И я стала добиваться. Провела за этим захватывающим занятием два дня и две ночи. Как раз во время моих священнодействий навестила меня подруга, окинула взглядом все, что покоилось на диване, и потрясение спросила:

— Чем это ты занимаешься? Дополняешь телефонный справочник? Сбрендила?

Выслушав мои объяснения, она только молча покрутила пальцем у виска, и в реакции её, откровенно говоря, был большой смысл. Её жест мне и самой показался довольно резонным. Мрачно и с неодолимым отвращением взирала я на плоды своих рук, а вернее, уст. Осталось ещё четыреста номеров. Господи милосердный, неужели мне предстоит претерпеть ещё четыреста идиотских телефонных разговоров?

Ничего не поделаешь, взялась за гуж… С чего начать? Ага, вот: на этой улице у телефонных номеров вырисовываются две следующие одинаковые цифры. Не исключено, что у пропущенных совсем другие, но есть вероятность, что те же самые. Начнём с них. Я набрала очередной номер. Отозвался мужчина.

— Простите, это квартира Крупчатков? — любезно задала я первый подвернувшийся на язык вопрос, — главное, услышать голос.

— Нет, вы ошиблись, — тоже любезно ответил мужчина.

Совсем другой голос. Этот номер вычеркнем. По следующему тоже отозвался мужчина, и я для разнообразия спросила:

— Нельзя ли позвать Кристину?

— Пожалуйста, — ответили мне. Я чертыхнулась, надо же было так угадать! Нет чтобы спросить Пелагею, что мне теперь делать с этой Кристиной?

— Слушаю, — сказала какая-то Кристина.

— Кристина, понимаешь, какое дело, завтра я к тебе прийти не смогу, давай договоримся на другое время!

В трубку растерянно помолчали.

— Не понимаю… Кто говорит?

— Иоанна.

— Не знаю такой. Вы, наверное, ошиблись.

— Как так? Разве это не номер… — и я назвала первый попавшийся, лишь бы не свой собственный.

— Нет, вы попали не туда.

— Ох, простите, пожалуйста…

Уф, с Кристиной покончено. Что за дурацкий метод, к черту любезности, на женщинах нужно сразу же давать отбой, а вот с мужчинами говорить подольше, не дай бог не распознаю и упущу.

Я накрутила следующий номер.

— Прошу прощения, — завела я волынку, не позволяющую собеседнику слишком быстро от меня отделаться, — это не ваш сын подрался сегодня утром с моим сыном на Вислостраде? Мальчик дал мне этот номер телефона, и я хотела извиниться…

— Нет, какой ещё сын, у меня две дочери, — послышался удивлённый ответ.

— А, прошу прощения, он, наверное, ошибся.

Следующий номер не отвечал. Дальше ответила женщина.

— Пана Януша, пожалуйста, — нахально сказала я.

— Вы ошиблись…

Набираем дальше.

— Простите, это не вашего сына вчера укусила моя собака?

— Минутку… Зося! Петруся вчера случайно собака не покусала?.. Нет, извините, мы ни о чем таком не знаем…

— Прошу прощения, значит, ошиблась… Отпадает. Идём дальше.

— Простите, это ваша собака вчера укусила моего сына?

— Что? У меня нет собаки…

Когда я на очередном звонке поинтересовалась, “не мой ли сын вчера укусил вашу собаку”, стало ясно, что для сохранения здоровья мне надо незамедлительно закругляться и идти спать. Итого проверено одиннадцать телефонов. Ничего не стоит подсчитать, что для проверки всех четырехсот понадобится сорок дней. Ровно столько же, сколько на вселенский потоп.

Вечером следующего дня я снова уселась за телефон. По приёмнику вещал знакомый голос, значит, дома его нет. Прекрасно, все номера, какие откликаются, сразу вычёркиваем.

К сожалению, день был субботний. Не откликалось множество телефонов, полгорода сметелилось из своих квартир кто куда, и процесс вычёркивания продвигался через пень-колоду. На всякий случай я ещё раз позвонила в телефонное справочное бюро и в бюро ремонта, почти не надеясь, что мне дадут ответ. Так и есть, не только не дали, но и прониклись подозрением. Обречённо вздохнув, я вернулась к потогонной своей системе.

