Пани Иоанна (№18) - Закон постоянного невезения [Невезуха]

На словах он высказал понимание, а сам весь надулся, как пингвин, и сразу же ушёл, ужасно оскорблённый. Я помчалась было за ним, но затормозила в передней, опершись спиной о закрытую дверь. Несколько минут я страдала, раздираемая отчаянием, однако долг пересилил. Я даже не обратила внимания на какие-то звуки по другую сторону двери, снаружи, хотя мне и показалось, что я узнаю голос Доминика. Он с кем-то разговаривал. Тем более я не стала выглядывать, чтобы не показалось, что я за ним слежу и подслушиваю, кроме того, жалкие остатки рассудка подсказали мне, что если я выгляну, работа полетит ко всем чертям…

Трудящийся человек, холера… Я таки вычитала шестьсот страниц текста всего за двадцать шесть часов, вообще не ложась спать.

А два дня спустя, вечером он сообщил мне, что, можно сказать, спас меня в тот памятный день. Отогнал от моих дверей настырного гостя, который явно бы мне помешал и не дал поработать. Кое-что при этом он и о моей семье услышал. Рассказывал об этом случае весело, настроение у него было чудесное, от обид и осуждения не осталось и следа, относился он ко мне с невероятной любезностью, от всего этого я совершенно поглупела и даже не поинтересовалась этим изгнанным гостем и семейными новостями.

Да чтоб мне мхом порасти, если как раз тогда не приезжал этот идиот Стефан!

И, разумеется, Доминик облил меня грязью…

— Какие-то авантюрные знакомства, — продолжала тётка Иза. — Странная компания, весь ресторан был затерроризирован типом, который вёл себя, как бешеное животное, и вроде бы ты вращалась в этаком обществе. Что за уровень?!.

У меня вдруг разблокировало память: этот Бешеный Рысека… Езус-Мария, это же был какой-то связной Доминика, да нет, какие глупости лезут мне в голову, — не связной, а враг. Я это от него самого слышала. И он сделал все, что мог, чтобы очернить меня…

— Знаю, — мрачно сказала я победно уставившейся на меня тётке Изе. — Это все мой бывший сожитель. Я и сама теперь удивляюсь, что не убила его… Не могли бы вы, тётя, сделать мне любезность и припомнить: Стефан, я думаю, рассказывал, что он ему говорил. То есть не что он говорил, а что ему сказал Стефан?

Тётка Иза удивилась. Вероятнее всего, она ожидала, что я захочу получить информацию о самой себе. На мгновение она утратила контроль.

— Стефан, можешь быть уверена, говорил правду. Рассказал ему об общей ситуации и о твоей доле…

Об условиях…

Она прикусила язык, но у меня уже не было сомнений, что Доминик ориентировался в этой общей ситуации значительно лучше меня. И не сказал мне ни единого слова, молчал, как пень, зато постарался анонимно очернить меня. На кой черт это ему нужно было… А! Ясно! Я могла получить наследство, а он не хотел, чтобы мне достались эти деньги — не дай бог, я бы стала свободной в финансовом плане, абсолютно от него независимой, в моих руках оказалась бы какая-то микроскопическая частичка власти! Он этого не хотел, у него в отношении меня были свои таинственные планы. Он даже не подумал, куда бы я послала эту частичку власти…

С некоторым усилием я вернулась к обсуждаемой теме. — Очень хорошо, я все поняла. Как я уже говорила, я совсем не в претензии, что вы, тётя, хотите получить все для Стефана, на вашем месте я бы тоже хотела, потому что на своём месте я хочу получить что-нибудь для своих детей. И если бы не дети, я охотно отказалась бы от какой-то там моей части. Я работаю, живу за свой счёт и кое-как справляюсь. Я никого не убивала и убивать не намерена, а всю эту начинку из-под крыши я велю спрятать как можно дальше…

В этот момент у меня мелькнула мысль. Я дам Рысеку ключи, может быть, он успеет запихнуть имущество моих детей под крышу за время нашего отсутствия. Отсутствие… Господи помилуй! Дарко, прокат автомашин… Они что — всерьёз думают, что я могу раздвоиться?

