Клин клином

Чур меня! Как я ни гнала от себя настырное видение, перед глазами всплыла знакомая улыбка — чуть ироничная, но такая милая и обаятельная! Улыбка человека, который на самом деле не существует… Я с трудом стряхнула с себя наваждение.

— Может, он разговаривал с тем своим мифическим другом? — предположила я. — С тем, который звонил мне от его имени?

— Тоже двухметровым?!

— Ну и что, нельзя заводить себе двухметровых друзей?

— Заводить, но не подбирать же по росту! Это он, чтоб я сдохла! Твой таинственный незнакомец!

— А дальше? — спросила я, сдавая позиции. — Что дальше? Ведь не торчит же он до сих пор у киоска!

— Сел в машину и укатил.

— В какую машину?

— Не знаю.

— Как, ты не разглядела даже марку? Ослепла или сомлела?

— А что, тут и сомлеть недолго, могла себе позволить. Большая машина. Серая.

— И на четырех колёсах. Большая редкость. Одна на всю Варшаву. — Какого черта ты мне не позвонила?

— Не успела! А ты как себе представляешь, подхожу я к нему и заявляю: “Не торопитесь, погодите, сейчас я позвоню своей подруге”?

— Надо было за ним ехать!

— На чем?

— На такси!

— Не смеши меня! Какое ещё такси на Старом Мясте, в полдень?

— Короче, шанс для опознания объекта мы проворонили! В следующий раз, как наткнёшься, сразу звони мне и бегом за ним, только помечай дорогу. Чем придётся: клочками бумаги, печеньем…

— Придумала! Бумажек везде навалом, а печенье сожрут голуби.

— Тогда пивными банками, пробками…

— Ума палата…

Я положила трубку, слегка встревоженная. Неужели тайна, на которой я поставила крест, снова всплыла на свет божий, снова даёт о себе знать? Кто он, этот человек, на которого Янка то и дело натыкается? Надо все-таки разобраться, а то не видать мне покоя. Только как? Занять дежурство на Замковой площади и отстоять там пару недель Симеоном Столпником? Симеону Столпнику пришлось, кажется, отстоять дольше.. Почему он вечно попадается на глаза Янке, а мне так ни разу? А ещё говорят, мир тесен!

Я снова уселась за машинку. Сидела кик на иголках. Ждала весточки от Скорбуга. И тот не подвёл, позвонил, когда я добралась до последней страницы. Я молча выслушала загадочную скороговорку:

— К-4 в порядке, не обнаружен. В районе сто один два фальсификата. Пароль “кукурукуку”.

Отбой.

"К-укурукуку”! Вот именно, лучше не скажешь. Не иначе они там все сбрендили. На какой-то момент я даже усомнилась в существовании банды, очень уж смахивало на групповой побег психов из дурдома. Что они такое затевают? К-4 может быть бандитом, скрывающимся от правосудия, ну а два фальсификата? Подставляют вместо людей манекены? Или это фальшивомонетчики? Но на кой черт фальшивомонетчикам пароль “кукурукуку”?!

Вместо того чтобы пойти спать, я занялась следствием. Битый час угробила на составление словарика, и чем дальше, тем больше он меня смущал. Я записывала все, что приходило в голову, на А, на В и на К, в результате составила впечатляющий винегрет из всякой всячины. Каракульча, колбаса, контрабанда, комитет безопасности, авизовка, антенна, агрономия, бриллианты, бетон, банк, биология — и прочая и прочая. Список получился впечатляющий и занятный. Каким образом предметом преступления может стать, например, агрономия или кино, которое тоже оказалось в реестре, я и сама не представляла. Напрягая все свои извилины, всматривалась в оригинальный список до полного умопомрачения. Инстинкт мне подсказывал, что не такое уж это пустопорожнее занятие. Что-то в этом есть, знать бы только, что именно.

