Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Квиллер (№2) - Девятая директива

ModernLib.Net / Триллеры / Холл Адам / Девятая директива - Чтение (Весь текст)
Автор: Холл Адам
Жанр: Триллеры
Серия: Квиллер

 

 


Адам Холл

ДЕВЯТАЯ ДИРЕКТИВА

1. Гелиотроп

Дом стоял в окутанном сумерками переулке Сой Суек. Расплатившись с велорикшей, я свернул в переулок и направился к дому мимо мастерских и лавчонок.

В ювелирной мастерской никого, кроме сидевшего за верстаком старика тайца. Между нами конторка. Старик не слышал, как я вошел, — все звуки заглушал шум шлифовального станка для обработки драгоценных камней, работавшего в другой комнате.

Я разглядывал ювелира. Старик делал кольцо — вставлял неограненный опал в золотую оправу: ловко посадил его в гнездо, загнул лапки резцом гладилки. Мне показалось, камень был на шарнирах. Свет из-под абажура сверкнул на золоте, зажег в опале огонь. Старик зажал последнюю лапку, повернулся, чтобы рассмотреть кольцо на свету, и только тут заметил меня. Не давая ему опомниться, я спросил:

— Мистер Варафан?

Положив кольцо на черную ткань, он плавно, как священник, сложил руки в приветствии “вай”.

— Гелиотроп готов? — спросил я.

— Я потерял его.

— То есть как? Ведь он стоит больше миллиона фунтов.

— И даже дороже.

— Тогда зерните мне деньги.

— Я бедный человек, — ответил он. — И учтите: из любого камня, даже из гелиотропа, вам не выжать ни капли крови.

— Тогда отдайте фунт плоти.

Он согнулся в поклоне, подошел к двери и выглянул в переулок.

Я ждал, прислушиваясь: один камень, очевидно, тяжелее других, громыхал в барабане станка, который вращался, как маленькая бетономешалка.

Мистер Варафан подошел ко мне:

— Прошу вас…

Старик повел меня по лестнице. Мы оказались в задней комнате. Большую часть комнаты занимали сейфы и застекленные шкафы; кроме них, тут едва умещался стол и несколько плетеных кресел. Стены были обшиты деревом, пахло сандалом. Комната была ярко освещена лампами дневного света. Что ж, хотя при таком освещении за фигуру Будды из розового дерева никто не даст и полцены, зато по крайней мере все видно. А в незнакомых помещениях я люблю все видеть, так спокойнее.

— Ваш приход — большая честь для меня, — сказал мистер Варафан.

— Вы очень добры.

Западные люди не слишком верят цветистой восточной учтивости, да и мне от нее не по себе. Чтобы доставить ему удовольствие, я добавил несколько слов по-тайски.

Он вышел, и я, наконец, смог оглядеться: в комнате стоял телефон; рядом с фигурой Будды — дверь на улицу; шум камней в барабане станка здесь слышен отчетливо.

Полет был долгий. Терпеть не могу, когда тебя без предупреждения срывают с места и посылают черт знает куда. Чтобы успокоиться, я принялся разглядывать камни в витрине. Довольно приличные камни: лазурит, обсидиан, розовый кварц, несколько совсем недурных микролитов и один лунный камень — он прямо-таки гипнотизировал. Значит, мастерская не просто прикрытие, тут действительно работает ювелир.

Ломэн прибыл вовремя — ровно через десять минут. Он возник в двери, рядом с Буддой, и с порога спросил:

— Вы когда приехали?

— Минут десять назад.

Небрежно, точно боксеры перед боем, мы обменялись рукопожатиями.

— Я не о том: в Бангкок когда прибыли?

— В 18.05. Рейс “Эр Франс”, Париж — Токио.

— Что вы делали в Париже?

— Господи, какое это имеет значение?

— Когда мы вас вызывали, я думал, вы все еще в Лондоне.

Он оглянулся, потом снова уставился на меня, переминаясь с ноги на ногу:

— Сейчас все имеет значение. Все.

— Надеюсь, это относится и к тому, что я вовремя прибыл сюда по вызову. Я по горло сыт этими чертовыми самолетами.

— Разумеется, разумеется.

— Меня только не предупредили, что здесь нет кондиционера.

На Ломэне был серый костюм из ткани “альпака” и галстук-бабочка в крапинку.

Почему-то я испытываю неприязнь к мужчинам с маленькими ногами и в галстуках-бабочках. Я вообще не люблю Ломэна. Мы уже много лет друг друга терпеть не можем, но на работе это не отражается. Стараемся не подавать виду, за исключением тех случаев, когда мы наедине, да еще в Бангкоке, да еще в задней комнате ювелирной мастерской, где нет кондиционера; впрочем, как и в любом другом месте, где нечем дышать. Ботинки, ногти и нос у Ломэна ярко блестят. Даже манеры его приобретают блеск фальшивой монеты, когда у него есть время навести этот блеск. Сейчас он слишком нервничал, времени наводить блеск не было.

Мне сразу полегчало. Когда я вижу, что Ломэн нервничает, мое настроение поднимается:

— Почему вы не сказали, что есть эта дверь? Какого черта понадобилось тащить меня через мастерскую?

— Чтобы представить вас Варафану.

— И нужно было обязательно нести весь этот вздор?

— Варафан не связник. Мы не можем доверить ему настоящие пароли…

Ничего не упуская, Ломэн осматривал комнату цепкими глазками хорька:

— На первое время — это наша конспиративна. Иногда будем встречаться и в английском посольстве, но главные вопросы будем решать здесь. Садитесь. Давайте что-нибудь выпьем. Сейчас спешка ни к чему.

Ломэн совсем не толстяк, но плетеное кресло так под ним и скрипит — вечно он ерзает. Сейчас он совершенно успокоился и смотрел на меня так, будто это я нервничаю.

— Ответьте мне на один вопрос. У меня будет свое задание или надо исправлять чей-нибудь промах или провал?

Он взял со стола маленький медный колокольчик и позвонил:

— Вы получите задание. И чтобы никаких промахов и провалов.

Садиться я не стал, мне было не по себе. Ломэн — большая шишка в Управлении и редко покидает Лондон, чтобы руководить операцией на месте. Со мною он никогда так не работал и, честно говоря, я не ждал от его руководства ничего хорошего. Я грубо сказал:

— Я что, семь тысяч миль для того летел, чтобы вместе с вами никуда не торопиться?

На звон колокольчика вошла худенькая гибкая девчонка с гривой черных волос, наверно, дочь Варафана. Ломэн обратился ко мне за помощью:

— Я не очень хорошо говорю по-тайски. Я сказал по-английски:

— Принеси нам, пожалуйста, выпить. Виски, содовая, лимонный сок и лед.

— Да. Сейчас принесу.

— Английский все понимают, — ободрил я Ломэна.

— Вы лучше пройдите ускоренный курс усовершенствования тайского. Будете встречаться с людьми, которые говорят только по-тайски. Да и к разговорам окружающих полезно прислушиваться. Вы тайский хорошо знаете?

— На обиходном уровне — неплохо. Он снова встал — юла, а не человек!

— Итак, вы здесь. Если бы вы задержались, пришлось бы отзывать Стайлза с Явы — а у него там полно дел. Вы знаете Бангкок не хуже его; он занят, а вы отдыхаете после очередного задания.

— Отдыхал.

— Отдыхали.

— Я не был здесь почти два года.

У нас в Управлении есть простое правило, которое помогает избегать провала любой операции. Каждый имеет право отказаться от задания. Для этого надо только привести вескую причину, но, в конце концов, если не хочешь, то и без причины можно отказаться. Правило разумное: раз тебя мучат сомнения, нечего идти на задание. Но если уж ты согласился, тогда рассчитывай только на успех, и никаких сомнений. Единственное, что может сделать Центр в Лондоне, если агент отказывается участвовать в операции, — это привести неопровержимый довод, после которого не согласиться нельзя. Так было со мной в Берлине: мне назвали фа-мадию человека; его надо было найти, и я, по их мнению. должен был его ненавидеть. Сейчас, в разговоре с Ломаном, я обдумывал аргументы, приводил их в соответствие с ситуацией, стараясь скрыть главное возражение, которое просто-напросто сводилось к тому, что мы друг друга терпеть не можем. Конечно, нам случалось работать вместе, но то была рутина, обычная работа Управления: расследование провалов, средства связи, выход на связь и тому подобное. Теперь же он должен был стать руководителем моей операции, а это совсем другое дело. От отношений с руководителем операции подчас зависит успех задания, а иногда — и ваша жизнь. Руководителя надо любить, уважать, доверять ему, уживаться с ним. А Ломэна, несмотря на его блестящие способности и послужной список, я считал обыкновенным лощеным сукиным сыном.

— Я не был тут два года и не очень-то хорошо помню Бангкок.

— На месте вспомните.

Тут он прав. Память очень зависит от обстановки. Ассоциации помогают. Проведите экзамены в знакомой обстановке лекционных залов, где студенты изучали предмет, — провалов будет куда меньше.

— Во-первых, что это за дом? Кто такой Варафан?

— Эту фамилию мне дали в посольстве.

— Только не говорите мне, что вы доверяете людям из посольства.

— Разумеется, мы его проверили. Он прошел хорошую школу во время войны в Бирме — организовывал побеги нашим людям. С тех пор помогал нам в нескольких операциях. Торгует драгоценными камнями, много ездит за границу. Часто бывает в Лондоне.

— Он наш агент?

— Не совсем.

— Прежде чем провести меня в дом, он выглянул на улицу — проверял, нет ли за мной хвоста.

— Он не дурак.

Нам пришлось прервать беседу — девочка внесла напитки. Когда она вышла, мы принялись за лимонный сок.

— По крайней мере, он мог бы поставить здесь вентилятор.

— Придумаем что-нибудь.

Взаимная неприязнь несколько уменьшилась, когда мы утолили жажду.

— Наша бангкокская резидентура будет находиться здесь?

— Пока это неясно. — Он задумался. — Официально — в посольстве, хотя там об этом, конечно, не знают. Они считают, что мы из службы безопасности. Пока наша конспиративка будет здесь, но если положение осложнится, придется переехать.

В ушах у меня все еще стоял звон — несколько часов я провел в самолете, на большой высоте. Да и приехал прямо из аэропорта Дон Муанг, даже переодеться не успел. Мне все порядком надоело, и я сказал:

— Может, все-таки, ближе к делу?

Ломэн опять занервничал, наверно, почувствовал, что я могу отказаться, и нарочно тянул время. Тогда ему пришлось бы отзывать Стайлза с Явы.

Он налил себе еще лимонного сока, чтобы в последний раз обдумать свое предложение.

— Это особое задание, — начал он. — И очень важное.

Я извлек кубик льда из своего стакана и бросил

в рот. Ломэн изучал фигуру Будды. Потом он повернулся ко мне и усилием воли заставил себя стоять на месте.

— Вы, очевидно, знаете, что в конце месяца состоится длительный официальный визит по странам Юго-Восточной Азии. Наш соотечественник проведет три дня в Бангкоке.

— Не знаю, — сказал я.

— Вы газеты читаете?

— Изредка.

— Короче говоря, представитель Королевы через три недели прибывает с миссией доброй воли в Бангкок.

Почти весь лед в вазе растаял, но я добыл еще кусочек и утолил им жажду.

— Так как Представитель — кстати, с этого момента по соображениям безопасности будем называть его так, — будьте любезны запомнить это — не является ни государственным деятелем, ни дипломатом, подобный визит не предусматривает политических мероприятий. Вместо них: один день катания на яхте по заливу, игра в конное поло на “Лампини Граундз” — мне сказали, что в матче будет участвовать принц Удом — и поездка по городу в открытом автомобиле. Представитель посетит также традиционно интересующие его места: молодежные клубы, благотворительные организации, больницы и, конечно, спортивные сооружения.

Тщательно выбирая слова, Ломэн сказал:

— Вам поручается разработать варианты покушения на Представителя во время этого визита.

2. Пангсапа

Уставив друг на друга неподвижные глаза, две рыбы кружат вдоль стеклянных стенок аквариума-вазы.

Рыбы дивно хороши, но та, что поменьше, — красивее и ярче, обе плывут в великолепном убранстве своих плавников, как две радуги в кристально чистой воде. В стекле аквариума расплывается огромная луна — это лицо Пангсапа.

В воздухе разлит сладковатый аромат опиума.

Но вот рыбы молниеносно бросаются друг на друга — началась смертельная схватка. Их плавники плотно прижаты: поврежденный плавник — потеря равновесия и почти верная смерть.

Глаза большой луны, глаза Пангсапа, совершенно неподвижны.

Распустив плавники, рыбы снова кружат по аквариуму. Они похожи на средневековых боевых коней на поле брани. Следующая атака подобна взрыву — рыбы яростно завертелись в центре аквариума, стараясь поразить противника насмерть своими острыми, как бритва, зубами. Три раза бросаются они друг на друга, и вода приобретает пунцовый оттенок — из спины одного из бойцов тянется красный шлейф. В помутневшей от крови воде лицо Пангсапа проступает более четко. Лишь однажды его глаза сдвинулись в мою сторону и снова уставились на рыб: он хотел убедиться, что и я разделяю его жуткое наслаждение.

Красный шлейф потянулся к центру аквариума. Похожий на распустившийся темно-розовый цветок, он, медленно вращаясь, выталкивает побежденного вверх. Рыба всплывает на поверхность, и при свете мне кажется, что она сделана из серебра.

Пангсапа отвернулся.

— Это был Доблестный Полководец, — прошепелявил он. — Семь боев выиграл, в том числе и против самого Золотого Принца Майпури — чемпион у моего приятеля был. Но бой на бой не приходится.

Понимая, какая это редкая для незнакомца честь — быть приглашенным на подобное зрелище, я сказал:

— Это был прекрасный бой. Я не мог оторваться.

Пангсапа жестом пригласил меня на подушки рядом с собой:

— Будете курить?

На золотистом лакированном столе лежало несколько опиумных трубок.

— Я не курю опиум. Но вы, Пангсапа, не отказывайте себе в удовольствии.

— Уверяю вас, вы своим посещением оказали мне честь.

Облаченный в черный шелковый халат, он сидел в позе лотоса, скрестив под собой ноги. Подушки и сосуд с покрасневшей водой — единственные цветные пятна в этой черной комнате. Три черные орхидеи замерли в черненой вазе. На стене ковер в пепельно-серых тонах. Все остальные предметы из тика и черного дерева.

Он произнес какое-то имя, вошел слуга.

— Подготовьте похороны рыбы. Я буду присутствовать на церемонии.

Когда слуга вышел, Пангсапа сказал по-английски:

— Продолжая наш разговор о гостях, я не могу позволить вам говорить по-тайски в моем доме, несмотря на то, что вы прекрасно знаете язык.

— Но мне бы хотелось освежить в памяти сослагательное наклонение.

Ломэн сказал, что надо пройти ускоренный курс тайского, и я согласился. Теперь я со всеми говорил на бангкокском диалекте, даже если они упорствовали в своем желании говорить по-английски с бостонским акцентом.

— Но вы прекрасно знаете сослагательное наклонение. Это вы должны дать мне возможность поупражняться в английском сослагательном наклонении.

В его улыбке было что-то мечтательное, и выглядел он гораздо моложе своих лет. Толстый шепелявый мальчик которому поручили роль Будды в школьном спектакле.

— Сначала скажите, чем я могу вам помочь.

Я ответил не сразу. Ломэн говорил, что этот человек может быть нам полезным, “очень полезным”. Про Пангсапа я знал только одно: он занимается “импортом-экспортом” (классический псевдоним контрабандиста), связан с десятком владельцев складов, расположенных по берегам реки Чао Фрайя. Бангкок — мировой центр контрабанды опиума, в этом городе многие занимаются “импортом-экспортом”. Ведь Чао Фрайя, как это водится со многими реками, впадает в море.

Еще Ломэн сказал:

— Пока к Пангсапа мы никогда не обращались. Говорят, он много знает. Знает уголовников, с которыми вам, возможно, придется иметь дело в ваших поисках. Любого из них, я думаю, он готов выдать нам с потрохами, либо потому, что это его конкуренты, либо потому, что мы хорошо заплатим. За деньги, я слышал, он делает что угодно.

Наш разговор с Ломэном на конспиративке в переулке Сой Суек продолжался еще целый час. Когда он сказал, что я должен подготовить варианты покушения, задание показалось мне интересным, но я не произнес ни слова.

— Я уверен, что вы меня правильно понимаете, — сказал Ломэн.

— Я должен подготовить план покушения и ознакомить вас со всеми его деталями, чтобы вы смогли принять контрмеры против любого другого подобного плана.

— Совершенно верно.

— Чепуха. Это можно сделать десятью различными способами.

— Мы считаем, что ваш план будет наиболее эффективным. Давайте думать, что против нас действует умный человек. Поймите меня правильно: я не собираюсь вас упрашивать, чтобы вы согласились сотрудничать со мной.

Он вкрадчиво улыбнулся:

— Вы откажетесь от выполнения этого и любого другого задания, если я буду руководителем операции, Мы с вами не любим друг друга. Но в Лондоне меня попросили выбрать человека, который мог бы безошибочно и эффективно подготовить политическое убийство. Я выбрал вас. Я думаю, вы согласитесь с тем, что это гораздо серьезнее, чем несколько ссор между нами во время совместной работы.

— Тогда, Ломэн, вам прядется продолжить рассказ, чтобы я не блуждал в потемках. Представителю угрожали, не так ли?

— Правильно.

— Можно же отменить…

— Отменить визит? По той же причине не был отменен визит Королевы в Канаду. Видите ли, господ англосаксов не запугать. И как я вам уже говорил, визит является частью поездки по Юго-Восточной Азии, Бангкок — самый важный пункт этой поездки. Из-за одной угрозы ее нельзя отменить. Даже если бы правительство решилось на это, я сомневаюсь, что Представитель согласился бы — не такой он человек. Вопрос его безопасности касается всех нас.

Он допил лимонный сок, снова взглянул на меня и вкрадчиво спросил:

— Может, вас это не касается?

— Черт возьми, прекратите тянуть резину, давайте перейдем к делу, Только тогда я смогу что-то решить. Я же не знаю и десятой доли того, что знаете вы.

Но я уже знал больше, чем он успел мне рассказать. Я знал, почему его нервы напряжены до предела: он никогда не выполнял подобных заданий. Его специальность — быстрое проникновение и внедрение в организацию противника. Подобные операции разрабатываются заранее, в них участвуют несколько агентов, налажена хорошая система связи — и все равно это не так просто, как кажется: противником являются лучшие разведки мира. В этом деле он талант: пять агентов противника нейтрализованы в Европе, двое в Великобритании получили по четырнадцать лет тюрьмы (разведсеть “Кингстон”). И все за последние полтора года.

Почему Центр прислал его сюда для участия в подобной операции?

Ломэн все еще спокойно улыбался. Он-то знал, что я жалею о своем любопытстве, злюсь на себя и боюсь, что мне навяжут задание. Кто-то из начальства сказал:

— Этого надо подзавести — иначе ничего не получится. Пошлите ему кого-нибудь, кого он терпеть не может.

Тут Ломэн был во всех отношениях самой подходящей кандидатурой.

— Позвольте мне ознакомить вас с оставшимися девятью десятыми, — сказал он ровным голосом. — Разумеется, подобными делами занимается служба безопасности, и несколько ее агентов, не привлекая к себе внимания, прилетели сюда, чтобы выяснить, что это за угроза. Министерство внутренних дел Таиланда активно сотрудничает с ними и…

— Одну минутку. Какая угроза?

— В Лондон было прислано письмо, написанное по-английски. В нем говорилось, что если Представитель приедет в Бангкок, то живым он оттуда не уедет. Конечно же, в Скотланд-Ярде отправили письмо на всевозможные экспертизы и прислали сюда несколько своих сотрудников, которые работают с таиландским уголовным розыском.

— Понятно.

— Как я уже говорил, министерство внутренних дел Таиланда помогает нам и принимает все необходимые в таких случаях меры. Сотрудников английских спецслужб здесь достаточно. Правда, все они находятся в Бангкоке неофициально.

— Кто втянул во все это Управление?

— Управление никто не втягивал, — напыщенно сказал Ломэн. — К нам поступила определенная информация, и было решено принять меры. Восемь директив по охране Представителя разработаны и изучены еще до того, как было принято официальное решение. Это — девятая директива, и она стала вашим заданием. В Управлении считают — и я надеюсь, правильно, — что мы должны принять все меры, чтобы в день визита ничего не случилось. Они полагают, что Представитель, как бы это получше сказать, фигура весьма ценная.

Мысленно послав Ломэна вместе с его девятой директивой к черту, я взял чистый стакан и принялся за виски. Ломэн бил по самому слабому месту: он прекрасно понимал — при одной мысли о том, что может случиться с нашим драгоценным Представителем, я задохнусь от гнева — или это уже не я, а антибританский элемент. И как это они в Управлении не понимают: я люблю работать один и лучше всего работаю в одиночку, а мне поручают задание и еще сообщают, что “сотрудников английских спецслужб здесь достаточно”; значит, есть риск, что я провалю операцию, путаясь у них под ногами. Мне оставалось только позволить Ломэну полностью ввести меня в курс дела, а потом сказать либо “да”, либо “нет”.

— Само собой, — мягко сказал он, — вы будете работать только в одиночку.

Надо отдать начальству должное: оно знало, кому поручить этот разговор.

— Поймите, это не совместная операция. Да и как она может быть совместной? Управления не существует и никогда не существовало. Все очень просто: если другим службам повезет, то, значит, во время визита ничего не случится. Они примут все возможные меры предосторожности. Но есть один шанс из тысячи, что противник найдет-таки удачный план. Настолько удачный, что контрмеры не сработают. Такой план — и я уже докладывал об этом в Центр — можете разработать только вы.

Он опять принялся сновать взад-вперед по комнате. По-моему, он самого себя убеждал, чтобы затем попытаться уговорить меня:

— Поверьте, это не лесть. Ваша работа в Египте, на Кубе и в Берлине доказала, что, работая в одиночку и подвергаясь смертельному риску, вы способны провести операцию, на которой провалились бы десять, да что десять — сто работников лучше вас. И провалились бы только потому, что операция требует именно работы в одиночку. Вот почему выбор пал на вас.

На миг он замер перед витриной и уставился на лунный камень. Но не такой он человек, чтобы долго стоять на месте. Вот и сейчас он подошел ближе и встал передо мной:

— Больше ничего не могу вам сказать, пока не начнет поступать информация из министерства иностранных дел. Вы будете присутствовать на всех совещаниях в посольстве, и мы будем…

— От вас это не зависит, Ломэн.

Внезапно я понял, что он мне порядком надоел:

— И от меня тоже. Я отказываюсь.

— Не торопитесь, подумайте.

— Я уже все обдумал. Это полицейская работа. А я — разведчик-оперативник.

— Ну, если вам хочется играть словами…

— Я отказываюсь. Передайте, что они ошиблись.

— Не думаю. Я сам выбрал вас.

— Тогда ошиблись вы.

— Не думаю.

— Скажите, пусть отзывают Стайлза с Явы.

— Нет, я хочу, Квиллер, чтобы в операции участвовали вы. Именно вы.

Он уже не улыбался, в глазах сверкнула злоба. И куда только подевался весь его лоск.

— Давайте начистоту, — сказал он. — Можете сказать мне все, что вы обо мне думаете, но это займет слишком много времени и не повлияет на ваше окончательное решение. К тому же я невосприимчив к оскорблениям. А вот я вам скажу, что знаю о вас по собственному печальному опыту: вы — упрямый, недисциплинированный агент. Ваше поведение нелогично, несносное тщеславие то и дело толкает вас на сумасбродные поступки, работаете вы рискованно и опасно, руководить вами одно мучение, а когда вы лично являетесь в Лондон с отчетом, тут уж никто не знает, куда от вас деваться. Теперь учтите, если согласитесь выполнить это задание — а вы согласитесь, — то руководить вами во время операции и нести ответственность за все, что вы натворите, буду я; все это время мне будет очень несладко, и, поверьте, от этой перспективы я вовсе не в восторге, и тем не менее иду на это. Теперь о вас. Вам известно, что уважаемый человек, которого любят на родине и почитают за рубежом, мужественно бросает вызов угрозе убийства, а почему? Да потому, что он считает визит своим долгом. Вы не хуже меня знаете, что если все тщательно разработанные меры по его охране не сработают и если этого уважаемого человека убьют из-за вашего мелочного и склочного отношения ко мне как к руководителю операции, то виноваты в этом будете вы, и больше никто. Да вы умрете от раскаяния!

Всю эту тираду он выпалил, не сводя с меня сверкающих злобой глаз, и в эту минуту я ненавидел его больше, чем когда бы то ни было. Наконец он отвел глаза, поискал что-то на столе и сказал:

— Я вижу, вы весь лед уничтожили. Это похоже на вас.

Он позвонил в колокольчик:

— Вы не можете отказаться. Я уже в Лондоне знал, что не сможете. Вы выполните это задание. И когда Представитель прибудет в Бангкок, вы будете рисковать и подвергаться опасности вместе с ним. Так что валяйте, срывайте на мне злость, а потом мы выпьем, и я вас проинструктирую. Времени у нас в обрез.

3. Куо

Английское слово “ассасин” — политический убийца — заимствовано из французского, но происходит от арабского “хашшашин” — “пожиратель гашиша”.

Предлагая мне Пангсапа в качестве возможного осведомителя, Ломэн руководствовался двумя вескими причинами: современный мужчина готов пойти на большой риск ради денег, еще на больший — ради женщины; но когда ему нужны наркотики, он готов на все. В этом состоянии, забыв об осторожности, он расскажет все и продаст всех таким, как Пангсапа, а потом сдастся на милость этих деспотов.

Пангсапа был контрабандистом наркотиков и, следовательно, знал людей, готовых за понюшку кокаина или убить, или продать своих друзей и их самые сокровенные тайны.

А нам нужна информация. Особенно о наемных убийцах. Поэтому-то Ломэн и направил меня к Пангсапа.

Ломэн знал, что мой единственный надежный связник в Бангкоке убит, потому что тогда, вечером, на Рама IV Роуд из-за плохого освещения его перепутали со мной.

Пангсапа хотелось поговорить, и я его не перебивал:

— Помню, ваша принцесса Александра несколько лет назад приезжала. Великолепно все прошло. Она сразу же всем понравилась, и мы придумали для нее новый титул — Прекрасная Посланница. И знаете — с тех пор ей во всех поездках сопутствует успех. Вот и в прошлом году ее прекрасно принимали в Токио. Англичане знают, что делают, когда посылают за границу интересных людей, а не зануд-дипломатов в мятых жилетах и с заученной сияющей улыбкой, точно он не дипломат, а жокей, который только что выиграл Дерби.

Я не сказал, зачем пришел. Ломэн должен был ему намекнуть. Меня интересовал только один вопрос: где искать профессионалов? Но ему хотелось поговорить.

— Вам, очевидно, моя любовь к членам английской королевской семьи кажется странной. Сам я родился в нищете. До сих пор помню, как меня однажды избил торговец за воровство. В то время выбирать не приходилось: или воруй, или подыхай с голоду. А дело было так: по реке плыла королевская процессия, ну я и прикинулся, будто глаз от нее оторвать не могу. Там была королевская барка со всеми украшениями. Никогда не видали? Огромная барка и вся покрыта листьями из чистого золота. Ну вот я и попытался стащить мешок риса, он валялся в грязной воде и наполовину вымок; дело было на одном из каналов рынка. Этого грязного риса мне хватило бы на шесть дней.

Пангсапа застенчиво улыбнулся:

— Вряд ли, сами понимаете, этот случай особенно расположил меня к тайской или любой другой монархии. Но в нашей жизни все так быстро меняется. Мой отец — или человек, которого я считал своим отцом — вместе с капитаном какого-то корабля занялся весьма опасным делом, и ему повезло. Можете себе представить — через пять лет я учился в Оксфорде.

Он сидел совершенно неподвижно с невинным выражением лица — ну прямо ангел:

— Я окончил экономический факультет. Но куда больше ценю духовный опыт, которым меня снисходительно одарила ваша страна. Именно в те годы я начал испытывать любовь к совершенно незнакомым людям — я сейчас снова говорю о представителях монархии.

Он слегка наклонился ко мне и, заметно шепелявя, сказал:

— Мне бы не хотелось, чтобы что-то случилось двадцать девятого числа.

— В ваших силах это предотвратить.

— Буду благодарен, если мне предоставят такую возможность.

— Но для этого мне нужно знать, где сейчас профессионалы. Находится кто-нибудь из них сейчас здесь? В Бангкоке?

— О каких профессионалах вы говорите?

Я встал с подушек и начал ходить по комнате. Может, его плохо проинструктировали?

— Ломэн у вас был?

— В первый раз слышу о таком.

— Кто же вам сказал, что я приду?

— Никто.

От удивления я даже остановился.

— Вы что, не ждали меня?

— Ждал, но только после вашего звонка. Он был похож на маленькую темную статую, и только по блеску желтых глаз можно было догадаться, что перед тобой живой человек.

— Хорошо, Пангсапа. Что вы там говорили о вашей вечной любви к монархии?

Не торопясь, он сказал:

— Вы забыли, что к визиту, который состоится двадцать девятого, готовится весь город. Полиция и спецслужбы суетятся вовсю. Они явно чего-то ждут, чего-то очень серьезного, и, по-моему, они даже знают, чего. Так что же вас привело ко мне? Вам нужна информация?

— Вы меня никогда раньше не встречали?

— Вы уже были в Бангкоке.

Все правильно. Мне сказали, что он много знает, а какой же хорошо осведомленный человек не знает, чем я здесь занимался два года назад. Но я все равно продолжал на него давить:

— Вам приходилось иметь с нами дело?

— Я знаю Паркиса.

— Прекрасно.

Паркис работал в Лондонском Центре.

— Давайте поговорим о профессионалах. Я хочу знать, где они сейчас находятся и что задумали? Опять он сбит с толку:

— Я не совсем понимаю, кого вы имеете в виду под “профессионалами”.

— Я имею в виду Винсента, Сорби, Куо.

— А, тогда понятно…

— Быстрый Грек, Хидео, потом этот парень, что работает на мафию, как его?..

— Дзотта.

— Да, да, конечно — Дзотта.

Я снова успокоился. Он, по крайней мере не отрицает, что знаком с Дзоттой. Мафия переправляет большую часть наркотиков из Бангкока через Неаполь в Ресифе — маршрут через Буэнос-Айрес закрылся после смерти Примеро, а убрал Примеро именно Дзотта. Пангсапа все это знает лучше меня. В конце концов, это его бизнес.

— Дзотта — в Ресифе, — сообщил он. — Забудьте о нем.

Внезапно он встал — без всяких усилии, легко.

— А Винсент?

— Винсент в тюрьме, в Афинах. Его, конечно, освободят, но не раньше чем недели через три-четыре, — его люди плохо организованы.

— Сорби?

Его руки вынырнули из складок халата, на черном шелке они казались мертвенно-бледными.

— Никто не знает, где Сорби.

— Где Куо? Хидео? Грек?

— Дайте мне немного времени, — сказал он. — Я все узнаю и свяжусь с вами.

— Цену мы обговорим после. На этот счет у Центра строгие правила. Если есть возможность, надо торговаться. Он пожал плечами:

— Где вас можно найти?

— В отеле “Пакчонг”.

Когда мы шли к двери, я заметил, что система фильтров сменила воду в аквариуме. Теперь в прозрачной воде гордо плавал, переливаясь всеми цветами радуги, победитель. Убийца-профессионал.

Через два дня я совсем было собрался навестить Ломэна и отказаться от задания. Это дело службы безопасности, а не оперативника. Агентов службы безопасности здесь полным-полно, и любой из них может справиться с операцией лучше, чем я. Они знают, что надо делать в такой ситуации. Это их работа.

А с Пангсапа я встретился, потому что он еще может пригодиться. Мало ли какие задания придется выполнять в Бангкоке. В том, что я попросил его разузнать, где профессионалы, нет ничего особенного. Просто я люблю знать, где находятся эти люди. И если, как уверяет Ломэн, у Пангсапа действительно серьезные источники информации, он бы уже связался со мной и сообщил, где они находятся. Кому-кому, а уж ему-то известно, сколько Лондон заплатит за такую информацию. Но, как видно, он ничего не узнал.

Так не пойдет. Совершенно не за что ухватиться. Я шатался по городу без нормального прикрытия, без легенды. Я убедился, что за мной не следят: никому нет дела до того, куда я направляюсь и что делаю.

Теперь я понял, почему Ломэн вызвал меня в Бангкок. Это на него похоже. На мой вопрос, кто втянул в это дело Управление, он не ответил. Он сам и втянул: убедил в правильности своего мертворожденного плана Паркиса и остальных, а меня выбрал в качестве оперативника. Он, должно быть, красиво их уговаривал. Весь его план основывается на одном письме с туманной угрозой. Любой нормальный человек, раз уж он задумал политическое убийство, никогда не станет извещать об этом. Разумеется, в обязанности службы безопасности также входит и защита подопечных лиц от психопатов, и это не пустой звук. В толпе, которая соберется посмотреть на Очень Важное Лицо, наверняка найдутся психопаты. Во время визита Папы римского в Нью-Йорк в городе дежурило восемнадцать тысяч полицейских, саперы проверяли весь маршрут его следования, а на крышах караулили снайперы. И все потому, что пришло несколько писем от свихнувшихся верующих.

Все это обычная полицейская работа. Управление этим никогда не занималось: оно создано для проведения специальных операций. С какой стати начальство послушалось Ломэна?

Я попытался найти его через Варафана, но там он не появлялся после нашего разговора. Тогда я отправился в посольство и спросил, где у них комната № 6. Так меня проинструктировал Ломэн.

Молодой человек, к которому я обратился, не на шутку встревожился.

— Комната № 6?

— Да.

— Вам нужна мисс Мэйн?

— Почему именно она?

— Присядьте, пожалуйста.

Он осторожно засеменил к двери в смежную комнату. Даже не спросил, как моя фамилия.

Вскоре молодой человек, похожий на выпускника “Хэрроу”[1], вернулся и повел меня по коридору в кабинет, на двери которого была табличка “Атташе по вопросам культуры”. Минут на пять меня оставили в одиночестве, потом вошла то ли девушка, то ли женщина — черт их разберет по возрасту.

— Что вам угодно?

— Скажите, где находится комната № 6? Она посмотрела на меня испытующе. Это — сколько угодно. Работникам посольств всегда нужно несколько дней, чтобы связать две мысли. Известное дело. Меня их тупость даже успокаивает.

— Там сейчас никого нет. Может, я смогу вам помочь?

— Вы что, атташе по вопросам культуры?

— Я секретарь атташе.

— Тогда ваш школяр все перепутал. Мне нужна комната № 6. Если вам это ничего не говорит, извольте — мне нужен человек по фамилии Ломэн.

— Мистера Ломэна здесь нет.

— Господи, Боже мой. Ладно, когда увидите его, передайте, что я пытался связаться с ним весь вечер и что ночным рейсом улетаю в Лондон. Недисциплинированное поведение. Так и передайте начальству.

— Прошу вас, подождите минутку.

Двигается она прекрасно и голос ничего — чистый, ровный. Успокаивающий голос. Может, ее сюда и посадили, чтобы успокаивать крикунов-посетителей, вечно недовольных работой посольства.

Секретаршу сменил какой-то мужчина. Он плотно закрыл за собой дверь и протянул мне руку.

— Садитесь.

— Ладно, — сказал я. — Держите и читайте. — Я бросил свои документы на стол. Они сейчас, наверно, и у посла проверяют документы каждый раз, как он выходит из уборной.

Теперь я понял, почему никого не интересовала моя фамилия. Фамилию можно назвать любую.

Он быстро просмотрел документы.

— И где же точно находится ваша контора? Он рассматривал их, как будто не мог разобрать текст. Я сказал:

— Уайтхолл, 9. Группа связи. Я подчиняюсь Ловетту.

— Как он себя чувствует?

Он придвинул ко мне коробку с сигаретами.

— Вы курите?

— Ловетт чувствует себя прекрасно. На прошлой неделе он был в Риме по делу Карозио, и в Лондоне вместо него остался Билл Спенсер. От вас были Симмс и Уэстлейк. Они…

— Все в порядке, достаточно. Но я думал, что и вы там были.

— Разве в моем паспорте не написано “Париж”?

Он придвинул к себе коробку с сигаретами и закурил.

— Вы еще долго пробудете в Бангкоке?

— Нет.

— Нет?

— Если Ломэн не объявится, я улетаю ночью.

— Он будет только завтра.

— Тогда передайте ему мои наилучшие пожелания. Я поднялся со стула и протянул руку за документами.

Он натянуто улыбнулся:

— Вот уж не ждал, что вы уедете.

— А я здесь не нужен. Справитесь без меня.

— Если не возражаете, я попрошу мисс Мэйн проводить вас.

— Я знаю дорогу.

Жара на улице стояла чудовищная. Я нанял велорикшу и поехал в отель, стараясь не думать о Ломэне, Раз уж ты руководишь оперативником, нечего исчезать и подвергать его проверкам.

Минут через двадцать позвонил портье и сообщил, что ко мне пришли.

— Кто?

— Имени не назвали.

Лучше спущусь вниз, решил я. Не люблю принимать незнакомцев у себя в номере.

В холле, перед выходом во дворик с фонтаном под увитой зеленью решетчатой аркой стояла та самая секретарша и смотрела на меня все тем же немигающим спокойным взглядом. Тень от подбородка резко падала на белую шею. Она неотрывно смотрела на меня, пока я спускался по лестнице и пересекал холл, ступая по мозаичному полу. На ней был чесучовый костюм, коричневые туфли и никаких драгоценностей.

— Я пришла извиниться, мистер Квиллер. Я не узнала вас в посольстве.

В холле было тихо, она понизила голос:

— Я могу называть вас по фамилии?

— Мою настоящую фамилию никто не знает.

— Тогда я буду обращаться к вам по фамилии, которую вы носите сейчас.

— Меня редко узнают секретарши атташе по культурным вопросам. Им больше знакомо лицо Иегуди Менухина.

— Два года назад я была недалеко от Рама IV.

Теперь, когда мы были рядом, я заметил, что у нее с левой стороной лица что-то не так. Кожа прекрасная, но какому-то хирургу-косметологу пришлось изрядно потрудиться.

— Вы из разведки? — спросил я. Она не ответила. Словно и не услышала даже. Тогда я сказал:

— Но вы ведь не из службы безопасности. Это точно.

— Нет.

