И отключился, не дав мне слова сказать. Я снова была обречена на собственные домыслы.

Дойдя кое до чего своим умом, я решила, что уже почти знаю, в чем тут соль. У моих бандитов имеется определённая цель, а именно: дистанционное воздействие на устройства, которые настроены на исполнение определённых команд. Так можно отключать аварийные системы, изменять направление объекта, движущегося в пространстве — например, на открытой местности. Если они сумеют выключать, а значит, и включать аварийные системы, то сумеют проделывать то же самое и с чем-нибудь другим — скажем, включать магнитофон, записывающий секретные переговоры… А аварийную систему обезвредят, чтобы выкрасть тайные документы…

У меня прямо мороз по коже пошёл. Это даже не бандиты, это шпионская шайка! А их шефа я имею удовольствие знать лично… Ах ты, курицын сын! Законопослушный гражданин ПНР!!!

Пусть придётся встать на голову, перевернуть вверх тормашками весь город, да что там — весь свет, но до подноготной этого человека я докопаюсь, а потом преподнесу её на блюдечке государственным властям!..

Из самых солидных персон можно без труда вытащить любую информацию, надо только задавать им вопросы поглупее. Для задавания глупых вопросов я была прямо-таки создана. Вооружённая столь неотразимым оружием, я смело двинулась в бой.

Сначала я прицепилась к военному отставнику, правда, он никогда не имел особых дел с контрразведкой и потому в моих проблемах разбирался плохо.

Напоров всякой чуши на тему военных учений, я любознательно поинтересовалась:

— А чего в армии нельзя уладить по телефону, радио и прочим таким каналам?

— Чего точно нельзя, так это застрелить собеседника…

— Всего-то? И ничего больше? А что может случиться в службе контрразведки такого ужасного, из ряда вон, что грозило бы моментальной катастрофой?

— Повальная эпидемия аппендицита.

— Ну, это чепуха. Я говорю о какой-то чудовищной накладке.

— Можно забыть об условленной встрече, о сообщении насчёт побега из Польши шпиона с секретными документами…

— Пустяки.

— Вам и это пустяки?

— Желательно что-нибудь совсем уж кошмарное. Самое неслыханное упущение, какое только можно вообразить, с общегосударственными последствиями.

Военный отставник глубоко задумался.

— Пожалуй, самое страшное — это проворонить смену шифра.

— А как о ней сообщают?

— Уж наверное не по телефону.

— Тогда как?

— Непосредственно. Вынимают из сейфа конверт под особым номером.

— И какая тут может быть накладка?

— Можно забыть ключи от сейфа и получить в это время экстренную депешу с новой шифровкой…

— И что тогда случится?

— Все, что угодно. Вплоть до общегосударственной катастрофы…

Вытащив из отставника версии ещё нескольких катаклизмов, я оставила его в покое в состоянии полного умственного истощения. Далее, задействовав довольно сложную комбинационную цепочку, ухитрилась случайно встретить на улице знакомого, о котором мне было известно, что служит он в одном ведомстве, а для видимости числится по другому. Когда-то я провела по его заказу небольшую инвентаризацию, в силу чего ему пришлось рассекретиться. Со второй своей жертвой я завязала диспут о стереофонических динамиках, с пеной у рта настаивая на очевидных глупостях. Несчастный, потеряв всяческое самообладание, поделился со мной ценнейшей информацией.

Теперь я была уже на его процентов уверена, что банда “Скорбут” веников не вяжет. Я знала, чем и каким образом они собираются управлять, что и как включать, знала, для чего испытания проводятся именно в том, а не в другом районе и для чего аппаратура проверяется с помощью логатомов. Хоть и туманное, но представление имела. Наверняка с грехом пополам разобралась бы и в аппаратуре, вкупе с пресловутыми усовершенствованиями, но для этого требовалось разобраться и во всяких там электроакустических фидригалах, что было уже за пределами моих возможностей. Пробел в познаниях ничуть меня не смущал, оно и к лучшему, незачем засорять себе мозги. Какая разница, экспериментируют ли они со сложнейшими приборами, или открытие состоит в том, чтобы втыкать провод в картошку? Я знаю суть дела, теперь главное — добраться до действующих лиц.

