— Что ж, давайте его сюда, — великодушно согласился он. — Выразим человеку благодарность, что нам стоит?

Я так обрадовалась, что совсем позабыла о Болеке. К счастью, сержант бдил. И строго напомнил о необходимости держаться в границах разумного, хватит с нас глупых ошибок и проколов, и пан Болек, нравится ему или нет, должен приодеться в свой гипс. Болек засуетился и принялся натягивать гипс не на ту ногу, пришлось Яцеку исправлять очевидную ошибку. Я оставила их приводить в порядок Болекову ногу и выбежала на улицу.

Зигмусь не заставил меня метаться по городу, разыскивая его, он, по своему обыкновению, решил устроить на меня засаду у моей машины, справедливо полагая, что рано или поздно я к ней вернусь. Вот и сейчас нервно описывал круги вокруг неё, кипя и булькая от возмущения. Своё возмущение он принялся выкрикивать издали, чуть только заметил меня. Я решительно прервала претензии кузена.

— Пошли, все тебя ждут! Операция прошла успешно, во многом благодаря тебе. Может, и только благодаря тебе. Хорошо, что я сообразила подключить тебя, иначе что бы мы делали?

Мои слова пролили целительный бальзам на израненное сердце Зигмуся. Он, правда, ещё пытался ворчать и поучать, но сразу же сбавил тон и послушно помчался за мной следом. Попросив его подождать, я вбежала в комнату, увидела, что Болек в полном порядке, и только тогда впустила кузена.

За моё короткое отсутствие майор успел подготовиться к спектаклю, в котором главная роль отводилась сержанту Гжеляку. Крыницкого коменданта он затолкал с его стулом в самый тёмный угол комнаты, оставляя за ним, по всей вероятности, роль статиста без слов.

Сержант, надо отдать ему справедливость, оправдал доверие.

— Объявляю пану благодарность от имени службы! — рявкнул он, щёлкнув каблуками и принимая позицию «смирно».

Зигмусь выронил от неожиданности чемоданчик из рук, покраснел и, весь сияя, принялся по своему обыкновению лепетать:

— Что-что-что? За что, за что, за что? Большое-большое спасибо, от имени, от имени, от имени…

Видимо, так и не придумав, от чьего имени он благодарит, кузен не докончил фразы, сержант же, оставив стойку «смирно», торжественно пожал герою руку. Майор, сидевший на постели (стульев не хватало), поднялся и, подойдя к Зигмусю, тоже торжественно потряс его руку. К выражавшим благодарность от имени службы присоединился и Яцек.

Проклятому Зигмусю этого ещё было мало! Он разглядел коменданта в его тёмном углу, пробрался к нему, сбросив по дороге со стола бутылку с минералкой, к счастью, пластмассовую, схватил коменданта за руку и торжественно потряс её. Один Болек по своему инвалидскому положению оказался избавлен от необходимости выражать благодарность герою дня и остался сиднем сидеть со своей сломанной ногой.

Сержант уступил почётному гостю свой стул, а сам устроился на софе рядом с майором. Яцек пододвинул гостю стакан с кофе. Зигмусь вспомнил о драгоценном чемоданчике, на лице промелькнула тревога, но он тут же успокоился, получив своё сокровище, и, поставив чемоданчик на пол у своих ног, мог приступить к кофепитию.

Ох, нет, не приступил, я как-то переоценила кузина.

— Кофе-кофе! — укоризненно вскричал он. — Нет-нет-нет! Кофе вечером? Очень-очень вредно для здоровья!

Яцек послушно отодвинул стакан с кофе и пододвинул гостю стакан с пейсаховкой. Интересно, откуда они её взяли? Наверняка майор привёз бутылочку, я уже знала, что во всей Крынице не найти этой прекрасной водки. Эх, жаль, меня не спросили, жалко тратить её на кузена, все равно не оценит, ну да уже поздно вмешиваться.

— Задуманная преступниками операция сорвалась, — все так же торжественно говорил сержант, обращаясь к Зигмусю, — и в этом несомненно ваша заслуга. Благодаря вам они перессорились…

Кажется, в этот момент майор наступил сержанту на ногу, потому что тот вздрогнул, откашлялся и уже менее торжественно закончил:

— В значительной степени благодаря вам, однако разрешите мне не вдаваться в подробности. Служебная тайна, видите ли…

Пребывающий на седьмом небе Зигмусь разрешил. Боюсь, мой бедный зануда кузен первый раз в жизни услышал столько искренних слов признательности. Он не помнил себя от радости.

