— Правильно мне говорили, пани одна способна заменить целый ад, — похвалил меня Болек, с наслаждением расправляя освобождённую от гипса ногу.

— И ты туда же, — обиделась я.

— Что ж, на пани теперь вся надежда, — как можно язвительней произнёс майор. — У меня лично нет опыта в обращении с такими помощниками. Если уж мы решились прибегать к оригинальным формам расследования, вам и карты в руки, надеюсь, вы не поймёте это буквально? Что вы теперь намерены предпринять?

— Пан майор, а я-то рассчитывала — это вы нам скажете, что теперь предпринять, — смиренно отозвалась я.

— Как же, разбежался! Будь тут мои люди, профессионалы, я бы знал, что делать, но в таких условиях отказываюсь! Ладно, давайте сначала избавимся от этой жертвы несчастного случая, а потом отправимся туда…

— Болек с сержантом вприпрыжку бросились к больнице. Один нёс гипс, второй костыли. Болек забрался в свою палату через окно. И в самом деле в аптечке обнаружили необходимый пластырь, сержант помог надеть на ногу гипс и закрепить его пластырем. Болек сунул загипсованную ногу в спускавшуюся с потолка петлю, а сержант, освободившись, вылез обратно тоже через окно. Наверное, по инерции. Счастье, если их никто не заметил, прочесать местность у сержанта не было времени.

Майор решил ехать со мной в «Альбатрос». По дороге он принялся рассуждать вслух:

— Второй медведь с равным успехом может означать очень многое и ничего не значить. Если он служит для сокрытия сокровищ, его следует держать взаперти, не демонстрировать, чтобы противная сторона не увидела.

Я сочла своим долгом отозваться, хотя моего мнения и не спрашивали:

— Правильно, именно так я и рассуждала. Точь-в-точь как в придуманной мной истории с курьером и двумя пакетами. Я бы наверняка не стала размахивать, как транспарантом, пакетом с настоящими сокровищами.

— Вот именно. И веди я нормальное расследование, сейчас явился бы туда с ордером прокурора на обыск, а так? Расскажите, что знаете об этих людях.

Знала я Выдру, её мужа, адвоката Кочарко и пана Януша. По моим сведениям, никто из них преступным бизнесом не занимался. Особенно я могла поручиться за пана Януша, он недавно занял у меня в казино пятьдесят тысяч злотых и, кажется, до сих пор не вернул. И собственными глазами видела, как адвокат перед последним заездом на ипподроме напрасно пытался у кого-нибудь перехватить небольшую сумму. Думаю, сиди они в этом болоте, не нуждались бы в деньгах? О муже кретинки я знала лишь то, что она сама мне рассказала. С Северином Вежховицким все было ясно. Под знаком вопроса оставался неизвестный мне третий номер Зигмуся. К сожалению, я забыла, как он выглядит.

Машину я остановила, немного не доехав до «Альбатроса». Уже совсем стемнело, в окнах зажглись огни. Ярко горела лампа над входной дверью пансионата. Напротив, через дорогу, темнел жиденький скверик, наверняка именно там прятался Зигмусь. Погасив фары, я выключила и внутренний свет в машине. На всякий случай, вдруг Зигмусь забудет, что я велела ему отречься от знакомства со мной! Если сейчас он бросится ко мне со своим обычным криком, будет весьма некстати.

— Как они могли дать этой женщине медведя, если она не из их шайки? — недоумевал майор.

— Потому что она красивая женщина, — ответила я. — Несмотря на свои кости. Я лично знала человека, который из-за неё голову потерял, он брезговал более упитанными. Да и кто сказал, что ей дали? Сама взяла, по рассказу Зигмуся можно судить, как был недоволен Северин. Так что же мы делаем?

Вместо ответа майор снова принялся рассуждать вслух:

— Допустим, если бы я с предписанием на обыск явился туда на законном основании и обнаружил даже алмазные россыпи, это ещё ничего не значит. У нас не запрещается иметь брильянты, и каждый волен держать их в таком месте, которое сочтёт наиболее для себя удобным. Кто держит в сейфе, кто в мешке с мукой, а кто в плюшевом медведе. И все-таки медведя я просто обязан проверить, нельзя всю дорогу ограничиваться гипотезами. Вы должны его украсть!