Около половины одиннадцатого я вдруг вспомнила, что в понедельник утром мне надо сдать проект фасада дома. С трудом оторвавшись от дивана, я поплелась к столу. Посмотрела на бумажные завалы, рассеянно взяла в руки один эскиз, другой… Разгребла бумаги и с кислой миной уставилась на приколотый в самом низу чертёж. Не нравилось мне то, что я на нем изобразила, прежний был несравнимо лучше. Размышляя на эту тему, я машинально копалась в куче набросков, вытащила ещё один рисунок. Да, здесь чуть получше. Но почему?

Я бессмысленно переводила глаза с одного наброска на другой, потом скользнула взглядом по всем остальным, и вдруг меня осенило: вот она, загвоздка! Слишком мало стенной плоскости над верхним окном, слишком этот карниз нависает. Если бы его как-то поднять… В крайнем случае можно вдвинуть водосток в стену…

В приливе вдохновения я смела со стола свалку, отколола эскиз от чертёжной доски и вытащила чистую кальку. Ещё минута, и для меня уже ничего на свете, кроме фасада, не существовало. Никаких законспирированных субъектов, никаких телефонных номеров и прочих глупостей. Фасад получался очень даже неплохо, если поднять водосток. Надо проверить на сечениях. Сечения дома у Януша, он их должен сдать тоже в понедельник, сейчас у него наверняка уже готовы все уровни. Минутку, деталь водостока… Нет, слава богу, водосток ещё не проработан, успею внести изменения. Сейчас мне нужны только все “рыбы”, и через каких-нибудь несколько часов фасад вчерне будет готов. А завтра сделаю тушью!

Время пролетело незаметно. Подходя к телефону, я посмотрела на часы и с удивлением обнаружила, что стрелки приближаются уже к половине первого. Вот откуда усталость, ничего странного, после двух-то бессонных ночей! Для дружеских бесед время, может, и позднее, но для людей, засидевшихся за праведным трудом и уточняющих друг у друга рабочие детали, — в самый раз. У моего коллеги Януша работы сейчас ещё больше, чем у меня, наверняка просидит до самого утра. Иначе к понедельнику не справится, это уж как пить дать.

Я подняла трубку и набрала номер.

— Слушаю, — почти сразу же отозвался мужской голос.

— Януш? — спросила я и, не дожидаясь ответа, застрочила:

— Слушай, дай мне сейчас всю “рыбу” с сечения А, дом 5. Она у тебя готова?

— Алло, — отозвался мужской голос, — простите, не понимаю?

— Чего ты не понимаешь? Мне нужна, говорю, “рыба” с сечений.

— Не морочьте мне голову, — последовал ответ, и трубку бросили.

Я была поражена. Он что, свихнулся? От изумления меня прямо парализовало, я сидела и таращилась на зажатую в руке трубку, не зная, что и подумать. Может, этот бесстыдник спал без задних ног вместо того, чтобы в поте лица трудиться? Меня охватила ярость. Я тут надрываюсь, а он дрыхнет себе? Кому нужно сдать работу в срок, мне или ему? В праведном негодовании я опять накрутила тот же номер.

— Слушаю…

— Ты чего, курицын сын, дурака валяешь? — напустилась я на него, — У тебя должна быть готова уже вся “рыба”. Попробуй только скажи, что проспал, я тебе в понедельник голову откручу. Гони мне сию минуту всю “рыбу” в сечении!

— Алло, что это значит? Вы о чем?

— Ты чего, нализался? Кончай выкомариваться. У меня работа стоит, без уровней я дальше не продвинусь ни на шаг. Не собираюсь из-за каких-то придурков сидеть до утра.

— Мадам, я не понимаю, о чем вы говорите. Прошу вас больше мне не звонить, оставьте меня в покое, не то придётся сообщить в милицию.

