимости вести себя как подобает примерной горничной, приставленной ухаживать за леди, приготовила мне постель.

— Спасибо, Мэри Джейн, — поблагодарила я.

— Вам еще что-нибудь нужно, мадам?

Мне ничего не было нужно. Я пожелала ей доброй ночи, но, когда она направилась к двери, крикнула вслед:

— Кстати, Мэри Джейн, вы не знаете, где находится Уорстуистл?

Она остановилась и с удивлением посмотрела на меня:

— Знаю, мадам. Это в десяти милях отсюда по дороге в Хэрроугейт.

— А что там такое?

— Туда отправляют сумасшедших.

— А, понятно. Спокойной ночи, Мэри Джейн.

Утром меня разбудила Мэри Джейн, вошедшая раздвинуть шторы. Она принесла горячую воду. Было приятно, проснувшись, увидеть ее милое лицо. Вид у нее был немного удивленный, потому что раздвигать шторы не пришлось. Я это сделала сама до того, как легла спать, да еще открыла окно. Мэри Джейн придерживалась мнения, что ночной воздух «вредный». Я объяснила, что, не считая зимы, всегда сплю с открытым окном. И по-моему, она решила, что за мной нужен глаз да глаз.

Я приняла ванну в туалетной комнате и пошла в столовую, которая тоже была на втором этаже, чувствуя, что сильно проголодалась. Что ж, напомнила я себе, ведь теперь мне приходится есть за двоих, и положила на тарелку яйца и бекон, а из кастрюли, стоявшей на спиртовке на столе для закусок, зачерпнула почки с соусом.

Порядок был мне известен. Завтрак подавали с восьми до девяти, и каждый обслуживал себя сам. Я позвонила, чтобы принесли горячий кофе, и, когда его подали, в столовую вошел Люк. Чуть позже появилась Руфь и заботливо осведомилась, хорошо ли я спала и правится ли мне моя комната.

Каковы мои планы на сегодня? Люк собирается в Райнон и будет рад купить для меня все, что мне нужно. Я поблагодарила и сказала, что кое-что мне действительно понадобится, но я еще не решила что.

— Ну, до счастливого события еще есть время, — сказал Люк, и его мать одернула его. Она считала неделикатным упоминать о предстоящем рождении ребенка. А мне так не казалось, я могла рассуждать об этом на все лады.

Я сказала, что после завтрака хочу пройтись. Мне не терпелось снова побывать на развалинах.

— Вас это место прямо притягивает, — заметил Люк. — Похоже, только из-за руин вы и захотели вернуться.

— Такие развалины заинтересуют любого, — ответила я.

— Вы не должны переутомляться, — напомнила Руфь.

— Я себя прекрасно чувствую. Так что, думаю, переутомление мне не грозит.

— Все равно, не забывайте — вам нужно быть осторожной.

Разговор переключился на местные дела. Мне рассказали о попытках викария раздобыть деньги на ремонт церкви; о благотворительных базарах и распродажах, которые он для этого устраивает, о том, что один из приятелей Рокуэллов дает бал, но из-за траура мы не можем на нем присутствовать.

Красиво обставленная столовая была залита солнцем, и в это утро я не ощущала в «Кирклендских усладах» ничего зловещего. Даже аббатство, когда я немного позже увидела его, не произвело на меня особого впечатления — всего лишь груды камней.

Я осталась очень довольна прогулкой, успокоилась и была готова согласиться с тем, что Габриэль действительно покончил с собой из-за своей болезни. Странно, что такая мысль могла приносить мне утешение, но тем не менее это было так. Вероятно, меня слишком страшили другие объяснения.

Возвращалась я через развалины. Стояла тишина. В то утро здесь царил мир и покой. Ясно было, что аббатство — это только руины и ничего больше. Яркие солнечные лучи падали на поросшую травой землю под ногами, освещая изъеденные временем стены и лишая это нагромождение камней даже намека на что-то мистическое. Вспомнив, в каком страхе я бродила среди развалин в памятный мне вечер, я посмеялась над собственной глупостью.

Ленч прошел тихо. За столом сидели только Руфь и Люк, а сэр Мэтью и тетя Сара завтракали у себя. После ленча я ушла в свою комнату и стала составлять список того, что мне понадобится. Думать об этом было еще рано, но мне так хотелось, чтобы мой ребенок скорее появился на свет! Поэтому я не могла откладывать. Пока я обдумывала, в дверь постучали, и, когда я крикнула: «Войдите!», на пороге возникла тетя Сара. Она улыбалась так, словно мы с ней были заговорщики.