— А сейчас очень сожалею, — заявила я решительно, — но мне нужно сделать ещё пару дел. Вначале звонки. А уж потом, пожалуйста, поедем, куда только бабушка захочет.

Бабушка за все это время не проронила ни слова.

Только теперь она заговорила.

— Я начинаю замечать в тебе нужные черты. Будь любезна вызвать кого-то, кто отвезёт нас в Константин. У меня там живёт старая подруга. Иза и Филипп поступят, как им захочется, вызови для них такси.

И я надеюсь, что ты все организуешь.

Моя организация всего выглядела следующим образом:

Я вызвала такси для Изы и Филиппа, чтобы избавиться хотя бы от двоих.

Позвонила Рысеку, который напомнил мне, что на ночь он едет в Познань и как раз сейчас отправляется.

Немного поскрипела зубами.

Начала звонить Лукашу Дарко, который довольно быстро мне ответил. Я попросила его приехать и сказала, зачем. Он согласился и напомнил об оплате. Дяди Филиппа уже не было, так что, расходы я взяла на себя.

Позвонила в прокат автомобилей и сказала, что приеду через час.

Снова позвонила Лукашу, велела ему приехать на такси, на что он осведомился, действительно ли я полагаю, что он придёт пешком, после чего согласился оставить это такси для меня.

Избавилась от собственной машины, на которой они уехали все вместе: Лукаш, бабушка, тётка Ольга и дядя Игнатий.

Поехала на оставленном мне такси в прокат и вернулась на каком-то «форде», довольно неплохом, который, однако, на приборной доске упрямо показывал мне текущий расход бензина. Желая перевести его на часы и температуру двигателя — информацию, к которой я привыкла, — я поочерёдно включала радио, данные о скорости, с которой я ехала, оборотах двигателя и расходе масла. Потом появились разнообразные технические сведения, а потом я махнула на него рукой и оставила в покое.

Позвонила Элеоноре, уведомив её о том счастье, которое завтра на неё свалится, и умоляя её как-то подготовить моих детей, которым я не могла передать свои поручения, так как их не было поблизости.

Упала в кресло и вытерла со лба пот.

Собрала на завтра вещи, легко догадавшись, что после возвращения австралийской компании у меня не останется времени для себя.

Приготовила ужин.

Сообразив, что у меня есть ещё пара спокойных минут, позвонила в полицию, требуя к телефону майора Бежана, фамилия которого каким-то чудом. сохранилась в моей памяти. И мне нашли его.

— Пан майор, — сказала я, по всей видимости слабым и измученным голосом. — Вам были нужны знакомые Доминика. Мне как раз вспомнился один подлец. Понятия не имею, как его по-настоящему звали, но прозвище у него было Бешеный; один раз я его видела, упаковка и содержимое вполне соответствовали прозвищу. Зато я о нем много слышала.

Он стал причиной громадного ущерба, который понёс наш аэродром в Окенче, это уже недавно, два года назад, а что было раньше, этого я не знаю. Но краем уха я вроде бы слышала, что это просто исключительная сволочь, за достоверность сведений не отвечаю, но Доминик, насколько я помню, клинья под него подбивал. Больше ничего не знаю, а через пару минут вернётся моя семья, так что позвольте мне пойти и помешать в кастрюле…

На этом моя оживлённая деятельность завершилась.

29

В кабинете Бежана Лукаша Дарко освободили в первую очередь, так как он, как и обещал, тут же раскололся и сдал клиента.

— Там в Заленже мы действительно стояли довольно долго, Пустынко чего-то ждал, не сказал, чего, но, странная вещь, на часы он не смотрел, а лишь всматривался в дорогу. В направлении леса. Видно, чего-то он там дождался, так как вдруг велел мне ехать дальше, в Лесную Тишину. Я его уже возил туда раза три или четыре, так что дорогу знал. Перед домом он снова велел мне ждать, не было его минут тридцать, часы у меня торчали под носом, на приборной доске. Примчался чуть ли не бегом, с тремя плотно набитыми картонными папками в руках, одна бумажка у него по дороге вылетела, он за ней вернулся. Мы поехали дальше, во Владиславов, хотя перед этим речь шла о том, что мы возвращаемся в Варшаву, и при этом он гнал меня как на пожар.