Блестящая идея! Мне она пришлась очень по вкусу. Первые шаги по воровской дорожке я уже сделала, похищая в пансионате вазочки и прочую посуду. Что ж, лиха беда начало. Воры тоже, наверное, начинают с малого. Интересно, что мне предложат похитить в следующий раз? Машину, наверное.

— Прямо сейчас? — с готовностью поинтересовалась я.

— Давайте на всякий случай дождёмся сержанта, — ответил майор. — Думаю, он сейчас явится. Как по-вашему, они долго там будут играть?

— А вот это заранее трудно сказать. Могут уложиться и в два часа, могут и до утра засидеться, в покере никогда не известно… По моим подсчётам, они уже часа два с половиной сидят, ведь Зигмусь довольно долго ждал меня.

Сержант появился через четверть часа и отыскал мою машину среди других припаркованных, хотя стояла она в очень тёмном месте. Майор вышел, недолго поговорил с ним и обратно сел в машину, не хлопнув дверцей. Вокруг становилось все безлюднее, время шло к одиннадцати, изредка мимо проезжали машины. От нечего делать я принялась обдумывать похищение медведя. Пан Януш мне как-то сказал, что адвокат занимает номер двадцать два. Войти к ним, наверняка они не заперлись, притвориться пьяной, как я это и раньше придумала, схватить медведя и бежать! Наверняка в первый момент они оторопеют от неожиданности, значит, в погоню бросятся не сразу…

Я уже бежала с медвежонком, глупо, по-пьяному хохоча во все горло, когда майор бестактно разрушил созданную воображением картину.

— Хотелось бы мне знать, — пробормотал он, — они все ещё там сидят? Сплошной идиотизм, но уж коль скоро я дал себя в него втянуть, пусть это имеет хоть какой-то смысл. Хорошо бы пани удалось это проверить.

— Достаточно отыскать Зигмуся, — не задумываясь ответила я. — Рискну, попробую. Я его здорово накачала, наверняка глаз с двери не спускал. Вот и пароль пригодится.

Тоже стараясь не хлопать дверцей, я вылезла из машины и осторожно пошла к «Альбатросу». Дорожка, выложенная плиткой, вела от входной двери пансионата к калитке в ограде. Я потихоньку кралась по другой стороне улицы, где темнели деревья и кусты сквера, пытаясь разглядеть в темноте притаившегося Зигмуся. Меня обогнали двое мужчин, один, похоже, местный рыбак, а второй отдыхающий, и я услышала обрывок их громкого разговора.

Отдыхающий: «…завтра и отправимся?» Рыбак, совсем рядом со мной: «Завтра, наверное, не получится».

Отдыхающий, обходя меня: «А в чем дело?» Рыбак, уже впереди, я услышала лишь долетевшие слова: «Погода меняется, в большую волну не выйдешь в море. Слышите, поднимается ветер…» Разговор как разговор, ничего особенного, я слушала его краем уха. Все последующее наступило одновременно.

Распахнулась дверь пансионата, и выскочила Выдра, прижимая к груди плюшевого медвежонка панду. За ней бежал пан Северин, за которым по пятам мчался Выдрин муж. В проёме двери появился Зигмусев номер третий.

Рыбак с отдыхающим уже подошли к калитке пансионата, как вдруг из тёмного сквера выскочил Зигмусь с чемоданчиком и бросился на рыбака. Споткнувшись, он взмахнул руками, чтобы сохранить равновесие и не упасть, и со всей силы стукнул отдыхающего чемоданчиком в колено. Тот с громким криком отпрянул и налетел на успевшую выбежать из калитки Выдру. Замерев, я наблюдала разворачивающееся передо мной действо.

— Ну-ну-ну! — нервно выкрикивал Зигмусь. — Все в сборе-сборе! Задержать-задержать!

Не вникая в смысл выкриков кузена, я глубже спряталась в тени дерева. Что будет дальше?

