Оделась я сама. В магазине продавщицы показали мне, как самой, без помощи служанки, надеть любое платье. На нем были такие длинные, очень удобные замки, без крючков, без петель, которые запирались, стоит только потянуть за какую-то черненькую штучку. Под платье не надевалась ни нижняя рубашка, ни нижняя юбка, всего те две тонюсенькие интимные принадлежности туалета, надеть которые не составило никакого труда. Я потом ещё долго разглядывала себя в зеркало, достаточно ли пристойно выгляжу, не просвечивает ли излишне много голого тела? Смущали разрезы по бокам (к декольте в вечерних платьях я привыкла), ну да что поделаешь? Все равно чувствовала себя кокоткой. К тому же эта непривычная раскраска…

Войдя в зал ресторана, я, естественно, привлекла всеобщее внимание. Возможно, так мне только казалось, но я была уверена — все воззрились на меня. И если бы не твёрдое решение — привыкать к существующей моде, я бы постыдно сбежала к себе в номер. Сразу вспомнились мои первые балы, когда я, впервые надев длинное платье, появлялась на великосветском приёме… Ах, как замирало тогда сердце, и тоже хотелось сбежать, охватывала робость, и если бы не батюшка, заботливо поддерживавший под руку… А молодые люди украдкой поглядывают на новенькую, молоденькую. Украдкой, а не нахально, вон как тот уставился, глаз не сводит! Впрочем, я уже имела возможность заметить, что и манеры людей тоже весьма изменились.

Не помню, что я ела, не помню, как добралась до своего номера. С удовольствием выкупалась — без помощи горничной! Как-то слишком быстро я привыкла ко всем этим достижениям прогресса в ванной комнате, сама удивлялась себе. И постель сама разобрала, не хотелось прибегать к услугам очередной негритянки или китаянки.

Утром я оделась сама, а управиться с волосами пригласила китайскую помощницу парикмахера. Она помогла мне и навести красоту, одна бы я с лицом не справилась. И опять я показалась себе невероятно красивой, право, уходить из отеля не хотелось, все бы перед зеркалом торчала. Тем более что оделась я к лицу: платье из купленных вчера, совершенная обдергайка, едва до колен, с большим декольте и совсем без рукавов. Правда, к этому серо-лиловому платью полагалась коротенькая накидка. И очень подошли мои старые туфельки, лёгкие, почти сандалии. Новенькие самоклеящиеся чулочки без резинок делали ногу стройной — глаз не оторвать. Странно чувствовала я себя в этом новомодном одеянии, ведь на улицу вышла, почитай, совсем голая, не поддёв ни юбки нижней, ни корсета, зато чувствовала, как удобно и легко в таком платье, ничто не стесняет движений, и не жарко в эту жуткую июньскую жару. Теперь я просто не могла понять, как выносила прежнюю тяжёлую одежду.

Мужчины бросали на меня восхищённые взгляды, а как же, ну да я давно уже к мужским восторгам привыкла, не скажу, чтобы была такой уж красавицей, но внимание всегда привлекала. Теперь же, в этой новой для меня ипостаси, я словно заново родилась, похорошела и помолодела.

Монтийи не обмануло моих ожиданий. Дворец был полностью построен и отделан, только изрядно пустоват. Ключи находились у месье Дэсплена, и мы могли свободно проникнуть в дом. С большим удовлетворением обнаружила я прадедушкины коллекции в полном порядке и в полной чистоте, что меня, признаюсь, удивило. Ведь дом столько времени стоял пустой, а тут — ни пылинки, все сверкает, везде помещения проветрены, никакой затхлости. Месье Дэсплен, видя моё удивление, пояснил, что каждую неделю на целый день из месяца в месяц две рабочие женщины приходят наводить порядок, пыль вытирать и комнаты проветривать, оставляя при этом все вещи на своих местах, ничего не меняя. Особое внимание обе уделяли спальне прадедушки и примыкающему к ней большому кабинету, где хранилась вся документация и нужные бумаги.

