В трудных условиях пришлось вести расследование. Ветер рвал блокнот из рук, яростно сыпал в лицо песок. Повернувшись к ветру спиной — пусть лучше сечёт спину, чем забивает рот, — я с трудом принялась разбирать каракули на обрывке «Мальборо».

«Сег2встр 6 у пор…»

В этот момент сильным порывом ветра вырвало из рук записную книжку. Я успела подхватить её до того, как угнало ветром. По пляжу понесло несчастный обрывок «Мальборо» и какие-то две визитные карточки, сунутые мною в блокнот. Одну я догнала — владелица прачечной в моем Мокотове, на кой черт она мне сейчас? — вторую и Болеково послание уже унесло за границу.

Усевшись прямо на песок, я поспешила записать то, что успела прочесть, и принялась расшифровывать, невзирая на неблагоприятные погодные условия.

Видимо, так: «Сегодня двое встретятся в шесть часов у порта». Да, наверное, так, что иное могли означать эти обрывки в спешке накорябанных слов? Вот только у какого порта? В Морской Крынице их было целых три: один морской, а два на заливе, рыбачий и пассажирский. Так куда же мне явиться к шести часам? Наверняка Болек ещё что-то написал, дал инструкции, да я не успела на них даже взглянуть. Черт бы побрал этот ветер!

С тоской посмотрела я на восток, туда, где не очень далеко проходила русская граница. Надеюсь, вторая визитка тоже не представляла для меня особой ценности. Задумавшись, я утратила бдительность, и подлец ветер немедленно этим воспользовался, выхватив из рук банковский счёт, на обороте которого я расшифровывала Болековы каракули. Как дикий зверь набросилась я на него, схватив вместе с песком и смолой. Вот интересно, я уже давно заметила, что смола, по всей видимости, самая продуктивная субстанция из всех имеющихся на земле. И сейчас вроде бы всего капельку подцепила, но её хватило, чтобы основательно вымазаться не только самой, но в придачу испачкать сумку, шариковую ручку и полотенце. Злость всегда действовала на меня освежающе, вот и сейчас я встряхнулась и сообразила, что лучше бы мне уйти наконец с проклятого пляжа. И вообще, на кой черт я устраивала это представление? Могла ведь сразу сесть в машину, которую оставила недалеко от бункера по ту сторону дюн, и в ней спокойно ознакомиться с инструкциями Болека. А потом уж для конспирации, так и быть, могла выкупаться в море, не понеся при этом никакого материального ущерба. Переутомилась я, видно…

Вернувшись к себе, я вымылась, переоделась в сухое, заварила кофе и наконец опустилась в кресло, чтобы спокойно обо всем подумать. А когда в дверь постучал Зигмусь, я покинула свою обитель через окно. Правильно я думала, окно мне действительно пригодилось…

К восемнадцати часам я объехала все три порта. Болек обнаружился в пассажирском, и то лишь благодаря тому, что небольшой прогулочный теплоход опоздал на целых четверть часа. Болек явно ожидал его прихода. Въезд на территорию порта машинам запрещён, и все происходящее я наблюдала издали, поэтому могла только видеть, но не слышать. Один из матросов спустился по сходням и передал Болеку тяжеленную сумку. Разглядеть всю сцену я не могла, заслоняли люди, я поняла лишь, что Болек получил обещанную передачу.

Поскольку не удалось прочесть всю записку, я не имела понятия, что же мне теперь следовало делать. Хорошенько запомнить моряка, передававшего сумку? Обратить внимание на кого-то из толпы? Проследить за Болеком? По нашим предположениям, передача должна содержать наркотики, являясь одним из звеньев преступной афёры.

Так я думала до тех пор, пока Болек не перенял посылку. Наркотики — не свинец и не платина, не могли они столько весить. Болек не притворялся, сумка оказалась страшно тяжёлой. Поднять её Болек сумел, но тащил с трудом, сгибаясь чуть ли не вдвое, и то и дело ставил на землю, чтобы сменить руки. Я решила пренебречь окружающими и все внимание посвятить Болеку.

