Принц-странник (№2) - Фаворитки

Луиза жила у Арлингтонов. Король регулярно ее навещал; но его любовницей она не стала. Карл часто раздражался из-за этого, однако Луиза привлекала его своими безукоризненными манерами и ребяческой внешностью. В ее поведении сквозило какое-то обещание того, что, соблюдая определенные формальности, он в дальнейшем не пожалеет о затянувшемся ожидании ее милостей. Луиза вспоминала других дам из прошлых времен, которые умелыми приемами добились для себя высокого положения. Елизавета Вудвилл и ее уловки в отношении Эдварда IV. Анна Болейн и Генрих VIII. Последний пример не из счастливых, но Луиза не повторит безумств этой королевы, да и Карл ни в чем не похож на того короля из династии Тюдоров. Нищета Луизы в юности, постоянное сознание того, что она сама должна устроить свою судьбу, развили в ней непомерное честолюбие, поэтому как только она приближалась к одной цели, то сразу же начинала целиться в следующую. Стать королевской любовницей было первой целью. Это стало ей доступно в любой момент. Теперь она сосредоточилась на другой — стать женой короля. Это желание могло бы казаться фантастическим и безумным. Но был пример Фрэнсис Стюарт. Кроме того, королева была нездорова и не могла родить наследника. Точно такие же обстоятельства помогли Анне Болейн взойти на трон. У Анны хватило здравого смысла уклоняться от настойчивости любвеобильного монарха, но после замужества она утратила его. Луиза же свой никогда не утратит.

Итак, она упиралась. Она нашла сотни способов дать понять королю, что она знатная дама; она намекала, что ее влечет к нему, но так как она была не только знатной, но и добродетельной дамой, то его положение женатого человека не позволяло ей пойти навстречу его желаниям.

Карл скрывал свое все нарастающее нетерпение под обаятельными манерами. Он принял ее правила игры, так как знал, что она в конце концов уступит ему. Иначе для чего же она приехала в Англию? А пока он ждал, он забавлялся с другими. Время от времени он навещал Барбару, Молл и Нелл; а Чэффинч продолжал приводить некоторых дам в его апартаменты с черного хода по личной лестнице. Таким образом, он мог наслаждаться игрой в ожидание, которую он вел с Луизой.

Во дворце Уайтхолл для нее были готовы покои; прекрасные французские гобелены украшали стены, мебель была заново инкрустирована, роскошные ковры устилали полы, комнаты были полны японскими шкатулками, фарфоровыми и серебряными вазами, столами с мраморными столешницами, новыми часами с маятниками, серебряными канделябрами и другой диковинной роскошью.

Луиза поселилась в этих покоях, но дала понять королю, что такая благородная и добродетельная дама, как она, может принимать его только один раз в день. В девять часов утра.

Кольбер де Круасси, французский посол, с беспокойством наблюдал за всем этим. Он даже увещевал ее. Он очень боялся, что она переусердствует, испытывая терпение короля подобным образом.

Но Луиза была непреклонна.

Она была намерена не только послужить интересам Франции, но и осуществить свои собственные честолюбивые замыслы.

Три женщины, три первые возлюбленные короля, наблюдали за новоприбывшей. Они отдавали себе отчет, что периодическим проявлением внимания к ним со стороны короля обязаны упорству француженки. Они понимали, что, как только она решится уступить, интерес короля к ним угаснет. А каков будет результат этого угасания? Барбара понимала, что она быстро утрачивает влияние на короля. Ее красота потеряла блеск и очарование, но вспышки ярости не убавились вместе с ее красотой. У нее было так много любовников, что она приобрела из-за этого дурную славу. Ее приключения с Карлом Хартом и канатоходцем по имени Джекоб Холл вызвали грандиознейший скандал, потому что, как говорили, она выбрала их в любовники в отместку за связь короля с Молл Дэвис и Нелл Гвин. Барбара все еще цеплялась за утрачиваемое ею влияние на короля, сознавая, что он по-прежнему готов идти кое в чем ей навстречу — если не из любви к ней, то из любви к спокойной жизни.

