Глава 5

Конечно, у меня есть свои слабости и недостатки, но никогда не думала, что в их длинном ряду найдется место для ревности. Тем более — для ревности в самом грубом, чисто сексуальном смысле. Ведь еще при вступлении в брак я заранее оговорила со своими мужьями подобные вопросы. Мы условились, что за каждым из нас сохраняется право свободно вступать с кем угодно в какие угодно отношения. По собственному усмотрению. Но вот я получила из Ново-Йорка огорошившую меня новость, и мною полностью завладело вышеупомянутое атавистическое чувство.

Дэн испрашивал моего согласия на брак с юной Эвелин Тен. Ожелби своим правом вето воспользоваться не пожелал. Я ответила Дэну, что должна подумать, нервно щелкнула переключателем, прерывая связь, и огорошила находившегося поблизости Сэма Вассермана парой крепких выражений. После чего вышла в сад, поразмышлять на свежем воздухе. Спустить пар, чтобы не лопнуть от злости.

Эвелин, внучку Ахмеда Тена, я знала с тех пор, когда та была еще совсем ребенком. Талантливым, очаровательным, но каким-то слишком уж благопристойным. Ее молодость и бесспорная красота, которую было бы глупо не признавать, создавали для меня серьезную проблему. Я больше не была единственной, отныне и навсегда.

Да, стоило мне оставить свой курятник без присмотра на каких-то шесть недель, как чертов петух тут же полез топтать другую курицу.

Конечно, я отдавала себе отчет в том, что все началось гораздо раньше. Года два назад, наверное, когда я стала все больше и больше времени проводить с Джоном. Да и любовью я с ним занималась чаще, чем с Дэниелом, хотя у того были значительно лучше и техника, и, так сказать, природные данные. Теперь гром грянул. Предстояло решить вопрос: как сильно я люблю Дэна. Смогу ли я безропотно делить его с другой женщиной или же, наоборот, мне абсолютно все равно, и Можно спокойно махнуть на это рукой. Довольно долго я занималась самокопанием, а затем вернулась к монитору, вызвала Эвелин и поздравила ее со вступлением в нашу семью. Заодно я попросила ее передать Дэниелу мои самые искренние поздравления и горячие заверения в любви... Одним словом, как жаль, мой милый, что нельзя немедленно трахнуть монитор.

Трахнуть его, конечно, было можно. Но не в том смысле.

Покончив с официальной частью, я снова вышла в сад, под полог темноты, уселась прямо на сырую землю и стала слушать, как растут мои овощи. В воздухе плыл слабый аромат цветущей жимолости; сейчас этот запах почему-то внушал мне отвращение. Никогда не любила весну.

Эвелин была на двенадцать лет младше меня. При других обстоятельствах она могла бы быть моей собственной дочерью. Первый острый приступ ревности постепенно угасал; его сменили усталость и душевная пустота. И зябкое ощущение бренности всего сущего. Потом я тихо заплакала. То не был плач по Дэниелу, нет. Я оплакивала тот простой факт, что все, в конце концов, проходит в этом мире.

Мне вдруг отчаянно захотелось ощутить внутри себя чей-нибудь молодой пенис, нежный и проворный. Роки или Сэм. Я даже направилась к коттеджу, где жил Роки, но сделав всего несколько шагов по мощеной кирпичом дорожке, заколебалась, а потом повернула назад. Возможно, Роки сейчас был не один.

Кроме того, он ведь мог просто сказать мне «нет».

На следующий день у нас была смена караула. Ахмед Тен всю прошлую неделю проторчал «Мерседесе». Он вернулся на ферму, узнал последние новости, после чего мы с ним слегка разбавили «сухой закон» при помощи бутылочки джина. Все же не каждый день приобретаешь новую родню.

Ахмед был рад, хотя, по обыкновению, выражал свои чувства сдержанно. Он слегка беспокоился, ведь внучка еще очень молода. Вдобавок у Тенов, заявлявших, что они могут проследить свою генеалогию вплоть до Африки семнадцатого века, было не принято заключать браки за пределами собственного клана. Но сам Ахмед, как ученый, был полностью «за», так как его сильно беспокоило вызванное войной оскудение генофонда.