Выдра отпрянула тоже с криком, но, поскольку сзади на неё налетел пан Северин и со всей силы толкнул, она чуть не упала. Правда, Северин успел подхватить даму, но медведя она выпустила из рук. Травмированный отдыхающий попытался освободить дорожку, чтобы его снова не травмировали, и, кажется, наступил на ногу Северину. Тот взвыл от боли. Набежавший муж с разбегу подпал ногой медвежонка, и тот вылетел на мостовую. Третий номер опередил остальных и вывел Выдру из игры, крепкой рукой втащив её обратно за ограду. Муж сделал попытку оттолкнуть бедолагу отдыхающего, все ещё загораживавшего проход, но ему под руку подвернулся рыбак, которого крепко держал Зигмусь, не выпуская из рук драгоценный чемоданчик. Рыбаку удалось освободить одну руку, и он заехал Зигмусю в ухо, моментально развернулся и успел ещё и Северина двинуть. От удара Зигмусь пошатнулся, взмахнул чемоданчиком и удачно подрезал им ноги отдыхающего. Последний рухнул как подкошенный.

Дальнейшее уже не прослеживалось в таких подробностях. На мостовой разгорелась битва, главным оружием в которой служил Зигмусев чемоданчик. Кто-то вырвал его из рук хозяина и бил по головам неприятелей.

Количество сражавшихся увеличилось, к ним присоединился какой-то мужчина, выскочивший из «Альбатроса», и два молодых человека, случайно проходивших мимо. Возникла необходимость в дополнительном оружии: кто-то схватил валявшегося медведя и принялся им наносить удары направо и налево. Находясь в безопасности, Выдра отчаянными воплями из-за ограды призывала мужа и пана Северина опомниться.

И тут несчастный медведь не выдержал. Я увидела, как он лопнул, из него вылетел небольшой завязанный мешочек. Описав дугу, он шлёпнулся где-то в кустах скверика, а бесчисленные кубики белой губки посыпались на бойцов, покрыв их толстой, будто снежной, пеленой.

— Ну конечно, — проскрипел майор у меня за спиной. — Сто тысяч чертей и холера им в бок!

Где-то на краю поля битвы промелькнул вдруг сержант. На переднем плане Северин отчаянно пытался выпутаться из схватки. Муж Выдры, дико поблёскивая очками, сражался как лев, от его ударов противники так и валились на землю, и я вспомнила, как кто-то из знакомых говорил о нем — сплошные мускулы, овладел несколькими видами борьбы. Похоже, правда, вон как славно работает!

На шум из «Альбатроса» высыпали люди, среди них я увидела пана Януша, тоже не слабак. Вновь прибывшие смело кинулись разделять противников, хотя и не поняли, кто с кем дерётся. Рыбак громко поносил Зигмуся, Выдрин муж — отдыхающего-Шум свободно перекрывал возмущённый голос Зигмуся. Уже не повторяя, а утраивая слова, он жаловался, что на него напали и втянули в хулиганскую драку, его, честного человека и гражданина! Свой чемоданчик он нежно прижимал к животу, и я удивилась, как он, чемоданчик, выдержал. Ага, оказывается, предусмотрительный кузен перехватил его двумя ремнями. Зигмусь очень любил заботиться о своём имуществе. Не сомневаюсь, после сегодняшнего ещё больше полюбит. Может, даже страстно.

Майор, стараясь держаться в тени деревьев, незаметно подкрался к толпе на мостовой и смешался с ней. Никто не обратил на него внимания, впрочем, со всех сторон подходили и подбегали люди, интересуясь, что здесь происходит. А уже ничего не происходило, представление закончилось.

Выдра разыскала в уличной пыли и нежно прижимала к груди останки распоротого медведя и громко рыдала. Муж утешал её По примеру майора я, осмелев, тоже подобралась поближе и уже могла расслышать слова, в которых Выдра изливала свою скорбь: вот теперь пан Станислав будет иметь все основания отругать её, не надо было ей без спросу, тайно, забирать бедного медведя, и что теперь делать, не может же она возвратить игрушку в таком состоянии, нет, рука не поднимется вместо целого и чистого медвежонка отдать вот это распоротое безобразие!