Она переложила сумочку из одной руки в другую.

— Просто я пришла извиниться. Вы не привыкли к унизительным проверкам.

Я улыбнулся.

— Знали бы вы, каким меня подвергали унижениям.

На обложках трех личных дел после фамилий Дьюхерста, Камингса и моей вымышленной стоят девятка. Она означает: “молчит под пытками”.

— Может, выпьете со мной?

— Нет. Мне пора. Мне сказали — вы сегодня улетаете.

— Совершенно верно.

— Счастливого пути.

Я проводил ее взглядом: она уходила, мягко ступая по мозаичному полу. Немногие женщины сумеют так пройти под взглядом мужчины. Вообще, немногие женщины умеют так красиво ходить.

Я поднялся в номер и уложил вещи. Извиняться приходила, как же. Это не она придумала. Примитивно для такой женщины. Им понадобилось проверить, что я нахожусь действительно в отеле? Это можно было узнать десятью другими способами…

А ну их всех к чертовой матери, я улетаю 204-м рейсом.

Больше в тот вечер ничего не случилось, если не считать звонка Пангсапа. Попросил зайти к нему домой.

Уже стемнело, но многие магазины были еще открыты, и в некоторых витринах меняли оформление: развешивали разноцветные флажки и выставляли портреты Представителя в золотых рамах.

Я вылез из повозки велорикши, не доезжая до дома на Клонг Чула Роуд, и пошел вдоль реки по вечерней жаре. Пангсапа принял меня немедленно:

— Информация, которой я располагаю, стоит пятьдесят тысяч бат.

Информация уже опоздала, но я об этом не сказал. Забавно запустить руку в фонды, выданные Ломэну на оперативные расходы, а потом посмотреть, как его за это отделают в Лондоне.

— Идет, — сказал я.

— Каким образом вы гарантируете мне эту сумму?

— Гарантия — мое честное слово.

— Вашего слова вполне достаточно.

Тут я понял — не надо было приходить. За такие деньги пустяки не продают, значит, у него очень важная информация, а мне она сейчас совсем ни к чему. Не хочу я впутываться в это дело.

Пангсапа мягко сказал:

— Три дня назад один из “профессионалов” переправился через Меконг в Таиланд и сегодня вечером прибыл в Бангкок.

— Кто?

— Куо. Теперь я не мог отказаться от задания.

4. Профессионалы

У каждого профессионала — свой метод. Сорби — душитель; орудие убийства у него почти всегда нейлоновый чулок, редко — веревка. Сорби якшается с завсегдатаями ночных клубов европейских столиц. Они и снабжают его работой. О себе он говорит, что никому не подчиняется, половина его жертв — женщины, работодатели — богатые и важные господа, которым вдруг начинает грозить разоблачение. Сорби стоял за “Тайной голубой комнаты” (Париж, июнь 1964 года, об этом деле газеты трубили на первых страницах; жертва — мадам Латрель-Вуазэн) и за “Делом ангела автострады” (Милан, 1965 год, которое привело к отставке трех членов итальянского правительства). Человек, нанявший Сорби, разумеется оказался ни при чем. Это последнее дело вывело Сорби на политиков, и сейчас поговаривают, что за большие деньги он готов и на политические убийства.

Оружие Быстрого Грека — нож. Он совершил только два убийства, но оба политические и с самыми серьезными последствиями. А подготовлены они были настолько тщательно, что одно из убийств (главы “временного” правительства Боливии) до сих пор считается самоубийством. Грек за свою работу не берет денег — с ним расплачиваются купчими на земельные участки. Поговаривают, что у него пятнадцать тысяч акров земли в Аргентине и Венесуэле. На этой земле скоро должно начаться строительство. Пангсапа сказал, что Быстрый Грек — кокаинист; так что он может и не дожить до тех времен, когда его земли начнут приносить доход.

Винсент — человек дикий и жестокий; если уж взялся за дело — жертву ничто не спасет. Винсент пользуется любым оружием: ножом, пистолетом, ядом, взрывчаткой. Его услуги стоят дешево, а кое-кто даже считает, что он может работать и бесплатно. Он был замешан в попытке переворота в Египте, когда подполковника Ибрагима нашли в запертом “кадиллаке” на дне Нила, — на машину натолкнулась драга.

Японец Хидео — “техник”, эффективность — сто процентов. Оружие — струя цианистого калия, выпущенная из специального устройства. На его счету три политических убийства, в том числе убийство посла Турции в Великобритании. (Тогда золотой карандаш жертвы, найденный на тротуаре Керзон-стрит, помог обнаружить труп в такси, брошенном на Уоллес Мьюз.) Хидео — владелец самой сложной действующей модели железной дороги в Японии.

Дзотта — отпрыск одного из наемных убийц, принадлежавших к “Мёрдр инк.”, дочерней организации американской мафии. Его оружие — мини-бомба. Сам Дзотта утверждает, что устройство рассчитано на одного человека и если правильно подложить, то никто, кроме жертвы, не пострадает. Возможно, он и прав: когда Шерман Уиллс, президент банка “Чартер энд Экуити”, снял колпачок авторучки, открывая заседание в конференц-зале (Нью-Йорк, 1963 год), кроме него, никто не пострадал. Год спустя Али, сводный брат короля Риада, включил электрическую бритву на королевской яхте… взрыв не повредил даже стекла в салоне: Дзотта — профессионал типа Хидео, но психологически не так устойчив, как японец.

У каждого из этих специалистов есть свое любимое оружие.

У Куо — это винтовка с оптическим прицелом.

Что ж, Пангсапа оправдал все надежды. Даже отправил со мной маленького нервного индуса, чтобы найти и опознать Куо. Индус все время чего-то боялся: то ли самого себя, то ли Пангсапа, то ли еще кого.

Куо наблюдал за спаррингами каратистов в спортзале Королевской ассоциации атлетики Таиланда. Сейчас шел спарринг, и мы сели рядом с главным входом. Хотя кондиционеры работали, в зале пахло примочками, потом и канифолью. Мой спутник некоторое время спокойно рассматривал зрителей, потом вдруг опустил глаза и прошептал:

— Второй ряд, посередине, справа. Человек в затемненных очках.

По его тону я понял: боится он Куо. Я медленно поднял глаза:

— Можете идти, если уверены, что это Куо.

— Это он. Когда-то я его хорошо знал.

Я смотрел на каратистов, пока индус не ушел; мало ли что, вдруг его заметили? Затем взглянул на противоположную трибуну. Властный деловой человек. Безупречный белый тергалевый костюм европейского покроя сидит с небрежной элегантностью, темно-синий галстук с золотым узором, маленькие золотые запонки. Властность проявлялась во всем: в том, как он сидел, в наклоне тела, в повороте головы. Притом поза была совершенно естественной. Он просто наблюдал за спаррингом. Рядом сидели два телохранителя. Их подобострастность была столь же очевидна, как и его властность.

Надо обязательно увидеть его глаза. Потом ведь придется узнавать его мгновенно, даже на расстоянии, даже при плохом освещении. Надо знать его глаза. Глаза и походку. Придется сидеть до тех пор, пока он не уйдет.

Шорох ног передвигающихся каратистов и их дыхание. Эти чемпионы Таиланда будут выступать во время визита. Тени на полу, на проканифоленных досках, повторяют все их движения. Зал хорошо освещен, тени очень отчетливые.

Временами Куо напрягался, я вспомнил, как Пангсапа смотрел на рыб. А вот он поднял маленькую голову и чему-то засмеялся вместе с одним из телохранителей. Нет, он прекрасно проводит время.

Я наблюдал за ним в течение часа — за каждым жестом, за каждым поворотом головы. На места в моем ряду пришли люди, я встал, пропуская их, стараясь не поворачиваться лицом к противоположной трибуне, прошел между рядами и сел выше, чуть сбоку от Куо. Надо запомнить, как он выглядит со спины. Мне придется жить параллельно с ним, пока я не буду знать его, как родного брата.

Но вот Куо встал и собрался уходить. Я смотрел, как он поднимается по проходу. Походка у него хорошая: руки свободно покачиваются, кисти расслаблены, он идет осторожно, полуобернув голову, внимательно слушая одного из своих людей. Его можно принять за президента, покидающего зал заседаний. Он приблизился к выходу — я не пошел за ним. Если он завтра не придет сюда, его найдет Пангсапа. А уж потом им займусь я.

С утра я первым делом позвонил Варафану и сказал, чтобы гелиотроп был готов немедленно. Через час мне позвонил Ломэн, и я отправился на Сой Суек. Ломэн был встревожен:

— Мне сказали, вы улетаете?

— Я остаюсь.

— Почему вы передумали?

— Вы знаете, кто вчера приехал в Бангкок?

— Пангсапа мне сказал.

— Вы виделись с Пангсапа? Вы же, по-моему, собирались держаться в тени.

— Собирался. Но потом узнал, что вы занервничали, и решил проверить: может, у Пангсапа есть что-нибудь новенькое?

— Мне надоело искать вас, и мне не нравятся эти проверки в посольстве. Что это за женщина?

— Вообще-то у них там много женщин.

В его голосе послышалось вкрадчивое любопытство.

— Она работает у атташе по культурным вопросам Она из разведки или из службы безопасности. Или еще откуда-нибудь?

— По-моему, вы имеете в виду Винию Мэйн.

— Она что, входит в нашу группу?

— Конечно нет.

— Прекрасно; скажите ей, чтобы не путалась у меня под ногами. Она мне не нравится: устроила проверку, потом следила за мной. Я согласен выполнить задание, но только на моих условиях. Послушайте, вы ведь никогда не имели отношения к подобным операциям, а тут втянули в это дело Управление. Есть шанс заполучить медальку или орденок, разве не так?

Я смотрел на него в упор:

— Если во время визита произойдет покушение но я сумею предотвратить убийство, то начальство, высшее начальство, разумеется, всех отблагодарит. Но вы-то прекрасно знаете, мне на эти побрякушки плевать А вот вы, когда дело дойдет до наград, будете первым в очереди: как работник Управления и руководитель успешной операции в Бангкоке.

Ломэн не шелохнулся, но глаза его опять сверкали — его прямо-таки сжигала ненависть.

— Так-то вот. Поймите одно: я делаю это не для вас, а ради него. Просто не хочу, чтобы приличному человеку, у которого жена и дети, всадили пулю в живот. Мне все равно, кто он: почтальон или король Гонконга. Теперь выслушайте мои условия.

Ломэн подошел к сейфу, оперся на него обеими руками и опять уставился на камни в витрине. Но он слушал.

— Вы говорили о совещаниях в посольстве. Меня там не будет — и не рассчитывайте. Я привык действовать в одиночку. Но мне понадобится от вас оперативная информация. Этим вы поможете мне сберечь время: узнайте распорядок дня двадцать девятого, точный маршрут поездки по городу, все остановки кортежа и так далее. Если ситуация осложнится, мне понадобится надежная связь с вами. А когда план будет разработан, оставьте меня в покое.

Еще мгновение он стоял, опершись на витрину, лотом повернулся ко мне:

— Это все?

— Да.

— Что вы собираетесь предпринять?

— Сейчас меня интересует только Куо. Сами знаете, какая у него репутация. Говорят, он никогда не промахивается.

Ломэн кивнул.

— Пангсапа утверждает, что Куо приехал в Бангкок посмотреть соревнования по каратэ. Тут организовали прекрасные показательные выступления, а он — большой любитель каратэ. Может, так и есть. Но мы предположим, что он собирается совершить политическое убийство, и будем разрабатывать эту версию.

— Во время инструктажа вы сказали, что моя задача — подготовить варианты покушения и сообщить вам все детали. Этим я и займусь. Сначала мне надо изучить этого человека, узнать, где он бывает. Если повезет, узнаю кое-что о его планах — а уж они будут эффективнее моих. Он в этом деле не новичок.

— Надеюсь, — осторожно заметил Ломэн, — вы взвесили варианты, связанные с письмом, которое мы получили в Лондоне. В письме ведь была угроза.

— Куо этого письма не отправлял. Если человек хочет совершить убийство, он не станет извещать об этом письмом.

— Если бы не это письмо, мы бы с вами здесь не сидели.

— Вот беда-то, — совсем беззлобно съязвил я.

Ломэн сдержался. Только криво усмехнулся. Ничего, он все равно меня ненавидит и рано или поздно постарается разделаться со мной. Ему только дай шанс, и он, не раздумывая, меня слопает, если не подавится, конечно.

— Нам надо знать, какие меры принимают таиландцы, — сказал он. — Узнавать придется вам, мне трудно. Официально нас не существует, мы не имеем ни допуска к документам, ни доступа в соответствующие учреждения. И вообще у таиландцев вредный характер. Я знаю только, что у них на подозрении трое, и они следят за ними. Один из них, разумеется, Куо; его они не особенно опасаются, но, конечно, побаиваются; стоит ему пересечь границу Таиланда, охрана главы государства автоматически удваивается. С другой стороны, он много путешествует, когда, ну, скажем, у него нет работы, за ним будут следить, как и за всеми остальными. Если же он попробует оторваться от них и исчезнуть, они будут искать его обычными методами — и опоздают. А зато вы сосредоточитесь на нем и будете в курсе. Смотрите, не упустите его.

— И не ешьте много сладкого.

Все они одинаковые, эти люди из Центра. Говорят с агентом, как с малым ребенком.

— Запомните, — продолжал он тем же тоном, — министерство внутренних дел Таиланда и местные спецслужбы знают о письме и оказывают нашим людям неограниченную помощь. Мы проинформировали короля, и он обещал принять все меры для охраны гостя. Да ему и не безразлично, сохранит ли Бангкок репутацию города, где можно спокойно ходить по улицам.

Когда Ломэн не сюсюкает, как нянька, он говорит, как официальный представитель “Общества молодых консерваторов”. Я слушал — а что делать?

— Городская полиция уже готовит облавы, чтобы очистить город от смутьянов и подрывных элементов. Первая волна арестов пройдет через два дня. В аэропорте Дон Муанг уже проверяют документы, в Королевском дворце и везде, где будет останавливаться кортеж, происходит то же самое. Вся почта на имя Представителя в Бангкоке будет просвечиваться инфракрасными лучами. На кухне и в гаражах дворца установлена постоянная полицейская охрана. Апартаменты, которые сейчас готовят…

— Послушайте, — устало прервал я. — Это их трудности. Существует много способов убрать человека — синильная кислота в икре, бомба в посылке, змея под матрасом. Но вы сами сказали, что Куо приехал совершить политическое убийство. Так что я уж займусь им. Думаю, он прибегнет к классическому методу, против которого трудно что-либо сделать, — выстрел из винтовки с оптическим прицелом. Собственно, это даже не убийство, а публичная казнь.

5. Слежка

На следующий день я сразу узнал Куо — около двенадцати он выходил из спортивного зала. Спарринги идут всю неделю утром и вечером, вот я и ждал его.

От спортзала мы и стартовали.

В течение шести дней он вел себя, как обычный турист. Это меня беспокоило. Слишком все просто. Мне не нравится, когда человек так демонстративно спокоен. Ведь и мне и ему известно, что агенты Таиландской службы безопасности не спускают с него глаз. Мне еле удавалось не путаться у них под ногами. Из-за этого пришлось в основном вести наблюдение издалека. Я попросил Ломана принести бинокль. Когда Куо заходил куда-нибудь, потом вдруг появлялся ниоткуда, приходилось рвать “тойоту” с места, не разогрев двигатель. Все это весьма рискованно: почувствовав хвост, он может уйти и больше не появиться.

В его передвижениях я не улавливал системы. По городу Куо разъезжал бесцельно, куда придется, без плана и графика. Он осматривал достопримечательности — и все.

И все же одно я выяснил твердо: Куо не отдыхать сюда приехал, он только играет роль туриста. Что-то тут не так.

В Бангкоке он бывал и раньше. Есть данные, что он был в городе, когда король Ананда был найден мертвым. Рядом с трупом лежал револьвер. Многие члены королевской семьи до сих пор в самоубийство не верят.

За шесть дней его беспорядочных поездок по городу лишь один случай меня насторожил: машина Куо слишком долго стояла перед королевским дворцом, у главных ворот, что выходят на Санам Чай Роуд. Потом подъехала другая машина, оттуда вышли четверо мужчин в аккуратных костюмах и что-то стали с ним обсуждать. Затем они вытащили Куо из его “ино контессы ЗОО”, посадили в свою и укатили. Я прождал часа два перед полицейским участком Фра Рачаванг, куда его привезли; это на берегу реки. Он вышел, я возобновил слежку. Его обыскали, допросили и конфисковали отснятую пленку. Такая информация пришла на следующий день от Ломэна.

Это, конечно, несусветный ляп. Он знает, что за ним следят, с какой же стати полиция действует столь топорно? Значит, у них какая-то важная причина — иначе зачем его задерживать? Похоже, у них такой план: дать ему подготовить убийство, а двадцать девятого за секунду до выстрела схватить, чтобы он не успел задействовать запасной вариант.

Вообще-то у меня план точно такой же, и я никак не мог взять в толк, зачем они Куо задержали. С тем же успехом я бы мог подойти к нему у спортивного зала и сказать: “Ты смотри, того, поосторожнее, а то я…” Кому это надо? Наверно, когда патрульные увидели, что профессиональный убийца сидит в темном салоне машины на расстоянии выстрела от открытых окон дворца, они спаниковали и решили припугнуть его — вот и отвели в участок.

Зря они это сделали. Два известных “специалиста” — Дзотта и Винсент — никогда легально не пересекают границу страны, где совершают убийство. Иногда в этой стране их даже и не видят. Только потом, несколько месяцев спустя, когда выясняются обстоятельства убийства, можно догадаться, чьих это рук дело. Куо любит эффекты: его хлебом не корми — дай показать паспорт при въезде в страну. Может быть, ему нравится смотреть, какая шумиха при этом начинается; как только он пересек границу, считается, что жизнь президента находится в опасности, хотя в девяноста случаях из ста Куо просто едет посмотреть спортивные соревнования.

Если бы он их интересовал всерьез, они бы допросили его в полицейском участке, а потом выслали из Таиланда. Но они этого делать не стали — видно, боятся упустить Куо из виду. Какой смысл его высылать, если он тут же вернется через Лаос, Камбоджу или

Бирму, только уже перейдет на нелегальное положение. В этом случае таиландская полиция и спецслужбы могли бы сами стрелять по высокопоставленным лицам, которых охраняли, потому что все было бы предопределено: Куо исчез, чтобы подготовить убийство.

Значит, таиландцы струхнули. Их можно понять: положение и впрямь незавидное. Сверху получен приказ обеспечить безопасность Представителя; они следят за известным наемным убийцей, а тот спокойно разъезжает по городу в то время, когда мосты украшаются цветными фонарями и на фасаде каждого здания висят флаги: город готовится принять очень важного гостя.

У меня даже мелькнула мысль связаться с Ломэном и спросить: спаниковали таиландцы или просто сменили тактику? Но ему, пожалуй, будет сложно узнать это. Мы не существуем, у нас нет входа в соответствующие таиландские службы. Пусть они разрабатывают свой план, а мы — свой.

На шестой день слежки я исхитрился купить городскую газету и даже успел просмотреть ее, пока Куо парился в турецких банях.

Полиция провела вторую волну арестов. Результаты, конечно, умопомрачительные: задержано пятьсот подозрительных лиц, краденого обнаружено на сумму около ста тысяч бат. Все это называется “борьбой с преступностью”. Ни слова ни о подрывных элементах, ни о тайных агентах. Правда, на первой странице сообщалось о “значительных трудностях” при выборе маршрута кортежа двадцать девятого числа этого месяца. (Сперва было официально объявлено, что поездка по городу состоится в день прибытия Представителя.)

Ломэн говорит, что точный маршрут до последнего момента будет храниться в тайне. За несколько дней до визита будет объявлено как минимум о пяти разных маршрутах, чтобы всех сбить с толку.

О письме в прессе не упоминалось вовсе. Впрочем, дней десять назад бангкокские газеты об этом писали, но с тех пор — ни слова. Я достал свои записи и в который раз принялся искать в них разгадку. Бесполезно. Совершенно разрозненные факты: Куо пять раз посетил королевскую часовню Ват Фра Кео, три — стадион для игры в конное поло “Лампини Граундз”, три — Пастеровскую змеиную ферму, совершил две прогулки по реке. Полчаса Куо просто просидел в машине, на стоянке, на новой улице Линк Роуд, параллельной улице Рама IV. Пожалуй, хоть как-то зацепиться можно только за часовню и “Лампини Граундз”: часовня находится неподалеку от королевского дворца, а игра в конное поло назначена на тридцатое.

По одному разу Куо побывал у Дома правительства, мимо которого кортеж почти наверняка проедет, у выставки таиландского искусства (а там скорее всего даже остановится) и у храма Фра Чула Чеди, с которого, как на ладони, просматривается вся Линк Роуд. Меня заинтересовали только храм и улица Линк Роуд.

Полицейские, что следили за Куо, начали порядком действовать мне на нервы. Они сменялись, а я уже шестой день работал по двадцать четыре часа в сутки и втаптывал бисквитные крошки в пол “тойоты” — даже поесть толком некогда. В метровом стекле при свете фонарей я видел свое отражение — измученное лицо, запавшие щеки. Задача усложнялась тем, что не только за Куо надо следить, но еще и полицейским патрулям не попадаться. Ломэн был тверд: генеральный директор полицейского управления ясно дал понять, что если мы помешаем его людям, нам придется свернуть операцию.

Я даже не знаю, какой властью располагает Ломэн, а ведь он руководит моей операцией. Конечно, если его прижмут (иными словами, если полиция попросит меня не лезть не в свое дело), он, конечно, свяжется с Лондоном. Но это жуткая волокита: обмен официальными телеграммами между послом и министерством иностранных дел, неофициальные просьбы, разрешения; у нас просто нет на это времени. Пока, впрочем, я выполнял предварительное задание: не спускать глаз с Куо, изучать его передвижения, пока их цель не станет ясна, ждать развития событий, которые помогут выявить его намерения. Первое задание Ломана — “подготовить убийство” — я выполнил за первые три дня слежки. Я разработал два надежных взаимоисключающих плана (орудие убийства в обоих случаях — винтовка с оптическим прицелом) и передал их Ломэну. Я наметил улицы, по которым кортеж проедет практически наверняка: главные магистрали в районе треугольника, вершины которого — королевский дворец, посольство Великобритании и парк “Лампини”. В другом плане учитывался вариант с храмом Фра Чула Чеди и Линк Роуд.

С Ломэном у меня пару раз чуть до драки не дошло. Он постоянно смаковал свою блестящую фразу из репертуара официального представителя “Общества молодых консерваторов”: “Мне вряд ли стоит напоминать вам о настоятельной необходимости не выпускать Куо из поля зрения”. Когда он сказал это в первый раз, я утопил гнев в стакане виски. Во второй раз я сказал:

— Послушайте, я уже пять дней ничего, кроме бисквитов, не жрал, спал за все время часов десять-двенадцать — не больше. Я проколол и сменил шину, и если вы думаете, что я не понимаю “настоятельной необходимости” не выпускать этого ублюдка из поля зрения, то вы просто псих.

Он вкрадчиво улыбнулся и заметил:

— Надеюсь, вам полегчало.

Может, и полегчало. Меня, правда, бесила гладкость его до синевы выбритых щек. Я-то тщетно боролся со щетиной при помощи карманной электробритвы.

На шестой день вечером Куо с двумя телохранителями зашел в бар “Лотос” в индокитайском квартале. Было около семи. Воспользовавшись передышкой, я решил размять ноги. Неподалеку я приметил полицейскую машину. Экипаж, конечно же, скромно устроился у стойки бара, в самом конце. Все шло, как обычно, своим чередом: в это время Куо всегда заходил туда выпить, проводил в баре около получаса, потом отправлялся ужинать. Прошло тридцать минут. Без двадцати восемь. В 19.45 я сел в “тойоту” и забеспокоился. В 20.15 встревожился по-настоящему. В 20.30 я вышел из машины, перешел дорогу, заглянул в бар — Куо там не было.

Он исчез.

6. Передышка

Я изучил его привычки, жил параллельной с ним жизнью, знал его, как родного брата. Теперь же, когда он исчез из окуляров моего бинокля, я испытывал странный смутный страх.

До полуночи я искал его по всему городу. Его нигде не было. Ломэн ждал у меня в номере — я позвонил и потребовал встречи немедленно.

Он выслушал меня спокойно:

— Полицейские тоже его упустили, а их там хватает. Задание у вас чрезвычайно сложное.

Сейчас весь лоск с него сошел. Даже мешки под глазами появились. Я спросил его:

— А что делает полиция?

— Хотите верьте, хотите нет — почти ничего. Куо для них сейчас мелкая сошка. Они тут во время арестов раскрыли целую подрывную группу, подчинявшуюся приказам Пекина. Считается, что она представляла основную опасность. Есть сведения, что один из членов этой группы недавно согласился работать на полицию и послал в Лондон то самое письмо. Сейчас таиландцы разрабатывают эту версию вместе с нашими людьми из службы безопасности — в конце концов, письмо ведь у них.

Я понял, почему он об этом упомянул. Из службы безопасности здесь слишком много — человек пять-шесть; по этому поводу возникли трения с министерством внутренних дел Таиланда. Это письмо — единственный козырь службы безопасности.

— Кондиционер у вас не работает? — спросил Ломэн. Он изрядно порозовел и весь лоснился от пота.

— Я попросил, чтобы отключили. Весь день мотаешься по жаре, потом приходишь в холод — так и с воспалением легких недолго свалиться.

Наверно, я был похож на старика, сетующего на свои недуги.

— Что они собираются делать с Куо? Ничего?

— Обычный розыск.

— Так им его не найти.

— А как им его найти?

— Не мешать мне. И ему тоже. Не знаю, засекли меня люди Куо или нет. Эти шесть дней я работал чисто, но мог засветиться, когда разыскивал его по всему городу — бар “Лотос” и так далее. Если его люди меня не засекли, то не все потеряно. Я теперь знаю их наперечет: два телохранителя и четверо подручных. Куо работает, как матадор с куадрильей. Я узнаю любого из них, а Куо и подавно. Если полиция не будет мешать, они рано или поздно покажутся. Это просто вопрос времени.

— У нас осталось тринадцать дней.

Ломэн стоял передо мной потный, как свинья.

— Послушайте, Ломэн, на меня это задание свалилось как снег на голову, и все-таки я согласился его выполнять. И выполню, что бы ни случилось. Все мне понятно: Куо исчез и может спокойно готовиться. Представителю угрожает смерть; не думайте, что мне это безразлично.

Я слишком устал, чтобы выбирать слова, но по моему тону он, должно быть, все понял и удрученно вздохнул:

— Квиллер, я абсолютно уверен, что вы понимаете чрезвычайную важность сложившейся ситуации.

Впервые мне стало жаль этого придурка. Даже “бабочка” сидела на нем криво. Он уже был не рад, что втянул в это дело Управление, что выбрал меня в качестве оперативника — только слишком поздно он спохватился. Теперь уж ничего не изменишь.

Я отвернулся, посмотрел в открытое окно. Во всем отеле только в моем номере окна открыты. Воздух, как вата. Улица внизу течет золотым потоком: машины идут одна за другой, напротив в парке сияют разноцветные огни, под ними в тени деревьев танцуют пары. Гремит в открытых ресторанах оглушительная поп-музыка. И никто не хочет спать.

— Как там дела в комнате № 6? — спросил я.

— Они сейчас очень заняты.

Он твердил свои неубедительные фразы, как телетайп, который тупо отстукивает новости о приближающемся биржевом крахе.

— Даже посол, когда свободен, к ним заглядывает. Идет обмен телеграммами с Лондоном, но это касается вопросов безопасности в…

— Министерство иностранных дел Великобритании в курсе того, чем мы занимаемся?

— Точно не знаю. Мое дело — по своим каналам связаться с Центром, а уж они решают, информировать министре или нет. Вчера состоялась первая конфиденциальная пресс-конференция.

— О, господи, — простонал я.

— Я понимаю, одно с другим плохо вяжется, но таиландцы стараются помочь, а мы не говорим им всего. Они даже про нас не знают. Не люблю пресс-конференций в такое время. Надо делать вид, что…

— Не обделался со страху.

— Представитель абсолютно спокоен.

Я, как завороженный, глядел вниз, на поток огней. На меня наваливался сон, я даже перестал нервничать; доносившаяся в окно музыка заглушала чувство тревоги.

— Что вы собираетесь предпринять? — спросил Ломан, подойдя к окну.

— Спать часов двенадцать, — пробормотал я. — И пусть только кто-нибудь попробует мне помешать.

На следующий день я проснулся, час приводил себя в порядок, потом пил кофе и старался ни о чем не думать. Потом приступил к поискам Куо.

С каждым днем город принимал все более праздничный вид. Люди, завидев на улице машину посла, приветствовали английский флаг. Хозяева цветочных магазинов на Плерн. Чит Роуд состязались в красоте убранства портретов в золотых рамах: Представитель, красные и белые цветы, голубые ленты[2].

Я носился на “тойоте” по праздничным улицам, как привидение. Маршрут был известен только мне. У меня была одна надежда: где-нибудь на этом маршруте я пересекусь с Куо.

Ломэн требовал ежедневных докладов, но я избегал его — у меня не было новостей. На седьмой день он все-таки настиг меня в холле “Пакчонга”. Мне до смерти хотелось спать, но пришлось его выслушать.

Он сказал:

— Наверно, надо связаться с Лондоном, чтобы они предупредили министра. В нашем распоряжении осталось пять дней. Я попытался убедить полковника полиции Рамина, что Куо представляет наибольшую опасность. На него необходимо устроить облаву. Полковник и слышать об этом не хочет.

— Рамин хотел это сделать раньше. Его люди все время следили за этим ублюдком.

— Полковник считает, что единственная опасность исходила от пропекинской группы, а он ее обезвредил. Он ставит себе в заслугу операцию по “борьбе с преступностью”. Ходят слухи, что Куо выехал из Таиланда.

— Естественно. Он их сам распускает.

— Как вы расцениваете ваши шансы?

— Я уже говорил — это вопрос времени. Если полиция прекратила его искать, уже хорошо: не будут мне мешать.

— Представитель прибывает через пять дней и…

— Не надо все время…

— Поймите, Квиллер, я веду этот разговор не для того, чтобы разозлить вас. Дело в том, что нельзя отменить визит в последнюю минуту. О “дипломатической болезни” можно объявлять за два дня, но никак не позже. В нашем распоряжении три дня, а не пять.

Сперва мне показалось, что его качает, но решетчатая арка, та, что вела во двор с фонтаном, тоже раскачивалась.

— Три дня, значит?

— Я бы хотел, чтобы с этого момента вы докладывали мне каждый день.

— Хорошо. Буду докладывать каждый день.

Он кивнул:

— Вам надо выспаться.

— И как это вы догадались? — поинтересовался я и пошел наверх, оставив его в холле в одиночестве.

Следующий день тоже прошел впустую. Я мотался по городу из конца в конец, проверяя и перепроверяя места, где видел Куо и его людей. Меня снова и снова тянуло на Линк Роуд и в район храма. Храм Фра Чула Чеди. Может, здесь все и произойдет.

В третий раз за день я поехал в аэропорт мимо бесконечных рисовых полей и одиноко стоявших зданий.

Аэропорт, весь в цветах, выглядел празднично и гостеприимно. Куда же подевался Куо? Выезжая из ворот главной стоянки, я увидел, что двухцветный “шевроле” тронулся за мной следом. Внезапно мне все осточертело, я развернулся и прижал “шевроле” к забору. Когда я влез в ее машину на заднее сиденье, она даже не повернула голову в мою сторону, а только наблюдала за мной в зеркальце заднего вида. Я сказал:

— Меня интересует, что вы здесь делаете, почему вы и ваши люди следите за мной вот уже две недели. Потрудитесь отвечать только правду.

7. Ритуал

— Я ничего не могу вам сказать.

Сперва я был настороже, весь подался вперед, но потом откинулся на спинку и посмотрел ей прямо в глаза. Хорошо бы ехать с шофером на этой машине, вместе с ней на заднем сиденье, да еще по дороге, где не ждешь ни засад, ни опасностей.

Сгустились сумерки, аэропорт вспыхнул огнями, Стали видны все украшавшие его яркие цветы.

— Как вас зовут?

— Мэйн.

— Полностью.

— Виниа Мэйн.

Она повернулась, облокотилась на спинку своего сидения и теперь разглядывала меня уже без помощи зеркальца.

— Сомнительно. Скорее всего, это псевдоним.

Она промолчала.

— Что за люди у меня на хвосте? Один худой, другой косолапый.

В ее зрачках отражались яркие цветы.

— Кто они?

На тонкой шее пульсировала жилка. Она продолжала меня разглядывать.

— Где они сейчас? Почему вы их подменяете? Ведь это вы сейчас меня выследили?

Плотно сжатые губы наконец раскрылись. Еще секунду она помолчала, потом решилась:

— Я думала, вы собираетесь улететь.

Чистый тембр ее низкого голоса нагонял на меня сон. Таким голосом хорошо баюкать детей.

— Ну, сел бы я в самолет, что бы вы сделали?

— Смотря куда вы полетели бы…

Я резко выпрямился. Нечего сказать, хорошенький руководитель этот Ломэн — не может меня от этой сучки избавить. Говорил же ему, неужели не ясно?

— И куда же, по-вашему, я мог удрать?

— В Китай.

— Ну и что бы вы сделали?

— Остановила бы вас.

— Каким образом?

— Я бы вас предостерегла.

— Интересно, как?

— Сказала бы, что вам нельзя лететь в Китай.

— Я лечу туда в полночь, так что валяйте, рассказывайте.

Она улыбнулась (по-моему, просто чтобы не забить, как это делается) сначала глазами, потом губами:

— Никуда вы не полетите.

Я отвернулся и взглянул в окно: на стоянку въехало такси, из него вылезали пассажиры.

— Я здесь одна. У меня не было времени предупредить, что я сюда еду.

Я посмотрел на нее. Видно, устал: на мягком сидений меня разморило. И я опять начал думать: что все-таки у нее с левой стороны лица?

— Где вы работаете? Вы и эти ваши два топтуна? В службе безопасности? Тогда занимайтесь своим делом, а не липните ко мне, как рыба-лоцман, надеясь поживиться объедками. Этот ублюдок от меня ушел — сами знаете. Но я его найду, а уж когда найду, вас там не будет. Это я вам гарантирую. И чтобы этих “хвостов” я больше не видел, так им и передайте.

Дверцей я стукнул основательно. С ее стороны окно было открыто. Я вынул ключ зажигания и зашвырнул его подальше — за цветочные клумбы.

— Когда соберетесь в Китай, — сказала она, внимательно глядя на меня, — поговорите сначала со мной. Меня всегда можно найти в посольстве.

— Мы с вами больше не увидимся, — сказал я, усаживаясь в “тойоту”.

На следующий день в полдень я встретился с Ломэном на конспиративке в переулке Сой Суек. Он не спросил у меня, есть ли какие-то успехи, потому что знал, что я сам бы ему с радостью сообщил подобную новость.

— Что это за сучка из посольства? Кто она такая?

Он удивился:

— Вы второй раз про нее спрашиваете.

— Я же вас просил ее оттащить, чтобы она мне не мешала. Вчера вечером она сама за мной следила, а ее помощнички ведут меня уже две недели. Кто они вообще такие?

Он помолчал, потом сказал:

— Постараюсь выяснить. Вы говорите о секретарше атташе по культурным вопросам?

— Меченая.

— Ничего про нее не знаю.

Никогда не поймешь, врет Ломэн или говорит правду. Для человека его профессии это достоинство. Я не стал настаивать. Он продолжал разговор, пытаясь хоть что-то выведать. Да, он бы много отдал даже за слабый проблеск надежды. Уходя, я опередил его наставления:

— И так знаю. У меня еще два дня.

Я отправился прямо в отель и попросил перенести мои чемоданы в “тойоту”. Похоже, Ломэн и впрямь не знает, ни кто она, ни зачем здесь находится. Что ж, надо исчезнуть. Не приведи господь напороться на такую вот дуру. Они ходят в париках, их любимая игра “Мата Хари: конструктор. Сделай сам”, на работе выуживают автобусные билеты из мусорных корзин и несутся с ними в отдел расшифровки и кодирования. Она как раз из таких. Эти девицы живут в своем сказочном мире “холодной” войны и цедят тебе сквозь зубы: “Вам нельзя лететь в Китай”. Она и втянула в свои игры парочку облезлых клерков из “фонда культурной помощи нуждающимся художникам”. Следят за мной, да еще и высыпаться успевают, сволочи.

Минут десять я гонял “тойоту” по городским улицам, срезая углы на поворотах и поглядывая в зеркальце заднего вида, — проверял, есть “хвост” или нет. Потом поехал в надежную гостиницу неподалеку от авиакомпании “Панам”. Когда-то я там останавливался. Хозяева гостиницы не сменились.

До полуночи я продолжал поиски — все впустую. На следующий день позвонил Ломэн, сообщил, что меня разыскивает Пангсапа. Пангсапа я нашел только через час, но не особенно волновался: если у него есть информация о Куо, она стоит целого дня поисков. Пангсапа следил за погрузкой на одной из своих пристаней на берегу Чао Фрайя. Мне пришлось подождать, пока он не приказал своему надсмотрщику сменить его.

— Поговорим у меня в кабинете, — прошепелявил он. — Чаю не хотите?

— Нет времени, Пангсапа.

Чаепитие на этих широтах — процедура длительная, На сей раз он был в европейском костюме, обстановка в кабинете сугубо деловая, мебель скромная, Встреча наша была обставлена самым прозаическим образом: клиент пришел выкупать закладную на деньги, полученные по страховке. Прозаично до крайности, но, глядя в эти неподвижные желтые глаза, я почему-то вспомнил красивую рыбу-убийцу.

— Все понимаю, — посочувствовал он. — Мне говорили, вас поджимают сроки. Наверно, я смогу вам помочь. Вам ведь нужна информация?

Он явно торговался, я мысленно уже начал прикидывать, во сколько мне обойдется его информация, располагает ли он вообще серьезными сведениями, помогут ли мне эти сведении в розысках Куо. Правда, и после этого многое оставалось туманным: ну хорошо, допустим, я найду Куо, но как предотвратить убийство? И насколько способно раскошелиться Управление, когда жизни Представителя угрожает опасность?

Времени торговаться не было. Придется платить, сколько он запросит.