Так мы прошли по всем помещениям, в которых я особо не задерживалась, и попросила позволения осмотреть кухонные помещения, по опыту зная, что их труднее всего содержать в порядке. Поверенный, нимало не смутясь, повёл меня тотчас вниз, где я, вопреки опасениям, обнаружила в полном порядке и огромную кухню, и обе буфетные, и чуланы при кухне, и все было в таком состоянии, каким запомнилось мне из прошлого моего посещения. Правда, одной комнаты месье Дэсплену отпереть не удалось, от всех помещений располагал он ключами, а от этого, оказалось, нет, что его изрядно смутило. Я даже успокаивать должна была своего юриста, таким он выглядел обескураженным и никак не мог в толк взять, почему же одного ключа в его связке не хватало. С трудом успокоила я скрупулёзного судейского, мне, дескать, вовсе и не хотелось в ту комнату заглядывать, да и неизвестно, что она собой представляет, помещение для прислуги или комнатку для чистки столового серебра.

Мы перешли в другие помещения, я и думать о той комнате забыла, а месье Дэсплен все ворчал, никак, дескать, припомнить не может, чтобы он ту комнату запер, а теперь вот такой конфуз перед владелицей поместья. Я же перебила поверенного, заявив, что меня куда больше интересуют конюшни, ведь они всегда были предметом особого внимания покойного прадеда, да и меня интересовали более всего. И ещё хотелось мне порасспросить о женщине, которая скрасила последние годы жизни прадеда, да как-то язык не повернулся, поэтому я окончила осматривать помещения дворца, и мы направились к конюшням.

Не скажу, чтобы здесь царило слишком большое оживление, но все оказалось в полном порядке — и помещения конюшни, и сами лошади, и забеги, и беговые дорожки. Пояснения мне давал управляющий конской частью, я спрашивала, если чего не понимала, и по глазам присутствующих — месье Дэсплена, сотрудников ипподрома и членов правления, специально собравшихся к моему приезду, — видела, что они были приятно удивлены моей осведомлённостью в делах конюшни и вообще компании. А управитель, так тот, отбросив церемонии, прямо мне сказал:

— Хоть и наслышаны мы были о том, что мадам — редкий специалист в нашем деле, но никак не мог предположить, что до такой степени. Чтоб молодая женщина столь отменно разбиралась в тонкостях разведения коней… Видимо, в вашем поместье в Польше тоже имеется конный завод и вы сама им управляете?

С трудом удержавшись от смеха, я тем не менее обрезала бесцеремонного француза, холодно заявив:

— То, что находится в моих польских поместьях, вряд ли можно назвать конным заводом, просто во всяком уважающем себя поместье имеются лошади и хозяева смолоду учатся с ними обходиться. Не полагаете ли вы, однако, что я лично занимаюсь чисткой лошадей и конюшен?

Все рассмеялись, а бесцеремонный заведующий принялся извиняться перед дамой, повторяя:

— Разумеется, я так не думаю, но по вопросам мадам графини вижу, что вся история этого дела вам известна досконально, ведь вы помните всякую знаменитую лошадь — и Золотую стрелу, и Кассия, и Дельгадо, а ведь это было в столь древние времена!

— Не столь уж древние, — возразила я. — Дельгадо из моих Секерок прадедушка лично сюда привёз, лучшим производителем был этот жеребец, и я не понимаю, почему это так господина управителя удивляет…

Тут господин управитель и вовсе скомпрометировал себя в моих глазах, издав внезапно совершенно неприличный звук, словно нельзя было воздержаться от оного в присутствии дамы. В негодовании отвернувшись и вся вспыхнув, я поспешила было удалиться, но этот бесцеремонный француз, отнюдь не смутясь, небрежно бросил мне «пардон», а сам извлёк из кармана пиджака некий маленький чёрный предмет и, приложив его к уху, принялся разговаривать с невидимым собеседником. Сразу вспомнились мне все эти люди на улицах, разговаривающие неизвестно с кем, и поверенный Дэсплен, говорящий с помощью такой финтифлюшки с судьёй Марто.

