А Карл, увидев юную Гортензию и уже в те дни будучи тонким ценителем красоты, заявил, что он будет счастлив сделать ее своей женой. Ему срочно необходимы были деньги, которые помогли бы ему вернуть престол, а все знали, что богатство кардинала получат его племянницы. Для бедного изгнанника женитьба на изящном и богатом ребенке казалась идеальной партией.

Но кардинал отнесся к предложению Карла неодобрительно. Он считал молодого человека отчаянным развратником, который никогда не вернет себе престол, и не хотел, чтобы его племянница связала свою судьбу с таким человеком.

Так вот кардинал и помешал двум своим племянницам стать королевами. Он разлучил их с двумя очаровательными молодыми людьми, в результате чего браки всех четырех оказались несчастливыми…

— Те дни давно прошли, — сказал Карл. — Предаваться воспоминаниям о прошлом — печальная привычка. Лучше постараться, чтобы настоящее компенсировало разочарования прошлого.

— Что мы и должны делать?

— Что мы и будем делать, — пылко ответил Карл.

— Очень мило с вашей стороны предложить мне здесь приют, — не могла не сказать Гортензия.

— Мило! Это именно то, чего только и ждал от меня свет.

Гортензия рассмеялась своим характерным нежным и музыкальным смехом.

— И от меня тоже.

— Черт побери! Почему вам не пришло в голову приехать раньше?..

По задумчивому выражению глаз Гортензии можно было понять, что она снова вспоминала прошлое. Сезар Викар был восхитительным любовником. Она рассталась с ним не по собственному желанию. Были и другие не менее восхитительные и не менее очаровательные; и почти всех их она покинула по воле обстоятельств.

Но мужа и четырех детей она все же оставила сама. Так что в случае крайней необходимости она была способна преодолеть свою лень.

— Как увлекательно, — сказала она, — попасть в новую страну.

— И встретить старого друга? — пылко спросил он.

— Это было так давно… Так много случилось за это время. Вы, возможно, слышали о моей жизни с Арманом.

— Кое-какие слухи до меня доходили.

— Приходится только удивляться тому, почему мой дядя устроил этот брак, — продолжала она. — Моим мужем мог бы стать Карл-Эммануэль, герцог Савойский. Он был бы лучшим мужем. По крайней мере его звали Карл. Кроме того, были еще Педро, принц Португальский, и маршал Тюренн.

— Последний, мне кажется, был несколько староват для вас.

— Он был на тридцать пять лет старше меня. Но с ним жизнь была бы не хуже, чем с Арманом. Мне делал предложение даже князь де Куртенэ, которого, как я поняла, больше интересовали деньги моего дяди, чем я сама…

— Глупец! — мягко заметил Карл.

— Должна сказать, что едва ли ему удалось бы сделать мою жизнь более невыносимой, чем это сделал Арман.

— Ваш дядя так долго мешкал с вашим замужеством, что, будучи на смертном одре, поторопился, не успев обдумать как следует этот важный вопрос.

— Мне от этого было не легче.

— Так тяжко приходилось?

— Мне было пятнадцать лет, ему — тридцать. Кое-что я могла бы понять. Кое-что я могла бы простить. Вольнодумство… да, я никогда не притворялась святой. У него был великолепный титул:

Арман де Ла Порт, маркиз де Меллере и начальник французской артиллерии. Можно ли было ожидать от такой персоны, что он фанатик… сумасшедший? Но он таким был. Мы были женаты всего несколько месяцев, когда им овладела мысль, что вокруг него все нечистые, и что он должен очистить всех от скверны. Он пытался очищать статуи, картины…

— Святотатство! — заметил Карл.

— И меня.

— Еще большее святотатство! — пробормотал Карл.

Гортензия беззаботно рассмеялась.