Расширение нашей семьи сделало меня косвенно причастной к единственному послевоенному добавлению в этот генофонд: Ахмед удочерил Иншилу, девочку, привезенную нами из Заира, как только закончилось ее долгое пребывание в карантине.

К тому моменту, когда мы сумели разглядеть дно бутылки, Тен успел обучить меня полудюжине площадных фраз на суахили, дабы мне было чем поразить Эвелин при встрече. Затем он, покачиваясь, отправился на поиски своей кровати. Мне же предстояло ночное дежурство, поэтому доктор Лонг впрыснул мне хорошую дозу толоксинамида, после чего все прелести похмелья оказались спрессованными в десять скорбных минут, за которыми, как и положено, вначале последовали угрызения совести, а затем наступила холодная четкость мыслей.

Дежурить опять предстояло с Сэмом, а он всегда был хорошим напарником. Единственный член нашей экспедиции, выбранный мною почти наугад. Эдакая темная лошадка. К восемнадцати годам он получил диплом математика и дописывал второй, по историографии. Он сочинял баллады, а прошлым летом написал для школьников упрощеннее введение в интегральное исчисление. Честолюбие, в общепринятом смысле этого слова, у него отсутствовало начисто: ему предложили хорошее место, где он мог бы расти профессионально, но Сэм отказался, заявив, что предпочитает преподавать в школе до тех пор, пока звездный корабль не отправится в путь. Впервые я увидела Сэма, как раз занимаясь Янус-проектом. Компьютер отфильтровал его имя среди множества других, когда я искала для звездного корабля кандидатуру историка, способного параллельно выполнять функции математика.

Особых обязанностей у ночных дежурных не было. Требовалось только одно — не спать. «Нервный центр» нашей фермы располагался в домике, где раньше размещалась контора управляющего. Домик стоял на небольшом холме, поэтому оттуда легко просматривалась вся территория. В помещении был установлен монитор и система оповещения: селекторная звуковая связь с остальными зданиями, наспех сооруженная Ингрид Мункельт. При необходимости дежурные могли врубить мощные прожекторы, освещавшие всю территорию фермы, а еще там было устройство, позволявшее включать во всех спальнях аварийные сирены. В распоряжении дежурных имелись также лазер и дробовик. Кроме дежурных, единственным человеком, постоянно носившим при себе оружие, был Фридман: остальное вооружение было решено всегда держать под замком, чтобы избежать несчастных случаев, предотвратить в зародыше всякую возможность убийств, как случайных, так и по злому умыслу.

Мы ухлопали пару часов, проведя их в разговорах об истории и историографии, а затем сыграли в шахматы. Сэм дал мне ферзя форы, но все равно ему потребовалось меньше пятнадцати минут, чтобы выиграть партию. Я убрала фигуры, захлопнула доску, и тут Сэм неожиданно продемонстрировал еще один из своих многочисленных талантов: мгновенную телепатию.

— Знаешь, — сказал он, — я слышал, как ты говорила со своим мужем. Ты была сильно расстроена.

— Скорее удивлена. Хотя нет, ты прав, расстроена. Я и сейчас еще слегка не в форме.

— Я тебя понимаю. Знаешь, может быть, ты не прочь... хм... если правила вашего клана позволяют... — Он прикрыл мою руку своей. Его ладонь была прохладной. — Я подумал, может быть, тебе захочется позаниматься любовью со мной. Как с другом, — запинаясь, выговорил он наконец. — Мне кажется, так тебе будет легче.

— Намного легче, — согласилась я. — Но ведь я для тебя старовата.

— Мне как раз это и нравится. — Сэм засмеялся, немного нервно. — Мои ровесницы... Мне с ними совершенно не о чем говорить. — Он вдруг быстро огляделся вокруг. — Наверно, надо опустить шторы?

Теперь чуть не рассмеялась я.

— Давай дождемся конца дежурства, хорошо? Осталось-то всего полтора часа.

Он не стал спорить, хотя на его лице появилось забавное и обаятельное выражение нетерпеливого недовольства.