Тут подошёл молодой человек и тоже довольно бесцеремонно обратился ко мне:

— Вы графиня Лишницки, если не ошибаюсь? Разрешите представиться — я Поль Реноден, очень приятно познакомиться. Мы ждали вашего приезда, чтобы провести заседание Правления. Надеюсь, вы лично примете участие?

Я просто не знала, что ответить. Ну что за порядки? Незнакомый мужчина подходит и знакомится, будто я первая встречная, что за панибратство? Понимаю, правление, я его член, но меня никто не предупредил, что придётся лично участвовать.

Я растерянно оглянулась, к счастью, месье Дэсплен оказался поблизости. Выяснилось, что молодой человек, представившийся мне Полем Реноденом, является генеральным секретарём акционерного общества «Ипподром», немалая шишка, этим отчасти снимается его вина, но как я буду принимать участие в заседании? Месье Дэсплен успокоил меня, пояснив, что участие моё будет заключаться лишь в присутствии, выступать и подавать реплики будет он от моего имени. А принимать судьбоносные решения в жизни акционерного общества без моего личного присутствия ну никак нельзя.

Я молчала, не зная что ответить. Если без моего личного участия не обойдётся ни одно заседание правления — я не вижу выхода. Ведь во Франции я намерена пробыть недолго. А что будет потом? И опять воздержалась от вопросов, ибо, похоже, кроме меня никто не видел в данном обстоятельстве никаких сложностей. Ладно, потом спрошу у месье Дэсплена, когда останемся с ним один на один.

И тут выяснилась ещё одна неприятность. Оказалось, я приглашена этими господами на обед в резиденции правления нашего акционерного общества. Зачем это, интересно? Мне пояснили — чтобы я познакомилась со всеми сотрудниками общества. А это ещё зачем? Ну, лично быть знакомой с руководством — оно понятно. А на кой мне знакомиться со всеми этими клерками, с мелкой сошкой? Что за времена настали! Но я опять смолчала, раз уж решила — помалкивать, значит, надо придерживаться своего же решения, глядишь, быстрее разберусь в законах, которыми руководствуется этот странный мир, в который угодно было судьбе меня забросить. Вот только как быть с платьем? Раз званый обед, значит, непременно надо переодеться, а никому из окружающих меня мужчин, походке, и в голову не приходила такая необходимость, во всяком случае, никто об этом не заговаривал. Не явлюсь же я на обед в лёгком платье и в сандалиях?

И тут на помощь пришёл Роман. Я уже привыкла прибегать к его советам в затруднительных случаях и в данном, отозвав его в сторону, спросила, как же быть с обедом. Роман пояснил — предстоящий обед вовсе не торжественное мероприятие, а просто встреча сотрудников одного учреждения в столовом помещении их же компании. Они и без того там обычно перекусывают, потому что домой никто не успевает.

Непонятно. Как это перекусывают и почему бы не пообедать служащим дома?

— Потому, — как ребёнку, объяснял мне Роман, — что в перерыв на обед они не успели бы съездить домой. Обычно служащие живут далеко от места работы, да и готовить обед им некогда.

— Кому некогда? — не понимала я.

— Да всем им!

— Но… Езус-Мария! Разве мужчины готовят дома обеды? У них же имеются жены, прислуга. Чем занимаются их жены?

— Преимущественно тоже работают.

— А прислуга?

— В наши времена прислуги, как правило, не имеется.