Вечером, вернувшись домой пораньше, я устроилась на диване, нацелясь На к телефон кровожадным, полным злорадства взглядом. Позвонить, что ли? Доложить, что проверку канала В придётся перенести? Чем дольше их эксперименты затянутся, тем лучше, задержка мне только на руку. Да и очень уж хочется довести его неприятным известием до белого каления.

Как и следовало ожидать, я наконец поддалась соблазну. С замирающим сердцем набрала номер.

— Слушаю, — отозвался голос, от которого у меня все внутри перевернулось. На какой-то миг охватило глубокое, бездонное сожаление, что он оказался врагом и бандитом…

— Скорбут, — со всей твёрдостью сказала я и, не дожидаясь последствий, деловито продолжала:

— Очень мило, что Х действует исправно, я рада… Но советую воздержаться от испытаний линии В: к ним проявляют интерес нежелательные лица. Дистанционное управление объектом — это ведь не фунт изюму, жаль будет, если обнаружат, верно? Отключаюсь, конец связи. — И я молниеносно бросила трубку.

А дальше сидела и ждала в жутком напряжении. Ощущение было как у ядовитой змеи, по собственной глупой злобе внедрившейся в муравейник. Что-то будет? Узнать бы, где они обосновались… Как все-таки его зовут? Какая у него официальная личина? Насколько велик шанс, что мне захотят навеки укоротить язык? По телефону не укоротят, кто-то должен будет объявиться — конечно же тот, кто знает меня по наружности. Возможно, я окажусь жертвой собственного нелепого сумасбродства, ну и плевать! Всю жизнь чудила и буду чудить!..

Звонок грянул через четверть часа. Я приканчивала третью сигарету, сидя все в той же позе и гипнотизируя аппарат воспалённым взглядом. Трубку я подняла с таким чувством, будто сорвалась и лечу вниз головой в чёрную гибельную трясину…

— Слушаю…

— Добрый вечер…

Невероятным усилием воли я взяла себя в руки.

— Кто говорит? — сухо спросила я, хотя ни малейших сомнений на сей счёт не испытала.

— Не узнаешь старых знакомых?

— Трудно узнавать знакомых, которые мне никогда не представлялись, — вырвалось у меня. “Думай, что говоришь, идиотка, — разозлилась я. — Надо было сказать, что знать его не знаешь”.

В трубке послышался вздох.

— А я собирался тебя просить.., нет, Христом-богом умолять, чтобы ты успокоилась…

— То есть? Я вроде бы не нервничаю, — сказала я в полном противоречии с истиной, потому как нервничала до потери сознания.

— Какая жалость, что ты не понимаешь, о чем речь… Бесконечно тебе благодарен за те два сообщения, но, откровенно говоря, ты вносишь жуткую неразбериху. Тебе, наверно, кажется, что ты все знаешь, а зря, поверь, ты не знаешь ничего. Настоятельно тебя прошу, воздержись от самодеятельности…

— Минутку, — прервала я его, постепенно приходя в чувство. — Прежде всего имею полное право усомниться, что ты — это ты. Хотелось бы доказательств.

— Я тебе когда-то обещал все объяснить. Помнишь? Однажды вечером дал слово чести, что объясню, как только смогу. А я человек слова, даже если обещаю сгоряча. Мне самому не терпится сдержать обещанное, да все мешают непредвиденные обстоятельства.

Никто, кроме него, не знал о нашем разговоре в тот драматический вечер. Доказательство я получила…

— Да-да, припоминаю, — столь же любезно, сколь и холодно протянула я. — Но тогда и ты должен помнить чистосердечное моё признание, сделанное однажды вечером. Забыл? Я дала себе зарок расконспирировать тебя…

— Отчего же, помню. Откровенно говоря, я тебя недооценил. И в мыслях не держал, что ты способна на такие безумства.