Молл Дэвис теперь редко видела короля. Она получила прекрасный дом и пенсию, но королю наскучила ее безмятежность. Она оставалась его любовницей только из-за его привычки «не сбрасывать».

Что касается Нелл, то у нее много времени отнимал младенец, но, занимаясь крошкой-сыном, она невольно часто думала о его отце. Нельзя надоесть королю. Пора расстаться с присущим ей прежде легкомыслием. Надо подумать о сыне.

— Я добьюсь того, что ты получишь славный титул, паренек, — часто шептала она ребенку. — Ты станешь герцогом, не меньше. — И она принималась смеяться, глядя в крошечное лицо с большими, удивленными глазами, пристально глядящими на нее. — Ты… Герцог… Отпрыск девчонки Нелли… Герцог королевской крови… Кто бы этому мог поверить?

Но герцогства давались нелегко.

Королю нравился малыш. Дни, когда он навещал Нелл и брал мальчика на руки, бывали очень приятны.

— Нет сомнения, — воскликнула Нелл, склоняясь к нему, как это делает любая гордящаяся жена и мать, — что этот мальчик — Стюарт. Посмотрите на этот нос! На эти глаза!

— В таком случае, храни его Господь! — сказал король.

— Ну же, мой маленький, — говорила Нелл. — Улыбнись папе.

Ребенок серьезно смотрел на короля.

— Рановато, а, сэр? — басил король. — Сперва подождем, да поглядим, что это за человек, который приходится нам отцом.

— Самый лучший в мире, — непринужденно сказала Нелл.

Король повернулся и посмотрел на нее.

— Черт побери! — воскликнул он. — Мне кажется, Нелл, ты в этом убеждена?

— Более того! — ответила Нелл, смутившись от переполнявшего ее чувства. — Я сею первые семена, из которых вырастет герцогство для нашего мальчика.

— И соответствующие выгоды для тебя! О, Нелл, ты ничем не отличаешься от других!..

Нелл выхватила ребенка из рук отца и начала кружиться по комнате.

— Чего я желаю тебе, сынок? Корону, славный титул, все то, что по праву принадлежит королевскому отпрыску. Уже сейчас, сынок, у тебя королевский нос, королевские глаза и королевское имя. Клянусь! Я уверена, что его величество не думает, что этого достаточно, чтобы преуспеть в этом мире.

После этого она положила его в колыбель, наклонилась и поцеловала его. Король подошел и обнял ее за плечи.

В этот момент он подумал, что, хотя Луиза де Керуаль и занимает все его помыслы, он ни за что не захочет расстаться с крошкой Нелл.

Роза пришла навестить Нелл в ее новом доме. Это был небольшой домик в восточной части Пел Мел, вблизи от великолепного дома на Суффолк-стрит, в котором жила другая королевская любовница — Молл Дэвис.

Домик Нелл уступал дому Молл. Молл нравилось проезжать мимо домика Нелл в своей карете и выглядывать из нее, чтобы разглядеть его получше; проезжая мимо, она удовлетворенно улыбалась и посверкивала кольцом стоимостью в семьсот фунтов на пальце.

— Радуйся своему дому и колечку, Молл! — кричала Нелл из своего домика. — А мне король подарил кое-что получше.

При этом Нелл, бывало, выхватывала своего ребенка из рук какой-нибудь служанки и высоко поднимала его.

— Тебе так и не удалось заполучить королевского отпрыска, Молл! — пронзительным голосом продолжала Нелл.

Молл приказывала кучеру ехать побыстрее дальше. Она считала Нелл дурой. У той были все возможности сменить окружающую обстановку, но она, казалось, цеплялась за нее, не желая расставаться с ней.

— Что за негодная девка! — тихо говорила Молл с недавно обретенным благородным произношением. — Как может его величество проводить хотя бы час в ее обществе — это выше моего понимания!..