Мальчикам его возраста следовало бы носить одежду посвободнее. Галина и Ингрид, пришедшие сменить нас на боевом посту, просто не могли не обратить внимание на его мощную эрекцию. Когда мы выходили за дверь, Галина шаловливо подмигнула мне на прощанье.

Как легко было предсказать заранее, первый раз все произошло очень быстро. Но несгибаемость Сэма оказалась весьма впечатляющей. После четвертого раза он все же заснул, быстро и сладко, по-прежнему оставаясь внутри меня. Вскоре заснула и я. То был мой первый по-настоящему глубокий и спокойный сон за весь прошедший месяц.

Сэм оказался поразительно невежественным в вопросах устройства женского тела. Позже он признался, что вообще лишь год назад стал замечать, что на свете существуют девочки. До этого он несколько лет занимался любовью со взрослым мужчиной, своим учителем. Какая глупая расточительность природных ресурсов!

На следующий день наша команда начала работу по привлечению на ферму новобранцев. Если бы наши титанические усилия принесли пользу всего шестнадцати юным кротам, их смело можно было бы считать растраченными попусту. Решили, что сначала займемся одиночками и теми, кто живет вдвоем или втроем. Попытка ассимилировать достаточно большую группу почти наверняка привела бы после нашего отлета к отчаянной борьбе за лидерство.

Мне уже виделось, как в перспективе ферма превратится в городок, где будут жить несколько тысяч человек, в городок, полностью обеспечивающий себя сельскохозяйственной продукцией и расположенный недалеко от Нью-Йорка, чтобы воспользоваться его ресурсами. В своеобразный резервуар, где будут постепенно накапливаться силы и средства, необходимые для восстановления великого города. В один прекрасный день я вернусь и увижу, как снова кипит и бурлит мой Нью-Йорк, как там через край бьет человеческая энергия.

По поводу этой конечной цели среди нас существовали разногласия. Диссидентов возглавляла Кари Маршан. Да и в Ново-Йорке многие считали, что от больших городов больше вреда, чем пользы; что именно в мегаполисах люди начинают страдать тяжкими душевными расстройствами, которые впоследствии приводят к войне. Довольно странная точка зрения, особенно когда ее высказывает человек, родившийся и выросший внутри гипертрофированной консервной банки. Вдобавок Кари никогда не видела Нью-Йорк, Лондон, Париж и Токио такими, какими они были до войны. Думая об этом, я вдруг поняла, что людей, просто побывавших хоть в каком-нибудь заштатном земном городишке, не говоря уже обо всех главных мегаполисах, в Ново-Йорке можно по пальцам пересчитать. Казалось бы, я должна была ощущать свою уникальность... А ощущала одиночество. Но надо признать: опыт, имевшийся у меня за плечами, делал мой авторитет почти непререкаемым. Кари приводила факты, выдвигала серьезные возражения, но моя точка зрения возобладала.

Если ты — большой начальник, это сильно упрощает для тебя процесс дебатов.

Начальную стадию рекрутирования новобранцев следовало проводить очень избирательно. Мы изготовили штук двести листовок, где говорилось, кто мы такие и как с нами можно вступить в контакт, а затем разложили эти листовки на самых видных местах в книжных магазинах и библиотеках. Точное место расположения фермы не указывалось, но мы написали, что будем подбирать желающих в каждый погожий полдень вблизи станции метро «Оссайн».

Мы распределили листовки на площади в не сколько сот квадратных километров и стали ждать В течение первой недели казалось, что это — мартышкин труд. Ближе к полудню либо я, либо Фридман ежедневно отгоняли школьный аэробус на несколько километров в глубь острова затем описывали дугу к югу, после чего, по возможности незаметно, добирались до станции «Оссайн». На пятый день, вскоре после нашего приземления, из зарослей позади станции, спасли во озираясь, вылезли три первых добровольца.

Потом мы подбирали их по два-три человека ежедневно, в течение одиннадцати дней. Шестнадцатого марта, точнехонько в восьмую годовщину войны, мы, как говорится, за что боролись, на то и напоролись. В эту ночь один из новичков неожиданно исчез. Но к утру он вернулся.