— А я ведь честно предупреждала, что безумства — мой хлеб насущный.

— Не будем отвлекаться. Смею я все-таки надеяться хоть на чуточку твоего терпения и рассудительности? Боюсь, твоя самодеятельность чревата для меня крупными неприятностями. А я со своей стороны подтверждаю данное обещание.

Так я и поверила, держи карман шире! Слушая его, я лихорадочно соображала, как бы извлечь из нашего разговора побольше пользы. На любой мой вопрос последует, конечно, враньё, ну а вдруг что-нибудь да сболтнёт? Главное, побольше дипломатии…

— Хорошо, запасусь ангельским терпением. Только позволь задать несколько вопросов. Несущественных, но уж больно они меня мучают…

— Слушаю…

Блестящий дипломатический талант подсказал мне только один вопрос, из самых существенных:

— Как тебя все-таки зовут?!!

— Ты же знаешь. Сама угадала…

— Зачем ты напустил на меня того невинного человека?! Нарочно?

— Ну, это долгая история, оставим на потом. Мне пора. Ещё раз прошу, ничего не предпринимай, оставь свои сведения при себе. Не то нам с тобой обоим несдобровать.

С тем же успехом он мог бы меня попросить, чтобы я не дышала.

— Надеюсь, меня неприятности минуют, — ответила я, возвращаясь к ледяной любезности. — Что касается объяснений, разумеется, могу подождать. Столько ждала, что ещё несколько лет не имеет значения…

— Очень бы не хотелось прибегать к решительным мерам, — сказал он со вздохом. — Пожалуйста, уволь меня от этого.

— Угрожаешь?

— Избави бог! И в мыслях не было. Твоя реакция на угрозы у кого угодно охоту отобьёт. Понимай как нижайшую просьбу…

Ах как трогательно, прямо так я тебе и расчувствовалась! По второму разу этот номер со мной не пройдёт, уже учёная. Но голос.., наградил же господь человека таким голосом…

Телефон молчал. Молчал день, другой, третий… Никаких донесений, как ножом отрезало. Звонили знакомые по разным, интересующим меня как прошлогодний снег поводам, а я всякий раз вздрагивала и совсем извелась. Для меня телефон молчал.

Заветный номер не отвечал, хотя я и набирала его когда ни попадя, днём и ночью. Никто на меня не покушался, никакие подозрительные личности вокруг дома не шастали. Не иначе меня дерзнули задвинуть на обочину.

На второй день, вечером, позвонила Янка.

— Какие новости? — спросила она, сгорая от любопытства.

Я коротко и деловито доложила обстановку.

— Больше не звонил?

— Нет. Я скоро лопну от злости. Отмахнулся от меня как от мухи, чучело секретное.

— Думаешь, ещё объявится?

— Кто знает. Если не объявится, дам извещение в газету, что джентльмен такой-то наружности, с таким-то именем не сдержал слова чести.

— И диктор Польского Радио подаст на тебя в суд. Почему бы тебе не обратиться в милицию?

— А что я им скажу? Так, мол, и так, по моему глубокому убеждению, неизвестные мне лица незаконно экспериментируют с электроакустической аппаратурой? Любопытная, скажу я им дальше, подробность: известное вам ведомство интересовалось сверхновыми усилителями и даже изымало их во временное пользование… Хочешь, чтобы я подставила порядочных людей, раскрывших мне служебные тайны, да ещё обвинила государственные органы в антигосударственной деятельности? Спасибочки за совет. Какие, спрашивается, у меня основания? Дескать, чутьё подсказывает? Чихала милиция на моё чутьё, а больше мне сослаться не на что, все мои сведения из нелегальных источников. Меня же первую и упекут — как врага родины.

— Как же быть?

— Ума не приложу. Подожду, пока не осенит.

