Белый жеребец поднялся по извилистой тропе на вершину горы рано утром, когда на востоке еще только разгоралась заря. День выдался жаркий, но жеребец час за часом стоял неподвижно и ждал, потому что какое-то смутное чувство подсказывало ему, что именно это от него требовалось. Под ним в горячем мареве ширились просторы, и существа там, внизу, беспокойно двигались, ожидая, когда он подаст желанный сигнал. Но то, что предсказали старые женщины, произошло только вечером. Космические корабли появились в небе неожиданно, повиснув в горячем воздухе, как комариный рой. Они поднимались и опускались, словно капли расплавленного белого металла, в голубом вечернем свете. Движимый неодолимым желанием, древней тоской по тому, что должно было случиться и случилось теперь, жеребец напряг мускулы и бросился с уступа вниз. Огромные белые крылья широко распростерлись в воздухе и без видимого напряжения подняли его к темнеющему небу. Он сделал круг над горой, сопровождаемый тысячами глаз, в которых выражалась мольба, и полетел над вечным свинцово-серым морем туда, где в туманной дали совершали свой танец серебристые звездолеты. За ним поднялась в воздух туча летающих существ, гонимых вперед тем же беспричинным неодолимым желанием, той же тоской, которые испытывал и он сам. Неслись вперед валькирии на летающих конях, птица Феникс, Сфинкс, рыжий силач из Трудванга в боевой повозке, запряженной двумя козлами; тысячи и тысячи самых различных существ устремились вдаль высоко над землей. Над всей этой стаей в колеснице летела Медея с возницей, который неистово погонял упряжку драконов. А чуть поотстав от всех остальных, жужжал большой жук, бросивший вечернюю звезду Venus Mechanitis на произвол судьбы. Имя жука было Кепре, и он по своей натуре ничем не отличался от своих спутников. Но впереди всей процессии летел Пегас, тяжелыми взмахами крыльев направляя свой путь над морем к пляшущему комариному рою. Белая грива развевалась на ветру, и воздух стонал под ударами могучих крыльев. Пегас летел над морем, которое когда-то называлось Средиземным, он летел к далеким островам, где на одном из космических кораблей приземлились люди.

      Первый корабль вынырнул из темнеющего неба, сделав крутой вираж над грядами гор и черными массивами лесов, и стал спускаться к земной поверхности. Он падал, описывая широкие круги, беззвучно, словно легкое перышко. Длинные переливающиеся всеми цветами радуги крылья, которые придавали кораблю сходство со стрекозой, пульсировали в изменчивых каскадах света, струившегося над Землей причудливым сиянием. Корабль проскользнул между двумя поверженными металлическими пилонами. Когда-то они зеркально блестели полировкой, а теперь стали матово-черными и покрылись трещинами, в которых гнездился упрямый мох. Корабль развернулся над ржавой стартовой площадкой, искореженной до неузнаваемости проросшими древними стволами деревьев, и тихо застыл на месте. Черный цилиндрический корпус неподвижно завис в полуметре от поверхности. Пульсирующие в силовых полях крылья перестали светиться и исчезли. Из окружающих теней к кораблю шагнули сумерки, проплыли над ним и бессильно замерли. За ними ждала ночь — тяжелая, необъятная, полная волнующей первобытности, насыщенная брожением отшумевших эпох. Времени у нее было много, она могла ждать.

Внутри корабля

      Двое мужчин сидели возле неприветливого, поспартански строгого пульта управления, расчерченного на геометрические секторы. Женщина в просторной голубой одежде подошла к воздушному шлюзу, и массивный люк с мягким шипением пополз вверх. Она обернулась и посмотрела на спутников.
      — Ну?
      — Что ну? — Один из мужчин встал, тяжело опираясь на пульт. Взгляд был рассеянным, губы плотно сжаты. — Здесь нет жизни. А чего ты, собственно, ожидала? Чтобы у трапа стояли члены комитета, созданного для встречи нашего корабля?