Он вернулся за час до рассвета и привел с собой больше двадцати своих, вооруженных до зубов приятелей. Я проснулась от грохота выстрелов, за какое-то мгновение до того, как в моей комнате взвыла сирена. В эту ночь дежурили Гарри Фолкер и Альберт Лонг; кто-то из них перед смертью успел врубить сигнал тревоги. Нападающие хлынули внутрь здания через обе двери, стреляя во все стороны.

К счастью, они, по-видимому, не знали, где находится арсенал. Только поэтому кровавая бойня не стала односторонней. Фридману удалось сдерживать их огнем из лазера до тех пор, пока все наши не успели вооружиться. После этого разгорелся страшный встречный бой; бедные дети с упоением стреляли друг в друга... А над всем этим кошмаром постепенно разгоралась равнодушная золотая заря.

Мы вместе с Сэмом беспомощно наблюдали за происходящим из окна моего коттеджа. Ни один из нас не оказался столь безрассудным, чтобы попробовать пересечь под перекрестным огнем открытое пространство в попытке добраться до арсенала. Подперев шкафом входную дверь, ми стояли и смотрели, словно завороженные, как на наших глазах на Земле разыгрывается очередная война.

Все утро мы провели, подбирая и сжигая трупы и отдельные куски тел. Нападавшие погибли почти все. Двадцать три покойника с их стороны, одиннадцать — с нашей: восемь ребятишек двое дежурных и Сара О'Брайен.

Тело Сары, а точнее — то, что от него осталось, мы обнаружили самым последним. Наверное, так было даже лучше, поскольку к этому моменту мы уже совершенно отупели; наступила атрофия чувств. Нас привлекло неистовое, жадное жужжание мух за кустами. Там мы и нашли ее тело, больше походившее на беспорядочно сваленную груду сырого мяса. Они отрубили ей груди, руки, ноги, голову, разрубили ребра, распороли живот и вывернули наружу все внутренности, включая матку и сердце. Это жуткое зрелище было просто нереальным; больше всего оно напоминало монтаж, который мог бы сделать какой-нибудь мерзкий, вконец испорченный ребенок, пройдясь ножницами по анатомическому атласу.

Именно в этот момент в моей душе навсегда поселилось чувство вины. Сара была таким милым, таким приятным человеком. Она любила детей всепоглощающей, самоотверженной любовью. Она была нашим лучшим учителем для самых маленьких, поскольку те не могли не ответить любовью на такую любовь и были готовы пойти на что угодно, лишь бы не доставлять Саре лишних хлопот и огорчений. В Ново-Йорке у нее остались три дочери и сын. Что я смогу сказать им? Дескать, я выбрала вашу мать на роль запасного пилота, так как компьютерный профиль подтвердил очевидное: да, эта женщина великолепно понимает детей. И мне, дескать, очень жаль, что эти самые дети превратили вашу мать в кровавое месиво.

В следующий раз, перво-наперво, надо будет ставить настоящее ограждение.

Почему-то возиться с телами погибших детей было тем больней, чем меньше на них имелось очевидных повреждений. А тяжелее всего было смотреть на тех, кто попал под луч лазера. Маленькое обугленное пятнышко на одежде, и все. Если б не ноги, они выглядели бы спящими.

У мертвецов всегда как-то неестественно вывернуты ноги.

Глава 6

Кровавая бойня. Никто меня в ней не винил. Но я себе места не находила: ведь я просто обязана была ожидать худшего и заранее рассмотреть вопрос обороны. Среди всех членов команды «Мерседеса» лишь я сталкивалась раньше с этой разновидностью безумия. Фридману, конечно, было известно о войне многое, но даже он, как и все остальные, никогда не воевал. Я хорошо понимала, самобичевание не принесет ровным счетом никакой пользы, но... Чтобы иметь возможность заснуть, я начала принимать таблетки.