Адреса во Владиславове я не знаю, точнее говоря, не помню названия улицы, он сам показывал мне, куда ехать, так что мне было все равно, зато помню, что он пошёл к какому-то Карчоху. Эта фамилия была написана на калитке, на почтовом ящике. Сидел он там до второго пришествия, чуть ли не до ночи, зашёл туда с одной папкой, а вышел без неё, с пустыми руками. И мы вернулись в Варшаву. Вот и все.

— А остальные папки? Вы же сказали, что их было три.

— Наверное, оставлял в машине, потому как в окно не выбрасывал. Я не обратил внимания, пассажиры часто что-то оставляют.

— А этого Карчоха вы видели?

— Да. Если это был Карчох. Он выглянул, когда начала выть «тойота» Изы Брант. Этого типа я уже раньше видел, в Варшаве, и узнал — у него характерное лицо.

— Опишите его.

— Высокий, плечистый, около шестидесяти, седой. Лицо у него такое.., ага, на бульдога похоже.

Или на мопса. Как бы морщинами поперёк сжато и производит впечатление бешеной морды.

— А где вы его видели и когда?

— В городе. Оба они, Пустынко и этот предполагаемый Карчох, вместе вышли из кабака. Из «Адрии».

Я некоторое время стоял в пробке, смотрел на них, они прошли на стоянку. Не помню, когда это было, довольно давно, вроде бы в прошлом году осенью.

К тому же тот Северин, которого я вёз из Млавы, — это он.

— Так почему же вы сразу все это не сказали?

— Потому что обещал не говорить. Пустынко был моим постоянным клиентом…

— Был? А сейчас?

— Наверняка больше уже никогда не будет. По вполне понятным причинам. Я возил его несколько лет, лет шесть, наверное, сначала редко, потом — чаще, он хорошо платил и выбирал симпатичные маршруты. Почти с самого начала он оговорил следующие условия: он платит, а я молчу, это его дело, куда он ездит, когда и зачем. Наркотиками, сказал, он не торгует, так что я могу спокойно ослепнуть и оглохнуть.

— И куда вы его возили?

— В самые странные места. Например, в скаковые конюшни. В какие-то дыры по всей стране, я, в общем-то, не записывал, так что пришлось бы долго соображать, чтобы все их вам назвать. Мы уже даже чуть ли не подружились.

— А он говорил, почему он предпочитает ездить с вами, а не сам?

— Говорил, почему же нет. Жена у него патологически ревнива, во всех его делах подозревает походы налево, установила слежку за его машиной, устраивает ему скандалы с истерикой, всему миру сразу же известно, где он был, а конкуренты только этого и ждут. Кроме того, сделки обычно обмывают, а он после выпивки за руль не садится. По моему мнению, правда тут где-то посередине.

— А чего ради ему в голову пришли наркотики?

— Это, пожалуй, наиболее скользкое занятие, так что он сразу же сделал оговорку. К тому же он, похоже, подозревал меня, что вроде бы я раньше возил наркомафию и получал от них доход. Ничего подобного.

Возить-то я мог все — оружие, наркотики, фальшивые доллары, но ничего об этом не знаю, в карман пассажирам я не заглядывал. Да и в чемоданы тоже.

Так откуда я мог знать, что мужик едет, скажем, в Свиноуйсьце, а сам к груди мешочек с героином прижимает, я же человека везу, а не товар. Пустынко так сдуру думал, может быть, он какой шантажик имел в виду, но я все это только недавно осознал.

— Постарайтесь ещё вспомнить, что там было на дороге под Заленжем. Какой вид мог заставить вашего пассажира сдвинуться с места?

— Понятия не имею. Ничего необычного там не происходило.

— Тогда постарайтесь вспомнить все.

Лукаш Дарко нахмурил брови, задумался на некоторое время и заколебался.