Наконец я улеглась спать, с содроганием думая о том, что в любой момент меня могут разбудить. Как бы не брякнуть со сна какую-нибудь глупость, чего доброго догадаются, что я не из их компании…

Тем не менее заснула я как убитая, и телефон, наверное, надрывался долго. Сняв трубку, ч услышала знакомые позывные, и сон как рукой сняло. Кто-то говорил очень усталым голосом и против обыкновения не очень официально — видимо, из-за усталости.

— Сколько можно ждать! — В интонации прорывалось скорее даже не раздражение, а покорность судьбе. — Шеф на месте?

— Нету, — с чистой совестью оповестила я. Могла бы в случае чего и на Библии подтвердить, что никакого шефа у себя на ночь не приютила.

— Жаль. Срочно передайте, что все идёт сикось-накось. А-Х почему-то не действовал. В-1 тоже не ахти как, кое-что вообще не удалось.

— Что именно? — осторожно заикнулась я и навострила уши.

— Сейчас скажу, у меня тут записано… “Взбрыкчать, вьюркий.., чихняя.., клюмбок, вейник, бухастый…” Кажется, все.

Я прямо обомлела. Весь мой интеллектуальный багаж перевернулся во мне вверх тормашками. На какое-то время язык перестал мне подчиняться, наконец удалось более-менее спокойно произнести:

— Понятно. Что дальше?

— Завтра все по плану. Ждём очередных указаний Спокойной ночи.

— До свидания, — пробормотала я, до глубины души поражённая тем, что со мной наконец поговорили по-человечески, нормальным тоном… Эврика! В сплошных потёмках внезапно вспыхнул даже не огонёк, а мощный луч прожектора! Я ведь знаю, знаю, что означают идиотские эти слова!!!

Ещё немного, и я сорвалась бы с постели и пустилась в пляс. Какая удача, мне приоткрылся наконец краешек тайны! Несколько совершенно бессмысленных слов позволили заглянуть в самую сердцевину преступления. Я почувствовала себя такой счастливой, что срочно понадобилось дать выход своим чувствам, иначе я не то что не усну, а и, не дай бог, лопну от счастья. Схватив трубку, я набрала номер своей подруги.

— Алло, — раздался после мучительно долгих звонков заспанный голос.

— Взбрыкчать! — триумфально выкрикнула я. — Чихняя, клюмбок!

— Езус-Мария, тебе плохо?!

— Мне хорошо, тут такой звонок был! Вей-ник!

— Вот беда! — ахнула насмерть перепуганная Янка. — Рехнулась! Что ты лепечешь?

— Сообщаю тебе суть загадки! Теперь я знаю, где собака зарыта!

— Сумасшедшая! Переходи на человеческий язык, или я вызываю “скорую”!

— Ну так слушай…

И я пересказала ей недавний разговор.

— Но я все равно ничего не понимаю. Если не ты, тогда он ненормальный. Объясни толком.

— Таких слов в польском языке вообще нет…

— Ну уж это-то понятно…

— Погоди, не перебивай…

Выкладывая свои соображения, я заодно приводила в порядок мыста, на радостях учинившие в моей голове сущую вакханалию. С давних пор мне было известно, что существует способ проверки микрофонов, передатчиков и прочих причиндалов радиосвязи с помощью списков, состоящих из набора таких вот бессмысленных слов Мои познания в этом предмете были весьма поверхностными, потому как всякие разговоры о слабых токах, сетях и тому подобном, которые в своё время вокруг меня велись, я в одно ухо впускала, а в другое выпускала, и тем не менее наслушалась я достаточно, чтобы сейчас наконец меня осенило.

— Я так понимаю, — захлёбывалась я от возбуждения, — что речь идёт о каком-то жульничестве с радиоаппаратурой или вроде того. Скажем, тут шпионская афёра с радиосвязью или грандиозная контрабанда новой аппаратуры — да мало ли что. Попробую вытянуть из них дополнительные сведения, распутать этот “клюмбок”. Слушай, я в восторге!

— А я так скорей во сне, — индифферентно зевнула Янка. — В такую пору меня на восторги не тянет. Может, обсудим завтра?

— Завтра, к твоему сведению, уже наступило.