— Ну-ну, жди. Как осенит, позвони. Ждать-то я ждала, но не сложа руки. Закидывала удочку направо и налево и вытаскивала самый разный улов. Знакомый из городской телефонной службы на вопрос об интересующем меня закрытом номере ударился в панику и наотрез отказался раскрывать профессиональную тайну. Звукооператоры из технических служб Польского Радио, к которым я попыталась приставать с вопросами о некоторых специфических аспектах их деятельности, дружно и с нескрываемой антипатией отвергли мои домогания. Я взяла напрокат в “Мотосбыте” машину и отправилась на полигон, то бишь в район сто три. Осмотрела там пашню, свежие зеленя и молодой перелесок, а потом, застряв в грязи и минут пятнадцать пробуксовав, вынуждена была месить окрестные хляби, разыскивая и втыкая под колёса всякие палки, после чего, на последнем издыхании и несолоно хлебавши, вернулась домой. Багаж моих познаний активно пополнялся, но только не на интересующую меня тему. Чего только в этом багаже не было: всяческие открытия и усовершенствования, программирование разнообразнейших систем, шпионаж… И никаких сведений о человеке, на котором были теперь сосредоточены все мои помыслы.

Терпение моё лопнуло. Доведённая до крайности, я закинула удочку в совсем уж неположенное место. О возможных крупномасштабных последствиях я не подумала, а если б и подумала, то не образумилась бы, потому как разум потеряла окончательно.

Вечером третьего дня трубка сама по себе прилипла к моему уху, а телефонный диск сам по себе завертелся под рукой, накручивая номер, по которому я не звонила уже много лет и который мне давно полагалось позабыть.

— Слушаю…

Никаких шансов вытянуть что-нибудь из этого человека не имелось, легче было разговорить могилу. Зато я точно знала, что нет в интересующей меня области такого изобретения или усовершенствования, к которому он не приложил бы руку. Единственный в Польше специалист по определённому узкому профилю, первый среди спецов мирового класса. И последний, кого можно было заподозрить в незаконной деятельности.

— Добрый вечер, — сухо сказала я и, избегая пауз, продолжала:

— Интересно, даёшь ли ты себе отчёт, кому служит твоя гениальная инженерная мысль?

— О чем речь? Будь добра, выражайся пояснее, вникать в твои художественные метафоры у меня нет времени.

— Речь об экспериментах, связанных с дистанционным управлением различными системами. В частности, голосом. Извини, что изъясняюсь нормальным языком, а не вашей научной тарабарщиной. Так вот, насколько мне известно, электроакустический канал Х служит для включения и выключения неподвижных объектов, канал В — для управления подвижными объектами, а канал А…

— Что такое?! Откуда ты взяла…

— Импульсы зависят от выговаривания слов с набором соответствующих гласных, правильно? “Е” в “брекекекс” воздействует одним образом, “у” в “кукурукуку” — другим… Я ожидала от вас ещё и “растабары”, учитывая обилие “а”, но вы меня разочаровали…

— Прекрати! — резко оборвал меня человек на другом конце провода. — Сейчас же замолчи!

— И не подумаю, — возмутилась я. — Прими к сведению, что этот твой тон на меня больше не действует.

— Помнится, ты и прежде была сумасброд кой, но не до такой же степени! Совсем свихнулась. Чего тебе надо?

— Мне надо знать кое-что на эту тему. Я имею основания подозревать, что твои разработки попали в нехорошие руки. Надеюсь получить у тебя консультацию.

— Не надейся!

— Что же, тогда не обессудь, растрезвоню гложущую меня тайну повсюду — все, о чем знаю, а знаю я, уж поверь, немало. Выкричусь на весь белый свет, где придётся — в кино, в набитом трамвае, на каждом перекрёстке!

— Да тебя тут же изолируют, не успеешь и рта раскрыть!..