— Я бы охотно сделал ему гадость, гниде паршивой, но…

— Что но?..

— Как вам сказать… Боюсь навредить невинному парнишке…

— Даю вам слово, что невинному мы ничего плохого не сделаем.

Было в майоре Бежане что-то такое, что заставляло самых закоренелых преступников при общении с ним ощущать потребность выговориться. Он распространял вокруг себя какую-то необыкновенно благоприятную ауру доброжелательности, заботы о человеке. И Лукаш ему поверил.

— Мотоцикл там перед нами нёсся. От самой Варшавы. Я его на шоссе догнал. Обычный мотоцикл, я бы его обогнал, хотя он прилично шёл…

— Какой мотоцикл?

— «Хонда-250», как мне кажется. Я бы, повторяю, обогнал его, но Пустынко вдруг велел мне притормозить. Сказал, что мы слишком быстро едем, он ещё не успел обдумать сделку. Я поехал медленней, потом он велел прибавить газу, и так как-то получалось, что я все время держался за этим мотоциклом.

До самой Млавы, до поворота на Заленже. Мотоцикл тоже свернул, а потом пропал у меня из поля зрения. А мы остановились в Заленже.

— А что потом?

— Потом я смотрел перед собой, так же как и Пустынко, потому что больше нечем было заняться. По этой дороге к лесу шли бабы с корзинками.

И дети. Проехали два трактора, грузовик. Пара велосипедистов. Пронеслись какие-то мотоциклы, один из которых точно кроссовый, а второй — какой-то столетний, такое старьё, а летел так, что я даже удивился. Легковушки, штуки три, «фиаты». Все это редко проезжало, с большими перерывами, я не по порядку говорю, а так, как вспоминается. А, ещё телега одна. Ну и выскочил мотоцикл в нашу сторону, и что-то мне показалось, что это тот самый, с шоссе. Как раз тогда Пустынко и двинулся, словно только его и ждал. Не знаю, есть ли в этом какой-то смысл, говорю то, что видел.

— А номер у него был варшавский?

— Точно варшавский, но я его не запомнил. Ни к чему мне было.

— И больше в тот момент ничего не происходило?

Лукаш снова немного задумался.

— Парнишка какой-то из кустов на шоссе выскочил. Чуть под этот мотоцикл не попал. Сопляк, лет двенадцати.

— И что?

— Ничего. Остановился и стоял. Тут как раз и мы тронулись.

— Вы бы его узнали?

— Да никогда в жизни. Парнишка как парнишка.

В руках у него что-то длинное было. Вроде как небольшие удилища.

Бежан закончил допрос, так как появились оба его сотрудника, вначале сержант Забуй, а затем поручик Гурский. Выглядели они взволнованными, хотя видно было, что изо всех сил стараются держать себя в руках. Предупредив Лукаша, что придётся с ним ещё раз поговорить, он отпустил его.

Сержант Забуй с торжеством положил на стол небольшой магнитофон, Гурский высыпал целую пачку снимков из поляроида. Заговорили они одновременно, словно это был старт стометровки.

— Сердечная подруга Михалины Колек…

— Этот Ченгала врал, как нанятый…

— Минутку, — перебил их Бежан. — Не все сразу.

Спокойней, по порядку. Вначале Ирек, так как ему нужно будет возвращаться на свой пост. Вижу, что кое-что у вас есть.

Сержант Забуй попытался высказать все враз.

Изложить начало разговора, прочесть свои записи, включить магнитофон, представить свои выводы. Бежан привёл весь этот винегрет в порядок, заставив подчинённых спокойно прослушать плёнку, которая, К полному их удивлению, ни разу не заела, благодаря чему записи сержанта можно было отложить в сторону. Наградой им послужили собственноручно приготовленный начальником кофе и извлечённое из глубин письменного стола пиво.

— Анастасия Рыкса для нас — прямо-таки золотой прииск, — высказал своё мнение майор, прослушав текст до конца. — Если бы тогда преступник от нас не сбежал, то у нас вообще ничего б не было, так как, честно говоря, я и не думал устанавливать у Колек этот пост. Все это нужно будет сразу же переписать. Повторяются Бешеный, Пустынко, Ченгала…

— Вот именно! — вырвалось у расстроенного Роберта.

