Бялас не видел причин, по которым он должен был скрывать содержание своей краткой беседы с Йолькой. О девушке его спросил один такой олух, который очень старался завоевать расположение жокеев, потому что пытался получать от них сведения о том, кто выиграет. Бялас врал этому типу как по нотам, но про тот разговор вполне мог рассказать, потому что никакого криминала в том не было. Олуху девушка Дерчика, дескать, бешено понравилась. А чего удивительного, она же красивая, эффектная такая, среднего роста, черненькая, есть за что подержаться, и бабки у неё как у породистой кобылки, а после кончины Дерчика за ней вполне можно и поухаживать.
— А она спрашивала, известно уже что-нибудь или пока ещё нет, — сообщил Бялас. — И все. Спрашивала, вынюхивали про неё саму менты или нет. Кто следствие ведёт и так далее. Вызывают ли на допросы и что я об этом думаю. А я ничего не думаю. И привет. С Вандзей она дольше трепалась, а вообще-то греби отсюда и сам её спрашивай.
Олух входил в число самых талантливых и исключительно ценных сотрудников старшего комиссара Ярковского и должен был придумать достаточно естественную причину для того, чтобы интересоваться Йолькой. Чисто мужской интерес показался ему наиболее естественным. Он поймал любительницу Котяковскую и от неё услышал, что они с Йолькой обсуждали главным образом достоинства и недостатки Дерчика, царствие ему небесное, как мужчины и спутника жизни. Она считает, что девушка Дерчика довольно легко и без особого труда утешится. Может быть, она сюда именно с этой целью и пришла, хотя о лошадях не имеет ни малейшего понятия. Но ставить она умеет.
Получив эти сведения, сотрудник полиции уже мог себе позволить следить за Йолькой. Пылая страстью, не совсем притворной, он увивался вокруг невесты Дерчика. Глаз с неё не спускал и даже смог с ней заговорить. Она не была чересчур обрадована, отнеслась к нему совсем равнодушно, постаралась уйти из поля его зрения и в конце концов устроилась в жокейских смотровых рядах, на самом верху, в углу на скамейке. Там, над своей разодранной программкой, она впала в глубокую задумчивость.
Именно в тот момент, когда в третьем заезде Флинта подходила к финишу, Йолька Шпулец очнулась от задумчивости и сунула руку под лавку, на которой сидела. Она что-то нащупала там, выпрямилась, открыла сумку и вытащила из неё сигареты. Закурив, подождала пару секунд до конца заезда, после чего поднялась с места и вместе со всеми стала пробираться к выходу.
Теперь уж сотрудник Ярковского обязан был не выпускать её из виду и мгновенно превратился в исключительно назойливого ухажёра. Однако он не успел добраться до дамы сердца, потому что у выхода к ней немедленно прицепился конюший Репы. Они вместе прошли на верхнюю террасу, и обожатель из их разговора ни слова не услышал. Однако что-то можно было понять по жестикуляции. Конюший Репы о чем-то спрашивал, настаивал и просил. Йолька пожимала плечами, мотала головой, а один раз даже покрутила пальцем у виска. Она, очевидно, начинала понемногу терять терпение. Сотрудник полиции уже собрался напустить Кого-нибудь на конюшего Репы, чтобы освободить девушку, но тут это случилось само собой. К конюшему бросились два типа, Йолька воспользовалась случаем и быстро пошла к лестнице. Обожатель успел её перехватить, и с бегов они уехали вместе.
— И зачем такие штучки понадобились? — спросила я с интересом, услышав в воскресенье утром весь рассказ. — Чтобы они не сообразили, что между вами заговор?
— Конечно. Они должны верить, что если она что-нибудь нашла, то успела спрятать. Лучше всего, чтобы они дочли, что она ничего не нашла, но не будем слишком многого требовать.
— А она нашла?
— Ну, ясное же дело! Плёнка Дерчика была прилеплена обыкновенной жевательной резинкой под лавкой в том застеклённом павильоне…
— В жокейских смотровых рядах?