Ничего не понимая, я вынуждена была закончить разговор с Романом, ибо акционеры обступили меня. Придётся продолжать делать вид, что я ничему не удивляюсь, все знаю, все понимаю. И тем не менее за эти дни набралось столько всего непонятного, что я твёрдо решила: хоть и не пристало якшаться с прислугой, я просто вынуждена обо всем порасспросить Романа… Ведь он почему-то все знал, ничему не удивлялся, да ещё и моим поведением руководил, хотя всего два дня назад вместе со мной приехал из моего родового имения Секерки, затерянного в далёких глубинах Российской империи, в Царстве Польском. Откуда он все знал? Значит, надо его расспросить, хоть как бы неприличным это мне ни представлялось. Велела вечером непременно явиться в мои апартаменты в «Ритце» и ещё прихватить какой-нибудь из современных журналов, чтобы перед сном спокойно почитать.

Столовые покои нашего акционерного общества или ресторан, не знаю уж, как правильно его назвать, оказался весьма приличным, судя по тому, как нас обслуживали, и содержанию меню. По обе стороны от меня сидели месье Дэсплен и Поль Реноден и старались всячески меня развлекать. И я не понимала, когда мне преподносились шутки и местные сплетни, а когда — серьёзные сведения, которые, по их мнению, мне следовало знать. Уж не знаю, адекватно ли я реагировала на слова своих кавалеров, иногда сохраняя невозмутимость, а иногда снисходительно улыбаясь. Главное, сама старалась помалкивать, чтобы ненароком какой глупости не брякнуть.

Как всегда, действительность преподнесла мне очередной сюрприз. Прежде всего, вместо ожидаемых клерков, так называемых «белых воротничков», я увидела как минимум половину женщин, причём начиная от молоденьких девушек и кончая весьма солидными матронами. И все держали себя свободно, непринуждённо, а многие даже осмеливались заговаривать со мной, что меня чрезвычайно раздражало, хотя я и старалась этого не показать.

Ну и поразил меня председатель нашего предприятия, нашей солидной акционерной компании, который совсем не похож был на председателя, каким я себе его представляла — солидный полный мужчина, пожилой и чрезвычайно важный, в очках и весь раздувшийся от важности. Ничего подобного! Председателем — а я его хорошо рассмотрела, он сидел за столом напротив меня — оказался мужчина среднего возраста, даже молодым человеком можно было бы его назвать, судя по милой непосредственной манере держаться. И таким простым в обращении он был не только со мной. Я обратила внимание, что и других дам он угощал коньяком и прохладительными напитками, а со мной, как мне показалось с большим удовольствием, все время говорил о наших лошадках да конкурсах, делился планами на будущее, с уважением выслушивал моё мнение, но и возражал, когда находил нужным. Ах, сколь многого я не понимала! Ну, например, как на моем ипподроме, так он его назвал, могли бегать лошадки из Южной Африки! Откуда вообще в Африке лошади? Насколько мне известно, там водятся зебры и верблюды, но чтобы лошади… И все-таки хорошо, что я не задала вопроса на этот счёт, что-то мне подсказывало — выставила бы себя в смешном свете. Надо будет и об этом спросить вечером Романа. И обо всех этих странных приборах, которыми буквально было напичкано помещение моей акционерной компании, со светящимися экранами и экранами тёмными, молчащих и попискивающих, постукивающих, подрагивающих, к которым все время подходили обслуживающие их сотрудники компании, а за некоторыми столиками так и сидели, не отрываясь от хитроумных приборов.

Месье Реноден пригласил меня на ужин, и я в полном смятении согласилась, даже не подумав, что делаю, ведь сегодняшний вечер предназначила полностью на разговор с Романом.

Ax, как хорошо, что я вдова, а не девица, все же женщины в моем положении пользуются большей свободой. Надеюсь, знакомые, увидев меня с месье Реноденом, правильно оценят моё поведение, во всяком случае, у нас в округе всем было известно, что в Париж я отправляюсь по наследственным делам в связи с кончиной моего двоюродного дедушки. И мужа у меня уже нет. Чуть не вырвалось — к счастью! Поневоле вспомнилась Гиацинта Шпиталевская, моя кузина. Будучи замужем, в варшавском ресторане она позволила себе отужинать с амантом паном Минским, и какой грандиозный скандал из этого получился.