Парень с трудом доволок неподъёмную ношу до своей машины, старенького «фиата». Тяжеленная, огромная сумка в него не поместилась. Из укрытия в некотором отдалении я наблюдала за действиями Болека. Оставив сумку без присмотра, — ничего удивительного, вряд ли на неё покусился бы какой вор, во всяком случае, далеко с ней не сбежал бы — Болек отправился на переговоры с рыбаками, возившимися неподалёку со своими лодками. Сговорился, одолжил у них небольшой прицеп, на котором те обычно возят улов, приладил к «фиату» с помощью одного из рыбаков, видимо хозяина прицепа, погрузил в него контрабанду и осторожно двинулся в сторону морского порта. Я двинулась следом.

А потом у меня закралось подозрение: возможно, тяжеленный багаж состоял из продуктов питания, поскольку Болек, проехав немного, остановил машину, стащил сумку с прицепа и, волоча по земле, скрылся с ней где-то на задах портового бара.

Почти полчаса я провела, любуясь на тамошнего кота, разъевшегося до того, что чуть не лопался от сытости. Самый счастливый из всех котов мира, он грелся на солнышке, будучи не в состоянии пошевелиться, лишь приоткрывая время от времени янтарные глаза, а его роскошная рыжая шерсть блистала в солнечных лучах. Не знаю, что бы я делала без этого кота, отрады для души и зрения, ибо все остальное во мне бушевало от бешенства из-за бесцельно потраченного времени. Кипя от ярости, так ничего и не узнав, вернулась домой.

Вытряхнув песок из одежды, я не смогла вытрясти его из волос, поэтому для успокоения решила вымыть голову. Косметические и парикмахерские процедуры всегда действовали на меня благотворно и не мешали думать, наоборот, весьма способствовали процессу мышления. Под успокаивающее урчание ручного фена я принялась всесторонне обдумывать дело Гавела, пока отодвинув на дальний план афёру с Болеком как излишне нервотрепную.

Итак, у меня появился подозреваемый. Один-единственный, на него ясно и недвусмысленно указывали показания всех опрошенных мною свидетелей. Глупость какая-то! Изо всех сил он старается привлечь к себе внимание: суетится, мечется, отчаянно жестикулирует, без передышки болтает, поднимает шум, а потом убивает Гавела. Полный кретин или человек, уверенный в своей безнаказанности? Возможна и такая версия: после обеда с Гавелом садится на самолёт и улетает, например, в Аргентину, где его ждёт потайное тёплое гнёздышко.

Колодзей мог соврать, мог сам прикончить Гавела, но трудно предположить, что он находится в сговоре со швейцаром, кельнером и барменшей, вряд ли владелица «Пеликана» набирала сотрудников из сплошных преступников, тем более что делала это ещё зимой. Не могла она знать ещё тогда, что в разгар сезона к ней в пансионат приедет Гавел и его придётся убрать.

Нет, слишком примитивно все это выглядит, наверняка в деле имеется второе дно, и я обязана до него докопаться. Только как?

В любом случае следовало разыскать этого единственного подозреваемого, пусть даже он и в самом деле смылся в Аргентину. Значит, следует продолжать розыскную деятельность, возможно, даже поселиться в «Пеликане», порасспрашивать людей, не исключено, кто-нибудь и видел подозреваемого, заметил, как тот садился в какую-нибудь машину, мог и номер запомнить, не все машины краденые, вдруг повезёт? Я сделала ошибку, не порасспросив об этом.

Или вот ещё, отпечатки пальцев! Наверняка подозреваемый их где-то на чем-то оставил, следовательно, надо отыскать. Если, например, впрыснул Гавелу яд или только поцарапал его, мог это сделать с помощью миниатюрного шприца. Зажал в кулаке и… Чушь, даже если это и так, выбросить его в укромном месте, раздавить, в порошок стереть, — никакой детектив в жизни не найдёт, не то что я, разве только какой специально выдрессированный полицейский пёс, и то не всякий. Думай, думай, на чем ещё преступник мог оставить отпечатки? Сидели за столом, посуда, приборы… И то и другое давно вымыли. Стул? На стуле могли сохраниться отпечатки его пальцев, да мне какая от них польза? Даже если и найдём подозрительного типа, не станет отпираться, — да, сидел на этом стуле, все видели, ну и что?