— Это так называется? В жокейских рядах. Они так с Дерчиком договорились. Баба не дура, сообразила, что для неё же лучше сказать правду. Снимков она не видела, но Дерчик ей сказал, что собирается этими фотографиями шантажировать шайку Василя, продаст снимки, а плёнку себе оставит. Он не знал, как это у него получится, поэтому сразу решил спрятать именно таким образом. Она сразу же этот комок нащупала. Насчёт шантажа она по-прежнему не чувствует никаких угрызений совести и никогда не чувствовала, это шайка страшных сволочей, надо им кровь пустить. Но она видит, что это стало слишком опасно, поэтому предпочитает сразу все сказать.
— И что на этих снимках? Вы уж наверняка отпечатки сделали?
— Конечно, поэтому вчера так долго все это продолжалось. Теперь посмотри на фотографии и скажи, кого ты тут знаешь и что можешь про этих людей сказать. Потом и другие посмотрят.
От меня особого толку не было. Дерчик старался на снимках увековечивать людей, которые разговаривали друг с другом, — причём одного человека я почти всегда знала, а другой оказывался незнакомцем. Один раз я увидела сцену передачи денег, дело происходило в ресторанчике в Пырах, брал деньги Бялас. Тоже мне новость. Много усилий затратил фотограф на обитателей некоей виллы.
— Антчаки, — сообщил мне Януш. — Видимо, Дерчик тоже вынюхивал там Василя. Эта его Йолька понятия не имеет, кто это, она только знает, что ломжинская мафия у него на побегушках, и слышала сплетни, что некогда, в те времена, когда ломжинцы были ещё фарцовщиками, Василь их охранял. Кроме того, Сарновский всячески изображает, что он приближён к Василю, и поэтому у него собственная мафия, его, конечно, меньше боятся, но все же предпочитают быть с ним в добрых отношениях. Он тут главным образом командует конмальчиками, учениками, любителями и так далее. Непосредственный контакт с Василем поддерживают всего лишь два или три человека, может быть, Гарцапский, может, Фигат…
— А конюший Репы? Он все клеился к этой Йольке.
— Клеился. Он, должно быть, знал, что на неё собирались напасть, потому что ходил вокруг этой темы, как собака вокруг мясника, и все расспрашивал про плёнку. Йолька сказала ему, что знала о намерениях Дерчика, но не знает, успел ли он эти намерения осуществить, потому что она как раз уехала. Похоже, что конюший ей поверил.
— Может, и не поверил, теперь все равно уже поздно. У вас есть фотографии и блокнот Завейчика… А-а-а! Ведь я как раз тебя и дожидалась из-за блокнота!
Проблем не возникло. Разумеется, блокнот тётке на память отдадут, но только после окончания следствия. В деле останутся ксерокопии. Моника от имени тётки позвонила накануне вечером, и за блокнотом сразу же поехали. Его ещё до конца не расшифровали, но уже видно, что Завейчик напал на след Василя всего лишь пару недель назад. Расшифровкой как раз занимаются двое быстрых и смекалистых сотрудников.
— Предполагаемого убийцу вы все ещё не поймали?
— Конюший Кальрепа в конце концов пойдёт за решётку. Нам уже известно, что убийцу он знает лично, но изо всех сил отпирается. За укрывательство убийцы после совершённого преступления можно здорово ответить, надеюсь, что он испугается и расколется.
— Если только он Василя не больше боится, чем вас… Я вернулась к фотографиям.
— Это некий Збиня, — сказала я— Так его называют. Морда знакомая, а больше я ничего не знаю. То есть, разумеется, знаю, он свой человек у Врублевского и крепко держится за Замечека, кретин полнейший: верит каждому их слову и выигрывает ещё реже меня. Это — Крысь, председатель совета, похоже, он стоит у входа на жокейские ряды, наверное, говорит, что хотел бы поставить, потому как, головой ручаюсь, он никогда и никого не подкупал. Его служебные возможности исключают такие идиотские расходы, в открытую он играть не станет, не годится, но для него может в кассе поставить любой конмальчик. Это Глебовский, разговаривает с лысой макакой, гляди-ка, он ещё тут сшивается… А вот этого я не знаю. Сарновский, Бялас, Ровкович, Скорек, Батька, Бродавский… Жокеи в полном комплекте, а эти…
Взяв лупу, я внимательно рассмотрела фотографию.