— Спокойно. Кстати, Кая Пешт, а не Пруст и не Прыщ, я склонен тут верить Изе Брант. Все фамилии нужно исправить, а вот письма, адресованные пани Колек, начинают приобретать все больше смысла. Анастасию мы ещё пораспрашиваем.

— Ей только дозволь, пан инспектор, она подозревает всех подряд в убийстве Михалины. А в отношении звонка она, собственно, только этих двоих и видит…

— Очень хорошо, возвращайся на место, может, туда ещё кто придёт. По части убийцы я сомневаюсь, он, видимо, уже сориентировался, что квартира подверглась обыску, но другие нам тоже пригодятся.

Теперь ты, Роберт.

Поручик Гурский наконец-то получил слово.

— ..и я даже готов был ему поверить, — с горечью продолжал он, повторив первую часть беседы с Мариушем Ченгалой, — он мне показался таким симпатичным, холера его задери.., если бы не кабинет. Само у него сорвалось, он и глазом не моргнул, а уж о чем, о чем, а о священном кабинете Доминика он не мог не знать! В Лесной Тишине бывал, Михалину знал, должен был и весь дом знать, и обычаи своего покровителя. Ложь аж зазвенела в воздухе, а у него это так гладко вышло…

— И ты на него нажал? — забеспокоился Бежан.

— А вот и нет! — торжествующе похвастался Роберт. — Я этак деликатненько выяснил: ах да, действительно, у Доминика там есть кабинет, то есть был, но он там не бывал, кажется, Доминик вообще никого туда не пускал, кажется, ха-ха-ха! Потом он ещё раз подставился: начал объяснять, что в гости его не приглашали, он приезжал, привозил что-то необходимое, иногда его угощали кофе или чаем, и если бы там имелся вход для прислуги, то он бы через него заходил, для Доминика он был просто дерьмо. Ага, дерьмо! Вначале дружба, протекция, опека, а потом вдруг дерьмо, это почему же? Парень посерьёзнел, от шпаны отошёл, окончил школу, да что я говорю — закончил политехнический! Вышел в люди, работает, почему же вдруг дерьмо?

— Из самых разных показаний следует, что для покойника все остальное человечество, кроме него самого, было дерьмом…

— Но и это ещё не все! Я оставил его в покое, убрался оттуда и малость подождал, очень уж все это мне не понравилось. Не прошло и четверти часа, как он закрыл свою мастерскую, помчался на соседнюю автостоянку и, знаете, во что он сел? В «мерседес». Точно такой же, как и у Доминика. Если бы я не знал, что машина Доминика стоит у нас, на охраняемой стоянке, я подумал бы, что он у него свистнул «мерседес». Идентичный! Я поехал за ним, ага, за мастерской он ютится, как же, — вилла у Леса Кабацкого, вроде бы скромненькая, а внимательно посмотреть — роскошь — аж глаза на лоб лезут!

Гараж на две машины, элегантная пристройка — похоже, мастерская или лаборатория, блондинка внутри, как от золотой рыбки, возможно жена. Он на минутку зашёл в дом, а потом начал выделывать какие-то странные вещи. Я упорно ждал.

— И что? — с нетерпением спросил Бежан, так как Гурский замолчал, переводя дух.

— Он вышел, отъехал чуть-чуть на этом «мерседесе», сразу же за углом поставил его в кусты, так, чтобы его не видно было. Вернулся домой, но не открыто, а крадучись. Сторонкой, тихонечко вывел из этой пристройки мотоцикл, дотолкал его туда же за угол, и только там завёл мотор. Я поехал за ним, на Сасанки, там дачные участки, он закатил туда свой мотоцикл, опять толкая, без шума, у него был ключ от боковой калитки, спрятал «хонду» в каком-то старом сарае, от которого у него тоже был ключ. От висячего замка. Номер участка я на всякий случай записал. Автобусом он доехал до Волоской, поймал такси и — снова в тот Лес Кабацкий. Вылез перед каким-то соседним домом, такси отъехало, он пешочком дошёл до «мерседеса», сел в него и вернулся в мастерскую Все это заняло часа два. А я вернулся в Лес Кабацкий…

— Зачем?