      Голос говорившего был резким и скрипучим и никак не гармонировал с его солидной фигурой.
      — Нет, но все же это так… так не похоже на то, что я себе представляла, — сказала она, вглядываясь в темноту, которая медленно наступала на корабль.
      Она держала руки за спиной, сжимая и разжимая пальцы; ее тяжелые черные волосы каскадом рассыпались по плечам; знакомый силуэт казался чужим и недоступным в слабом запахе благовонных трав.
      — Понимаешь, Джослин, — сказала она, — все это как-то призрачно, неосязаемо…
      — Конечно. Вполне естественно.
      Джослин сосредоточил внимание на приборах. Она пожала плечами, продолжая смотреть в темное отверстие люка.
      Другой мужчина, сидевший в пилотском кресле у светящегося видеоэкрана, не произнес ни слова. Он откинулся на спинку, положил руки на колени, глаза его были закрыты, на губах застыла легкая улыбка. В бликах трепещущего света его лицо отливало металлом. Джослин медленно выпрямился.
      — Ну что ж, — сказал он, — будем выходить.

Вне корабля

      Все, что окружало космический корабль, было когда-то одним из крупнейших ракетодромов на планете Земля. Но это было пятьдесят тысяч лет назад. Сейчас местность стала почти непроходимой: там и сям возвышались развалины зданий и остовы машин, среди обрушившихся стен вставала буйная поросль металлических балок и каркасов, повсюду стволы деревьев победоносно простирали свои ветви над техническим чудом давно прошедших времен. Ощущение бренности бытия, недолговечности всего сущего было настолько сильным, что, казалось, его можно было попробовать на вкус, взять в руки, размять пальцами и вылепить в виде вполне определенной вещественной фигуры. Где-то далеко в сумеречном освещении маячила конструкция, которая, возможно, представляла собой первобытный космический корабль. Она была неправдоподобно огромной, толстые шпангоуты торчали из корпуса, словно ребра из туши разлагающегося великана. Джослин и Марта мелькнули на мгновение четкими силуэтами на бело-голубом фоне открытого люка воздушного шлюза и спрыгнули на землю. Бетонная панель, изъеденная временем, потрескивала под их ногами. Едва они начали удаляться от своего корабля, как неразличимые ранее створки люков в его обшивке раздвинулись и в образовавшиеся бойницы мягко выдвинулись молчаливые жерла боевых орудий, направляемые чуткими механизмами. Последние слабые отблески вечернего света отражались в полированном металле, когда пушки слаженно, но бездушно прощупывали окрестное пространство. В этой гармонии была своеобразная красота — и смерть.
      Марта оглянулась вокруг. И вдруг всплеснула руками, ее глаза расширились.
      — Посмотри! — прошептала она. — Посмотри!
      Окружающий ландшафт быстро изменялся. Ржавые кбнструкции и развалины строений вибрировали и расплывались, словно отражения на поверхности воды, они увеличивались, меняли очертания. Степы руин поднимались к небу, извиваясь, подобно языкам пламени, и тут же застывали, превращаясь в камни и кристаллы; появлялись колоннады из текучего огня, они вздымались все выше, срастаясь в гигантские арки и купола из материализовавшегося света, и там, наверху, гулко носилось эхо отдаленного перезвона колоколов. Воздух сгущался в искрометные сапфиры и рубины, засверкавшие чудесными украшениями на непроницаемых стенах. Земля тяжело дышала, под ногами 1 распластались квадратные плиты необъятного каменного пола, границы которого тонули в туманной дали; мрак наполнился какими-то темными, массивными контурами; всходившая луна стала таять и рассыпалась вдруг на тысячи пляшущих огоньков под высокими сводами; откуда-то издалека долетал явственный шепот огромного хора. Появились большие стрельчатые окна с яркими витражами; из тьмы проступили орнаменты и очертания скульптур, каменные ангелы и химеры, распятия из тяжелого отполированного дерева, настенная роспись, стилизованные лики святых. Это был Реймский собор, но увеличенный в сто, тысячу раз. Он возвышался до звезд, шпили его башен пересекали орбиты планет и пронзали солнце, в залах блуждали тяжелые тучи. В окружении сияющих колонн, уходивших в небо на многие десятки километров, космический корабль казался песчинкой, занесенной на борт древней ладьи викингов. Ломкий колокольный звон дрожал в воздухе, и кто-то стоял на кафедре, раскрыв перед собой многотонный старинный фолиант. Раскаты голоса гремели и катились между каменными столбами, поддерживаемые дыханием далекого хора, и разбивались в брызги, достигая стен, украшенных горящими росписями.
