39

Майор Бежан, по всей вероятности, боялся бабушки, поскольку не вызвал меня в управление, а пришёл сам с огромным количеством фотографий и вежливо попросил их посмотреть. Он попал как раз в такой момент, когда все были дома — дикое и холерное невезение, ведь могла бы тётка Иза пораньше уехать в казино, а? Так нет, она как раз почему-то медлила и даже лично открыла майору дверь, а Лукаш ещё сидел в гостиной, ожидая заказанной поездки.

— Очень приятно снова видеть пана майора, — сразу же приступила она к делу. — Боюсь, что моя племянница скрыла от вас самые разные свои наблюдения, возможно, и знакомства, а мы все, вся семья, считаем, что правда должна выйти на свет…

Майор протиснулся внутрь чуть ли не силой, так как тётка Иза выступила со своей речью уже на пороге, твёрдо соблюдая статус-кво, словно задавшись целью не пускать его в дом, пока не выложит ему все, что наболело. Она даже не закрыла дверь на щеколду, что австралийцы всегда старательно делали, помня, что находятся в стране, полной преступников.

— Знакомства до такой степени близкие, что преступник даже мною заинтересовался! Бросал на меня мрачные взгляды, прямо-таки угрожающие!..

Холера, что ещё этот Бешеный сумел натворить в гостиничном баре?..

— А ты что делала в компании преступников? — язвительно заинтересовалась тётка Ольга.

— Вы позволите мне на минутку занять пани Брант небольшим показом снимков? — вежливо осведомился майор. — О, пользуясь случаем, заодно и пана Дарко.

— Я бы попросила!.. — резко выкрикнула тётка Иза.

— Пожалуйста, я готова, — тут же произнесла я.

— Мы все охотно посмотрим то, что вы хотите нам показать, — поддержала меня бабушка деревянным голосом, на этот раз ещё и холодным, как камень. — Иза, очень легко понять, что речь идёт отнюдь не о тебе, а об Изе. Вы можете приступать, пан майор.

Ничего больше не говоря, майор приступил. Он высыпал на стол стопку разнообразных фотографий, самых разных форматов и тематики и элегантным жестом пригласил меня просмотреть их. Лукаш уже стоял рядом со мной, а все семейство толпилось вокруг. Одна только бабушка спокойно уселась на стул.

Кавардак я обнаружила совершенно безнадёжный, что меня крайне удивило, так как я всегда считала, что полиция показывает свидетелям соответствующим образом подобранные снимки. Одни только морды, одни пейзажи, одни предметы или что-то там ещё, а тут все лежало в одной куче. Я послушно начала их просматривать.

Лукаш оказался более в курсе, чем я. Без слов он указал и отодвинул в сторону неизвестную мне резиденцию, утопающую в зелени, потом выловил несколько ликов Пустынко, портрет Каи Пешт, очаровательные рожи Бешеного, ещё какие-то морды, которых я не знала, наконец, лицо, маячащее в последнее время в моей памяти благодаря этой проклятой корректуре и всем разговорам о фотографии. Тем более, что на столе лежало по крайней мере штук пятнадцать крупных отпечатков прекрасно известного мне типа: червячки, растения, зверушки, равно как и абсолютно неживые предметы.

По одной из фотографий он постучал пальцем.

— Гамар… Помнишь его?

— Принесли его черти… — с крайней неохотой пробормотала я.

— А это вы знаете? — спросил майор, подсунув мне под нос резиденцию.

— Нет. А что это?

— Лесная Тишина.

— Я же говорила!..

— А вот, смотрите! — вмешалась в просмотр тётка Иза, схватив Бешеного. — Компания моей племянницы, скандальный тип ниже всякого допустимого уровня!..

— Я в жизни не видала этой Лесной Тишины, да и этого второго тоже, — разозлившись, объясняла я. — О, садовый участок; ведь это же участок, да?..