— Не знаю. Может, чтобы проверить, действительно ли он там живёт, возможно, он к девице только в гости ходит.

— Ты с ума сошёл.

— Это точно, — убеждённо подтвердил Гурский. — Но меня разозлило, что я вначале так купился на хорошее впечатление. Я бы даже совершил глупость и перелез через забор, в окошки позаглядывал, за вора бы сошёл, но, слава богу, встретил почтальона.

Я ему заморочил голову…

— Как это? — заинтересовался Бежан.

Гурский тяжело вздохнул.

— Вроде как я запал на ту красотку, что здесь живёт. Крыша у меня от неё едет, кто она и есть ли у неё муж или ещё кто-то? Он мне поверил. Корреспонденция приходит на две фамилии, поменьше — для Мариуша Ченгалы, побольше — для Барбары Буковской.

Она разводит кактусы, есть у неё что-то вроде цветочного магазина, кактусы эти цветут, он их разок видел, она сама ему показала. А мужик копается в каких-то слесарных железках. Вот и все, что я узнал.

В этот момент, как по заказу, им доставили переписанные с магнитофонной ленты показания Анастасии Рыксы. Ярко-оранжевым маркёром Бежан начал подчёркивать все названные ею фамилии и быстро попал на Каю Пруш. Он предположил, что это — Кая Пешт. Анастасия, которую смерть подруги скорее взбесила, чем расстроила, сообщила, что эту Каю Доминик давным-давно вытащил из какого-то преступного болота и даже помогал пристроить куда-нибудь её сестру, что наполняло Михалину недоверием и опасениями. У них на двоих имелось то ли огородное, то ли цветочное хозяйство, или какой-то садовый участок, или ещё что-то в этом роде, однако эта дура, в смысле Кая, снова во что-то вляпалась — вечно создавала проблемы. А вот сестра — та нет.

Как-то иначе её звали, вроде Бася, «пани Бася» — так к ней обращался Доминик, когда она один раз была у него в Лесной Тишине, чтобы извиниться за сестру и поблагодарить за хлопоты. Михалина разозлилась из-за её визита — та как раз на неё попала — и потом призналась Анастасии, что у неё аж сердце закололо, потому как блондинка эта — ну прямо как роза, она даже испугалась, что Доминик начнёт за ней ухлёстывать. Но почему-то нет, не стал. Каи-то она не боялась, та для Доминика была просто барахло и тряпка половая. Случалось даже, что она плакалась Михалине в передник, делясь своими переживаниями.

Всю информацию пришлось собирать в кучу из разных фраз, так как Анастасия не слишком придерживалась темы, отвлекаясь на свои эмоции, которых появлялось все больше по мере убывания жидкости в бутылке. Время от времени она заверяла сержанта, что если бы Михалина была жива, никто бы из неё даже клещами ни одного словечка не вытянул, но раз уж какой-то подлец убил её подругу, так вот ему!

Она все скажет, и, может, тогда его найдут.

Красноречивые словесные описания страшно разговорчивой Анастасии удивительно совпадали с новейшими открытиями Гурского, отчего поручик начал лелеять все возрастающие надежды. Однако надежды эти быстро увяли, так как оказалось, что информацию о владельце садового участка номер сто сорок девять ни в одном кооперативе ни одного района по телефону не дают. Получалось, что это — наиболее строго охраняемая тайна на свете, которую он вознамерился раздобыть слишком уж легко и просто.

— Оперативника! — в отчаянии взвыл он. — Дадут нам хоть кого-то или одного только Ирека Забуя?

— На один день. Для выяснения деталей, — был лаконичный ответ.

— У нас есть детали!

— И ещё у нас есть деликатное напоминание сверху, чтобы мы не слишком-то усердствовали. Думаю, что они скоро передерутся из-за макулатуры Доминика.

— Холерная жизнь!