      Джослин закрыл лицо руками и закричал. Непреодолимый ужас, звучавший в этом крике, заставил умолкнуть и хор, и голос с кафедры. От пронзительного вопля задрожали колонны, потухли цвета стрельчатых окон, рухнули статуи. Кристаллы рассыпались в бесцветную пыль, пол закачался и пошел волнами, будто неожиданный порыв ветра поднял на море тяжелое волнение, стены осели, съежились и исчезли в потоке разноцветных искр.
      Собор беззвучно растаял, оставляя после себя дымные струи, развеянные легким порывом ветра. Через несколько секунд от него ничего не осталось, кроме замирающего отзвука тихого и ясного звона колоколов.
      Мужчина, оставшийся в космическом корабле, молча вглядывался в изображение на экране пульта управления. В бледном лунном свете снова возвышались руины, и там, в темном дверном проеме одной из развалин, между двумя обвалившимися столбами из темно-зеленого камня, стояла маленькая девочка. Ей едва ли было больше десяти лет, на ней было голубенькие платьице, белые гольфы, черные туфельки и накрахмаленный белый фартучек. Длинные золотистые волосы были откинуты на спину. Девочка играла цветным мячом, ударяя его о землю, и смотрела на корабль искрящимися от затаенного смеха глазами.
      Мужчина некоторое время не сводил с экрана безразличного взгляда, потом неожиданно выключил видеокамеру и круто повернул кресло. Он задумчиво посмотрел на шкалы приборов: они показывали, что невероятная масса вещества внезапно возникла из ничего, замкнула корабль в свои объятия и затем исчезла. Будь он не тем, кем являлся на самом деле, он бы присвистнул от удивления; но он этого не сделал, не сказал ни слова. В обличающих лучах бело-голубого света, исходившего от многочисленных шкал и циферблатов, четко обозначился овал лица цвета человеческой кожи. На лице выделялись только большие, широко открытые глаза и аккуратный рот. Вообще-то это была устаревшая конструкция, но люди до сих пор предпочитают, чтобы их роботы возможно больше походили на своих создателей. Он нажал несколько кнопок на пульте и без особой поспешности включил связь с флагманским кораблем, который парил в пространстве за пределами земной атмосферы. Что это было: мираж или галлюцинация? Он откинулся на спинку кресла и подождал, пока на экране не возникло изображение человека в форме. В галлюцинациях нет ничего необычного. Бывает, что людям мерещится всякая всячина. Однако с роботами этого никогда не случается.

      — Но он это видел, видел! — воскликнул Монтейлер.
      Он был высок и худощав, простая голубая туника облегала его фигуру, на левой стороне груди вырисовывались эмблема космического флота и знак солнца. Глаза под шапкой густых черных волос сузились от сдерживаемого гнева, вызванного необъяснимостью явления, крупный нос обострился, губы плотно сжались в прямую линию. Он наклонился над столом и скользнул взглядом по присутствующим в отсеке.
      — Он видел это, — повторил Монтейлер, — и показания приборов подтверждают виденное. По крайней мере часть приборов, — уточнил он, на секунду заколебавшись. — Какого же рода галлюцинации могут дать такие результаты?