Одному богу известно, наш ли это давний, или какой-то ещё, участки ведь меняются…

— Изочка, это была ошибка, в каждом баре можно встретить подобных типов, — успокаивал тётку дядя Филипп.

— А та тварь рядом с ним, уличная красотка, странно, что я не вижу её в этом преступном сообществе!..

— Это и есть место преступления? — взволнованно расспрашивала тётка Ольга, пытаясь вырвать из рук майора Лесную Тишину. — А трупа нет?

Я думала, что тело тоже фотографируют…

Дядя Игнатий обнаружил Каю Пешт.

— Ну, ничего не скажешь, настоящая красотка, однако мне она вовсе не кажется уличной…

— Игнатий, положи на место!..

— Может быть, вы разрешите мне провести опознание…

— Этот тип явно холерик по натуре…

— Это Пустынко, я уверена, недавно я его видела во второй раз…

— И вы ещё в чем-то сомневаетесь? Она же их всех знает!

— Подумать только, разве она одна?.. Я, к примеру, знаю некоторых, которые тоже знают их всех…

— Твоя же собственная шляпа к нему полетела…

— А тебе какое дело до моей шляпы?..

Они разругались с огромным энтузиазмом, так как в дело вмешалась ещё и бабушка, слишком занятая рассматриванием фотографий, чтобы достаточно решительно заставить их успокоиться. Зато она коротко комментировала и резко осуждала все их высказывания. Майор, по всей вероятности, уже начал сожалеть, что пришёл ко мне со всем этим барахлом, вместо того чтобы выяснить все в управлении без столь многочисленного эскорта.

В разгар скандала вдруг объявился Рысек, тихонько присоединившийся к обществу.

— Я принёс вареники и какой-то суп в супном термосе, — шепнул он мне на ухо. — Поставил в ваш холодильник, ну, то есть вареники, а не термос. И ещё будет салат.

Майор заметил его.

— А, пан сосед с первого этажа…

— Я стучал, — тут же начал оправдываться Рысек. — Но дверь была открыта. У вас защёлка испортилась?

Я попыталась убить его взглядом, но, похоже, мне это не удалось. Я сама тайком заблокировала автоматическую защёлку после того раза, когда выскочила без ключей, чтобы иметь возможность возвращаться домой, и предпочитала не обращать на этот недочёт внимание семейства. Заинтересовавшись ситуацией, Рысек смотрел не на меня, а на стол, и, видимо, по этой причине мой взгляд на него не подействовал.

Зато на него подействовали разбросанные снимки.

— О господи! — охнул он вдруг. — Вот негодяй!..

И схватил лежащую сбоку и оставленную семьёй без внимания фотографию чего-то крайне странного.

Я бросила взгляд через его плечо и увидела на снимке нечто вроде шасси автомашины, вмурованного в покрытие и лишённого кузова. Я сразу же поняла, что это такое.

— Боже, Рысек, вы и фотографии делали?..

— Мы! — расстроился Рысек. — Это все та зараза паршивая, а ведь вовсе не выглядел такой зловредной обезьяной, вот, смотрите… Вот он!

В руке он держал фотографию мужчины, тем самым привлёк к себе всеобщее внимание, но в этот момент вдруг заметил присутствие в семейном кругу майора и ужасно смутился.

— О, чтоб меня… Но это… А может, уже срок давности? Нарушение, но ведь никто о нем не знал!

Так как?.. Отпираться?

Вопрос был адресован мне, и таким путём я убедилась, что моя догадка была правильной.

— Несомненно, срок давности уже истёк, — с нажимом заверила я его. — Пан майор, нарушение было в некотором роде транспортным: запрет въезжать, а кто-то по ошибке въехал, скажем так, не заметив знака…

— Там не было знака, — с болью, но честно поправил меня Рысек.

— Вот видите? Даже знака не было. Никто его на этом деле не поймал, штрафа не выписывал, он сам спохватился и тут же выехал…

— Тут же? — удивился майор, вглядываясь в прекрасное изображение вплавленных в асфальт остатков машины.