— Ну так купим другого, — успокаивал супругу муж. — Отдашь новенького, не плачь. Хорошо, хорошо, ещё сегодня позвоню, чтобы завтра же и привезли. Ладно, сам съезжу, обещаю тебе!

Клянусь, в этот момент у меня уши были как у царя Мидаса!

(Для незнающих на всякий случай поясню. У царя Мидаса были ослиные уши, и сей прискорбный факт царь старался держать в тайне. Узнал об этом слуга, долго крепился, чтобы никому не проболтаться, не выдержал, побежал на берег озера, выкопал в песке ямку и шепнул в неё: «У царя Мидаса ослиные уши». А после этого тростники на озере оглушительно зашумели: «У царя Мидаса ослиные уши». Тайна перестала быть тайной; А к чему это я? Ага, наверное, такими ушами царь Мидас слышал лучше, чем обычными.) К скверику я направилась не сразу и кружным путём. Фонари светили по той стороне улицы, и окружающее просматривалось нечётко, точь-в-точь как в большинстве польских фильмов, действие в которых происходит преимущественно в ночную пору при выключенном за неуплату электричестве. Думаю, на вылетевший из медвежонка мешочек первым вышел сержант, недаром он держался на некоторой дистанции от драки. Вторым к мешочку подбежал Северин, но без толку, потому что из руки сержанта сокровище выхватил кто-то другой. Подскочил, молча выхватил и кинулся бежать. Сержант глупо крикнул: «Стой, стрелять буду!» — но так нерешительно, так неуверенно, что любой дурак поймёт — не будет он стрелять, так что неизвестный и не подумал остановиться.

— Ax! — только и могла я произнести, обращаясь к ближайшему дереву. Это оказалось не дерево, а майор.

— Ну и как? — ядовито поинтересовался он. — Вы его опознали?

— Разве что внутренним взором, — отозвалась я. — Но ничего, Выдра скажет.

И не дожидаясь реакции собеседника, кинулась на улице. Беглец может описать круг и вернуться к машине, например. К моей, например! Майор наверняка не запер дверцу, а тому ничего не стоит вырвать замок зажигания, напрямую соединить проводки… А я очень не люблю, когда торчат проводки. Мало того что торчат, мешают, из них ещё и искры сыплются, я же всю жизнь боюсь электричества. Галопом преодолев трассу, которую так недавно проползла в темпе улитки, я с облегчением убедилась — все в порядке. И села за руль, ничего умнее мне не пришло в голову.

Через три минуты майор уже сидел рядом.

— В принципе вы правы, — сказал он. — Если наворочено столько, что больше человеку не выдержать, самое лучшее — относиться ко всему с юмором. Другого выхода нет.

— Значит, сержант его не догнал, — догадалась я.

— Угодил ногой в лисью нору, счастье ещё, что не сломал. С нас довольно и одного в гипсе. Ладно, раз есть надежда получить информацию у той женщины…

— А я уже получила, — похвасталась я. И процитировала:

— «Пан Станислав теперь будет иметь все основания отругать меня за то, что без спросу взяла медведя». А пан Станислав — это тот самый Бертель, который проживает в Доме художника. И вообще Выдра — женщина порядочная, с преступниками никак не связана, моё же отношение к ней продиктовано исключительно завистью, мне так хочется быть такой же тощей!

Машина моя стояла в тёмном месте, сюда уже не проникал свет уличных фонарей, но на лице майора отразилось такое удивление, недоверие и даже осуждение, что я и в темноте его разглядела.

— Мне не хотелось бы обижать пани, но вы, часом, не спятили?

И такой ужас прозвучал в его голосе, что я сразу все поняла.