      Эди Барр, один из кибернетиков, поднял голову.
      — Ты меня спрашиваешь?
      — Да.
      — Если говорить о компьютерах, — сказал Эди, — то это не что иное, как галлюцинация. Все сходится на этом.
      — Хотел бы я так же верить компьютерам, как ты, — проворчал Монтейлер. — Но, к сожалению, у меня такой веры нет.
      — В галлюцинациях нет ничего слишком необычного, — сказала Кэтрин ди Рац, психолог. — Особенно при стрессовых ситуациях. Джослин и Марта находились в весьма напряженном состоянии, не правда ли?
      — Разумеется. — Монтейлер кисло улыбнулся. — И робот, конечно, тоже. И приборы.
      Он выпрямился и подошел к телеэкрану, полностью занимавшему одну из стен помещения.
      — И видеокамеры. — Он покачал годовой. — Есть ли такие галлюцинации, которые можно видеть на экране телевизора? Кто из вас ответит на этот вопрос?
      — Миражи… — неуверенно начал Эди.
      — К черту миражи! Индикаторы массы чуть не перегорели, когда… когда все это появилось. Да, вот так просто, появилось из ничего и пропало. Какие же галлюцинации могут сыграть такую шутку?
      — Собор, — сказал кто-то. — Ранняя готическая архитектура, если не ошибаюсь. Очень впечатляет.
      — Ну спасибо, что растолковал, — прошипел Монтейлер. — По мне, так пусть это будет хоть хрустальный дворец, которыми тешат детей. Но я хочу знать, откуда он появился и каким образом? Вот что меня сейчас интересует. Есть ли какие-нибудь соображения?
      Все молчали. Монтейлер поднял брови, передернул плечами и повернулся к экрану. Изображения появлялись и исчезали нескончаемой монотонной чередой; проплывали картины серо-голубых волнующихся водных пространств, лесов и джунглей, бескрайних саванн, где причудливые животные двигались под палящими лучами солнца; их сменяли кадры заснеженных равнин, гор и долин, пустынь и морей. И повсюду развалины, руины. Телекамеры на борту четырнадцати космических кораблей, которые двигались по своим орбитам вокруг планеты, просматривали ее ландшафт и посылали бесконечный поток информации на экраны. Сюжеты непрестанно менялись, по в них сохранялся все тот же основной мотив. У полюсов вечные льды поглотили города, и диковинные белые звери свободно хозяйничали там, где некогда к бездонному небу поднимались шпили и башни высокоразвитой цивилизации. В более южных районах города и ракетодромы покрылись буйной растительностью, образовавшей влажные непроходимые джунгли; рухнули блестящие мачты, колонны; арки скрылись под корнями гигантских столетних деревьев, а в роскошных некогда залах прыгали и кривлялись стаи обезьян — жалкая пародия на пышную и тяжеловесную придворную обрядность времен императоров и королей. Прекрасные обиталища людей опустели, километровые башни лежали поверженными, машины остановились, гигантская сеть путей сообщения покрылась толщей земляных наносов. Пройдет еще несколько тысячелетий, и от всех чудес, созданных человеком, не останется даже этих следов. Эпоха Homo sapiens — человека разумного — длилась сотни тысяч лет, но в общей истории планеты это было только мгновение. Гигантские рептилии безраздельно господствовали на Земле сотни миллионов лет, но и они исчезли, не оставив после себя ничего существенного. А еще через несколько миллионов лет другие существа, возможно, покорят Землю, создадут новые чудеса, упиваясь мечтами о своем величии…
      По спине Монтейлера побежали мурашки.
      — Спрашивается, что же мы в глубине души всетаки надеялись здесь встретить? — проворчал он. — Наверно, высокоразвитую культуру. Все ту же древнюю цивилизацию, готовую приветствовать возвращение блудного сына… Нет, тут что-то не так, тут не жди ничего хорошего.
      Монтейлер повернулся к присутствующим.