— Это тот самый! Погоди-ка, покажи!.. На половине снимков с разными людьми разговаривает этот же самый тип! Что бы это значило? Дерчик, часом, не вылавливал его специально?
— И кто это?
— А мне откуда знать? Я вообще его в первый раз вижу. И снимки эти делались не на ипподроме. Проверьте их любимые шалманы, да ещё клуб в ожаровской пожарной части… Метя! Надо Метю спросить!
— Во сколько сегодня начинаются бега?
— В двенадцать тридцать. В час бежит первый заезд. А что?
— Ничего. Этот Метя — неплохая идея…
* * *
— Меня изловили, придушили, допросили и выжали — сообщил Метя с возмущением сразу как пришёл. — Это по твоей милости? Ты их на меня натравила аккурат сегодня?
— Совсем не аккурат сегодня, я просто заметила в разговоре, что ты можешь довольно много знать. А что с того, что «аккурат сегодня»?
— А я как раз висел на телефоне. Я должен был узнать, в какой форме Трабант! У него пузо болело три недели назад, и я хотел узнать, дотренировали его или нет Не успел спросить у одного человека и теперь не знаю, вставлять ли мне его в триплет!
— Нет.
— Что — нет?
— Не вставлять.
— Почему?
— Не стоит. Первый заезд.
— Ну и что, что первый заезд, могут быть фуксы!
— А к тому же пузо у него болело. И надвое сказано, поедет ли Вишняк.
— Я и хотел узнать! Так нет же, напали на меня, как саранча, как самум в пустыне, вырвали трубку из рук! Зато доставили мне огромные зрительные впечатления, и пришлось им сказать, что тот тип, который на снимках со всеми беседует, такой страшно разговорчивый, это некий Вицусь, помогала первого букмекера на ипподроме. Самый толстый и самый богатый.
— Если учесть, что на снимках никого толстого не было, я так понимаю, что это букмекер — самый толстый и богатый?
— Букмекер. А помогала держится в тени и в секрете.
Я отложила в сторону программку на среду, где отмечала себе лошадей. Метя сел на кресло Марии и зашептал:
— Я знаю, что ломжинская мафия считает его своим человеком, он в основном на побегушках, а на самом деле он работает на того букмекера. Ставки мафии переходят в их руки, букмекер идёт не на такое уж рискованное дело, теперь и по сто миллионов на заезд принимает, при условии, что ставят их на самую страшную клячу. Этот болтун на фотографии получает сведения и даёт им по секрету знать, что придёт, скажем, Даниэла или Санток, а они и рады — ставят на них. У других они ставят на всех, на кого угодно, а вот у этого — как раз на тех, которые точно не придут. С букмекером у Вицуся постоянный договор, прибылями делятся пополам. Букмекеру лучше иметь доход меньше, но постоянный и надёжный…
— Это, может быть, и есть убийца Дерчика, — перебила я его.
— Ты так думаешь?
— Он же мог угадать, я про Дерчика говорю. На всей плёнке этот тип, чуть ли не на каждом кадре. Дерчик заявил, что про эту комбинацию донесёт ломжинской мафии. Мало того, что доходам конец, но и по морде помогала получил бы так, что вошёл бы в книгу рекордов Гиннесса. И букмекер тоже.
— А что, и неплохая идея, — похвалил Метя. — Мы тут возвышенно, с пафосом, Василя ищем, а убила Дерчика мелкая рыбёшка…
— А ты уверен, что мелкой рыбёшкой дистанционно управлял не Василь?
— Ну, в таких вещах никто не может быть уверен. Управлял, не управлял… Я вот думаю, не Нубия ли в первом заезде придёт…
Нубия меня так заинтересовала, что Дерчик с Василем вместе вылетели у меня из головы разом. Эта чёртова кобыла могла бы стать страшенным фуксом, и я начала ею одну квинту и четыре триплета. Но душа моя содрогалась при одной мысли, чтобы ставить на Замечека. Слова Мети доказывали, что не такой уж Нубия и фукс, как могло показаться. Я ничего не успела ответить, потому что ворвался пан Здись и сразу же посеял панику.