— Ага, пан предпочитает полненьких. Ладно, чтобы не принимали меня за ненормальную, так и быть, поясню: будь я такой тощей, как Выдра, я могла бы есть, что мне захочется, и не ограничивать себя в выборе блюд. Сколько себя помню — все худею, а поесть я люблю и, как назло, в основном то, от чего толстеют. Всю жизнь у меня был прекрасный аппетит, чтоб ему… И я всю сознательную жизнь вынуждена худеть, живу впроголодь и завидую этой Выдре по-страшному, всеми фибрами или тканями или как их там… Но не думайте, я способна проявить объективность, потому и говорю — она честный человек, и сердце у неё доброе. Но второй раз такого признания от меня не услышите, мой организм протестует!

Майор долго молчал. Наверное, бедняга был основательно потрясён и требовалось время, чтобы прийти в себя.

— Мне очень нужен Роевский! — сказал он наконец. — То, чему мы только что были свидетелями, представляется совершенно однозначно. Получатель информировал, что ничего не получил, и это вызвало переполох в стане.., скажем так, прежних сообщников. Но вся верхушка находится в Варшаве, и Роевский знает большинство из них. И может узнать все, что ещё нам потребуется. Надо бы связаться с ним.

— Телефон! — напомнила я.

— Я человек непривычный к роскоши, вот и оставил его дома..

— Значит, едем домой.

Яцек оказался в «Пеликане» и сразу отозвался. Вчера Мажена работала в вечернюю смену, значит, сегодня с утра до шести. Видимо, он находился у неё, и тот факт, что к майору прибыл одновременно с сержантом, я сочла достойным удивления.

О битве под «Альбатросом» Яцеку доложили во всех подробностях. Кое-какие из них потребовалось прояснить.

— А с чего вдруг кузен пани выскочил на них? — наморщив брови, поинтересовался Яцек. — Насколько я понял, ему ведено было наблюдать из укрытия.

— Так ведь рыбак назвал пароль, — виновато Призналась я. — Тот самый, что я придумала: «Поднимается ветер».

— А почему именно такой?

— Первые пришедшие в голову слова. Откуда мне было знать, что в тот же день, в одиннадцать вечера двое мужчин заговорят о погоде точно в таких выражениях и к тому же под носом у Зигмуся? А вот почему Выдра выскочила с медведем — не знаю, но постараюсь хитростью разузнать.

Сержант пояснил:

— Отдыхающий действительно собирался для интереса выйти с рыбаками в море, они соглашались его взять, но ветер и в самом деле поднимался, пани Иоанна верно предсказала, а такой ветер волну нагоняет…

Яцек перебил несвоевременные разговоры о погода, спросив сержанта:

— Так это Вежховиикий оказался рядом с вами? Тоже искал мешочек?

Сержант сначала поглядел на майора и только потом кивнул:

— Да, он. В кустах шарил, но я заметил, куда упал мешочек, правда, не совсем точно, ведь темно было, и я успел раньше.

Яцек задумчиво произнёс:

— Ну вот, теперь сразу прояснилось чертовски много… Конечно же, Вежховицкий… Думаю, он осуществлял контроль над операцией и был здорово озадачен, увидев второго медведя. Об этом он не должен был знать, и если бы не эта знакомая вам выдра… А у неё есть фамилия?

— Зовут Нина, фамилии не помню, но, разумеется, есть. Мажена знает, она ведь из «Пеликана».

Что-то в лице Яцека дало мне основание полагать, что его личные контакты с Маженой складываются удачно. Однако сдержанный молодой человек не дал проявиться личным чувствам.

— Прекрасно, Нина, — равнодушным голосом заметил он — Лицо второстепенное, заправляет всем пара негодяев на высоких постах в разных учреждениях, они наняли исполнителей, в данном случае одного ответственного за операцию…

— Бертеля, — в свою очередь подсказал майор. Тут уж Яцека покинуло его хвалёное хладнокровие. Услышав фамилию, он лихорадочно вырвал из кармана записную книжку, из которой вытащил записку отца, ту самую, что я срисовывала на свет на лобовом стекле автомашины.

— Минутку… А где этот ваш злополучный Болек?

— В больнице при здешней станции «скорой помощи».

— Он должен быть под рукой! Зачем создавать нам дополнительные трудности? Немедленно забираем его сюда из больницы!