Я онемела. Только тут до меня дошло, что никакой это не Януш. Силы небесные! И это ещё не все — я ведь знаю этот голос… О боже!

— Простите, — прохрипела я, — это номер 21-83-48?

— Нет, и прекратите мне звонить, предупреждаю вас, я напущу на вас милицию. В собственном доме покоя нет! — И трубку швырнули.

На этот раз я долго приходила в себя. Что я такое набрала? Это же он, чтоб мне провалиться! Номер.., тот самый проклятущий номер, который я безуспешно разыскивала. К черту Януша с его сечениями, надо немедленно набрать то же самое. Стоп, это же другой телефонный узел, я что, ошиблась первой цифрой?

Не помня себя, лихорадочно накрутила я тот же номер, заменив лишь первую цифру на тройку, — во всяком случае, так мне показалось. Снова отозвался мужской голос.

— Слушаю.

— Прошу меня извинить, — заикаясь, сказала я. — Это вам был сейчас странный звонок, насчёт “рыбы”? Я, кажется, ошиблась номером…

— Насчёт рыбы? Нет, мне вообще никто не звонил.

— Не может быть. Вы уверены?

— А то как же. Последние пару часов не было ни одного звонка…

Я была совершенно сбита с толку. Будь я проклята, снова промашка! В час ночи подняла с постели невинного человека! Но надо все-таки проверить…

— Ваш номер 31-83-48?

— Нет, 63-48.

— О, простите, пожалуйста! Извините, что разбудила. Доброй ночи.

— И вам того же. Ничего страшного. Собрав последние крохи решимости, да и внимания тоже, я снова взялась за трубку.

— Слушаю…

Да, тот самый голос.

— Простите меня ради бога, — крайне любезно, почти заискивающе пролепетала я, — по-моему, я только что звонила вам по ошибке…

— Что же это такое, черт подери, дадут мне наконец поспать?! Прекратите названивать по ночам! Я вам ясно сказал — не цепляйтесь к моему телефону.

— Прошу прощения, но с чего вы так раскричались? Я хочу извиниться за ошибку, а вы устраиваете скандал…

— Я вам ещё не такой скандал устрою. Прекратите меня преследовать, если не хотите иметь дело с милицией.

И бросил трубку. Что это с ним? Чего он все стращает милицией? Перепутал меня с какой-то авантюристкой? Или просто со сна?

А, в конце концов, наплевать, главное — теперь я знаю его телефон, ха-ха, все его тайны у меня теперь как на ладони!

Интересно, узнал он меня? Нет, не похоже, зачем бы тогда нёс такую околесицу? Ну ладно, пусть отсыпается, завтра проверю. Мне ещё надо разобраться с фасадом…

Вечером следующего дня я позвонила ему — и детское, можно сказать, время. Представляться пока не собиралась. До сих пор мне все это казалось оригинальной игрой и хотелось посмотреть, чем все обернётся.

— Простите, — сказала я, когда он отозвался. — Вчера я попыталась объяснить вам одно пустяковое недоразумение, но вы на меня так напустились… Могу я…

Дальше мне не удалось произнести ни слова. Ответ, который я услышала, был столь неожиданный, что у меня надолго отнялся язык. Любезным, бархатным, спокойным голосом, блестяще поставленным, он закатил мне нотацию, суть которой сводилась к тому, что мне категорически возбраняется преследовать его как на работе, так и дома. Заодно была поставлена под сомнение умственная моя полноценность, моральное моё поведение и, в частности, способ добывания средств к существованию. В заключение мне, как злостному правонарушителю, посулили самые ужасные кары. Я слушала его в каком-то оцепенении, что не мешало мне испытывать жгучее любопытство. Под конец он сказал:

— Ещё один такой звонок, и я обращаюсь в милицию.

Раз так, пожалуйста, будет тебе ещё один звонок — что касается милиции, ничего не имею против, всегда испытывала к ней самые тёплые чувства.

— Вы хоть догадываетесь, с кем говорите? — заикнулась было я.

— Меня это не интересует. Все, звоню в милицию.