— Вы меня осуждаете за то, что я его оставила? Как я могла оставаться? Я терпела такую жизнь семь кошмарных лет. Я видела, как проматывается мое наследство, — совсем не так, как обычно мужья проматывают наследства жен. Он согласился взять имя моего дяди. Дядя думал, что он будет сговорчивым. Мы стали герцогом и герцогиней Мазарини. Дядя был против того, чтобы он использовал «де» перед фамилией. Он сказал: «Моя племянница Гортензия, мое состояние и» де» Мазарини — это слишком много. Гортензия — да, состояние — да, но зовитесь просто герцог Мазарини «.

Карл рассмеялся.

— Это так похоже на старика!

— И мне же достался дворец Мазарини. Вы помните его — он находится на улице де Ришелье, а вместе с ним отель» Тюбеф «, картинная галерея и галерея скульптур, обе построены Мазаром, а также собственность на улице Пти Шан.

— Такие сокровища! Они должны были бы быть не хуже тех, что находились у Людовика в Лувре.

— Действительно, это так и было. Картины были написаны величайшими художниками. Статуи, бесценные книги, мебель… Все перешло ко мне.

— И он — ваш муж — все продал и таким образом растратил ваше наследство?

— Кое-что он продал. Он считал, что женщине не следует украшать себя драгоценностями. Он с самого начала находился на грани безумия. Я помню, как я впервые увидела его перед картиной великого мастера с кистью в руке. Я спросила:

« Арман, что вы делаете? Вы воображаете себя великим художником?»Он выпрямился, указывая кистью на картину, глаза его горели тем огнем, которым, я считаю, могут гореть лишь глаза сумасшедшего. Он сказал:» Эти картины непристойны. Никто не должен смотреть на такую наготу. Все слуги в этом доме будут развращены «. Я всмотрелась в картины и увидела, что он закрасил обнаженные части фигур. Его грубые исправления уничтожили шедевры. И это еще не все. Он взял молоток и вдребезги разбил многие статуи. Страшно подумать, как много он разрушил — бессмысленно и безвозвратно!..

— И с таким человеком вы прожили семь лет!

— Семь лет! Я считала своим долгом жить с ним. О, он был сумасшедшим. Он запрещал служанкам доить коров, так как это, он говорил, может навести их на непристойные мысли. Он хотел выдернуть передние зубы у наших дочерей, потому что они у них были красивыми», а это, он боялся, сделает дочерей тщеславными. Он написал Людовику письмо о том, что получил от архангела Гавриила повеление предупредить короля, что с ним может случиться несчастье, если он немедленно не расстанется с Луизой де Лавальер. Вы же видите, что он был сумасшедшим — совершенно сумасшедшим. Но позднее я была рада, что он написал Людовику такое письмо, потому что, когда я от него сбежала, он просил Людовика настоять на том, чтобы я вернулась к нему, но Людовик ответил, что он уверен, что добрый друг Армана архангел Гавриил, с которым Арман, кажется, находится в прекрасных отношениях, мог бы помочь ему лучше, чем это в состоянии сделать король Франции.

Ее рассказ развеселил Карла.

— Ах, вы правильно поступили, что расстались с этим сумасшедшим. Единственное, на что я мог бы вам попенять, — так это то, что вы слишком долго собирались в Англию.

— Ах, я жила то в одном, то в другом монастыре. И поверьте мне, Карл, в некоторых из этих монастырей жизнь по-настоящему сурова. Я бы охотнее согласилась быть узником Бастилии, чем пребывать в некоторых из них. Я жила в монастыре Дочерей Марии, в Париже, и была несказанно счастлива его покинуть.

— Вам пристало украшать собой королевский двор, а не удостаивать своим присутствием монастырь, — сказал Карл.

Она вздохнула.

— Я себя чувствую здесь так, как будто оказалась дома. Это чужая мне страна, но здесь у меня много добрых друзей. Моя маленькая кузина, Мария-Беатриса, жена вашего брата, живет здесь. Как я жажду ее видеть! И вы здесь, мой дорогой Карл, мой милый друг детства… Как поживает Мария-Беатриса?