— Ну, сегодня будут бомбы! Пани Ада внизу, куда мне её сумку положить? Это чьё?.. Все равно! Не будет Трабанта! Не будет Честкова! Не будет Формины!
— Бомбы вчера были, — осадил его полковник. — Сегодня и говорить не о чем.
— А вас и не было, — упрекнула я. — Один разик случился, что ваши предсказания не оказались бы завышенными! Сто восемьдесят восемь миллионов квинта!
— Слышал, слышал! И сегодня будет то же самое!
— Как же, разбежались! Не все коту масленица…
— Что Честкова не будет, это все знают, он в Вену едет и никто на него не ставит, а Формина недоезжена, поэтому все ставят на Валькирию…
— Как это?!
— Опомнитесь, пан Здислав! — сурово сказала я. — Конь самой низкой группы, как ваша Валькирия выиграет?
— Вес у неё маленький!
— Ну и что?!
— А такой жлоб, смотри ты, а в бинго выиграл сорок лимонов, и что меня больше всего удивило, это то, что помчался и мне тут же отдал все, что был должен, — радостно рассказывал пан Эдя, пробираясь между кресел. — Я и подумал: как с неба упали деньги, на все поставлю! На квинту я уже настроился!
Сразу за паном Эдей появилась Моника Гонсовская, которая бросила сумку на пол, присела на край кресла и наклонилась ко мне.
— Я должна с вами посоветоваться, потому что случилось нечто совершенно дурацкое. Лошади ходят по паддоку, пятёрка резко выделяется, а остальные более или менее одинаковы…
Я так и подпрыгнула.
— Уже ходят? Так я поставлю! Сейчас вернусь!
— Пятёрка — это Нубия! — сразу оживился Метя. — Ну вот, говорил же я! Пойду поставлю на неё!
— Оставь что-нибудь на кресле, а то займут! Вошёл пан Рысек.
— Пришёл? — спросил он, показывая пальцем на сумку пана Здися, занимавшую кресло в середине.
— Ага. Пани Ада тоже.
— Пани Аду я внизу видел. Тогда я сяду сзади.
— А на что для вас поставить? — нетерпеливо спрашивал пан Вальдемар пана Собеслава. — Один-три или один-пять?
— Один-три и один-пять.
— А три-пять как? Вы третью сторону дорисовывать не станете?
— Я верю в единичку. Ну ладно, закрывайте. Один-три, один-пять и три-пять.
Я рассердилась. С паном Собеславом мне счастья не было: сколько раз он ни ставил на то же самое, что я, столько я и проигрывала. Абсолютно неукоснительно. Я, понимаете ли, настроилась на последовательность три-пять, Гамбия с Нубией, но уже видно было, что могу её в урну выбросить. Ничего другого я уже не в состоянии была выдумать, поэтому, поскольку уж спустилась вниз, поставила с Нубией остальных лошадей, которых не тронул пан Собеслав. Смысла в этом не было абсолютно ни на грош, потому что после Нубии самой лучшей лошадью была Гамбия, и на ней сейчас ехал ученик Поточек, который рвался на повышение: семь побед у него уже было, не хватало ещё трех. Поточек вклинится в мою последовательность, а я погорю на этом, как швед под Полтавой… Я опомнилась, поставила с Нубией на всех остальных лошадей и вернулась наверх.
— Для Марии ты тоже поставил? — спросила я Метю.
— С первого заезда и со второго, потому что я знал, что она опоздает. С третьего уже нет, я её уговаривал, а она отказалась.
Я повернулась к Монике.
— Теперь вы мне можете сказать, что стряслось, у нас есть минутка до старта.