— Возможно, но тогда я непременно сошлюсь на тебя, как на источник информации. И пускай докажут, что я вру…

"А ведь и впрямь шантажистка, да ещё опасная для общества”, — подивилась я себе в наступившей паузе. В трубке молчали — видно, мой разъярённый собеседник боролся с удушьем. Не дошло бы до апоплексического удара…

— Ну ладно, — покладисто уступила я. Буду молчать как рыба, только намекни хотя бы, кто твоим детищем сейчас пользуется. Я ведь не с кондачка болтаю, поверь, идёт какая-то серьёзная возня…

— Хорошо, — неожиданно согласился он — Но это не телефонный разговор. Давай условимся на завтра, попробую выкроить время.

— Фиг тебе, — непреклонно отрезала я. Завтра ты меня захлопнешь в капкан. Если встречаться, то сегодня.

Он ответил не сразу, видимо, взвешивая ситуацию.

— Договорились. Где увидимся?

— На лавочке в парке Дрешера, у троллейбусной остановки. Через десять минут. — Я ехидно усмехнулась. — Если тебя через десять минут не будет, ухожу, не дожидаясь, и разворачиваю рекламную кампанию…

Все с той же ехидной усмешечкой я положила трубку рядом с аппаратом, заблокировав ему связь с внешним миром. За это время он не успеет ни позвонить из автомата, ни куда-нибудь заехать, на десять минут мне гарантирована безопасность.

Я не отдавала себе отчёта в пагубности своего поведения. В том состоянии одержимости, которое мной овладело, для меня уже не было ничего невозможного. Каких только глупостей не натворишь ради блага отечества!

Встретившись со мной в парке Дрешера, мой конфидент даже не нашёл в себе сил поздороваться… Оглядев меня с невыразимым отвращением, закурил и сказал:

— Блокада тебе не поможет. Я тебя и завтра из-под земли достану.

— Если сохранишь хоть каплю здравого смысла, завтра мне скажешь спасибо. Вот послушай… Только для начала учти: я знаю, какое ведомство опекало на первых порах операцию, знаю, в чем она заключалась, где проводились эксперименты, и со всей ответственностью заявляю: моё дело сторона. Меня интересует другое: в чьи руки это попало и кто этим манипулирует незаконно.

— Ничего тут незаконного нет, все в руках божиих, то есть того самого ведомства. С чего тебе втемяшился такой бред?

Колебалась я недолго. Ничего не оставалось, как рассказать ему правду. Почти всю.

— Каким образом, черт подери, они вышли на твой телефон?!

— Не знаю, — твёрдо сказала я. — Меня это не интересует.

Теперь он помолчал в нерешительности.

— Произошла какая-то чудовищная накладка. Слушай же…

И я стала слушать. Все, о чем он рассказывал, ничего мне не объясняло. Операция “Скорбут” абсолютно законна? Осуществляется государственными службами, уполномоченными на то людьми, а вовсе не бандитской шайкой?

— Какого же беса они так законспирировались? — не сдавалась я в полном отчаянии.

— Чего тут непонятного? По-твоему, глубоко засекреченные испытания, проходящие по ведомству военной разведки, надо выставлять на всеобщее обозрение?

— Все равно концы с концами не сходятся. Послушал бы ты, что они говорили! Таились, нервничали, что кто-то их обнаружит, раскроет… Кто?! Зачем?

— А тебе прямо позарез надо знать? — помолчав, хмуро буркнул мой собеседник.

— Надо. Мне все это крайне подозрительно. Он снова помолчал, дымя сигаретой и явно борясь с сомнениями. Собственно, до сих пор он мне не сказал ничего такого, чего я и сама не знала. Но сейчас, чуяло моё сердце, сейчас он откроет мне нечто такое, отчего у меня волосы встанут дыбом.