— Она все больше привыкает к своему пожилому мужу. Я стал ее другом. Это было неизбежно с самого начала, потому что она мне так напоминает вас!

Она томно улыбнулась.

— Ну и, конечно, здесь находится мой старый друг Сент-Эвремон. Он уже давно настаивал, чтобы я приехала в Англию.

— Благородный Сент-Эвремон! Я всегда любил этого человека… Он здесь счастливо устроился; мне нравится его остроумие.

— Поэтому-то вы и назначили его смотрителем своих уток, я слышала?

— Эта обязанность вполне соответствует его способностям, — сказал Карл, — потому что там нечего особенно делать, надо лишь наблюдать за этими созданиями и изредка бросать им что-нибудь поесть; а чтобы с этим справиться, он должен прогуливаться в парке и беседовать, стоя на берегу озера. Это такое удовольствие — прогуливаться и беседовать с ним!..

— Интересно, скучает ли он по Франции? Не жалеет ли, что столь необдуманно и откровенно критиковал моего дядю во время заключения Пиренейского договора?

— А что он вам говорит?

— Он говорит, что никогда бы не покинул Англию, если бы я была здесь.

— Так, стало быть, он способствовал тому, что вы оказались здесь. Я должен вознаградить моего хранителя уток!..

— Не сомневаюсь, что это всего лишь придворная учтивость.

— Все мужчины невольно начинают говорить с вами с придворной учтивостью, Гортензия!..

— Они со всеми женщинами так говорят.

— Говоря с вами, они искренне верят в то, что говорят.

Она снова рассмеялась.

— Я велю своему мавру приготовить кофе для вашего величества. Уверена, вам никогда не доводилось пробовать такой кофе, какой варит он.

— А беседуя, давайте решим, как нам устроить ваш переезд в Уайтхоллский дворец.

— Нет-нет, я туда не перееду. Я бы предпочла дом… где-нибудь неподалеку. Не думаю, чтобы ее Портсмутская милость желала бы, чтобы я поселилась в Уайтхоллском дворце.

— Но в нем достаточно места. Я его перепланировал, и теперь помещения в нем не так беспорядочны, как были в момент моего возвращения в Англию.

— И тем не менее я бы предпочла быть где-то поблизости, вы меня понимаете, но не совсем рядом.

Карл начал быстро соображать. Он был полон решимости, не теряя времени, пополнить свой гарем этим восхитительным созданием.

Посмеиваясь про себя, он принял кофе у юного раба Гортензии и, попивая его небольшими глотками, сказал:

— Лорд Виндзор, конюший герцогини Йоркской, будет счастлив освободить для вас свой дом. Он находится прямо напротив Сент-Джемского парка и должен вполне подойти вам, не сомневаюсь в этом.

— Похоже, что вы, ваше величество, решили совершенно осчастливить меня в Англии.

— Я примусь за выполнение этой задачи со всеми силами моей души, — ответил Карл, наклоняясь к ее руке и целуя ее.

Прошло несколько месяцев, прежде чем Гортензия переселилась на Уайтхолл. Денежный вопрос оказался деликатным. Карл полностью доверился Данби в этом смысле, так как Данби доказал свои ценные качества в финансовых вопросах.

Данби составил себе полное представление о характере прекрасной Гортензии: чувственная, но ни в коем случае не порочная, вполне светская дама, но совершенно не практичная. Она упустит великолепные возможности не потому, что не увидит их, а потому, что ей претит суета.

Он считал, что она не надолго завладеет безраздельно вниманием короля. Она была прекраснее всех дам короля, этого нельзя было отрицать, но ныне Карлу нужна была не только красота. Гортензия хотела получить солидную пенсию, так как она нуждалась в ней, чтобы вести тот образ жизни, к которому она привыкла. У нее не было желания накопить себе большое богатство, как это делала Луиза. Она не станет требовать почестей, титулов, у нее также не было желания быть при дворе некоронованной королевой. Ей хотелось единственного — спокойно наслаждаться вкусной едой, хорошим вином и любовником, способным удовлетворить все ее желания. Она ни за что не будет интриговать.