Молл удовлетворенно улыбалась. Ее дом был так великолепен; а у Нелл был просто домишко. Разве это не доказывает, что король видит разницу между ними?

Нелл вошла в дом, где ее ждала Роза. Та взяла младенца из рук Нелл и спела ему песенку.

— Подумать только, он — сын короля, — сказала Роза. — Это невообразимо!

— Совсем наоборот, — воскликнула Нелл. — И родился он так же, как все.

— О, Нелл, зачем ты сменила свои прекрасные апартаменты на Линкольнз-Иннфилдс на этот домик? Они были богаче.

— Домик ближе к Уайтхоллу, Роза. У меня на свете лишь один добрый друг, и я хочу быть как можно ближе к нему.

— А он признает маленького Карла своим?

— Конечно, признает. Ты еще сомневаешься? Погляди, как он по-королевски сосет пальчик, храни его Господь!

— Вот я и подумываю, не стоит ли мне сделать реверанс, прежде чем брать его на руки?..

— Может быть, наступит такое время, когда ты и должна будешь это делать… — мечтательно произнесла Нелл.

Роза поцеловала малыша.

— Подумать только, что я целую то же место, которое целовал король! — сказала Роза.

— Если это тебе приятно, — заметила Нелл, — ты можешь целовать меня тоже в любое время, когда тебе вздумается, и в любое место!

Тут обе они рассмеялись.

— Ты все такая же, Нелл. Совсем не изменилась. У тебя прекрасные наряды, свой дом, королевский отпрыск… и все же ты осталась прежней Нелл. Поэтому я и пришла поговорить с тобой. О человеке, которого я встретила.

— Ой, Роза, ты влюбилась?!

Роза призналась, что это так и есть.

— Этого человека зовут Джон Касселс. Я встретила его в одной таверне. Я хочу выйти за него замуж и завести семью.

— В чем же дело? Ма будет рада иметь в семье хоть одну порядочную дочь.

— Порядочную! Ма это не волнует. Она гордится тобой так, как не могла бы гордиться ни одной замужней дочерью. Она только о тебе и говорит: «Моя Нелли — королевская шлюха… а мой внучок Карлуша — королевский ублюдок…»— Она больше ни о чем не говорит.

Нелл расхохоталась.

— Единственной мечтой ма было сделать из нас обеих хороших шлюх, Роза. Я ее мечты осуществила; но ты, ты — позор семьи. Ты подумываешь о приличном замужестве!..

— Беда в том, как Джон зарабатывает себе на жизнь.

— А как?

— Он — грабитель с большой дороги.

— Вот уж действительно опасный способ зарабатывать деньги!

— И я то же говорю. Но он мечтает стать солдатом.

— Как Уилл. А как он поживает, наш кузен Уилл?

— Часто говорит о тебе с гордостью, Нелл.

— Смахивает на то, что многие гордятся королевской шлюхой.

— На самом деле мы все гордимся тобой, Нелл.

Нелл рассмеялась и отбросила локоны от лица.

— Выходи замуж за своего Джона, если хочешь. И если он этого хочет, Роза. Может быть, он попадется. Но если он окончит свои дни на виселице, когда в момент его покаяния палач вышибет подставку у него из-под ног… все же вы сколько-то поживете вместе, а быть вдовой — это очень солидно. И кроме того. Роза… Если я смогу замолвить словечко где-нибудь в подходящем месте… Кто знает, может быть, мне это и удастся сделать… Я помню беднягу Уилла и его разговоры о том, как он собирался стать солдатом. Я часто думаю об этом. В один прекрасный день Уилл станет солдатом. И я сделаю все, что смогу, для твоего Джона Касселса. Если ты, конечно, на самом деле то любишь.

— Нелл, Нелл, милая моя сестричка!..

— Вот именно, — сказала Нелл, — кто не сделает все, что может, для сестры?