— Ладно. Все равно ты уже знаешь больше, чем следовало бы, хуже не будет. Слушай же…

Я слушала с замиранием сердца и неприятной тяжестью на душе. Все детали головоломки идеально укладывались одна к одной. В лоне почтеннейшего правоохранительного ведомства завёлся, образно говоря, микроб предательства. Среди высокопоставленных лиц, наделённых неограниченным государственным доверием, нашёлся ренегат, сотрудничавший с иностранной разведкой, который покушался выкрасть изобретение. При нем существовала неуловимая агентурная сеть, действовавшая на пагубу народной нашей республике. От этой вражьей силы и пришлось таиться…

Ренегат на высоком посту…

— Почему же их всех не пересажали, почему цацкались, доводя меня до нервного расстройства? — с горечью спросила я.

— Потому что не было стопроцентной уверенности насчёт личности предателя, да и на агентуру следовало выйти. Риск был, конечно, велик, пришлось обставлять испытания так, чтобы не допустить утечки информации и в то же время не вспугнуть их проволочками и чрезмерными предосторожностями. Но другого способа разрешить ситуацию не предвиделось. Подозреваемый, как я понимаю, имел такой высокий статус, что требовалось стопроцентное попадание; случись какая накладка, заварился бы жуткий скандал. Ну и все труды контрразведки пошли бы насмарку…

— И кем же этот ренегат оказался?

— Понятия не имею. Думаю, посвящены в это человека два-три.

— Как же ты можешь не знать, если участвовал в испытаниях? От кого конкретно вы таились?

— Ото всех. В курс дела ввели только нескольких верных людей, остальных держали под подозрением. Да я непосредственно в акции почти не участвовал, сдал свои разработки на первой стадии, а дальше уже весь воз тянул другой.

Я молчала, пытаясь справиться с сумятицей в душе, а больше всего с мучительным огорчением. Выходит, я до последнего питала какую-то надежду? Ведь ясно было, что это преступник…

— Получается, ты была не так уж далека от истины, — признал он с кислой миной. — Представляешь себе хотя бы, что тебе может грозить за разглашение такой информации?

— Представляю. А чем я для них была? Базой данных?

— Чем-то в этом роде. Существовал один телефон, по которому следовало передавать всякие сведения. Каким чудом телефон оказался твоим, не понимаю.

Зато я понимала, а толку-то.

— Кто в вашей потехе участвовал? — спросила я без малейшей надежды. — Назови все фамилии, какие знаешь. Чего уж скрывать, мне и так почти все известно. Хуже, сам говоришь, не будет.

— Фамилий не знаю, мне мало кто представлялся. Знаком всего с несколькими. С теми, кто вёл со мной официальные переговоры, с двумя сотрудниками по начальной разработке и со своим преемником, к которому перешли все дела. Толковый мужик, с головой…

Названные им фамилии мне ничего не сказали. К преемнику, раз он был в его вкусе, я сразу почувствовала антипатию… Да и вообще мне вдруг все опротивело.

— Ну так как, собирать мне завтра вещички в кутузку?

— Не болтай ерунды. Ты бы из меня сегодня ни слова не вытянула, не знай я твоих талантов. А окажись ты в чем-то замешана, будь спокойна, домой бы не вернулась. Но ты говорила правду, настолько я тебя тоже изучил.

Я со своей стороны изучила его не хуже, пощады от него не жди, при малейшем подозрении упрятал бы в каземат, не моргнув глазом.

— Провожать тебя, думаю, нет нужды? Ты у нас ведь не пропадёшь, справишься с любой ситуацией. А у меня по горло работы.

— Очень тебе благодарна, конечно, сама доберусь. Извини за беспокойство…

В полвторого позвонил телефон. Я молниеносно проснулась и схватила трубку.

— Алло…

— Четыре сорок девять восемьдесят один?

— Точно…

— Кто говорит?

О, я этого терпеть не могу!

— Королева Изабелла Испанская, — с достоинством представилась я.

— А-а-а, простите, ошибка… — неуверенно промямлили в трубку.

Через пару минут опять звонок.

— Четыре сорок девять восемьдесят один?

— Да…

— Пани Иоанна Хмелевская?

— К вашим услугам.

— Благодарю.