Данби решил, что ему выгоднее всего быть на стороне Луизы. Поэтому он удержал короля от намерения обеспечить Гортензии тот большой доход, который она пожелала.

Гортензия, он знал, надеялась, что ее муж выделит ей большее содержание, чем те четыреста фунтов в год, которые он давал ей ныне из всего огромного богатства, составлявшего некогда ее наследство. Данби считал, что, если Гортензия и не получит то, на что она рассчитывает, она все равно станет любовницей Карла — независимо от того, обеспечит он ей доход или нет. Это было в характере Гортензии. Сейчас она просила у Карла четыре тысячи фунтов в год. Но, говорил Данби, этой просьбой она не ограничится.

Гортензии была свойственна экстравагантность. Она рассказала Карлу, как однажды, незадолго до смерти дяди-кардинала, она выбросила из окна дворца Мазарини триста пистолей, потому что ей нравилось смотреть, как слуги из-за них устраивают свалку и колотят друг друга.

— Дядя был скуповат, — сказала Гортензия. — И кое-кто говорит, что мой поступок сократил его жизнь. Однако из-за этого он не лишил меня своего состояния…

О, да, настаивал Данби, если король хочет, чтобы с его казной было все в порядке, следует быть осторожным с такой женщиной.

Но по всей стране шли разговоры о последней королевской любовнице. Сэр Карр Скроуп написал в прологе к пьесе Этериджа «Модник», поставленной в том году в Королевском театре:

«Из иностранок нам зачем нужны лишь худшие,

Когда готовы нас любить свои и лучшие?»

И зрительный зал ревел от восторга по поводу этих строк, хотя большинство народа было того мнения, что пусть будет кто угодно, лишь бы мадам Карвел осталась с носом.

Но Карл терял терпение. Он настоял на том, чтобы ей выплачивалась пенсия, а так как не было никакой надежды, что Гортензии удастся убедить Людовика заставить ее мужа увеличить ей содержание, она приняла предложение Карла и стала его любовницей.

Луиза совсем обезумела. Нелл пожимала плечами. Она начала понимать свое положение при дворе. Она бывала при дворе, когда ее приглашали, всегда готовая развлечь окружающих и повеселиться сама. Она никогда не упрекала Карла за нарушения верности. Она была уверена в своем положении и в том, что никакая временно царствующая красавица не займет ее место. Прежде всего потому, что Карл никогда с ней не расстанется. Во-вторых, она была комедианткой, королевской шутихой, не говоря уж о других причинах.

Битва между Луизой и Гортензией назревала, и все шансы на победу были у Гортензии. Она была так красива, что люди ждали на улицах, чтобы взглянуть на нее, когда она проходила или проезжала мимо. Она была очень чувственной. Луиза по натуре была холодна и вынуждена была притворяться, что разделяет удовольствие, получаемое Карлом во время их любовных свиданий. Гортензии не было нужды притворяться. Луиза постоянно должна была помнить об указаниях из Франции, и король знал это. Гортензии не надо было думать ни о чем постороннем, а только о непосредственном своем удовлетворении. Гортензия никогда не выражала зависти к Луизе, Луиза же постоянно завидовала Гортензии. Гортензия давала не только сексуальное наслаждение, но и покой. В этом смысле она была похожа на Йелл. Но у нее не было материнской самозабвенной любви к детям, свойственной Нелл и присущего Нелл постоянства, хотя в тот период это и не было очевидным.

Эдмунд Уоллер написал небольшой цикл стихов под названием «Поединок трех», в котором изобразил трех главных любовниц, борющихся за первенство. Страну это забавляло, королевский двор тоже. У Карла появилось новое прозвище — петушок Шантеклер, и все следили за тем, как развиваются события. Барбара уехала во Францию, и Карл дал, наконец, ей понять, что хочет прекратить их отношения.