— Что стряс… А-а-а! Ну да, конечно. Моя тётка обзванивала всех знакомых и всем рассказывала про этот блокнот Завейчика, потому что очень расстроилась. Вчера вечером и даже сегодня утром ещё звонила. И ей тоже звонили всякие разные… Потом она пошла к обедне в костёл, а я осталась дома, и пришёл один знакомый. Он был страшно расстроен, спрашивал насчёт этого блокнота и не хотел верить, когда я сказала, что полиция ещё вчера его забрала. Он все повторял, что у него с Завейчиком были разные общие дела и в том блокноте записаны адреса и телефоны, которые ему страшно нужны. Он обязательно хотел до этого блокнота добраться. Когда он пришёл, то не представился, потому что в лицо я его знаю, да и он меня, наверное, тоже знает, но потом назвал свою фамилию. Он с большим таким нажимом повторил несколько раз, что зовут его Кароль Бальцерский и что он очень просит, чтобы тётка ему сообщила, когда же он сможет получить этот блокнот в своё распоряжение. Я ведь ему сказала, что блокнот потом должны отдать тётке. Так вот, дело все в том, что фамилия его совсем не Бальцерский, я в этом уверена. Тётка, когда вернулась, подтвердила, что никакого Бальцерского не знает, зато ей звонили двое знакомых, Подвальский и Ерчик, оба они были связаны с Завейчиком какими-то деловыми интересами, выглядят они похоже, прийти мог любой из них. Не знаю, важно ли то, что он представился как Бальцерский. И вообще я не знаю, что надо делать.
Я сосредоточенно слушала, потому что одна из фамилий показалась мне знакомой. Подвальский, я ведь уже слышала такую фамилию, Господи, где это могло быть… Минутку, его должны звать Эугениуш…
— Эугениуш? — спросила я.
— Что — Эугениуш?
— Этот ваш Подвальский. Его, случайно, зовут не Эугениуш?
— Не знаю. Минутку… Да, Геня Подвальский.., такое сочетание имени и фамилии у меня в памяти отложилось. А что?
— Но вы не уверены, что это приходил Подвальский?
— С тем же успехом это мог бы быть и Ерчик. Или ещё кто-нибудь. Но погодите, это ещё не все. Я даже сомневаюсь, стоит ли рассказывать… Вы надо мной смеяться не будете? То есть я не это хотела сказать, смейтесь на здоровье, если хотите, только не принимайте меня за кретинку, мне бы очень этого не хотелось. К тому же за истеричку.
— Я ещё не слышала про кретинок-истеричек, которые занимались бы лошадьми. Лошади требуют спокойствия, они сами истеричны. Так что на этот счёт можете быть спокойны, что бы вы там ни сказали.
— Тогда я вам расскажу. Так вот, в какой-то момент мне показалось, что он хочет меня убить.
— Ты что, оглохла, что ли? Дашь ты мне в конце концов открывалку или я сама могу её взять?! — возопила Мария, близкая к тому, чтобы треснуть меня по башке бутылкой пива.
Я даже и не заметила, как она пришла, и не убрала свои пакеты с её кресла. Я сунула руку в сумочку и вытащила косметичку.
— На, все здесь, возьми. И выброси куда хочешь Расскажите подробнее, — попросила я Монику. — Может быть, вам вовсе не показалось.
— Пришёл дворник… Нет, наверное, тут нужно по порядку рассказывать… Теперь это называется «домоуправ». Моя тётка его попросила, чтобы он поменял ей прокладку в кране — вода уже струйкой подтекала, — а она ему хорошо платит за такие услуги, вот он и пришёл, едва смог… Нет, на самом деле не так, это потом было… Я разговаривала с этим Бальцерским, который вовсе не Бальцерский, сказала ему, что полиция забрала блокнот Завейчика, он мне наконец поверил, очень огорчился, встал с кресла и восхитился цветком. У моей тётки есть цветущий амариллис, он действительно очень красивый, но мужчины ведь редко когда такие вещи замечают, а этот на цветок показывает и спрашивает меня: «Какой красивый! Что это такое?» Я взглянула, куда он указывал, а в этот момент позвонили в дверь, я вскочила и бросилась открывать. И я Совершенно уверена, что этот самый лже-Бальцерский держал в руке что-то такое., ну, вроде палки с шаром на конце. И вообще мне показалось, что он словно бы замахивался этой штуковиной. Он уже замахивался, но тут я вскочила с кресла, и он поскорее спрятал руки за спину. Оказалось, что как раз пришёл этот дворник слесарь-домоуправ, и выяснилось, что тётка, спускаясь вниз, напомнила ему насчёт крана и сказала, что деньги она оставила на письменном столе. Ну, дворник для начала заглянул в комнату, Бог его знает почему: то ли из простого любопытства, то ли деньги эти хотел увидеть, потому что, как только зыркнул на стол, так сразу воодушевился. Бальцерского он тоже увидел. Я сразу не сообразила, только сейчас, когда вы меня стали расспрашивать, я вспомнила, что именно тогда этот тип и сообщил, что его фамилия Бальцерский. И мне сейчас даже начинает казаться, что он специально говорил, для слесаря. На весь дом провозгласил, что фамилия его Бальцерский. Этой палки с шаром я уже, конечно, не увидела, и даже не стала бы клясться, что она действительно существовала.