— Разумеется-разумеется, я не в претензии, понимаю-понимаю. А где они? За решёткой?

— Да, их арестовали, — подтвердил сержант, но его правдивая натура взяла верх, и он добавил:

— Правда, не всех. Операция закончилась трагично, завязалась перестрелка, в которой некоторые бандиты перестреляли друг друга…

— Что-что-что? — взволновался Зигмусь и, для успокоения схватив стоявший перед ним стакан с прозрачной жидкостью, осушил его одним глотком.

Наверное, принял пейсаховку за минеральную водичку.

Моему непьющему кузену понадобилось много времени, чтобы отдышаться. Во всяком случае, сержант без особой спешки успел пересказать ему потрясающую детективную историю под кодовым названием «Убрать курьера», ту самую, что я придумала. Молодец парень, так вдохновенно её изложил, что все присутствующие с интересом выслушали. В том числе и крыницкий комендант.

Уж не скажу, что так оглушило Зигмуся — пейсаховка или потрясающая история с курьером. Похоже, при всем своём гигантском самомнении он все-таки не ожидал, что его вклад в поимку грабителей окажется решающим. Лицо Зигмуся то краснело, то бледнело, он весь дрожал от волнения. А я подумала — как хорошо! Теперь Зигмусь, упоённый неожиданными успехами, так заважничает, что перестанет обращать на меня внимание.

Как бы не так! Напрасно надеялась. Зигмусь вдруг неожиданно повернулся ко мне и озабоченно поинтересовался:

— А как же тот-тот? Нежелательный элемент, номер первый-первый, упрямый-упрямый, я не пускал, а он вошёл-вошёл. Пришлось задержать-задержать, принять свои меры-меры!

Присутствующие с недоумением взглянули на меня, я же изо всех сил старалась вспомнить, какое последнее поручение дала Зигмусю, что он ещё успел натворить?!

А упоённый собственными достижениями Зигмусь вдохновенно токовал:

— Вот-вот, я всегда-всегда, долг прежде всего! Умру на посту, на посту, но выполню свой долг!

Долг-долг! Последний номер в Доме художника, глаз-глаз не спускал! Его-то забрали?

— Кого? — страшным шёпотом спросил меня майор.

— Не знаю! — только и ответила я. Зигмусю, похоже, слава и водка ударили в голову, и он счёл нужным выразить сержанту порицание.

— Как же так, как же так? Недосмотр с вашей стороны! Упущение-упущение! Торопитесь-торопитесь! Наверняка важная персона, немедленно обезвредить-обезвредить! Не волнуйтесь, он у меня не сбежит.

И тут я вспомнила. Да, точно: велела Зигмусю никого не допускать к Бертелю, и Зигмусь, исполнительный и энергичный, кого-то там задержал. Как ему это удалось, ведь там же были люди, обыскали его машину.., хотя нет, машина Бертеля находилась в лесочке у Лесничувки…

— К художникам! — взревела я, срываясь с места.

К художникам помчались все, остался один Болек. Не до него было, заталкивать Болека в машину во всем его гипсовом снаряжении — на все это нужно время.

Посередине комнаты, занимаемой Бертелем в Доме художника, сидел привязанный к стулу адвокат Кочарко. Толстенький адвокат, весь туго перетянутый верёвками, очень напоминал колбасу сорта «балерон». Кляп во рту тоже отличался непрофессиональностью — свёрнутый рулоном носовой платок был затолкан в рот и закреплён шарфиком, несколько раз обвязанным вокруг шеи, под подбородком и завершённым на темени бантиком. Адвокат гневно ёрзал на стуле, дико блестел очками и бешено, но негромко рычал.

Освобождённый от пут и кляпа адвокат разразился проклятиями, отказался давать какие бы то ни было показания, Зигмуся чуть не разорвал на куски я с трудом разрешил отвезти себя в «Пеликан», где сразу же устремился в бар. Мы осторожно последовали за ним. И правильно сделали. Уже через десять минут адвокат немного успокоился, а для излияний выбрал меня, несомненно по причине нашего ипподромного знакомства. Велев сообщникам держаться в отдалении, я принялась выслушивать излияния.

— Это просто ненормальный! — возмущённо жаловался адвокат. — Что будете пить? Советую тоже бренди, очень помогает при стрессах. Да что я говорю — ненормальный, он просто псих, таких надо держать в сумасшедшем доме! Я его давно приметил, уже несколько дней следил за мной, по пятам ходил, я никак не мог отделаться от него. Обязательно обращусь куда надо, чтобы его забрали в жёлтый дом, такие опасны для окружающих! Его непременно надо задержать!