— Единственное, о чем я вас прошу, — сказал он, — это ведите себя как можно тише, а уж кого вы будете любить, мне безразлично.

У Луизы, ожидавшей ребенка, случился выкидыш, и она появилась при дворе похудевшая и больная. Один глаз у нее был болен, и кожа вокруг этого больного глаза потемнела.

— Похоже на то, — сказал Рочестер, — что ее милость, сознавая необыкновенную привлекательность темных глаз мадам Мазарини, хочет стать брюнеткой.

Королевский двор подхватил эту шутку. Все были счастливы повторять колкости в адрес мадам Карвел.

Луиза по-настоящему грустила. Она опасалась, что этот кошмар, когда ей казалось, что она теряет власть над Карлом, становится реальностью. Она жила под страхом, что Гортензия убедит короля отправить ее, Луизу, обратно во Францию и он, будучи не в состоянии отказать своей последней любовнице в ее просьбе, согласится на это. Однако Луизе не стоило волноваться по этому поводу, так как Гортензия никогда не смогла бы себя заставить просить о чем-либо подобном.

Нелл, как всегда оживленная, появилась при дворе в трауре.

— Кого вы оплакиваете? — спросили ее.

— Я скорблю об отставной герцогине и ее погибших мечтах, — объяснила Нелл с недоброй усмешкой.

Король узнал об этом, и его это позабавило. Временами ему действительно хотелось, чтобы Луиза вернулась к себе во Францию, но с Нелл он не собирался расставаться ни при каких обстоятельствах. Ему было приятно помнить, что она всегда рядом и готова, позабыв взаимные упреки, повеселиться.

Луиза посмотрела на короля полными слез глазами. Она так много плакала в последнее время, что ее и без того небольшие глазки, казалось, и вовсе запали. Ее недавний выкидыш и прошлогодняя болезнь значительно подорвали ее здоровье, и Карлу было бы ее очень жаль, если бы она сама не жалела себя до такой степени. Хотя он и был добр, как всегда, Луиза чувствовала, что мысли его далеко, она была уверена, что с Гортензией. И она вообразила, что заметила в его глазах неприязнь к себе.

Ни одна из любовниц Карла — даже Барбара — не была такой стяжательницей, как Луиза, и ныне она утешалась тем, что она и ее сестра Генриетта, которую она привезла в Англию и выдала замуж за развратного графа Пемброка, были очень богаты. И что же — только это и должно быть единственным утешением для той, которая так старалась стать королевой?

— Я служила вашему величеству от всего сердца, — начала Луиза. Она его не понимала. Упреки подавляли в нем жалость.

— Вы являетесь другом королей, — сказал он. Она обратила внимание на то, что он употребил множественное число, — и ее надежды улетучились.

Человек менее добрый назвал бы ее шпионкой Людовика.

Она сказала:

— Я пришла просить ваше величество отпустить меня в Бат. Тамошние воды, я думаю, помогут мне поправить здоровье.

А в глазах ее стояла мольба: «Запретите мне уезжать. Скажите же мне, что вы настаиваете на том, чтобы я была рядом с вами».

Но Карл оживился.

— Дорогая моя толстушка, — сказал он, — непременно поезжайте в Бат. Это один из моих любимых городков. Не сомневаюсь, там вы поправите здоровье. Отправляйтесь, не теряйте время. Луиза печалилась, готовясь к путешествию. Она не знала, что увлечение короля Гортензией значительно уменьшилось. Она была красивой — самой красивой женщиной в королевстве. И он готов был это признать. Но красота — это еще не все. Она поселила в своем доме французского крупье Морэна и научила англичан карточной игре. Король возражал против увлечений азартными играми. Он всегда старался увести своих любовниц от столов, за которыми играли в эти игры. В конце концов дешевле обходилось устраивать для них маскарады и банкеты. Поэтому он был недоволен Гортензией за то, что она познакомила англичан с новой азартной игрой.