Оказавшись наконец одна в своих апартаментах, я взглянула на часы — по меньшей мере, целых два часа до ужина с месье Реноденом, времени более чем достаточно. И я велела Роману остаться.

Ни слова не говоря, он вручил мне специально для меня купленный журнал. Я глянула на дату. Ну вот, 25 июля 1998 года, дата чётко проставлена, никакой ошибки. Значит, ошибка во мне.

Ткнув в ужасную дату пальцем, я сурово обратилась к Роману:

— Что это значит?

Роман смутился и вздохнул.

— Ну что ж, я мог предполагать, что милостивая пани обратит внимание и мне придётся все объяснять, — грустно промолвил он. — Да, все правильно, никакой ошибки. Сейчас девяносто восьмой год, двадцатый век. Ясновельможная пани оказалась перенесена в будущее более чем на сто лет вперёд.

Хорошо, от событий последних дней разум мой несколько притупился, иначе я бы на месте померла. Да и готова была уже к чему-то подобному.

Опять же, хорошо, что мой покойный батюшка, да будет ему земля пухом, давал мне читать романы писателей, которые фантастические вещи о перенесении людей в будущее сочиняли, и какие с ними чудеса приключались. Но почему, однако, это коснулось именно меня?

— Каким же образом я оказалась перенесена в будущее? — неизвестно почему начала я с этого, совсем не главного вопроса. — Да вы садитесь, Роман, чего уж там. Очень неудобно разговаривать с человеком, задирая голову.

К моему удивлению, Роман сразу послушался и сел, хотя бы для приличия не стал возражать. И даже откинулся на спинку кресла.

— Ясновельможная пани желает получить технические разъяснения? Так ведь все основано на математике. И мне бы пришлось говорить о четвёртом измерении, о взаимоотношениях времени и энергии, об искривлении пространства, в котором все сохраняется, ничто не пропадает…

Я тут же перебила верного слугу, ибо от таких премудрых слов голова совсем пошла кругом, хотя не впервые в жизни слышала я их, много пытался мне в своё время растолковать покойный батюшка.

— Нет уж, постарайтесь обойтись без математики и без всех этих искривлений пространства и времени. Прошу упоминать лишь те понятия, которые я в состоянии уразуметь. Вот, скажем, до меня дошло — со мной такое сделали, в будущее перенесли. Где и когда?

— На постоялом дворе, там, где пани остановилась на ночлег, в настоящее время он называется отель «Меркурий». Пани прошла… как бы это попроще объяснить… через барьер времени.

— Ни через какие барьеры я не проходила, не припоминаю ничего подобного. Но раз Роман утверждает… Однако это касается меня. А Роман… как вы здесь появились? Ведь вы же ехали со мной, знаю я Романа, почитай, всю жизнь…

— А я был, если можно так сказать, первой жертвой эксперимента, — сокрушённо признался Роман. — Причём жертвой добровольной. Я сознательно пошёл на это. К тому же в обратную сторону. Из настоящего времени меня перенесли в прошлое, я ещё будучи молодым пошёл на это, хотя тогда риск был значительно больше, наука не достигла современных высот и было неизвестно, удастся ли мне вернуться обратно или нет. Оказалось, все получилось, как задумали. Я вернулся в то самое время, из которого меня услали. К тому же время — понятие весьма относительное, двадцатилетнее пребывание в одном времени может равняться всего нескольким часам в другом. Таким образом, хотя меня и вернули обратно в двадцатый век, я одновременно мог оставаться и в девятнадцатом…

Поскольку Роман опять заговорил о непонятном, я его без церемоний перебила:

— А зачем Роману вообще это понадобилось?

Тут Роман смутился ещё больше, чем в начале нашего разговора.

— А вот в этом я, наверное, никогда и никому не признаюсь.

Вот те на! На самом интересном остановился, а ведь уже почти все объяснил. Я сурово глянула на кучера, нахмурив брови. Не привыкла я, чтобы мои распоряжения не выполнялись. Роман опустил голову, не выдержав моего взгляда.