— Давайте покороче, Пангсапа. Вы хотели меня видеть — я пришел. Он кивнул:

— Очень хорошо. Я буду краток. Во-первых, сообщить вам я ничего не могу. Я не знаю, где он. Но я готов помочь его найти, пока еще не поздно. А это может подвергнуть опасности меня и моих близких.

Выйдя из-за стола, он посмотрел в большое, низко расположенное окно. По комнате мелькнула тень стрелы подъемного крана. Похоже, погрузка интересует его куда больше, чем Куо, подумал я и мысленно выругался.

— Понимаете, — продолжал он, не поворачиваясь, — я плохо вас знаю, мистер Квиллер. Я не знаю, чем вы занимаетесь и насколько это опасно. И какому писку я подвергну себя и своих друзей, сотрудничая с вами, если мы, — тут он обернулся и взглянул на меня в упор, — захотим с вами сотрудничать.

— Это не разговор, Пангсапа. У меня есть задание — вы знаете какое. Добавить мне нечего.

Знакомая застенчивая улыбка зазмеилась по его лицу:

— Вы хотите, чтобы я помог найти этого человека — чего же удивительного, если я хочу узнать подробнее о вашем задании. Мне же работать вместе с вами. Отвлечемся от дела, расскажите о себе.

Я устало опустил лицо в ладони. Свет из большого окна резал мне глаза.

— Спрашивайте, Пангсапа.

Не открывая глаз, я услышал, как он снова уселся за стол.

— Мистер Квиллер, ваша работа всегда связана с риском?

— В постели лежать спокойнее.

Подсознательно я думал только о сне.

— Вы всегда работаете на свое правительство?

— За мной стоит организация. Впрочем, как и за контрабандой кокаина.

Это, конечно, невежливо. Ну, да черт с ним. Ничего он не знает.

— Ваше правительство хорошо платит вам за риск?

Черт возьми, я же ясно ему сказал — ближе к делу, а он ходит вокруг да около.

— Назовите вашу цену и скажите, что вы мне за эти деньги продаете.

Я убрал руки с лица, сейчас нужно его видеть.

— Не обижайтесь, — засуетился он. — Поймите, мне трудно спрашивать напрямик, без подхода и церемоний. Это европейцы берут быка за рога, и в этом есть свой резон — они экономят на этом уйму времени. Но принцип “давайте покороче” трудно соблюдать к востоку от Средиземного моря. Так что уж простите меня.

Он хотел казаться сговорчивым. Это давалось ему не без усилий. Теперь он наклонился ко мне и доверительно сообщил:

— Я объединю все вопросы в один. Каков ваш статус?

Не нравится мне это, но молчать тоже нельзя: надо найти Куо, а у меня остался всего один день.

— Вас интересует, насколько важна моя работа для правительства?

— В общем, да.

Нет, наверно, он просто торгуется, хочет узнать, сколько из меня можно вытянуть сегодня. В прошлый раз он заработал пятьдесят тысяч бат.

— Вы про Абеля слышали? — спросил я.

— Да.

— А про Лонсдейла?

— Тоже.

— Тогда вы меня поймете: я в той же весовой категории.

Он медленно кивнул.

— Спасибо. Понимаете, я люблю работать с большими людьми. Для таких я многое могу сделать, да и они могут мне помочь.

Терпение мое лопнуло, я встал. Все проще простого: у него действительно неплохая агентура: его люди и про нашу операцию доложили, и про то, что я упустил Куо. А теперь Пангсапа пригласил меня и прощупывает — сколько из меня можно вытянуть. В том, что он набивает себе цену, ничего страшного нет: бизнес есть бизнес. Злило меня другое: остается всего один день, а он собирается урвать свое. Может, Управление и готово раскошелиться, но от меня он не дождется.

— Хорошо, Пангсапа. Если вы сообщите мне данные о Куо до завтрашнего полудня — сколько это будет стоить?

Он обошел стол и приблизился ко мне на минимальное по восточным понятиям расстояние:

— Я это сделаю даром.

Если верить Ломэну, Пангсапа был готов на все, но за деньги.

— Сколько нулей у вашего “даром”?

Надо отдать ему должное — Пангсапа стойко переносил все мои выходки.

— Если угодно, можете отнести это на счет моей “вечной любви к монархии”. Я просто хочу, чтоб вы знали: сейчас у меня нет никаких сведений об этом человеке, но я сделаю все, чтобы помочь вам его найти. И сделаю это бесплатно.

Он открыл передо мной дверь, мы вышли на деревянную террасу, с которой были видны пристань и работающий кран. Бессмысленно просить его объяснить свои слова. А я до того устал, что просто сказал ему:

— Со мной всегда можно связаться через Ломэна.

И пошел вниз.

Жара стала невыносимой. Солнце буквально сжигало город: казалось, весь Бангкок превратился в раскаленный медный таз. Моя “тойота” напоминала форменную душегубку — мне не всегда удавалось поставить ее в тень.

В тот день я проработал девятнадцать часов — и все без толку. Пангсапа тоже молчал.

Утром я пытался по телефону разыскать Ломэна в гостинице, в посольстве и на конспиративке, но его не было нигде. Мы встретились только в полдень на Сой Суек — такая у нас была договоренность.

Он был похож на комок нервов и, даже не потребовав отчета, сразу начал один из своих блистательных монологов:

— Два часа назад мы провели экстренное заседание в комнате № 6. Решили сообща доложить обстановку и рекомендовали информировать министра об этом деле. Было бы невообразимым риском продолжать…

— Я нашел Куо, — сказал я.



У меня не было времени обдумать, что произошло, А при выполнении задания это всегда очень опасно, Но в то утро мне повезло. Я погнал “тойоту” по привычному маршруту и через час увидел одного из люден Куо — он выходил из оружейного магазина на Нью Роуд. Рано или поздно так и должно было случиться. Я ведь говорил Ломэну. Если вы изо дня в день прочесываете город по двадцать часов в сутки и не находите того, кого ищете, — значит, этот человек просто прячется и не выходит на улицу. Куо этого себе позволить не может: его “работа” требует моциона.

Восемь дней я ездил по маршруту Куо, наблюдая за всеми местами, где он бывал. Таких мест около тридцати. Главным для меня среди них был сектор “Храм — Линк Роуд”.

Человек Куо сел в такси, которое ожидало его около оружейного магазина, и началась слежка. Но в этот день он бы нипочем от меня не оторвался — я просто не мог позволить ему уйти. В двенадцать мне надо докладывать Ломэну. Сегодня последний день.

По-моему, я еще никого не выслеживал так профессионально. Он ни разу даже не почувствовал, что за ним следят, и как миленький привел меня к жилому дому у реки. Полчаса я просидел в машине, тут из дома вышел Куо с двумя телохранителями и влез в машину первым; телохранители очень осторожно передали ему рулон золотой парчи. Искушение сыграть вслепую было очень велико: не ехать за ними (могут заметить), а рвануть напрямик в Ботанический музей и приехать туда раньше Куо. Но это рискованно: они могли поехать в другое место, о котором я не знал.

Через десять минут водитель машины меня заметил и попытался оторваться: он увеличил скорость, начал срезать углы и проскакивать на желтый свет. Он никуда не поедет, пока я буду маячить в его зеркальце заднего вида. Очевидно, Куо приказал ему не останавливаться, пока я не отстану.

И тогда я пошел на компромисс: сделал вид, что попал в пробку и отстал. Я поехал на запад по направлению к “Лампини Граундз”, надеясь на удачу. Только на нее мне и оставалось надеяться.

У Ботанического музея на Линк Роуд я оставил машину и взял с собой бинокль. Их нигде не было.

В музее есть боковая лестница с маленьким окошком на каждой площадке. За последние восемь дней я несколько раз был здесь и поднимался в читальный зал на последнем этаже, но так тихо, что служащая, сидевшая в вестибюле, не слышала, как я каждый раз останавливался на площадке третьего этажа (в здании все звуки отзывались громким эхом) у окошка, выходящего на храм Фра Чула Чеди и на Линк Роуд. То же самое я сделал и сейчас.

Через несколько минут они подъехали. Я настроил бинокль.

Один из них (но не Куо) вылез из машины и вошел в сад храма. Он вернулся со священником в желтом одеянии, который наклонился к окну машины, и я видел в бинокль, как его губы зашевелились. Потом он выпрямился, ему передали рулон золотой парчи, и он почтительно понес его через сад храма.

Во мне трудно вызвать чувство отвращения, но этот жуткий чудовищный ритуал потряс меня.

8. Дьявол

Вся операция чуть было не сорвалась. Собственно, этого и следовало ожидать: мы с самого начала знали, что не поладим. Но обстоятельства — куда денешься? — заставляли нас ладить. Однако сейчас, когда решалась судьба всего дела, тем более нужно отбросить личную неприязнь. Но не тут-то было.

— Этого я санкционировать не могу.

Это первое, что он мне сказал. И опять начал мотаться по комнате, изредка останавливаясь, чтобы в который раз изучить то фигуру Будды, то лунный камень, то настенный календарь компании “Пан-Ориент Джуэл”. И молчал, а я ждал, когда он наконец соизволит что-то решить.

— Не понимаю, как вообще можно такое санкционировать.

Я устало закрыл глаза и открывал их, только когда он обращался ко мне. Он же по большей части говорил сам с собой: проигрывал вслух возможные варианты, пытался выбрать лучший. Мне до смерти хотелось спать, казалось, еще немного — и я просто свалюсь со стула.

— Из всех операций, какие я проводил, это самая секретная.

По звуку шагов я понял, что Ломэн рядом, и открыл глаза:

— Вы просили меня разработать различные варианты покушения. Этот — самый верный. Остальные связаны с риском. Сами знаете, мы же с вами разбирали их по косточкам, в каждом есть недостатки, в каждом — кроме этого. Так что давайте не тратить время на болтовню.

— Этот вариант ни к черту не годится.

— Ошибаетесь. План — блестящий.

Больше я ни слова не сказал, а стал наблюдать за его мучениями. Конечно, такая операция нагонит страху на любого опытного разведчика — малейшая ошибка, и все пойдет прахом. Но другие планы не давали нам таких преимуществ, как этот. Ломэн много бы дал за то, чтобы этот план удался: что-что, а дело он знает, вот почему этот отчаянный и красивый план его просто загипнотизировал. Я-то понимал: неспроста он мечется, тыкаясь во все углы, как слепой, — ему тоже до смерти хочется этот план принять.

Пусть помучается, а я пока подумаю, у меня своих проблем хватает. Про себя я все решил: если одобрит операцию, я ее подготовлю и проведу — пан или пропал. Если же он сдрейфит, я отказываюсь от задания, укладываю чемоданы и немедленно уезжаю. Третьего не дано: или мой план принимается, или я уезжаю.

Храм Фра Чула Чеди с фресками на белых стенах, золотым куполом и пышными садами был для Куо просто идеальной позицией — отсюда простреливается вся Линк Роуд.

Именно сюда Куо привез рулон золотой парчи и отдал его человеку, переодетому священником. И все это прямо на тротуаре, в городской толчее, и без малейшего риска. Гобеленов и молитвенных одеяний из золотой парчи в городских храмах полным-полно. Длина рулона превышала метр, и весит он, судя по усилиям, с которыми его несли, килограммов двенадцать-четырнадцать.

И еще: уйма людей видела этот рулон парчи, В самом-то рулоне, повторяю, ничего необычного нет. Но, с другой стороны, Куо обожает эффекты. Любовь к эффектам — это, если угодно, его фирменный знак. А тут он приносит в священный храм на глазах у жителей города оружие Каина, которое должно повергнуть в траур Бангкок и Англию. Все это напоминало ритуал. Кто такой Куо? Среднего роста человек с осторожной походкой, глаза спрятаны за дымчатыми стеклами очков. Но в этом ритуале он проявился весь, с потрохами: дьявол, а не человек.

Так что опасения Ломэна меня не волнуют. Он снова стоял надо мной, и я снова открыл глаза. Чуть ли не обиженным голосом он промямлил:

— Вы прекрасно знаете, я не могу санкционировать убийство.

— А я вас об этом и не прошу.

— Но ведь вся операция основывается…

— Господи, Ломэн, не будем терять времени.

Я встал. До чего же он мне надоел!

— Один из них будет убит. Кого выбираете?

Он опять забегал по комнате. Мне это осточертело, я его остановил и заставил начать разговор по делу. Через полчаса мы зашли в тупик, и понадобилось еще полчаса, чтобы сдвинуть Ломэна с мертвой точки. Разговор помог нам обоим. Мы вживались в операцию, она нас больше не пугала.

— Мы все время встречаемся с одними и теми же трудностями, Квиллер. У нас в подчинении нет агентов для черновой работы — слежки, охраны, сбора сведений. Мы с вами начальники без подчиненных. Поэтому вы и упустили Куо в баре “Лотос” — некого было доставить у второго выхода. Помощи от местной полиции ждать нечего: я вам уже говорил, полковник Рамин знать меня не хочет. Что получается: информации у нас почти никакой. То есть, у нас есть уйма данных, но их некому обрабатывать, и мы совершенно не в курсе дела. Мы даже ничего не можем добиться от нашей службы безопасности. Эти сволочи так изнемогают от своей высокой ответственности, что ни с кем не желают ее разделить.

Он снова пробежался по комнате, не спуская с меня сверкающих глаз:

— Значит, если мы начнем операцию, то будем работать одни. Абсолютно одни.

— Вы же знаете, я иначе не работаю. В этом-то все и дело. Меня это задание устраивает, его — нет. Ломэн — специалист по хорошо подготовленным операциям. А такие трюки не по его части. Правда, на сей раз риск велик: план Куо мне до сих пор точно не известен.

Что толку сейчас напоминать Ломэну, что он сам втянул во все это и Управление, и меня, и сам за все отвечает? Меня волновало другое: надо принять мой план, значит, нужны позитивные аргументы. Я сказал:

— Поймите, как раз хорошо, что мы работаем одни. По крайней мере нам никто не мешает. Мы отвечаем за исход операции, а для достижения результата все средства хороши. Рискуем только мы сами. Никто из наших агентов не попадется, у нас нет агентов. Ведь нашего Управления не существует, разве не так? Вы же сами мне говорили. И в этом наше преимущество: мы можем делать то, на что другие службы просто не способны.

Теперь уже я стоял над ним:

— Это беспроигрышное дело, Ломэн. Если у них все будет в порядке, — тогда личная охрана Представителя справится с Куо. Если оплошает охрана, то, возможно, сработает местная полиция или спецслужбы. Конечно, если им повезет. Но и тем, и другим может не повезти — тогда между Куо и Представителем останемся только мы.

Мы стояли так близко, что можно было разговаривать шепотом. Я видел свое отражение в блеске его жестоких глаз.

— А дело верное, Ломэн. И если мы добьемся успеха, кто спросит, как мы его достигли? Резидент? Он никогда не задает вопросов. Да если бы мы отчитывались в каждом своем шаге, резидент давно бы сидел без агентов. Нам никто не мешает, мы действуем на свой страх и риск, и наш план готов.

Я отошел в сторону, чтобы дать ему пять секунд на размышление. Ему надо было подумать, не чувствуя на себе моего взгляда. Но пять секунд, не больше — ведь я припас решающую реплику:

— Это же не план, а само совершенство, Ломэн. Опасный, простой, красивый, жестокий и эффективный. Классический план. Одна собака перегрызает глотку другой.

Глупо получается. Сперва он уламывает меня участвовать в операции, а теперь мне приходится его уговаривать.

— Что вам потребуется? — спросил он. Значит, уломал-таки.

— Укрытие и темная комната с фотоаппаратурой.

— Это все?

— И ваше общее руководство. А сейчас я очень хочу спать. Не высплюсь, могу провалить задание. Но общее руководство все равно за вами. У меня все в порядке, а у вас?

— Какое вам нужно укрытие?

Он говорил, еле ворочая языком, точно напился вдрызг. Он еще не осознал, что обратного пути нет.

— На углу Линк Роуд и Рама IV стоит дом. Он предназначен на снос. Там еще надпись есть: “Тэйлор-Спирс” — компания, занимающаяся сносом зданий. Этот дом снесут через месяц, не раньше. “Тэйлор-Спирс” выбилась из графика: когда сносили трамвайное депо, повредили под ним электрокабель — так что у них сейчас хлопот не оберешься. Кстати, “Тэйлор-Спирс” — английская компания. Фасад дома выходит на восток, мне нужна комната на последнем этаже. И о ней никто не должен знать.

Ломэну все это не понравилось:

— Полковник Рамин говорил мне, что полиция обыщет около трехсот нежилых помещений, где окна выходят на улицы, по которым двадцать девятого проедет кортеж. Да и в жилых домах они сейчас проверяют списки жильцов.

— Об этом не беспокойтесь. Я уже был в том доме — они меня не найдут.

Ломэн все еще был недоволен.

— Пусть компания отпустит всех рабочих посмотреть кортеж, только и всего, и пусть в доме никого не будет. В конце концов, двадцать девятое объявлено нерабочим днем.

Потом я добавил:

— Мне бы хотелось, чтобы вы все это обеспечили. Никто не должен входить в здание, кроме полиции. Это английская фирма, а у вас есть набор официальных удостоверений — выберите любое. Для господ Тэйлора и Спирса это прекрасная возможность продемонстрировать неколебимую преданность отчизне, земля которой… И так далее.

— Не учите меня. Это уж моя забота, — надменно сказал он. — Какая вам нужна комната?

— Самая обыкновенная. Только темная — чтобы можно было днем проявлять и пользоваться увеличителем. И еще: желательно, чтобы комната была рядом с тем домом. Не хочу без необходимости высовывать нос на улицу.

— Как насчет фотоаппаратуры?

— Я сам подберу.

Голоса наши звучали зловеще. Да и неудивительно: каждое слово приближало развязку.

— Не будем терять времени, — сказал он.

— Разумеется.

Он направился к двери. Я выйду через пять минут.

— Да, Ломэн, чуть не забыл.

Он обернулся.

— Вы можете достать мне гостевой пропуск в стрелковый клуб? Мне нужно пострелять часа два на их стрельбище. Операция зависит от одного выстрела, и я не хотел бы промахнуться.

9. Эркер

Бангкок — город золотых храмовых башен и белоснежных отелей. Здесь во дворах, отделанных мрамором, бьют фонтаны, а женщины ходят в шелках и с диадемами в волосах. Сам воздух здесь пропитан благовониями всей Азии. Этот рай будто специально создан для королевских развлечений. Днем розоватый свет солнца греет аккуратные дорожки парков, ночью в синей тьме музыка плетет свою причудливую паутину.

В пыльном углу на циновке свернулся нищий; с потолка, точно мертвые мотыльки, падают хлопья штукатурки. Пахнет плесенью. Крыша давно прохудилась, потолок прогнил от воды. Доски никогда не просохнут, скоро сюда придут рабочие, и дом рухнет под ударами их кувалд, как бык на бойне.

Отдадим должное Ломэну — он все сделал очень быстро. Господа Тэйлор и Спирс тоже доказали верность британскому флагу: теперь этот гнилой дом за несколько дней до своей кончины стал моим логовом Привидение быстро вселилось сюда. почуяв запах смерти

Изредка я засыпал, а просыпаясь, ловил себя на мысли, которая не на шутку стала меня занимать: кто же она такая, и почему меня это интересует? Может, наша разведка или другая служба проводит параллельную операцию? Тогда она здесь неспроста. А раз неспроста, какой у них план?

Темную комнату Ломэн нашел в соседнем квартале, и я приготовил там все необходимое.

Куо не просто наемный бандит с винтовкой. Он не станет стрелять из первых рядов толпы, чтобы потом его линчевали. Нет, профессионал на везение и на случай не полагается. В чем-то Куо похож на Ломэна: наиболее эффективно он работает, когда ему помогают его люди, когда налажена система связи. С первого дня в Бангкоке Куо четко руководит своими людьми, а те уже с ног сбились, добывая информацию об охране Представителя и выискивая в этой охране слабые места.

Допустим, им известно абсолютно все.

Кроме того, что я лежу здесь, свернувшись в своем логове, как собака, готовая вцепиться в глотку другой собаке.

Освещенный лучами утреннего солнца храм Фра Чула Чеди представал из окна моей комнатенки во всем своем великолепии. Над стенами храма вздымается сверкающий золотой купол на изящной башне. Между куполом и башней — цепь маленьких незастекленных эркеров, именно оттуда простреливается Линк Роуд.

До них метров сто восемьдесят — двести, и они прямо на уровне моих глаз. Но летнее солнце стоит высоко, эркеры все время в тени. В бинокль не рассмотреть, что там происходит. Тут только фотоаппарат может выручить.

Часа через два я заметил в эркерах какое-то движение. Еще через два часа я уже просушивал фотографии. Из пятнадцати снимков пять вышли отлично, а один был просто само совершенство: в проеме виднелись голова, плечи и даже затемненные очки.

Этого мне достаточно, теперь начнется война нервов. Сомнений больше нет. Если слишком малочисленная охрана Представителя окажется бессильной, если бангкокская полиция тоже оплошает (ведь полковник Рамин считает, что предусмотрел все), значит, выстрел будет сделан из среднего эркера Фра Чула Чеди, храма бога, который считал человеческую жизнь священной. Потом в качестве доказательства я смогу представить портрет дьявола, но, думаю, это будет без надобности.

Значит, война нервов: я точно знаю все, свидание назначено, его не избежать. Встреча через три дня, двадцать девятого. Точное время неизвестно, но все произойдет очень быстро: в моем распоряжении секунд десять, не больше. Как Ломэн говорил?

— Из всех операций, которые я проводил, это самая секретная.

Полчаса я добирался до оружейного магазина; от моего логова это почти целая миля: три квартала прошел пешком, проверяя, нет ли за мной хвоста, потом взял велорикшу, а последний квартал до магазина опять шел пешком. Сейчас главный фактор — полная секретность операции. Я должен быть уверен, что за мной не следят.

Магазин оказался первоклассным, и я быстро нашел то, что мне нужно. “Хускварна” — прекрасная винтовка. Сам Куо одобрил бы мой выбор.

10. “Хускварна”

Склад походил на пещеру, слабый свет пробивался откуда-то из-под крыши. Было тихо, как в склепе. Я вошел и сразу увидел огромного, больше человеческого роста воздушного змея, раскрашенного в яркие цвета. Этих воздушных змеев здесь было штук сто.

Я остановился, прислушиваясь: по Рама IV проносятся машины, здесь их почти не слышно, но под ногами пол слегка дрожит. Свет выключен, выключателей не видно. Я решил их не искать — опасно.

Из темноты возник Ломэн. Глаза блестят, но вид у него отнюдь не блестящий.

— Вот. Лучше ничего не нашлось, — сказал он.

— Здесь безопасно?

— Безопаснее, чем в ювелирной мастерской. Сюда никто не придет.

В огромном помещении мы были как два пассажира, опоздавшие на последний поезд и встретившиеся на станции.

— Где тут выходы? — спросил я. Не люблю больших помещений. Из маленьких легче смотаться.

— Одна дверь там, другая — в дальнем углу. Вот оба ключа.

Все-таки Ломэн молодец: склад в трех минутах ходьбы от моей конуры. Я вышел в первую дверь и оказался в проулке: тут легко спрятаться: несколько дверей да цистерна с горючим на деревянных козлах.

Мои глаза привыкли к темноте, я в последний раз осмотрелся. Бородатые змеи-мужчины “чула” и хвостатые, поменьше, змеи-женщины “пакпао” аккуратными рядами развешены на поперечных шестах, чтобы при сквозняке не порвалась тонкая бумага, из которой они сделаны. На некоторых нарисованы человеческие лица на других — драконы. На полу пустые ящики.

— Когда бой воздушных змеев? — спросил я Ломэна.

— Первого. Раньше тридцатого сюда никто не придет.

У меня не было времени читать газеты; видимо, во время визита должен состояться бой воздушных змеев: Ломэн об этом узнал и сейчас ввел меня в курс дела.

— Что нового? — спросил Ломэн, и я показал ему фотографию.

— Не просохла еще.

Он достал карманный фонарь и посмотрел на лицо в затемненных очках.

— Теперь вы твердо уверены?

— Тверже некуда.

Он протяжно вздохнул, и я понял, что он испытывает те же чувства, что и я, когда проявлял фотографию.

Теперь мы знали, что надо делать.

— Как поедет кортеж? — спросил я.

— Маршрута еще никто не знает.

— А нам он должен быть известен.

Видно, мои тон его задел, так он на меня глянул. Теперь нам с каждым часом все труднее будет сдерживаться, нервы-то на пределе.

— Я стараюсь быть в курсе, — проговорил он, изо всех сил пытаясь сохранять спокойствие, — поверьте, это очень трудно. Расспросами я могу вызвать только недовольство таиландцев, и мы не получим никакой информации. А все попытки заинтересовать полиций этим Куо полковника Рамина только раздражают.

— А в посольстве маршрут не могут узнать?

— Как только посол узнает маршрут, я вас немедленно извещу.

Меня одно беспокоило: как бы нам с Куо не разминуться.

— Послушайте, Ломэн, одно из двух: либо Куо знает маршрут…

— Утечка информации?

— Или его ребята хорошо поработали, какая нам разница. Так вот: либо Куо знает маршрут, либо готовит несколько засад. Может, чтобы действовать наверняка, расставит в этих засадах своих людей, правда, для этого надо еще обучить их стрелять. Но все равно: нам надо знать маршрут.

Он подождал минуту, давая мне успокоиться, и потом сказал:

— Скажите честно, что вас тревожит?

— Сами понимаете, тут есть риск. Но я думаю, что Куо знает маршрут.

У меня были причины так думать: рулон золотой парчи, сам ритуал. Не знай Куо точного маршрута, вряд ли бы он стал с такой помпой собственноручно передавать винтовку священнику. Это поступок уверенного в себе человека. А откуда такая уверенность, если он не знает маршрута? Все мои расчеты основывались только на том, что я знаю Куо, изучил его повадки. Я знаю его, как родного брата.

— По моим данным, — сказал Ломэн, — маршрут по Линк Роуд пройдет обязательно. Новая больница — гордость Бангкока. Сами посудите: ее-то Представителю непременно захотят показать, да и толпу на Линк Роуд сдерживать легче, чем на Рама IV. Магистраль от “Лампини Граундз” к вокзалу, которая проходит мимо королевского дворца, — Рама IV. А кроме Рама IV, можно проехать только по Линк Роуд. Вероятно, Куо тоже на это рассчитывает.

— Он идиот, если не рассчитывает на это. Я совершенно согласен, но, ради Бога, мне нужны конкретные данные. Сгоните посла с насеста, пусть побегает.

— Он нам ничем не обязан, — Ломэн говорил язвительно, с расстановкой. — Нас не существует. Я для него рядовой работник спецслужб. Если я напрямик попрошу у него информацию, он посоветует мне связаться с другими службами: разведкой, специальным отделом Скотланд-Ярда, службой безопасности.

— Скажите ему, что он косвенно отвечает за безопасность Представителя.

— Посол это понимает не хуже вас, — чтобы успокоиться, Ломэн снова принялся ходить взад и вперед. В этом огромном помещении шагов почти не было слышно — вес звуки глушили воздушные змеи, развешенные, как костюмы в битком набитом шкафу.

— У посла своих забот хватает.

Опять он навис надо мной, проверяя, слушаю ли я его:

— В посольстве сейчас черт знает что творится. Спецслужбы и всегда-то друг с другом соперничают, а тут они просто как с цепи сорвались — никто никого не признает, все свихнулись на секретности. Да и немудрено: каждая служба считает, что только она отвечает за безопасность Представителя, — обмен информацией с другими может повредить делу. А пока они там засекречиваются, жизни Представителя угрожает опасность.

— Ломэн, мне нужен маршрут. Любой ценой. Не надо бы его злить, он делает все, что может. Но сейчас я ни о чем, кроме своего плана, думать не могу. Мне страшно; одно изменение — и мой план летит ко всем чертям. Вдруг, например, бангкокское начальство решит не включать Линк Роуд в маршрут.

Это Куо беспокоиться нечего. В команде четыре снайпера, он расставит их применительно к маршруту: как бы ни поехал кортеж, он везде попадет под огонь. Сам Куо устроится там, где Представитель почти наверняка проедет. В любом городе не так уж много главных улиц, где может состояться публичное шествие. В Лондоне, например, невозможно провести такую процессию по Керзон Стрит и Хаф Мун Стрит, не проехав по Пиккадилли.

Ломэн ничего не ответил, только отправился в очередной моцион между ящиками Мне было его жалко. Один раз я наблюдал в Управлении, как он инструктировал пятерых лучших наших оперативников. Казалось, задание такой сложности и компьютеру не рассчитать — внедрение, маршруты курьеров, почтовые ящики, радиосвязь с агентурой, легенды, факторы времени, выход на связь — и все это в течение часа: операция начиналась ночью, оперативников уже ждал самолет. Это был не инструктаж, а шедевр, и операция прошла с блеском.

Но сейчас он на краю света, вдали от Управления, отделов, служб, картотек и досье. Вместо всего этого у него одно посольство и упрямый оперативник, навязавший ему план, от которого у Ломэна мурашки бегут по спине.

В следующий раз выберет другого оперативника. И слава Богу.

Когда Ломэн в очередной раз подошел ко мне, я сказал:

— Насколько я понял, вы пытаетесь вытянуть информацию из ваших коллег в посольстве. Но они, наверно, пытаются вытянуть информацию из вас? Насколько активно они это делают?

Мой вопрос неожиданно заинтересовал Ломэна. Что-то изменилось в его глазах — я заметил это даже в полутьме.

— Все пытаются вытянуть информацию из сотрудников других служб. Я вам уже сказал, это в порядке вещей.

— Я жду ответа, Ломэн.

Он и тут попытался увильнуть:

— Выполняйте свое задание и ни о чем не беспокойтесь. За остальное отвечаю я — как руководитель операции.

— По-моему, эта Виниа Мэйн больше других старается, а?

— Мне не хотелось бы вас…

— Вы знаете, что она сейчас перед домом? Это вы ее привели сюда.

Его лицо окаменело:

— Но я принял все меры…

— Впрочем, так и должно было случиться. Как только вы санкционировали операцию, я исчез из отеля. Впервые за две недели она меня упустила и, наверно, билась в истерике. Я связан только с вами. она это знает, я ведь вас искал, когда в первый раз встретил эту Мэйн в посольстве. Упустив меня, она и ее люди стали следить за вами. Мне надо знать, зачем я ей так нужен.

Он не стал испытывать мое терпение и не спросил, откуда мне известно, что за ним следили. Я-то нутром чувствую, работа такая. А он не оперативник, вот и не заметил, что за ним следят. Ломэн — чиновник, его место за письменным столом. Но с тех пор как я смотался из отеля, мне всякий раз приходилось проверять, нет ли хвоста и за Ломэном. Сегодня за ним следили. Меченая пряталась за цистерной с горючим.

— Я весьма сожалею…

— Не имеет значения, — сказал я. — Вы же не оперативник. Потому я и прихожу всегда после вас. Что ей надо?

— Я не знаю.

Он ответил сразу, и я понял: не врет. Такие вещи надо знать точно. Хороший руководитель операции не станет давать агенту лишней информации, он расскажет о риске и опасностях ровно столько, сколько нужно. Агент-оперативник похож на хорька, которого запускают в нору. Ему не говорят, что на другом конце норы его, может быть, ждет собака. Собака — забота руководителя операции.

— Но у вас есть хоть какие-нибудь мысли на этот счет? Вы никогда не участвовали в таких операциях. А я сейчас каждый миг рискую собственной шкурой.

Я видел, что Ломэну не по себе: он не на шутку встревожен своей промашкой — не обнаружил слежки. Ладно, пусть тревожится в следующий раз, сейчас я должен еще кое-что выяснить.

— Как вы не понимаете, Ломэн, она хочет что-то разнюхать. С той самой минуты, как я начал выполнять задание, она и ее люди следят за мной. Похоже, кто-то решил поживиться за наш счет. Если им поручено обеспечить безопасность Представителя, пусть делают это сами. Вы знаете, что может произойти: они помешают мне, операция провалится — произойдет национальная трагедия.

Он испытующе заглянул мне в глаза и следующей фразой нарушил инструкции: он был один и не мог обеспечить безопасность агента — его заботы становились моими.

— Они не занимаются обеспечением безопасности Представителя.

— Вы уверены в этом или это ваше предположение?

— Я вам уже говорил, твердо я ничего не знаю.

Вы спросили, что я вообще об этом думаю. Виниа Мэй и ее люди не пытаются ничего узнать о Представителе ни от меня, ни от других. Их не интересуют ни меры по обеспечению безопасности Представителя, ни маршрут кортежа, ни Куо.

Чтобы доказать мне, что он как руководитель операции чего-то стоит, Ломэн наставительно добавил:

— Вот почему я ничего не отвечал, когда вы дважды меня спрашивали об этой женщине. Полагаю, она и ее люди выполняют задание, не связанное с вашим, и не будут вам мешать. Я и сейчас в этом уверен и считаю своим долгом сказать: забудьте о ней, сосредоточьтесь на операции.

Но я уже видел, что он сейчас расколется, и решил не терять времени на болтовню:

— Пока вы будете играть в свои игры, Представителя убьют. Может, и меня заодно. Если они никого не охраняют, то чем они, спрашивается, занимаются?

— Они охраняют…

— Но вы же сами сказали…

— В их задание не входит охрана Представителя. Они охраняют вас.

Ничего себе поворот темы. Что ж, помолчим, подумаем.

Похоже на правду. Они не отставали от меня ни на шаг: Меченая, худой и косолапый. Они видели, что я веду Куо, но Куо их нисколько не интересовал. Женщина даже была в аэропорте: “Я думала, вы собираетесь улетать”.

Поникшие воздушные змеи вдруг слегка всколыхнулись.

Мы слишком опытны, наши звериные инстинкты слишком сильны. Не знаю, как точно объяснить. Может, это опыт, но такой, что становится почти инстинктом: мы, оперативники, живем и действуем в джунглях.

Сквозняк качнул воздушные змеи. “Чула” и “пакпао” затеяли тихий танец-гротеск: кто-то приоткрыл дверь.

Я повысил голос:

— И пусть не мешают. — Ломэн страдальчески скривился — видно, решил, я и вправду рассвирепел. — Уберите эту Меченую и скажите ей, пусть нянчит кого-нибудь еще — я уже большой. Если меня надо охранять, так только от нее. Уберите ее немедленно, слышите, Ломэн.

Я забрал у него фотографию и отвернулся:

— Даю вам десять минут. А потом уйду я. Без “хвоста”.



По гостевому пропуску я прошел на стрельбище. Хозяин оружейного магазина, следуя моим инструкциям, прислал “хускварну” с оптическим прицелом прямо в стрелковый клуб.

За два часа я сделал около шестидесяти выстрелов, пока последние десять не легли в “десятку”. Этого достаточно.

Я готов к встрече с Куо.

Просить кого-нибудь доставить мне “хускварну” в нужное время было рискованно: ни в моей конуре, ни на складе некому хранить винтовку до моего возвращения. Больше мне идти некуда. Я сунул “хускварну” в машину, доехал до новой стоянки недалеко от Линк Роуд и прошел три квартала пешком, проверяя, нет ли за мной слежки.

В Бангкоке храмы украшены золотыми башнями, а оружие профессиональных убийц — изысканно подобранной золотой парчой.

Наверно, я был похож на неудачливого торговца, когда шел по улице, держа под мышкой свернутый в рулон дешевый ковер.

11. Маршрут

Накануне решающего дня мы последний раз встретились с Ломэном в полночь двадцать восьмого числа. Он был встревожен новостями, переданными по радио несколько часов назад.

Казалось, его знобит даже в жаркой духоте склада. На фоне раскрашенных воздушных змеев лицо его напоминало белый бумажный круг. Весь лоск с него сошел, только глаза лихорадочно блестели. На лице ясно отражалось все, что он пережил в эти дни, постепенно понимая, в какую историю влип, когда предложил в Управлении лично руководить оперативником, чтобы устранить угрозу убийства.

Ломэну случалось руководить крупными операциями, когда от него зависела жизнь многих агентов. Тот факт, что погибло за все время только трое, безусловно говорит в его пользу: всякий менее способный руководитель угробил бы гораздо больше людей, добившись тех же результатов. При проведении этих операций Ломэн рисковал и своей жизнью.

Но он никогда не работал под угрозой провала, который будет иметь мгновенную огласку: ведь речь идет об охране человека, чья гибель могла потрясти весь цивилизованный мир.

Результаты даже крупных разведывательных операций сразу очевидны только для тех, кто в них участвует. Люди узнают, что США закрыли одну из своих баз атомных подводных лодок в Испании, что генерал Икс ушел с поста начальника отдела координации действий родов войск. Этим людям не говорят, что подобные события часто являются результатами разведывательных операций, успех которых зависит от того, удастся или не удастся сфотографировать секретный документ, сумеет или не сумеет некий человек пересечь границу на автомобиле, в задний мост которого вмонтирован микрофотоаппарат, сработает или не сработает мина в шкафу, где хранится сумка дипкурьера.

Бывает, человека на границе задерживают, арестовывают, обыскивают, а после убивают при попытке к бегству. Известно, что после взрыва подобных мин два раза возникали пожары и здания сгорали дотла. Все это мелочи: жизнь идет своим чередом.

Ломэн сам готовил эту единственную в своем роде операцию. Плохо было то, что он руководил ею на месте. Но хуже другое: он уговорил начальство поручить ему подготовку операции, которую другие службы провели бы лучше нас, и под моим нажимом санкционировал убийство.

Что ж, сам виноват. Не напрашивайся.

— Вы слушаете радио? — спросил он. Пришлось сказать, что слушаю. Со вчерашнего дня к моим источникам информации прибавился маленький транзисторный приемник. Теперь я подолгу сидел в тишине своего убежища, прижимая транзистор к уху (звук я убрал до минимума). Каждый час радио передавало последние известия, в том числе и подробности подготовки к визиту. Кое-что я узнал из этих сообщений.

Главную новость передали вечером в 9.30. Принц Удом заболел.

— Какое это имеет значение?

— Принц Удом должен был сопровождать Представителя, более того, ехать вместе с ним в одном “кадиллаке”.

— Или сам испугался, или кабинет министров, не желая подвергать принца опасности, заставил его “заболеть”: он же не просто принц, а министр, важный человек в правительстве.

— Значит, они боятся покушения.

— Вы слишком далеко заходите, Ломэн. Боятся, ну и прекрасно. Мы же информированы лучше. Я своими глазами видел, как принесли винтовку, знаю, откуда будут стрелять, и даже сфотографировал убийцу. Не понимаю, что вас беспокоит? Что таиландцы боятся того же, что и мы?