Полное отсутствие логики. А в меня уже прочно вселился бес противоречия. Я отпустила ему какое-то время на обещанный звонок в милицию и снова набрала номер.

— Зачем вы устраиваете такой тарарам, не лучше ли объясниться с человеком нормально? — поинтересовалась я у него.

— Нет, это уже переходит всякие границы. С вами нельзя говорить нормально, потому что вы ненормальная, предупреждаю вас…

— А мне, хоть убейте, кажется, что наоборот…

— ..предупреждаю, вас ждут большие неприятности, сами нарываетесь…

— А все-таки ужасно любопытно, за кого вы меня принимаете?

— Не стройте из себя дурочку. Раздобыла мой телефон, а теперь прикрывается, видите ли, какой-то ошибкой, чтобы приставать. Все, разговор окончен, теперь с вами будет говорить милиция.

Что он зациклился на этой милиции? Прямо какая-то мания. Я уже стала сомневаться, он ли это. С моим телефонным счастьем всякое может случиться, вдруг я все время названиваю незнакомому человеку, который вправе решить, что его преследует какая-то чокнутая. Но нет, голос точно его. Тогда в чем же дело? Крыша у него, что ли, поехала?

С одной стороны, я была не на шутку озадачена, а с другой — меня это стало не на шутку забавлять. Сама мысль о том, что меня можно запугать милицией, казалась уморительной, не говоря уж о дикой напраслине. Бес противоречия уже прочно во мне обосновался и не позволял вот так взять и на середине бросить игру.

Я поехала в его отделение милиции. Разыскала участкового и поставила в известность, что если к нему поступит сигнал о хулиганском преследовании по телефону, то этим хулиганом буду я. И ещё, сказала я, хотелось бы знать, квалифицируются ли как преступление звонки к человеку, которого я приняла за знакомого и с которым теперь пытаюсь объясниться по поводу возникшего недоразумения.

Служитель правопорядка выслушал меня с недрогнувшим лицом и сказал:

— Попрошу документы.

Я дала ему свой паспорт и служебное удостоверение. Попыталась всучить и проездной билет, и водительские права, но он их отверг. Записал меня в какую-то бумагу, объяснил, что никаких сигналов ещё не поступало, что звонки к знакомым вообще-то преступлением не считаются, наконец позволил себе слегка улыбнуться и сказал:

— Чтоб вы знали, для хулиганского преследования по телефону надо досаждать человеку как минимум две недели подряд, желательно и по ночам, устраивая всякие злонамеренные пакости. Вы же, как я понимаю, звонили всего несколько раз, да ещё и не вы его, а он вас оскорблял.

Мы с ним мило попрощались, я вернулась домой, а на следующий день вечером не удержалась. Набрала номер.

— Слушаю.

— Хочу поставить вас в известность, — прощебетала я сладким голосом, — что вы можете себя не утруждать. Я уже и сама сообщила в милицию. Спокойной ночи.

Через два дня до меня дошли слухи, что в стане противника воцарилось серьёзное замешательство. Нормальные люди, у которых к этому человеку имелись нормальные дела, не могут до него дозвониться. По месту службы отвечают, что, дескать, ошиблись номером, и грубо бросают трубку. Сама-то я после всех недоразумений сторонилась телефона как черт ладана, и такая паника показалась мне несоразмерной с масштабами нашего инцидента. Или тут кроется что-то поважнее, чем я предполагаю? А вдруг я в самом деле сыграла с этим человеком злую шутку? У меня-то ничего плохого и в мыслях не было, зла я на него не держу, напротив, даже благодарна за то, что не даёт мне скучать. А всяческая напраслина, которую он на меня ни с того ни с сего возвёл, настолько дурацкая, что ничего, кроме смеха, вызвать не может. Ну хорошо, а если для меня это смех, а для него — горькие слезы?