— А ты ещё не привык? Во всяком случае, все, что мы накопаем, — все наше. Разве что вы оба с Забуем посидите малость в зарослях…

Совещание прервал телефонный звонок Изы Брант, которая сообщила тоже довольно туманно о преступных ошибках некоего Бешеного, уточнив, однако, по крайней мере, объект его деятельности. В конце тоннеля появился свет, а Роберт Гурский расцвёл румянцем, поскольку все о Карчохе, носящем столь многозначительную кличку, было у них на счастье скопировано.

— Ну вот, есть что проверять и о чем помыслить, — высказался Бежан. — Теперь давай все соберём в кучу и наведём какой-никакой порядок…

30

Лукаш Дарко как джентльмен пропустил меня вперёд, дорожная полиция нас не останавливала, и где-то к вечеру я уже разместила всю компанию в гостинице. После чего тут же, единодушно подгоняемая всеми, повезла экскурсию во Владиславов.

И здесь опять во всей своей красе проявилось моё невезение по отношению к семейству.

Море — это море, и в пашей стране оно создаёт климат с особыми свойствами. В Варшаве погода была прекрасной — солнце и жара, а подъезжая к Владиславову, я была вынуждена включить печку.

Я остановилась перед домом Элеоноры, Лукаш — позади меня, бампер в бампер, пассажиры начали одновременно вылезать, и немедленно дикий порыв ветра сорвал шляпу с головы тётки Ольги.

Она носила эту шляпу с широкими полями от солнца, утверждая, что загар ей вреден. Правда, в данный момент в наличие солнца трудно было бы поверить, чёрные тучи хлестали холодным дождём, но она на всякий случай от самой Варшавы ехала в шляпе, не сняла её и в Гданьске, по всей видимости, не обратив внимания на атмосферные перемены.

И, естественно, эта дрянь, словно большая птица, моментально улетела за два участка от Элеоноры.

Тётка страшно закричала, поэтому я бросилась в погоню. За мной — Лукаш, как один из тех нормальных мужиков, который всегда поддержит женщину в беде, а за ним, вот уж действительно неведомо зачем, — дядя Игнатий, дядя Филипп, тётка Иза и держащаяся за разлохмаченную голову тётка Ольга. Именно в таком порядке.

Разумеется, я была первой, однако прежде чем я нашла калитку и начала продираться сквозь кусты, которые остановили эту летучую стерву, успели прибежать и все остальные, а из дома выскочил какой-то тип. Услышав хлопанье двери, я оглянулась. И на мгновенье застыла, а вежливые слова извинения замерли у меня на губах.

— Сссстоять, курва! — рявкнул он страшным голосом с каким-то диким шипением, вполне достойным тётки Изы.

Видимо, память моя в этот момент не была ничем отягощена, так как сработала она прямо-таки взрывным порядком. Эта морда, сжатая поперёк выражением собачьего бешенства!.. Ну, конечно, это же Бешеный Доминика…

Однако вежливые извинения, по-видимому, уже набрали необходимую инерцию, так что я не смогла их остановить.

— Извините, пожалуйста, — начала я, — но у меня здесь шляпа…

Он ничего не слушал.

— Вон!!! Катись отсюда!!! Плевать мне на твой шантаж, сучий наследник!!! Беги, доноси на меня!!!

— Не собираюсь! — вырвалось у меня весьма решительно.

Бешеный продолжал орать, категорически отвергая знакомство и какие-либо контакты со мной.

С двух сторон здания появились из зарослей два типа, на первый взгляд гораздо сильней отягощённые мышцами, чем мозгами. Чтоб мне сдохнуть, быки!..

— Приветствую, пан Карчох, — заговорил вдруг за моей спиной Лукаш Дарко голосом, прозвучавшим, словно бронзовый колокол. — Мы ведь с вами вроде бы знакомы?..

— Выходит, что у рассказов Стефана кое-какие основания были, — услышала я на общем фоне голос тётки Изы, а язвительность в её тоне побила все мировые рекорды.

Бешеный замолчал, словно ножом отрезало, и огляделся по сторонам.