— Сюда? — холодно поинтересовался майор. — Позвольте обратить ваше внимание на тот маловажный факт, что тут пока проживаю я, и даже по местным критериям эта комната на одного.

И в самом деле, в комнате майора с трудом умещались софа, стол, три стула, узкий шкафчик и малюсенькая стенная полочка. При всем желании затолкать в эту комнату вторую кровать было немыслимо, хотя должна признать, пройти к столу можно было без особого труда. Если очень постараться, Болека можно было бы уложить на полу, под столом. Так, например, переспал ночь рыбак Неглойда, и ничего.

— Послушайте, — вмешалась я в разговор, — если Северин догадался, если они знают уже об обмане, так, может, плевать им на комнату Болека? Может, вовсе не станут делать в ней обыск?

— Уже сделали, — перебил меня сержант. — Первое, что они сделали после несчастного случая с нотой, — это перетряхнули все в его комнате.

— Вы уверены в этом? Откуда знаете?

— Вы что, совсем за дурака меня считаете? — обиделся сержант. — У дома Болека я попросил подежурить приятеля.

— А кто перетряхивал? Ведь не Бертелевы же гориллы, он-то прекрасно знал, что у Болека никаких бриллиантов нет и не было.

— Горилла Вежховицкого.

Обидно, почему я об этом не знаю? Что за неизвестная мне горилла?

— Да видели вы его, — пояснил сержант. — Такой блондинистый амбал, держится от Вежховицкого на расстоянии, они стараются на людях не показываться.

Яцек нетерпеливо барабанил пальцами по записке т столе.

— Отцепитесь от гориллы, мне срочно требуется Болек. А вот рядом с вами, пан майор, дверь… Там кто проживает?

— Мать с двумя детьми, — вежливо ответил майор.

Яцек молниеносно принял решение.

— Значит, так, в освободившуюся комнату Болека переселяем эту многодетную мать, а сюда переезжает из больницы Болек Через полчаса! Ну, ладно, через час.

И Яцек стремительно покинул комнату, предварительно прихватив записку Гавела. А мы только молча переглянулись.

Мне было интересно, как Яцек организует переезд, и я ненавязчиво пошла следом за ним. Яцек постучал к соседке майора и на вопрос «Кто там?» ответил: «Сосед». Майор, естественно, дышал мне в затылок. Интересно, как он к этому относится? Я бестактно обернулась. У майора было каменное лицо, но в глазах металось отчаяние. Наверное, проклинал день и час, когда решил связаться с любителями-профанами. Или просто не знал, смеяться или плакать. Ушёл от греха подальше к себе и выбрал третий вариант — откупорил бутылку пива.

Яцеку открыла женщина средних лет в ночной рубашке, немного встревоженная. Яцек вежливо, но решительно попросил:

— Выйдите в коридор, пожалуйста, не надо будить детей, и постарайтесь сосредоточиться.

Соседка, как и всякая нормальная женщина, сначала спросила, что случилось, потом заявила, что не выйдет, потом стала сомневаться, посмотрела внимательней на ночного гостя и вышла.

Яцек умел внушать людям доверие. Он отвёл женщину к коридорному окну, присел на подоконник (женщина осталась стоять). Я бы на её месте тоже присела, сидеть на подоконниках в принципе безопасно, если, разумеется, окно не открыто и не находится на последнем этаже небоскрёба.

— Такое дело, — сказал Яцек. — Несчастный случай, мой друг сломал ногу и нуждается в моем Врисмотре. Надо, чтобы он был рядом, под рукой. Предлагаю пани поменяться с ним комнатами, он живёт в центре у почты. Компенсацией за хлопоты и моральный ущерб для вас будут сто миллионов старыми, плачу немедленно наличными. Пани согласна оказать мне такую любезность?

Женщина, похоже, была здорово ошарашена, потому как только глазами моргала, не отвечая. Яцек сделал над собой усилие и улыбнулся ей. И сразу преобразилось его суровое лицо, стали заметными редкие милые веснушки.

— Понимаю, это не так-то просто, революция, можно сказать. Вам одной трудно справиться. И я помогу. Вы забираете детей, сумочку и косметику, все остальное я беру на себя. Не беспокойтесь, аккуратно запакуем вещи, аккуратно перевезём, аккуратно внесём в новую квартиру. Все будет о'кей!