Думала я, гадала и решила, что не мешало бы все эти страсти-мордасти довести до какого-то логического завершения. Спрошу его в лоб, он это или не он, тем более что до конца так и не уверена, представлюсь без обиняков, объясню дурацкое недоразумение, извинюсь за свою неумышленную бестактность, и полюбовно, без всяких претензий расстанемся. Номер его телефона и все другие подробности я вычеркну из памяти раз и навсегда.

Руководствуясь вышеупомянутыми благими намерениями, я позвонила ему ближе к вечеру, по служебному телефону, собираясь узнать, когда у него дежурство, — мне показалось, что в рабочей обстановке он будет восприимчивей к моим объяснениям. Кто знает, может, у него какой-то пунктик насчёт домашнего телефона.

Культурно и спокойно я задала интересующий меня вопрос подошедшей к телефону женщине. Каково же было моё удивление, когда в ответ она мне отрезала:

— Повторяю, никакой информации мы не даём. Вы ведь сегодня уже звонили?

Чтоб мне провалиться, последние три дня я на пушечный выстрел к телефону не подходила. Вот ещё новости, в чем тут дело?

— Нет, не звонила, — ответила я, не скрывая своего удивления. — Мне надо знать, когда он будет на дежурстве, но спрашиваю я впервые.

— Позвоните, пожалуйста, в секретариат. Что за чертовщина! Ему названивает какая-то гражданка, а он принимает её за меня? Или меня за неё? Что, в конце концов, происходит? Ничего не понимаю.

Я махнула рукой на секретариат и позвонила прямо домой. На всякий случай уточнила, он ли это, назвав полным именем и фамилией. Представиться уже не успела.

— Да уймитесь же вы наконец! Неужели так приятно нарываться на грубости? Вас ничего не может оскорбить?

Ну, это уже начало действовать мне на нервы. Что он себе воображает? Что я могу маразматическую его истерику воспринимать всерьёз?

— Смею вас заверить, все ваши оскорбления мне как слону дробина, — невозмутимо сообщила я. — Меня не может оскорбить то, что не имеет ко мне никакого отношения. Сдаётся мне, тут просто досадное недоразумение, и по сему поводу я хотела бы с вами объясниться.

— Объясняйтесь с кем-нибудь другим, мне с вами не о чем говорить. Надеюсь, до вас наконец дошло?

— Не надейтесь, — холодно успокоила я его, — не дошло.

— В таком случае, с головой у вас точно не в порядке. Вы сумасшедшая, вас надо изолировать, вы представляете опасность для общества.

Возможно, какая-то доля правды в его словах и была.

— Вам хоть понятно, о чем я пытаюсь с вами поговорить?

— Ничего не хочу ни понимать, ни слышать, отстаньте от меня наконец!

И все, бросил трубку. Тут уж мне и впрямь шлея попала под хвост, я закусила удила, короче, снова набрала номер.

— Официально заявляю вам, — железным тоном отчеканила я, — что приставать я буду до тех пор, пока вы не соизволите обменяться со мной хоть парой нормальных слов.

— Не дождётесь. С анонимами не разговариваю.

— Тогда дайте мне возможность представиться. У меня нет никаких причин скрывать свою фамилию.

— Меня ваша фамилия не интересует… Отбой. Звоню снова.

— Слушаю…

— Обещаю вам покой до конца ваших бренных дней, — ласково сказала я, — только ответьте на один вопрос.

— Не дождётесь. Бесстыжая вы женщина. Впрочем, чему тут удивляться, выучку-то прошла на панели у “Полонии”…

— Что?!

— Вы правильно расслышали, у “Полонии”… Это меня уж совсем заинтриговало. Весьма оригинально. И откуда только он все это берет?

— Вы меня озадачили, — живо подхватила я. — Что-то не припомню такого места работы в своей трудовой биографии…

— У меня на ваш счёт полная информация. И место работы, и профессия вполне вам соответствуют.

Я хотела было сказать, что он отстал от жизни, что в моде теперь панель у другой гостиницы, но не могла припомнить, у какой именно. А пока вспоминала, он уже дал отбой. Немного подумав, я позвонила в четвёртый раз.

— Слушаю.

Зачем он только снимает трубку? Ведь знает, кто звонит.

