Короче говоря, впервые в жизни у Мариэтты случилась настоящая истерика. И даже кое-какое основание уже имелось: виконт, человек бесхитростный, не сумел скрыть своих колебаний и сомнений. Напряжение все возрастало и здесь, напротив ювелирной лавки, достигло высшей точки.
      Не имея ни малейшего понятия о переживаниях сообщницы, виконт вышел от ювелира с алмазом.
      Осмотр камня был произведен в задней комнатке, представляющей собой нечто вроде мастерской.
      Виконт только тогда окончательно убедился, что и впрямь имеет дело с самым большим алмазом в мире, когда увидел реакцию специалиста. Покрывшись багровыми пятнами и хватая ртом воздух, а рукой лупу, ювелир внимательнейшим образом изучил камень, напрасно пытаясь скрыть свои эмоции.
      - Распилить или господин виконт хочет продать? - спросил он напрямик.
      - Я еще не решил, - ответствовал де Нуармон, чуть ли не силой отбирая драгоценность у потрясенного ювелира. - Во сколько вы его оцениваете?
      - Трудно сказать. Вещь уникальная. Если распилить...
      - Подумайте над этим, - сухо посоветовал виконт. - Владелец хотел бы получить деньги. Я зайду завтра-послезавтра.
      Ювелир несколько оклемался.
      - Послезавтра, пожалуйста. Мне нужно сориентироваться. Возможно, я смогу назвать сумму.
      Выйдя за порог магазина, виконт собирался дать радостный знак Мариэтте, скрытой под густой вуалью. Однако знак не очень-то получился, так как де Нуармон вдруг со страхом подумал, а что, если до послезавтра ювелир дознается, что дело-то с душком, и начнет строить козни? И зачем он полез во все это?.. И виконт с недовольным выражением лица затоптался на месте.
      Сама не своя от переживаний, Мариэтта восприняла его неуверенность как подтверждение своих подозрений и очертя голову кинулась через дорогу прямо под колеса кареты испанского посла.
      Вряд ли и сто лет спустя удалось бы спасти ей жизнь. В начале же второй половины девятнадцатого века возможности были еще скромнее, и четверть часа спустя бедняжка умерла на руках несостоявшегося мужа. Или несостоявшейся жертвы.
      Принимая во внимание высокие сферы, к которым принадлежала карета - в ней, правда, ехал не посол, а его вечно спешащий секретарь, - событие удостоилось аж двух упоминаний в прессе. Третья заметка с тем же самым адресом появилась неделю спустя, и говорилось в ней о насильственной смерти двух женщин, что умерли одна за другой. Первой умерла хозяйка дома, а на другой день ее служанка.
      Обе отравлены одной и той же субстанцией, остатки которой обнаружены в пустой квартире, снимаемой погибшей в уличной катастрофе. В полицейских архивах остались показания свидетелей, из коих следовало, что обе дамы поочередно отведали напиток из изящного хрустального графинчика.
      Сделали они это абсолютно добровольно, а жидкость оказалась концентратом очень сильного яда растительного происхождения.
      Виконт де Нуармон прочитал эти заметки, но абсолютно никаких подозрений они у бесхитростного молодого человека не вызвали. Он так и пребывал в убеждении, что невеста-сообщница любила его больше жизни, и испытывал большое облегчение при мысли, что не успел огорчить ее своими сомнениями.
      Остаток денег Мариэтты в сумме четырехсот франков де Нуармон лично отвез папаше-кузнецу.
      Алмаз же оставил у себя. Никаких угрызений совести он при этом не испытывал, так как имел глубочайшую уверенность, что именно такова была бы воля покойной. Да и на что кузнецу алмаз, с которым даже он сам не знает, что делать? А сколько бы пришлось объяснять!..
      Во всяком случае, неожиданная и столь драматическая смерть Мариэтты заставила виконта воздержаться от каких бы то ни было дальнейших действий. Ювелиру объяснил, что владелец передумал и уже не желает продавать камень, после чего приступил к затяжному и безнадежному сражению с одолевавшими его мыслями. И в таком состоянии пребывал целых два года, к огромной радости родителей, так как большую часть времени провел в родовом замке. Париж виконта стал раздражать.
      А затем из страны, бывшей когда-то Польшей, нахлынула новая эмиграция, изгнанная на чужбину в результате разгрома очередного восстания...