Маленькая графиня Сассеская, дочь Барбары, но будто бы и Карла, была совершенно очарована Гортензией. Она постоянно старалась быть рядом с ней, и Гортензия, которой нравилась эта малышка, посвящала большую часть времени играм с ней. Это было очень мило, но часто, когда Карлу хотелось побыть наедине с Гортензией, она никак не могла расстаться с его дочерью.

Это было еще одной из причин, из-за которой отношение Карла к ней изменилось. У нее был любовник. Это был молодой и красивый принц Монако, посетивший Англию. Он приехал, как говорилось, из далекого Монте-Карло специально для того, чтобы сделать Гортензию своей любовницей.

Гортензия не смогла устоять против его миловидности и юности. Молодой человек стал постоянно бывать у нее в доме, так как Гортензия была слишком беспечна, не заботилась о будущем и не скрывала своего увлечения им.

У Барбары бывали возлюбленные; когда она была официальной любовницей короля, но он снова и снова возвращался к Барбаре, однако то были другие времена. Теперь ему перевалило далеко за сорок — он был уже не так молод, и даже его удивительная половая потенция начала снижаться. Похоже, что, излечившись от своей болезни, он утратил способность к деторождению, так как после дочери Молл Дэвис у него не родилось ни одного ребенка.

Он старел, поэтому бурное увлечение Гортензией, вспыхнув так неожиданно, так же непредсказуемо пошло на убыль. Ему хотелось развлечься. Луиза не была в состоянии развлечь его. Она только ноет и перечисляет свои болезни. Поэтому он отправился в дом Нелл на Пел Мел.

Нелл была счастлива, что он пришел. Она всегда была готова играть роль королевской шутихи: да, посмеяться над ним, несчастным возлюбленным, разочаровавшимся в своих любовницах, но и утешить, и среди всех этих насмешек и бравурности обнаружить поистине материнское к нему отношение и показать, что она по-настоящему сердита на Гортензию за то, что та предпочла принца Монако.

В доме у Нелл часто бывал Бекингем. И Монмут тоже. Шафтсбери также заглядывал. «Нелл связалась с вигами», — думал Карл.

Но было приятно, когда Нелл танцевала и пела для них, а когда Карл увидел, как она изображает леди Данби с Бекингемом в роли мужа леди Данби, король обратил внимание на то, что так хохочет, как не хохотал уже несколько недель. Он осознал, что было очень глупо с его стороны пренебрегать таким тонизирующим средством, которое можно получить только у Нелл.

Таким образом, пока Луиза поправлялась в Бате, а Гортензия скатилась к положению рядовой любовницы Карла, Нелл снова заняла главенствующее положение.

Рочестер предупредил ее:

— Это будет продолжаться недолго, Нелл. Не сомневайтесь, Луиза вернется и кинется в схватку. А она дама благородная, тогда как на крошке Нелл все еще кое-где сохранились пылинки из переулочка Коул-ярд. Я не буду пытаться стряхивать их с вас. Молл это не удалось. Но не удивляйтесь, если вы не останетесь навсегда номером первым. Уходите в тень, когда надо, но используйте удобный момент, Нелли. Куйте железо, пока горячо.

Поэтому. Нелл делала все так, что Карл навещал ее не только тогда, когда у нее собиралось вечерами общество, но и днем, чтобы лучше узнать своих двоих сыновей.

Однажды она позвала маленького Карла, чтобы сказать ему, что пришел отец.

— Поди сюда, маленький ублюдок, — позвала она.

— Нелли, — запротестовал король, — не говорите так.

— А почему я не должна так говорить?

— Это звучит некрасиво.

— Как бы это ни звучало, это правда. Как мне еще называть мальчика, если его отец, не давая ему другого титула, представляет его таким образом всему свету?

Король призадумался, и вскоре после этого осуществилось одно из самых заветных мечтаний Нелл.

Ее сын был теперь не просто Карлом Боклерком, он был барон Хедингтон и граф Берфорд.

Нелл танцевала по всему дому на Пел Мел, размахивая документом, подтверждающим титул маленького Карла.