— Может быть, вы боитесь, что я потребую с вас гонорар?

Ответ был пространный и столь же изощрённый, сколь и пакостный. В конце его снова зациклило на милиции. Пришлось дать ему передышку, а тем временем позвонить сразу в два милицейских пункта. Коротко изложив суть проблемы, я поинтересовалась, с какого по счёту звонка я вступаю в конфликт с уголовным законодательством. Удостоверившись, что кое-какой резерв ещё есть, я снова набрала его номер, — Чего вам ещё?

— Хотела спросить, в которое из отделений милиции вы собираетесь звонил”. А то я уже переговорила с вашим районным отделением, с моим и с Центральным управлением.

Минута молчания, тяжёлый вздох и наконец ответ:

— Ну, тогда уж только Творки остались. И снова отбой. Я от души за него порадовалась: наконец-то к человеку вернулось чувство юмора, а то нехорошо получается: я всласть развлекаюсь, а он как на похоронах. Сейчас самое главное — не разочаровать его, поддержать тонус — он, конечно, настроился на очередной звонок, уже небось и звукозапись подключает. Дав ему несколько минут форы, я взялась за трубку.

— А чего вы, собственно, боитесь? — с любопытством спросила я. — Почему…

— У вас в голове не все дома, — прервал он меня, не слушая. — Милиция вам уже звонила, или одного раза мало?

У этого человека удивительный дар поражать своими ответами. Никакая милиция мне не звонила, это я звонила в милицию. Совсем у него в голове все перемешалось. Фу-ты пропасть… а вдруг он по ошибке напустил милицию на какое-нибудь невинное существо?

— Постойте! — взвизгнула я. — Ради бога, на кого это вы напустили свою милицию? Ко мне никто не звонил!

— Как бы вам не пожалеть о своём бесчинстве. Учтите, это уже пятый звонок.

— Нет, простите, шестой, — уточнила я для порядка.

— Даже шестой. Вы лишаете меня покоя в моем же собственном доме, самым бессовестным образом. Это преступление…

— Да что вас заело на этом преступлении…

— ..отравляете жизнь…

— Дадите вы мне хоть слово сказать? Я вам ясно говорю…

— ..ответите перед законом…

Мы уже голосили хором, поскольку он даже не слушал моих ответов. Смысла в такой беседе было мало. Я перезвонила в седьмой раз.

— У меня эти наши словопрения уже из ушей лезут, — раздражённо сказала я. — Ничего не пойму, все время такое ощущение, что разговариваю не с вами, а с кем-то совсем другим. Ответьте мне на один вопрос, а потом можете хоть застрелиться.

— Я, по-моему, ясно сказал — ничего отвечать не буду. С такими особами, как вы, знакомств не завожу и заводить не собираюсь. Наглая шантажистка…

— Повторяетесь…

— Шантажируете меня своими звонками, грозитесь телефон оборвать, если я с вами не поговорю…

— Плевать мне на разговор, ответьте только на один вопрос…

— ..а это и есть шантаж, и вы понесёте за него заслуженное наказание. Поплатитесь и лично, и по месту службы…

— У меня по месту службы столько забот, что одной меньше, одной больше…

— ..последствия для вас будут самыми неприятными…

Мы снова голосили дуэтом, так что я сочла за лучшее умолкнуть. Невольно вслушавшись, я вдруг поняла, что весь этот маразм довольно своеобразен. Он повторял один и тот же монолог как заезженная пластинка, лишь изредка привнося ту или иную творческую деталь. Так я узнала, что милиция уже взяла мой след. Завершил он свою инвективу самым неожиданным образом, деловито заявив:

— Ну вот, кассета кончилась, отключаюсь. Благодарю вас.

Этой магнитофонной записью он несказанно меня потешил. Оставалось и мне закруглить нашу беседу на такой же умиротворяющей ноте, да и не грех бы попрощаться. Позвонив в восьмой раз, я томно, с чувством прощебетала:

— Мне ничего от вас не надо, лишь бы напоследок, ещё хоть раз в жизни, услышать ваш голос…

— И это все?