— Нет, меня беспокоит другое, Квиллер: если объявят общую тревогу, нам придется туго. Они могут переменить маршрут.

— Для начала нам не мешало бы знать марш.

— Мы его знаем.

— Выкладывайте.

— Кортеж проедет по Линк Роуд.

— Слава Богу.

Что ж, мой план оказался правильным, встреча с Куо состоится. Храм, дом, предназначенный к сносу, Куо, “хускварна”, золотая парча, дешевый ковер, цветы, толпа и, если мне повезет, точный выстрел.

— Как вы узнали маршрут, Ломэн?

— От Пангсапа. Он просто позвонил мне и сообщил.

У него странное выражение глаз, похоже, его пугало мое ликование. А почему, собственно, мне не ли ковать? Я приехал сюда только ради Куо.

— Еще что он вам сообщил?

— Сообщил, что среди людей Куо появился новый человек.

— Значит, теперь их семеро. Ничего, справлюсь.

Эх, если бы тогда немножко пораскинуть мозгами! Но мне было не до того, я распустил хвост и чуть не кукарекал.

— Сколько Пангсапа запросил за эту информацию?

— Ничего.

— Очень любезно с его стороны.

Пангсапа знал, что делал: помогая Управлению, он в случае успеха, конечно, будет с лихвой вознагражден за бескорыстные услуги. Мы официально подтвердим, что он помог обеспечить безопасность гостя из своей обожаемой Великобритании. Награды и почести нужны не только Ломэну. Они и Пангсапа принесут признание в высших кругах. А потом его грузы почти не будут досматривать.

— Он просил меня поддерживать с ним связь, — сказал Ломэн, — чтобы в случае чего сообщить нам новые данные.

— Хорошо, Ломэн. Только смотрите, не выведите на меня Пангсапа. Он не должен знать, где я. Проверяйте, не следят ли за вами. Два дня назад, когда я вышел из конторы Пангсапа, один из его людей следил за мной. Пришлось припугнуть. Пангсапа мне здесь не нужен. Кстати, что насчет Меченой? Вы сказали ей, чтобы она оставила меня в покое?

— Ее не было на улице, когда я…

— Еще бы!

— Правда, когда я выходил сегодня, она увязалась за мной.

— Разумеется. Надеялась, что вы приведете ее ко мне, туда, где мы чувствуем себя в безопасности.

— Я пошел в посольство. — Помолчав немного, он добавил: — Она работает в разведке.

— Где?!

— У меня есть сведения, что она работает в разведке.

— Разведка обеспечивает безопасность Управления? От кого? От кого точно?

Все тем же занудным голосом он ответил:

— Не знаем. Не знаем, и всё.

— Господи! О, слепые, поводыри слепых!

Что-то тут не так. Видно, слишком я возликовал и распетушился. Все готово: встреча, Куо, “хускварна” — но вот этого факта я объяснить не мог. А я не люблю загадок.

Все мои телячьи восторги как рукой сняло. Я, как и старина Ломэн, спустился с небес на землю.

— От Куо? — спросил я.

— Что?

— Неужели разведка считает, что может обезопасить меня от Куо?

— Вам нечего бояться Куо. Это скорее ему надо бояться вас.

— Так от кого же они намерены меня защитить?

Понурые раскрашенные змеи, конечно, заглушают эхо, но сейчас мне казалось, что мой вопрос отзывается со всех сторон, и я пожалел, что задал его. Слишком сильно я стал беспокоиться о своей шкуре. Меня пугала неизвестность, все, что не предусмотрено моим планом. Похоже, я начинаю думать печенкой — это плохо кончается. Если вами овладевает страх, вы угрожаете самому себе — это самая страшная опасность.

Нет, у меня только один противник — Куо, да и тот ничего не подозревает.

Надо отбросить все причины для беспокойства. Меня волнует, что я чего-то не знаю? Значит, надо дотошно изучить свои волнения, черт бы их подрал, спокойно все обдумать — и забыть.

В любой операции временами сталкиваешься с неизвестностью. Выполняя задание, движешься в потемках, наощупь, пробираешься от фонаря к фонарю: зажег один — ищи следующий. Но есть места, где все равно темно, — ты их обходишь, потому что твои фонари слишком слабы и освещают лишь узкую тропку во тьме.

Хочешь — не хочешь, пришлось успокаивать себе древним правилом моей профессии: страх — продукт воображения, а без воображения разведчику не жить.

Ломэн на мой вопрос не ответил. Пусть. Не надо было его задавать. Я только попросил:

— Давайте детали.

— Хорошо.

Вот теперь он выглядит куда уверенней. В чем, в чем, а в таких вещах Ломэн разбирается прекрасно.

— Распорядок остается прежним. Представитель прибывает в Бангкок завтра самолетом в 11.50.

— Вы будете на аэродроме?

— Конечно.

— И оттуда свяжетесь со мной?

Он убеждал меня в необходимости радиосвязи: я должен знать, что происходит. Но опасаясь помех, я настоял на стопроцентно надежном сигнале — в парке “Лампини” мальчик запустит воздушный змей.

— Кортеж въедет на Линк Роуд около 15.50. Значит, мы встречаемся с Куо без десяти четыре. Непроизвольно я взглянул на часы:

— Времени у нас хватает — пятнадцать часов еще.

— Что бы ни случилось, задание должно быть выполнено, — двусмысленно заметил он.

— Будьте уверены, Ломэн, оно будет выполнено. Я не зря из-за вас обегал все чертовы улицы и закоулки. И медалька у вас будет — не сомневайтесь.

Он даже не ответил. Тревога пересилила гнев. Я спросил:

— И последнее: как относится ко всему сам Представитель?

— С ним масса хлопот. Представьте себе, в таких обстоятельствах его еще надо уговаривать. Он отказался ехать в закрытой машине.

— Значит, я не промахнусь.

Ломэн отвернулся. Мои слова показались ему отвратительными. А ты не якшайся с кем попало.

— Почему король Таиланда и его министры не настояли на своем?

— Они пытались. Король лично распорядился установить пуленепробиваемые щиты на “кадиллаке”, но Представитель узнал об этом и послал королю неофициальное письмо. Так, мол, и так. Ваше Величество были очень довольны поездкой по Лондону в открытом автомобиле во время своего государственного визита. А апрель в Англии гораздо опаснее для здоровья, чем любые превратности климата прекрасного Бангкока.

— Я уже говорил вам, Ломэн, что сделал бы то же самое для почтальона.

Он опять сверкнул на меня своим коронным взглядом:

— Вы представляете, какие последствия может иметь убийство? Об этом вы подумали?

— Вот вы мне об этом и расскажите. Вы же одной ногой стоите в посольстве, другой в Лондоне. Какими же последствиями грозит провал нашей операции? Что-то вроде Сараево?

— Не знаю. — И, еле сдерживаясь, добавил: — Это вообще первая в моей жизни операция, когда я так мало знаю.

— Завтра узнаем больше.

Его губы беззвучно шевелились, ему страсть как хотелось выложить мне все. Я его здорово разозлил. Наконец он выдавил:

— Хотел бы я иметь такие же ограниченные взгляды, как вы, Квиллер.

— Мой взгляд действительно ограничен… оптическим прицелом. Надо ж кому-то этим заниматься. А последствиями займетесь вы: я же прикончу эту мразь. Тогда никаких последствий не будет.

Ломэн будто не слышал моих слов:

— Как вы думаете, сколько заплатят Куо, если…

— Он так не работает. Труп стоит несколько шиллингов, пуля — несколько пенсов. Вот подготовка обходится недешево. Он уже получил свои деньги — они у него в кармане. Около пятисот тысяч фунтов.

Ломэн кивнул:

— А кто может себе позволить заплатить такую сумму? Только правительство какой-то страны. Теперь понимаете, почему я не могу забывать о последствиях?

Я отвернулся. Раз ему так хочется, пусть не спит до утра. А мне завтра надо быть в форме:

— Это ваши трудности. И больше ничьи. У меня взгляды ограниченные. Я одно знаю: последствия нажатия указательного пальца на спусковой крючок — дыра в черепе.

Ломэн ничего не ответил. Таким я его навсегда запомню: напуганный, неестественно блестящие глаза навыкате, сама нелепость среди воздушных змеев со своими мыслишками о том, как бы выпутаться из заварухи, в которую он влип по собственной вине. Мне-то легче, в моей игре правила проще: перегрызть горло другой собаке.

— Спокойной ночи, Ломэн.

Это была наша последняя встреча перед моим выстрелом из засады.

12. Варианты

Одна из главных обязанностей руководителя операции — не волновать оперативника теми аспектами задания, которые его не касаются.

Ломэн здорово разозлил меня: нарушил это правило и заговорил о возможных последствиях операции. Правда, я понимал, что на самом деле он подсознательно пытается все разумно объяснить, и страхи его — глубоко личные. Не общих последствий он боится, а нашей операции. Ломэн беспокоится вот по каким причинам:

Я могу убить Куо.

Но могу и промахнуться.

Наконец, я могу убить Куо, но его люди убьют Представителя.

Потому-то он поначалу и отказался от моего плана, и пришлось долго его уламывать. С самого начала Ломэн мучился, пытаясь решить, стоит ли рисковать.

Не думаю, чтобы он пришел к какому-то решение. В конце концов он решился одобрить мой план, но, похоже, не очень был готов довести его до конца. Сегодня двадцать девятое, и он надеется (а что ему еще остается?), что мы не зря пошли на такой риск, повернув все дело в столь опасное русло.

Потому-то вчера и заговорил о последствиях. Но, по-моему, думал он о последствиях для нас, а не для всей Юго-Восточной Азии.

Предложенный мной план был весьма прост: он основывался на семи факторах.

1) Хотя угроза убийства подданного Великобритании существует, ответственность за его безопасность несет правительство Таиланда.

2) Параллельную охрану осуществляют несколько британских служб: телохранители из специального отдела Скотланд-Ярда, служба безопасности, разведка и полуофициальные организации при посольстве Великобритании. (Некоторые из них таиландцы официально признают, некоторые нет.) Все эти службы работают в условиях давно установившейся междоусобной вражды.

3) Ни я, ни Ломэн не можем даже через наше начальство в Лондоне убедить таиландские (полковник Рамин) и английские спецслужбы в том, что опасность исходит от Куо. Это бы означало признание их неэффективности. К тому же Управления “не существует”.

Наши попытки были бы похожи на усилия темного знахаря давать советы маститому хирургу.

4) По той же причине — нас не существует — мы не можем ничего сделать официально: ни посоветовать, ни сообщить.

5) Предположим на минуту: мы предупредим полковника Рамина об опасности, которую представляет Куо. Тогда полковник должен организовать облаву и арестовать Куо по подозрению в подготовке убийства. Но я после многих дней слежки за Куо прекрасно его знал: у Куо останутся на свободе один или два сообщника, готовых совершить убийство вместо него. Полковник Рамин не будет даже нас слушать, а если и послушает, все равно решит, что с арестом Куо опасность будет ликвидирована.

6) Значит, на сотрудничество с полковником Рамином надежды нет. Настаивать на аресте Куо бессмысленно — с его арестом опасность не исчезнет.

7) Остается надеяться, что таиландским и английским спецслужбам удастся предотвратить попытку покушения. Но если им не удастся этого сделать, между убийцей и Представителем останется одно препятствие — я и Ломэн.

Из всего этого следуют два вывода:

1) Ломэн санкционировал убийство только потому, что Управления “не существует”. Дисциплина в нем беспрекословная, но официально оно не подчинено никаким департаментам или министрам. Управление действует только тогда, когда появляется брешь в заслоне, созданном разведывательными службами. Любая акция предпринимается по серьезном размышлении, даже если она выходит за рамки уголовного и международного права. В случае разоблачения Управление само заботится о себе, виновных, кроме него, нет. Есть множество причин, по которым существование Управления отрицается, но самая главная: оно прибегает к незаконным методам ради целесообразности и эффективности. Эти методы не исключают и убийство.

2) Учитывая, что руководитель операции решил санкционировать убийство, оно не совершается просто так. Мы действовали, исходя из версии, что Куо прибыл в Бангкок, чтобы убить Представителя. До того как он исчез, я имел много возможностей убрать Куо. Но Ломэн правильно рассудил: если уж ликвидировать кого-то в самый последний момент. Только уверенность в намерениях Куо дает нам моральное право на убийство. А установить его намерения можно лишь в точное время и в определенном месте. Все это я назвал “встречей”. Существовала еще одна причина, почему мы не могли убрать Куо до двадцать девятого. Это оказалось бы бесполезным — с тем же успехом его могли арестовать люди полковника Рамина. Все равно оставалась бы опасность со стороны людей Куо. Буду абсолютно точен: это и была основная причина, по которой мы щадили Куо. Управление руководствуется законом джунглей.

Итак, суть моего предложения: чтобы предотвратить попытку покушения, надо позволить Куо разработать свой план; пусть он его постоянно улучшает. Зато когда Куо будет готов нажать на спусковой крючок, у него уже не будет времени задействовать запасной вариант. Можно предположить, что он поставит своего человека у входа в храм. Тогда, даже если полковник Рамин решит обыскать здание и арестовать Куо в последнюю минуту, когда кортеж въедет на Линк Роуд, этот человек Куо успеет дать условный сигнал второму снайперу. Такой план был бы профессиональным, а Куо профессионал.

Какие бы меры ни принимали таиландские и английские спецслужбы, был один стопроцентно верный способ: выстрелить первому в последнюю минуту. После трех облав полиция в ходе “борьбы с преступностью” задержала около двухсот известных смутьянов и подрывных элементов. Сегодня, утром двадцать девятого числа, тысяча полицейских обыскивала пять тысяч нежилых комнат по пути следования кортежа. Проверялись даже букеты цветов: не спрятана ли там бомба. Но верный способ один — убить убийцу.

А Ломэн беспокоился вот почему: приняв мой план, он санкционировал предумышленное убийство. Если меня поймают и будут судить, мне придется, защищаясь, назвать других людей, чтобы выговорить себе смягчающие обстоятельства. Если же я (пусть косвенно) впутаю в это дело других лиц, то, как дважды два, выяснится, что Управление существует. А когда станет известно, что оно существует, оно никому уже не понадобится. С другой стороны, если я промахнусь. Представитель будет публично казнен. Но и это не все: я могу убить Куо зря — в том случае, если Куо разработал запасной вариант со вторым снайпером. В этом случае Представитель все равно будет убит.

Теперь я злился на Ломэна, потому что он не утаил своих страхов, пусть даже и зряшных, и разозлил меня не тем, что нарушил святое правило, которое Управление вдалбливает руководителям всех операций, а тем, что напомнил о моих собственных страхах, которые мучили меня сейчас, когда я сидел на корточках в маленькой комнате на последнем этаже, положив на колени “хускварну”.

Будь он проклят за это.

Для меня этот долгий день как бы разделился на три действия.

С утра, в течение нескольких часов, Линк Роуд из моего окна выглядела нормально. Правда, все-таки объявлен нерабочий день, на тротуарах было уже полно народу.

В одиннадцать часов я послушал по транзистору последние известия. Главное сообщение: принц Удом провел спокойную ночь, но еще несколько дней вынужден будет соблюдать постельный режим. Вместо него в машине с высоким гостем поедет Его королевское высочество принц Раджадон, который временно прервал обучение в Базельском университете, чтобы участвовать в торжествах.

В последних известиях сообщался и окончательный маршрут кортежа. Информация Пангсапа оказалась абсолютно верной Точный маршрут сообщили в первый раз, и через час народу перед моим домом заметно прибавилось. Полиция натягивала канаты, отделяя толпу от проезжей части. Полицейские на мотоциклах в рупоры приказывали водителям снизить скорость, чтобы не подвергать опасности пешеходов.

Между храмом и зданием, где обосновался я, Линк Роуд изгибается под углом градусов в сто пятьдесят, и там народу скопилось больше, чем в других местах; оттуда лучше всего видно проезжую часть.

Улица была красива: флаги, цветы, яркие транспаранты, женщины в шелковых одеяниях. В начале третьего весь транспорт пустили по Рама IV, тишину на Линк Роуд нарушал только гул толпы. Группа священников-браминов выделялась в этой красочной толпе ярким желтым пятном. Палило солнце, зонтики распускались, как большие цветы; шныряли продавцы прохладительных напитков. Детишки сияли, когда отцы сажали их на плечи. Взад и вперед сновали полицейские, у некоторых женщин они забирали букеты, взвешивали их в руке и отдавали обратно.

Вдоль канатов ограждения стояли санитары из таиландского “Красного креста”.

Вдруг я услышал, как внизу открыли дверь Я крадучись прошел к лифту. Колодец лестницы усиливал голоса полицейских. Они начали обыскивать второй этаж, захлопали другие двери. Я вошел в лифт. Электричество в доме было отключено. Но накануне я проверил рычаг ручного аварийного управления и теперь, повернув его, поставил лифт между пятым и шестым этажами. Все мои вещи были в лифте, в комнате я ничего не оставил. Дешевый ковер, спальный мешок, тренога, фотоаппарат, бинокль и винтовка. Лифт напоминал сейчас небольшой комиссионный магазин.

Я ждал. Шаги гулко отдавались на лестнице. Полицейские открывали все двери и громко переговаривались. Полковник Рамин свое дело знает. Городская облава — типичная полицейская операция, она часто приносит успех. Даже сегодня в ней был свои резон: полковник потом сможет сказать, что его люди обыскали все комнаты.

Теперь они поднялись на последний этаж. Ребята не торопились. Им явно было не к спеху.

Я тем временем задыхался от жары, а тут еще мне в голову пришла мысль, от которой я покрылся потом: а сработает ли рычаг аварийного управления, когда они уйдут? Подумать только: политическая ситуация в Юго-Восточной Азии может зависеть от того, что кто-то застрял в лифте.

Мои часы показывали 3.15. Через десять минут, если ничего не изменилось, Ломэн должен выйти на связь. Я еще раз проверил переговорное устройство: пока в доме полицейские, оно должно молчать. Плохо дело. В такие моменты надо проверять все один раз, нервы должны быть в полном порядке.

В жаре я постепенно дурел от запаха оружейной смазки. Надо мной, на шестом этаже, полицейский открыл металлическую дверь лифта. На крыше лифта никого не было, и он захлопнул дверь. Скрупулезность — прекрасное качество, но я тоже все скрупулезно подготовил: в подвальном этаже был основной рычаг аварийного управления — я еще с вечера его вывинтил.

Наконец, один из них направился вниз, остальные последовали его примеру. Я снова взглянул на часы. Скоро Ломэн выйдет на связь. Внизу хлопнула дверь, я выждал еще минуту, взялся за ручку, преодолел мгновенный страх — а вдруг устройство откажет — и поднял кабину на последний этаж.

Почти все мое снаряжение можно оставить в лифте.

Мне нужны ковер, тренога и винтовка. Бинокль давал восьмикратное увеличение, а оптический прицел — только пятикратное. Но с рассвета я отложил бинокль. Надо привыкнуть к оптическому прицелу. Именно в оптический прицел я увижу Куо в последний раз.

Теперь началось второе действие. Полиция провела обыск, дом заперт. Вчера я вбил над дверью ржавый гвоздь и сейчас повесил на него ковер. Этого достаточно. Звук выстрела будет заглушен. Тем паче что входные двери заперты. “Хускварна” стоит на треноге в центре комнаты. На улице никто не услышит. Окно расположено достаточно высоко.

Второе действие шло легче, чем первое. Правда, в последние минуты я начал сомневаться, и сомнения беспокоили меня, пока я не заметил движение в одном из эркеров храма Фра Чула Чеди. В течение получаса я три раза тщательно наводил “хускварну”, установленную на треноге, на этот эркер. Воздух дрожал от жары. Лицо Куо расплывалось в мареве, особенно когда он двигался. Но стоило ему замереть — и я понял, что могу удерживать мишень в перекрестии прицела.

Когда надо, он будет абсолютно неподвижен. Как и я.

В самом главном я не сомневался: встреча состоится.

В первый раз Ломэн вышел на связь в час дня.

С этого момента задание вдруг обрело реальность, и я понял масштабы операции, которой он руководил. Вчера, во время разговора на складе, я этого себе не представлял. Ломэн произнес всего одну фразу:

— Он прибыл во дворец. До этой минуты “девятая директива” Управления была для меня теоретическим упражнением и интересной, не более того, тренировочной операцией. Представитель ничем не отличался от людей своего круга. Он был общественным деятелем и выполнял свои тягостные обязанности ради простых смертных. Его образ в моем сознании сливался с образом Лондона, с его высокими памятниками и городскими воротами, с Вестминстером и Пэлл-Мэлл. И вот Представитель здесь, среди нас; все, что было теорией и тренировкой, стало вдруг реальным. Задание превратилось в живое существо, которое смотрело нам прямо в глаза. Смотрело жестоким, холодным и беспощадным взглядом, как дуло винтовки перед выстрелом.

13. Выстрел

Сидя в одиночестве на своей верхотуре, я по радио и от Ломэна узнавал, что происходит на улицах. Только что он обрисовал мне общую ситуацию. Я дополнил его сообщение данными последних известий. Получалось следующее:

Прибытие Представителя в аэропорт Дон Муанг прошло без инцидентов. Он прекрасно выглядел и сказал, что рад теплой солнечной погоде. Многочисленная толпа приветствовала его с большим энтузиазмом. Вокруг было много полицейских. Подтвердились данные, что его сопровождали Форсайт и Джонс из специального отдела Скотланд-Ярда. Среди встречающих официальных лиц был принц Раджадон. Ясно, что он поехал в одной машине с высоким гостем. В последних известиях сообщались все детали: впереди будут ехать десять мотоциклистов из столичной полиции. В королевском “кадиллаке” — Представитель, принц Раджадон, посол Великобритании, первый советник посольства Великобритании и два телохранителя из охраны королевской семьи. Во второй и третьей машинах — министры, придворные и охрана. Среднюю часть кортежа будут сопровождать двенадцать мотоциклистов и еще пятнадцать его замкнут. Все они вооружены.

Незадолго до того, как полиция обыскала дом, мне ступило очередное сообщение от Ломана, и я в первый раз услышал в его голосе волнение.

— Кортеж только что выехал из дворца.

С этой минуты началось томительное ожидание. Оно было нарушено приходом полиции и обыском, но когда я вернулся в комнату и закрыл дверь ковром, мне оставалось только одно — ждать.

Ломэн вызывал меня, я переключился на прием.

— Вы слышите меня, Квиллер?

— Прием, — ответил я. Чувствовалось, что он напуган. Наверно, решил, что мое устройство отказало.

— У вас все в порядке? — Даже в такой момент он говорил фразами из учебника.

— Все в порядке. Полиция обыскала здание. Я здесь один, у меня все готово.

Наступила тишина, а потом уже более спокойным голосом он сказал:

— Пятиминутная остановка в Доме правительства.

Следующая остановка в посольстве.

Я ответил “вас понял” и переключил рацию. Гомон толпы смешивался с теплым воздухом — все это напоминало мне большой птичник: резкие пронзительные голоса женщин, мягкое щебетание детей. Странным казалось отсутствие шума машин. К окну я уже не подходил.

Я посмотрел в оптический прицел и сразу заметил движение в эркере. Он был в затемненных очках — я еще ни разу не видел его без них. Интересно, что сейчас чувствует Куо? Он профессионал, у него за плечами не одно убийство, но сейчас выстрел стоит около пятисот тысяч. Это очень важно. Даже если он стреляет из однозарядной винтовки, у него будет время произвести и второй, и третий выстрел, но самый важный, конечно, первый: тут стреляешь неторопливо, на спусковой крючок нажимаешь плавно. На точность второго, а тем более третьего выстрела неизбежно влияет сознание, что ты промахнулся. Преодолеть это трудно, ведь все время думаешь о том, что стрелять надо лучше, чем в первый раз.

Но Куо не промахнется.

У нас будет секунд десять. За это время все и решится.

Я услышал сигнал вызова, переключился на прием.

— Вы слышите меня, Квиллер?

— Прием.

— Кортеж прибыл в посольство, пробудет здесь пятнадцать минут. Через десять минут, с 15.35, вы переходите на прием, ждете моих сообщений. Как поняли?

— Перехожу на постоянный прием с 15.35. Вас понял.

Хватит. Мне не нравится такой голос. И не в том дело, что радио его искажает: в каждом слове сквозит испуг.

Да, все решится за десять секунд. Отсчет начнется, когда Куо увидит первых мотоциклистов эскорта, въезжающих на Линк Роуд, а закончится, когда первая машина кортежа исчезнет из поля его зрения под деревьями садов храма. Чтобы быть совсем точным, у меня секунд пять, не больше. Я должен выждать, пока он поднимет винтовку.

Шум толпы действовал мне на нервы. Я хотел было выглянуть из окна — вниз, туда, где изгибается улица, пестревшая яркими шелковыми одеяниями, цветами и зонтиками. Нет, подходить к окну нельзя.

Из глубины комнаты мне виден только золотой купол храма, сверкающий на фоне поблекшего от жары неба. И кольцо эркеров.

С 15.35 я перешел на постоянный прием, и через несколько минут раздался голос Ломэна:

— Как слышите меня?

— Прием.

Он старался говорить медленно. Но меня этим не обманешь. Собака всегда чует страх.

— Он садится в машину. За ним принц Раджадон.

За голосом слышался шум толпы.

— Теперь посол.

Два приглушенных хлопка: закрылись двери машины.

— Кортеж тронулся. 15.41.

— Все, Ломэн. Теперь дело за мной.

Осталось минут восемь, девять. Скорость машины — сорок — сорок пять километров в час. Плерн Чит Роуд, поворот направо, посольство Саудовской Аравии, толпы людей на тротуарах, посольство Испании, флаги, цветы, аплодисменты, посольство Японии, детей поднимают в воздух, чтобы они увидели высокого гостя, который приехал к ним издалека с визитом, посольство Нидерландов, санитары, прокладывая дорогу сквозь толпу, несут потерявшего сознание человека, посольство США, продавец прохладительных напитков, наживающий деньги на жаре, жажде, волнении. Парк “Лампини”.

Я отошел в сторону, увидел деревья парка, а над ними хрупкого желтого воздушного змея с голубым крестом. Дул слабый ветерок, змея кидало из стороны в сторону, но он рывками поднимался все выше и выше.

Казалось, жара стала еще сильнее, я то и дело вытирал руки носовым платком. Он стал влажным. Мне осталось три, самое большее — четыре минуты. Из окна я видел часть Линк Роуд, которая проходила под окнами дома. Цветные пятна, зонтики. По боковой улице медленно задним ходом пятилась машина “скорой помощи”. Она остановилась, подъехав к задним рядам толпы. Какой-то человек продавал воздушные шары.

Вдруг — ложная тревога, такое случается: крышу полицейской машины приняли за первых мотоциклистов эскорта. Шум толпы неожиданно усилился и стих.

Осталось около минуты.

Вся эта история показалась мне вдруг нестерпимо длинной: несколько недель я жил в “тойоте” с биноклем в руках, я узнал его, как родного брата. Что ж, скоро мы станем чужими.

Издалека донесся шум: аплодисменты, приветственные возгласы, сначала еле слышные, потом громче и громче, и я, отступив в глубину комнаты, в последний раз вытер пот с рук: запястья, ладони, пальцы, особенно тщательно пальцы правой руки.

Верх треноги квадратный, посередине торчит установочный винт для фотоаппарата. Я прикрыл винт матерчатой подушечкой и закрепил ее лейкопластырем. Отливающий голубизной стальной ствол “хускварны” оставил выемку на подушечке — я несколько раз наводил винтовку и прицеливался. Теперь я взял “хускварну”, положил ствол на подушечку и снял предохранитель. Меня обдало прекрасным, чистым, сильным и надежным запахом оружейного масла.

Шум толпы медленно нарастал, как волна, и люди под окнами моего дома начали выкрикивать имя Представителя. Я поймал лицо в эркере в перекрестье оптического прицела.

Он поднял винтовку, я увидел, как блеснул ствол, мой палец преодолел сопротивление пружины и нажал на спуск. Я почувствовал отдачу, но прицел не сдвинулся с мишени ни на миллиметр, я увидел, как кровь потекла по лицу, расплываясь пятном, но что-то было неладно — в толпе вдруг дико закричали, и я сразу понял, что убил впустую: внизу на улице что-то случилось.

14. Шок

В комнате воняло порохом, в ушах у меня все еще звенело от выстрела.

Я выглянул из окна, на меня волной хлынули крики, но это были совсем другие крики: несколько секунд назад люди скандировали его имя, теперь они кричали в ужасе.

Понять, что произошло, было невозможно, но картина, открывшаяся передо мной, поражала жутковатой ясностью снятого рапидом кинофильма: головные мотоциклы эскорта проехали поворот, а королевский лимузин врезался в толпу и, проложив в ней просеку, остановился.

Длинный белый “кадиллак” тонул в колышущейся людской массе. Мотоциклисты, затормозив на повороте, теперь разворачивались и спешили к месту происшествия. Полицейские, которые охраняли кортеж слева, рассыпались по улице, как горох, многие повалили мотоциклы набок, чтобы не врезаться в толпу, — бензин разлился по мостовой и вспыхнул: взорвался бензобак.

Один из мотоциклистов катался по земле, стараясь сбить пламя с куртки.

Те, что ехали справа, тоже остановились и теперь поворачивали назад. Два мотоцикла столкнулись. Второй и третий открытые лимузины остановились, сзади подтянулись остальные мотоциклисты.

Сквозь толпу с носилками пробирались санитары, “скорая помощь”, из которой они вышли, медленно ехала за ними от самого поворота, обе створки задней двери открыты настежь.

Я слышал непрерывный сигнал вызова, но не отвечал. Это Ломэн, но я не мог сообщить ему ничего вразумительного.

Полицейские боролись с пламенем: одни оттаскивали мотоциклы подальше, чтобы те не взорвались, другие пытались оттеснить толпу от огня, — бесполезно, люди не могли отойти, на них напирали сзади. Министры и придворные вылезали из машин, чтобы помочь полицейским.

Издалека, со стороны храма, раздался вой сирен — сюда направлялась ближайшая пожарная часть.

Под лучами солнца толпа казалась особенно яркой: флаги, цветы, женщины в шелковых одеяниях, мелькание зонтиков. И над всем этим — жуткий предсмертный вопль толпы.

Даже с последнего этажа я не мог разглядеть, что происходило вокруг королевского лимузина — там была жуткая давка.

Я слишком долго, как мне показалось, бежал до лифта, крутил этот проклятый рычаг, схватил бинокль и так же бесконечно долго мчался по пустому коридору к металлической двери. Я бегом вернулся, случайно ударил бинокль об дверь, бросился к окну, встал на колени, настроил бинокль и поймал белый “кадиллак” в окуляры.

Ломэн продолжал вызывать меня на связь. Пожар вроде потушили. Проезжая часть вся в пене, пена и на людях. Священники-брамины перешли мостовую и теперь помогали полиции. В королевском лимузине только двое: шофер, уткнувшийся лицом в баранку, и кто-то еще лежит между передним и задним сиденьями. Даже в восьмикратный бинокль я нигде не мог различить белый мундир принца Раджадона — у полицейских форма тоже белого цвета, а их теперь было полно возле “кадиллака”.

Канаты ограждения порваны. Толпа запрудила проезжую часть, время от времени расступаясь, когда вывозили раненых. Сейчас две машины “скорой помощи” пробирались к “кадиллаку”.

Крики прекратились, пожар был потушен. Я поднял с пола радио и щелкнул переключателем:

— Ломэн?

— Что это за сирены?

Он слышал их вой издалека, пытаясь вызвать меня на связь.

— Машина врезалась в толпу.

Он сказал что-то вроде “господи!” — я не разобрал и продолжал:

— Загорелся бензин, пожар потушили. Несколько человек убито, много раненых, машина врезалась прямо в толпу. Рядом “скорая помощь” — она сейчас уезжает. Подробностей сообщить не могу: плохо видно.

Когда я сделал паузу, он спросил:

— Что случилось с Куо?

— Он мертв.

В комнате все еще пахло порохом.

Ломэн умолк. Он хотел задать следующий вопрос, но это требовало смелости.

Всегда приятно отчитываться после успешно выполненного задания. И риск и опасность уже позади, ничего больше не произойдет, тебе повезло — ты остался жив. По мнению руководителя операции и всего Управления, ты добился успеха. По мнению ничтожных богов, которым ты поклоняешься, ты ударил кулаком в расплывчатое лицо своего врага (его имя — “страх провала”). Ты заслужил завидное место в раю, в который на секунду поверил; поверил до того, как все начнется снова: твой все еще разбитый и кровоточащий кулак снова будет бить в то же лицо, и ты будешь испытывать тот же страх, а это значит, что этот день… еще один день — это твой день. А твое мнение — это самое главное.

Черта с два!

Ломэн наконец задал свой вопрос:

— С того места, где вы находитесь, вы видите Представителя?

— Нет.

Опять короткая пауза.

— Я отправляюсь на Линк Роуд. Чуть позже — выход на связь.

Я выключил переговорное устройство и только тут понял: операция закончилась провалом.

Одна собака перегрызла другой горло, но пользы от этого ни на грош. Победитель свернулся клубком, зализывая раны.

Можно, конечно, остаться здесь, в этой комнате, и попробовать воссоздать из осколков задания полную картину, чтобы все стало ясно. Меня никто здесь не найдет до тех пор, пока дом не снесут. Но вот нескольких осколков не хватает, неплохо бы их разыскать.

Я снова все отнес в лифт: бинокль, ковер, треногу, винтовку. Инструменты моей профессии. Сам спустился по лестнице.

Когда идешь, обычно о чем-то думаешь. Движение способствует работе мозга. Я думал: это не похоже на несчастный случай. Но зачем тогда тратить столько усилий, зачем так тщательно все готовить? Может быть чтобы все прошло наверняка. Только в самой гуще толпы, среди паники и всеобщего бессилия, люди Куо могли без помех подойти к Представителю вплотную и убить его, — охрана не сможет им помешать. Восемь телохранителей и тридцать семь вооруженных полицейских были отрезаны живыми, ранеными, умирающими, мертвыми. Что ж получается? Выходит, люди Куо не были уверены в своем хозяине? Боялись, что он, великий убийца, промахнется?

У меня было много вопросов. Куо мог бы на них ответить.

До храма Фра Чула Чеди, над которым возвышался золотой купол, было недалеко. Толпа прибывала, люди стекались на Линк Роуд со всех сторон. Из двух масок человеческому сердцу ближе трагедия, а не смех.

Я пробирался все дальше: сломанные зонтики, раздавленный букет, ребенок в слезах, молящийся священник, потерянный ботинок, разорванный бумажный флажок. Машины медленно движутся по узкому проходу, остальная часть улицы запружена людьми. Опять вой сирен, колокола пожарных машин. Панику, как и лихорадку, лечит только время.

Я прошел под свисающими цветами магнолий. Ворота храма открыты настежь, вокруг никого. Ступеньки от позолоченной статуи Будды ведут наверх вдоль полукруглой стены. Я побежал по лестнице, меня здесь обдавала тенистая прохлада, пока я не выскочил на площадку у подножия купола. Отсюда вверх шла винтовая лестница. Золотые лучи солнца играли на фигурном литье ступеней, по которым я начал подниматься. Я приблизился к кольцу эркеров, шум толпы сразу стал громче.

На каждой десятой ступеньке я останавливался и прислушивался: за Куо могли прийти его люди, они ведь еще не знают, что он убит и не может присоединиться к ним.

Солнечный свет из проемов ослепил меня. Сейчас я находился в той части галереи, что выходит на парк “Лампини”, и мне пришлось миновать еще пять эркеров, пока я не оказался на месте.

Я взглянул под ноги.

У крупнокалиберной пули есть один недостаток: если охотитесь на кабана, она портит мясо, если на тигра — шкуру.

Я стрелял крупнокалиберной пулей, чтобы убить наповал, и своего добился. Но эта тупоносая пуля при попадании действует, как разрывная. Сейчас никто бы не взялся его опознать.

В последнюю минуту, перед тем, как поднять винтовку, он снял свои затемненные очки и аккуратно положил на выступ эркера. Солнце осветило светло-серый пиджак, начищенные ботинки. Только лицо не вязалось со столь изысканной одеждой. Может быть, это и есть его настоящее лицо: окровавленное лицо дикого зверя, лицо джунглей, которое не могли спрятать ни его фокусы, ни одежда цивилизованного человека. Надо сказать, наши души похожи. Только жили мы по разным законам.

Я перешагнул через труп, чтобы взглянуть на винтовку, и вдруг заметил, что на нем нет золотых запонок. Манжеты застегнуты на пуговицы. И тут, еще прежде, чем я поднял винтовку и рассмотрел ее, я понял все. Сейчас нужна быстрота. И точность мысли.

Это был плохонький шестизарядный карабин с прикладом из дешевого дерева.

Теперь можно не прислушиваться к звукам внизу. Я побежал вниз по винтовой лестнице, ударился плечом о перила, упал и ударился о перила с другой стороны. В глаза мне брызнул солнечный свет, и пока я не выскочил на площадку у подножия купола и не побежал по ступенькам вниз вдоль стены, лестница качалась под ногами.

Храм все еще был пуст, но у ворот в тени магнолий стояли три священника. Один из них двинулся ко мне, видно, решил, что я вор и что меня спугнули. Я увернулся, выбежал на улицу и бросился к бару на другой стороне. Слава Богу, там был телефон.

Все три линии заняты, я непрерывно набираю эти три номера, чтобы прорваться, когда кончится разговор по одному из них. Мне пришлось проделать это раз десять, прежде чем я дозвонился; за это время я еще раз обдумал задание — задание Куо, а не мое. Как это я раньше не догадался! А он очень ловко все провернул.

Ты зажигаешь фонари… движешься в темноте… Есть места, куда свет не доходит, ты обходишь их, потому что фонари слишком слабы, чтобы осветить все вокруг… все понятно!

Одна из линий посольства наконец освободилась, и я сказал в трубку:

— Дайте мне комнату № 6.

15. Захват

Пока я решил с Ломэном не говорить. У него будет ко мне много вопросов, и я хотел иметь ответы на них.

Переговорив с комнатой № 6, я вышел из бара и двинулся по Линк Роуд. Толпа несколько поредела, но на улице все еще было много людей, они обсуждали случившееся. На месте происшествия все изменилось: полиция расставила барьерчики. Там, где королевский лимузин врезался в толпу, работала поливальная машина, над мостовой поднимался пар. Все машины “скорой помощи” уехали.