— И он ушёл?
— Что, простите?
— Этот Бальцерский, спрашиваю, что, встал и ушёл?
— Ушёл. А слесарь в кухне остался. А потом вернулась моя тётка.
— Нужно было сразу позвонить пану майору Вольскому.
— Вы думаете? Но ведь это такая глупость…
— Не имеет значения. Убийца тоже ведь не гений, и у него могут быть дурацкие идеи. Вы с кем сюда приехали?
— На такси.
— Тогда предлагаю, чтобы отсюда вы уехали с майором. Я вам это устрою. Займитесь пока паддоком и избегайте уединённых мест…
Дали сигнал на старт. Сложности с убийцей отошли на задний план. Я поспешно извлекла из сумки бинокль.
Нубия выиграла без малейших затруднений, за ней пришла Гамбия, пять-три. Надо было спуститься вниз пораньше и не слушать идиотского трёпа пана Собеслава с Вальдемаром, чтоб обоим им скиснуть…
— Ихние деньги, наше почтение, — сказала я мрачно.
— Весь ипподром нацелился на квинту, — высказал своё мнение полковник.
— И на Гамбию тоже все ставили? — безнадёжно спросил Юрек. — Ну да, пятый номер — фаворит…
— Я видела того типа, который располагает конфиденциальными сведениями из конюшен, — недовольно говорила пани Ада. — Он поставил пятьсот тысяч, пять последовательностей по сто, а все начинал с единички. Посмотрите, разве непонятно, что его надувают как хотят?! А он даже и не видит, дурень этакий. Я уже третий раз на него внимание обращаю…
Пять арабских лошадей во втором заезде были Примерно равными претендентами на победу, и я вспомнила, что на арабах хорошо едут Скорек и Кацперский, поэтому решила поставить на жокеев. Два-пять и пять-два, в обе стороны, потому что ни один из них со времён царя Гороха не приходил первым. Значит, пора им выиграть! Весь ипподром единодушно ставил на четвёрку, но на ней ехал спортсмен-любитель Квятковский, который, правда, ужасно старался, однако особыми способностями не отличался. На чистокровных — пожалуйста, но не на арабских лошадях, разве что эта Гречка сама пойдёт к финишу…
Я едва не забыла про Монику и лже-Бальцерского, но, к счастью, под лестницей наткнулась на старшего комиссара Ярковского, и чувство долга отодвинуло развлечения на задний план.
— Вы знаете, эта Гречка и прийти может, — сказала я ему, — поймайте-ка младшего комиссара Вольского…
Я передала ему рассказ Моники. Надо было обязательно проверить, кто там приходил к её тётке, да ещё и прихватил с собой палку с шаром на конце. Я была абсолютно уверена, что в этом таится некий колоссальный смысл, но понятия не имела какой, а атмосфера ипподрома не благоприятствовала следственным раздумьям. Старший комиссар Ярковский сомневался в достоинствах Гречки, он твёрдо стоял на том, что выиграет Кацперский, и шёпотом заверил меня, что к майору обратится сразу после заезда.
Скорек неожиданно показал класс и очень легко выиграл. За ним, к сожалению, прорвался к финишу шустрый любитель Квятковский, после чего я стала энергично рвать на себе волосы, потому что поставила, разумеется, наоборот, а за последовательность дали аж четырнадцать тысяч. Юрек печально сказал, что это все-таки наименьшее зло. Триплет и квинту выиграли все наши знакомые.