Да нет, нельзя так рассуждать, одёрнула я себя. Известно ведь, для идентификации человека отпечатки его пальцев просто необходимы, а уж там будем решать, для чего они. На каждом из ресторанных столиков стоит вазочка с цветами, пепельница. Эх, надо было спросить Колодзея, хватался ли тот припадочный за вазочку или пепельницу, может, передвигал по столу? Или вот зажимы для салфеток, уж к ним любой прикоснётся, если пользуется салфетками. Их не меняют, стряхнут скатерть, а вазочки, пепельницы, салфеточные кольца поставят опять на место. Правда, на них обязательно окажутся пальчики уборщицы, не страшно, под ними могут сохраниться и другие отпечатки.

Тут звякнуло оконное стекло. Обернувшись, я увидела, что в комнату лезет Болек. Легко перепрыгнул через подоконник и подошёл к столу. Я выключила фен и, оторвавшись от Гавела, переключилась на Болека.

— Я уж решил, если застукают, выдать себя за воришку, — мрачно произнёс Болек. — Вижу — в комнате никого нет, а вы в ванной. Ведь пани могла быть в ванной?

— Результаты налицо, — подтвердила я, указывая на свежевымытую голову. — Ох, если я из-за тебя не спячу, считай, просто чудо. Ну, рассказывай.

Болек повалился на стул. Похоже, его не особенно взволновало моё душевное состояние.

— Я, пожалуй, сяду, — сообщил он, что было явно излишним. — Устал зверски. Вы знаете, есть такие детские машинки, электронные, на полупроводниках, ими управляют на расстоянии?

— Знаю, есть такие игрушки, и не только машинки, а всякие там зайчики, медвежатки, слоники. Зачем они тебе?

— Зайчики мне ни к чему, а вот игрушечную лодочку ещё несколько недель назад мне велели немного переделать, чтобы стала подводной. Ведь вы знаете, я по электронике спец, можно сказать, собаку съел. И увеличить.

— Чтобы поместился один человек?

— Нет, один медведь. Бамбуковый медведь, панда.

— Болек, дорогой, может, чайку выпьешь? — как можно спокойнее спросила я. — Или ещё чего? У меня и пиво есть. Просто стакан водички? Тебе необходимо успокоиться, несёшь Бог весть что и руки дрожат.

Болек открыл бутылку пива, отхлебнул, но не успокоился.

— Да нет, я в своём уме. Игрушечный медвежонок, размером с пятилетнего ребёнка. В моей лодочке поместится. И сдаётся мне, это будет фаршированный медвежонок. Сидит он, значит, в лодочке и плывёт по морским волнам. Теперь уже не так следят за теми, кто приближается к границам территориальных вод, можно плыть совершенно открыто хоть до самой границы, а потом пустить подводную лодочку и управлять ею на расстоянии пяти километров. А там, в пяти километрах, в своих территориальных водах плавает себе шведская яхточка, вылавливает мою лодочку с медведем — и большой привет. Никаких прямых контактов, люди выловили из моря, что там плавало, каждый имеет право, никаких подозрений, а яхточек этих там прорва…

До меня начинало постепенно доходить.

— Погоди, выходит, там, в порту, тебе доставили…

— ..лодочку, правильно.

— Это одноразовое предприятие.

— Медведь одноразовый, а вот что поплывёт в следующий раз — не знаю. Может, и зайчик…

— Господи, смилуйся над нами, — только и могла произнести я.

И сразу в моем воображении узрела вдруг Выдру, нежно прижимающую к груди медвежонка панду. А рядом с ней Северина Вежховицкого, шефа преступной группы.