— Тогда попозже. Умоляю тебя, ложись спать. Могу поклясться, днём ты поумнеешь. Честное слово!

— Ладно, под твою ответственность. Прежде чем уснуть, я ещё раз с триумфом проглядела свои список идиотизмов. Так и есть, не столь уж он глупый, тут немало слов, касающихся радиосвязи. Завтра надо ещё пораскинуть умом.

С этого дня хандру мою как рукой сняло. Сыграло свою роль и счастливое стечение обстоятельств: во-первых, я разделалась с осточертевшей статьёй, а во-вторых, поняла суть преступления. Ко мне вернулись наконец бодрость духа и радость жизни. Но больше всего взбодрил меня тот факт, что я, рядовая, законопослушная гражданка ПНР, сподобилась встрять в таинственные махинации радиофицированной банды. Почему именно я? Понятно ещё, если бы сюда наложилась смена телефонных номеров, но ничего такого не имело места. Тогда в чем дело? С чего бы такая честь?

* * *

Я развернула методичную деятельность. Перво-наперво удалось поймать по телефону двух старых приятелей, работавших на Польском Радио в нужном мне отделе, и мои худосочные познания обрели плоть и кровь. К несчастью, они никак не проясняли информацию, которую любезно подбрасывали мне бандиты, их речи по-прежнему оставались для меня китайской грамотой. Что-то тут не вытанцовывалось.

Кому, спрашивается, понадобилось окружать такой тайной проверку радиоаппаратуры, да ещё докладывать на тарабарщине лицам со стороны, названивая днём и ночью? И почему это называется операцией? Первым делом напрашивалась мысль о шпионской агентуре, действующей в коротковолновых диапазонах. Синхронизация на коротких волнах наверняка необходима. Ну хорошо, только с какой стати они цепляются ко мне?

Моя методичная деятельность постепенно накладывала на меня своеобразный отпечаток. В бюро уже озадаченно косились, когда я, разложив перед собой карту Варшавы, самозабвенно корпела над ней, пытаясь разобраться в расположении районов.

Наконец дошло и до настоящего переполоха, когда на вопрос Януша, где запропастился план рельефной застройки, я ответила, что в районе сто первом, а потом рассеянно забормотала: “Взбрыкчать.., чихняя…"

— По-моему, ей пора брать отпуск, — с живым участием откликнулся Януш. — Она снова чем-то травмирована. Иоанна, а телефонный справочник тебе не нужен?

— Отстань, — огрызнулась я, уже безнадёжно закоснев в своём безумии, периодически подпитываемом ночными телефонными звонками.

Пополнявшуюся информацию я бережно лелеяла, манипулируя ею в разговорах с такой ловкостью, что самое себя приводила в изумление. За прошедшие два дня я уже уверовала, что принадлежу к шайке, в которой что-то там такое не заладилось.

В последний день, ближе к вечеру, в трубке отозвался один из уже знакомых мне голосов — нервничал он гораздо больше, чем когда-либо прежде.

— Скорбут! — выкрикнул он, задыхаясь. — Четыре сорок девять восемьдесят один?

— Да, слушаю.

— Что происходит, черт побери? Район сто один сгорел, сто два сгорел, того гляди живого места не останется. Они в курсе, что вчера был фальсификат А, целая серия. В не выходит на связь, в чем дело?

Откуда мне знать, в чем дело? Нашёл у кого спрашивать! Я так расстроилась, что даже не пришлось прикидываться, насколько меня проняло.

— Докладывайте без нервов и по порядку, — строго сказала я и решила рискнуть наобум:

— Где аппаратура?

— Как где? Уже доставлена. Почему информация просачивается, добром это не кончится! Засветят нас, и вся работа коту под хвост!

Как бы разговорить его, что за работа и куда доставлена аппаратура? О чем бы ещё спросить? Господи, благослови!

— Ну а милиция? — брякнула я вслепую.

— Милиция! — взвился мой собеседник. — Избави нас бог от милиции!

Ну ясно, так я и думала. А что теперь? Небось он ждёт от меня объяснений и указаний. Дурацкая ситуация! Я мобилизовала всю свою изворотливость и все собранные по крохам знания.