      ***
      Граф Дембский, чей прадед получил титул из рук самого Наполеона, бежал из страны в последний момент, взяв с собой единственную дочь; скорее правильнее было бы сказать, что это дочь забрала легкораненого отца. Имение графа, ясное дело, было конфисковано, но, к счастью, большая часть фамильного имущества находилась в руках бабки, старой графини Дембской, родом из богатых гданьских купцов. В свое время женитьба деда считалась мезальянсом и горячо осуждалась, теперь же оказалась весьма полезной. Приданое старой графини конфискации не подлежало, граф Дембский был единственным наследником, независимо от того, где находился - в Сибири или в Париже. Он предпочел Париж.
      Пересылка средств через Гданьск никаких трудностей не вызвала, и граф, сняв небольшой скромный особнячок на шоссе д'Антен, тут же вошел в высшее общество, хорошо, впрочем, ему знакомое еще со времен молодости. Красавица-дочь моментально произвела фурор.
      В семнадцатилетнюю графиню Клементину виконт де Нуармон, бывший старше ее на одиннадцать лет, влюбился насмерть с первого взгляда Виконт всегда имел бешеный успех у женщин, но вот уже два года, с тех пор как завладел алмазом, вел безупречный образ жизни, о чем почти не догадывался. Таинственным образом Великий Алмаз изменил характер транжиры и повесы. Некогда представитель золотой молодежи, легкомысленный и беззаботный прожигатель жизни превратился в думающего молодого человека. Обладая драгоценностью сомнительного происхождения, виконт не в силах был отказаться от сверкающего и завораживающего своей красотой камня и в то же время не умел провернуть необходимые дела: распилить или продать, найти нужных ювелиров и тому подобное.
      Денег не было, де Нуармон все глубже залезал в долги. Семья ничем помочь не могла, и он целыми днями слонялся по последнему, изрядно ощипанному поместью, где престарелые отец с матерью влачили жалкое существование в разваливающемся замке. Дохода с имения едва хватало, чтобы не умереть с голоду, а алмаз сиял и манил, предостерегая в то же время от легкомысленных действий.
      А посему виконт в первую очередь изжил в себе легкомыслие.
      Весь парижский высший свет, а с ним и полусвет, сначала удивились, потом не поверили, а затем смирились с таким чудесным преображением столь пламенного некогда таланта. Разнесся слух, что виконт должен выгодно жениться и отсюда столь резкий поворот к моральным принципам, хотя многие и многие молодые и не очень молодые дамы охотно взяли бы его в мужья без всяких дополнительных добродетелей.
      Двадцать лет тому назад восьмилетний тогда виконт был представлен молодому графу Дембскому своим собственным отцом, который вводил в парижское общество польского аристократа. Поэтому сейчас возобновить знакомство было нетрудно, а значит, доступ к Клементине открыт.
      Клементина, выросшая в стране со сложной политической обстановкой, с одной стороны, напичкана была суровыми принципами с упором на несгибаемый патриотизм, с другой же, излучая радость жизни и энергию, жаждала впечатлений и отдыха после пережитых ужасов, мечтала о веселье и развлечениях. Никаких задатков будущей матроны и вечной страдалицы у нее не имелось. Наоборот. Тот факт, что девушка самолично должна была верхом и пешком среди лесов и долов пробираться к повстанцам, доставляя им еду и перевязывая раны, ничуть ее не доконал, и даже разгром восстания не лишил оптимизма. Все пережитое юная полька воспринимала как пусть достаточно мрачное, но все же замечательное приключение и научилась радоваться каждой минуте передышки, восстанавливать силы для грядущих несчастий и свято верить в так называемое лучшее завтра. Она была из тех женщин, что являются сущим даром небес для всего мужского рода. Недавние исторические события сформировали у девушки зрелый ум и характер, внутренне она была гораздо старше своих лет.
      И в придачу еще настоящая красавица.
      Виконт де Нуармон настолько потерял голову, что почти перестал думать об алмазе Клементина, правда, не в таком темпе, начинала отвечать ему взаимностью. Внешне виконт понравился девушке сразу, а оглядевшись вокруг, она оценила поразительно высоконравственный образ жизни молодого аристократа, о котором пошли язвительные сплетни, будто он замаливает прежние грехи. А раз способен покаяться, это уже неплохо, тем более что никто его к этому не принуждал. Но один существенный и, надо сказать, неизлечимый недостаток у виконта все-таки был - бедность. Семья де Нуармон практически разорена, доходов никаких у ее отпрыска не было, и никакого наследства не предвиделось. С этой точки зрения дело казалось безнадежным.