— Погоди! — не своим голосом заорала я, хотя Болек и не собирался никуда уходить. — Погоди! Это что же, такой урожайный год на медвежат панд?

Болек не понял.

— В магазинах игрушек или в живой природе? — осторожно поинтересовался он.

Теперь не поняла я и не знала, что ответить. Какое мне дело до живой природы? И откуда знать, что делается в игрушечных магазинах? Дошло, наконец.

— Да пошёл ты… Тут, в Крынице, их что, множество сшивается?

— Понятия не имею, раздобывать медведя — не моё дело, мне уже готового дают. А что?

Сверкнувшая было в голове мысль так бы быстро и погасла, не оставив следа, только неясное ощущение — вот-вот поймаю её за хвост. Попробую воспроизвести отдельные этапы ассоциаций: Болек сказал об игрушечном медвежонке, набитом наркотиками, такого же точно медвежонка панду держала в объятиях Выдра, а рядом сидел босс, и в самом деле, очень крупный. Медвежонок, не босс, так что бы это значило? Выдра в одной шайке с Северином?..

— Видела я такого медведя у одной моей знакомой, — не очень понятно информировала я парня.

— Живого? — спросил совсем сбитый с толку Болек.

Ну прямо «толковала рыба с раком, а петрушка с пастернаком, а цыбуля дивовала, что петрушка толковала…» Нет, там танцевали, а не толковали, ну да все равно.

— Окстись, я же говорю о плюшевом.

— И пани видела плюшевого медвежонка панду у какой-то девочки?

— Какой там девочки, в том-то и дело, что у взрослой бабы.

— И что?

— И баба держала его на коленях, что ей очень мешало есть, ну да это на неё похоже. А рядом с ней сидел твой босс. Мелькнула у меня мысль, что вот сейчас все станет понятно, да дудки! Ничего не понятно.

— Где пани их видела?

— В ресторане «Пеликана».

— И этот заср.., паршивый босс рядом?

— Ага, наверное, проживает там, я не успела проверить.

Болек надолго замолчал. Автоматически откупорил вторую бутылку пива и попытался влить её содержимое в один стакан, я еле успела выхватить из-под стола пляжную сумку.

— Мог оказаться тот самый, — наконец заявил он. — Я имею в виду — медведь. Дал бабе подержать, он мужик рисковый. Сначала баба подержит, потом передадут мне.

— А когда его тебе доставят?

— Не знаю. И каким образом — тоже не знаю. Возможно, подбросят прямо мне домой.

— А хотя бы знаешь, что потом с ним делать?

— Знаю. Отнести в порт и засунуть в лодочку.

— А если кто свистнет?

— Не свистнет, они проследят.

— Выходит, ты только знаешь, что внутри большие ценности, сам не увидишь. Понесёшь открыто?

— Нет, велели завернуть во что-нибудь. Туг в мою дверь стукнули и, не дожидаясь разрешения, распахнули. В комнату ворвался Зигмусь. Холера, принесла его нелёгкая, совсем забыла о нем!

— Привет-привет! А я ждал-ждал… Ах, моё почтение, очень-очень рад познакомиться! Много-много слышал о вас, надеюсь, пани Иоанна вам обо мне сказала? Сказала? Деловые-деловые люди всегда-всегда найдут общий язык! Очень-очень рад!

Болеку с трудом удалось высвободить руку из пламенных пожатий Зигмуся. Хорошо, что он и до того сидел с остолбенелым выражением, теперь точно так же взирал на щебечущего Зигмуся.

А тот набросился на меня:

— Как ты можешь-можешь оставлять квартиру незапертой? Каждый-каждый может войти! А у тебя мои-мои материалы!

— Так ведь каждый не знает, что они у меня! — неловко оправдывалась я.

Зигмусь легко отвязался от меня, сейчас ему было гораздо важнее пообщаться с Болеком. И он накинулся на беднягу.

— Вы наверняка слышали-слышали обо мне, интересное предложение! Столько-столько возможностей, условия-условия обсудим. Пан не откажется от своего шанса-шанса! Ну и что скажете, что скажете?