— Метя, — спросила я, перегнувшись через Марию, — ты некоего Подвальского знаешь?
— Геня его зовут, — ответил Метя. — Знаю. А что?
— А кто это?
— Такой референт министра. Скотина средней паршивости. К Малиновскому он страшно подлизывается. А зачем он тебе?
— Он глупый?
— По-разному бывает. Иногда малый не дурак, а иногда и дурак немалый. А что?
— Да ничего. А Ерчика ты знаешь?
— Ерчак — это же лошадь, — заметила мне Мария. — Из конюшни Врублевского. Мы все её знаем.
— Не Ерчак, а Ерчик. Ерчика знаешь? Метя на секунду задумался.
— Нет. Ерчака я точно знаю, а вот Ерчика не припомню. А что?
— Да ничего, ничего. Нет у меня сейчас времени морочить себе голову всякими преступными хитросплетениями, но свет в конце туннеля у меня начинает брезжить. Ещё, правда, сама не знаю какой.
— И посмотри, что он мне снова тут натворил — сказала Мария голосом мученицы. — Погляди, что он вытворил в третьем заезде! Трабанта выбросил — черт с ним, я тоже его выкинула, но Богун?! Скочиляс! У меня были запланированы Санкция и Домена, а он мне подсовывает Богуна со Скочилясом! Я из-за него определённо в могилу сойду раньше срока! Ну посмотри только, что в итоге у меня получилось: я заканчиваю Богуном и Ройялем, а в середине у меня Домена и этот Скочиляс! Вот одна только Санкция и осталась: я заканчиваю ею один триплет и второй начинаю…
— Откуда у тебя взялся тут Ройяль?
— Ройяль взялся по ошибке. Я снова не успела в общую кассу и диктовала в кассе одинаров, по одной лошади, и Ройяля ляпнула вместо Валькирии в четвёртом заезде.
— Да весь ипподром на неё поставил, — презрительно скривил рот Метя — Ну и что ж, что весь ипподром? Я хотела так поставить — и все!
— И была бы у меня теперь Валькирия…
— Ну ничего, в третьем заезде у тебя будет фукс…
— Какой ещё фукс! — рассерженно вмешался Юрек. — Весь ипподром ставит на Ройяля!
— Ты шутишь!
— Куда там! Наипервейший фаворит! А за ним — Санкция — Ройяля подсказали на конюшне, — возвестил пан Эдя. — Говорят, что он уже висит.
— Не видать вам Ройяля, как уха от селёдки! — издевался полковник.
— Лимончик — это только разве что в чай хорошо, уважаемый, — втолковывал Вальдемар пану Собеславу. — Откуда, скажите на милость, вы его взяли, никакого Лимончика на финише не будет!
— Чтоб ты скис! — буркнула я себе под нос, потому что именно на Лимончика-то я и поставила. Лошадь Вонгровской в предыдущем заезде я не трогала, а теперь не выдержала и воткнула этого Лимончика в триплет. Правда, я добавила ещё Домену и Санкцию, но Санкцию я втиснула в триплет, который начинался не Нубией, а Гамбией, поэтому его можно было считать сразу пролетевшим.
— Лимончик, проше пана! Вот уж это будет бомба, а?! — с энтузиазмом убеждал всех пан Здись. — Этот Лимончик придёт, соперников у него тут просто нет!
— А Домена что? С неё жокей свалится или она к финишу пятиться будет?
— Ройяля ещё вчера давали на конюшне!
— Дают — бери, а бьют — беги…
— Самые лучшие в этом заезде — это Трабанг и Санкция, — негромко проговорила за моей спиной Моника Гонсовская. — Как можно тут вообще на что-то другое ставить…
— .вулканизатор…
— Что?
— Вулканизатор, говорю.
— Сейчас Вулканизатор не бежит!
— Уважаемый, да не бежит, а шины, говорю, вулканизатор продаёт, причём дёшево…
— Старт!