— А как синхронизация?

— Да, чуть не забыл. Сигнал “брекекекс”. “Брекекекс”! Ну и ну! Дальше некуда!

— А что дальше? — только и спросила я, растерявшись от обилия дикой ереси.

— Ничего, остаётся только ждать. На завтра проба с В-2 и В-3. Время будет известно в последнюю минуту, район тоже. Какой-то скот путает карты, узнать бы наконец, кто… Не хотел бы я оказаться в его шкуре!

— Порядок, — сказала я, хотя какой уж туг порядок… — жду сообщения насчёт срока. У вас все?

— Да. Рапорт сдан. Скорей бы навели ясность!

Мне и самой хотелось того же. В душе росла тревога — до меня наконец дошло, что поступающую ко мне информацию я должна передавать куда-то дальше. Я этого не делаю, отсюда и неразбериха. Не хватает только, чтобы они сориентировались, кто портит музыку. Стоит им справиться о моем телефоне в абонентной службе, и я за свою жизнь гроша ломаного не дам.

Не успела я прийти в себя после разговора и всяких “брекекексов”, как телефон снова ожил.

— Алло, — неуверенно отозвалась я.

— Четыре сорок девять восемьдесят один?

— Да.

— Скорбут. Прошу указаний! Вот так штука, этого ещё не было! Какие бы ему дать указания?

— Я ведь не знаю, насколько вы в курсе дела, — сказала я, внезапно осенённая. — Давать полную информацию меня не уполномочили.

— Понял. Что с районом сто два?

— Сгорел, — бодро доложила я, вспомнив предыдущий разговор.

— Черт подери! А серия В?

— Не отвечают, причина неизвестна. Завтра на очереди В-2 и В-3.

— Когда и где?

— Время и место будут указаны в последний момент.

— Ясно, благодарю. Передайте: А-Х действует, проверен, все в порядке. Сигнал тот же?

— “Брекекекс”, — неуверенно выговорила я, положившись на волю случая. Черт его знает, об этом ли сигнале идёт речь. Похоже, я угадала, поскольку мой собеседник тут же отключился.

А мне в очередной раз оставалось только руками развести. Что же это такое творится? Куда я, горемычная, встряла?! Меня, правда, всегда тянуло на всякие тайны и экзотику, но не до такой же степени! И не звонят же они для того. чтобы меня ублажить. Разобраться! Немедленно разобраться!

Я прочно засела дома, ожидая звонков и предаваясь мучительным размышлениям. Можно, конечно, приложить усилия и установить номер, с которого мне названивают. Но стоит ли игра свеч, ведь звонят из разных мест. Скорей всего, из таксофонов. Судя по звучанию, телефоны всякий раз другие. Это я у них постоянный диспетчер, а банда действует рассредоточенно. Нечего сказать, хорош диспетчер.

Следующий звонок был от подруги.

— Слушай, я тут кое-что припомнила, может, тебе сгодится.

— Ну?

— Однажды был ко мне странный звонок: в пятом часу позвонила междугородная, какой-то тип переспросил мой номер, а потом сказал: “В районе Кракова все спокойно”.

— Что-что?

— “В районе Кракова все спокойно”.

— И как это понимать?

— Откуда я знаю? Я чуть было не предложила, раз такое дело, устроить в районе Кракова крупную заварушку, да очень уж спать хотелось. А ещё он спросил, не будет ли каких указаний.

— Говоришь, назвал твой номер?

— Точно мой, вот те крест. До сих пор ума не приложу, зачем он мне отрапортовался. Ну и как? Что-нибудь это тебе подсказывает?

— Да. Что телефонные недоразумения бывают почище любой фантастики.

— Мне-то подсказывает. Звонишь, например, по одному телефону, а подключается другой. Что-то там не срабатывает. Как это, ты говорила, называется?

— Определитель номера. Перескакивает.

— Вот-вот. Но ведь они назвали твой номер, а тот, из Кракова, — мой. Тут другое. В моем случае ошиблись только раз, могли не правильно записать телефон, но ведь тебе названивает столько народу, они что, все как один записали не тот номер?