Люди все еще были в шоке: я проходил мимо плачущих женщин, которых тщетно успокаивали мужья. Те, кто оказался рядом с местом происшествия, нескоро забудут случившееся. Вокруг суетились фотографы, репортеры брали интервью.

Зато около моего дома никого не было, все спешили присоединиться к толпе на повороте. Изнывая от липкой жары, я взбирался на последний этаж.

У меня было время составить полную и геометрически точную картину происшедшего, пока я смотрел из окна вниз.

Задание Куо состояло из одного выстрела. Мы с Ломэном это знали. Этот выстрел решал судьбу операции. Но после того, как выстрел был сделан, задание Куо вступило в новую фазу, о которой мы не знали ничего. А Куо профессионал и, наверно, не зря собирал такую подробную информацию: чтобы сделать один выстрел, такая информация не нужна. Он подготовил свою операцию столь же тщательно, как собирал винтовку: детали своего плана он подогнал к деталям моего. Я сам стал частью замысла Куо и действовал безупречно, словно по его приказу.

План Куо увенчался полным успехом, а единственный результат — никому не нужный труп в храме Фра Чула Чеди. Это был седьмой из людей Куо, он присоединился к ним последним, это о нем сообщил мне Пангсапа. Тот, кого я убил, был не Куо: на нем не было золотых запонок, да к тому же снайпер вроде Куо сочтет ниже своего достоинства пользоваться дешевым карабином. Я убил подсадную утку, подсадил мне ее Куо.

Злиться на собственные ошибки глупо, пользы от этого никакой, и все же, сидя в этой душной комнате, я Дрожал от злости.

В дверь склада воздушных змеев кто-то воткнул канцелярскую кнопку — звонить на конспиративку, поэтому, как только я сложил свои инструменты (от них теперь мало проку), я позвонил Варафану на Сой Суек.

— Гелиотроп готов?

— У меня было мало времени. Все же вечно торопятся. Но если будете проезжать мимо, зайдите ко мне в мастерскую, наведите справки.

Я решил пройтись, не нанимая велорикшу; гнев во мне еще не улегся, а я должен разговаривать с Ломэном спокойно. Мне очень понадобится спокойствие.

У посольства стояло целых пять фургонов с надписью “Пресса”, и мне пришлось показать полицейским пропуск, чтобы меня впустили. На всякий случай и меня щелкнули: вдруг я какая-нибудь важная птица? Подпись под фотографией: “Человек, который знал слишком мало”.

Меня снова запихнули в кабинет атташе по вопросам культуры, ко мне снова вышла мисс Мэйн. Я с трудом ее узнал. Все было то же: красивая походка, элегантная одежда, та же странная левая щека. Однако в голосе не было прежней уверенности, глаза часто мигали после пережитого испуга. В первый раз она была похожа на женщину, а не на механическую богиню.

Я, наверно, тоже изменился: в первое мгновение она меня не узнала. Так мы и стояли, прислушиваясь к шуму из коридора; там трезвонили телефоны, хлопали двери. Словом, чинный покой, которым так самодовольно гордилось посольство, сменился форменным переполохом.

— Проводите меня в комнату № 6, — сказал я.

— Разумеется.

Она не пошевелилась и не отвернулась. Все, что она хотела рассказать, все вопросы, которые она хотела задать, — все ушло в мигание глаз.

— Вам удалось что-нибудь сделать? — спросил я. Именно она подошла к телефону, когда я наконец дозвонился из бара на Линк Роуд.

— Да.

Голос ее дрожал.

— Таиландцы проводят срочные поиски: об исчезновении было сообщено за несколько минут до отбытия кортежа. Пришлось их уговаривать, но мне удалось убелить их.

Она даже стоять не могла спокойно. Нервы у нее пошаливали, ее била дрожь. Значит, если верить Ломэну, она работает в разведке. Не надо бы им брать на работу таких вот девочек и мальчиков. Такие, чуть что, сразу ломаются. Как сейчас.

Я спросил ее:

— Они будут использовать вертолеты? Армейские части подключены к поискам?

— Сами решат, как действовать. Я лишь подчеркнула важность наблюдения за пристанями, аэропортами и дорогами, которые ведут к границе с Лаосом…

— С Лаосом?

— Это самый быстрый путь в Китай.

Ломэн мог что-то об этом знать. Надо было его спросить.

— Что вы сказали Ломэну?

— Ничего.

— Где комната № 6?

— Я провожу вас.

Она с трудом отвела глаза от моего лица. Я пошел за ней по коридору, и мы увидели посла Коул-Верити: крупный мужчина с пепельно-бледным лицом, в парадной форме при всех орденах и в золотых эполетах. Он был окружен перепуганной посольской шушерой. Эти дармоеды что-то невнятно лепетали, а он на них форменным образом орал:

— Так скажите им, что положение чрезвычайно серьезное — поэтому мы ничего и не сообщаем. И скиньте их всех с лестницы, в посольство не войти, на коммутаторе пусть пропускают только звонки в город Макмэхон, зайдите и возьмите с собой Стрейкера.

Двое отделились от толпы, Коул-Верити открыл дверь.

Ломэн подошел с другой стороны. Если уж у него такие глаза, что же с Винии Мэйн спрашивать. Во мне снова шевельнулась ярость:

— Черт бы вас всех подрал! Кто-то должен был это сделать.

Все они одинаковые. Не любят иметь дело с убийством. Даже после двух мировых войн на тебя смотрят так, будто ты Каин какой-то. Даже если им известно, что заданием предусмотрено убийство и что именно ты та самая мразь, которая его совершит, они все равно будут смотреть на тебя, словно ты вылез из дерьма.

— Ломэн, откуда ей известно, что вы ей рассказа ли? Что делает эта шлюха из разведки в нашем сарае?

— Сядьте и постарайтесь держать себя в руках.

— Вы не смогли от нее избавиться! Она что, в вашем вкусе?

Мой желудок был полон адреналина и желчи, я потел, как свинья, на меня вдруг навалилось все разом: возраст, ответственность, провал, поражение. Похоже, я и впрямь уже стар для таких игр.

Ломэн прислонился к окну и ждал, разглядывая свои ботинки. Я два раза обошел комнату, глядя в никуда, стараясь вспомнить одно слово, которое бы сразу сказало ему все, что я думаю и о его способностях, и о толпе на Линк Роуд, где поливальная машина смывала кровь с мостовой, и о задании, которое мы успешно провалили, потому что не смогли справиться с этим недоноском, с этой мартышкой, бандитом, у которого на все один ответ — пуля.

Нет. одним словом этого не выразишь.

— Я жду, когда вы успокоитесь, — сказал он. Его хладнокровие пошло мне на пользу. Пол посольства дрожал у нас под ногами, но Ломэн был спокоен.

— Вы ходили на Линк Роуд? — спросил я его. Мой голос звучал тихо, или мне это казалось, потому что до этого я все время кричал.

— Да.

— Ну и что вы там видели?

— Много народу, не пробьешься. Потому и договорился встретиться с вами здесь.

— Значит, вы ничего не знаете?

— Нет. Может, вы мне расскажете?

— Это был захват Представителя.

Ломэн отошел от окна, и по выражению его лица я понял, что он действительно ничего не знает. Он мягко спросил:

— Так вы считаете, что Представитель еще жив?

— Говорю же вам, это был захват. Убивать его не хотели — они застрелили шофера.

Его удивление внезапно вселило в меня уверенность. В первый раз я внимательно и с интересом осмотрел комнату; с каких пор это я перестал замечать, где нахожусь, куда иду, перестал вновь изучать знакомые вещи: белая краска, потолок, расписанный фресками, голубой ковер, длинный стол, стулья, телефон, пепельницы — чистая, как больничная палата, солнечная комната. В такую комнату хорошо попадать после аварии. Со мной, похоже, так и обстоит.

— Продолжайте, — выдохнул Ломэн.

— Как только я понял, в чем дело, сразу принял меры. Людям Рамина бесполезно что-либо говорить. Я позвонил в комнату № 6 — к телефону подошла эта Меченая. Я сказал, чтобы прочесали весь город и нашли машину “скорой помощи”. Любой человек из посольства способен нажать на местные власти сильнее меня, может даже потребовать объявления тревоги по просьбе посольства…

— В машине “скорой помощи”, — пробормотал он. Даже как-то не верится, что в момент выстрела я вот так же ничего не знал. Только увидев труп в храме, я понял все до конца.

— Они увезли его в машине “скорой помощи”. Послушайте, я опишу вам план Куо. Представителя не хотели убивать. Кому-то он нужен живым, не знаю зачем. Мы считали, что Куо собирается убить Представителя, а дело обстояло совсем иначе. Мишенью Куо был шофер “кадиллака”, и он застрелил его как раз на повороте, чтобы машина врезалась в толпу. Затем они за хватили Представителя. Можете представить себе, что там творилось. Машина весом в две тонны на скорости сорок километров в час врезается в живых людей. Я видел и шофера за рулем, и человека между сидениями — оба покойники.

— Как убили второго?

— Не знаю. Куо стрелял один раз. Я бы услышал второй выстрел. Первого я не слышал; его заглушил звук моего выстрела — так должно было случиться, мы стреляли практически одновременно, прошло несколько секунд, пока я снова начал слышать. Даже если бы я услышал звук его выстрела, то подумал бы, что это эхо моего.

— Откуда застрелили шофера?

Я ударил по столу ладонью и нетерпеливо сказал: — Смотрите. Здесь храм. Вот здесь дом, где сидел я, между ними Линк Роуд. Забудьте на минутку, что стреляли в шофера. Предположим, как мы и предполагали, что стрелять должны были в Представителя. Машина едет практически прямо на храм, и в этом случае храм — идеальная позиция для снайпера. Из храма можно застрелить Представителя, потому что он сидел на приподнятом заднем сидении. Шофера оттуда не застрелишь: он сидит за пуленепробиваемым стеклом. Можно было стрелять поверх ветрового стекла и убить сидящего на заднем сидении человека. Я знал об этом — геометрия нехитрая — и не подвергал сомнению. Если б знать, что он будет стрелять в шофера, тогда другое дело.

— Значит, Куо был где-то здесь?

Он хлопнул ладонью по столу, и его ногти блеснули.

— Где-то здесь, рядом с предназначенным на снос домом. Шофера можно застрелить только сзади.

Он вернулся к окну. Наверно, это все, что он хотел услышать. Но это было не все, что я хотел ему сказать.

— Черт возьми, Ломэн, если бы они собирались застрелить Представителя, они бы его уложили наповал, и мы бы ничего не могли сделать, как вы не понимаете?

Тут в голове у меня помутилось, комната пошла кругом, и я услышал его голос:

— Он жив — это самое главное.

— Они бы уложили его наповал прямо у нас на глазах!

Его голос приблизился, он говорил со мной, как с ребенком:

— Придется с этим мириться. Я хочу еще знать многое. Лондон потребует подробного отчета. Кто был тот человек, которого вы, — словом, кто сидел в храме?

— Плевать на Лондон!

Я что-то сбросил со стола, на ковре валялись осколки. Оказывается, пепельницу.

— Кто был тот человек в храме?

Опять этот его сверкающий взгляд.

— Что? Не знаю. Тот самый седьмой человек Куо, о котором нам сообщил Пангсапа. Подсадная утка.

Надо успокоиться. Конечно, когда знаешь, что придется кого-то убрать, нервничаешь, даже если это убийца; все равно никуда от этого не деться. А тут, господи, полный провал, несмотря на все усилия. Но голову терять не годится — иначе тебе конец.

— Так он что, не из банды Куо?

— Нет. Куо работает только с отборными людьми. И такими не бросается. Я же вам объясняю…

Тут я замолчал и мысленно сосчитал до десяти.

— Нет, об этом я вам не говорил. Послушайте, Ломэн. Пока я не все могу объяснить. По не думаю, чтобы отдельные факты имели какое-то значение.

Неожиданно подо мной оказался стул. Я не помнил, как садился:

— Они почти сразу засекли меня. Знали, что я слежу за ними. И почему-то ничего не предпринимали. Вот этого я не понимаю в числе прочего. Может, они получили приказ сверху: эта девушка все время говорит о Китае…

— Вы сказали, что он получит около пятисот тысяч фунтов. Помните?

Он сидел передо мной на корточках, руки сцеплены на коленях, не сводя с меня глаз, не позволяя думать ни о чем другом.

— Только правительство может позволить выплатить такую сумму. Но у меня нет сведений, что этой страной является Китай. Вы говорите, они знали о вас практически с самого начала. Ну и что из того?

— Они могли меня пристрелить раз десять. Я знаю об этом, но после того, как они не воспользовались столькими возможностями, я перестал волноваться. Иначе, думаете, стал бы я красоваться среди ночи в освещенном окне отеля? Я бы был очень осторожен, уж поверьте мне, если б знал, что они за мной охотятся. Я готов идти на риск, если…

— Вы сказали, они засекли вас практически с самого начала.

Я закрыл глаза:

— Понимаете, они не знали, кто я такой, пока Куо не исчез. Вот когда я повсюду начал искать его, тут мне пришлось засветиться. Тогда они поняли, что меня интересует Куо, но все равно не попытались убрать меня. Вам это известно. Когда вы сказали, что разведка охраняет меня, я спросил вас, от кого они меня охраняют, от Куо? Вы ответили, что со стороны Куо опасность мне не угрожает, и были совершенно правы. Но когда я начал им мешать, они решили подладиться к моему плану: позволили себя найти, один из них специально попался мне на глаза, привел меня к дому, мне позволили следить за их машиной. Потом разыграли комедию, когда “заметили” меня в зеркальце заднего вида. Я знал, куда они едут и что везут в рулоне золотой парчи, не первый день я там сшивался. Так вот в храме Фра Чула Чеди они меня и взяли на крючок. Когда я…

Ломэн встал с корточек и засновал по комнате:

— Этого недостаточно. Вы многого не знаете и подгоняете под известные вам факты…

— Допустим. Я многого не знаю, но каким-то образом они знали мой план, знали, что я попытаюсь ликвидировать убийцу. Я до седьмого пота пытался узнать, как им это удалось, но…

— Это, Квиллер, не ваша забота. Мы все выясним. Продолжайте.

— Я закончил.

— А по-моему, нет.

— Прекратите, Ломэн.

Я встал со стула и начал вертеть в руках телефонный провод.

— Человека на заднем сидении они, вероятно, зарезали. Представляете: горит бензин, раздавленные люди лежат под колесами, тут можно все что угодно провернуть.

— Они не могли запланировать пожар.

— Правильно, но всего остального вполне достаточно.

Я намотал телефонный провод вокруг запястья и затянул.

— Число жертв еще не известно? “Хускварну” я пока оставлю у себя. Вдруг этот подонок попадется мне на глаза: никогда не знаешь, что может произойти.

Ломэн стоял рядом со мной.

— Квиллер, я хочу попросить вас составить более подробный отчет. Вы предполагаете, что Куо и его люди — четверо подручных и двое телохранителей — держали наготове машину “скорой помощи”, подошли к месту происшествия с носилками, якобы для того, чтобы вынести раненых и погибших, а сами в суматохе зарезали телохранителя, потом прямо в лимузине оглушили Представителя…

— Накрыли одеялом, отнесли в “скорую помощь” и уехали. Ну, а как еще они могли это сделать?

Провод оставил красный след на моем запястье.

— Наверно, так оно и было. Полиция не смогла сразу добраться до машины, чтобы понять, что же происходит. Те, кто сидел в королевском лимузине, видя вокруг раненых и умирающих, вылезли из машины, чтобы помочь, хотя знали, что шофера застрелили. Это был кошмар, и лучшей обстановки для похищения человека не найти.

— Куо — профессионал и, наверно, тренировал своих людей неделями. Ломэн, была ли у нас вообще хоть какая-то возможность…

— Я бы хотел, чтобы вы начали работать снова там, где остановились. Говорите, они навели вас на ложный след: вам устроили спектакль с доставкой винтовки в храм, потом Куо несколько раз появлялся перед вами в эркере. Вы это имели в виду?

— А что же еще…

— Я согласен со многим из того, что вы говорите. Это потрясающе логично. Я только пытаюсь помочь вам составить полную картину.

— Вам это удалось.

Меня уже коробило от его спокойствия. Операция завершена и окончилась провалом, но Представителя не застрелили, так что все в порядке:

Ломэн мог возвращаться домой и писать свой отчет.

— Отчет напишете в Лондоне. Не забудьте упомянуть стоимость канцелярских кнопок, а то они спать не будут.

Голос его ничуть не изменился:

— Итак, вы считаете, что они подставили вам живую мишень: “седьмого человека”, который присоединился к ним позже. Зачем это понадобилось?

— Чтобы я не путался под ногами, не разгадал их настоящий план, чтобы я играл на лире, пока вокруг меня горит Рим.

— Зачем? Зачем им было нужно чем-то занять вас и оставить в живых вместо того, чтобы убрать на первом этапе операции?

— Откуда мне знать?

Теперь мы оба расхаживали по темной комнате, ни на что не глядя и натыкаясь друг на друга.

— Может, вы им тоже были нужны? Вместе с Представителем?

Я посмотрел на Ломэна.

— Почему же тогда они не захватили меня?

— Может, еще и захватят, — ответил Ломэн.

16. Новости

Теперь настала моя очередь удивляться.

— Сейчас? Но все же кончено. Они чисто сработали.

Он с отвращением посмотрел в мою сторону:

— Учитывая, о ком идет речь, прошу вас называть то, что произошло, “похищением”.

Мой смех был деланным, похожим на скрипящий звук, который издает механическая кукла. Я повторил это слово, стараясь понять его смысл:

— Похищение… похищение. Послушайте, зачем я был им нужен? Чтобы убить этого бандита? Вы что, думаете, он что-то значил для Куо? Когда машина врезалась в толпу, погибло человек десять — он значил для Куо столько же, сколько любой из них и…

Ломэн резко повернулся ко мне:

— Неужели вы действительно думаете, что они разработали бы такой сложный план, не получив приказ оставить вас в живых? Они же могли прикончить вас не один раз!

— Согласен. Но зачем я им сейчас?

Он не ответил, и у меня было время подумать. Все произошло так быстро, я упустил много мелких подробностей, а они-то и создают общее впечатление, — же думал только о том, как навести оптический прицел и нажать на курок.

— Послушайте меня, Квиллер.

Мне показалось, в комнате стало прохладно; в голове у меня прояснилось, возбуждение прошло. До сей поры операция существовала только ради Представителя. Но, может быть, за ней скрывалось нечто более важное?

— Послушайте, Квиллер. Вы сосредоточились на весьма узкой и тщательно разработанной операции. Естественно, у нас не было времени обдумать все детали. Скоро вы поймете, что главный вопрос сейчас другой: зачем похищен Представитель?

Знает, чем меня пронять. Ему нужно, чтобы я его выслушал, вот он и подцепил меня на крючок этим вопросом; помолчав немного, он продолжал:

— Я почти никак не связан ни с посольством, ни со спецслужбами, которые действуют под его эгидой. Виниа Мэйн ничего не сказала мне ни о своей организации, ни о своем задании. Но кое-что удалось узнать: разведка проводит сейчас специальную операцию, в которой вы — центральная фигура. Вы находились под пристальным наблюдением и охраной с того момента, как прилетели из Парижа, и останетесь под наблюдением и охраной, пока дело с Куо не будет закончено. Куо и его люди не пожалели усилий, чтобы вы остались в живых. Вы же не думаете, что они сделали это из гуманных побуждений?

Я вспомнил, как поливальная машина смывала кровь с мостовой.

— Да нет, вряд ли.

Он снова заговорил, мягко и настойчиво:

— Посол только что вернулся с Линк Роуд. Он находился там в момент похищения и сейчас, наверно, знает про ваш звонок в комнату № 6, после которого полиция была поднята по тревоге. Посол этого не забудет. Через несколько часов о случившемся наконец будет объявлено официально. Новость о том, что Представитель пропал и, очевидно, находится в опасности, произведет в Англии впечатление разорвавшейся бомбы. На Таиланд окажут сильнейший нажим: стране придется расплачиваться за то, что она оказалась не в состоянии обеспечить безопасность высокого гостя. Будут организованы широкие и интенсивные поиски.

Он сделал паузу, но я молчал.

Ломэн вперил в меня свой сверкающий взгляд и замахал руками, как пойманная птица крыльями, пытаясь вдолбить в мою голову важность того, что он говорил:

— Куо будет знать обо всех мерах властей. Он бы не приехал в Бангкок, если бы у него не были разработаны самые подробные планы, как выбраться из Таиланда вместе со своим пленником. Только когда Представитель покинет Таиланд и окажется в той стране, которая подготовила эту операцию и наняла Куо, его задание будет выполнено. Он же почти наверняка будет отсиживаться несколько дней или недель в заранее подготовленном месте, здесь в городе, со своими людьми и Представителем, пока поиски не прекратятся. Это, очевидно, запасной план.

Он отвернулся, и, когда снова заговорил, я понял, почему он отворачивался: ему не нравилось заискивать перед вошью, глядя ей в глаза.

— То, что я сейчас скажу, должно вас утешить: я не случайно назвал это “запасным планом”; Куо, видимо, рассчитывал уйти быстро и без помех, а это ему не удалось благодаря вам. Да и кто мог догадаться, что “труп”, который тащили в машину “скорой помощи”, на самом деле Представитель? Времени у них было с избытком: “скорая помощь” доезжает до частного аэродрома, а оттуда самолет вылетает к границе. Ваш звонок в комнату № 6 этому помешал. На машинах “скорой помощи” установлены радиопереговорные устройства, как и на этой, которую, почти наверняка, угнали. Они подслушали разговоры между полицейскими патрульными машинами, узнали о поисках и, наверно, решили отсидеться в надежном месте, если уж не прошел основной план с вылетом.

Он обошел комнату, остановился за моей спиной, но я не повернулся, ему пришлось обойти меня и снова повернуться ко мне лицом. Обмен комплиментами закончен. Мы оба были довольны.

— Дело обстоит следующим образом, Квиллер. Мне удалось узнать, что вы останетесь под наблюдением и охраной людей из разведки — они продолжают выполнять свое задание. Пусть они из конкурирующей организации, но и там работают не идиоты.

Теперь он начал успокаивающе кивать и заговорил уже не так напористо.

— До сих пор Куо и его люди не трогали вас, и вы остались в живых. Я, разумеется, не хочу сказать, что вас бы обязательно убили. Вы — опытный агент и могли уцелеть. Но разведка уверена, что вас оставили в живых не просто так. Пока вы представляете интерес для Куо и его людей, операция продолжается. Она не закончится до тех пор, пока мы не узнаем, почему похитили Представителя и почему вас не убили. Задание будет выполнено, только когда Представитель снова окажется в безопасности.

Он опять отошел к окну и наконец оставил меня в покое.

Я рассеянно прислушивался: звонки, хлопанье дверей, голоса. Это был шум паники, и я злился, потому что мог все предотвратить: и трагическую новость, которая разорвется над Англией, как бомба, и другое — то, что смывала с мостовой поливальная машина.

— Вам что, уже многое известно, Ломэн?

Его коренастый силуэт на фоне освещенного окна казался совсем черным.

— В моем распоряжении было много фактов, но в целостную картину они не складывались. Они могли бы помочь нам построить теорию похищения, но мы не о том думали. Зачем и кому понадобилось Представителя похищать? Однако большую часть фактов я сейчас могу объяснить.

— Меня интересует только одно: откуда они узнали о моем плане? Что я собирался убить Куо?

— Это не ваша забота.

Я снова подумал о Пангсапа. Нет, вряд ли это он. Все-таки именно он сообщил нам маршрут кортежа, предупредил, что среди людей Куо появился новый, седьмой человек. Я мог бы догадаться, что он — подсадная утка.

Зазвонил телефон, Ломэн снял трубку. Я снова оглядел комнату и заметил вещи, которых не видел раньше: два письменных стола, пишущая машинка, магнитофон, вделанный в стену сейф.

— Сейчас узнаю, — ответил он и щелкнул переключателем внутреннего коммутатора. — Мисс Мэйн, вас к телефону.

Прежде чем она вошла, я сказал:

— Мне казалось, что на коммутаторе пропускают только звонки в город.

— У разведки своя линия.

Он пошел к двери, а я подумал: когда они в Управлении наконец поймут, что приличная местная резидентура — важная часть любого задания. Мне уже порядком надоели ювелирные мастерские, склады воздушных змеев и комнаты, из которых нас гонят, как только зазвонит телефон.

Она вошла в комнату и посмотрела на Ломэна, не остановив на мне взгляда:

— Прошу вас, останьтесь. Я буду разговаривать лишь несколько минут.

Она подошла к телефону.

Ломэн в нерешительности остановился, и я спросил его:

— Что такое комната № 6?

Он решил, что выпроводить меня из комнаты будет затруднительно.

— Это сборный пункт всех спецслужб, официально не представленных при посольстве. А вообще комната принадлежит разведке “МИ—6”. Отсюда и номер.

Она говорила в трубку только “да” или “нет”. Я спросил Ломэна:

— А с какой стати “МИ—6” предоставляет нам свое помещение?

Он терпеливо разъяснил:

— Разве у них есть лучший способ поддерживать с нами контакт? Ведь они вас охраняют.

— Зачем вы им это позволили?

— Я не отказываюсь, когда служба, пользующаяся хорошей репутацией, предлагает охранять моего агента. Вам самому это может в один прекрасный день пригодиться.

Ломэн тоже прислушивался к тому, что она говорила, но безо всякой пользы. Очевидно, она заранее знала, кто будет звонить и как ей разговаривать: иначе нам бы не разрешили остаться.

Я взглянул на нее, она тут же встретила мой взгляд. Чтобы замять неловкость, я спросил Ломэна:

— Почему атташе по вопросам культуры никогда не бывает в своем кабинете?

— Большую часть времени он проводит здесь, но разрешает ей проводить посетителей через эту комнату, чтобы их можно было в случае необходимости проверить. Не забывайте: у них больше возможностей, чем у нас. Они существуют официально.

Когда она положила трубку, мы молчали.

Она сказала:

— Только что радио Таиланда сообщило о похищении.

Ломэн внимательно выслушал ее и сказал:

— Значит, об этом знает весь мир.

Она слабо улыбнулась:

— Рано или поздно это должно было произойти.

Искоса посмотрев на меня, она добавила:

— Нашли брошенную машину “скорой помощи”, которая перестала отвечать на радиосигналы за час до того, как кортеж покинул дворец. В диспетчерской решили, что сломалось радиопереговорное устройство. Спустя полчаса сообщили, что “скорую помощь” угнали. Только что машину нашли. Все, кто находились в ней, застрелены, трупы брошены в воду, с них предварительно сняли халаты.

Она передвигалась по комнате так, чтобы свет из окна не падал на левую сторону лица. Ломэн спросил:

— Розыск объявлен?

Она посмотрела на него так, как будто он сам должен об этом знать:

— Да. Мобилизованы все силы, даже армия — король объявил чрезвычайное положение. Солдатам десантно-диверсионных частей приказано вернуться в казармы.

Она повторила то, что ей сказали по телефону, мне это надоело, и я сказал:

— Скажите, долго ваша контора будет путаться у меня под ногами?

По выражению лица Ломэна я видел, что мой вопрос его огорчил. Мое настроение улучшилось.

Она подошла поближе и взглянула на меня искоса.

Иногда она моргала, но я уже не был для нее чудовищем:

— Нам не хотелось бы выпускать вас из поля зрения.

— Придется: я исчезаю.

Не знаю, что бы я ей сейчас сказал, если в Ломэна не было рядом. Что-нибудь другое. Или то же самое, но по-другому.

Она тихо произнесла:

— Мы будем продолжать обеспечивать вашу безопасность. Это важно.

Следующий мой вопрос был глупым, но нельзя было останавливаться на полпути:

— Можете объяснить, почему?

Я увидел, как лицо Ломэна каменеет.

— Да, — ответила она. — Мы знаем, почему похитили Представителя. А вот знаете ли об этом вы?

17. Ли

В городе ввели осадное положение. Подразделения таиландской армии охраняли все выезды из столицы. Машины протискивались по узкому проходу между танками, пулеметными гнездами и несколькими рядами проволочных заграждений. Работники оперативных групп службы безопасности внимательно изучали документы пассажиров и тщательно обыскивали автомобили. Если все было в порядке, машине разрешалось покинуть город.

Полицейские патрульные машины сопровождали автобусы с пассажирами восемнадцати авиакомпаний, чьи самолеты приземлялись в Бангкоке, в аэропорт Дон Муанг. Предварительно авиапассажиров проверяли и обыскивали в представительствах авиакомпаний в центре города. Железнодорожное и шоссейное сообщение с внешним миром прервано. Всех приезжих предупредили: пропуска на выезд из Бангкока они получат не скоро.

Правительство США предоставило в распоряжение армии Таиланда несколько воинских частей и свои базы на территории страны. Подразделения американских “зеленых беретов”, находящиеся в Таиланде постоянно, были введены в столицу. Пехотинцы таиландской армии прочесывали рисовые поля, поддерживав радиосвязь с вертолетами, которые все время находились в воздухе.

Канонерки к северу от Кратумбана останавливали все суда и лодки, направлявшиеся к морю по реке Чао Фрайя. Все они обыскивались вспомогательными частями речной полиции. Вверх по течению, к югу от Нонтабури, на обоих берегах были оборудованы пулеметные гнезда, а середина реки патрулировалась военными катерами.

Аэропорт Дон Муанг был окружен вооруженными охранниками, как и все остальные посадочные площадки Южного Таиланда. Специальные распоряжения предписывали владельцам частных самолетов слить все горючее из баков, снять распределительные устройства с двигателей и немедленно сообщать властям о любых попытках незнакомых людей приблизиться к ангарам и стоянкам гидросамолетов.

В городе сняли все флаги. Пять тысяч полицейских и солдат вспомогательных частей начали систематические обыски всех комнат во всех домах на всех улицах Полицейские машины патрулировали город по плану, срочно разработанному управлением городского транспорта. Экипажи машин были вооружены.

Театры, танцевальные залы и кинотеатры были закрыты. Нигде не играла музыка. В тишине среди деревьев возвышались золотые купола храмов. Страх за пропавшего гостя, траур по погибшим, сознание того, что по улицам небезопасно ходить, — все это потрясло город.

Во время похищения четырнадцать человек погибли. К вечеру скончалось еще трое раненых.

Каждый час радио и телетайп приносили в город известия о реакции на похищение изо всех стран мира. Из Бангкока новостей почти не поступало.

— Разумеется, это ничего не даст, — сказал мне Пангсапа. — Просто все должны видеть, какие принимаются меры, чтобы найти столь высокого гостя. Поэтому на его поиски и брошена целая армия. Все это очень хорошо, но ничего не даст.

К счастью, Пангсапа позвонил в посольство до того как я оттуда ушел; я был готов схватиться за любую соломинку и сразу отправился к нему домой. Мне нужна информация, чтобы хоть за что-то зацепиться, не важно, кто мне ее предоставит.

— Думаете, он все еще в городе? — спросил я.

— Конечно.

Он сидел на подушках в черном халате, на столике курились благовония — мне казалось, что я попал на прием к дельфийскому оракулу. Бездействие, когда нужно действовать, порождает ложные надежды. Вряд ли Пангсапа мог сообщить мне что-нибудь полезное.

— До ближайшей посадочной площадки час езды, — сказал я.

— Для них это все равно оказалось слишком далеко. Не успели они добраться до посадочной площадки на “скорой помощи” — объявили тревогу, а у них не было времени сменить машину. Они все еще в городе, и можно безуспешно разворачивать здесь все азиатские армии и ВВС. Армиям нужно пространство для маневра. Полиции может повезти больше, когда она будет искать Представителя в подвалах, разрушенных храмах, на причалах и в доках. Но во всем городе только два человека, способных найти того, кого вы так скромно и стыдливо называете “Представителем”. Это вы и я.

Что-то в нем сегодня изменилось: в глазах, в голосе, в манере сидеть. Какая-то перемена, неуловимая, но все же бросающаяся в глаза. Я начал присматриваться к нему повнимательнее.

Пангсапа сказал чуть нараспев:

— Вы знаете Куо и его людей лучше всех в Бангкоке; сами посудите: полиция следила за ними несколько дней, слежка поручалась разным людям. А вы работали один, изучили их. К тому же наблюдали за ними не просто так, а с конкретной целью, а это усиливает внимание.

Его желтые глаза-топазы избегали моего взгляда (я задал себе вопрос: много ли ему известно?).

— А у меня есть источники информации, до которых даже полиции очень трудно добраться, — эти источники бьют со “дна”.

С наигранным сожалением он добавил:

— Не понимаю, почему считают, что бывает только городское “дно”. У каждого человека есть свое “дно”, куда спрятано самое затаенное.

По глазам, голосу, даже по осанке ясно: что-то в нем изменилось. Но я все никак не мог определить, что.

— Как бы там ни было, мы с вами прекрасно можем сработаться, мистер Квиллер. У нас огромные возможности. Просто грешно ими не воспользоваться.

Внезапно он весь подался ко мне:

— Давайте установим надежную связь — это очень важно. Сейчас на меня, на нас, работают люди. Они допрашивают тех, кого полиция не сможет допросить, во всяком случае, правдивых ответов она не добьется.

Наши люди ищут в таких местах, о которых полиция и представления не имеет. Не знаю, когда смогу вам что-то сообщить. Может, завтра; а может, через пять минут после вашего ухода.

Он нервничает — вот что в нем изменилось: глаза бегают, с трудом подбирает слова, заученные в английском университете, уже не контролирует свое азиатское, шепелявое, певучее произношение. Поза “лотоса” стесняет его — ему хочется жестикулировать. Вот, значит, что: Пангсапа нервничает.

А я не могу понять, почему.

Он продолжил почти шепотом:

— Я задам нескромный вопрос: где вас найти, если вы мне срочно понадобитесь?

Существует осмотрительный риск, существует и осмотрительное доверие. Иногда это одно и то же. Пожалуй, стоит пойти на осмотрительный риск и довериться Пангсапа. Обычно такое наблюдается только в завершающей стадии задания: опасность постоянно возрастает, рискуешь все больше и больше. Ты засек противника, он знает об этом, начинает действовать, засекает тебя, потому что тоже яростно хочет выжить.

Но выживает только один.

— Найдете меня в отеле “Пакчонг”.

Возвращаться в халупу, где я провел последние дни, нельзя. Люди из разведки знают не меньше десятка мест, где можно меня найти до того, как я исчезну; среди них “Пакчонг” не лучше и не хуже других. Пожалуй, одну-две ночи провести в нормальной постели не помешает — хоть почувствую себя человеком.

— Вы же не будете там все время.

— Ломан знает, где меня найти.

— А если мистера Ломана не окажется по этому телефону? — Он имел в виду комнату № 6, но из осторожности не называл ее вслух.

— Что ж, пожалуй, мы все обговорили. — Я не собирался сообщать ему про дом в переулке Сой Суек.

— Вы разрешите мне связаться с вами через мистера Варафана?

Я не ответил и проявил осторожность — на моем лице ничего не отразилось. Пангсапа хотел меня удивить, а я не хотел, чтобы он заметил мое удивление.

Конспиративка — это не просто дом или квартира. Это краеугольный камень системы безопасности. Если безопасность операции не обеспечена, задание закончится провалом, а вас убьют. Есть местная резидентура, если повезло, но когда операция вступает в опасную стадию, можно и туда не успеть добраться. Конспиративка — твой дом, а иногда — единственное место, где можно укрыться. Для агента-оперативника — это храм, святыня, последнее убежище.

— Откуда вы о нем знаете, Пангсапа?

Раз уж он знал, бесполезно делать вид, что я не знаком с Варафаном.

Я никогда раньше не видел его разгневанным. Внешне он не изменился. Гнев для азиата — это не больше и не меньше, чем внезапная простуда.

— Вспомните, пожалуйста, что мистер Ломэн дал вам мою фамилию и фамилию Варафан. Вы что, не доверяете своему руководителю операции? — он не сводил с меня своих желтых глаз.

— Что ж, предположим, вы можете связаться со мной через Ломэна, через Варафана и найти меня в отеле “Пакчонг”.

Я тоже не показал своей ярости. Ничего Ломэн ему не говорил. Конспиративка есть конспиративка. Пангсапа организовал за нами слежку. Странно. Он просто осведомитель, откуда вдруг такая прыть? Осведомитель может быть кем угодно: продавцом газет и клерком, метрдотелем, торговцем тканями, биржевым маклером, дворником. Это бизнесмен, он продает и покупает то, что слышал. Но это приработок, а не основная работа. Осведомитель не организует слежку за своими работодателями.

Чепуха какая-то… Профессиональный убийца Куо занялся похищением людей. Контрабандист и торговец наркотиками Пангсапа прирабатывает, собирая информацию. И как суетится! Потому он и другой сегодня. Ни черный шелк, ни поза “лотоса”, ни певучий голос не скрывали того, что он нервничал.

Пангсапа осторожно прошепелявил:

— Я сообщил вам маршрут кортежа, информировал вас о человеке, который присоединился к людям Куо, могу еще многое узнать. Сами решайте, готовы ли вы воспользоваться нашими преимуществами.

— Я готов воспользоваться любой информацией, которую вы мне предоставите. Какова ваша цена? Вы не говорили о ней.

— А зачем? Ведь платите не вы.

Я вышел из дома Пангсапа, прошел полквартала, как вдруг у меня за спиной притормозила машина. Я резко обернулся — в этом ваш единственный шанс на спасение — и посмотрел на автомобиль, на окна, обращенные к тротуару.

По крыше машины скользил свет уличных фонарей — я смотрел, как она ко мне приближалась. Окна, обращенные к тротуару, открыты, но никакого оружия я не увидел. В машине только водитель.

Мисс Мэйн открыла дверь, и я сел рядом с ней, не сказав ни слова. Она легко, не торопясь, вела машину вдоль пустых улиц. Огни кинотеатров и большинства ресторанов были погашены; единственным освещенным зданием на Чароен Крунг Роуд был полицейский участок, во дворе которого при свете прожекторов экипажи патрульных машин проходили повторный инструктаж.

Нам приказали остановиться, один из полицейских заглянул в машину и кивнул, разрешая ехать дальше.

Выбор у полиции невелик: проверять у всех документы, обыскивать каждый дом, допрашивать тех, кто попадался им на глаза. Они, как и я, не знали, где искать Представителя. Можно допросить тех, кто был на месте происшествия, но это едва ли что-то даст: никто ничего не помнит, но понимая, что от него ждут толковых показаний, человек начинает нести Бог весть что, лишь бы его не сочли круглым идиотом. От таких показаний один вред — они только запутывают следствие.