      Однако нищета поклонника Клементину не слишком смутила. Что это такое, она знала отлично, так как на родине насмотрелась на разоренные семьи. Были знакомые, что опустили руки и влачили жалкое существование, были и такие, что смогли подняться, несмотря на жестокие удары судьбы. Да и сама она избежала нищеты только благодаря гданьской бабушке. Кроме того, краем уха слышала и о каких-то средствах, помещенных в английские банки и тем самым гарантированные от катаклизмов.
      Однако на всякий случай Клементина решила поговорить с отцом.
      - Батюшка, - спросила она как-то за завтраком, - скажите, мы богаты?
      Граф Дембский, после пережитого вместе во время восстания проникшийся к дочери уважением и даже восхищением, ответил совершенно серьезно - Это с какой стороны посмотреть. Вообще, как семья в целом, скорее да Но "у нас осталось только состояние бабушки, ведь все мое пропало.
      Ну, и у тебя есть матушкино Заречье. На все это жить можно.
      - А если бы вдруг нам понадобились деньги, много денег, тогда как?
      - А что это ты, дитя мое, вдруг такой финансисткой заделалась?
      - Я сейчас объясню, только вы сначала, батюшка, ответьте. Если бы нам надо было...
      - Много денег - это, по-твоему, сколько?
      - Не знаю. Миллион франков или два, миллиона.
      - Ты бы хотела, чтобы тебе два миллиона выложили на стол? Тогда не сегодня. Самое раннее - завтра, а то и послезавтра. Деньги должны пройти через Гданьск и Лондон. Пришлось бы, конечно, напрячься, но дело возможное. А почему ты спрашиваешь?
      - Я вам, батюшка, правду скажу...
      Граф воззрился на дочь с некоторым удивлением - Ну, я думаю! А как же иначе? До сих пор я от тебя никакого вранья не слышал!
      - И не услышите, батюшка, - заверила Клементина, привыкшая к абсолютной откровенности со своей стороны и к полному пониманию со стороны отца. - Здесь все вокруг только и говорят что о деньгах, наследстве, кредитах, приданом... Особенно о приданом. И я хочу знать, а что, если моей руки попросит кто-нибудь бедный? Или мне надо искать богатого мужа?
      - Никого тебе искать не надо, сами найдут. Можешь, девочка моя, выйти и за бедного, если тебе по сердцу придется, лишь бы хорошего рода. А не за какого-нибудь оболтуса, что все промотает. Но я уверен, ты девочка достаточно разумная, только не делай ничего втайне от меня.
      - Не сделаю, батюшка...
      Данное обещание не означало, понятное дело, признаний, которые делаются по ночам на ушко лучшей подруге, - конечно, ничего подобного граф Дембский не ожидал, да и Клементина отлично понимала, что отец имеет в виду. От нее не требовали откровений о любом движении души, но о таких вещах, как тайные свидания, скрываемые знакомства или бегство с возлюбленным и речи быть не могло. Девушка воспитывалась в убеждении, что честные дела прятать не надо, тайны требуют, как правило, проступки, а то и преступления. Бывают, конечно, и исключения, например, по отношению к врагу. Взять хоть разные заговоры против захватчиков в Польше...
      Таким образом, успокоившись в отношении финансов, Клементина дала волю чувствам.
      Виконт де Нуармон не отважился предложить руку и сердце исключительно из финансовых соображений. Он понятия не имел о состоятельности графа Дембского и привык скорее к нищете эмигрантов из страны, которой даже не было на картах Европы, да и самого графа причислял к несчастным, проживающим жалкие остатки былой роскоши. При красоте и воспитании Клементины богатое замужество было обеспечено, что для влюбленного виконта явилось бы страшным ударом. Он жаждал обладать прекрасной полькой, но дать ей ничего не мог Разве что предложить жалкое существование на руинах фамильного замка в обществе нескольких коров, лошадей, овец, чуть более многочисленной домашней птицы и громадного количества крыс и летучих мышей, а также трех человек прислуги: старого лакея, кухарки и девки для черных работ Разве такого богатства она достойна! И почему он, как последний дурак, без памяти транжирил теткино наследство, осыпая золотом каких-то мерзких куртизанок, швырял деньги циркачам и хористкам из оперы, раздаривал друзьям и врагам лучших лошадей, проигрывал в салонах дикие суммы, а выигранное оставлял на чай прислуге?! Да эта прислуга сейчас в десять раз богаче его. Кретин недоделанный!!!