И дали отбой. Как прикажете понимать? Благодарит за то, что меня так зовут, или за то, что подняла трубку? Кто бы это мог быть? Голос вроде незнакомый…

Не понравился мне странный звонок. Я встала, налила себе чаю, закурила и задумалась. Не он ли — страшный, смертельный мой враг? Теперь уже смело можно отнести его к врагам.

Проведал, что я имела разговор на опасную тему, и решил убить?

Можно его понять, когда он столь настоятельно просил меня угомониться. Понятно также, почему он так заботливо лелеял своё инкогнито. Государственный муж!.. Сознательный гражданин ПНР!.. Ну почему судьба сыграла со мной такую шутку? Хорош “клин”! Пропади все пропадом!

Я сидела в кресле у раскрытого окна, дрожа от холода и проклиная свою долю, когда вдруг снова зазвонил телефон.

— Пани Иоанна, это вы? — таинственным шёпотом спросил мой знакомый из городской телефонной сети.

— Я, а что стряслось? — почему-то тоже шёпотом поинтересовалась я.

— Не взыщите за поздний звонок, но потом я бы не смог, в шесть утра у меня кончается дежурство. Ваш номер поставлен на прослушивание…

. — Когда? — быстро спросила я.

— С часу. Все разговоры будут записываться. Я на минутку отключил, но сейчас опять подключаю. Господи, пронеси!.. Поостерегитесь, спокойной ночи.

— Всего хорошего, спасибо, — с горячей признательностью прошептала я.

Ну как в таких условиях уснуть? Кажется, мне удалось привести в движение всю монументальную машинерию! Высшее моё жизненное достижение, мой звёздный час! Езус-Мария, чем все это кончится?

Особой робостью я не отличалась, но на сей раз струхнула. С бьющимся сердцем поскорей забралась в постель, здраво рассудив, что перед лицом грядущих событий надо быть в наилучшей форме. На всякий случай только закрепила дверной засов, пустив в ход палку от половой щётки. Раз в жизни решила проявить осторожность.

До утра ничего не случилось, а утром я пошла на работу. Томясь в предвкушении катаклизмов, я уже начала было ощущать разочарование, как вдруг меня подозвали к телефону.

— Пани Иоанна Хмелевская? — спросил незнакомый голос.

— Да, слушаю…

— У меня к вам просьба. Не могли бы вы ненадолго отлучиться в холл на вашем этаже? Не привлекая внимания…

— А кто говорит? — спросила я, не надеясь на ответ.

— Вы меня не знаете. Я по поводу вашего разговора в парке Дрешера.

— Хорошо, отлучаюсь…

Кто это? Бандиты или наоборот? На душе было так скверно, что я обречённо махнула рукой: один черт… Подумала, не взять ли с собой какое-нибудь орудие для защиты, хотя бы большой циркуль, но циркуль куда-то запропастился. Ладно, двум смертям не бывать… С этой мыслью я и вышла в холл.

Навстречу мне поднялся незнакомый, симпатичного вида мужчина и сказал:

— Вы, конечно, догадываетесь, о чем идёт речь? Пришло время поговорить. Вы сможете сейчас уйти с работы?

"А если не смогу?” — подумала я и спросила:

— Позвольте узнать, от чьего имени приглашение?

Мужчина вынул и молча показал удостоверение. Я молча же кивнула, вернулась к себе, собрала вещички и на пороге обернулась. Трое моих коллег как ни в чем не бывало трудились за своими досками. Я обвела их тоскливым взглядом и попросила:

— Бросьте на меня прощальный взгляд, господа…

Все трое как по команде вскинули головы и выжидательно на меня уставились.

— Ну? В чем дело? — буркнул Януш.

— Чего-нибудь новенькое задумали? — загорелся Витольд.

Весе ничего не спросил, только жадно пожирал меня глазами.

— Вам выпала честь видеть меня в последний раз, — жалобно протянула я. — Если что, не забудьте: курю я “Пяст”, от лука у меня изжога. Лучше лимоны… Будьте счастливы, всяческих вам жизненных благ и успехов!