— Погоди, погоди, дай соображу. Столько народу.., записали не тот номер… Не тот… Не тот?..

Снова у меня в голове зашевелилась мучительно неуловимая мысль — казалось, вот-вот я поймаю её за хвост, вот-вот она даст мне ключ к разгадке, к великому открытию. Невыносимое состояние!

— Нет, не получается. Видно, в логическом мышлении я полная бездарь. А ведь чувствую, попадись мне в руки эта ниточка, весь клубок размотаю.

— У меня другое чувство, — задумчиво сказала Янка. — Как только ты его размотаешь, тут-то и начнётся содом и гоморра. Чует моя душа…

— Благоговейно склоняю голову перед твоей прозорливой душой…

Откровенно говоря, свою порабощенность тайной я переносила великолепно. Самочувствие моё улучшилось, депрессию как рукой сняло, я переживала подъем, благотворно сказавшийся и на остроте ума. К тому же участвовала я в телефонной афёре не сердцем, а головой, вследствие чего тешила себя мыслью, что я в полном рассудке и никаких глупостей не натворю.

Весь вечер царили тишь и покой, поэтому я заранее настроилась на то, что спать мне не дадут. И правда, ночью, в два часа, разбудили.

— Алло, Скорбу!…

— Да, слушаю.

— В-2 в порядке В-3 — на завтра. Район сто два не годится, больше подходит район сто три.

— Почему не годится? — заинтересовалась я, надеясь наконец узнать, где эти районы расположены.

— Там проезжают три поезда… Я тут же вознесла благодарение господу за серьёзную подкованность в предмете и уверенно спросила:

— Создают возмущения?

— Да. Жаль, с подъездом будет неудобно.

— Какие-нибудь помехи? — снова рискнула я.

— Дорожные работы. Неизвестно, насколько затянутся. Завтра узнаем. Отбой.

Ага, значит, им мешают электромагнитные возмущения. Все говорит за то, что они проводят какие-то испытания. А раз смертельно боятся милиции, стало быть, испытания нелегальные… Украли какое-нибудь оборудование с Польского Радио? Надо будет узнать, не пропало ли там чего…

Вернувшись с работы, я сразу позвонила своим друзьям на радио.

— Точно, пропала запись с Эрфой Китт. А почему ты спрашиваешь?

— Да так. Меня интересуют экстраординарные пропажи.

— Таких вроде не было. Во всяком случае, я не слышал.

Оставалось выяснить, в каком районе проезжают один за другим три поезда, причём после двадцати трех часов, поскольку операции у них назначаются, как правило, на это время. Я утащила из сейфа у главного бухгалтера железнодорожное расписание и наутро за завтраком стала его изучать. Никогда ещё я так долго и так тщательно не пережёвывала пищу, зато результаты получились потрясающие. Я отыскала место под Варшавой, где действительно в течение двух часов проезжают три состава. Теперь у меня на очереди была пища для размышлений… Надо при первом же звонке разузнать, где находится район сто три, а потом произвести разведку на местности, может, там все и выясню…** Всю вторую половину дня я прождала звонка. Отвергла приглашение на бридж, не пошла к парикмахеру, не купила себе хлеба, порешив лучше помереть с голоду, чем упустить хоть крупицу информации. Как репей за собачий хвост, цеплялась я за ниспосланное мне судьбой приключение. Телефон зазвонил в полдесятого.

— Алло, — в нетерпении откликнулась я, всеми фибрами души настроенная на Скорбута.

— Иоанна? Как поживаешь, это Януш… Сначала мне показалось, что дело дошло до слуховых галлюцинаций. Потом несчастное моё сердце забилось в грудной клетке как безумное, потом мне стало дурно, потом наконец я смогла подать голос.

— Невероятно, — прощебетала я и высшей степени беззаботно и доброжелательно. — Ты снова в Варшаве?

— Ну да. Хочу извиниться за неожиданный отъезд…

— Это ужасно…

— Что именно?