И когда Роза ушла, она подумала, что найти в армии места для Уилла и Джона Касселса будет не так-то уж и трудно.

— Но, мой маленький милорд, — прошептала она, — похоже, гораздо труднее будет добыть корону на эту вот головку.

Нелл продолжала жить в своем домишке. Проходили месяцы. Луиза так и не уступила королю. Молл Дэвис продолжала свои прогулки в карете мимо домика Нелл.

Милорд Рочестер навестил Нелл в ее новом жилище и качал головой, глядя, как он выразился, на «убожество жизни Нелл».

Он устроился на кушетке, рассматривая свои безукоризненные сапоги и с нежностью поглядывая на Нелл. Он дал ей совет.

— Король обращается с вами неподобающим для королевской возлюбленной образом, — сказал он. — Это ясно.

— И это в то время, как госпожа Дэвис проезжает в своей карете мимо к своему прекрасному дому, сверкая своим бриллиантовым кольцом!.. — воскликнула Нелл.

— Верно. А бедняжка Нелли стала матерью, и лицо ее младенца говорит о том, что он — королевский сын, даже если бы у его величества были основания подозревать, что это не так!

— У его величества нет оснований подозревать это!

— Подозрение не всегда нуждается в основаниях, крошка Нелл. Но давайте поговорим не об этом. Давайте обсудим более насущный вопрос: как добиться, чтобы с миссис Нелли обращались с подобающей королевской возлюбленной учтивостью. Барбара добилась того, чего хотела, криками, угрозами, сценами. Молл — милыми, застенчивыми улыбками. Что можете вы, милая Нелл, выставить против этого — ваше остроумие, приобретенное в переулке Коул-ярд? Увы, увы, в основе всех ваших бед именно Коул-ярд. Его величество находится в затруднительном положении. Он в восторге от своей крошки Нелл; он души не чает в своем последнем сыне; но малыш Карл наполовину королевской крови, наполовину — коул-ярдской. Помните об этом, Нелл. Имеются и другие Карлы, не говоря уже о Джемсах, Аннах и Шарлоттах. У всех у них матери благородного происхождения. Даже у нашего Джемми Монмута мать была дворянка.

А вы, дорогая Нелл, — поглядим правде в лицо — вышли из трущобы. Его величество опасается неприятностей, если он даст какой-нибудь громкий титул этому своему Карлу. Люди прощают Карлу вольное поведение. Им нравится, что он веселится. Им безразлично, откуда он черпает удовольствия. Но что их заботит, Нелл, — так это возможность достигнуть высокого положения через королевскую постель. О, говорят они, это могло бы случиться со мной… или с моей маленькой Нелл… но не случилось. Это случилось с той маленькой Нелл! И они не могут вам этого простить. Поэтому, хоть вы и родили королевского отпрыска, они против того, чтобы он получал какие-либо титулы. Они хотят, чтобы никогда не забывалось, что его мать всего лишь девчонка из переулка Коул-ярд.

— Боюсь, вы правы, милорд, — сказала Нелл. — Но все изменится. Этот ребенок получит свою часть того, чем пользуется отродье Барбары.

— Их мать из рода благородных Вилльерсов, этих маленьких ублюдков Барбары, Нелли!

— Не важно. Не важно. Кто сказал, что они королевские дети? Только Барбара.

— Нет, даже Барбара этого не говорит. Ибо как в подобном случае может быть уверена даже мать? Теперь послушайте моего совета, Нелл. Будьте более дипломатичны в обращении с королем. Когда француженка уступит ему, а она, в этом нет никакого сомнения, уступит, в гареме его величества могут произойти перемены. Эта дама может сказать:

«Уберите с глаз долой эту личность. Я выдвигаю это в качестве условия моей уступки». И поверьте мне, крошка Нелл, эту личность — пусть это будет благородная Вилльерс или продавщица апельсинов — непременно уберут. Если, конечно, эта личность не станет настолько необходима его величеству, что он не сможет без нее обойтись…

— Эта француженка, кажется, станет всесильной.