      — Пока у меня все. Постарайтесь найти объяснение, какое угодно, но только побыстрее!
      Отсек опустел под нестройный говор споривших. Дверь захлопнулась, и наступила тишина. Монтейлер задумчиво поглядел вслед ушедшим. Затем оперся локтями о стол, закрыл лицо руками и зевнул. Он почувствовал себя старым и усталым, кожа на лице собралась в сухие грубые морщины, утомление разливалось по всему телу, руки и ноги отяжелели.
      Кто-то пошевелился рядом. Он поднял голову и встретился взглядом с Кэтрин ди Рац.
      — А, так ты осталась, Кэт? Это напоминает старые времена. Все та же самаритянка, неизменно готовая утешить. Или ты не ушла потому, что у тебя есть какие-нибудь хорошие идеи?
      — Ты же знаешь, что у меня их нет.
      — Ну, так значит утешения ради.
      Он отклонился назад и закинул руки за голову.
      — В первый момент я не придал этому большого значения, решил, что все это просто какая-то ерунда. А дело оказывается сложнее, надо в нем разобраться. Мне сейчас достаточно любого, даже самого немудрящего объяснения.
      Его глаза сузились.
      — Кэт, как по-твоему, это была галлюцинация?
      — Нет.
      — Я тоже так думаю. Признаться, я испугался до смерти. Что за дьявольщина происходит там, внизу?
      Она уселась на стол, подобрав под себя ноги, — эта поза была ему хорошо знакома. Ее движения оживляли целый мир воспоминание; чуть приподнятая бровь, наклон головы, дрогнувшие губы, неожиданный жест означали больше, чем невысказанные слова, будили нескончаемый ряд вопросов и ответов из прошлых споров, бесед, откровений. Ее тело под голубой туникой не хранило для него никаких тайн, ее длинные чувственные руки много раз обнимали его. Он посмотрел ей в глаза.
      "Она жалеет меня, — подумал Монтейлер. — Это проклятое сострадание, эти проклятые добрые слова, эти проклятые добрые глаза! Безупречный психолог… Нет, она просто создана такой, с исповедальней вместо сердца. От нее мне никогда не избавиться".
      Неожиданно его потянуло к ней, тело захлестнула горячая волна желания…

Много лет назад

      Тогда они представляли собой надежный разведывательный патруль, составленный именно из них двоих по прихоти ЭВМ, которая обрекла их на многомесячное пребывание в обществе друг друга. Два долгих месяца в кабине объемом десять квадратных метров способны превратить в любовников даже антиподов — их соединит ненависть, если не любовь. Победив монотонность сладострастием, они выстояли. Да, они выдержали, уцелели.
      Они устремлялись вперед, опережая исследовательские корабли растущей Межпланетной федерации. Заключенные в крошечном кораблике, управляемом безмолвными механизмами, они незримой пылинкой среди пустой ночи летели к мертвым планетам, где в лучах чужих солнц разрушались чудеса былых времен, к человеческим кладбищам, затерянным в беспредельном пространстве. Они находили мертвые города, мертвые воспоминания, мертвую славу, встречали толпы дикарей с пустыми глазами перед все еще мерцавшими телеэкранами в руинах величественных дворцов и зеркальных башен. Они совершали посадки на Петаре, Карстене, Чандре — эти знаменитые древние названия были когда-то известны многим. Иногда их полетом на непосредственных подступах к планете управляли бесстрастные голоса — они излагали подробные инструкции для посадки, определяли участки приземления в гигантских космопортах, где тысячи мощных некогда звездолетов разъедались ржавчиной и тлением. Вежливые голоса предлагали предъявить полномочия и осведомлялись о цели посещения — и ни разу за этими звуками не скрывалось ничего живого, это все еще функционировали компьютеры и роботы, обслуживавшие исчезнувшую цивилизацию. От сотрясений, вызванных посадкой разведывательного корабля, здания неуверенно раскачивались, как пьяные, а потом медленно падали, обрушивая на гениальные машины тысячи тонн пластмасс и стали. Люди. строили хорошо, но недостаточно хорошо для вечности. Творения былого времени сметались с пути, будто под неудержимым напором несущихся вперед волн.