— Да… — умильно выдохнула я в трубку и, бросив её на рычаг, дала волю разбиравшему меня смеху, после чего со спокойной душой пошла спать.

На следующий день, ближе к вечеру, раздался звонок.

— Слушаю вас, — отозвалась я.

— Довожу до вашего сведения, что теперь вы можете названивать мне хоть до самого Судного дня. У меня отныне другой номер. А вашей самодеятельностью уже занялась милиция.

Только я хотела сказать, что сейчас умру от страха, как он отключился. На всякий случай я разузнала, как обстоят дела со сменой телефонных номеров, выяснила, что скорей всего он не соврал, и на том успокоилась. Поздно вечером он снова позвонил. Видать, этот человек жить без меня не может…

— Напоминаю вам, что номер свой я поменял и теперь застрахован от ваших посягательств.

Я устроилась поудобней у телефона, закурила сигарету и сказала:

— Очень мило с вашей стороны, что вы решили рассекретиться, наконец-то я слышу нормальную человеческую речь.

— Да, теперь можно себе позволить. Мы с вами сейчас в равном положении, я защищён от вашей беспардонности.

— Что вы называете равным положением? То, что вы знаете обо мне все, а я о вас ничего? Вы серьёзно?

— Отныне я для вас недосягаем. Так знайте же, сейчас я дома, наслаждаюсь покоем и вы меня своими звонками не достанете…

Я чуть было не ляпнула, что в таком случае мне ничего не остаётся, как приехать к нему, но вовремя прикусила язык.

— Раз уж вы в благодушном настроении и даже снизошли до беседы, скажите тогда на милость, что все это значит? Вы меня с кем-то перепутали?

— Ни с кем я вас не перепутал, хватит прикидываться невинной овечкой. Просто знать вас не желаю, и не надейтесь на свою настырность. Ничего вам от меня не светит. К счастью, я вовремя понял, что вы за штучка, и успел дать задний ход. Я уже не раз напарывался на дамочек такого пошиба, потому-то и закрыл свой номер телефона… И на вас, поверьте, найду управу.

Я слушала его исповедь в полной растерянности. Что же это такое деется? Что у него за дурь в голове? Мания преследования? В чем он меня подозревал?

— Может быть, вы опасались, — со всей деликатностью спросила я, потому как психов нервировать нежелательно, — что я буду у вас что-то вымогать?

— Учтите, это ваши слова. Я ничего такого не утверждал.

— Я вас выручила, не стоит благодарностей.

— Считаю своим долгом предупредить, что о вашем поведении, включая и сегодняшний день, уведомлена милиция, вам это так с рук не сойдёт. Все ваши звонки записаны на плёнку. А сейчас отключаюсь, наконец-то отдохну. Что-нибудь почитаю в тишине, без ваших звонков. Доброй ночи.

Итак, невинная моя забава обернулась нешуточной драмой. Сомневаться не приходится, всю эту катавасию он, как ни странно, воспринимает серьёзнейшим образом. И глубоко вериг всему, что говорит. Я в его глазах женщина лёгкого поведения, и по профессии, и по своей сути, вдобавок шантажистка да и вообще подлая бестия. А к тому же, судя по его обращению со мной, не в меру придурковата. Чертовщина какая-то, дорого бы я отдала, чтобы узнать, каким образом эта галиматья засорила ему мозги. Сколько я ни старалась, никакого вразумительного объяснения не нашла и переключилась на другие детали этого дела. Ну хорошо, пусть я распоследняя шельма, каких ещё свет не видывал, допустим, так оно и есть, почему же он меня раньше не раскусил? Любой нормальный человек с шантажисткой даже в разговор вступать не будет. И потом, как можно ни с того ни с сего, с места в карьер учинять такой безобразный скандал? Или он в самом деле уверен, что я в конфликте с законом и при одном слове “милиция” готова околеть со страху? И почему он напрочь позабыл про такой лёгкий и простой способ развязки, как обыкновенный человеческий разговор? Не сваляй он дурака со своей конспирацией ещё при первом моем звонке, мы бы откровенно объяснились, и неужели я бы не отпустила его с миром? Стоило только сказать: “Дорогая пани, так, мол, и так, прошу меня простить, но продолжение нашего знакомства представляется мне нежелательным. Все было очень мило, спасибо, будьте здоровы”. Возможно, я бы и задала ему под занавес кое-какие вопросы, но на ответах бы не настаивала. В конце концов, любое дело можно уладить интеллигентно, а он ведь производил впечатление человека интеллигентного. Неужели я так феноменально ошиблась?