— Сам, лично, вышел немедленно…

— Не так чтобы немедленно, — вырвалось у Рысека. — Ботинки-то там остались…

— А носки?

— Носки частично сохранились…

— Где и когда это было? — деловито спросил майор, пренебрегая деталями гардероба.

Я объяснила ему, потому что Рысек утратил дар речи, и постучала пальцем по фотографии Бешеного.

— И вот этот тип, тот, о котором я вам говорила, испортил одну взлётно-посадочную полосу и выбросил на ветер миллиарды злотых. Они запретили туда въезжать, а парень въехал, за что был крупно наказан, а в принципе-то это было нарушение правил движения, поэтому я вас спрашиваю, истёк срок давности или нет?

— Я, видите ли, пани, не из дорожной полиции…

— А вы обязаны им доносить?

— Не вижу никаких причин; к тому же у меня очень мало времени…

— Вот видишь, Рысек, срок давности. Можешь снова говорить.

— Я бы очень рекомендовал, — подтвердил майор. — Кто делал этот снимок?

— В том-то все и дело, — занервничал разблокированный Рысек. — Один мужик болтался там, но, думаю, разрешение у него было. Как только мы увидели, что он щёлкает, Мундек перепугался. Холера, это же вещественное доказательство. Просил его, как человека, чтобы отдал негатив. Отдал, хотя и не сразу, с этим вообще целая история была, потому что фотограф этот сбежал, и один приятель гонялся за ним по всему городу. Нашёл его в одном магазинчике. А потом я — сразу-то не мог, я был на кране — пересел на «малыша» и вместе с Мундеком мы поехали за ним до самого его дома, около Леса Кабацкого.

— На Жолны?

— Точно, на Жолны.

— Это его дом был?

— А откуда я могу знать, его или нет, во всяком случае он там жил. И мастерская у него там была, и тёмная комната, целая лаборатория, вообще все.

Мариуш Ченгала его зовут. Оказалось — художник-фотограф. Все ему объяснили, что в случае чего Мундека с работы выгонят, да ещё и штраф сдерут, он даже расстроился, честно. Вроде бы, казалось, такой порядочный парень, а вот уничтожить снимок не захотел. Сказал, что для него это тоже вещественное доказательство, только совсем по другому делу, а вообще, надо сказать, он был какой-то потухший и грустный. В конце концов согласился, отдал Мундеку снимок и негатив, а тут — на тебе. Либо ещё один себе оставил, тот, что тут лежит, либо с другого снимка сделал негатив и мог себе печатать столько карточек, сколько захочешь. Но раз вы говорите, что срок давности…

— Безоговорочно прошёл, — с большой решительностью подтвердил майор. — Меня интересует этот Мариуш Ченгала. Вы у него были?

— Ну я же и говорю, что был. Вместе с Мундеком мы там были.

— И вы там у него видели снимки?

— И ещё какие! — восхитился успокоившийся Рысек. — Просто чудо какое-то! При нас он делал увеличение, и знаете чего? Ноги мухи! Класс! Я бы ни за что в жизни не догадался. Представляете, все это поросло волосиками, а ещё как-то так подсвечено было, солнцем наверное, или, может, эта муха на лампе сидела…

Семейство замолкло уже в самом начале этого рассказа. Майор же оставил местоположение мухи без внимания.

— И соответствующее оборудование у него было?

— Супер и экстра! Мундек в этом разбирается, так он говорит, что за эту его фотолабораторию можно было бы два «роллса» купить, и ещё бы на жизнь осталось. Он его даже спрашивал, что тот со всем этим делает, за такие фотки он мог бы бабки во всем мире сбивать, а тот так как-то неохотно сказал, что это только его хобби, и переменил тему.

— В таком случае, что он сказал о том, чем он занимается? Кроме хобби?