      И вот теперь Земля, древнейший центр цивилизации, сказочный мир за пропастью световых лет, символ совершенства и безграничного знания, центр Вселенной, заманчивое царство небесное тысяч и тысяч религий. Земля была святым Граалем, единственным святым местом во Вселенной, которая уже очень давно устала от святости. Для человечества, распыленного среди сотен тысяч миров в одном из рукавов спирали Млечного Пути, где расстояния так огромны, что солнце одной обитаемой планеты не проступало даже светящейся искоркой на ночном небе другой, ближайшей к пей планеты, Земля была не просто символом веры, предметом самозабвенного преклонения, но чем-то бесконечно большим.
      Она была мечтой об общности, побеждавшей световые годы и парсеки, мечтой о родстве там, где не могло быть никакого родства, мечтой о прародине, о колыбели человечества, об общем для всех происхождении. Перед лицом леденящего Космоса люди собирались вместе, напуганные зияющей пустотой, окружавшей хороводы их микроскопических мировпылинок, и мечтали о прародине, которая была достоянием каждого, как бы далеко его ни занесло пространство и время. Величайшее творение человека — Звездное Объединение Миров — открыло для него сотни тысяч планет, а потом, когда это творение рухнуло и распалось, бросило на произвол судьбы. Теперь человек остался один на один с бездонной, бесконечной тьмой, где нет ни конца, ни начала, где руины его миров постепенно превращались в ничто.
      И вот человек вернулся на свою прародину, осуществив вековую мечту. Разочарование тяжелым камнем легло на сердце Монтейлера.
      — Ты выглядишь усталым, — сказала Кэт, чуть подавшись вперед.
      — Я и в самом деле устал. Я всегда устаю после сорока бессонных часов.
      Он вздохнул.
      — Слишком многое ставится сейчас на карту. Я просто не могу допустить, чтобы что-нибудь произошло, пока я буду сладко спать в своей постели. Ты даже представить себе не можешь, какие огромные ресурсы Межпланетная федерация вложила в эту экспедицию… Понимаешь, назад к Земле — великий подвиг, которому нет равных, сокровищница, только и ждущая того часа, когда мы ее откроем…
      Он расслабился и улыбнулся ей.
      — И вот все это летит в тартарары.
      "Насколько все было проще, когда я был разведчиком, — подумал он. — Интересно, что получилось бы, стань я вновь таким первопроходцем? Снова пересекать пространства, месяцами не покидая корабль, бродить неделю-другую по неизвестной планете, оставив за спиной двадцать световых лет. А потом опять годы полетов… И рядом Кэт, хотя и неизвестно, что это может дать сегодня".
      Она внимательно посмотрела на него.
      — Ты изменился.
      — Все изменились. Ты. Я. Что в этом удивительного? Все мы должны повзрослеть, рано или поздно, разве не так?
      — Раньше ты был другим, — сказала она. — Мягче. Теперь ты становишься циничным.
      — Это было давно. — Он смотрел мимо нее, на гладкий потолок. — Это было десять лет назад. Сто планет назад. Десять миллионов развалин назад. Сотни миллионов световых лет назад. Теперь я смотрю на все это, очевидно, не так, как тогда. Ну, а что касается тебя…
      Он замолчал.
      — Ты хочешь, чтобы я снова вернулась к тебе?
      Она слабо улыбнулась.
      — Не знаю… Пожалуй, нет. В общем у меня остались лишь воспоминания. Я хотел бы сохранить эти воспоминания в их первозданном виде. Иногда мне хочется, чтобы ты вернулась, но это лишь обычное плотское влечение, ничего больше. Когда во мне пробуждается животное.
      Он безразлично улыбнулся.