Эксперты извлекут пулю из головы шофера, но в это ничего не прояснит: винтовку никогда не найти, Куо — профессионал. Детективы разыщут тех, кто умудрился сфотографировать катастрофу, и тоже ничего не добьются: когда подобное происшествие снимает любитель, снимок получается смазанным. Для фотокорреспондентов были отведены специальные отгороженные площадки, на Линк Роуд таких площадок не было.

Лично я находился на последнем этаже и ничего не увидел даже в бинокль.

Но полиция все равно надеется на успех: когда на поиски брошены такие крупные силы, количество иногда переходит в качество. В худшем случае будет создана видимость, что полиция и армия из кожи воя лезли, чтобы найти Представителя.

Мы выехали на Саут Саторн Роуд, Клонг — параллельно слева. На руках мисс Мэйн нет колец, длинные пальцы спокойно держат руль. Иногда в ветровом стекле отражается ее бледное, как у привидения, лицо.

Ничего не поделаешь — придется ее терпеть. в полезно называть ее Меченой, просить Ломэна, чтобы он не подпускал ее ко мне. Ломэн знал больше меня. Он сказал: “Вы заводите этот разговор во второй раз. Надо было мне заткнуться раз и навсегда.

Иммиграционное управление на Норт Саторн: едем к отелю “Пакчонг”, там я жил, пока не ушел на дно. Она и ее люди потом три дня не могли меня найти. Зачем она едет именно туда? Но к чему кривить душой: ведь я сам этого хочу.

Недалеко от парка “Лампини” полицейские вталкивали какого-то человека в фургон. Он увернулся и уже собрался бежать, но полицейский резко ударил его ребром ладони, и тот упал. Его подняли, зашвырнули в фургон. С него соскочил ботинок, который бросили вслед за хозяином. Хватали всех подряд. С тех пор как начались облавы, камеры были забиты задержанными.

На Витайю Роуд мы свернули на север. Далеко слева в землю упирался столб света: один из участвующих в поисках вертолетов.

Ночь теплая — на Винии платье без рукавов. Наверно, она проследила меня от посольства, когда я отправился к Пангсапа, и ждала на улице, пока выйду из его дома. Я пробыл там около часа, а она все это время сидела в машине и спокойно продумывала предстоящий разговор — ей никто не мешал.

Она чуть повернула голову и, не глядя на меня, сказала:

— Вы помните человека по фамилии Ли? Норидж, Англия, июль прошлого года?

И тут я понял, почему Куо похитил Представителя.

18. Обмен

Максимальный срок тюремного заключения, который может получить иностранец в Великобритании за шпионаж, составляет четырнадцать лет. Именно столько получил человек, называвший себя Питером Ли.

Главный судья огласил приговор в центральном уголовном суде в июле 1965 года.

Настоящее имя заключенного было Хуа Сюли, а вся история получила название “нориджское дело”. Группа известных физиков, которую возглавляли сэр Артур Хеэр и профессор Джеймс К. У. Фейдимэн, два года работала в Нориджском научно-исследовательском институте физики. Министерство финансов выделило им средства, а США предоставили в их распоряжение определенное техническое оборудование. В работе группы принимали участие трое американских ученых. Цель исследований — усовершенствование лазера.

Луч лазера, пущенный с расстояния нескольких сантиметров, успешно использовался при операциях на глазах. Тот же луч, направленный к Венере, — двадцать три миллиона миль от Земли, — отразился от поверхности планеты и был “пойман” оптическими приемниками. Возможности использования лазера весьма широки, но их разработка строго засекречена.

Данные, полученные группой Хеэра — Фейдимэна за эти два года, засекречивались самым строгим образом. Английская контрразведка “МИ—5” и ЦРУ создали специальную группу по охране проекта. В январе 1955 года один наш агент, временно откомандированный в распоряжение технической службы посольства Великобритании в Тегеране, перехватил сообщение, которое не относилось к его заданию. Однако он передал об этом в Центр, и меры были приняты незамедлительно: из следующий же день машина с людьми из специального отдела Скотланд-Ярда подъехала к дому № 67 на Бикон Стрит, в Норидже. Они арестовали Питера Ли, студента-физика, имевшего друзей в Нориджском научно-исследовательском институте. Ему предъявили обвинение в том, что в его руках находились материалы, представлявшие государственную тайну.

Немедленно были проведены расследование и проверка ученых группы Хеэра — Фейдимэна. Обнаружилась серьезная утечка информации. В квартире Ли на Бикон Стрит провели тщательный обыск и нашли микрофотографии результатов исследования и чертежи мощного лазерного устройства: любое правительство, готовящееся к войне, пойдет на все, чтобы получить подобные данные и чертежи.

Было выяснено, что “Питер” Ли, чья семья жила в Сингапуре, недавно попросил сократить срок своего обучения в Норидже в связи с болезнью отца. Ли собирался покинуть Англию через три дня после начала расследования. Когда за “Питером” пришли, он уже расплатился с домовладельцем и собрал чемодан.

На июльском процессе лорд главный судья особо поздравил агентов, разоблачивших и арестовавших шпиона. Общественное мнение, сначала встревоженное новостями об утечке секретной информации, успокоилось, узнав, что в последний момент ее удалось остановить. Микрофотографии уничтожены, Ли приговорен к максимальному сроку тюремного заключения. Шпион обезврежен, “Нориджское дело” закрыто.

Мелькали уличные фонари. В их свете отражение ее лица то темнело, то становилось светлее. Мы проезжали квартал за кварталом. Я спросил:

— Где вы меня высадите?

— Нигде. — Я понял, что она хотела сказать.

— Мне нужно забрать кой-какие вещи со склада. Она знала, где находится склад: тогда вечером она выследила Ломэна и приоткрыла дверь, чтобы подслушать наш с ним разговор. Я знал, что она подслушивает, и назвал ее Меченой.

Я думал о Ли и раньше. Общественное мнение успокоилось, и лишь несколько человек продолжали нервничать. Я был одним из них. Мы знали, что Хуа Сюли обладал очень ценным для агента-оперативника качеством: великолепной фотографической памятью.

Это не имело никакого значения, пока он находился в тюрьме.

Сейчас же это приобрело огромный смысл.

— Прямой обмен, — сказал я.

— Вот именно.

— Но они не могут так поступить. Это не делается на правительственном уровне. — Я вдруг почувствовал раздражение. — Ни одно правительство не признается в том, что оно санкционировало похищение человека ранга Представителя.

Она молчала. Я продолжал:

— Они не могут нарушать правила. Шпиона обменивают на шпиона. Они не…

И тут меня как будто озарило.

Ты зажигаешь фонари и обходишь темные места… твои слишком тускло светят… А сейчас она зажгла прожекторы, и я на минуту ослеп.

Ее отражение повернулось ко мне: она следила за моей реакцией. Потом сказала:

— Все правильно, Квилл. Это будет прямой обмен. Но если им не удастся доставить Представителя к границе, они похитят вас.

Я вспомнил слова Ломэна: “Наша операция продолжается. Она не закончится, пока мы не узнаем, по чему похитили Представителя и почему не убили вас”.

— Так вот почему они не пытались убить меня, — сказал я.

— Конечно, Вы — резервный вариант, замена, если им не удастся доставить его к границе.

Мы повернули обратно и поехали через парк “Лампини” к складу воздушных змеев. Я попросил ее остановиться под деревьями. Справа била мутная, серая струя фонтана. Подсветка выключена. Обычно она горит, но сегодня городу не до красоты. Виниа села поудобнее. Я знал, что теперь, сообщив мне главное, она расскажет остальное.

— Когда разведка подключилась к этому делу?

— Несколько недель назад. — Голос ее звучал ровно. Глаза были спокойными, как в тот раз, когда и встретил ее в кабинете атташе по вопросам культуры.

— Мы получили сообщение от одного из наших агентов в Гонконге, что будет предпринята попытка освободить Ли из Дарэмской тюрьмы. В Лондоне никто не мог этого подтвердить — нам сказали, что это деза. Мы продолжили проверку и выяснили, что информация надежная: Ли должны обменять. Но у Пекина не было достойного кандидата. Мы знали, они постараются найти кого-нибудь, чтобы обменять на Ли. Потом нам стало известно, что Управление посылает сюда своего человека — выяснить, будет ли совершено покушение. Мы предположили, что пришлют вас — вы работали здесь два года назад, знаете Бангкок как свои пять пальцев. Мы послали сюда наших людей. Вы обеспечивали безопасность Представителя, мы охраняли вас.

Я отвернулся от ее отражения в ветровом стекле: мне нужно было все спокойно обдуман”. Потом спросил:

— Значит, вы не предполагали, что они похитят Представителя?

— А вы?

Мне стало интересно. Разведка — наш конкурент, но работает она эффективно.

— Кто прислал письмо с угрозой?

Неужели она знает ответ и на этот вопрос? Соперничество — коварная болезнь. Наши разведка и контрразведка — “МИ—6” и “МИ—5”, американские ФБР и ЦРУ постоянно подставляют друг другу ножки, стараясь делать одно и то же одинаковыми методами. В конце концов сам начинаешь делать то же самое. Это уже плохо.

— Письмо с угрозой прислал один таиландец, случайно узнавший, что Куо собирался в Бангкок. Он избрал самый безопасный способ предупредить Лондон — прислал анонимное письмо. И правильно сделал, что не подписался, Куо — человек опасный.

Свет фар залил газоны и клумбы: к фонтану тихо подъехал полицейский фургон, потом еще один. Фары погасли. Я спросил:

— Почему вы меня проверяли, когда я пришел в первый раз в посольство?

Она посмотрела на полицейские фургоны.

— Я не знала, как вы выглядите. Никогда не видела вас раньше. Как только вас опознали, наша организация начала выполнять задание. Мы постоянно следили за вами, пока вы… не ушли от нас.

Из каждого фургона вышли по пять полицейских и окружили фонтан. Под высоко бившей струёй воды среди цветов находилось строение с небольшой железной дверью. Там был установлен насос. У меня случайно вырвалось:

— Вы упустили меня сегодня утром, когда кортеж начал поездку по городу. Вы не знали, где я. Ее голос опять слегка задрожал:

— Мы знали, что вы прячетесь где-то в районе Линк Роуд.

Мне показалось, что она больше ничего не скажет. Полицейские подошли к железной двери. Она сказала:

— Они нашли убитого… в храме Фра Чула Чеди. Вы знаете об этом?

Наверно, труп нашли священники, которым захотелось узнать, что я делал в храме. Я посмотрел на нее и спросил:

— Что вам было известно о моем плане?

— Мы знали, что вы должны были… прибегнуть к крайним мерам, чтобы обеспечить безопасность Представителя.

Я снова взглянул на фонтан. Она хотела, чтобы я продолжал говорить, но мне нечего было сказать про убитого. Полицейские открыли железную дверь, обыскали строение, пошли обратно к фургонам. Такие сцены можно наблюдать во всем городе; но они все равно не найдут Представителя.

Развалины, причалы, подобные строения — здесь Куо прятаться не будет.

— Давно работаете в разведке? — спросил я.

— Три года на оперативной работе.

— И все время в “МИ—6”?

— Да. Кроме операции в Карачи.

Я посмотрел на нее — она наблюдала за полицейскими и ни разу не повернулась в мою сторону.

Управление не участвовало в той операции — вооруженной акции с выброской парашютистов, обменом информацией. Она проводилась совместно с пакистанскими спецслужбами. У нас тогда было мало свободных людей. Свое дело разведка сделала, хотя за успех пришлось платить кровью. Возможно, после этого ей и пришлось сделать пластическую операцию. Тогда при выполнении задания погибли трое англичан: Чэндлер, Дэйвис, Браун. Двое из них были агентами разведки. Что такое смерть, она знала. Почему же ее так интересует убитый в храме?

Двое полицейских шли к нашей машине. Каждый держал правую руку на кобуре.

— Кто был тогда руководителем операции?

— В Карачи? — Она снова не посмотрела на меня, только пожала плечами, и я все понял. — Не помню.

Полицейские приказали мне выйти из машины, проверили наши документы, задали вопросы о работниках английского посольства и, вежливо отдав честь, направились к фургонам. Я снова сел в машину.

Мы свернули направо на Рама IV и направились к Линк Роуд. Я снова подумал о Ли. На процессе преподаватели назвали его “блестящим и наблюдательным студентом”. Практически точно выяснили, что учеба была прикрытием. Очевидно, он разбирался в информации и чертежах, которые были на микрофотографиях. Учитывая к тому же, что он обладал исключительной памятью, можно предположить, что вся ценная информация о разработке лазера у него в голове. Существовала и еще одна возможность: он где-то спрятал другие отпечатки микрофотографий на тот случай, если не сможет передать остальные или если они исчезнут при переправке в Китай.

Хуа Сюли, очевидно, послал в Пекин донесение до ареста. Он сообщил в свой Центр, что располагает ценной информацией. Центр знал, что это за информация. Наверно, именно тогда была создана специальная группа, которой поручили любой ценой доставить Ли в Китай.

Над темным зданием склада мерцали звезды.

— Где лучше войти? — спросила Виниа.

— Со стороны проулка.

Я взял с собой только сумку с самым необходимым. За остальное можно не беспокоиться — спрятано так, что никто не найдет.

Пока мы доехали до “Пакчонга”, нас дважды останавливали полицейские патрули, и я понял, что при выезде из города контроль еще жестче. Бангкок превратился в западню.

Я специально не освобождал номер; найти жилье было нелегко. В связи с приездом Представителя город был переполнен. Я сказал, чтобы сумку принесли в номер, и пока носильщик ехал в лифте, мы поднялись наверх.

Нам нечего было сказать друг другу, любые слова лишние. Она разделась при свете ночника. На внутренней стороне бедра я увидел кобуру с плоским пистолетом 22-го калибра.

19. Человек Куо

Виниа заплакала, я почувствовал на своей руке ее горячие слезы. Бессознательно она произнесла имя “Ричард”.

Чэндлер, Дэйвис, Браун. Она вспомнила кого-то из них.

Господи, упокой их души.

Придя в номер, мы не стали гасить свет, я выключил его только под утро, когда проснулся.

Светящиеся стрелки показывали 3.21. Животное легко получает удовлетворение, с человеком дело обстоит сложнее. Голова у меня была ясной, и я начал размышлять.

Вопрос: знал ли человек в храме, что его послали на смерть? Вряд ли. На верную смерть посылают только на войне, даже на Востоке. Его, наверно, завербовали, как запасного стрелка, пообещав хорошо заплатить, приказали занять позицию, которую выбрал Куо, и стрелять по королевскому лимузину, когда автомобиль проедет поворот. Если бы машина проехала поворот, значит, Куо промахнулся, или что-то случилось с винтовкой, или он по какой-то причине не стреляет, предоставляя это право запасному стрелку.

Я сфотографировал Куо, но за час до покушения он ушел на свою позицию и подставил под пулю своего “заместителя”. Разумеется, они подобрали человека, похожего на Куо. Затемненные очки были последним штрихом. Дымка и расстояние сыграли им на руку.

Вопрос: откуда Куо знал о моем плане? Ломэн сказал, чтобы я на этот счет не беспокоился. Тем не менее я беспокоился.

Вопрос: почему для обмена понадобился такой известный человек, как Представитель? Ответ: потому что система обмена стала слишком простой. Если обмен захваченными агентами станет повседневным явлением, то сложится опасная ситуация: разведчики будут идти на крайний риск, чтобы заполучить нужную информацию — даже если в Англии их посадят на четырнадцать лет, их отпустят, как только будет найден кандидат для обмена, Чем больше риск, тем больше шансы заполучить нужную информацию.

Про Хуа Сюли было известно, что он имел доступ к максимально важной для Китая информации, и поэтому Пекин пошел на крайние меры. Им нужен был человек, ради которого Великобритания готова расстаться с такой ценной информацией, как открытие группы Хеэра — Фейдимэна.

Вопрос: как может правительство признать, что оно санкционировало похищение известного деятеля, которое повлекло гибель невинных людей? Это преднамеренный акт насилия.

Вряд ли какое-нибудь правительство пойдет на это. Но Ломэн и Виниа знали больше меня. Я вспомнил, что они говорили мне.

Ломэн: “Кто может выложить такую сумму? Только правительство”.

Виниа: “Я подумала, что вы можете сесть в самолет… Вам нельзя лететь в Китай”.

И снова Виниа: “Если им де удастся доставить его к границе, они похитят вас”. Она говорила о границе с Китаем.

Вопросов у меня больше не было. Все ясно — операция продолжается, я должен найти Куо и освободить Представителя до того, как произойдет обмен.

В комнату через противомоскитные сетки, закрывавшие окна, врывался уличный шум. Я слышал, как полицейский патруль остановил машину, проверил документы у пассажиров и разрешил им ехать дальше.

Самый главный вопрос: где сейчас Куо? Где-то в этом городе, в этой западне. Он думает, как выбраться отсюда со своим пленником. Куо похитил Представителя средь бела дня, ему не смогли помешать ни полиция, ни телохранители. Застава или контрольно-пропускной пункт его не остановят.

— Уже утро?

Ее разбудил звук отъезжающей машины, а может быть, она проснулась раньше. Я не заметил.

— Сейчас часа четыре, — сказал я.

Она встала с постели, посмотрела на меня сверху вниз, и в слабом свете, проникавшем в окна, я увидел, что она улыбается.

— Я почувствовала, что наступило утро.. После стольких лет наступило утро.

Я включил лампу, пока она была в ванной. Виниа вошла в комнату и увидела свой пистолет у меня в руке.

— Это не игрушка, — тихо сказала она. Я никогда не видел такого плоского пистолета и с любопытством разглядывал его. Это был миниатюрный “астра каб”. Вес — около трехсот граммов, длина ствола — семь с половиной сантиметров. Специальная кобура увеличивала толщину пистолета всего на несколько миллиметров.

— Конечно, не игрушка, — ответил я и протянул ей оружие.

Она закрепила его на бедре, посмотрела на меня сквозь упавшие на лицо шелковистые волосы. Ее голос стал холодным, и я понял, что сейчас Виниа скажет мне то, что еще несколько часов назад было ее тайной.

— Я хочу извиниться, Квилл.

Я молчал.

Красивый пистолет на ее бедре казался мне уродливой опухолью.

— Я помню, как произнесла его имя. В такие моменты мы часто что-то… говорим. Так получилось… Мне было так… хорошо с тобой. Я забыла, где была, кто ты. Она начала одеваться. Я сказал:

— Я ничего не слышал.

Виниа поблагодарила меня взглядом.

— Его звали Ричард. Я была с ним на задании, когда ему всадили по пуле в каждый глаз. — Она говорила очень быстро и очень тихо. — Я не знаю, на кого “они” работали, но они могли убить его и по-другому, а не стрелять в глаза. Конечно, не имеет значения, как он погиб. Людей помнишь живыми, а не в момент смерти. Но зачем они так жестоко убили его у меня на глазах?

Она надела платье, подняла руки, чтобы собрать волосы на затылке, и закрыла глаза, пытаясь забыть сцену, которую заставила себя вспомнить. Потом она разгладила платье на бедрах и тихо сказала:

— Посмотри, ничего не видно.

Она повернулась к зеркалу, достала расческу. Платье действительно сидело прекрасно, никогда не скажешь, что под ним на бедре висит кобура с пистолетом.

— Когда-нибудь мне представится возможность рассчитаться с ними, — сказала Виниа. — Мне не надо знать, кто они такие. Просто “они”. Люди, которые его убили.

Я молчал. Ей был нужен слушатель.

— Ты не был дублером, Квилл.

Когда я вышел из ванной, она все еще стояла перед зеркалом. Я оделся, и мы поцеловались, взявшись за руки. По-моему, в последний раз. Я проводил ее до машины.



Рано утром зазвонил телефон.

— Слушайте меня внимательно, мистер Квиллер, сказал Пангсапа.

Его голос был абсолютно спокоен. Я ответил:

— Если это важно, давайте встретимся. Так будет безопаснее.

Куо где-то прятался, разговор подслушать не мог, но надо действовать согласно инструкциям. Инструкция — вещь надежная.

— Это важно, — объяснил Пангсапа, — но у нас нет времени встречаться. Выслушайте меня, пожалуйста. Некоторые мои люди работали на нас все время, один из них только что позвонил мне. Вы можете узнать человека, которого я посылал с вами в спортзал?

Я вспомнил маленького индуса.

— Да.

— Он ждет вас на ступеньках, перед входом в универмаг на Фет Бури Роуд. Быстрее отправляйтесь туда. Если он не придет, сразу звоните.

— А если придет?

— Он все сам расскажет.

Пангсапа повесил трубку. Я решил обдумать сложившееся положение. Но это можно сделать и по дороге. Пангсапа все сказал, ситуация мне ясна: индус за кем-то неотступно следит. Не может же он прекратить слежку и встретиться со мной. При первой возможности он позвонит Пангсапа и сообщит свое местонахождение. Потом позвоню я, и Пангсапа скажет мне, где найти индуса.

До места встречи было десять минут ходьбы, и я пошел пешком. Полицейские патрули останавливали все машины, включая такси, а спокойствие в голосе Пангсапа подсказывало мне: “Поторопись!”

Я первым заметил полицейский патруль, потерял две минуты, пока обходил его, — на проверку документов ушло бы пять минут, — еще две минуты я потерял у отеля “Эраван”, там тоже проверяли документы. Но я был почти на месте.

Человек, следивший за мной, работал хорошо, чтобы избавиться от него, потребовалась еще минута. Я ушел переулком у телефонной станции от косолапого агента, которого заметил напротив отеля “Пакчонг”, когда провожал Винию. Хотя она была со мной, он “работал в свою смену” — разведка не рисковала. Молодцы, ребята, но сейчас вы мне не нужны — голос Пангсапа звучал по-деловому — возможно, сегодня же придется перейти к активным действиям.

Я избавился от “хвоста”, проверил, не появился ли он снова. В голове у меня гудело, будто там работал генератор. Ожидание, судя по всему, кончилось. Оно оказалось настолько тревожным, что я боялся себе в этом признаться. “Операция продолжается”, — сказал Ломэн, я снова прислушивался к гулу летающих над рекой вертолетов, смотрел, как полицейские обыскивали строения у фонтанов, останавливали машины. А в подсознании возникали гнусные мысли: тебя купили на подсадную утку, на твоих глазах похитили Представителя, ты не знаешь, где он, — а ведь его могут убить. Раньше ты был хорошим агентом, неужели пора на пенсию?

Из-за угла выехала патрульная машина, я спрятался в тень, подождал, пока она проедет. Небо на востоке просветлело, но у здания универмага горели фонари.

Я ждал индуса на ступеньках.

По улице проезжают только полицейские машины. Велорикши сегодня запаздывают. Ритм жизни нарушился, город с опаской вступал в новый день.

Невысоко в небе стучал мотор вертолета.

Про себя я отсчитал время — прошло уже две минуты. Жду еще минуту и звоню Пангсапа.

Вдруг я заметил движение в небольшом скверике через дорогу. На жарких улицах Бангкока эти скверики напоминают оазисы. Человек стоял лицом ко мне, его голова и плечи были видны среди олеандровых листьев. Он жестами звал меня к себе.

Прежде чем перейти улицу и войти в сквер, я внимательно огляделся. Все спокойно. Лучи солнца касались распускающихся цветов и золотили купол храма, видневшийся над магнолиями. На листьях, которые находились в тени, лежала темная роса. Индус стоял один в сквере и ждал меня. Он выпалил:

— Не мог отойти — боялся упустить его.

Индус смотрел в просвет среди листьев. Я взглянул туда же и увидел на углу человека. Нас разделяло метров пятнадцать, просвет был не больше ладони, но я сразу его узнал.

Одного из людей Куо.

20. Саван

Начинался новый день. Казалось, что рассвело только в сквере. На улицах царила ночная тишина.

Лучи солнца касались лепестков, цветы распускались. Орхидеи свисали над прудом, в котором цветы лотоса раскрывали свои белоснежные чашечки. В ароматном воздухе чувствовался сильный запах камелий; все, что я видел и слышал, имело цвет и ясные очертания: жужжала пчела, падал лист, капля росы сверкала в тени.

Он сделал шаг, и я повторил это движение, чтобы не потерять его из вида. Полчаса назад я отпустил индуса, и он, довольный, ушел. Он так боялся Куо, что приводил меня в отчаяние. С его уходом я успокоился.

Китаец сделал шаг — я продолжал следить за ним. Он кого-то ждал, эти люди опаздывали, и он нервничал, потому что вокруг было полно полицейских. Мне оставалось только молить Бога, чтобы какой-нибудь патруль не привязался к нему и не забрал с собой, — тогда я упущу Куо и шанс найти Представителя.

Так начинался этот день. У меня в руках была такая тонкая нить, что ее мог порвать падающий лист.

Если его сейчас заберут в полицию, на допросе он будет молчать. Этот человек появился в городе открыто с какой-то целью. Он не прятался в развалинах или на причалах — местах, которые наверняка будут проверены.

Моя версия: Куо посылал их одного за другим, чтобы подготовить маршрут, по которому он и его пленник смогут выбраться из города. Если полиция их не тронет, они свяжутся со своими людьми, тщательно разработают маршрут и обеспечат безопасность Куо. Если полиция их арестует, то они будут молчать. Человек, который принял яд, ничего не скажет под любой пыткой.

Надежд на успех мало. Я не могу выпустить его из поля зрения, я должен следить за ним, выяснить, с кем он идет на связь, и все это в городе, где полно полицейских, которые в любую минуту могли кого-то из них арестовать, — тогда Представителя уже не найти.

Пангсапа знал об этом. Думая о своей выгоде, он изо всех сил старался найти Представителя, не привлекая внимания полиции.

Жара усиливалась. Влага испарялась под лучами солнца с травы и с листьев — над деревьями появилась дымка. С центральных магистралей доносился негромкий шорох шин.

Он отвернулся, я проследил за его взглядом и увидел подъезжавшую машину.

Значит, встреча назначена здесь. Я уже все рассчитал: он пришел пешком, но это не означало, что человек, с которым он должен встретиться, тоже придет пешком. Я мог попросить индуса пригнать мне машину или найти такси. Но это рискованно: нервы китайца напряжены до предела, и неожиданное появление машины напугало бы его. Он мог не пойти на связь и скрыться.

Появление этой машины его не испугало: он знал о ней, ждал ее и уже направлялся к краю тротуара. Машина начала притормаживать. Я подождал, пока она остановилась, подошел ко входу в сквер и приготовился действовать.

Это был массивный черный “линкольн”. В машине сидел только водитель, который обратился к китайцу, они поговорили, китаец открыл заднюю дверь, влез в “линкольн”. У меня оставался только один выход.

Если я сейчас упущу их, тонкая ниточка порвется, и я могу никогда больше не увидеть ни этого китайца, ни Куо, ни Представителя. Надо ехать за ними, но машины у меня нет. Массивный “линкольн” поехал, набирая скорость, мимо входа в сквер. Я рассчитал все правильно, рывком открыл дверцу, прыгнул внутрь и захлопнул ее за собой. Водитель повернулся и что-то сказал, замедляя ход. Китаец приказал:

— Не останавливайся.

Китаец похож на Куо в молодости: широкоплечий, узкий в бедрах, со спокойными глазами спортсмена, посвятившего свою жизнь установлению новых рекордов. Он — хозяин положения: встреча прошла успешно, выматывающее нервы ожидание кончилось. Его голос был таким же спокойным, как и глаза.

— Ведите себя тихо, пожалуйста.

Я посмотрел на опущенный между нами подлокотник. Дуло пружинного пистолета находилось в нескольких сантиметрах от моего живота.

Главное преимущество пружинного пистолета в том, что он действует бесшумно, бесшумнее, чем огнестрельное оружие с любым глушителем. Но пружинный пистолет бесполезен на расстоянии даже двух метров, если жертва одета. И в метре пальто или пиджак являются надежной защитой. Из подобного оружия можно убить меньше чем с шестидесяти сантиметров легко одетого человека, если металлическая стрелка попадет в жизненно важный орган, не задев кость.

Неудивительно, что такой пистолет оказался в арсенале людей профессионального убийцы Куо. Город патрулировался крупными силами полиции, от внимания которых ничего не должно ускользнуть. Раздайся в этой обстановке выстрел, все силы безопасности поднимут по тревоге. У него с собой должен быть еще пистолет, стреляющий пулями: им он мог воспользоваться в критических обстоятельствах и для поражения дальних целей. В машине пружинный пистолет — идеальное оружие.

Китаец обратился к водителю:

— Поезжай вокруг парка.

“Линкольн” свернул к Рама IV. Мы удалялись от их убежища. Естественно. Им будет трудно присматривать еще за одним пленником, когда надо срочно вывезти из города Представителя. Остается надеяться, что я с ними справлюсь, выбью из них адрес убежища и передам их полиции. Сейчас все решится.

Он спросил у меня на хорошем английском:

— Где женщина?

Переднее сиденье закреплено намертво, и сдвинуть его невозможно. Мягкая кожаная спинка заднего сиденья сожмется сантиметров на двенадцать, если я резко откинусь назад.

— Она сейчас на конспиративке.

Все понятно: для них мы работники одной службы. Они видели нас на улицах, когда она следила за мной. Возможно, нас видели, когда мы входили или выходили из здания нашего посольства.

Он решил и с ней разделаться.

Двенадцати сантиметров вполне хватит. Когда он выстрелит, ствол пружинного пистолета будет направлен мимо меня.

— Где ваша конспиративка? — спросил он.

Мы поехали налево по Рама IV к парку “Лампини”. Склад ближе, чем ювелирная мастерская, и места в нем дольше: мне там будет свободнее, и я смогу поговорить с китайцем по-другому.

— В переулке Сой Наронг, — ответил я, сильно ударил ногами в переднее сиденье, вжался в мягкую спинку на двенадцать сантиметров и резко стукнул его ребром ладони по запястью руки, державшей пистолет.

У тренированного спортсмена реакция, как у кошки, и мышцы мгновенно выполняют команду двигательных нервов.

Звук выстрела был еле слышен. Ствол пистолета чуть отклонился в сторону, и стрелка распорола мне руку.

— Пожалуйста, ведите себя спокойно, — сказал он.

Ребро моей ладони начало кровоточить. Он сказал водителю:

— Давай на Сой Наронг. Только не гони.

Полицейская патрульная машина поравнялась с “линкольном”. Нас долго и пристально рассматривали. Дуло пистолета врезалось мне в бок, как бы напоминая, что надо сидеть спокойно. Я сидел спокойно и смотрел, как полицейская машина втиснулась между нами и идущим впереди автомобилем, сильно газанула и исчезла из виду.

— Какой номер дома в переулке?

— Это склад.

Он снова заговорил с водителем.

Глядя на китайца, я медленно вытянул руку вперед, чтобы кровь капала на ковер, а не мне на брюки. Он улыбнулся и кивнул.

Когда мы подъехали к складу, он спросил:

— Скажите, пожалуйста, через какую дверь вы входите?

— Через дверь в проулке.

Он сказал шоферу, чтобы тот подал машину назад, как можно ближе к двери. Машина въехала в тупик, и он хотел, чтобы она могла быстро уехать. Меня беспокоило, что китаец не нервничал. Он совершенно не волновался. Когда я нахожусь лицом к лицу с врагом, то хочется, чтобы он нервничал и испытывал страх или хотя бы ненависть. Чем сильнее эмоции, тем менее трезво человек мыслит.

Он был совершенно спокоен. Его “пожалуйста” доказывало, что он полностью уверен в себе. Именно таких набирал Куо: мозг и мышцы хищного зверя, сердце робота.

Машина остановилась — у меня было секунды три-четыре, чтобы оценить свои шансы. Они невелики. Если бы мне противостоял обычный бандит или даже двое, то с ними я бы справился: места мало, не повернешься, машина загораживает проход, а ведь еще надо открыть и закрыть двери автомобиля и склада. В таких условиях, если у противника замедленная реакция, преимущество на твоей стороне. Но с реакцией у китайца все в порядке. Я решил завести его в помещение склада — там больше места. Пока я ничего не мог предпринять.

В узком тупике громко работал восьмицилиндровый двигатель “линкольна”.

Китаец обратился к водителю на своем языке:

— Когда я зайду на склад, поезжай к нашим. Скажи, что я буду через час.

Потом мне, по-английски:

— Дверь заперта?

— Да, — ответил я.

— У вас есть ключи?

— Да.

— Откройте дверь и входите. И ведите себя спокойно, пожалуйста.

Большие змеи-мужчины “чула” и змеи-женщины “пакпао” смотрели, как мы вошли. Они висели неподвижно: на улице ни ветерка, и, когда дверь открылась, сквозняка не было.

Я услышал, как он закрыл дверь. Шум работающего мотора усилился и стих где-то вдали. Лишь приглушенный звук шагов подсказал мне, что китаец отошел назад на несколько шагов. Я понял зачем.

— Повернитесь ко мне лицом, пожалуйста.

На расстоянии пяти шагов пружинный пистолет бесполезен. Он держал в руке автоматический пистолет 38-го калибра с глушителем.

Глушитель — неточный термин. Ни один выстрел нельзя заглушить полностью. Мощный глушитель поглотит большую часть шума, но уменьшит убойную силу оружия: выстрел может не убить, а ранить. А раненый может бегать и даже драться. Он может наброситься до того, как успеешь выстрелить во второй раз. Когда из пистолета с глушителем стреляют в жилом доме или на улице, звук выстрела все равно слышен. Здесь подобного не случится: глушитель и сотня воздушных змеев — никто ничего не услышит. Он это понял и решил сменить оружие — сработал инстинкт профессионала.

— Где женщина?

Солнечный свет падал через слуховые окна. Мы наступали на собственные тени. На расстоянии пяти шагов я ничего не мог сделать. Если прыгну на него, он меня просто расстреляет. Оставалось одно: убедить его отвезти меня в их убежище, чтоб меня допрашивал сам Куо.

— Ее здесь нет, — сказал я. Мне нужно время. Время придумать довод, чтобы он мне поверил.

— Вы сказали, что она здесь.

Он просто, не удивляясь, констатировал факт. Китаец быстро огляделся — я не получил и половины нужного для нападения времени — и снова повернулся ко мне.

— Мне приказано убить вас на месте. Как и эту женщину. Ее здесь нет. Я не могу ее ждать.

У меня по спине побежали мурашки. Передо мной стоял не человек, а робот-убийца в костюме, вызванный к жизни специалистом Куо.

— У полиции есть план, — сказал я. Может, это его остановит?

— У полиции?

Трудно мне придется: он запрограммирован убивать. Если на робота кричать, его программа не изменится.

Я чувствовал, как кровь собиралась у меня на кончиках пальцев и запекалась, как воск на свече. Рана медленно затягивалась; организм приступил к самолечению. Рана заживет без всяких лекарств недели через две. Но зачем думать об этом? Ведь жить осталось от силы две минуты.

— У них есть план. Вам не выбраться из города ни с пленником, ни без него. Я знаю этот план в деталях. Я помогал полиции его разрабатывать.

Он меня не слушал, а продолжал оглядывать склад. Я сказал:

— Когда задействуют этот план и поймают Куо, он поймет, что я мог ему все рассказать вовремя, что, убив меня, вы совершили ошибку, и он попал в ловушку. Представляете, что он с вами сделает?

— Встаньте туда, пожалуйста.

Стволом пистолета он показал на ближайший длинный ящик слева. Такой здоровый парень мог бы легко поднять мой труп и положить его в ящик, но зачем возиться? Кому нравится таскать мусор?

— Встаньте, пожалуйста, перед ящиком с этой стороны. — Стволом пистолета он показал куда.

— Я дорожу и своей, и чужой жизнью. Отвезите меня к Куо, и я гарантирую вам обоим жизнь.

— Побыстрее, пожалуйста, — сказал он.

Я вспотел, меня охватил гнев. Раньше все всегда получалось: находил выход и выпутывался еще не из таких положений. Я был весь в шрамах, но живой, а это самое главное.

Что же делать, в последний раз подумал я: если не подойду к ящику, он выстрелит. Подойду, все равно выстрелит. Если буду продолжать уговаривать его, получу пулю. Брошусь на него, он всадит в меня пулю и успеет всадить еще две, пока я буду падать. Господи, как не хочется умирать.

Я повернулся, посмотрел на свой гроб.

— Поближе, пожалуйста, — пригласил он. Голос китайца стал резче: в нем звучал не приказ, а нетерпение разделаться со мной. Совсем плохо дело.

Если вообще думаешь, что когда-нибудь погибнешь, то надеешься, что будешь сопротивляться, что будет хотя бы крохотный шанс спастись, что твои паршивые боги не позволят увести тебя в темноту, как животное на убой.

Я подошел к ящику не потому, что подчинился насилию, — просто хотел прожить еще несколько секунд. Вдруг что-нибудь произойдет, и у меня появится крохотный шанс спастись.

Я встал перед ящиком, взглянул на китайца. Гнев прошел, мысли стали ясными, даже интересно, что он сделает с моим трупом: сказал водителю, что будет через час. Значит, спрячет мой труп здесь, чтобы его не нашли и не подняли тревогу. Может быть, возьмет какой-нибудь воздушный змей, накроет им ящик и уйдет.

Странный будет у меня саван. Китаец приготовился стрелять, прижал пистолет к себе, чтобы уменьшить отдачу, и сказал:

— Если хотите, можете закрыть глаза.

— Благодарю за любезность. Я их не закрою.

— Как хотите.

Звук выстрела оказался не очень громким — пистолет с глушителем — но легкие воздушные змеи закачались.

21. Посредники

В комнате № 6 кроме Ломэна было еще трое. Как только я вошел, он попросил их выйти. Но тут зазвонил телефон, он взял трубку и долго слушал, безразлично поглядывая на меня.

Потом он повесил трубку и ядовито сказал:

— Я вас разыскивал.

— У вас есть какие-нибудь новости?

— Да. Что случилось?

Он посмотрел на мою руку.

— Ничего интересного. Так что, сделка становится официальной?

Лицо Ломэна стало непроницаемым, и я его сразу возненавидел. Ломэн не любит тех, кто знает больше него. Я сел боком на край стола и подождал, пока он не выдержал и спросил:

— Откуда вы знаете про обмен?

Нельзя говорить ни “захват”, ни “сделка”. Надо говорить “похищение” и “обмен”. Как будто от этого меняется суть.

— Мне сообщили люди из разведки.

— А они откуда узнали?

— Они знали об этом все время.

Он подарил мне сверкающий взгляд. Сегодня он был похож на воздушный шар, который вот-вот лопнет.