— Он механик. По разным мелким штучкам. Но и это не правда, как же, мелким, я-то как раз в этом разбираюсь. Электронная механика, понимаете, не связь, не компьютеры, скорее роботы. Автоматически управляемые — нажимаете на клавишу, а манипуляторы сверлят, подгоняют, поднимают все, что хотите. Я там насмотрелся — сказка! Научная фантастика!

— Способный парень.

— Вот именно. И при этом какой-то несчастный.

— Он что-нибудь о себе рассказывал?

— О себе не очень. Вот о технике — да.

— У него вроде бы жена есть. Вы её видели?

— Промелькнула где-то вдалеке. Если это, конечно, жена. Блондиночка — загляденье. Но участия не принимала.

— Понятно…

В общем, с Рысеком майору пофартило — как слепой курице найти зерно. Мы оба с Лукашем молчали, как могила. Ни за какие сокровища я бы не открыла ментам своих подозрений.., да каких там подозрений!

Уверенности, которая у меня появилась. И какого черта Лукаш тогда не обогнал мотоциклиста…

— Здорово мне повезло, что я пришёл к вам с этим опознанием, — любезно заявил майор.

— О, а вот это его дом! — добавил ещё Рысек, указывая на другой снимок.

— Кому повезло, а кому и нет, — мрачно пробормотала я.

— Действительно. Вы, конечно, надеялись, что это пан Карчох?

— Что Пустынко.

— Вот тут я могу вас обрадовать. Разумеется, без деталей. Пан Пустынко также был опознан основным свидетелем и понесёт свою долю ответственности.

— Надеюсь, несколько долей? — вежливо поправил его Лукаш.

Майор уже начал собирать со стола свой комплект фотографий, но остановился и посмотрел на него.

— Вы намерены подать против него гражданский иск?

— Вы полагаете, что я совсем с ума сошёл?

— Мне так почему-то показалось, извините. На всякий случай, на вашем месте я бы позаботился о себе.

Жаль, что вы не ехали побыстрее…

Вот тебе и на, оказывается, мы оба, я и представитель властей, подумали об одном и том же…

40

— Убьёшь дерьмо, а сядешь за человека, — мрачным голосом сказал Бежану Роберт Гурский. — Не знаю, кто это придумал, но он был совершенно прав.

— Не так уж надолго, дадут ему убийство в аффекте или вообще даже по неосторожности, — успокоил его Бежан. — А я ему преднамеренности добавлять не собираюсь.

Они вместе возвращались в управление из чудесной виллы под Лесом Кабацким, где проходил всего лишь второй допрос Мариуша Ченгалы. Бежал не стал его никуда вызывать, а предпочёл прибегнуть к внезапности. Он вежливо попросил его на минуточку выйти из мастерской, потом — отдать ему ключи от «мерседеса», а затем — съездить с ним ненадолго на улицу Жолны. На патрульной машине.

«Мерседес» повёл Гурский.

При виде собственного изображения рядом с «хондой», загнанной в старый сарай на садовом участке, Мариуш Ченгала тут же сломался. Не пришлось даже напоминать ему обо всем богатстве, шикарном оборудовании фотоателье и мастерской, «мерседесе», инструментах… В наличие очевидца он поверил без каких-либо сомнений и даже не спросил, кто это.

— Я больше не мог, понимаете, — говорил он с отчаянием в голосе. — Четырнадцать лет! Последние четырнадцать лет я как будто не жил, словно меня вообще на белом свете не было. С самого начала оказалось, что у меня есть какие-то там способности, и никогда, ни одного разу, я не мог даже в этом признаться. Только то, что нужно было для учёбы, и ни на грош больше! Все шло на его счёт, всю работу я за него делал, сам ведь он ничего не умел, у него в таких тонких вещах обе руки левыми оказывались, зато дурацких идей — хоть пруд пруди. И я все это должен был реализовывать!

— Но почему? — мягко спросил Бежан. — У него на вас что-то было? Он вас шантажировал? Но чем?