      — Ты весьма практичен, — произнесла Кэт.
      — Ты хочешь сказать, что я свинья. Сделай одолжение, это меня не трогает.
      Он глубже уселся в кресле, откинувшись на спинку, и стал рассматривать ее с некоторым интересом, "Самка, — подумал он, — чувственная, красивая, всегда и все понимающая самка. Спокойная, молчаливая и очень привлекательная. Она всегда умела наилучшим образом использовать свои природные данные. Кэт. Вполне подходящее имя. Гибкое и приятное животное, грациозное и хитрое, а порой даже надежное. Самостоятельное и с арсеналом острых когтей на всякий случай".
      Однажды он ушел от нее, она никогда не могла простить ему этого. Наверно, ее гордость была уязвлена, и это было бы опасно, не будь она мягкой и терпеливой Кэт. Она не отличалась дальновидностью, но обладала изрядной долей упрямства. Рано или поздно она добивалась того, что хотела.
      Глаза: фиалковые. Губы: упрямые. Тело: решительное. Ноги прикрыты приличествующим образом, так как она знала, что он никогда не обращал на них внимания. Если бы он ценил красивые колени, они были бы теперь прямо перед его глазами.
      — Кто сегодня тот счастливчик, у которого хранится ключ, передающийся по наследству? Кто-то, кого я знаю? — спросил Монтейлер.
      — А тебе это интересно?
      — В общем-то нет. Так, просто любопытно.
      — Гернстейн, — сказал она, — социолог. Он мне нравится: забавный.
      Голос у нее был спокойный, бесстрастный.
      — Вот как. Я-то все удивлялся, почему у него такие туманные глаза.
      Он поднялся и подошел к выключенному экрану, рассматривая ее отражение в полированной поверхности матового стекла.
      — Но он же идиот.
      — Это, скорее всего, вопрос вкуса, — ответила она. — Лично мне он понравился.
      Она посмотрела на пего.
      — Не думаешь ли ты, что я бросаюсь на первого встречного?
      — Очевидно, нет. Но в любом случае он идиот. И он не делает из этого особого секрета — ни из этого, ни из другого.
      Монтейлер наклонился над пультом управления и нажал одну из кнопок. Экран вспыхнул, возникшие по его краям тени сгустились в сменяющие друг друга изображения, которые поступали сюда от видеокамер, щупавших своими объективами планету. Он молча следил за кадрами, чувствуя, как пылает его лицо, ощущая насмешливый взгляд Кэт, направленный на его напряженный затылок.
      "Нет, не сейчас. Может быть, потом".
      Он сосредоточился на деталях панорамы, развертывающейся перед ним за выпуклым стеклом. Кэт улыбалась, но не произносила ни слова. Это была одна-из ее привлекательных черт: она понимала, когда ей следовало помолчать.
      На экране в горячем мареве проплывала раскаленная пустыня, за ней появилась степь с волнующейся высокой травой, потом берег моря в лучах заходящего солнца, высокие, темные деревья вдалеке, а у самой воды — какое-то существо, запрокинувшее голову в небо. Монтейлер протянул руку и закрепил видеокамеру в этом положении. Изображение стало увеличиваться, и вскоре существо уже занимало всю поверхность экрана.
      На значительном расстоянии и при слабом освещении сначала казалось, что там, внизу, на лошади сидит человек. Но в крупном плане он увидел нечто другое. Это была лошадь или во всяком случае чтото похожее на лошадь, но там, где у нее полагалось быть шее и голове, возвышался человеческий торс.
      Торс принадлежал мужчине среднего возраста, который, уперев руки в бока, неотрывно смотрел ввысь. Длинные волосы трепал ветер, в глазах светился затаенный разум.
      Монтейлер сделал шаг назад.
      — Вот это, — сказал он, — существо, которое принято называть кентавром. Ты видишь?
      Кэт мягко соскользнула со стола и подошла к нему. Она рассматривала существо с заметным интересом.