— Они не могли об этом знать. Если бы знали, приняли контрмеры.

— Они догадывались, что готовится нечто подобное, но не думали, что кандидатом будет Представитель. Предполагали, что этим кандидатом буду я. Его маленькие руки взлетели в воздух.

— Вот к чему приводит тупое соперничество между спецслужбами! Они знали, что готовится обмен, мы знали, что на Представителя будет совершено покушение. Обменялись бы информацией, прибавили бы к двум два и провели совместную операцию. Почему же они…

— Господи, Ломэн, у нас нет времени ябедничать на них министру. Что у вас нового?

День начался очень неудачно, я не хотел, чтобы он так же продолжался. Даже не знал, как смогу посмотреть в глаза Пангсапа: он на блюдечке преподнес мне великолепную возможность найти Представителя, а я ее упустил.

Ломэн придвинул ко мне лист бумаги.

— Читайте.

Никакого заголовка не было — просто страница наскоро отпечатанного текста.

“Краткое изложение сообщения № 6 34/33/Л202. Официально получено через посла: Пекин извещает Соединенное Королевство, что неизвестные в настоящий момент лица предложили обсудить условия доставки Представителя на территорию Китая в обмен на уплату им 80 миллионов гонконгских долларов. Пекин, будучи незаинтересованной стороной, понимая серьезную озабоченность Соединенного Королевства обстановкой в Бангкоке, предлагает обеспечить освобождение Представителя, уплатив указанную сумму. В свою очередь Соединенное Королевство должно освободить китайского патриота Хуа Сюли, находящегося сейчас в заключении в Дарэмской тюрьме, в Англии. Он может быть доставлен в любой пункт, о котором заинтересованные стороны договорятся, где и произойдет обмен. В то же время Пекин потребует полного возмещения уплаченной суммы”.

Ломэн с нетерпением наблюдал за мной.

— Понятно, — сказал я.

И тут его как прорвало:

— Они нас официально известили рано утром. Разумеется, их предложение рассматривается в первую очередь. О том, чтобы его отклонить, не может быть и речи: никто не гарантирует, что Представителя найдут живым и невредимым. Мне сказали, что сейчас, параллельно с усиленными поисками Представителя, идет подготовка к обмену. Время становится решающим фактором. Обмен произойдет в ближайшие дни. Английская общественность встревожена — китайское предложение осложнит ситуацию. Как вы понимаете, сначала обмен состоится, а только потом о нем сообщат общественности.

Он расхаживал взад и вперед — я не смотрел на него, наслаждался сильной болью в руке: я жив, а совсем недавно думал, что никогда больше не испытаю боль.

Значит, так. Все сделано по заданию Китая, хотя ранее я так не считал. Захват произвели “неизвестные лица”, а не китайцы. Все произошло на территории Таиланда, а не в Китае. Цель похищения самая простая: получить выкуп, что никак нельзя связать с китайским агентом, сидящим в тюрьме. Но… в интересах дружбы между народами… учитывая то, что китайский агент действительно сидит в английской тюрьме… давайте договоримся и заживем счастливо.

Даже вопрос с деньгами продуман. Китай заплатит Куо 80 миллионов гонконгских долларов из казны Соединенного Королевства. Хуа Сюли достанется китайцам даром. А вместе с ним и научно-техническая информация.

— Время становится решающим фактором, — повторил Ломэн.

— Сколько дней в нашем распоряжении?

— Пока неизвестно. Но меня заверили, что, как только Представитель окажется на территории Китая, Англия официально примет китайское предложение. Поступило сообщение, что Хуа Сюли освободили из Дарэмской тюрьмы и везут в Лондонский аэропорт. Все происходит с поразительней быстротой. За последний час я из посольства дважды связывался с Управлением по прямому проводу и получил категорический и точный приказ: найти Представителя и обеспечить его безопасность до того, как будет произведен обмен.

Зазвонил телефон, Ломэн сразу же схватил трубку.

— Слушаю.

Кивком он подозвал меня. Я подошел и взял трубку. Медленно и спокойно Виниа сказала:

— Тебя спрашивают. Неприятный будет разговор.

— Вам повезло? — он не назвался.

— Нет.

— Что случилось?

— Мне не повезло. Я упустил свой шанс. Линия могла прослушиваться — разговор был осторожный.

Он спокойно спросил:

— Это произошло по вине моего связника?

Он имел в виду индуса.

— Нет, он-то все сделал правильно. Виноват я. Ломэн пристально посмотрел на меня, я отвел взгляд.

— Вам придется трудно. Куо загнали в угол. Надеюсь, мои люди нападут на его след. Я немедленно сообщу об этом вам. Если вы срочно понадобитесь, я смогу вас найти?

— Да. Можете не сомневаться.

— Хорошо.

Кто-то забарабанил в дверь, Ломэн пошел открывать. Я положил трубку. Пришел какой-то работник посольства. Ломэн поговорил с ним, повернулся ко мне и спросил:

— Что-нибудь срочное?

— Торговец рыбой.

— Можете подождать?

— Да.

Он кивнул и вышел. Кличку “Торговец рыбой” мы дали Пангсапа за его сосуд с кроваво-красной водой.

Я остался один, хотел позвонить Винии, спросить, как у нее дела, но передумал — все у нее в порядке. Просто хотелось услышать еще раз ее голос. Я мог это сделать, я был жив, чувствовал боль в руке.



В полицейском госпитале хирург наложил мне пять швов и начал задавать вопросы. Я сказал, что прищемил руку сиденьем унитаза; он заткнулся.

Мне все еще было не по себе. Я вспоминал бумажных змеев. В темноте склада мое воображение разыгралось. Один воздушный змей с человеческим лицом висел прямо за китайцем, который собрался стрелять. Все три лица — нарисованное и два человеческих — промелькнули передо мной одно за другим.

Когда раздался выстрел, лицо китайца было совершенно бесстрастным. Потом оно приобрело удивленное выражение, и он медленно упал. За ним открылось лицо на воздушном змее, с жестоким взглядом и ужасными клыками. Она вышла из-за змея и с отвращением посмотрела на упавшего китайца. Потом Виниа закрыла глаза, и ее лицо обрело спокойствие спящего ребенка.

Китаец не шевелился. Из дыры в шее текла кровь. Пуля попала в затылок, раздробила третий шейный позвонок и перебила нервы. Хирургически точный выстрел, только таким и можно убить из пистолета небольшого калибра.

Из дула поднимался дымок, в лучах солнца короткий ствол казался серым. Она открыла глаза, я переступил через труп, забрал у нее пистолет. Больше он ей не понадобится. Сегодня наступил ее звездный час.

Мы решили прогуляться и медленно, как влюбленные, шли по парку в тени магнолий. Я молчал: ей тяжело, пусть выговорится.

— Рано утром позвонил Лоусон и сказал, что ты ушел от него около телефонной станции. Объявили тревогу: Лоусон поехал обратно к твоей гостинице, Грин — на Сой Суек, я — на склад. Так уж получилось. На склад мог поехать любой из нас.

Она неожиданно схватила меня за руку, и я почувствовал, что ее трясет. Она отомстила за Ричарда.

Виниа шевельнула пальцами, и я отпустил ее руку.

— Я видела, как “линкольн” въехал в тупик, и вошла через вторую дверь. Я еще подумала: вдруг тебе понадобится помощь.

У Винии и ее людей были ключи от склада: она уже открывала дверь в ту ночь, когда проследила Ломэна.

— Он, — ей пришлось сделать глубокий вдох, у нее перехватило дыхание, — он бы убил тебя, если б я не выстрелила?

— Конечно. Как собаку.

Все ясно: пытается оправдать убийство и забыть о нем.

— Я не хотела.

— Понимаю.

— Когда-нибудь все равно бы пришлось. В нашем деле убийство — дело наживное. Слава Богу, я спасла тебя.

Листья магнолий покачивались под самым голубым небом в мире. Мы купались в золотом солнечном свете. Я сказал:

— Мне грех жаловаться.

Она тихо засмеялась и продолжала смеяться скрипучим неестественным смехом, пока я не прикрикнул на нее:

— Прекрати!

Она успокоилась, я поймал такси, велел шоферу отвезти ее в английское посольство. Неподалеку находился полицейский госпиталь. Туда я и пошел, чтобы мне зашили руку.



Ломэн вернулся через десять минут, но не сказал мне, зачем его вызывала. Люди вроде Ломэна, когда выполняют задание вместе с оперативником, всегда подчеркивают, что они начальники. “За последний час я из посольства дважды связывался по прямому проводу с Управлением”.

Плевать я на тебя хотел.

— Что от вас хотел Торговец рыбой?

— Интересовался, где можно меня найти.

— Пангсапа — весьма полезный и нужный человек. У него прекрасные источники информация.

— Черт возьми, мне ли этого не знать. Сегодня его информация могла нам пригодиться.

Ломэн навострил уши и застыл на месте:

— Ну и что произошло?

— Ничего хорошего. Я попал в ловушку. Один человек убит.

Он кивнул:

— Надеюсь, там ничего не найдут? Может быть, вам нужна помощь?

— Нет.

Странный человек Ломэн. Вроде надоел до смерти, ты уже готов растерзать его на куски — и вдруг говорит простые человеческие слова, и ты успокаиваешься. А он должен мне голову оторвать за то, что я упустил единственную возможность найти Куо.

Он взял телефонную трубку, но я остановил его:

— Из госпиталя я позвонил в местную службу безопасности, все им рассказал: черный “линкольн”, номер, в салоне в задней двери торчит стрелка, выпущенная из пружинного пистолета. Вдруг найдут машину.

Ломэн задал мне несколько вопросов, и я сообщил основные факты. Про китайца он не спрашивал:

если мне не требуется помощь, чтобы замести следы, значит, все в порядке.

— Машину, может, и найдут. В Бангкоке не так много “линкольнов”. Но служба безопасности не станет совместно с полицией проводить общегородскую операцию по розыску автомобиля. Сами знаете, как службы безопасности любят делиться информацией. — Он отвернулся и спросил:

— Про покойника им сказали?

— Нет.

Если при выполнении задания работник Управления совершает убийство, только руководитель операции решает, сообщать об этом местным властям или нет.

— Вы можете сообщить об этом попозже, Ломэн?

— Зачем?

— Хочу еще раз осмотреть склад. На это мне потребуется часа два-три.

Ломэн подумал и согласился.

Он был сама вежливость и сегодня со мной не собачился. Ломэн считал, что операция провалится, и не хотел отвечать за свои неправильные решения. Поэтому он предоставил мне полную свободу действий. Я предпочитал работать в одиночку, и Ломэн понял, что мешать мне не надо. Он все равно был уверен, что операция закончится провалом.

Я взглянул на часы. Китаец был убит полтора часа назад.

— Если понадобится, я свяжусь с вами.

— Пангсапа может позвонить и…

— Подождет.

— Думаете, у вас что-то получится, Квиллер?

— Может, получится, может, нет. Бог его знает. Ему ничего не оставалось, как ознакомить меня с обстановкой:

— В нашем распоряжении около сорока восьми часов. Именно столько времени потребуется, чтобы доставить Хуа Сюли из Дарэмской тюрьмы в Лондон, а оттуда на самолете к китайской границе. Куо узнает об этом и поймет, что обмен состоится в ближайшее время. Сегодня или завтра Куо предпримет решающую попытку вырваться из Бангкока. В Англии все ошеломлены. Люди знают, что Представитель исчез и находится в опасности. Те немногие высокопоставленные лица, которым известно об обмене, встревожены. Вместе с Ли мы передадим Китаю оружие огромной потенциальной мощности.

Я сказал:

— За сорок восемь часов можно найти Представителя. Но нам должно повезти. Господи, сделай так, чтобы нам повезло.

Я вылез из такси недалеко от склада и подошел к двери, выходившей в проулок. На удачу особо рассчитывать не приходилось, но оперативник обязан проверять свои подозрения. Китаец сказал водителю, что вернется через час. Тридцать минут назад Куо и его люди начали беспокоиться. Пройдет еще полчаса, и они поймут, что с китайцем что-то случилось. Если они люди хладнокровные, о нем забудут. Хотя вряд ли: а вдруг его поймали, и он не успел проглотить таблетку цианистого калия? Вдруг его уже допрашивают профессионалы? Нет, сейчас они не чувствуют себя в безопасности. Вдруг китаец раскололся и полиция уже окружила их убежище?

Чтобы войти на склад, им придется или взломать дверь, или открыть ее отмычкой. Через какую дверь они попытаются войти, я не знал и поэтому решил подождать их внутри. Оружие мне не понадобятся: никто не заметит меня на складе. Они заберут труп и поедут в свое убежище. Надо незаметно проследить их. Если меня засекут, они обрубят хвост, и я упущу последнюю возможность найти Представителя.

Я тихо, как кошка, обошел склад, открыл дверь, запер ее за собой, повернулся, посмотрел по сторонам.

Труп исчез.

Я стоял, боясь пошевелиться.

На полу темнеет маленькая лужица крови. Неподвижно висят змеи, стоит мертвая тишина.

По спине у меня побежали мурашки, но я остался на месте и еще минуты две внимательно рассматривал воздушные змеи. За ними удобно прятаться — они поглощают звук, но если пошевельнешься, змеи закачаются.

Змеи висели неподвижно.

Очевидно, водитель “линкольна” обо всем доложил Куо, и тот не стал ждать, рассудив, что китаец, хотя и хозяин положения, находится один на один с вражеским агентом. Кто-то немедленно отправился на склад, нашел труп и вывез его отсюда.

Черт возьми, вернуться бы чуть раньше!

Все тихо. За пять минут я обшарил оклад, не переставая злиться на самого себя, меня жгли стыд и разочарование, я надеялся, что они все еще здесь.

Но их уже не было. Я открыл дверь, вышел на улицу, краем глаза заметил взмах руки; когда раздался взрыв, я отбежал уже от двери шагов на десять.

22. Приманка

Два года назад я в последний раз проходил переподготовку в Норфолке, в доме, который мы называем “коробка с петардами”. Там в тебя швыряют пиропатроны с сажей, и лучшие отметки получает человек с самым чистым лицом.

Я упал головой от взрыва, закрыл руками лицо и сжал ноги вместе: подошвы моих ботинок превратились в щит, в них впились осколки.

Взрывная волна чуть не сорвала с меня пиджак. В воздух полетели обломки кирпичей. Что-то врезалось в землю рядом с моей головой и разлетелось вдребезги.

Грохот взрыва перестал давить мне на барабанные перепонки, я услышал вой сирен. Вскоре раздался топот бегущих ног, и в проулок вбежали полицейские.

Они и помогли мне подняться.

Через два часа я позвонил в английское посольство и попросил соединить меня с комнатой № 6. К телефону подошел Ломэн.

— Послушайте, я тут в палате, в полицейском госпитале. У них ко мне куча вопросов. Вытащите меня отсюда.

Последовала короткая пауза. Потом вопрос:

— Это на той же улице, что и посольство?

— Да. И побыстрее, а то они мне уже до смерти надоели.

Он сказал, что скоро будет: от посольства до госпиталя минут пять ходьбы.

Я провел пятьдесят неприятных минут на операционном столе: глубокие царапины от осколков на левой голени, обоих плечах и затылке; ссадины и ушибы на коленях, локтях, грудной клетке. Швы на левой руке разошлись. Мной занимался хирург, который утром зашивали мне руку. Я сказал, что упал в шахту лифта, но ему было не до шуток, и он ответил, что при падении в шахту лифта осколочных ранений не бывает. Хирург успокоился, когда обнаружил, что сотрудники службы безопасности меня знают.

Они были настроены весьма серьезно: служба безопасности считала, что взрыв имеет отношение к похищению Представителя. Трое работников службы сидели вокруг моей постели и допрашивали меня, когда вошел Ломэн. Я сказал ему:

— Я ничего не знаю. Кто-то бросил в меня гранату и убежал, вот и все. И ради Бога, выпроводите их отсюда — мне нужно подумать, а они мешают.

Эти трое понимали по-английски, и мои слова им не понравились. Ломэну пришлось пообещать, что я дам исчерпывающие письменные показания, когда приду в себя.

Мы остались одни, я быстро рассказал Ломэну про черный “линкольн”, убийство на складе, возвращение туда, исчезновение трупа, про то, как в меня бросили гранату. Винию я не назвал: просто сказал, что на складе оказался человек, который меня выручил. Ломэн знал, что это кто-то из разведки, но он не проболтается: между спецслужбами существуют соперничество и трения, но один закон соблюдают все — в нашем деле нельзя трусить и болтать.

Ломэн решительно сказал:

— Это была ловушка.

— Не совсем. Они просто приехали первыми и увезли труп, чтобы похоронить его должным образом — китайцы с уважением относятся к мертвым. Потом Куо решил, что я тоже могу объявиться на складе: посмотреть, приходили они туда или нет. Он послал одного из своих людей и приказал убить меня на месте.

— Этот приказ, Квиллер, остается в силе. Сейчас Куо и его люди изо всех сил стараются оставаться незаметными, чтобы тихо покинуть город, и вдруг привлекают к себе внимание всей полиции, пытаясь убить вас. Они подняли жуткий шум, им показалось, что граната надежнее пистолета. Видимо, Куо серьезно решил разделаться с вами, и, как только поймет, что это не удалось, его люди еще раз попытаются убить вас.

Мне не хотелось разговаривать: я все еще плохо слышал, комната плыла перед глазами — когда меня положили на операционный стол, то вкололи какое-то анестезирующее средство. Но Ломэн должен знать, что я не выйду из игры.

— Конечно, они еще раз попытаются убить меня. Мы должны как можно быстрее найти их или позволить им найти меня.

Комната снова поплыла перед глазами. Ломэн начал что-то говорить, но я прервал его:

— Подождите. Мне нужна одежда, моя никуда не годится. Размеры вы знаете. Достаньте мне машину с мощным мотором. Поняли, Ломэн? Машина и одежда должны быть здесь, когда я проснусь. Посадите меня на крючок, как приманку, и водите им у этих сволочей перед носом. Ломэн, сделайте…

Тут я потерял сознание.

Я проспал восемь часов и проснулся вечером. Ровно час я одевался — Ломэн прислал мне одежду — ругался с начальником госпиталя. Он не хотел выписывать меня без письменного разрешения хирурга. В конце концов начальник сдался: я подписал бумагу, в которой говорилось, что меня выписывают под собственную ответственность, и ушел из госпиталя в девять часов вечера.

Действие анестезии кончилось, вернулась боль. Это хорошо: боль придает решимость. Куо и его люди обманули меня, организовали у меня под носом похищение века и готовы переправить Представителя за границу, Пангсапа дал мне прекрасную возможность выйти на них — я ею не воспользовался, но теперь-то я с ними рассчитаюсь. Никуда они не денутся.

На улицах, кроме полицейских, никого нет. На них рассчитывать нечего: если Куо послал снайпера, тот спокойно пристрелил бы меня, когда я выходил из госпиталя, — они бы ему не помешали. Что ж, придется рискнуть. Тут Ломэн со мной согласился: рисковать можно, нельзя идти на верную смерть. Надо остаться в живых после очередного покушения и засечь их, когда они попытаются уйти.

Они знают, что подобная опасность существует. Человек, бросивший в меня с крыши гранату, понимал, что скроется, даже если я останусь жив: я его толком не разглядел и после взрыва не мог броситься за ним в погоню. Но, видимо, они всерьез решили прикончить меня, если идут на такой риск. Им надо разделаться со мной до того, как они покинут Бангкок. Времени у них мало, вот и торопятся.

Я спустился по ступенькам и весь сжался: откуда раздастся выстрел?

Меня никто не поджидал. Они не рассчитывали, что я так быстро выйду из госпиталя. Они даже могли не знать, что я остался в живых. Надо, чтобы узнали. Приманка должна быть свежей.

До английского посольства идти пешком — минут пять. Но в этот раз мне показалось, что я шел дольше: один осколок попал в пятку — я хромал; и мне приходилось постоянно оглядываться по сторонам — надо быть настороже.

Почему же Куо неожиданно отдал приказ убить меня? Первое. Он мог считать, что я выбил из китайца важные сведения, а уже потом убил его. Второе. Куо и его люди уверены, что им удастся вырваться из Бангкока и вывезти Представителя. Я перестал быть запасным кандидатом на обмен и представляю опасность. Третье. Месть: Куо ценил убитого китайца.

Вопрос: неужели они так хотят разделаться со мной, что, когда покинут город, оставят специально для этого одного из своих?

Я дошел до английского посольства, поднялся по ступенькам ко входу. Не люблю я такие лестницы: спрятаться некуда, стоишь на ступеньках, как мишень.

Ломэна в посольстве не было, но ключи от машины он мне оставил. Я вышел на улицу и увидел немного дальше, у поворота, черный “ягуар” — автомобиль с мощным мотором, неброского цвета, с откидывающимся верхом (стрелять удобнее из открытой машины). О таких деталях Ломэн всегда хорошо помнит.

Предположим, Куо знает, что я не убит, а ранен. Ближайшая больница — полицейский госпиталь. Значит, меня будут искать в полицейском госпитале, в английском посольстве и в отеле “Пакчонг”. Ни у госпиталя, ни у посольства ничего не произошло.

Я поехал в “Пакчонг”.

Там они снова попытались убить меня.

23. “Роллс-ройс”

То, что я увидел в “Пакчонге”, походило на фантастические незабываемые сцены в фильмах Феллини: из темноты появляются люди со свечами. В их колеблющемся пламени лица то пропадают, то появляются снова. Обвитые золотыми листьями колонны поддерживают невидимые небеса. Из темноты доносятся приглушенные голоса.

Швейцар долго и цветисто извинялся передо мной: произошло короткое замыкание, электрики уже исправляют повреждение. Лифт не работает, но коридорный проводит меня. Я сказал, что дойду сам, взял свечу и пошел наверх. Вдоль коридоров расставили в чашках и блюдцах горящие свечи — на меня бросались и пропадали в темноте мои собственные тени.

На верхней площадке лестницы в нише лежал ковер. Я свернул его в рулон, закрылся им, как щитом, ударом ноги открыл дверь моего номера.

Последовало пять выстрелов из пистолета с глушителем.

С каждым выстрелом я приседал ниже и ниже, чувствуя себя неуютно, даже за таким щитом.

Когда я оказался на полу, неясный силуэт у окна исчез, но я подождал еще несколько секунд, уткнувшись лицом в пол. Меня прошиб пот. Свеча погасла при падении.

Целый час я осматривал балконы, соседние номера, пожарную лестницу, даже прошелся по улице, на которой стоял отель… никого. Затем пошел в бар и выпил греческого коньяка “Метакса”. Мне было стыдно: надо же так оплошать. Я решил войти в номер под пули, потому что не верю в случайные короткие замыкания в отелях, где останавливаюсь. Но я был весь изранен, мое бренное тело боялось новой боли — поэтому ему удалось уйти.

Когда организм хочет спать, бодрствовать его не заставишь никаким коньяком. Я позволил Ломэну — он оказался на месте, все ему рассказал, поднялся в номер, взял одеяло, заперся в ванной и мгновенно уснул.

На следующий день, когда я пришел на перевязку, меня решили оставить в госпитале, и дело кончилось скандалом. Врачам и медсестрам мое состояние было до лампочки: свободная койка всегда найдется, а если я хочу бегать по городу, чтобы швы разошлись, — так это мое дело.

Все пять пуль застряли в плотном ковре: глушитель сказался на убойной силе пистолета. Если в медсестра увидела новую, да еще огнестрельную рану, она сразу бы доложила кому следует, на меня бы надели смирительную рубашку и повели на допрос к самому полковнику Рамину.

Пришлось снова звонить Ломэну, — он приехал и вытащил меня из госпиталя. Мы сели в машину, он посмотрел на меня и сказал:

— Вы долго еще будете лезть на рожон?

— Пока не обнаружу их убежище.

— Или пока вас не убьют.

— Я и не начинал искать.

— Думаю, что в самое ближайшее время отстраню вас от участия в операции.

— Вы что, Ломэн, рехнулись? У нас нет другого выхода.

Он продолжал разглядывать меня, и я в очередной рае понял, что терпеть не могу Ломэна.

— Я отвечаю за вас, Квиллер. Скоро вы не сможете участвовать в операции, у вас не будет ни моральных, ни физических сил.

Черт бы его побрал: нельзя, что ли, говорить нормально? Я взорвался:

— Понятное дело, я сейчас похож на кусок высохшего дерьма, иначе и быть не может. Но попробуйте отстранить меня, и операции каюк.

Я разошелся, потому что он имел право отстранить меня. Ломэн не любит, когда его оперативники постоянно рискуют жизнью. Тут он хуже няньки.

— Смысл операции в том, что они охотятся за мной. Я — приманка. Не надо ничего менять — наш план начинает удаваться.

Еще некоторое время мы переругивались, потом я сказал, что иду в отель спать, и избавился от него. Ломэн знает, что люди из “МИ—6” наблюдают за “Пакчонгом”, правда, Винии я не видел. Если встречу ее, то посоветую исчезнуть. Дело принимает опасный поворот.

Ломэн отправился обратно в посольство, а я поехал в отель и поставил “ягуар” у черного хода. Люди Куо знают, что это моя машина, не надо лишний раз “м напоминать. Я вышел на улицу, прошелся до посольства и обратно, предоставляя им возможность прикончить меня — ничего не случилось; правда, я все проверил и перепроверил; если они промахнутся, я смогу их проследить.

После неудачи с гранатой они быстро поняли, что я жив. Когда я вышел из госпиталя, их человек ждал меня в “Пакчонге”. Мне было не по себе: почему они медлят? Похоже, готовятся вырваться из города и не хотят тратить на меня время.

Ломэн оказал, что в нашем распоряжении сорок восемь часов, — они уже истекали. Пока я мотаюсь по Бангкоку, где-то над Ближним Востоком к китайской границе летит самолет. В нем между двух охранников сидит Хуа Сюли. По кабелям передаются шифрованные телеграммы, в которых обговариваются последние приготовления к обмену.

Ближе к вечеру я решил рискнуть по-настоящему. Куо и его люди сейчас заняты и могут послать только одного человека, чтобы убить меня. Вряд ли это специалист высокого класса: скорее всего, первоклассный снайпер, но в наружном наблюдении не силен, и, наверно, пару раз упустил меня, пока собирался стрелять и выбирал позицию, откуда после покушения мог уйти незаметно для полицейских патрулей.

Знакомый автомобиль узнают скорее, чем пешехода. Я влез в “ягуар”, подъехал к посольству, машину бросил прямо перед входом, в зоне, запрещенной для стоянки других машин, рядом с “хамбером импириал” посла, зашел в посольство, через десять минут вышел и быстро сбежал по ступенькам, оглядывая подъезды, окна и стоящие у тротуара машины.

Скорее бы они стреляли: мои нервы напряглись в тошнотворном ожидании смерти; я уже слышал выстрел, чувствовал, как пуля попала в меня, как захлебнулся кровью.

На улице все спокойно.

Я медленно поехал к парку “Лампини”, посматривая в зеркало заднего вида, не торопясь проезжать светофоры, предоставляя им возможность выстрелить в меня каждые пятнадцать метров.

На Рама IV много машин, и недалеко от Линк Роуд образовалась пробка. Стоит тяжелая жара. Лучи солнца скользят по фасадам домов.

Гул моторов действовал усыпляюще, солнечный свет, отражавшийся от ветрового стекла, гипнотизировал меня; улица походила на каньон, в котором розовато-лиловым туманом висели выхлопные газы. Пробка начала рассасываться, я переключился с первой на вторую скорость и поехал дальше в том же ряду. Вдруг я услышал рядом с собой звон разбитого стекла. Что-то блеснуло — я не понял что — но не пистолет.

Жизнь мне спас инстинкт самосохранения. Первые пары цианистого газа проникают в легкие, горло сжимает спазма, слезы застилают глаза, легкие требуют кислорода — я изо всех сил стараюсь не выпустить руль и не врезаться во что-нибудь. Я не могу дышать, кислорода в салоне нет, только смертельный бесцветный цианистый газ.

Скрежет металла о металл, чей-то крик, переднее колесо бьется о бордюр, я торможу, распахиваю дверь, падаю на тротуар; катаюсь, согнувшись и держась за живот, слезы застилают глаза, я ничего не вижу. Но свежий воздух уже проходит через воспаленное гордо в легкие — я дышу. Моя одежда пахнет газом.

Вокруг собираются люди, до меня доносятся их голоса:

— Ему стало плохо… Если бы не фонарный столб… Надо позвонить… Врача… Осторожнее… Еще бы чуть-чуть…

Нетвердой походкой я протискиваюсь к машине и открываю окно: не дай Бог, люди подойдут слишком близко.

Мне больно говорить даже шепотом:

— Все в порядке. Пожалуйста, расходитесь. Мне уже легче. Расходитесь.

Слезы все еще застилают глаза, но я вижу людей. Какой-то мужчина ободряюще кивает мне. Я выпрямляюсь.

— Все в порядке, пожалуйста, расходитесь.

Легкие требуют воздуха — а я с трудом дышу. Организм сам позаботится о себе. Я должен успокоиться и все обдумать — это сейчас самое главное. Я жив и знаю, где Куо и его люди, — мой план удался.

Пятнадцать минут, задерживая дыхание и закрыв глаза, я проветривал салон, раскачивая открытую дверь. Иногда я отходил подышать, а потом снова начинал раскачивать дверь взад и вперед.

Они дождались, пока пробка начала рассасываться, промчались мимо моей машины, бросили в открытое окно газовую гранату и скрылись, понимая, что я не смогу их преследовать.

Теперь это не имеет значения. Мозг сработал автоматически и отметил три важные детали: водитель “хонды” отвернулся и быстро проскочил между находившимися впереди машинами; “хонда” с дипломатическим номером — это главное.

Ломэн оказался неправ.

После похищения Куо и его люди не собирались нигде прятаться с Представителем. Они были уверены, что им удастся выехать из города на машине “скорой помощи”. Когда я позвонил в комнату № 6, полицию подняли по тревоге, и их план провалился. Они бросились туда, где чувствовали себя в полной безопасности, куда их пустили, не задав ни одного вопроса: на территорию Китая в Бангкоке — в посольство Китайской Народной Республики. Туда я и поехал.

Я оставил “ягуар” рядом с посольством и зашел позвонить в бар “Мапрао”. Сейчас я должен торопиться: они думают, что убили меня, и выедут из посольства, как только вернется водитель “хонды”. По моим подсчетам, он вернулся несколько минут назад.

Вход в посольство я не видел, но если что-нибудь произойдет, я успею к “ягуару”. Неясно, как все обернется, это зависит от Ломэна. Он, наверно, предложит Рамину окружить посольство. Тогда я смогу выйти из игры. Швы на двух осколочных ранах разошлись, пиджак прилип к спине, болит левая рука, горло воспалено. Я нашел убежище Куо, и теперь слово за полицией. Безопасность Представителя будет обеспечена, обмен не состоится. Кто это сделает, не имеет значения.

Первый номер английского посольства был занят, я набрал второй. Я все время наблюдал за улицей, присматривался к проходящим людям, прислушивался к гудкам машин — в ушах у меня стучало.

Я наконец дозвонился и попросил соединить меня с комнатой № 6.

Косые лучи солнца освещают улицу, длинные тени ложатся на противоположную сторону. В бар вошел китаец, я взглянул на него — какой-то сотрудник посольства, а я подумал, человек Куо.

К телефону подошла Виниа, и я обо всем забыл — так будет всегда, когда я услышу ее голос.

— Ломэна к телефону. Срочно.

— Он разговаривает с послом. Позвать его?

— Пожалуйста. Только побыстрее.

Я ждал, когда он подойдет к телефону.

Каждый день, каждый час, каждую минуту, каждую секунду думай только о своем задании: стоит моргнуть и не увидишь самого главного.

Так чуть было и не случилось.

Я повесил трубку, швырнул банкноту на стойку бара, вышел на улицу и, не торопясь, сел в “ягуар”. Спешить нельзя: они могут оставить кого-нибудь прикрыть свое бегство, и он пристрелит меня: сейчас решается все — они пытаются вырваться из Бангкока.

Я увидел черный “роллс-ройс силвер шэдоу” с британским флажком на крыле, когда он проехал мимо бара. Все в порядке, но они совершили две ошибки: машиной посла Коул-Верити был “хамбер импириал”. Флажок означал, что он находится в автомобиле. А Коул-Верити сейчас разговаривает в посольстве с Ломэном. “Роллс-ройс” ехал по Асоке Лэйн.

Мои руки дрожат на тонкой баранке руля. Я не смогу позвонить Ломэну. Надо немедленно ехать за “роллс-ройсом”.

Они ехали на юг по Асоке Лэйн, я поджидал их на Плерн Чит. Они свернули на запад. Мой охотничий инстинкт требовал, чтобы я немедленно рванул за ними, но я подождал, пока между нами оказались три машины, и только тогда поехал за “роллс-ройсом”.

24. Западня

Первые полчаса все было в порядке.

Они ехали со скоростью пятьдесят — шестьдесят километров в час, я держался сзади — между нами две-три машины. За мной никто не следил — я все время смотрел в зеркало заднего вида. Нас обогнали несколько полицейских машин — экипажи отдали честь “роллс-ройсу”. Куо будет доволен, когда узнает об этом. Сначала они хотели вывезти Представителя на “линкольне”, но я остался жив после взрыва гранаты, пришлось сменить автомобиль. Время поджимает: найти “хамбер импириал” в Бангкоке трудно; Куо решил, что “роллс-ройс” вполне сойдет. У всех эта машина ассоциируется с Англией, флажок на переднем крыле — прекрасный последний штрих.

Через затемненное стекло в небольшом заднем окне “роллс-ройса” я не видел пассажиров. Я подумал, что, если удастся залезть в “роллс-ройс”, хорошо бы в драке рассчитывать на помощь Представителя. Но они знают, что он за человек, и усыпили его. Рассчитывать придется только на себя.

Как вытащить Представителя из машины? В последний момент Куо может пойти с козырного туза — Представитель станет заложником, а не кандидатом на обмен. Может, Куо собирается проехать контрольно-пропускной пункт в Нонтабури у всех на виду, приставив пистолет к голове Представителя. Машина проедет мимо пулеметов, как бы бросая вызов: давай стреляй.

Но этот план не из лучших: если Куо убьет своего пленника, это будет равносильно самоубийству — его разорвут на куски.

Не нравится мне это — руки вспотели, баранка стала скользкой. Далеко не простой пленник едет в роскошной машине впереди. Освободить его — дело рискованное: все равно что мину замедленного действия обезвредить.

Машин на дороге прибавилось, когда мы проехали пригороды: у многих были срочные дела за городом, и длительные проверки никого не останавливали. По дороге от Бангкока к контрольно-пропускному пункту в Нонтабури полиции почти не было.

Прошло полчаса: скорость немного увеличилась, мы едем на север по дороге № 5, других машин на шоссе нет. Над уходящими к горизонту рисовыми полями низко висит солнце. “Ягуар” идет нормально, бак полон на три четверти. До “роллс-ройса” метров тридцать.

Корпус моей машины резко вздрогнул, от левого переднего крыла отлетел кусок краски и упал в ручей у обочины. Я посмотрел в зеркало заднего вида и узнал “хонду” — она прибавила скорость и находилась метрах в пятнадцати сзади.

Солнце било в ветровое стекло и мешало мне, но я присмотрелся и узнал водителя: за рулем сидел Куо. Кроме него в “хонде” никого не было.

Резкий звук выстрела у меня над головой слева — пуля навылет пробила крышу и вышла в двух сантиметрах над ветровым стеклом. Я переключил скорость, вдавил в пол педаль газа, “ягуар” прыгнул вперед — до “роллс-ройса” осталось метров десять. Если Куо будет стрелять, он рискует попасть в пассажиров “роллс-ройса”. А он должен доставить Представителя живым до пункта обмена.

Я отодвинул сиденье назад и сполз как можно ниже. Теперь я смотрел в ветровое стекло через верхний сегмент руля. Плохи мои дела, признался я себе. Обгонять “роллс-ройс” нельзя: по мне откроют огонь из пяти или шести стволов. Приходится держаться в пятнадцати метрах от первоклассного снайпера, который хочет меня убить.

А он вынужден стрелять, не целясь. Когда я потянулся поправить зеркало, он выстрелил в третий раз, но “хонду” тряхнуло на выбоине, и Куо опять промахнулся. Мне от этого легче не стало: времени и патронов у него достаточно. Он заметил “ягуар” на Плерн Чит, когда я начал слежку, и повторил мои ходы: пропустив несколько машин, поехал за мной. Куо дождался, когда на дороге никого, кроме нас, не было, и принялся за дело. Он был похож на акулу, которая бросается на жертву, убедившись, что та беззащитна.

Заднее и ветровое стекла покрылись трещинами: пуля прошла навылет. Мне пришлось ударом кулака пробить ветровое стекло — надо хотя бы в дырку видеть, что происходит впереди. Порыв ветра выбил остатки стекла мне в лицо — на несколько секунд я ослеп. Потом ветер выбил и заднее стекло — Куо прибавил скорость и был совсем близко.

Я резко нажал на тормоза, и зеркало заполнило отражение надвигавшейся “хонды”. Он не успел затормозить и с визгом шин с такой силой врезался в “ягуар”, что я испугался: вдруг бензобак взорвется? Отражение “хонды” в зеркале уменьшилось — ее занесло, но Куо выровнял машину и снова приблизился. Фокус не прошел.

Что я могу сделать? Если снова заторможу, он будет к этому готов. Я в западне, которая мчится со скоростью семьдесят пять километров в час, из нее не выберешься. В затемненном заднем стекле “роллс-ройса” постоянно мелькают лица: люди Куо внимательно наблюдают за нами. Перевернись “хонда” после того, как я затормозил, мне бы это не помогло: они заставили в “ягуар” остановиться, вылезли из своей машины с оружием и расстреляли меня. Разбейся Куо в перевернувшейся “хонде”, я б хоть как-то с ним рассчитался до того, как меня убьют.

Из “роллс-ройса” не стреляли: не хотели, чтобы их главарь пострадал. В меня-то они попадут, а вдруг Куо не успеет затормозить и врежется в “ягуар”? Они знали, что он готов к любым неожиданностям и сам может разделаться со мной. Так действуют отлично дисциплинированные люди, которыми командует талантливый профессионал. Только такие могли осуществить похищение Представителя.

Теперь Представителя не спасти, обмен не предотвратить. Возможно, это сделают солдаты на контрольно-пропускном пункте, хотя Куо, наверно, предусмотрел, как проедет через Нонтабури, — иначе не стоило выезжать из Бангкока.