— Что ты извиняешься Я уж было рассчитывала, что смогу бесповоротно на тебя обидеться.

— Надеюсь, ты этого не сделаешь? Сама знаешь, какая у меня работа — иной раз срываешься с места, не успев перевести дух.

Не ожидала я от себя, что после всего пережитого и вроде отболевшего так вдруг расчувствуюсь. Хватило одной секунды, чтобы мои нынешние треволнения, моя страсть к тайнам, к разным авантюрам лопнула как мыльный пузырь. Все это натужное, напускное — лишь бы унять боль от занозы, застрявшей глубоко в сердце. Жизнь моя стала невыносимо пустой, вот я и пытаюсь заполнить её случайной дребеденью. Милостивая судьба подкинула мне какой-то Скорбут, чтобы я забыла про свою беду. Но вот объявился Януш, и беду как рукой сняло…

А потом я внезапно осознала смысл того, что он говорит. Как же так? Уже неделю в Варшаве? И только сегодня обо мне вспомнил?

Возликовавшую душу словно холодной водой окатило, я даже заподозрила, что объявился он ради несчастных пятисот злотых, которые я у него заняла в ту безумную ночь…

— Что, деньги понадобились? — мрачно перебила я его.

— Ты о чем? Прости, не понял…

— Я спрашиваю, тебе прямо сейчас отдать те полтыщи?

— Какие полтыщи?

— Те, что я тебе задолжала три недели назад — Задолжала? Серьёзно? Приятно слышать.

— Я так понимаю, что надо вернуть. Когда и где?

— Погоди, дай подумать. Времени, как всегда, в обрез…

Условились мы ко взаимному удовлетворению. Завтра он будет ждать делового звонка у себя в гостинице, и наши общие финансовые дела, учитывая данное обстоятельство, ему удобней уладить там же, при личной встрече…

А потом снова позвонили.

— Алло, Скорбут…

Да провались ты, постылый Скорбут! Какое мне дело, где находятся проклятые районы — хоть на Северном полюсе, хоть в столичном Дворце культуры! Всякие шайки прохвостов, бандитов и прочих злодеев теперь меня интересуют как прошлогодний снег. Единственный объект моих интересов только что положил трубку на другом конце провода, в гостинице “Варшава”.

Со смертельной скукой выслушала я известие о том, что испытания В-3 временно отложены. Все мои помыслы и надежды были направлены на другое. Завтра я полечу в гостиницу, отнесу ему спасительные, благословенные полтыщи злотых…

Благословенные полтыщи предстояло ещё где-то раздобыть: отдай я свои собственные, пришлось бы до конца месяца положить зубы на полку. Стрельнуть такую сумму за пять дней до получки — дело гиблое. В родном коллективе мои поползновения получили решительный отпор: кто стучал пальцем по лбу, кто разражался издевательским смехом. Меня это не подкосило, особых иллюзий я не питала. Телефонные переговоры принесли такой же результат, как и непосредственные, то есть нулевой. Короче говоря, я истратила массу усилий, приближая момент, который окончательно сделает мою жизнь несчастной, лишит последней надежды…

Все это время я изо всех сил отгоняла от себя горестные мысли. Ведь и слепому ясно, что мой интерес к нему не идёт ни в какое сравнение с его интересом ко мне. Он видит во мне не лишённую обаяния знакомую, с которой дружи хоть всю жизнь: и на люди с ней покачаться не стыдно, и не соскучишься — при её-то экстравагантных завихрениях! И ничего больше. А что вижу в нем я?.. Нет слов!..

Я шла на встречу, напичкав себя строжайшими инструкциями. Наказала себе держаться по-товарищески тепло, но соблюдать при этом достоинство и лёгкую светскую дистанцию. Поднялась лифтом на четвёртый этаж, постучала. Он встал из-за стола, за которым что-то писал, и встретил меня с радостной улыбкой в голубых своих глазах.