Мы трудились, как проклятые, и две недели спустя ферма превратилась в военный лагерь. По периметру были вкопаны два ряда крепких столбов, между которыми мы растянули сложную сеть из металлической ленты, острой как бритва, — дело трудное и довольно опасное. Лишь двое детей оказались достаточно крепкими физически, чтобы хоть в чем-то нам помочь. Трое из нас зазевались на секунду и остались без пальцев. Доктор Ито сумел пришить их обратно, срастил кости, но для того чтобы эти люди смогли нормально шевелить пальцами, в Ново Йорке им предстояла повторная операция. Я тоже пострадала, задев за ленту, которая едва не отрезала мне нос и содрала приличный лоскут кожи с предплечья. Кровищи было... Ито приживил лоскут обратно, но кожа предплечья почти полностью потеряла чувствительность, лишь изредка напоминая о себе резкой дергающей болью.

Пока мы занимались ограждением, дети построили шестнадцать блиндажей, расположив их равномерно по периметру, после чего, хоть и испытывая тревогу, я все же позволила снабдить все эти укрытия оружием и боеприпасами. Правда, недавнее побоище действовало отрезвляюще — дети обращались с оружием подчеркнуто осторожно.

Проходов в ограждении мы не оставили, поэтому отныне выбраться с фермы можно было только на флаере. Нам посчастливилось найти еще один исправный — небольшой экономичный пикап. Вскоре Индира и двое детей кое-как научилась им пользоваться. Одновременно братья Фроммы занимались разведкой, пытаясь обнаружить большие группы детей до того, как те сумеют обнаружить нас.

Фридман, признанный поставщик «приятных» известий, не подкачал и на этот раз. Он предупредил меня, что металлическая лента — надежная защита лишь от нападений, аналогичных пережитому нами. Но те, кто сумеет пробраться в арсенал, запросто преодолеют такое препятствие. Приличный лазер за несколько секунд проплавит в нашем ограждении дыру, а взрывчаткой его вообще можно в два счета превратить в труху.

Я гадала, не окажется ли нынешняя ситуация прообразом ближайшего будущего — маленькое сообщество людей, живущих в тревожной самоизоляции. Возможно, на какое-то время это станет неизбежным, но мне хотелось видеть в происходящем лишь переходный период, а не грядущий отвратительный Neues Ordnung — новый порядок.

Дикая свирепость кровавого столкновения и пренебрежительное отношение детей к смерти заставило меня задуматься, насколько прав был Джефф, полагавший, что страна Чарли ограничена пределами Джорджии и Флориды. Никто из детей с нашей фермы слыхом не слыхивал о Чарли, пока не появились Фроммы. Но может быть, такая модель поведения теперь повсюду возникала спонтанно, независимо от безумных мансоновских писаний? Я поговорила с доктором Лонгом, который до войны специализировался в области детской психологии, но он мало чем мог мне помочь. Его практика ограничивалась детьми, росшими в Ново-Йорке, да изредка вносили разнообразие отпрыски недавних иммигрантов. Проблема массовых убийств никогда не стояла перед ним.

Затем на нас свалилась новая напасть. Сначала мы решили, что это — реакция на стресс, на изоляцию и постоянное напряжение, вызванное нелегкой жизнью за стеной из «бритвенной» ленты. Мы разрешили детям проводить больше времени вне лагеря, стали предпринимать дополнительные экспедиции, старались как-то отвлечь детей, но они становились все более раздражительными и неуправляемыми. Наши врачи тратили бездну времени, пытаясь лечить недуги с какими-то непонятными симптомами...

А потом заболела Индира. Однажды утром она не смогла подняться с постели, а когда ее стали будить, начала бормотать нечто совершенно бессвязное. Почти сразу же началось недержание мочи; девушка ничего не ела. Мы превратили мой коттедж в лазарет и стали подкармливать ее внутривенно, пока врачи спешно делали анализы. Мы постоянно поддерживали контакт с медиками в Ново-Йорке, но те лишь смогли подтвердить очевидное.

Чума. На этой стадии уже никто ничего не мог поделать.

Но ведь в первый же день по прибытии мы для гарантии сделали всем детям повторные уколы! Значит, либо организм Индиры не отреагировал на вакцину, либо вакцина не действует. Если так, мы все были обречены.