— Нет, не могу я себе такое позволить, я просто обязан дать пани разъяснения. Да и теперь это мне уже ничем не грозит. Ладно уж, скажу. Сердце — не слуга, ему не прикажешь, вот как сейчас пани мне приказала. Просто я влюбился в девятнадцатый век и потому сам стремился туда.

О нет, меня не проведёшь!

— И в кого же Роман так влюбился? — задала я вопрос в лоб.

— В одну молодую даму, которая по понятиям того времени стояла неизмеримо выше меня на общественной лестнице. Она меня тоже любила, но пожениться мы не могли. Но я, по крайней мере, мог находиться рядом с ней, говорить с ней, оказывать помощь, любоваться ею. Так я никогда и не женился.

— А почему… почему…?

В голове был такой сумбур, что я и фразы нормально не смогла сформулировать. Понадобилось время, чтобы задать простой вопрос:

— А почему же Роман просто не перенёс её в своё время?

— Во-первых, не я этим занимаюсь, а международный коллектив самых сильных физиков нашего времени. Не ради меня задуман был эксперимент. А кроме того, у дамы была семья, дети. И муж — достойный человек. Сейчас оба уже умерли.

— А я знала эту даму?

— Наверняка пани встречала её в свете ещё будучи девочкой. Да и девушкой тоже.

— А она знала о чувствах, которые вы к ней питали?

— Нет, я не решался признаться в своей любви. Да и в свете мне бывать не приходилось, ведь я в девятнадцатом веке был штангретом при дворе отца пани, кучером. Сами понимаете…

Это я как раз могла понять. Вот многомудрые эксперименты физиков со временем и пространством — другое дело, я старалась и не задумываться над ними, это ведь совсем не для моего ума. Только который раз пожалела, что нет уже батюшки, разве что в Царствии Небесном теперь свидимся с ним. И я спросила о более простых вещах, этих маленьких штучках, с помощью которых люди здесь говорят с отсутствующими собеседниками, и всех премудрых приборах, которыми наполнены конторы и даже мои гостиничные апартаменты.

Таким образом я в первую очередь узнала о телефоне. И не поверила.

Так и я смогу вот с помощью этой дурацкой штуки поговорить с человеком, который находится от меня за тридевять земель? Роман посоветовал лично убедиться, показал мне, как «набирается» номер, а вернее, нащелкивается, потому что на кнопки надо нажимать или просто стучать по ним. И велел мне позвонить в бюро обслуживания, чтобы узнать, когда отправляется поезд в Лион.

— А зачем мне поезд в Лион?

— Чтобы пани убедилась — на каждый вопрос получит немедленно ответ.

Я пожала плечами, но любопытство пересилило. Стукнув кончиками пальцев в цифры, которые мне указал Роман, я приложила телефон к уху, как это делали люди вокруг меня. Роман поспешил выдернуть у меня из руки телефонную трубку и переложить её по-другому, потому что я приставила её неправильно.

Услышав в ухе голос, я опять задохнулась от волнения, но голос так мило поинтересовался по-французски, что пани желает, что я опомнилась и поинтересовалась отправлением поезда в Лион. Мне сообщили несколько сроков отправления этого поезда, после чего в трубке послышалось вытьё.

Поразительно!

— Вот так телефон отключается, — показал Роман.

Оказывается, все просто! Мне очень захотелось ещё куда-нибудь позвонить, и Роман посоветовал позвонить пани Борковской.

— Какой пани Борковской? — удивилась я. — Эвелине?

— Да нет, — улыбнулся Роман, — жене её правнука. Вы с ней по-прежнему кузины, хотя для пани она является невесткой пани Эвелины. Знали вы её десять лет назад. Тогда её звали Эвой, баронессой Вильчинской.

Я сразу же вспомнила молоденькую баронессу и обрадовалась, потому что к Эве я всегда питала симпатию. Мы даже подружились, а потом разлучились на долгие годы. Но о том, что она вышла замуж за Борковского, я слышала.