      Самокритику сам на себе виконт отработал, нечего сказать, очень даже добросовестно, но делу это мало помогло. Единственное спасение - Великий Алмаз - снова, и весьма настойчиво, стал вылезать на первый план. Если бы удалось им воспользоваться... Нет, теперь бы он уж не валял дурака, не транжирил деньги столь легкомысленно, а поместил бы их с умом и начал жить исключительно по средствам. Ведь эта девушка - настоящий ангел, а не какая-то капризная кокотка... Де Нуармон перебивался кое-как и не ходил в лохмотьях только благодаря разумному подходу своих заимодавцев Те отлично понимали, что из вконец обанкротившегося должника все равно ничего не выжать, и предпочитали терпеливо дожидаться, когда его обстоятельства улучшатся. Выгодная женитьба виконту по-прежнему светила, и кредиторы даже сами подсовывали ему завидные партии, весьма огорчаясь при этом, что тот не хватается за вдову банкира, пусть не первой молодости, но зато купающуюся в роскоши и еще очень даже на ходу. А у дочки виноторговца, миллионера, аж слюнки текут при виде такого жениха Рано или поздно все равно сдастся и на что-нибудь из предложенного согласится И в ожидании сей счастливой минуты виконта кормили и одевали в кредит Даже собственного коня, заложенного за долги, де Нуармону разрешалось брать в случае необходимости.
      Виконт теперь ежедневно доставал алмаз, разглядывал его часами, но по-прежнему боялся огласки.
      Будучи абсолютно уверен, что в случае малейшего скандального душка он потеряет Клементину навсегда, молодой человек ни на что не мог решиться. Он так угрызался, что помрачнел, похудел и даже изменился в лице. И весьма вероятно, совсем бы загнулся или отмочил какую-нибудь несусветную глупость, не вмешайся вовремя судьба.
      Судьба приняла форму дождя, который хлынул совершенно неожиданно. Виконт не раз мрачно торчал перед витриной ювелирного магазина, куда совсем не собирался заходить, так как ни на что еще не решился, а вид всяких драгоценностей нервировал его до невозможности, - таким образом, можно сказать, занимался мазохизмом. На то, что происходит на небесах, внимания, естественно, не обращал, а посему дождь явился для него полнейшей неожиданностью. Молодой человек оглянулся, ища, куда бы спрятаться, и увидел закрытый экипаж графа Дембского, останавливающийся как раз напротив.
      Граф тоже его заметил и пригласил сначала в карету, а затем и к себе домой.
      Клементина отсутствовала, была где-то в гостях Граф приказал подать вина, и оба уселись в салоне, ожидая ее возвращения. Вечер у обоих - редкий случай - выдался свободный.
      Граф Дембский на зрение не жаловался. Руки дочери у него просили множество раз с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать, и все возможные признаки бурных чувств были ему знакомы, в том числе и по собственному опыту. А посему он, разумеется, догадывался, чем это так тяжко болен виконт де Нуармон. Граф симпатизировал молодому человеку, знал его семью, высоко ценил его отца и в свое время был с последним очень дружен, а посему позволил себе проявить сочувствие, хотя ни в коей мере не собирался поощрять к каким бы то ни было признаниям. Просто хотел, чтобы тому стало легче.
      Виконт же в только что разглядываемой витрине увидел рубиновые запонки, счастливым владельцем которых он сам некогда являлся. И сей предмет в очередной раз наполнил его горечью и отвращением к собственной персоне. Первое же доброе слово прорвало и так уже очень тонкую оболочку сдержанности и душевного равновесия.
      - Вы, граф, имеете дело с последним дураком и скотиной, - заявил молодой человек. - Лучшее, что вы можете сделать, это вызвать прислугу и приказать вышвырнуть меня за дверь. Сам, добровольно, я не уйду. Характера не хватит. Я люблю мадемуазель Клементину страстно, безумно... Лучше признаться сразу, чтобы не было потом недоразумений. Но руки ее у вас не прошу, не имею права, так же как не достоин признаться ей в своих чувствах. И все это меня убивает.