У Болека на лице было написано, что поначалу он ещё пытался понять, что от него требуется, но очень скоро капитулировал и совсем отказался от попыток разобраться в происходящем. Я не успела Болеку ни слова сказать о Зигмусе, а тот явно принял его за богатого Яцека ну и набросился на парня со свойственными ему энергией и бесцеремонностью. Внезапно припомнив, по какому случаю Яцек оказался на курорте, Зигмусь спохватился, придал лицу соболезнующее выражение и вскочил со стула.

— Ох, извините меня, начинать надо было-было-было.., примите и прочее, такое горе-горе, искренне пану соболезную.

— Благодарю, — все с тем же отупелым выражением на лице бессознательно ответствовал Болек и опять вырвал руку у энергичного незнакомца.

Решив, что приличия соблюдены, Зигмусь вернулся к делу.

— Ну так что скажете, что скажете?

— Ничего! — опять же рефлекторно ответил Болек. В глазах Зигмуся метнулся ужас, и он так порывисто бросился к несчастному парню, явно намереваясь опять завладеть его рукой, что Болек поспешил добавить из чувства самосохранения:

— А впрочем…

Похоже, и меня оглушил натиск Зигмуся, потому что я не сразу смогла прийти на помощь Болеку. Впрочем, кузен болтал не переставая, не давая вставить слова. Нет худа без добра, у меня появилось время подумать, и я решила не выводить его из заблуждения. Ведь Зигмусь не из тех, кто заблуждается, наверняка в своей ошибке он тут же обвинил бы меня, а в Болека все равно вцепился бы: кто он, что здесь делает, чего это я с ним в таком тет-а-тёте? А потом долгие годы пилил бы меня за то, что я его ввела в заблуждение и поставила в дурацкое положение перед незнакомым человеком. Наверняка сделала это из вредности, я такая, кому-кому, а уж ему это прекрасно известно. И наверняка не ограничился бы тем, что стал меня грызть, тут же поднял бы шум на всю округу, засыпал телеграммами близких и дальних родственников, а также государственных деятелей. И я в своём безудержном воображении узрела Сейм, погребённый под бумажными кипами его жалоб, ведь наш уважаемый законодательный орган занимается главным образом разбором именно таких идиотских проблем.

Тем временем беседа Зигмуся с Болеком приняла более конкретный характер.

— Так ведь, так ведь? — восторженно токовал Зигмусь. — Для электроники и одних суток хватит? Вот-вот, и я того же мнения, того же мнения. А согласно моему проекту полиграфия сделает громадный-громадный шаг вперёд…

Болек не имел о полиграфии ни малейшего понятия, но теперь это ему уже не мешало. И он со знанием дела заявил:

— Но сначала надо все данные ввести в компьютер.

— Именно-именно, в компьютер! — с энтузиазмом подхватил Зигмусь. — Большой-большой современный компьютер!

— Большой, — согласился Болек. А чего ему упорствовать?

— Все дело в финансах-финансах, а вы располагаете…

Болеку уже море было по колено.

— Располагаю.

— Ну так за дело! У меня материал готов-готов! Стол содрогнулся, когда Зигмусь грохнул на него свой чемоданчик. Тут я решила, что пришла пора вмешаться.

— Ну как ты не понимаешь, неловко сейчас говорить о делах, — вполголоса произнесла я, выдавив из себя столько мягкого укора, сколько получилось. — Человек о похоронах думает, а ты…

Зигмусь опять вернулся на грешную землю и даже немного покраснел. Бедный Болек, услышав мои слова, что явственно отразилось на его лице, окончательно офонарел. Ах, да, правильно, ведь я же ему ни словечка не успела сообщить ни о смерти Гавела, ни о приезде Яцека! Такая сразу заварилась каша, до того ли?

— Вернёмся к этому вопросу через пару дней, — поспешила я закончить, не давая им вставить слова, ещё не то вставят… — Не сейчас. И кроме того, я голодна, хотелось бы пообедать.