— Идите сюда, милорд Берфорд, — кричала она. — Вас ждет место в палате лордов, любовь моя. Подумать только! Ваш отец — король, и об этом знает весь свет.

Новоиспеченный граф громко смеялся, видя маму такой веселой, а малыш Иаков — милорд Боклерк — присоединился к ним.

Она подхватила их на руки и крепко прижимала к себе. Она позвала слуг, чтобы предоставить их милорду Берфорду и милорду Боклерку.

Весь день только и было слышно, как она кричит:

— Принесите милорду Берфорду грудной сироп. Клянусь, он начинает кашлять. И я не сомневаюсь, что немного сиропа не помешает и милорду Боклерку. О, милорду Берфорду нужен новый шарфик. Я сегодня же поеду в гостиный двор за белой саржей.

Она перещупала все тонкие ткани в магазинах. Она купила детям ботиночки с золотыми шнурками.

— У милорда Берфорда такие нежные ножки… и у его братца, милорда Боклерка, такие же.

Дом звенел от смеха Нелл и ее возбужденного голоса.

Слуги подражали своей госпоже, и казалось, что в любой произнесенной в этом доме фразе должны упоминаться имена милорда графа или милорда Боклерка. Глава 8

Все последующие месяцы Нелл была очень занята. Она считала, что это были самые счастливые месяцы в ее жизни. Карл бывал у них постоянно, он безгранично восхищался милордом Берфордом и милордом Боклерком, малыши не болели, а вечера у Нелл никогда еще не бывали такими веселыми.

Правда, у нее самой титула не было, но Карл обещал ей, что решит этот вопрос, — как только сможет, он сделает ее герцогиней.

Нелл молча согласилась отложить осуществление этой мечты. Маленький Карл стал графом, и уже ничто не сможет изменить это его положение. Сама она готова была ждать.

Гортензия держалась дружелюбно и прислала Нелл письмо с поздравлениями по поводу пожалования титулов ее сыновьям.

Для Нелл не могло быть ничего приятнее.

— Я получила письмо, — сообщила она своему эконому мистеру Граундесу. — Герцогиня Мазарини поздравляет графа Берфорда с титулом.

— Очень мило с ее стороны, мадам.

— Это на самом деле мило, а мадам косоглазой красотке недостало ее хороших манер на что-либо подобное. О, поскольку герцогиня проявила такую любезность по отношению к графу Берфорду, думаю, следует нанести ей визит и поблаго одарить ее.

Поэтому Нелл потребовала подать свой портшез и отправилась к апартаментам герцогини Мазарини, переговариваясь на улицах со встречными друзьями.

— Надеюсь, у вас все хорошо?

И у вас тоже, — был ответ. — А как ваша семья?

— О-о, милорд Берфорд прекрасно. Милорд Боклерк немного покашливает.

После этого она заглядывала к аптекарю.

— У нас кончается грудной сироп, а у милорда Боклерка еще не прошел кашель. Приготовьте нам эту микстуру, потому что, когда кашляет милорд Боклерк, часто случается так, что начинает кашлять и граф, он заражается.

Ей было не очень приятно, когда, войдя в апартаменты герцогини в Сент-Джемском дворце, она застала там прибывшую раньше нее герцогиню Портсмут.

Луиза, разговарившая с французским послом Куртэном, надменно посмотрела на Нелл. Леди Харви, тоже бывшая там, неуверенно улыбнулась. Лишь Гортензия была сама любезность. Но Нелл не нуждалась в помощи, оказавшись в трудной ситуации. Она подошла к Луизе и хлопнула ее по спине.

— Я всегда считала, что те, кто занимаются одним и тем же ремеслом, должны быть добрыми друзьями, — воскликнула она.

Луиза остолбенела, Нелл держалась так, как будто ничего и не случилось. А Гортензия улыбалась своей томной, дружеской улыбкой.

— Вы оказали мне любезность, навестив меня, — сказала она.