— Я даже не знаю, можно ли это назвать шантажом? Хотя… Возможно, да. Ведь он мог в любой момент все это у нас отнять, вроде бы все это Баськино, но на самом деле — его, у него были наши векселя, и он мог все забрать у нас на самых законных основаниях… Но не это было самое страшное…

— А что?

— Он сам. То, каким он был, — ответил Мариуш Ченгала с ожесточением и застыл, глядя куда-то вдаль.

Они сидели втроём на садовых стульях у туристического столика позади той самой пристройки, в которой находилась двойная мастерская. Оттуда видно было громадное стекло оранжереи, в которой просматривалась оргия буйного цветения кактусов.

Атмосфера была прямо-таки товарищеская, что всегда больше нравилось майору, при этом он почему-то был убеждён, неизвестно почему, что арестованный вовсе не намерен бежать. Что он полностью капитулировал.

— Кое-что о том, каким он был, мы уже знаем — буркнул Роберт.

— Нет. Ничего вы не знаете. Со стороны, — да, вроде бы можно было увидеть, что это — плохой человек, ощущался гнёт, давление. Но вблизи все это проходило: не человек, а божество, он так умел все перевернуть, что ты становился абсолютным глупцом. Ведь я годами боготворил его, свято верил в его благородство, великий ум, во все, что хотите. Верил, что он борется за социальную справедливость, карает подлецов, помогает приличным и достойным людям, этакий Робин Гуд двадцатого века. На самом деле он борется за деньги и власть, чтобы выиграть этот бой, я ведь собственными глазами видел, как он вытаскивал людей с самого дна, а на самом деле — ничего подобного! Он любил власть ради самой власти, он хотел управлять всем и вся, ведь он нам даже пожениться не позволил, мы так живём, неофициально, потому что ему так хотелось…

— Но почему? — изумился Роберт.

— А холера его знает, почему. Видно, так ему было удобней. Хотя оба мы люди свободные и могли бы в любой момент…

— И вы не протестовали? — спросил Бежан.

— Протестовал. Позже. Вначале-то нет, мне это и в голову не приходило — верный слуга! Постепенно открывались у меня, дурака, глаза, пока наконец я не понял, что живу так, словно меня вообще не существует. Я хотел добиться каких-то успехов, достижений, я был на это способен, старался изо всех сил, а он даже никогда меня не похвалил. Только критиковал. Знаменитый фотограф, большой художник, а я вроде как ещё не дорос до славы, поэтому он брал на себя авторство всех моих работ, и я, клянусь Богом, верил, что все это — для моего же блага. Полный кретин! Деньги тоже забирал он, я же получал столько, сколько он мне выделял от щедрот своих. Наконец я стал нажимать, пусть хоть что-то будет моё, пусть я появлюсь на рынке под своим именем, хотя бы какой-то небольшой альбом, о снеге… Это ведь чудо, а не тема! Ну ладно, он поначалу даже согласился — и снова фигу, рассовал все снимки как свои. Я разозлился. На расстоянии. Одной встречи хватило, чтобы я поджал хвост и продолжать работать мальчиком на побегушках, но теперь уже постоянно упирался, а он морочил мне голову.

Хуже того. Одно издательство — я пошёл туда один, без него — хотело взять три снимка, но потом отказалось, а я случайно узнал, что это он лично меня отклонил. Не давал мне самостоятельности, держал за горло и душил…

— А оружие?

— Что оружие?

— Что-то там с оружием вы для него тоже делали?