При виде этой улыбки все внутри у меня перевернулось и благие намерения развеялись как дым. Утраченные надежды, былое счастье и нынешние муки безрассудным словесным потоком хлынули из моей души, и без того ослабленной всяческими экзотическими событиями, — короче, я напрочь потеряла самообладание.

Я понимала, что веду себя скандально, что откровения мои самоубийственны и лишают меня последнего шанса, который, возможно, ещё сохранялся, — словом, поступаю как круглая идиотка, но мне уже было на все наплевать. Нет, в истерике я не билась, выдержала свой мелодраматический монолог на безукоризненно сдержанной светской интонации, тщательно следя за корректностью формы. Форма-то была в порядке, а вот содержание… Его лицо менялось на глазах, во взгляде появилось недоумение, если не оторопь.

— Иоанна, — тихо проговорил он, — что ты несёшь, опомнись — Не опомнюсь. Мне уже все равно. Я пыталась выбросить тебя из головы, делала что только могла, и все без толку. Даже с другим тебя старалась забыть, но в самые интимные минуты, закрыв глаза, видела твоё лицо. И с открытыми тоже…

Ситуация, конечно, сложилась неординарная. Мы сидели друг против друга, он на стуле, я в кресле, и спокойным, лёгким тоном говорили такие вещи, от которых, казалось, должны содрогнуться небеса. Говорила, собственно, я, а он с неописуемым тактом прикидывался, что мне не верит…

Дамская глупость не знает границ, и все же есть последняя черта, которую дама никогда не переступит, если не хочет поставить крест на собственной чести и достоинстве. Дальше остаётся либо победить, либо погибнуть. Я свой Рубикон перешла, положив погибнуть.

— Позволь задать ещё один неделикатный вопрос, — сказала я с дружеской заинтересованностью. — Есть у тебя женщина, к которой ты неравнодушен?

На лице его явственно читалось, что ему сильно не по себе и, будь его воля, он бы от ответа ушёл. Но со мной в прятки не поиграешь, он меня изучил достаточно, чтобы даже не пытаться.

— Как сказать… — захлопал он простодушными своими очами. — Пожалуй что есть…

Отчаянным усилием я взяла себя в руки, решив испить чашу до дна.

— И давно это у вас тянется?

— Тянется!.. Слово-то какое! Месяца полтора, как ты изволила выразиться, гм.., тянется.

— Как жевательная резинка, — брякнула я.

Понимала, что несу совсем уж непотребную галиматью, но остановиться не могла. — Надеюсь, до женитьбы у вас не дойдёт?

— Я тоже надеюсь…

— В таком случае мог бы меня и поблагодарить: я тут компрометирую себя — и при этом щажу твою деликатность, а ведь могла скандал закатить, в истерике биться…

— Премного благодарен! Должен признаться, ни с кем в жизни у меня не было таких разговоров, как с тобой. После каждой нашей беседы как минимум неделю приходишь в себя…

Я предоставила ему возможность приходить в себя и спустилась на лифте в бренную юдоль. В кармане у меня оставалось всего восемьдесят семь злотых и двадцать грошей, не хватит до конца месяца даже на такси. Вопрос насчёт куска хлеба отпадал сам собой, теперь не до еды. Сигаретами я запаслась, чаем тоже… Ну что ж, придётся возвращаться на своих двоих.

Дома я устроилась с ногами на диване, обложившись подушками.

Вообще-то после всего, что случилось, речной милиции уже следовало выловить из Вислы мой труп, ведь никаких причин жить дальше у меня не имелось. Роман у него тянется.., полтора месяца.., женщина с не очень интеллигентным голосом… Да ну его, пусть тянется хоть до самой смерти! А я-то, подумать только, я-то, дурёха, ещё надеялась…

Зазвонил телефон. Я нехотя потянулась за трубкой.