Женщина обрела способность говорить.

— Вы сказали — сто миллионов? — хрипло произнесла она.

— Да, они у меня при себе.

— Надо бы спросить мужа… — неуверенно начала она и сама себя перебила:

— Никаких мужей! Когда переезжать?

— Немедленно.

Женщину это смутило, она опять нерешительно взглянула на Яцека. Раздирающие её душу противоречивые чувства я читала так ясно, словно они были описаны на машинке. Деньги большие, а парень потрясный, а она ещё не старая и не урод, и выскочила как есть, Боже, всклокоченная, ненакрашенная, со сна, заела её жизнь — мать капризных детей и домашняя хозяйка, уже долгие годы все решает муж, её самостоятельность ограничивается областью приготовления обеда, а теперь надо решать самостоятельно, и как жаль себя… Жутко интересно, решится или нет?

Победил здравый смысл.

— Хорошо. Вы говорите, сейчас? Значит, я пошла будить детей?

— Не надо, это сделаем в последний момент, может, они сами проснутся, когда начнём паковаться. Одевать их не надо, перевезу как есть, в пижамках, вместе с вами. А вот, если хотите, задаток…

Женщина подозрительно разглядывала крупные купюры.

— Надеюсь, не фальшивые?

— Я как раз собирался сообщить пани, что у меня случайно оказался в гостях сержант местной полиции, он может быть свидетелем, что мы с вами заключаем честную, законную и вполне легальную сделку.

— Не нужен мне никакой сержант, — решительно заявила дама. Видимо, ей в голову пришла неприятная мысль о необходимости что-то отстегнуть государству в качестве налога за «легальную сделку».

Теперь я убедилась — Яцек полностью унаследовал блестящие организаторские способности отца. Ну вылитый Гавел: та же деловая хватка, уверенность в себе, физическая сила, быстрота в принятии решений и стопроцентная краткость выражений. Вон, совсем очаровал эту домашнюю гусыню, то и дело улыбается, поблёскивая великолепными зубами. Только улыбается, да и не нужны больше никакие слова, Разбуженные среди ночи хозяева Болека оторопело согласились на замену постояльцев и даже притащили раскладушки, заверив, что завтра поставят в альков дополнительную тахту. Правда, альков ещё ремонтировался, в нем не был настлан пол, а окно забито досками, но все равно дети уже успели подраться из-за права спать именно в алькове. Вообще, с детьми никаких проблем не было. Разбудили их, правда, с трудом, но уже разбуженные десятилетний мальчик и двенадцатилетняя девочка с восторгом восприняли ночное переселение, дети вообще обожают такие неожиданные приключения. И без того прекрасное настроение стало совсем чудесным при виде радостно возбуждённой матери, которая к тому же наобещала им на завтра какие-то совершенно восхитительные развлечения, а до этого скупилась на самое завалящее мороженое.

Ровно через час и пять минут в освободившуюся комнату, занимаемую так недавно матерью с детьми, был водружён счастливый Болек. Впрочем, его «лечащий» врач был ещё счастливее. Он с трудом верил в такую удачу: его освободили от дурацкой необходимости заботиться о мнимом больном.

— Просто чудо, я и надеяться не смел! — радостно восклицал он. — Могу отправляться в отпуск, жена совсем приуныла, а на Мазурах меня ждёт удочка и хорошие люди! Представляю, как дети обрадуются.

Болек на свободе начал с того, что снял гипс, клятвенно заверяя — наложит его на ногу при первой же необходимости. Да, он понимает, из дому без гипса — ни-ни, ладно уж, на свежем воздухе будет строить из себя несчастного калеку, ни на секунду не выпуская из рук костылей, а поплавает, так и быть, под покровом ночной темноты. В темноте его не опознают, даже если и заметит кто.

— Всю жизнь я мечтала подключиться к какому-нибудь настоящему расследованию, — призналась я майору. — Чего только не делала ради этого, и все без толку. А вот теперь думаю — и к лучшему, уж больно хлопотное это дело.