— Пообедать? — возмущённо воскликнул Зигмусь, дорвавшись до слова. Похоже, он обрадовался возможности сгладить неловкость, переменив тему. — Какой обед может быть в эту пору?

— Ну все равно, пусть ужин.

— Ужин тоже давно кончился, — упорствовал пунктуальный Зигмусь. Я разозлилась.

— Пусть в пансионатах время ужина прошло, что с того? Я сегодня так толком и не ела. Имеет человек право поесть?

Зигмусь не мог не признать права на еду, но последнее слово должно было остаться за ним.

— Хорошо, тебе надо поесть. — И обратился к Болеку:

— Извините, пожалуйста, а когда похороны?

— В понедельник, — не моргнув глазом ответил Болек.

— Выходит, через три дня?

— Нет, не в этот понедельник, а в следующий, — твёрдо стоял на своём Болек.

— В такую жару?.. — усомнился Зигмусь.

— Меры приняты, — туманно пояснил Болек.

— Понятно, понятно, — согласился Зигмусь. — Здесь?

— Что здесь? — не понял Болек.

— Похороны здесь? — пояснил свой вопрос Зигмусь.

Туг уж Болек не мог справиться самостоятельно и украдкой глянул на меня. Я чуть заметно покачала головой. И Болек решился:

— Нет, в Молдзях.

Теперь ошарашен был Зигмусь. Не знаю, слышал ли он когда-либо о каких-то Молдзях, во всяком случае неуверенно выдавил из себя:

— Ах, в Молдзях. Понятно-понятно… А почему?! И совсем неожиданно для меня Болек ответил с большим достоинством:

— Там наш фамильный склеп!

Зигмусь отпал. Никому не известные Молдзи с фамильным склепом до того ошеломили его, что он без сопротивления распростился с нами, когда мы все вместе покинули мою квартиру, и не вернулся больше к своей гениальной работе. Признаться, и мне Болек основательно заморочил голову своими Молдзями. Хорошо, что, выходя, я машинально взглянула в зеркало, иначе ушла бы в бигудях.

Вернувшись, я застала Болека у себя в квартире. Он вместе со всеми вышел через дверь, обратно проник через окно. Я ещё не успела войти, как он уже задал вопрос:

— Кто это такой?

Меня не удивил прозвучавший в его голосе ужас, я сама была в ужасе от кузена, да что поделаешь?

Удовлетворив любопытство Болека, я в свою очередь с нетерпением поинтересовалась, что за Молдзи такие. Не иначе, он их выдумал?

— А вот и нет, — ответил Болек. — Есть такая деревушка, под Элком, довольно большая, как-то мне довелось там побывать, а тут он так налетел на меня — назвал первое, что пришло в голову. Впрочем, кладбище там есть. А чьи похороны?

— Твоего безвременно погибшего отца. И я вкратце рассказала Болеку о непонятной и подозрительной смерти Гавела, о Яцеке, сыне Гавела, и о Зигмусе, моем кузене. До Болека дошло.

— Выходит, у пани теперь полные руки работы, — посочувствовал он. — Это что, случайно получилось?

— А ты думаешь, я специально позаботилась, чтобы не загнуться от безделья?

— Да нет, не думаю, надо же, сколько сразу на пани навалилось… А из-за этого кузена я так и не спросил, удалось ли вам рассмотреть тех двоих?

— Каких двоих?

— Ну тех самых, что меня караулят. Они там были. Пришлось рассказать Болеку — записку его я не смогла дочитать до конца, ветер вырвал из рук, как только я начала разбирать его каракули, так что с инструкциями не ознакомилась.

— Выходит, они там были?

— Ещё бы, где я — там и они. И мне очень хотелось их вам показать. И лодочку передали, и потом проследили, когда я её опробовал. Да ведь вы ехали за мной до самого порта, как же их не заметили?