Сзади грохнул выстрел: он стрелял по шинам из крупнокалиберного пистолета.

Солнце висит совсем низко над горизонтом, и аметистовое небо очень красиво. Потревоженные выстрелами цапли поднялись с ровных рисовых полей.

Большой “роллс-ройс” уверенно мчится вперед. “Хонда” как будто застыла в зеркале заднего вида. Тело немеет, я с трудом соображаю. Сейчас меня убьют. Ну что ж, ничего не поделаешь.

Все произошло быстрее, чем я думал. В зеркале блеснул пистолет, раздался выстрел, лопнула задняя шина, но я инстинктивно попытался удержать машину на дороге. Шина разлетелась на куски, “ягуар” пошел юзом — я ничего не мог сделать — колесо рвало асфальт. Руль не поворачивался, машина стала неуправляемой.

Я увидел в зеркало, что “хонда” отстала: Куо снизил скорость, чтобы не врезаться в меня. Справа валялись камни, доски, а дальше начиналось рисовое поле. В последний раз я попытался выровнять машину — ничего не вышло. Я выключил зажигание, закрыл дверь на замок, согнул колени, уперся ступнями в приборный щиток и замер.

“Ягуар” налетел на камень, автомобиль тряхнуло, потом на другой, машина перевернулась, ее швырнуло об кучу досок, раздался жуткий грохот. Я почувствовал боль и временно ослеп: кровь прилила к голове. Я закричал, стараясь перекричать скрежет металла о камень. Потом все стихло, “ягуар” остановился.

Почти сразу же я пришел в себя и услышал скрип тормозов двух машин: они остановились наверху, на дороге.

Куо спустится, чтобы пристрелить меня. Я выполз через приоткрытое окно на теплую мокрую землю рисового поля: хотелось умереть под открытым небом, а не в металлическом гробу. Многие хотят умереть так, я не исключение.

Я чувствовал только боль, но продолжал лежать на боку с открытыми глазами и наблюдать за ними. Они стояли наверху. Их темные силуэты вырисовывались на фоне неба, залитого странным зеленым светом. Потом один из них пошел вниз; я понял, что это Куо.

25. Ракета

Так не бывает: небо залито зеленым светом. Я пошевелил пальцем, открыл и закрыл глаза, покачал головой — все в порядке. Я полностью пришел в себя. Но небо оставалось зеленым.

В воздухе остро пахло бензином из разбитого бака “ягуара”. Пары бензина сушили мне горло, я старался дышать неглубоко. Я смотрел на Куо. Он остановился, что-то приказал своим людям. Этого китайского диалекта я не знал, но мне показалось, что речь шла о зеленом свете. Потом он сказал им по-тайски: “Нонтабури”.

Они исчезли, я услышал, как заработал мотор “роллс-ройса”. Куо спускался один, его лицо медленно темнело: зеленый свет угасал. Он приближался, небрежно и уверенно держа в руке пистолет. Однако глаз с меня не спускал. Я внимательно следил за ним.

Мой мозг работал по инерции, как часы в разбитом “ягуаре”. Я не мог пошевелиться от жуткой боли, но если придется драться за свою жизнь, я забуду о боли.

А почему Куо медлит? Он мог спокойно пристрелить меня сверху или приказать сделать это своим людям.

Его ботинки прошлепали по покрытой водой земле, из которой росли нежные побеги риса. Они были выше уровня моих глаз. Держа пистолет наготове, он наклонился, посмотрел на меня. Снизу он показался мне огромным.

Шансов у меня, естественно, никаких. Но опыта мне не занимать, и я лежу, не мигая, сдерживая дыхание — так и задохнуться недолго. Из ран, на которых швы разошлись, сочится кровь; когда машина разбилась, я ободрал себе щеку, — в наступивших сумерках я вполне сойду за мертвого.

Мое сердце бьется, но он не слышит. Это слышу только я. Слышу и чувствую яростное желание жить и слышать, как бьется сердце.

— Квиллер!

Я хорошо знаю этого человека, но мы никогда не разговаривали. Он хочет поговорить, но нам нечего сказать друг другу — у него в руке пистолет.

Неожиданно Куо снова наклоняется и на фоне неба кажется мне черным.

— Ты слышишь меня?

У него властный голос, акцент выдает образованного человека. В голосе ненависть. Ему не важно, жив я или уже сдох: его ненависть должна найти выход.

— Слышишь меня, черт бы тебя подрал! Ты убил моего брата на складе воздушных змеев, понял? Ты убил моего брата.

Его голос задрожал, он заговорил по-китайски, проклиная мою душу, произнося слова мягко и с подчеркнутой торжественностью, как на молитве. Куо отправлял мою тень в ад на вечные муки. Потом он плюнул мне в лицо и поднял пистолет.

Я вцепился ему в запястье, меня пронзила боль, но я не отпустил руку, и пуля прошла мимо. Он стоял наклонившись и не был готов к нападению. Его мозг затуманила ненависть к твари, которую он считал мертвой. Я легко повалил Куо и набросился на него, как буйный сумасшедший, хотя хорошо понимал, что делаю; другой рукой ухватил его за шею и прижал лицом к покрытой водой земле, стараясь утопить.

Здоровья ему было не занимать, но умирающий хотел жить сильнее Куо. Его лицо скрылось в воде, по воде с шумом пошли пузыри, ноги судорожно задергались, левой рукой он потянулся за пистолетом, но я перехватил руку и сломал ему большой палец. Лицо Куо было под водой, но он все равно закричал. Я еще сильнее сдавил ему шею, высвободил одну руку и зашарил, пытаясь найти пистолет. Его пальцы не шевелились, я разжал их и отбросил пистолет. Он с плеском упал где-то сзади.

Я дрался и не мог понять: почему он так слабо сопротивляется? Куо молод, силен, жесток, безжалостен, однако мужества ему не хватает. Он сопротивляется, не веря в свою победу, и я понял почему: Куо китаец, а этот народ весьма суеверен. Когда он разговаривал со мной на своем родном языке, он считал, что проклинает мертвеца.

Мое неожиданное нападение показалось Куо чудовищным, ужас лишил сил: на него набросился не человек, а дух — против него Куо бессилен. Это идет не от разума: маленькие зверюшки в ужасе замирают, когда видят рядом змею. То же самое произошло с Куо.

Он находился в этом состоянии всего несколько секунд: Куо бывал и не в таких переделках — он все понял. Я обманул его самым старым способом — притворился мертвым. В один миг ужас лишил Куо сил. Но он уже пришел в себя.

Иногда он пытался неожиданно и резко вырваться: дергал ногами, извивался всем телом, пытался схватить меня правой рукой. Но я держал его за шею так крепко, что он не мог вырваться. Иногда Куо поднимал лицо из грязи и делал судорожный вдох, но он уже задыхался. Среди прочих звуков я различал сначала китайские, а потом английские слова. Я стал прислушиваться.

Он просил пощады.

Последние отблески дневного света гаснут на горизонте. Ночь только начинается, светят первые звезды, вокруг — тишина. С рисовых полей надвинулся туман и накрыл нас.

Куо задыхался. Я снова прислушался — он умолял не убивать его. Неудивительно: явная трусость прячется за заряженным пистолетом или винтовкой, а винтовка — его любимое оружие. Если человек хочет жить — это не трусость. Но если он начинает умолять пощадить его, это и называется трусостью. Надо хотеть жить, драться за жизнь до последнего вздоха, но, когда знаешь, что погибнешь, прими смерть с достоинством, а не валяйся в ногах, как собака.

Я снова сжал ему горло и вдавил лицом в грязь; без воздуха особо не подергаешься. Наверно, я искал предлог, чтобы его придушить. Я помнил страшный крик, когда большая машина врезалась в толпу, и этот крик отдавался у меня в ушах громче, чем его жуткое бульканье.

Я рванул его голову вверх, подождал, пока он отдышится, и ребром здоровой ладони ударил сбоку по шее. Через несколько минут он очнулся, но на этот раз уже я стоял над ним с пистолетом. Я приказал Куо встать, и мы, покачиваясь, побрели по грязи, а потом поползли на четвереньках вверх к дороге, где стоял Пангсапа.

Рядом с его темной фигурой с обеих сторон и на шаг сзади стояли два телохранителя. Только когда я услышал его шепелявый голос, я узнал Пангсапа.

— Если бы я знал, что здесь происходит, мистер Квиллер, то прислал бы вам на помощь своих людей.

Рядом с “хондой” — большая американская машина. Наверно, она подъехала, когда Куо хрипел и задыхался. Я ничего не услышал.

Мне трудно стоять, сквозь грязь, в которой я перепачкался, сочится кровь. Чтобы соблюсти приличия, я гордо сказал:

— Я сам справился.

Куо пошевелился, и Пангсапа оказал своим людям:

— С китайца глаз не опускать.

Куо замер. Он дышал медленно и с трудом. Пангсапа обратился ко мне:

— Мы едем обратно в город, мистер Квиллер.

Я выпрямился и попытался перебороть приступ головокружения.

— Я еду в Нонтабури. На контрольно-пропускной пункт. Их надо остановить, у них Представитель.

— Вы опоздали, — сказал Пангсапа.

— Нет. Еще не все потеряно.

Я пошел к “хонде”, и тут в ночи мы услышали ружейную пальбу и пулеметные очереди. Бой шел в нескольких милях к северу, там, где находился контрольно-пропускной пункт.

— Вы опоздали, мистер Квиллер. Я отвезу вас обратно в город. Вам нужна медицинская помощь…

Я стоял и смотрел на север. На небе были видны вспышки. Там рвались гранаты.

Обернувшись, я тупо спросил:

— Почему я опоздал?

— Вы видели зеленое свечение минут десять назад? Осветительную ракету?

— Видел.

— Она означала, что скоро начнется нападение на контрольно-пропускной пункт. Шестьдесят партизан из пропекинской группировки были сегодня переброшены в этот район из Лаоса. Через несколько минут они захватят контрольно-пропускной пункт, и “роллс-ройс” поедет дальше. Через три мили на частном аэродроме ждет самолет.

Вспышки погасли. Короткая пулеметная очередь, и все стихло.

Я с трудом слышал, как Пангсапа приказал телохранителям посадить китайца в машину и стеречь его. Потом он подошел ко мне:

— Вам нужно отдохнуть, мистер Квиллер. Вы ничего не можете сделать. Обмен состоится.

26. Возвращение

Телохранители свое дело знали: они не задали Пангсапа ни одного вопроса. Один ведет машину, Куо сидит рядом. Второй — за ними, на откидном сидении, приставил пистолет к затылку Куо.

Мы с Пангсапа сидим сзади. Я изо всех сил стараюсь не потерять сознание. Я не только устал и потерял много крови: девятая директива потерпела крах, им удалось провезти Представителя через контрольно-пропускной пункт.

Я резко наклонился вперед и начал кричать на Куо. Наверно, это был еле слышный шепот, но он взорвался криком в моем черепе — я хотел знать, почему наша операция закончилась провалом.

— Как ты узнал о моих планах, Куо? Как?

Он был в полубессознательном состоянии и ответил не сразу:

— Я приказал вмонтировать микрофон в фигуру Будды.

Я откинулся на спинку сиденья — вот это да! Пока я искал Куо, они выследили меня до ювелирной мастерской, открыли дверь, установили микрофон и прослушивали все разговоры. Куо был в курсе нашей операции: поэтому он свое задание выполнил, а я свое провалил!

Наверно, я снова поплыл. Подсознательно я продолжал проклинать свою фантастическую тупость. Голос Пангсапа доносился откуда-то издалека:

— …но мне сказали, что вы уехали…

Я с трудом поднял голову.

— Что?

Он взглянул на меня и сказал:

— Вы устали, мистер Квиллер. Я помолчу, а вы постарайтесь поспать.

30

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Я выпрямился.

— Моя усталость ни при чем. Я просто задумался.

В слабом отблеске света фар я заметил, как он улыбнулся.

— Англичане ведь не любят проигрывать? Это их злит. Я говорил, что, когда мне сообщили о попытке вашего присутствующего здесь друга выехать из города, я позвонил вам в посольство. Мне сказали, что вы уехали. Им я ничего не сказал: знаю, что вы предпочитаете работать один. Сам я на всякий случай поехал по дороге № 5. Мы собирались обогнать “хонду”, но тут началась стрельба, и я решил подождать, чем все кончится.

Большой “крайслер” плавно мчится по пустынному шоссе. Навевая прохладу, работает кондиционер. Откроем-ка окно: я ему не золотая рыбка в аквариуме. В салон ворвался свежий воздух. Я спросил Пангсапа:

— Когда вы узнали про переброску этих шестидесяти партизан?

— Два дня назад. Но вы знаете, как трудно обобщать обрывочные данные. Мне сообщили, что командир партизан в пограничном районе Лаоса приказал шестидесяти бойцам тайком перейти в Таиланд. Я понял, что это имеет отношение к вашей операции, когда увидел зеленую ракету. Я думал, как Куо выберется из Таиланда? А тут меня осенило. И как я не догадался? Ведь все можно было предусмотреть заранее.

— Послушайте, Пангсапа, какой самолет ждет их?

Я не стал дожидаться, пока он ответит:

— Куо! Что за самолет ждет их?

Он не ответил. Я моментально пришел в ярость и наклонился вперед с занесенной для удара рукой.

Водитель чуть повернулся и сказал:

— Он вот-вот потеряет сознание. Мистер Пангсапа, может быть, остановиться и привести его в чувство?

— Не надо, — сказал Пангсапа и дотронулся до моей руки. — Вы огорчены, мистер Квиллер, но надо держать себя в руках. Мое огорчение не меньше вашего, но я смирился с ним.

Я опустил руку, откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза и продолжал слушать шепелявый голос Пангсапа.

— Поймите, мы ничего не можем сделать. Мне сообщили, что по официальной договоренности обмен произойдет на границе с Лаосом: на мосту Кемерадж через Меконг. Лаосская сторона границы — под контролем партизан, которые получают приказы из Пекина. Отсюда до этого района три часа полета. Пассажир “роллс-ройса” будет там в десять вечера. На рассвете его обменяют на Ли. Поймите, ваше раздражение нелепо.

— Ничто человеческое мне не чуждо, — ответил я сквозь зубы.

— Вам, западным людям, чужд философский подход. Мне тоже тяжело. Когда вам в первый раз понадобилась информация, я понял, что мне это выгодно. Вы помните, мы сошлись на пятидесяти тысячах бат. Но потом я через свои каналы узнал, что готовится не убийство, а похищение, и подумал: а не получить ли мне самому огромное вознаграждение? Вы, очевидно, сочли наглостью мой вопрос о том, насколько велик ваш авторитет разведчика. Понимаете, я хотел узнать, какую ценность вы представляете для Пекина. Ваш ответ был точным и по существу: вы сравнили себя с Абелем и Лонсдейлом. Оба они — разведчики, но у них есть и другая общая черта — и того и другого обменяли.

Он взглянул на меня и продолжал:

— Я думал, вы разгадали мои намерения, мистер

Квиллер, когда заговорили об этих людях. Но это оказалось совпадением.

Пангсапа тоже не любит проигрывать: сел в лужу и срывает зло на мне. Я сделал вид, что меня это не интересует, и опять закрыл глаза.

— Именно тогда, мистер Квиллер, я понял, что делать. Я был готов помочь вам предотвратить похищение и обмен. Я делал это бесплатно. К сожалению, нашим противником оказался весьма талантливый профессионал, и мы проиграли.

Это было сказано неожиданно и с таким раздражением, что я понял: сейчас он расколется и не будет просто срывать на мне зло. Мне стало немного лучше, я чуть успокоился, открыл глаза и посмотрел на него в профиль: ну, честное слово, обиженный ребенок.

— Вы установили контакты? Пришли к какому-то соглашению?

— Да. Я вышел на посредника в китайском посольстве. Куо оценил Представителя в пять миллионов фунтов. За вас, Квиллер, я потребовал половину, и китайцы согласились: они были уверены, что вы не понадобитесь — Представителя обменяют на Ли. Но они хотели подстраховаться: если в Куо не обеспечил доставку Представителя, я бы доставил вас.

Так вот почему тебя сопровождают телохранители. Если бы сегодня я освободил Представителя из рук Куо, меня бы схватили твои люди. Что из этого было известно разведке? Виниа сказала: “Если им не удастся доставить к границе его, они доставят вас”.

Фантастика!

— Когда они обещали расплатиться с вами, Пангсапа?

— При обмене.

У меня перехватило дыхание, и я сказал:

— Ты просто рехнулся. Два с половиной миллиона фунтов. — Я повернулся к нему. Меня разбирал странный, неестественный смех. Я одновременно смеялся и судорожно выдавливал из себя слова: — Этот обмен никогда бы не состоялся, тупой ты ублюдок! Ты что думал? Англия согласится отдать Китаю суперагента, напичканного такой информацией, для того, чтобы меня вернуть?

Мой смех был жутким, но я ничего не мог с собой сделать. По лицу у меня текли слезы.

— Два с половиной миллиона фунтов за поганого шпионишку, который по самую задницу увяз в грязи?

Продолжать я не мог — меня трясло, но скоро дрожь прекратилась. Я почувствовал себя усталым и вымотанным, как выжатый лимон. Кажется, по дороге в город Бог ниспослал мне несколько минут сна, но этого я точно не помню.



Я вылез из “крайслера” у посольства Великобритании. Во всех окнах горел свет, перед полицейским кордоном толпились журналисты.

Куо собрался с силами и сам вылез из машины. Телохранитель с пистолетом собрался вести его в посольство, но я сказал, что справлюсь сам.

Я посмотрел “а Пангсапа и поблагодарил:

— Спасибо за то, что подвезли.

К нам подскочили двое полицейских — они заметили, в каком мы были виде, и я минуту искал свои документы. Куо стоял как столб. Наверно, понимал, что, пошевелись он, я его убью. Нас провели через толпу, от вспышек “блицев” у меня закружилась голова.

Держась сзади Куо, я привел его в комнату № 6. Там никого не было, я приказал перепуганному клерку найти Ломэна. Тот появился не скоро. В посольстве царила паника. Когда Ломэн увидел нас, он не удивился. Похоже, он уже ничему не удивлялся.

Стараясь изо всех сил четко выговаривать слова, я сказал:

— Это Куо. Представителя мне освободить не удалось.

Ломэн кивнул и снял телефонную трубку. Я прислонился спиной к двери. Куо на нас не смотрел. Он был очень бледен. Я сломал ему большой палец левой руки — она сильно распухла, и он придерживал ее правой. Ломэн попросил кого-то вызвать врача и полицейских, повесил трубку, подошел ко мне и спросил:

— Что произошло в Нонтабури?

Очевидно, до него дошли какие-то обрывочные непроверенные новости.

— Отряд партизан уничтожил контрольно-пропускной пункт. Насколько мне известно. Представитель сейчас летит к мосту Кемерадж, на границе с Лаосом, где состоится обмен.

Он кивнул. Я надеялся, что Ломэн начнет отчитывать меня за то, что я провалил задание, а я смогу кричать на него в ответ. Он промолчал.

— Что произошло, Ломэн?

Я заметил, что Куо чуть-чуть придвинулся к одному из окон, и сказал, что мне нужен только предлог, чтобы прикончить его.

— Самолет с Хуа Сюли приземлился в Бангкоке полчаса назад. Он сейчас в посольстве.

— Как? Здесь?

— Да. Поверенный в делах отправится с ним в два часа ночи именно к мосту Кемерадж. Коул-Верити выясняет последние подробности обмена с китайским посольством.

Он отвернулся и засунул руки в карманы. Ну и ну! Такого я раньше не видел. Погано ему, если он о манерах забыл.

Вошли двое полицейских, Ломэн сообщил им, кто наш пленник, — они сразу надели на Куо наручники. Операция вступает в решающую фазу, а я засыпаю на ногах. Только этого не хватало.

— Ломэн, Куо должен остаться в посольстве.

— Я передам его полиции. По-моему, он не рвется нам помочь.

Ломэн хотел сказать, что Куо мог позвонить на лаосскую границу и приказать своим людям оставить Представителя в Таиланде. Куо пошел бы на это — умирать ему не хотелось, — и мы бы организовали свой обмен. Ему угрожает суд, смертный приговор и расстрел — он застрелил шофера, машина врезалась в толпу, погибло семнадцать человек. Ни о каком пожизненном заключения и речи нет — только расстрел. Да как тут позвонишь и прикажешь? Завтра его людям заплатят причитающуюся сумму: восемьдесят миллионов гонконгских долларов — каждый получит свое, его львиную долю они тоже разделят. И разбегутся. Нет, по телефону он им ничего не сможет приказать.

— Ломэн, пусть пока Куо находится здесь, в этой комнате.

Я выпрямился.

— Я чувствую себя лучше, чем вы думаете. Я знаю, что говорю и что делаю.

Ломэн бросил на меня свой тусклый взгляд: жди подвоха.

— Куо нам не нужен. Он разыскивается за убийство бангкокской…

— Ломэн, ради Бога, заткнитесь.

Неуверенной походкой я подошел к полицейским я заговорил с ними по-тайски: мы хотим ненадолго оставить Куо в посольстве, гарантируем, что он не убежит, через некоторое время передадим его полиции, прерогативы посла, британская территория и так далее. И в заключение — спасибо за помощь.

Старший по чину ответил, что, если Куо останется у нас, они расставят вокруг посольства своих людей. Весьма благоразумный шаг, сказал я.

Они изящно откозыряли и вышли. Не успела за ними закрыться дверь, кто-то вошел, и я спросил Ломэна:

— А это еще что такое?

Вошедший англичанин — с черной сумкой — посмотрел на меня и сказал:

— Так. Надо немедленно вызывать “скорую помощь”.

— Господи, хоть ты-то помолчи, — ответил я и встал в дверях, потому что Куо уже пришел в себя, а наручники еще никому не мешали быстро бегать.

Ломэн с интересом взглянул на меня: я оскорбил его при полицейских, но он понимал, что даже такой наглец, как я, не сделал бы этого просто так. Я медленно сказал:

— Послушайте. У меня есть некоторые соображения. Дайте время подумать. Без вас, ваших связей и полномочий ничего не выйдет.

Его сверкающий взгляд гипнотизировал меня — я опустил глаза: на том месте, где я только что стоял, образовалась небольшая лужа крови. Врач начал рыться в своей сумке, я сказал ему:

— Никаких общих наркозов. Только местная анестезия. И вообще, я хочу принять ванну.

Ломэн ждал, что я ему скажу. Я сделал усилие, поднял голову и посмотрел на него:

— Вызовите охрану. Лучше всего Грина и его напарника — как его? — из разведки. Они ребята смышленые! Пусть захватят пистолеты: от этого ублюдка всего можно ожидать.

Я падал от усталости, а надо еще кое-что объяснить Ломэну:

— Ни в коем случае не упустите его, Ломэн. Врач попытался снять с меня пиджак, я остановил его:

— Старина, давайте дождемся, пока придет охрана.

Когда пиджак наполовину снят, ты беспомощен. Куо не сводит с меня глаз — ждет, когда я потеряю сознание.

Я услышал голос Ломэна:

— Успокойтесь. Все в порядке.

Я увидел у него в руке маленький черный “вальтер”, направленный на Куо.

— Давно бы так, — сказал я. Врач снял с меня пиджак — на пол посыпались куски полузасохшей грязи. — Который час, Ломэн?

Он поднял часы на уровень глаз — его взгляд лишь на долю секунды оторвался от Куо.

— 21.05.

— Вы вывозите отсюда Ли в два часа ночи? — спросил я.

— Да.

Нетерпеливый голос врача:

— Мне нужна медсестра и кое-какие инструменты. — Очевидно, сняв с меня пиджак, он лучше рассмотрел мои рамы.

Ноги подгибаются, надо быстрее ворочать языком.

— Ломэн, мне надо несколько часов поспать. Помните, вы за все отвечаете. Не вздумайте уехать без меня. Никакого общего наркоза. Разбудите меня в двенадцать ночи.

Врач просит кого-то принести одеяла, горячую воду, еще что-то. Ломэн говорит, что все сделает. Я слышу его разговор по телефону, резко открываю глаза, но дуло “вальтера” направлено на Куо.

Я сижу на стуле, мою рубашку разрезают ножницами.

— Ломэн, вы слышите меня?

— Да.

— Около полуночи заберите со склада “хускварну”. Вы знаете, где она. Мне понадобится винтовка. Сможете это сделать?

— Да.

Он сказал еще что-то, но я уже заснул.

27. Рассвет

В два часа ночи полицейские помогли нам пройти к машине через настоящую бурю фотовспышек. Полицейские кордоны сняли: после длительного совещания Ломэн и Коул-Верити решили ввести министерство внутренних дел Таиланда в курс дела. Мы получили разрешение оставить Куо у себя и вывезти его из города.

Я настоял, чтобы он ехал в машине вместе с нами. Врач перевязал егр сломанный палец, наши с ним вещи почистили. Хотя на мятой одежде кое-где была видна засохшая грязь, выглядели мы неплохо.

Ломэн разбудил меня:

— Мы только что получили телефонограмму. Полтора часа назад самолет с Представителем приземлился по другую сторону границы. Они готовы к обмену.

— Слава Богу.

Ломэн подарил мне ледяной взгляд и сказал:

— Не совсем вас понимаю.

— Он жив. Это самое главное.

Я изложил Ломэну свой план, и он ему не понравился. Он заявил, что у нас один шанс из ста, и мой план слишком рискованный. Я ответил, что это единственно возможный вариант.

Меня беспокоил бой на контрольно-пропускном пункте: стрельба, взрывы гранат, — вдруг люди Куо поддались панике и попытались проехать раньше, чем нужно.

Куо пока ничего не знал. Я хотел ошеломить его в последнюю минуту, мое предложение поставит перед ним простейший выбор: жизнь или смерть, времени на раздумий не будет. Он только поблагодарил врача и больше не произнес ни слова. Значит, понимает безвыходность своего положения. Иначе пытался бы как-то договориться с нами.

“Хамбер импириал” забит до отказа: поверенный в делах, третий секретарь, Ломэн, Куо, вооруженный охранник и я. За нами едет полицейская машина, в ней везут Хуа Сюли. Я видел его в течение нескольких минут: решительный, уверенный в себе молодой человек с лицом аскета. Догадывается, наверно, что обменяют.

Иногда Куо безразлично смотрел на меня (он сидел напротив на откидном сидении) глазами ночного животного с большими черными зрачками, заметными даже в темноте салона. У людей таких глаз не бывает.

В аэропорту Дон Муанг нас ждал транспортный самолет ВВС Таиланда. В три часа ночи мы вылетели на восток, к лаосской границе.



У Кемераджа через широкий Меконг переброшен новый большой мост, по которому проходит двухрядная асфальтовая дорога. Она закрыта после того, как приграничный район Лаоса захвачен партизанами. Тогда же с обеих сторон установлены военные посты.

На рассвете на нескольких военных машинах мы подъехали к мосту. Обычно он охраняется десятком пограничников, но сегодня сюда с соседней военной базы прибыло особое подразделение. Как только мы приехали, его командир явился к нашему поверенному в делах. Этот офицер обязан оказывать нам любую помощь и содействие в случае затруднений. Правда, его подразделение не может открывать огонь по лаосской территории.

Надо осмотреться — я отошел от машины. Как тихо вокруг. На таиландской стороне находятся в боевой готовности около ста солдат, столько же ждут в полутьме с другой стороны границы. Но все тихо. Кто-то кашлянул, зажегся и погас свет, звякнул металл — и снова все тихо. Такая тишина стоит над полем боя перед атакой.

У меня над головой слышен писк летающих в свете фонарей москитов. Небо над фонарями черное, но на востоке уже видна полоска света. Мои часы показывают шесть утра.

Ломэн меня не подвел. Мне больно ходить: значит, он не позволил врачу дать мне даже таблетку аспирина. Голова ясная, я замечаю то, что вряд ли заметил бы в обычном состоянии. Так всегда бывает, если долго не есть. Надежд на успех нет: Ломэн точно оценил мои шансы.

Небо быстро светлеет — начинается новый день. На другом конце моста отдают приказы, слышен гул автомобильного мотора.

Я вернулся обратно, влез в машину, где сидели Куо и два охранника. В свете наступающего дня я видел бледное лицо Куо. Я приказал охранникам выйти из машины. Лишь Ломэн, поверенный в делах и двое агентов разведки знают мой план. В такой сложной обстановке мы не хотели, чтобы его знал еще кто-то. В особенности солдаты: кто-то из них может перенервничать и случайно выстрелить. Тогда погибнет много людей.

Я обязан доставить Представителя в Таиланд без единого выстрела. Ли должен вернуться в Дарэмскую тюрьму.

Тщательно подбирая слова, я спросил:

— Куо, по-моему, ты знаешь английский в совершенстве?

— Да.

Его страх проявился в одном слове: он его выдохнул. Я делал ставку на страх Куо перед смертью. Потому и не убил его на рисовом поле. Страх врага — самое сильное твое оружие.

— Тогда отвечай на мои вопросы. Пекин предложил тебе похитить англичанина?

— Да, — без колебаний ответил Куо. Теперь он у меня в руках.

— Какие у тебя полномочия, если понадобится помощь со стороны китайской армии и партизан?

— Я не совсем понимаю вас.

Он, не отрываясь, смотрит на меня. Дневной свет проникает в салон. Мы сидим так близко, что я слышу его дыхание и чувствую его страх.

— Ты организовал нападение на контрольно-пропускной пункт в Нонтабури, связавшись с Пекином через китайское посольство?

— Да. Перед тем, как я въехал в Таиланд, Пекин наделил меня некоторыми полномочиями. Я воспользовался ими перед нападением на контрольно-пропускной пункт.

— У тебя есть документы, подтверждающие твое право отдавать приказы военным?

Он достал два пропуска и письмо, подписанное среди прочих командиром пропекинских партизан в Лаосе. Я медленно прочел его, спрашивая у Куо перевод незнакомых слов. Письмо дает ему право обращаться к начальникам штабов любых районов, где он мог оказаться, и требовать вооруженной помощи по обстоятельствам. Письмо подлинное и, очевидно, официальное, но мне не понравилась его неопределенность. Я отдал ему пропуска и письмо.

— Больше ничего не потребуется. Сейчас важно подбодрить его. У него не должно быть никаких сомнений.

— Теперь слушай меня внимательно. У тебя есть два выбора. Первый: тебя отвезут в Бангкок, отдадут под суд и приговорят к смертной казни. Знаешь, как расстреливают в Таиланде? Тут исповедуют буддизм, а он осуждает убийство. Поэтому тебя посадят за занавеску, на которой нарисовала мишень, и стрелять будут не в тебя, а в мишень. Подходящая смерть для снайпера.

В его глазах был страх — все идет по плану.

— Но у тебя есть второй выход: дойдешь до середины моста и объяснишь китайскому офицеру, что ты заменишь Ли. Англичанина обменяют на тебя.

Недалеко от караульного помещения послышался шум моторов. Группа солдат прошла мимо окон машины. Фонари на мосту погасли — наступил день.

Куо сказал, как будто выдохнул:

— Они не пойдут на это.

Я снова повернулся к нему:

— Это твои трудности. Можешь воспользоваться своими документами. Скажи, что в последний момент получил новые инструкции из Пекина. Или, что говорил с Хуа Сюли: он хочет вернуться в Англию и порывает с прошлым. Скажи, что он даже под пытками не выдаст техническую информацию по лазерам.

Я сделал паузу, дал ему возможность подумать, но он ответил сразу же:

— Они не поверят мне.

Я наклонился к нему и быстро оказал:

— Ври, блефуй, дави на них, пугай генералом Квей Лином, он — командующий партизанами, его подпись под твоим письмом. Говори, что, если тебя не послушаются, генерал всех расстреляет.

Я снова сделал паузу — пусть подумает — и добавил:

— Или тебя самого расстреляют в Бангкоке. Он молчал и смотрел на меня пустыми, ничего не выражающими глазами. Только учащенное дыхание подсказывало мне, что он проглотил приманку. Я читал его мысли.

— Посередине моста поперек дороги — белая полоса. Там состоится обмен. Дойдешь до нее и остановишься. За ней свобода, на этой стороне — смерть. Перейдешь эту линию, только когда англичанин будет у нас, целый и невредимый.

Сигнал клаксона. Мимо проехал “джип”. Первые лучи солнца осветили стену караульного помещения.

— Хорошо, — оказал Куо, быстро кивая, — попробую.

Он тяжело дышал, как будто не разговаривал, а бегал.

Я вылез из машины. Офицер полиции передал мне “хускварну”. Когда вывели Куо, я у него на глазах загнал в патронник полную обойму, дослал патрон в ствол и снял винтовку с предохранителя.

— Куо, — сказал я. — Люди в Бангкоке оплачивают тех, кого ты убил. Если тебя казнят, им станет легче — это будет месть за погибших. Мне разрешили привезти тебя сюда, и через белую линию ты не переступишь, если обмен не состоится, — это я тебе гарантирую. Бели они настоят на своем и Ли окажется у них, ты вернешься в Бангкок.

Он не сводил глаз с “хускварны”, хорошо понимая, какое это страшное оружие.

— Если только сделаешь одно резкое движение, попытаешься побежать или перейти через линию до моего сигнала, я тебя пристрелю.

Наконец-то он поднял голову, посмотрел мне в глаза… и увидел в них свою смерть.

С другой стороны моста раздался сигнал клаксона. В караульном помещении кто-то разговаривал по телефону. Ломэн направился в мою сторону.

Куо, запинаясь, спросил меня напряженным голосом:

— Какой сигнал?

— Я опущу винтовку.

Его увели.

Я не успел пойти за остальными — ко мне обратился Ломэн:

— Он согласился?

— Конечно. Жить всем хочется.



Я занял позицию на полпути между караульным помещением и серединой моста: подтянулся и залез на низкий цоколь. На одну из железных опор положил “хускварну”: теперь можно стрелять с упора. Когда я залезал на цоколь, открылась рана на левом плече — я почувствовал жгучую боль. Но убить Куо она не помешает.

Тем, кто пошел вместе с Куо к середине моста, приказано не подходить к нему вплотную, чтобы не закрыть от моей пули. Дойдя до белой линии, он оглянулся, и я поймал его в перекрестие оптического прицела. Расстояние небольшое — Куо смотрел прямо в дуло винтовки. Потом он отвернулся и заговорил с китайоким офицером, который командовал группой обмена.

Несколько минут назад армейские машины подъехали к середине моста с двух сторон, развернулись и остановились. Из одной вылезли несколько человек в штатском — среди них я узнал Представителя, который стоял, сложив руки за спиной, простоволосый, без пиджака; он осторожно сделал несколько шагов к белой линии.

Я убрал палец со спускового крючка и посмотрел на Представителя в оптический прицел. У него переутомленный вид. Если он и спал в последние три ночи, то только со снотворным. Воспоминания о кровавой катастрофе на Линк Роуд свежи в его памяти. И чувство личной тревоги: его семья даже не знает, жив ли он.

Держится он прекрасно. Я никогда не думал, что увижу нечто подобное: он в плену, кругом враги, а он безупречно выполняет самый главный долг посла — внушает уважение к своей стране.

Я снова поймал в оптический прицел Куо и положил палец на спусковой крючок. Куо все еще говорит с офицером, показывает ему пропуска и письмо, похлопывает по ним ладонью, дергаясь всем телом: мол, приказываю здесь я, Куо.

Он неподвижно стоит в нескольких сантиметрах от белой линии. Офицер отошел, посоветовался с человеком в штатском и вернулся к Куо. Но Куо даже не шелохнулся. Один шаг, и он на другой стороне границы. Там его возьмут под защиту вооруженные соотечественники. Но он знает, что расстояние между нами меньше шестидесяти метров, и нити оптического прицела перекрещиваются у него на спине.

Снова наступила тишина. Наша и китайская группы застыли по обе стороны белой линии и смотрят друг на друга. За ними у въездов на мост с оружием наизготовку стоят солдаты.

Я весь в поту. Мне кажется, приклад “хускварны” стал тяжелее. Крест нитей оптического прицела сдвинулся на сантиметр в сторону, я вернул его в прежнее положение. Ощущение времени постепенно терялось. Ломэн считал, что у нас один шанс на успех из ста. Сейчас и его, пожалуй, нет. Куо продолжает говорить, некоторые слова доносятся до меня: солдат Китайской Народной Республики должен выполнять приказы, а не интересоваться высшими государственными тайнами. О любом нарушении этого священного долга будет доложено командованию.

Офицер коротко ответил, Куо размахнулся и удалил его по лицу.

Раздался крик — с той стороны моста послышался лязг затворов. Все замерло.

Бешено стучит мой пульс. Именно этого боялся Ломэн: двести вооруженных людей, друг против друга на мосту Кемерадж, а между ними — Представитель.

Мое левое веко задергалось, и я проклял свои нервы. Винтовка стала очень тяжелой, перекрестье прицела снова ходит по спине Куо. Пот стекает мне на руку, на палец, лежащий на спусковом крючке.

Офицер отошел, теперь с Куо разговаривает человек в штатском. Я раньше такого произношения не слышал, но понимаю, что речь идет об ответственности. Куо яростно кивает. Человек в штатском обращается к заместителю офицера, что-то говорит ему, тот четко берет под козырек.

Отдан приказ, эхо крика отдается между балками моста. Солдаты берут на караул. Человек в штатском сначала обращается к британскому поверенному в делах, который стоит по другую сторону белой линии, потом что-то говорит Представителю.

Неожиданно Куо повернулся и посмотрел прямо на меня. Оптический прицел опустился, задрожал, но остался наведенным на Куо. Вокруг все пришло в движение: зашевелились люди, хлопнула дверь машины, заработали моторы.

Я держу Куо на прицеле. Праздновать победу рано, эта тварь что угодно может выкинуть. Палец на спусковом крючке сводит судорога, левое веко дергается еще сильнее, когда же все кончится? Никогда еще винтовка не казалась мне такой тяжелой.

Мимо меня на нашу сторону проезжают одна за другой две машины. Топот марширующих мимо солдат. Резкий запах выхлопных газов в воздухе.

Куо стоит неподвижно и смотрит в оптический прицел.

Рядом раздались шаги, и я услышал голос Ломэна:

— Все в порядке, Квиллер. Представитель здесь.

Я опустил винтовку.

По дороге к караульному помещению, где собрались все остальные, я разрядил “хускварну” и швырнул обойму в реку.

1

Дорогая закрытая частная школа в Англии.

2

Цвета флага Великобритании.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11