Вой громкоговорителя надолго заглушил трепотню. Лошади стали довольно прилично входить в машину, первый Дымник, потом Санкция, Трабант и Домена. Ройяль упирался, но позволил себя уговорить. Богун замешкался на старте, Лимончик убежал назад. Скочилясу надо было на голову надевать мешок. Этих мешков все страшно боялись с того самого раза, когда лошадь с мешком на голове стартовала и кинулась в самую гущу остальных, вызвав невообразимый хаос. Мешок со Скочиляса Ровкович успел снять, прежде чем впихнули в машину Лимончика.
— Ну вот, все собрались, — сказал Юрек. — Пошли — Старт, — начал свою молитву рупор. — Лидирует Домена, второй Дымник… Лидирует Дымник, за ним — Скочиляс, третья — Домена, четвёртая — Санкция…
— Отстал! Уже отстал! Который?
— А кто, как не Сарновский! Говорил же я, что Трабанта нет!
— Там двое отстали…
— Лимончик! Восьмёрка! На километр отстали!
— Не умеет эта задница ездить…
— Дымник выиграет!
— Какой там Дымник! На прямой встанет — хоть слезай и сам скачи — Лидирует Дымник, вторая — Домена, на третьем месте Санкция… Четвёртым идёт Богун, отстаёт Скочиляс.., на последнем месте Трабант…
— А где Ройяль?!
— Давай, Дымник! — вдруг заорал Метя.
— Кто-нибудь его точно убьёт, — сказала испуганно Мария. — Вперёд, Санкция!
— Лимончик подтягивается! — крикнул пан Злись. На повороте лошади смешались. Лимончик вошёл в кучу вместе с Трабантом, Домена и Ройяль пошли на большую дорожку.
— Ройяль уже выходит! Есть Ройяль! Ройяль идёт!
— Ну да, два Ройяля и пианино! — рассердилась я. — Дальтоники…
— Уважаемый, Ройяль ведь фиолетовый, а тут идёт жёлтый…
— На прямую выходит Дымник, за ним идёт Санкция, третий — Богун, — вещал громкоговоритель, и время от времени его можно даже было расслышать…
— Давай, Лимончик, — безо всякой надежды буркнула я.
— Лимончик! Давай, Лимончик! — подхватил с энтузиазмом пан Здись. — Вот, пожалуйста, он уже приходит! Я же говорил! Только Лимончик!
— Лидирует Санкция, второй идёт Домена, третий — Трабант, сразу после него — Лимончик, — возглашал рупор. — Санкция, за второе место борьба, Домена, Трабант, Санкция, Трабант, Санкция, Трабант, борьба, Санкция, Трабант…
— Санкция! — с облегчением выкрикнул Юрек. — Удержалась, со мной едва инфаркта не было, ты этого Трабанта видела? С последнего места! У меня его не было…
— Санкция с Трабантом, четыре-три.., а может, я случайно поставила?
— Ведь я же ясно говорила, что в расчёт принимать можно только этих двоих! — с упрёком вздохнула Моника Юнсовская.
— Если бы не проиграл, точно бы выиграл, говорю вам! И этот Лимончик, тоже мне, посмотри, где он был бы, кабы не жокей… Ведь шёл-то он третьим или четвёртым за Доменой, чуть-чуть не хватало!
— Триплет у тебя готов? — спросила Мария.
— Ну что ты! Я же первый заканчивала Лимончиком. А у вас?
— Есть, и второй я тоже начала. И квинта у нас получается. Может, тыщ пятьдесят дадут, за двойку заплатили около шести.
— Если даже тридцать дадут, так и то можем радоваться, — сказал мрачно Юрек.
— В такие игры играют тигры! — распевал Вальдемар, показывая последовательность три-четыре, Санкцию с Трабантом, за пятьдесят тысяч. — На тройку не ставили, все прилипли к этому Ройялю, а вам, уважаемый, я говорил ведь, что лимончики только в чай годятся! Ведь я же вам предлагал и для вас поставить! И квинта у нас получается!
— У меня две! — живо сказал пан Здись. — Великая это будет квинта…
— Может, не такая уж великая, — осторожно поправил его пан Рысек. — Но лучше уж такая, чем никакой…
— Жаль, — сказала в сторону окошка пани Ада. — Я поставила только на Трабанта.
— Трабант «верхом» принёс бы целое состояние. Но квинта у вас пока получается?