— Она большой дипломат, моя дорогая. Она подает надежды нашему всемилостивейшему королю, а потом как бы невзначай лишает его этих надежд. Это такая игра у подобных женщин — рискованная игра, если не владеть этим искусством мастерски. Но она искусница, эта француженка Луиза. Ее манеры и эта проводимая ею игра делают ее слишком желанной. Других причин я не вижу, хоть умри. Мне иногда кажется, что эта женщина косит.

— Значит, эта косоглазая красотка лишит всех нас королевской милости?! — воскликнула разгневанная Нелл.

— Косоглазая красотка сделает это, если ей это заблагорассудится. Может быть, бывшую маленькую торговку апельсинами из Коул-ярда она и не сочтет достойной соперницей. Но послушайте меня, Нелли. Не предъявляйте сейчас никаких требований королю. Способствуйте его покою. Смейтесь в его присутствии. И его постарайтесь смешить. Он будет приходить к вам в поисках покоя, как корабль приходит в гавань. Косоглазая красотка не будет злиться и бушевать, как это делала Барбара, — и все же, я думаю, он будет нуждаться в тихом пристанище.

Какое-то время Нелл молчала. Затем она взглянула на красивое, носящее следы разгульной жизни лицо милорда Рочестера и произнесла:

— Я не могу понять, милорд, почему вы так добры ко мне?

Рочестер зевнул. Потом ответил:

— Объясните это, если угодно, моей неприязнью к косоглазой красотке, моим желанием обеспечить его величеству покой и общество самой очаровательной дамы в Лондоне, а также тем, что мне доставляет удовольствие помогать столь остроумной особе.

— Что бы ни было причиной, — сказала Нелл, — я последую вашему совету, милорд, — по возможности. Но еще с тех дней, когда я сидела на мостовой в Коул-ярде, я была не в состоянии придержать язык. И, насколько я себя знаю, я уверена, что буду настаивать на милостях для моего малыша Карла до тех пор, пока он не получит титул герцога.

— Ах! — воскликнул Рочестер. — Делайте, как знаете, Нелли. Я точно знаю одно. Ничего похожего прежде никто не смел.

Нелл так и продолжала жить в восточной части Пел Мел. Король стал навещать ее реже. Уилл Чэффинч сожалел, что его кошелек не столь тугой, как ему бы хотелось, а у Нелл появились экстравагантные вкусы.

Она не соглашалась одевать маленького Карла в неподобающие его положению наряды. Она никогда не была бережливой, и начали расти долги.

Однажды она сказала Рочестеру:

— Я не могу содержать моего маленького Карла подобающим образом на те деньги, что получаю от Чэффинча.

— Вы можете напомнить королю о его обязанностях, — предложил Рочестер. — Но напомните деликатно. Не подражайте Барбаре с ее запросами.

— Я не буду подражать Барбаре, — ответила Нелл. — Но мой сын не будет носить одежду из грубых тканей. Его кожицы будет касаться только шелк. Он будет жить как герцог. Он высокородный — и останется высокородным.

— Нелл, я вижу по вашим глазам, что вы что-то задумали. Что за безумные выходки вы вынашиваете?

— Так как того, что мне дает Чэффинч, недостаточно, я должна заработать остальное.

— Вы собираетесь завести любовника?

— Завести любовника! Нет, один любовник — это мое правило. У меня есть друг, король, и у нас есть общий ребенок. Мы, похоже, слишком бедны, чтобы содержать его подобающим его положению образом. Поэтому я должна работать.

— Вы… работать!

— Почему бы нет? Когда-то я была актрисой и говорили, что многие стремились в театр только затем, чтобы увидеть меня. Почему бы им снова не прийти в театр взглянуть на меня?

— Но теперь вы известны как возлюбленная короля и мать его сына. Королевские возлюбленные не работают. Они никогда не работали!