— Так она тоже в Париже? — обрадовалась я.

— В Париже, но с таким же успехом могла быть и в Аргентине. Вот номер её телефона, и вообще, в вашем блокноте записаны все адреса и номера телефонов.

Я поспешила постучать по кнопкам телефона, в нем что-то пискнуло, треснуло и послышался женский голос.

— Я слышу Эву Борковскую? — поинтересовалась я.

— Да, — ответил приятный голосок. — А кто говорит?

— Катажина Лехницкая.

— Кася! — закричала Эва. — Приехала? Как я рада тебя слышать! Ты откуда звонишь?

Господи, ну как это возможно? Были мы когда-то подружками, но совсем молодыми девчонками, а теперь столько лет прошло. Обе замужем, я даже овдоветь успела, а она обращается ко мне, как к той молоденькой подружке, без всяких церемоний, восклицаний и извинений! Ну прямо, как одна деревенская девка к другой!

Тем не менее я послушно ответила:

— Из отеля «Ритц».

— Ах, как я рада, что ты приехала, столько не виделись! Надо как можно скорее встретиться, ведь совсем не осталось времени. Успеем ли? Не могла приехать пораньше! А послезавтра мы уезжаем на отдых к морю, на все лето. Может, завтра увидимся?

— Завтра мне надо ехать в Трувиль.

— Ты серьёзно? Именно в Трувиль? Так ведь мы туда и едем отдыхать. Ты где там собираешься остановиться?

— В собственном доме, если, разумеется, в нем вообще можно жить. Я ещё не знаю. А если нет, так в каком-нибудь отеле.

— Ты уже заказала апартаменты?

—Нет.

— Ну так и не закажешь, ведь самый разгар сезона, все занято. Тогда остановишься у нас, у нас тоже там дом. Запиши адрес. Правда, не наш дом, тёткин, ну да это без разницы. Пишешь?

Роман, кажется, уже догадался, в чем дело, потому что приготовился записывать адрес и телефон, который мне сообщила Эва, а другой рукой подсунул мне телефон моего собственного дома. Я продиктовала Роману адрес Эвиного дома, повторяя его за Эвой, а потом назвала ей адрес и телефон своего.

Эва засыпала меня множеством вопросов о знакомых и событиях, я же, запутавшись во всех этих временных сложностях, была очень сдержанна, и в конце концов, отговорившись усталостью, — дескать, только приехала и сразу навалилось множество дел — распрощалась с подругой, договорившись о встрече в Трувиле.

Закончив разговор, я аккуратно положила трубку телефона. Роман кивком подтвердил — правильно — и сочувственно заметил:

— Сколько сложностей предстоит пани. Для людей — дела давно прошедших дней, а для пани же — самое что ни на есть настоящее.

Я же, кивнув на телефон, поинтересовалась:

— Если я правильно понимаю, точно так же я могла бы позвонить месье Дэсплену вместо того, чтобы писать ему письмо?

— Разумеется! — улыбнулся Роман. — Но не хотелось с самого начала наваливать на пани весь груз цивилизации.

— А сейчас я могла бы ему позвонить, чтобы узнать, годится ли для проживания мой дом в Трувиле?

— Конечно. И звонить надо ему домой, а не в контору, там давно уже закончились приёмные часы.

И Роман потянулся к телефону, но мне хотелось позвонить самой. Точно так же, как самой хотелось ездить и ездить в лифте, потому что это было так приятно! Не надо писать человеку, можно немедленно с ним связаться и услышать нужный ответ, не дожидаясь его днями и месяцами. Какой же удобный этот век по сравнению с моим!

И я позвонила месье Дэсплену самостоятельно, Роман лишь контролировал, все ли я делаю правильно. Правда, услышав женский голос вместо ожидаемого голоса своего поверенного, я несколько растерялась, но быстро овладела собой и безо всякой подсказки со стороны Романа попросила позвать к телефону месье Дэсплена. И узнала, что дом в морском курорте Трувиле полностью готов меня принять, что там живёт до сих пор бывшая экономка моего прадеда и содержит дом в полном порядке.