Я сокрушённо пожала плечами, злая как сто тысяч чертей. Надо же, такой неудачный день, сплошные ошибки! Из порта я поторопилась уехать, не рассмотрев опекунов Болека. Наверняка видела их, но не знала, что на них надо обратить внимание.

Свои разочарование и горечь Болек выразил в культурной форме, учитывая присутствие дамы.

— Жёлтая лихорадка и малярия! Такую муть подняли, самому мне ни в жизнь не разобраться, очень я на пани надеялся, — с грустной отрешённостью признался парень. — А о том, что именно мне предстоит плыть по морю и управлять на расстоянии лодочкой с контрабандой для Швеции, я уже успел вам рассказать? Успел?

— Нет, ещё не успел, да я сама догадалась, большого ума тут не требуется. Когда?

— Пока неизвестно, но скоро, завтра, послезавтра, дня через три, какая разница? Об этом мне сообщат в последний момент. И зачем только я выучился управлять парусной лодкой? Мастер по парусному спорту, холера, вот теперь и расхлёбывай…

Впервые услышала я из уст Болека проклятия по адресу морских видов спорта. Море он всегда любил. Плавал как все рыбы, вместе взятые, грёб так, словно только для этого и родился, ходил под парусом, как профессиональный моряк. И врёт, что учился, у него это было в крови, видимо, какой-то прирождённый талант. Отец Болека тоже этим отличался, но куда ему было до сына! О спортивных достижениях Болека знали все, ничего удивительного, что преступники выбрали именно его для своих тёмных делишек.

— А поплывёшь ты один?

— Один.

— Странно. Обычно на такое дело отправляются в компании, естественней выглядит.

— Не исключено, что за мной будут незаметно наблюдать.

Вытащив из сумки-холодильника бутылку холодного пива, я принялась с его помощью обдумывать ситуацию. Болек составил мне компанию, не мешая думать. После продолжительного молчания я стала думать вслух.

— Чувствую, что-то тут не так, да никак не пойму, что именно. Послушай, а как они узнают, что операция закончилась успешно? Что медведя выловил именно тот, кому он предназначался? Что товар попал по назначению? И так далее.

— А вот это не должно меня волновать, — ответил Болек, — они сказали — это уже не моё дело. Правда, велели мне настроить коротковолновик на определённую частоту, как услышу по-английски — «Гляди, какая крупная медуза, вот она, вытащил!» — так и могу возвращаться.

— А если не услышишь?

— Это меня не должно волновать.

— Послушай, расскажи толком, не то я спячу с тобой. Что значит «не должно волновать»? Меня волнует, что именно ты должен делать в этом случае! Болтаться в море до конца дней своих на границе наших территориальных вод? А может, утопиться?!

— Да нет, инструкция не предусматривает такой выход, хотя, возможно, для меня лучше всего именно утопиться. Если не услышу про медузу, ведено два часа подождать, а потом притащить обратно лодочку с медвежонком. Но это чистая теория, сказали, сигнал я обязательно услышу.

— Потому что сами его подадут! — вырвалось у меня со злостью, и тут я поняла, какую мысль безуспешно пыталась ухватить за хвост. Болек не услышал, он мрачно тянул своё:

— Между нами говоря, плевать мне на этого медведя, не стану я дожидаться сигнала, для меня уже второе задание подготовили, заграничный вояж, кажется, через Швецию, я подслушал…

— Получается, с первого задания ты вернёшься благополучно?

— Так вроде бы получается…

— И что ты ещё подслушал? Да говори же толком!

— Немного подслушал, знаю лишь — повезу большую сумку.

— И с этой сумкой тебя прихватят таможенники?

— Нет, об этом не говорилось. Может, и не прихватят…

— Не нравится мне это все, жутко не нравится! — раздражённо заявила я. — Сам посуди — столько возни из-за каких-то дурацких двух передач…

— Может, не из-за двух? Может, шведы вернут мне лодочку, и в ней я опять отправлю к ним зайчика или гигантского гномика? И придётся мне каждый день какую-нибудь зверушку переправлять. Хотя нет, не каждый, через день. День потребуется на подтверждение получателем нашей посылки. Они будут по-английски сообщать о получении посылки, а я по-польски о получении лодочки. Хотя я по-английски тоже могу. Вы считаете, игра не стоит свеч? Лодочка — одноразовый расход, а пригодится много раз. И на следующий год хватит.