— Вы совершенно правы, уважаемая пани, — галантно согласился со мной майор.

Провернув операцию с переселением, Яцек мог приступить непосредственно к делу. И приступил.

— Значит, так, думай, — сказал он Болеку. — Есть такая улица, Ананасовая…

— Есть, — с готовностью признал Болек, чрезвычайно довольный переездом. Сняв гипс, он с наслаждением растирал освобождённую ногу.

— И на этой улице строится вилла, — продолжал Яцек. — Большая, недоконченная, но часть её уже полностью отделана.

— Точно! — подтвердил Болек. — А остальное так и стоит недостроенное.

— Так и стоит.

— А в целом вилла предназначена для размещения крупной фирмы и жилых апартаментов владельца.

— Все правильно.

— И что с ней сейчас делается?

— А ничего. Или много, это как посмотреть.

— Говори толком, терпение моё кончается!

— Если хочешь, можешь дать мне по морде, — благодушно предложил Болек, видимо рассматривая это как справедливую компенсацию за счастье покинуть больницу и снять гипс. Нет, я ошиблась, ибо Болек пояснил далее:

— Пусть это будет рука судьбы, таких кретинов учить надо. Ведь я, как последний дурак, один там вкалывал, всю проводку им сделал, всю электронику, а там этого прорва. И ещё удивлялся: как же так, отделку конторы завершили, а апартаменты оставили недостроенными? Нет, потом я понял, что владелец и инвестор в одном лице получает денежки именно за простой, а не существующее официально здание использует в своих интересах эта обезьяна.

— Назови обезьяну!

— Там я его только в лицо знал, фамилию уже тут установил. И то не я, а пани Иоанна. Таинственным боссом, который устроил себе притон в той вилле, является некий Станислав Бертель. Близко я с ним не знаком, ничего больше о нем не знаю. Подчинённые боятся его как огня.

— Вот именно! — в ярости выдохнул Яцек и опять разложил на столе чертёж Гавела. — Это тебе что-нибудь говорит?

Болек взял чертёж в руки и стал со вниманием рассматривать, а майор с сержантом, сидя рядком на постели, со вниманием рассматривали Болека.

— Все сходится, — после непродолжительного молчания сказал Болек. — Вот это уже готовая часть дома, его контора, а вот здесь ещё ласточки могут вить гнёзда.

Яцек пояснил присутствующим:

— Отец любил всякие ребусы и загадки, вот и здесь в такой форме изобразил постройку, наверняка она является важным невралгическим пунктом всей афёры, без крайней нужды отец бы не стал заниматься графикой. Там есть какой-нибудь сейф или что-нибудь в этом роде?

— Есть, конечно, я сам его и устанавливал, напичкал электроникой.

— А ты что, разбираешься в этом?

— Ещё бы не разбираться, ведь я же электронщик. Люблю свою работу. И вечно выдумываю всякие такие интересные дополнительные штучки.

Они замолчали, я же очень нехорошо подумала о себе. Ведь эту записку Гавела, вернее, чертёж, перерисовав, я давно таскала в сумочке, и надо же, даже в голову не пришло, что это неумело начертанный план какого-то здания. Идиотка безмозглая! И в дорожных знаках тоже разбираюсь, могла бы и улицу вычислить. Ну да ладно, Яцек своего отца лучше меня знал…

Майор взял мою копию записки и принялся её изучать.

— Так вот, значит, это место, — бормотал он. Яцек уверенно перебил:

— Вот к каким выводам я пришёл. Четверо негодяев, а возможно и пятеро, надумали отмочить номер с крупной партией русских алмазов. Вместо того чтобы делить прибыль на сорок частей, решили разделить только между собой. Дельце поручили провернуть типу с Ананасовой. Болек видел типа, выходит, Бертеля. А коррумпированная мафия на всякий случай отправила сюда Вежховицкого, штатного посредника, не исключено, он же и привёз сюда сокровища. И сдаётся мне, Бертель решил самолично денежки прикарманить, имитируя пропажу сокровищ.