— Как же мне не навестить вас, — заявила Нелл. — Мне было так приятно получить ваши поздравления, герцогиня. Милорд Берфорд пришел бы лично поблагодарить вас, но он развлекает милорда Боклерка.

— Вы, должно быть, очень счастливы, — продолжала Гортензия.

— И удовлетворены, — вступила в разговор Луиза, — вам пришлось так много и упорно трудиться для того, чтобы это осуществилось. Вашему сыну по-настоящему повезло с матерью.

— И с отцом тоже, — ответила Нелл. — Ни у кого никогда не было сомнений по поводу того, кто отец милорда Берфорда, чего не скажешь о некоторых других.

Луиза была ошеломлена, хотя она и не могла считать, что выпад был направлен против нее. Она вела образцовую жизнь, если не считать эти странные и какие-то холодные и вялые отношения с Данби.

— То же можно сказать и про милорда Боклерка, — не унималась Нелл.

Луиза наконец обрела свою обычную невозмутимость.

— Рада заметить, что и мой маленький герцог чувствует себя хорошо.

В тот момент Нелл решила, что еще при ее жизни милорд Берфорд должен быть герцогом.

Гортензия торопливо обратилась к Нелл:

— Я слышала, что ваши нижние юбки приводили в восторг всех, кто их видел.

— У меня хорошая белошвейка, — сказала Нелл. Она поднялась и, придерживая юбку платья, начала танцевать, поворачиваясь так, что то и дело выглядывали ее кружевные нижние юбки.

Гортензия рассмеялась.

— Вы так вертитесь, что мы не можем их рассмотреть. Прошу вас, позвольте нам взглянуть на них поближе.

— В Лондоне не найти лучшей работы, — продолжала Нелл. — И эта же мастерица будет делать шелковые капюшончики с шарфиками для милорда Берфорда и милорда Боклерка. — И тут она смекнула, она никогда не могла противиться удовольствию оказать добрую услугу. — Ах, я не сомневаюсь, что эта прекрасная мастерица будет рада выполнить работу и для вас, ваши милости, если вы пожелаете.

Гортензия ответила, что ей бы очень это было кстати, Луиза сказала, что ей, пожалуй, уже надо идти, и ушла, а оставшееся общество разглядывало нижние юбки Нелл.

Тут Нелл обратила внимание на французского посла.

— А вам, сэр, разве не нравятся мои нижние юбки? У Портсмут нет юбок изящнее, несмотря на все подарки, присылаемые ей королем Франции. Да, вы должны сказать вашему королю, сэр, что ему бы лучше слать подарки матери милорда Берфорда, чем этой плакучей иве. Могу заверить вас, сэр, что королю я нравлюсь больше, чем эта толстушка. Да, он, знаете ли, спит со мной почти каждую ночь.

Куртэн не нашелся, что ответить. Он неловко поклонился, пристально глядя на ее нижние юбки. И только после этого сказал:

— Серьезные вопросы следует серьезно обдумать.

Через некоторое время Нелл откланялась и пошла к своему портшезу, по дороге домой она остановилась купить шнурки для ботинок, но лишь ради удовольствия сказать лавочнику в гостином дворе, что она покупает их для того, чтобы украсить ботиночки милорда Берфорда.

В доме Нелл собрались виги. Шафтсбери и Бекингем были возбуждены. Они считали, что их поддерживает вся страна и что если бы они смогли организовать всеобщие выборы, то им бы не составило труда получить большинство.

Данби нервничал. Он понимал, что если партия Шафтсбери придет к власти, то это будет концом его карьеры. Он был полон решимости помешать роспуску парламента любой ценой.

Шафтсбери и Бекингем планировали осуществить роспуск. А Нелл, будучи убеждена, что именно Данби не советует королю пожаловать ей титул герцогини, и зная, что он является другом Луизы, заверила их, что всем сердцем на их стороне. Нелл считала, что, как только Шафтсбери придет к власти, он сделает ее герцогиней.