Мне было и досадно, и грустно. Мне всегда бывает грустно, когда оказывается, что я в ком-то ошиблась. Ну и, конечно, не очень-то приятно, что такая забавная поначалу история обернулась историей склочной.

На его угрозы касательно моей репутации я обратила ноль внимания, пусть себе трезвонит во все колокола, такая напраслина ко мне не пристанет. Мои знакомые в ответ только животы надорвут со смеху либо просто постучат пальцем по лбу.

Сколько я ни ломала голову над загадочным этим делом, меня не покидало ощущение, что я скольжу по поверхности, а суть остаётся сокрытой во мраке неизвестности. Когда я позвонила подруге, которую держала в курсе, и поделилась с нею последними новостями, её взяла оторопь не меньше моего. Собравшись с мыслями, подруга сказала:

— Дорогая моя, я вижу лишь одно объяснение: у этого типа не все дома, налицо ярко выраженная мания преследования.

— Мне такой вариант тоже приходил в голову, ну а вдруг тут совсем другое? Не будем упрощать. На манию всегда успеется списать, придумай что-нибудь поинтересней.

— Ну что тут можно придумать? Хотя погоди…

— Ну?

— Погоди, не мешай… Он стал скандалить сразу же, как ты позвонила? А что, если он был тогда не один?

— Полагаешь, коротал время с подружкой?

— Не знаю… Но вполне вероятно.

— Ни о каких подружках я не слышала. Он меня уверял, что никого у него нет, а раз так, с чего вдруг такая паника?

— Дурочка. Мог ведь мужик соврать?

— Соврать? А зачем?

— Мало ли зачем. Но если это так, то ничего удивительного…

— Слушай, я ещё раз тебя прошу, не записывай его в идиоты. Я ведь ему польским языком сказала, что попала к нему по ошибке. Любому мало-мальски нормальному человеку этого вполне достаточно.

— Пожалуй. А если он тебя узнал и решил, что ты его расшифровала?

— Вот-вот. Представь себе такую ситуацию. Сидишь ты себе с мужчиной, наслаждаешься своим счастьем, и вдруг тебе звонит третий лишний, которого тебе вовсе даже незачем афишировать. Как бы ты себя повела?

— Ошиблись, мол, номером. Нету тут таких, и точка. Упиралась бы хоть до утра.

— А потом?

— Созвонилась бы с ним сразу же, при первой возможности. На рассвете, в пять, четыре утра, когда угодно. Так, мол, и так, будь умницей, не разбивай моего счастья. И только потом, окажись он упрямой скотиной, попыталась бы защищаться как-нибудь иначе.

— Ну вот видишь. А он, значит, заранее решил, что я упрямая скотина. Чему тут удивляться, если у меня, как выяснилось, полный джентльменский набор всех мыслимых пороков.

— Небось и на руку нечиста?

— Не знаю, не успела уточнить. Хотя нет, до полного набора надо бы ещё подвизаться в сводничестве, шпионаже, наркомании.., контрабанде. Нет, окончательно меня ещё не охаяли. Серьёзное упущение.

— Постой, мне кое-что пришло на ум. Что он такое говорил.., ну, насчёт того, что умеет ограждать себя от особ такого пошиба?

— Да уже, мол, имел дело с подобными…

— А если он и правда всю свою жизнь вращался в таком кругу? И никогда не сталкивался с обыкновенными людьми? Ох, дорогая моя, я начинаю глубоко ему сочувствовать!..