А эта возлюбленная сменит моду, — сказала Нелл. — Если отец Карла слишком беден, чтобы обеспечить ему то, что ему полагается, его мать разбогатеет.

— Нет, Нелл! Это неслыханно!..

— Ничего, с завтрашнего дня об этом услышат. Решено — завтра я возвращаюсь на сцену.

Глава 5

Иаков, герцог Монмут взвинчивал себя до состояния ярости. Он вышагивал по своим апартаментам в присутствии молодых людей, которые стремились держаться поближе к сыну короля и готовы были одобрять все, что бы он ни делал.

Монмут был поразительно хорош собой. Он унаследовал крепкое здоровье отца и яркую красоту матери, в то же время в его внешности проявлялось несомненное сходство со Стюартами, так что ни у кого не могло возникнуть сомнения, сын ли он короля. Всем было известно о привязанности короля к этому молодому человеку, о его безграничном терпении, о том, что ему прощались многие вольности, ибо нельзя не признать, что Монмут заносчив и весьма гордится тем, что в нем течет королевская кровь. Тем не менее он был весьма недоволен судьбой, наделившей его положением незаконнорожденного сына столь чадолюбивого отца.

Его не покидала надежда, что наступит день, когда король объявит его своим законным наследником. Среди окружающих его людей многие говорили, что так оно и будет, ибо все беременности королевы кончались выкидышами, а в стране росло недовольство религиозными настроениями брата короля.

Иаков, герцог Йоркский, находился под подозрением. Он не объявил себя католиком открыто, но то, что он не посещает церковь, свидетельствовало о его сомнениях в отношении религии. Слухи множились. Монмуту и его друзьям оставалось лишь способствовать их распространению.

Тем временем Монмут предавался удовольствиям. В этом отношении он был ненасытен. Он, как и его отец, увлекался женщинами, однако, ему не хватало добродушной терпимости его отца. Карл не заблуждался относительно своего положения, Монмут же, напротив, считал себя пупом земли. Карлу не было необходимости приукрашать свою сущность, потому что все его предки были королями Шотландии, Англии и Франции. Его происхождение было безупречно королевским. Монмуту же приходилось помнить не только о своих предках со стороны отца, но и по материнской линии; и хотя он был сыном короля, многие утверждали, что ему никогда не носить королевской короны. У него было жгучее желание убрать с дороги всякого, кто окажется на пути его честолюбивых желаний. Это обстоятельство оказывало постоянное влияние на его жизнь. Он получил не самое лучшее образование, из провинциального дворянина вдруг превратился в заласканного юношу при дворе своего отца-короля. И эта перемена в жизни вскружила ему голову, окончательно лишив его способности рассуждать здраво.

Поэтому он и метался, бушевал, заносился и таким образом приобрел множество врагов, а те, кто ходили у него в друзьях, по сути были либо врагами герцога Йоркского, либо надеялись на благосклонность короля, так как он любил сына.

Все время Монмута уходило на гадалок, на заботы о своей внешности, на поиск рецептов по уходу за кожей, по сохранению белизны зубов и блеска черных волос, так великолепно контрастировавших с его нежной светлой кожей. Его привлекала военная служба. Он хотел бы прославиться на этом поприще и осуществить великие завоевания. Он представлял себя проезжающим по улицам Лондона в ореоле военной славы, ему казалось, что в этом случае народ оценил бы его по достоинству и вместе с криками «Долой католика — герцога Йоркского» раздавались бы крики «Да здравствует протестант — герцог Монмут!»

Уже семь лет он был женат на миниатюрной герцогине Бакли, шотландской наследнице очень большого состояния, которую отец выбрал для своего обожаемого Джемми. Монмуту было тогда четырнадцать лет; Анне, его малютке-невесте, — двенадцать. Он часто вспоминал, как его любящий отец веселился на церемонии проводов их в постель вместе, приказав тем не менее, чтобы их в ней не оставляли, так как они еще слишком молоды.