— Чего? — спросил он все ещё свирепо, однако уже значительно тише.

— Ничего. Что это вы какой-то нервный стали.

А дело-то всего лишь в предмете гардероба…

В этот момент наш родимый ветер решил немного поиграть в экзотический тайфун и дунул настоящим шквалом, неся горизонтально струи дождя, а одновременно выдрав из кустов и бросив мне прямо в объятия шляпу тётки Ольги. Я заполучила желанную добычу, и больше мне там нечего было делать, я даже сказала: «Большое спасибо, до свидания», однако из-за шума ветра меня все равно не было слышно. С некоторым трудом, двигаясь против ветра, я покинула негостеприимную территорию.

Около дома Элеоноры все затихло, и оказалось, что это был, естественно, последний столь могучий порыв ветра. По всей видимости, специально для меня припасённый.

У Элеоноры с северной стороны была большая застеклённая веранда, где она обычна размещала излишнее количество гостей. Её столовая вмещала восемь человек, а нас было одиннадцать, так как Стасичек уже успел вернуться с работы. Она с невозмутимым спокойствием подала нам многочисленные напитки и множество рыбы.

Смягчению общего настроения в значительной мере способствовали филе камбалы прямо со сковороды и холодный угорь в желе. Уже сидя за столом, я удивилась, с чего это вдруг мои дети не приняли участия в охоте за шляпой тётки Ольги, и посмотрела на них повнимательней.

Выглядели они вполне здоровыми, уже загоревшими и жизнерадостными, однако какими-то невероятно вежливыми, так что меня даже охватило беспокойство: Боже мой, что это с детьми?..

Беседу с ними вела бабушка. Она единственная пренебрегла гимнастическими упражнениями и тёткиными потерями, а просто зашла в дом, не дав тем самым ни малейшей возможности принять участие в спектакле ни моим детям, ни Элеоноре. Ну никакого в ней нет милосердия к людям. Заворожённые ею, Кася и Томек демонстрировали невероятно ангельскую покорность, ни тени бунта, наперебой отвечали на все вопросы безукоризненно литературным языком и полными предложениями. Господи, спаси и помилуй!..

Значительно позже Томек открыл мне секрет.

— Лично я боялся, что в случае провала ты выгонишь нас из комнаты, и я не увижу это шоу века.

Провалиться мне на месте, это же супер! Думаю, что Каська тоже так считает. Да мне никто в жизни не поверит, что я принимал участие в чем-то подобном!

И его труды себя оправдали, так как остальное семейство не упустило такой возможности, не обращая внимания на присутствие младшего поколения.

Тётка Иза как начала, так и продолжала.

— Что бы ни говорили о Стефане, таких знакомств у него никогда не было. Оказывается, даже в анонимных письмах, достойных презрения, имеется зерно правды. Никто меня не убедит, что этот тип принадлежит к уважаемой части общества. А ещё и шантаж!.. Это очень интересно.

— Но Изочка… Это ведь может быть инсинуация… Ошибка… — пытался снять остроту дядя Филипп.

— Хочу напомнить, что существует оговорка, принимающая во внимание деморализацию с обеих сторон, — с обидой вмешалась тётка Ольга, которая хотя и обрела свою шляпу, однако не в лучшем состоянии.

Кажется, живая изгородь Бешеного была несколько шипастой. — В таком случае…

— Все возвращается в семью, — старательно докончил дядя Игнатий, поскольку тётка с достоинством замолчала.

— Боюсь, что сомнения только множатся…

— Не боишься, а надеешься. Но и так ничего из этого не выйдет…

— Просто нужно во всем атом разобраться.

Бабушка же явно совершенно оглохла, она вообще не обращала внимания на высказывания остальных членов семьи, а никто как-то не осмеливался нахально обратиться непосредственно к ней. Она настойчиво расспрашивала моих детей об условиях и обычаях в школе, о развлечениях молодёжи, о том, каким образом дети проводят каникулы, а также пыталась выяснить, кому из них и для чего именно нужны были булыжники из мостовой, которые свалились с потолка на тётку Изу и дядю Филиппа.