— Уже задержали, вы же видели, — успокаивала я разгневанного юриста. — А так, между нами говоря, зачем вы вообще туда пошли? Вы знали, кто занимал номер?

— Конечно, знал, вы что, за идиота меня считаете? Шеф воломинской мафии. Я не стал бы пани об этом говорить, но вроде бы он , его хлопнули? Вам что-нибудь известно об этом?

— Известно И в самом деле хлопнули.

— Ну так вот, позавчера мы оба были на пляже, пообщались, знакомы мы с ним по бегам, вот как с вами, и он по ошибке прихватил мою зажигалку. На следующий день на пляж не пришёл, впрочем, никого там не было, сами помните, какая погодка разыгралась, пришлось за зажигалкой пойти к нему в номер. Зажигалка золотая, к тому же дорога мне как память. Уже тридцать лет она у меня. Ну и пошёл…

— И вошли в номер, когда не было хозяина? А ключ?

Адвокат немного смешался.

— Видите ли, не хотелось бы мне подводить женщину, не знаю, знакома ли вам дани Нина… Впрочем, считайте, я вам имён не называл, просто он дал ключ одной даме, а я у неё попросил. Ну и пошёл…

Вот оно что! Выходит, Выдра постаралась получить доступ к медведю, так, так… Только ли потому, что считала его талисманом? Или сделала это для Северина? Я не стала делиться своими соображениями с адвокатом, просто ненавязчиво заметила:

— Он же мог унести зажигалку с собой, в карман положил…

— Нет, не положил, — возразил адвокат. — Я его встретил и спросил. Он куда-то очень торопился, по лицу было видно — у него проблемы, извинился, сказал — зажигалку оставил в номере. И потом в номер уже не вернулся, ещё бы, раз шлёпнули. А зажигалку я сам у него нашёл, вот она, полюбуйтесь.

И пан Кочарко продемонстрировал мне искомый предмет, и в самом деле изящную вещицу, возможно, золотую, с какой-то выгравированной надписью.

Я удивилась.

— Когда же вы успели?

— А я как вошёл в номер, сразу и увидел её, на столе лежала, — пояснил адвокат. — Но тут же на меня набросился этот сумасшедший. Он ещё у входа пытался помешать мне войти в номер, но мне удалось вырваться. А потом обрадовался, что нашёл зажигалку, и утратил бдительность. И тут эта горилла накинулась на меня. Говорю вам — ручищи прямо как у гориллы, впрочем, я слышал, все сумасшедшие обладают звериной силой. Я как-то постеснялся кричать, а надо было бы. Вот этой обезьяне и удалось меня скрутить. Как меня удар не хватил — только удивляюсь. Ваше здоровье!

Адвокат Кочарко и в самом деле был в раздёрганных чувствах, ибо в нормальном состоянии ни за что не выболтал бы мне лишнего, в нормальном состоянии он взвешивал бы каждое слово, это у него уже в крови. Что ж, нет худа без добра…

Итак, Выдре нравился Северин. Северин стерёг Бергеля и панду. Не исключено, что Выдра для него постаралась раздобыть ключ. В любом случае оба имели доступ в номер Бертеля… Не исключено также, что адвокат Кочарко вовсе не из-за зажигалки так стремился попасть в тот же номер. Он уже знал, что мафиозо убит, может, хотел что-то отыскать в комнате? Да ну их, не буду голову ломать…

Бренди и в самом деле очень помогло адвокату, минут через десять он совсем пришёл в себя и перестал жаловаться. Наоборот, принялся задавать неудобные вопросы. Так сказать, оказался в своей стихии. И хотя на некоторые из них я могла ответить со спокойной совестью, на всякий случай спохватилась — ах, ведь у меня нет времени! Да и в самом деле, оставила Зигмуся в кругу ни в чем не повинных сообщников, они, бедняги, уже не знают, как от него избавиться, а он ведь опасен для окружающих, одна я умею справляться с кузеном. Вот сейчас наверняка привязался к Болеку, вцепился в несчастного, именуя его Яцеком и соболезнуя… Нет, надо немедленно возвращаться к своим.

И, извинившись перед адвокатом Кочарко, я оставила его допивать бренди, а сама помчалась к майору.