Супружество оказалось не слишком счастливым. Но Анна Скотт гордилась своим положением. Монмут считал ее черствой. Она ничем не выдавала своего огорчения буйным поведением мужа, некоторые утверждали, что она тверда, как гранитные скалы ее родины.

Монмут обхаживал фрейлину королевы Марию Кирке. Делал он это не потому, что она привлекала его более других, но он слышал, что его дядя, герцог Йоркский, был увлечен этой дамой и пытался ухаживать за ней своим по обыкновению медлительным, нерешительным образом.

Этого было достаточно, чтобы воспламенить юного Монмута, так как демонстрировать свое превосходство над дядей стало для него постоянной потребностью. Он должен делать это постоянно, чтобы все — в том числе Иаков, герцог Йоркский, — осознали, что, если король Карл умрет, не имея законных детей, Иаковом II должен стать не Иаков, герцог Йоркский, но Иаков, герцог Монмут.

И вот теперь, расхаживая по своим апартаментам, он напыщенно разглагольствовал со своими приятелями по поводу того, что он называл оскорблением королевской власти.

У него находились сэр Томас Сэндис и капитан О'Брайен. Он пригласил их к себе с тем, чтобы они помогли ему осуществить безумный план, который он обдумывал. Его самые близкие друзья, юные герцоги Албемэрль и Сомерсет, слушали излияния Джемми, развалившись на диване у окна.

— Отец слишком беспечен! — воскликнул Монмут. — Он позволяет подданным оскорблять себя. Что он делает? Он пожимает плечами и смеется!.. Такое отношение облегчает жизнь, но за нахальство следует наказывать.

— Добродушие его величества — одна из причин, по которой подданные любят его, — высказал свое предположение Албемэрль.

— Король должен быть королем! — самоуверенно возразил Монмут.

На это никто ничего не ответил. Монмут как обожаемый сын имел право критиковать своего отца, у них этого права не было.

— Слышали ли вы, приятели, что сказал этот дерзкий Ковентри в парламенте?

На этот вопрос ответом было молчание.

— И что такое этот Джон Ковентри? — продолжал юный герцог. — Член парламента от Уэймута! А что такое Уэймут, скажите мне, пожалуйста? Этот никому не известный господин из провинции критикует моего отца — и это сходит ему с рук! А все потому, что отцу лень наказывать его. Убежден, что это оскорбление королевской власти; и если отец отказывается отплатить за него, это должен сделать сын.

Герцог Албемэрль нерешительно заметил:

— То, что было сказано, — было сказано в парламенте. А там, говорят, человек имеет право говорить все, что думает.

Монмут резко обернулся к нему, черные глаза его сверкали, губы презрительно скривились.

— Право… высказываться против своего короля!

— Это бывало и прежде, милорд, — решился вступить в разговор Сомерсет. — Этот Ковентри всего лишь предложил, чтобы театры облагались налогом на развлечения.

— Такое предложение достойно деревенщины.

— Он предложил это как средство получить деньги, в которых и с этим все согласны, так нуждается страна, — сказал Сомерсет.

— Но, дорогой мой, король нуждается в развлечениях. Он любит театры. Зачем же лишать его удовольствий? Театры доставляют его величеству массу приятного.

— Об этом и говорилось в парламенте, — заметил мрачно Албемэрль.

— Да, — воскликнул Монмут. — И именно тогда этот Джон Ковентри — сэр Джон Ковентри — встал с места, чтобы спросить, от кого получает удовольствие король — от выступающих там мужчин или от женщин.

— Это оскорбительно для короля, что правда, то правда, — признал Албемэрль.

— Оскорбление! Это заносчивость, lese majeste. Этого нельзя позволять. Всей стране известно, что королю доставляют удовольствие его актрисы. Это и Молл Дэвис из Герцогского театра, и Нелл Гвин из Королевского. Ковентри хотел оскорбить короля — и он сделал это.