— Все для него делал я. Оружие переделывал по-разному, такие у него были фантазии, хотел, чтобы у него все было необычное, нетипичное, в том числе и замки. Там, в его доме, ни один взломщик бы ничего не сделал. Ну а я уже больше не мог, что-то внутри у меня перевернулось, в последний раз я поехал туда со скандалом, в бешенстве, потому что он снова мне все напортил: вроде бы разрешил собственное издание, а потом фиг. Всю дорогу к нему я ругался: хватит, довольно, уеду из страны, эмигрирую, две профессии в руках, и обе — интернациональные, не позволю больше себя угнетать. Ну как обычно, он меня заговорил, объяснил мне по-научному, что так было необходимо, я совершенно обалдел, смирился, он взял меня голыми руками. Обещал равноправное партнёрство…

Неожиданно Мариуш Ченгала замолк. Лицо его пылало одновременно гневом и горечью.

— Это происходило там, в салоне, где вы пили? — деликатно спросил Бежан.

— Там. Он принял меня, как гостя, с почтением…

— Вот именно. И что было потом?

— А потом он потребовал, чтобы я что-то придумал с заряжанием этой двустволки с укороченным дулом…

— Он впустил вас в кабинет?

— А как же иначе? Он одного меня туда впускал, ведь я же сам ему там все и оборудовал, но только тогда, когда никто этого не видел. Даже его Михалина понятия не имела, что я бываю в этом священном месте. У него там был инструмент, и я много разных вещей делал прямо у него.

— И что дальше?

— Не знаю.

— Ну, не надо глупить. Вы ведь должны были что-то запомнить.

— Да помню я, конечно помню. Но не знаю. Что-то со мной произошло. Может, не до конца он меня заговорил или, может, слишком быстро потребовал следующей работы, которой мог бы потом хвастаться… Не знаю. Он показал мне, что ему нужно, я зарядил жаканами… Весь этот бунт все ещё бурлил во мне, и что-то вроде как мелькнуло в голове: о боже, если бы это его не было на свете, а не меня…

Не помню даже, целился ли я, но грохнул два раза…

И тут же пришёл в себя: господи, что я наделал!..

Ну, а его больше не было на свете, все было кончено. Слишком даже хорошо у меня получилось…

— Таким образом, вы признаетесь в убийстве Доминика Доминика?

— А что ещё мне остаётся? Признаюсь. Но пусть уж все будет до конца. Потому как я ещё подумал, что он и после смерти меня уничтожит, так вот — не дамся, нужно стереть все следы, бежать… Я вытер двустволку, повесил её на стену, помыл посуду…

И убежал.

— Вы все за собой заперли?

Мариуш Ченгала посмотрел на Бежана отупелым взглядом.

— Что?.. Не знаю. А что — было заперто?

— По-всякому. Но вы запирали?

— Понятия не имею. Не знаю. Наверное, я о чем-то думал, потому что никакого запирания я не припомню. Возможно, что мои нервы были до такой степени взвинчены…

— Действительно, это вполне возможно…

Разумеется, оба они хотели прояснить и некоторые другие детали, но большого успеха не добились.

От финансовых дел Доминика Мариуш Ченгала был далёк, накопленную в святилище документацию, естественно, видел, но в суть её не вникал, знакомства Михалины Колек его вообще не касались, а всякие там выходки Каи Пешт доходили до него лишь косвенным путём, через Барбару Буковскую. От Барбары он убийство скрыл, хотя она уже давно не слишком-то высоко ценила Доминика. После посещения мастерской Гурским он перепугался, стащил у неё ключи от старого садового участка и попытался избавиться от мотоцикла, но, похоже, это ему не очень-то удалось. Но зато он решился на смелый поступок и под собственным именем дал пару снимков в книгу о фотографии. Тут уж Доминик не мог ему напас кудить…

41

— В высшей степени неприятное и сложное дело, — заявила бабушка на следующий день после демонстрации. — Я размышляю о нем со вчерашнего дня, и у меня уже более или менее складывается картина событий. Я не отличаюсь склерозом и ещё не утратила зрения и слуха, поэтому хотела бы узнать, по какой такой причине два человека, внешне друг другу чужие, щадят какого-то там Мариуша с необычной фамилией.