Освоившись с телефоном, я решила, что уже достаточно овладела этой премудростью цивилизации, и ткнула пальцем в давно интригующий меня ящик с чёрным стеклом.

— Телевизор, — сказал Роман, послушно подходя к очередному достижению прогресса. — Принцип действия объяснять не буду, слишком сложно, впрочем, спросите любого из современников — а телевизоры есть в каждом доме — вряд ли кто сумеет толком рассказать. А действует он так…

Понадобилось совсем немного времени, чтобы и телевизор я освоила, поняв, что не только фильмы он показывает и пьесы, но все на свете: события в разных частях мира, историческую хронику, множество рекламы и прочее, и прочее. И все мне нравилось. До такой степени, что не хотелось расставаться с чудесным ящиком. Потом я все же поинтересовалась и другими премудрыми ящиками, которые видела в здании Правления нашей акционерной компании и в конторе месье Дэсплена, и Роман, вздохнув, как мог понятнее все мне разъяснил.

— Сначала было решено перенести пани из её времени в самое начало двадцатого века, тогда меньше было всех этих изобретений и пани легче бы освоилась с ними. Да и нравы в обществе были ещё довольно схожими с теми, что царили в прошлом веке, так что это не явилось бы таким шоком для пани, как современные. Но тогда пани бы угодила прямо в войны!

— Какие войны?

— Сначала первая мировая, а вскоре за ней началась и вторая мировая. И каждый раз войну начинали немцы. В первую немцы напали на Россию, а участвовали в ней Австрия, Франция, Англия, Италия, Турция, все Балканы, подсоединились Америка и Канада. Тогда распалась Австро-Венгерская империя, а в России разразилась революция, и Польша получила наконец свободу.

— А во вторую мировую войну что было?

— Ещё хуже…

Я вцепилась в Романа, как репей в собачий хвост, и не отстала до тех пор, пока он не рассказал мне вкратце об исторических событиях, потрясавших весь двадцатый век. Подумать только, сколько перемен в мире! Ничего удивительного, что мир перевернулся.

Из-за лекции истории я чуть не опоздала на ужин с месье Реноденом. Быстро одевшись — теперь это уже не было для меня проблемой, я спустилась в холл отеля, где уже ждал меня месье Реноден. Оказалось, ужинать мы будем не в ресторане отеля, а в туристической аттракции Парижа — ресторане на Эйфелевой башне. Поскольку внизу оказался и Роман и предложил отвезти нас на моей машине, я немедленно согласилась, и это оказалось очень удобно. Рядом с Романом я чувствовала себя увереннее, не столь потерянной в этом чужом и непонятном мире.

Ах, какой же интересной постройкой оказалась упомянутая башня! Мне, как тёмной провинциалке, месье Реноден по дороге все про неё рассказал, а я только смотрела во все глаза и дивилась этой красоте, столь эффектно представшей в темно-синюю парижскую ночь. На Марсовом поле её построили, недалеко от Сены.

К ресторану мы поднялись на лифте, и тут с огромной высоты нам предстал весь Париж, освещённый разноцветными огнями. Боюсь, я вела себя недостаточно воспитанно, совсем позабыв о присущей светской даме сдержанности, но уж очень трудно было сдержать восторг, когда тебя ведут под руку по террасе вокруг башни и объясняют, что именно в данный момент предстаёт твоему взору. Из-за этого совсем не сохранился в памяти ужин, ни его блюда, ни коктейли и напитки, запомнились лишь новые для меня названия — всех этих коктейлей, аперитивов и джюсов.

И ещё запомнился приятель месье Ренодена, принимавший участие в нашем совместном ужине. Сначала я даже не обратила на него внимания, будучи не в состоянии отвести взгляда от прекрасной панорамы под нами. Потом, знакомясь, глянула — и все во мне оборвалось.