— Его величество решил не делать из этого скандала, — сказал Албемэрль.

— Но я решил иначе, — воскликнул Монмут. — Я заставлю этих мужланов осознать, что мой отец является их королем, и любой, дерзнувший оскорбить его, однажды горько об этом пожалеет.

— Что вы собираетесь делать, ваша светлость? — спросил сэр Томас Сэндис.

— Для того чтобы обсудить это, я и пригласил вас, мои друзья, — ответил герцог.

Король беспокоился. Он пришел к брату Иакову в его личные покои.

Иаков сидел с книгой.

«Иаков, — подумал Карл, — такой высокий и статный — гораздо представительнее меня — и по-своему умный, но почему-то он такой дурак?»

— Читаете, Иаков? — весело спросил Карл. — Что за книга? — Он заглянул через плечо брата. — «История Реформации» доктора Хейлина. О, мои подданные-протестанты были бы довольны, увидев, что вы читаете такую книгу, Иаков.

Большие темные глаза Иакова выражали озадаченность.

Он ответил:

— Я нахожу много пищи для размышлений на этих страницах.

— Перестаньте так много размышлять, Иаков, — сказал Карл. — Это занятие совсем не соответствует вашей природе.

— Вы насмехаетесь надо мной, Карл. Вы всегда насмехались.

— Я рожден насмешником.

— Вы читали эту книгу?

— Я пролистал ее.

— Она достойна большего, чем пролистывание.

— Рад слышать это от вас. Думаю, это означает что вы стоите, как выразились бы мои подданные-протестанты, на правильном пути.

— Я не уверен в этом, Карл.

— Брат, когда я умру, вы унаследуете корону. Управление королевством потребует от вас всех способностей, которыми наградила вас природа. Понадобится весь ваш ум, чтобы удержать эту корону на голове, а голову на плечах. Вспомните нашего отца. Вы забываете о нем когда-нибудь? Я — никогда. Вы слишком озабочены своей душой, брат, когда ваша голова, возможно, находится в опасности.

— Какое значение имеет голова, если душа неспокойна?

— Вашу голову видят все — красивую голову, Иаков, — голову человека, который однажды может стать королем. А ваша душа — где она? Мы не можем видеть ее, поэтому как мы можем быть уверены, что она существует?

— Вы богохульствуете, Карл.

— Я не религиозен, это так. Такова моя природа. У меня извращенный ум, и таким, как я, трудно веровать. Но отложите книгу, брат. Я должен поговорить с вами. О деле с Ковентри.

Иаков мрачно кивнул.

— Скверное дело.

— Юный Джемми становится слишком буйным.

— А парень этот будет жить?

— Я молю Бога, чтобы это было так. Но эти буйные юнцы разбили ему нос, и парламент бурлит от возмущения.

— Это можно понять, — сказал Иаков.

— Я согласен и с вами и с парламентом, Иаков. Но мой парламент недоволен мной, а это плохо, когда парламенты и короли расходятся во мнениях. У нас есть ужасный пример. Когда я вернулся домой, я принял решение жить в мире со своими подданными и со своим парламентом. А вот теперь молодой Джемми устроил все это. И заявляет, что защищал мое королевское достоинство.

— Этот мальчик придает большое значение королевскому достоинству вашего величества.

И главным образом потому, что он считает, будто в нем есть и его доля.

— Это правда, Иаков. Бывают моменты, когда юный Джемми дает мне основания тревожиться. Парламент принял закон, по которому любой, выбивший глаз, рассекший губу, нос или язык вассалам его величества или как-то иначе нанесший увечье члену парламента, должен быть отправлен на год в тюрьму, а не только подвергнуться большому штрафу.

— Это справедливо, — ответил Иаков.

— Да, это справедливо. Поэтому мне не нравится, что юный Джемми ведет себя подобным образом.

— Небольшое наказание, наложенное вашим величеством, могло бы пойти ему на пользу.