Возможно, парень прав, не такая уж глупость эта идея с управляемой лодочкой.

— Знаешь что, — задумчиво произнесла я, — пообщаюсь-ка я завтра с Выдрой, может, что узнаю. Наверняка она в «Пеликане» проживает. А поскольку у тебя намечается небольшой просвет в занятиях, вот о чем попрошу… Я думаю, этот суетливый тип приехал сюда только для того, чтобы прикончить Гавела, и, сделав своё дело, немедленно смылся. Но не исключено, что одну ночь переночевал в Крынице. Неплохо порасспрашивать местных жителей, тех, что сдают комнаты, не останавливался ли у них такой на одну ночь. Одна ночь — явление нетипичное, наверняка хозяева запомнили. Да и сам тип тоже довольно колоритный. Ты парень быстрый, обязательный, попробуй, побегай…

Болек с интересом взглянул на меня:

— Это означает, что пани берётся вести своё персональное расследование?

— Мы берёмся! — с ударением на «мы» произнесла я. — А другого выхода нет. Полиция вынуждена слушаться прокурора и не имеет права пальцем пошевелить по собственной инициативе. А мне жутко хочется знать, как они отреагируют, когда я им суну под нос убийцу и неопровержимые доказательства. Вот интересно, как их затушуют?

— Мне тоже интересно, — решился Болек. — А по сравнению с тем, во что меня впутали, такое расследование — одно удовольствие…

Вряд ли человек вообще в состоянии понять, что пришлось мне пережить с проклятыми отпечатками пальцев.

Поскольку отпечатки оказались единственным конкретным элементом, всплывшим в ходе моего расследования, я просто обязана была ими заняться, хотя и представляла ожидавшие меня сложности. Нетерпение раздирало мою душу, я понимала, сколь важен каждый час, а значит — оставить отпечатки на потом просто не имела права.

Будучи женщиной обстоятельной, я предварительно поставила опыт на себе. Отправив Болека на дело, я не легла спать, о нет, а принялась ставить свои отпечатки на всем, что попадалось под руку. Работала старательно, добросовестно, наоставляла множество отпечатков, после чего принялась их рассматривать. Отпечатки, холера, не просматривались! Ничего, не страшно, человек не чуждый детективам, я знала, что отпечатки пальцев следует посыпать порошком. Хорошо бы ещё иметь этот порошок…

Начала я с пудры, никакого толку: стул светлый, пудра светлая, ничего не видно. Переключилась на драгоценную арабскую краску для бровей и ресниц, чёрный порошок. Посыпала то место на стуле, где оставила отпечатки пальцев, вместо папиллярных линий какая-то абстракция получилась. Посмотрела через лупу — никакого отпечатка, холера! А все потому, что нет у меня под рукой необходимых причиндалов. Профессионалы пользуются специальным порошком, в аэрозольной упаковке, а не краской для ресниц и клочком ваты. Хотя, может, сошла бы и кисточка.

Проведя бессонную ночь, вся дрожа от нетерпения, с утра пораньше бросилась в магазин, который, я знала, открывался в шесть утра, и приобрела там кисточку для бритья, прозрачную клейкую ленту и множество открыток с гладкой тыльной стороной для сохранения будущих отпечатков. И всю дорогу радовалась: наконец я живу в стране, где любой нужный предмет ширпотреба можно приобрести без проблем, были бы деньги. Подумать только, ещё несколько лет назад мне в подобном случае пришлось бы слетать в Копенгаген, не иначе, а теперь — пожалуйста! И открывают магазин В такую рань, заинтересованы в клиенте, и продают тысячу мелочей. Подобные мысли весьма улучшили настроение, и, невзирая на бессонную ночь, к себе я вернулась напевая.