Зигмуся вполне удовлетворило моё объяснение: грабитель (в лице адвоката Кочарко) и в самом деле намеревался очистить апартаменты Бертеля, но Зигмусь героически воспрепятствовал этому. Правда, пока роль упомянутого грабителя не до конца выяснена, но чрезвычайно, чрезвычайно подозрительная личность! Вот почему нам всем пришлось притвориться, что мы его не расшифровали, и отпустить. До поры до времени, пусть Зигмусь не сомневается! Вся наша расследовательская братия слушала с большим интересом мои объяснения, а я вдруг припомнила такое обстоятельство: года два назад не кто иной, как именно адвокат Кочарко, защищал в суде одного из самых невиновных членов русской мафии, из тех, что тогда на бегах перестреляли друг дружку. А наняла его ожоговская мафия. Так что о мафиях адвокат наверняка знал намного больше меня. С большим трудом мне удалось удержаться и не перескочить в разговоре на события тех лет, ипподром всегда притягивал меня, как магнит.

Я сочла своим долгом пожертвовать собой и лично увела Зигмуся из квартиры майора. Пришлось приложить немало усилий: я и заговорщицки подмигивала кузену, и строила ему гримасы, и на ногу наступала, и за локоток хватала. Наконец до Зигмуся дошло моё к нему благорасположение, и он в полном восторге схватил меня в объятия. Громовым шёпотом (нельзя же, чтобы остальные услышали) я прошипела в самое ухо дуралея, что нам немедленно надо обсудить его творческие задачи. Собственные проблемы заставили Зигмуся позабыть об общественных, он вскочил, схватил чемоданчик и принялся прощаться с присутствующими. С большим трудом оторвала я его от Болека. Парень, к счастью, не сумел скрыть обуревавших его чувств, и на лице его отчётливо отражалась мировая скорбь.

Выволокла Зигмуся на улицу и, отирая пот с лица, пояснила:

— Не стоило при всех обсуждать с паном Яцеком финансовые взаимоотношения. И сам же видел, в каком он настроении, ведь почти разорился. Во всех этих афёрах негодяи попытались свалить ответственность на Бо…

Спохватилась и прикусила язык, но Зигмусь понял меня по-своему.

— На пана Болеслава, понятно-понятно, — воскликнул он потрясённый. — Светлой памяти…

— Да, да, именно светлой. Яцек потерял почти все состояние, сам понимаешь, должен был спасать честь отца… А ты опять завёл разговор о совместном предприятии по изданию твоих произведений. Сам подумай, ну можно ли теперь поднимать этот вопрос? Прояви же деликатность!

Видимо, даже для Зигмуся на сегодня было достаточно сильных ощущений. Он сравнительно спокойно примирился с финансовым крахом Болека. Его личный триумф заглушал все остальные эмоции. Поддерживая такое настроение, я посоветовала ему немедленно увековечить в письменной форме свои геройства, для того, дескать, и увела его из компании, чтобы он мог наедине предаться творчеству. Зигмусь загорелся, наскоро обнял меня, чмокнул воздух у моего локотка и помчался к себе.

Вздохнув с облегчением, я приняла решение — теперь до конца своего пребывания в Крынице буду избегать встреч с кузеном. А пока не мешало бы и мне немного отдохнуть после событий этого дня.

И тут я увидела Яцека, поджидавшего меня в своей машине.

— Мы тут серьёзно побеседовали, Болек выдержит, — говорил Яцек, когда мы ехали в сторону моря. — По крайней мере хоть с этим покончено. Да и все остальное складывается неплохо, майор увидел свет в конце туннеля, но вы сами понимаете… Да и я не прочь лично заняться этими взяточниками, но не стану же я их стрелять!

— А жаль! Похоже, самый действенный метод борьбы. Впрочем, хватит о политике, она у меня уже носом выходит. Не для того же ты меня поджидал, чтобы опять окунуться в это дерьмо!

— Да, — подтвердил Яцек. — Не для того. Мы доехали до порта, и Яцек остановил машину. Начинало темнеть, и, хотя ветер унялся, людей было немного. Точнее, всего один человек. У моря на фоне более светлого неба чётко вырисовывалась фигура девушки, сидящей на вытащенной на берег лодке. Мажена.

Яцек не стал ходить вокруг да около, задал вопрос в лоб:

— Что вы о ней думаете.