— Алло, Скорбут…

— Надоело, — убитым тоном протянула я. — Мне это уже осточертело…

— Всем осточертело. — гневно отрезал голос в трубке. — Удивляюсь, как они ещё держатся. Изо дня в день, из ночи в ночь бесконечная конспирация, не знаешь, кто тебе враг, кто друг. Тут нужно адское терпение! Плюс эти проклятые гонки…

— Мне уже все равно…

— Не деморализуйте людей! Небось нам тяжелей приходится! В-3, скорей всего, завтра, в районе сто три. Надо будет ещё сверить время…

Гонки в районе сто три? Да пускай, мне-то какая разница. Тут бы с собой разобраться, со своей идиотской выходкой — что со мной стряслось, приступ мазохизма, что ли? Как теперь жить? Господи, до чего же я не люблю быть несчастной, сил моих больше нет!

И я взбунтовалась. Не буду несчастной, и все тут! Хватит. Пора кончать со страданиями, глупыми трагедиями и гротескными страстями. С сегодняшнего дня ставлю на всякой лирике крест! Никаких надежд, никаких иллюзий, клин клином, и баста! Боже милостивый, немедленно ниспошли мне клин!

Тут я вспомнила тот свой “клин” и почувствовала, как меня захлёстывает лютая ненависть к человеку, с которого все и началось, который не спас меня от сердечной травмы, да ещё и сыграл надо мной злую шутку. И после всех своих злодеяний, оставив меня в дураках, дематериализовался — не иначе как убоявшись моей мести. О, лютая ненависть — вот что мне надо, вернейшее средство для поднятия духа!..

Я закурила сигарету и, силой благотворного чувства возвратясь к жизни, погрузилась в тягостные воспоминания…

* * *

Хоть и отброшенная за грань нищеты, я все-таки взяла такси, чтобы съездить на Волю в Народный совет. Не было ни времени, ни настроения связываться с коммунальным транспортом. В результате ночных бдений я приняла на вооружение подлую и низменную жизненную программу буду роковой и неотразимой, буду разбивать сердца кому ни попадя, в первую очередь некоторым взятым на заметку субъектам. У меня разбилось, вот и им поразбиваю вдребезги.

Я сидела рядом с таксистом, мысленно потирая в злорадстве руки. В голове у меня клубились замыслы один кровожадней другого. Мы ещё повоюем!

У скрещения Свентокшиской с Новым Святом мелькнула на переходе долговязая мужская фигура. Тёмные волосы, знакомый силуэт… Шёл он с женщиной, и я невольно подумала, что теперь-то уж присмотрюсь к дамочке, с которой некогда мы были вроде как соперницы. Я уставилась на неё — и глазам своим не поверила. Возраст, наряд, внешность — все наперекор, все не совпадало с моими ожиданиями. Как же так, этот человек, насколько мне известно, водится лишь с дамами из высших кругов, что это с ним, с кем он идёт по улице?

Я перевела взгляд на спутника. Мы как раз поравнялись, и я разглядела его лицо Господи, спаси и помилуй!..

Увиденное до того меня ошарашило, что парализовало все рефлексы. Я превратилась в соляной столп — даже шею не сумела повернуть, чтобы оглянуться вослед человеку, в существование которого уже перестала верить. На этот раз об ошибке не могло быть и речи. Это он, его лицо, оно мне навсегда врезалось в память — таким, каким я видела его в тот драматический вечер, в свете интимного полумрака! Нарочно не придумаешь — попался на глаза в самый подходящий момент Надо сказать, способность изумляться, говорить и шевелиться вернулась ко мне лишь на Свентокшиской, после сложного поворота влево. Способность рассуждать запоздала ещё больше, какое-то время я сидела в полном трансе, потом взвизгнула:

— Заворачивайте назад! — И тут же, вспомнив о безденежье, дала отбой:

— Нет, остановитесь!

А чего останавливаться, не мчаться же за ним на своих двоих…

— Нет, езжайте!

Что делать? Ехать наперерез?

— Сверните влево, в первую же улицу! Быстрей!

Опять не то, ничего это не даст, доеду до Варецкой, там есть полоса с обратным движением…

— Погодите, не сворачивайте!

— Вы бы, мадам, решили, чего вам нужно, — занервничал водитель, которому надоело тормозить, давать газ, переключать свет, подчиняясь моим прихотливым командам. — Вон уж и постовой на нас глазом стреляет.