Как моя внучка, так и вы… — она сделала жест в сторону Лукаша, избегая его взглядом, — оба вы обвиняете его с явной неохотой. А по моему мнению, он — ключевая фигура. Так в чем же там дело с фотографиями и механизмами? И что у него общего с преступлением, совершенным против бывшего сожителя Изы?

— Ну, — жадно подхватила тётка Иза. — Что?

— Ничего, — сердито буркнула я.

— Очень многое, — сказал Лукаш, который снова присутствовал, так как его заказали для поездки, которая почему-то никак не могла осуществиться. — Вероятнее всего, он и есть убийца, у которого имеются гигантские смягчающие обстоятельства. Убийство в состоянии аффекта. Мы так считаем, но мы можем ошибаться, поэтому предпочитаем не подсовывать властям своих идей. Отсюда и сдержанность, тем более что рядом имеются в наличии лица, в значительно большей мере заслуживающие осуждения.

С Изой же все это ни имеет ничего общего.

— С Изой! — фыркнула тётка Иза. — Подумать только, какие темпы!..

— Я, моя милая, несколько постарше тебя, — заметила ей бабушка ужасающе ледяным тоном. — И тем не менее вижу, как меняются нравы. Пан Дарко и моя внучка примерно одного возраста, наверняка они могли бы даже вместе в школу ходить. В Кракове…

— В Кракове они подружились, — с готовностью подхватил дядя Филипп.

— Это и вправду теперь так называется — подружились? — язвительно удивилась тётка Иза.

— Ну все в порядке, — сказала я Лукашу. — Сам видишь…

— Ничто не в порядке и не будет в порядке, пока сохранится хотя бы тень подозрения как на тебе, так и на этом молодом человеке, — невозмутимо продолжала бабушка. — Я должна знать с полной уверенностью, кто был убийцей и какие у вас с ним связи. Возможно, нам придётся принять участие в рассмотрении дела в суде…

Что было дальше, я уже не слышала, так как мне стало нехорошо. Боже милостивый! Даже если они немедленно закроют следствие, суд состоится по меньшей мере через полгода, и то это были бы рекордные темпы. Да и не известно ещё, как долго он продолжится! И все это время все они будут сидеть у меня на шее?! А куда, разрази их гром, я засуну собственных детей!?.

Я совершенно окаменела от ужаса и начала даже задумываться, не сбежать ли мне попросту куда попало вместе с детьми, поставив крест на этом поганом наследстве. Вроде бы и можно, но куда? Я же не сменю им школу, не брошу свою работу, иначе на что мы будем жить, и не продам квартиры с семейством внутри! Господи, спаси и помилуй!!!

К счастью, глухота моя прошла, и я успела услышать слова дяди Филиппа. Лошади. Что-то о лошадях. А, они не могут оставить своих лошадей на столь долгое время. Разумеется, кто-то должен будет за всем этим следить, разве что они получат официальное заявление властей. Дай им Бог здоровья, этим лошадкам!

— А на судебное разбирательство всегда можно приехать, — с готовностью подсунул идею дядя Игнатий.

Мне все ещё было нехорошо, но слух мой перестал барахлить. Они рассматривали вопрос о следующем приезде. Лукаш и Рысек, который как раз пришёл за супным термосом, совместными усилиями очень старательно разъясняли им, что наши органы правопорядка страшно не любят скоропалительных действий, следствие столкнётся с ужасающими трудностями, так как к делу имеют отношение самые разные важные персоны, из фотографий следует, что менты уже знают все, что им требуется, но доказательств у них — кот наплакал…

— Я не уеду отсюда, пока не приму окончательного решения, — упёрлась бабушка.

— Ну конечно, и так уже понятно, что свояк свояка видит издалека, — с ядовитым видом прошипела тётка Иза, переводя полный злости взгляд с меня на Лукаша. — Какие уж тут могут быть сомнения!

— А ты считаешь, что их не арестовали только для отвода глаз? — с издёвкой ответила тётка Ольга.