Я вышла не оборачиваясь, но могу поклясться, что хоть один из троих да покрутил пальцем у виска…

В кабинете, куда меня препроводили, я увидела ещё одного симпатичного, жаждущего общения мужчину, который без долгих церемоний потребовал от меня исчерпывающих объяснений…** Я умолкла и уныло уставилась на сидевшего за письменным столом человека. А тот не спешил оборвать затянувшуюся паузу — глубоко задумавшись, смотрел куда-то вдаль. Потом очнулся и перевёл взгляд на меня.

— Это все?

— Все, как на духу. Могу, конечно, и подробней, но тогда уже про то, что я вкушала в эти дни на завтрак, обед и ужин, сколько раз у меня спускались на чулках петли, каких марок были машины у леваков, которые подбрасывали меня на работу, ну и о других, столь же существенных подробностях. Но это ведь не по вашей части?

— Нет, — согласился мужчина с еле заметной усмешкой. — Не по моей. Вы все очень толково рассказали, хотелось бы только ещё раз услышать фамилии, которые вы упоминали.

— И не надейтесь, — решительно отрезала я. — Ни одной фамилии не называла и не назову, люди поделились со мной кое-какими сведениями по простоте душевной, а то и просто обмолвились. Мучайте хоть средневековыми пытками, ни одного имени вам не вырвать! Лучше сгнию в казематах!

— Поймите меня правильно. Вашим информаторам ничего не грозит, но должны же мы проверить их связи, знакомства, должны знать род их занятий, поведение, наконец образ мыслей…

— Фиг вам, извините за выражение. С маслом. Хватит того, что я сама знаю и этих людей, и образ их мыслей, вполне, скажу я вам, лояльный. Не затрудняйте себя, ничего не выйдет.

Мужчина посмотрел на меня со странным выражением лица.

— И вы никогда не ошибаетесь в лояльности ваших знакомых?

— Ник… — заикнулась было я и осеклась. Попал, что называется, в самую больную точку!

— Вот видите! Чужая душа потёмки, да и знакомая, бывает, тоже. Подумайте, сколь трагическими последствиями может обернуться неоправданное доверие.

— Это точно, — жёлчно подтвердила я. — Особенно опасно доверяться мне. Мой визави посерьёзнел.

— Даю вам слово чести, что никто из этих людей не ощутит на себе даже тени подозрения — если, конечно, он не причастен к антигосударственной деятельности. Меня интересует только это. Больше ничего — ни разглашение служебных тайн, ни проявленное легкомыслие, мы занимаемся исключительно известной вам афёрой.

Я заколебалась. Звучит убедительно, да и как не верить слову чести? Видно, пагубная наивность — мой всегдашний удел.

— Хорошо, — уныло согласилась я. — Договорились. Ваше счастье, что мой таинственный незнакомец так подло водил меня со своей лояльностью за нос, а то бы я молчала как могила, уж будьте покойны.

С тяжёлым сердцем я продекламировала ему целые фрагменты из телефонного справочника, а потом спросила:

— Вам это что-нибудь говорит?

— Гм… Полагаю, вам уже не терпится домой. Можете быть свободны.

— Да вы что! Святая простота! Думаете, я уйду отсюда, не получив никаких объяснений? Не дождётесь, разве что ногами вперёд!

— Позвольте, каких объяснений вы от меня ждёте? — спросил он, уже откровенно ухмыляясь.

— Мне надо знать все об этом человеке! Кто он, как зовут, где живёт, мало того, я хочу его видеть!

— Вы требуете от меня невозможного. С афёрой ещё не покончено, главный герой на свободе, и разглашать его имя мы не вправе. Тем более вам, сами же признаетесь, что человек вы непредсказуемый. Допустим, я его назову, можете вы поручиться, что не допустите опрометчивых действий?

Я задумалась. Нет, поручиться я не могла. Поручиться наоборот — это пожалуйста, какой-нибудь финт выкинется непроизвольно, сам собой.