Я тоже ответила не задумываясь:

— Отвечу откровенно. Не знаю, умеет ли Мажена готовить и как она относится, к примеру, к. , альпинизму. Мне неизвестны её пристрастия и антипатии, может, она не выносит того, что ты любишь, и наоборот, не говоря уже о том, что мне неизвестны и твои пристрастия и антипатии. Я не знаю, чего ты не выносишь…

— Застоя, — сообщил Яцек. — Расхлябанности и вранья.

— Вот уж чего ты не найдёшь в Мажене, так это застоя и расхлябанности, — уверенно заявила я. — Что же касается вранья, то думаю, в этом отношении девушка умнее меня. Уверена, вранья она тоже не любит, любит решать дела честно и открыто, но при этом не считает нужным непременно вываливать на стол абсолютно всю правду, даже вредную. Знаешь, правда иногда бывает излишней, пагубной. Я глупее Мажены и не умею себя сдерживать.

— На пани я бы женился. Меня чуть удар не хватил.

— Ты спятил!

— Нет. Я ведь знаю, как отец относился к вам. Это вы его не желали, а он без колебаний женился бы на вас.

— Перестань говорить глупости, — наставительно сказала я, — и подумай о себе. Вот если бы я собиралась жениться, наверняка выбрала бы её, а не себя. А коль скоро я так кошмарно нравлюсь тебе, можешь учесть тот факт, что с первой же минуты мы нашли с Маженой общий язык. Это тебе о чем-то говорит?

Искоса взглянув на меня, Яцек опять уставился на неподвижный силуэт на берегу моря. Мне показалось, от сердца у него немного отлегло, лицо прояснилось.

Он заговорил негромко, словно рассуждая сам с собой:

— Я и сам так думал, но сомнения оставались, ведь так легко ошибиться. Вот все это время я занимался отцовским делом, столько сил пошло, столько тут всего наворочено, совсем ум за разум зашёл, так что я не мог хладнокровно оценить свои чувства, мог и ошибиться в девушке… Ведь она — как.., как бальзам, а в создавшейся ситуации я бы на любой бальзам клюнул?

— Нет, — холодно ответила я. — Не на любой. Он опять взглянул на меня, на сей раз более внимательно, потом перевёл глаза на неё и кивнул.

— Девушка учится, — предостерегающе заметила я.

Яцек удивился.

— Ну и что? Ведь ей уже не придётся подрабатывать. И очень хорошо, что учится на экономическом, а если ещё выберет потом специальность маклера, то я и вовсе буду счастлив. Впрочем, если не выберет — тоже не беда. Вам не кажется, что вы как-то усиленно мне её сватаете?

Я только пожала плечами и покрутила пальцем у виска.

— Ну так я на ней женюсь. Думаю, отец бы похвалил меня.

Я на минуту отключилась от действительности, подумав о двух отцах, Болековом и Яцековом. Гавел… Научил сына работать, передал нелёгкое искусство думать, короче, снабдил оружием, столь необходимым в жизни. К тому же, передав чуть ли не рокфеллеровское состояние, с детства воспитал в сыне честность и порядочность. А второй сыном не занимался, и тот вырос совершенно неприспособленным к жизни придурком, а ведь мог многого достичь, обладая незаурядными талантами в области техники и спорта. Правда, в самый необходимый мальчишке момент отец стал для него вообще недоступен. И вот, надо же, первого я оттолкнула, а второго любила без памяти. А ещё смею кретинку называть кретинкой. Да она Эйнштейн по сравнению со мной!

Кажется, Яцек совсем позабыл обо мне. Не отрывая глаз от тёмного силуэта на светлом фоне неба, он вышел из машины. Я тоже вышла.

— Знаешь, мой дорогой, не стану я тут ждать, пока ты закончишь объяснение в любви. Пожалуй, пойду домой, вы уж тут как-нибудь без меня…

— Пани непременно будет нашим свидетелем на свадьбе, — тоном приказа бросил Яцек, направляясь к невесте.

Я направилась в противоположную сторону. К сожалению, проживала я на другом конце раскинувшейся по берегу моря Крыницы, там же осталась моя машина. Мне предстояло отмахать пешком несколько километров. Уже после первых ста метров я сообразила, что по пляжу было бы ближе и вообще легче идти. Однако не вернулась. Вот уж поистине, кого Господь пожелает наказать, того лишит разума. Хотя.., нет худа без добра. Несколько километров хорошей ходьбы — ведь это же здорово! Как раз то, что мне нужно, сброшу пару килограммов и хоть отдалённо уподоблюсь Выдре.

Да, и в самом деле — нет худа без добра…