— Ну что же… В общем-то… — заикался дядя Филипп. — Недосказанность… Я бы все сказал!

От отчаяния в меня вселилось вдохновенье, и я сама приняла окончательное решение. Ведь у Лукаша имелся номер сотового телефона майора…

Сколько усилий стоило мне украдкой раздобыть у него этот номер, никакими словами не опишешь.

Кого-то из нас постоянно дёргали, если не его, то меня, ведь мы оба просто притягивали всеобщее внимание, будучи преступным сообществом. За нами нужно было следить, я даже задумывалась, позволят ли они вообще Лукашу уйти домой, наверняка нет, велят ему спать со мной и будут подслушивать под дверью. Мы с ним не могли и словом обменяться!

В результате я воспользовалась Рысеком, который, правда, тоже оказался на подозрении, но в меньшей степени. Он имел право уходить. Сделав вид, что я пошла закрывать за ним дверь, я объяснила ему, что нужно сделать, Рысек вернулся, закрывать за ним дверь пошёл Лукаш, Рысек снова вернулся, я пошла закрывать за ним дверь, весь мир был переполнен исключительно закрыванием дверей. В последний раз Рысеку уже не нужно было возвращаться, зато я осталась с мобильником на лестнице, хотя, по правде говоря, имело смысл скорее закрыться с ним в ванной. Но я уже была не в состоянии заботиться о смысле.

— Пан майор! — со стоном произнесла я. — Помилосердствуйте!!.

42

Они пришли с неофициальным визитом вдвоём — майор Бежан и поручик Гурский. По такому случаю сестра Рысека зажарила пять уток, так как больше у неё в духовке не поместилось. Точнее говоря, она пожарила восемь, но трех, в соответствии с договором, оставила для собственной семьи. Испекла также шарлотку, а закуски в виде салата из креветок, заливной свинины и печени по-еврейски Лукаш принёс из знакомого кабака.

— Обещаете ли вы вернуться в Австралию, не обсуждая ни с кем в Польше тему этого убийства? — очень вежливо спросил майор в самом начале разговора.

Эти слова прозвучали в моих ушах, словно ангельское пение.

— Можете быть абсолютно уверены, пан майор, что мы умеем хранить секреты, — с большим достоинством ответила за всех бабушка. — Нас не интересуют какие-то преступные личности, нас заботит исключительно нравственность моей внучки.

— Двоюродной, — не ведомо зачем с нажимом уточнил дядя Игнатий.

Майору же было начихать на то, двоюродная я или нет.

— Тогда заранее оговорюсь, что некоторых фамилий я не смогу назвать, однако детали, скажем так, технического характера — это пожалуйста. Итак, у нас есть очевидец, который видел тех, кто находился на месте преступления, и опознал этих людей по фотографиям и живьём.

— И он не боялся? — удивился дядя Филипп.

— Невероятно боялся. По этой причине все было осуществлено цивилизованным путём, через одностороннее стекло. Из этих двух лиц одно было там раньше, второе — позже, первое лицо, судя по времени, успело только совершить убийство, вытереть орудие убийства и убрать со стола, заметая следы своего там пребывания. Второй же человек находился на месте преступления почти полчаса и за это время обыскал документы покойника. Он также провёл телефонный разговор, из которого следовало, что он застал дом открытым…

— А этот второй человек не мог его тоже убить? — жадно заинтересовалась тётка Ольга, начитавшись детективных романов.

— Пожалуй, нет. Дело в том, что оружие было взято из кабинета убитого. А этого второго человека он ни в коем случае не впустил бы в кабинет и не дал бы ему в руки оружия.

— А первому?

— Учитывая, что этого человека покойник принимал с напитками, это должен был быть кто-то из друзей и доверенных лиц…

— Ну хорошо, и как же вы установили, кем были эти двое? — нетерпеливо спросила тётка Иза. — По порядку, пожалуйста.