      - Довольно своеобразная позиция, - мягко заметил граф. - Вас угнетает какая-то.., гм.., неприятность?
      - Угнетает одна, и весьма существенная. Безденежье. Я лишился всего, я - нищий! И что делать, ума не приложу. Ведь не могу же я обречь на нищету женщину, которую люблю больше всего на - свете, а жить без нее тоже не могу. Вы говорите, что я похудел, ничего удивительного: питаюсь в основном угрызениями совести, а это малокалорийная пища. Простить себе не могу, что был таким идиотом, недавно только.., ну, уже почти три года... одумался и взглянул правде в глаза. Да, признаюсь, я подумывал о богатой женитьбе, но как только увидел вашу дочь, забыл обо всем на свете. Я скорее застрелюсь...
      Граф Дембский был человеком уравновешенным и с большим чувством юмора. Столь драматичное признание его рассмешило, ибо финансовые проблемы, как препятствие в возможной женитьбе на Клементине, стояли на самом последнем месте.
      - Вряд ли это будет лучшим выходом, - прервал он отчаянный монолог де Нуармона и подлил ему вина, тактично скрывая при этом свое веселье. - А что у вас, собственно, осталось? Ведь от любого состояния что-нибудь непременно остается.
      - Осталось... - Слова виконта были полны горечи и сарказма. Несколько коров и свиней... Женюсь на обожаемой женщине и осчастливлю тем, что ей предстоит кормить крупный рогатый и прочий скот...
      - Я, упаси Бог, не хочу на вас давить, но должен сообщить, что моя дочь отлично умеет ходить за свиньями, - промолвил граф, с трудом сдерживая смех. Искренность и простота виконта явно свидетельствовали в его пользу А сознание собственного материального благополучия, которое могло решить все проблемы, позволяло графу чувствовать себя уверенно и отлично развлекаться занятным разговором.
      Де Нуармон открыл было рот, чтобы произнести очередную мрачную тираду, но промолчал, а затем с горечью заметил:
      - Вы надо мной смеетесь И правильно делаете.
      - Даже и не думал.
      - Но это невозможно. Мадемуазель Клементина и свиньи?!
      - А также коровы, лошади и куры Вам, юноша, не мешает поучиться истории и географии Наша страна многое пережила, и было время, когда моя дочь в глухом лесу стерегла свиней, пряча их от врага. Иначе повстанцам в той местности нечем было бы питаться. А еще случилось и так, что все мужчины из имения взялись за оружие и ушли, а женщинам пришлось несладко Моя дочь доила коров и чистила лошадей. И, надо сказать, полученное ранее образование нисколько ей не помешало Де Нуармон уставился на графа как баран на новые ворота, стараясь переварить полученную информацию и решить, кто же из них так напился всего с трех бокалов вина.
      - Боже правый... И что... Она и теперь любит этим заниматься?
      - Во всяком случае не питает чрезмерного отвращения. Клементина девушка разумная и понимает, что такое необходимость. Хотя, конечно, не мечтает стать дояркой, как мне кажется Правда, мужчине средних лет иногда бывает трудно понять молодую даму.
      Виконт машинально отхлебнул вина и начал приходить в себя.
      - Ваша дочь - сокровище со всех точек зрения, - категорично и печально заявил он. - Будь у меня хоть малейшая возможность.
      Ну, скажем, некоторая имеется, но весьма сомнительная... Я бы попытался... Вы видите, граф, я излишне откровенен, в обществе так не принято, но я пользуюсь привилегией беседы с другом, так как считаю вас своим другом... Еще с тех пор, когда мне было восемь лет, а отец отзывался о вас с такой симпатией и уважением... Вот и сейчас я почти забыл, что говорю с человеком, который является отцом женщины, составляющей счастье и одновременно несчастье всей моей жизни...
      - А что, собственно, заставило вас три года тому назад так изменить свой образ жизни? - снова прервал граф душеизлияния виконта. - Ведь тогда у вас еще кое-что оставалось?..
      Де Нуармон какое-то время боролся с искушением рассказать всю правду.
      - Оставалось. И не только. Мне повезло выиграть в баккара значительную сумму. Столь значительную, что позволила мне продержаться до сих пор. А к тому же... Ну, что же... Поговорим как мужчина с мужчиной, ведь не думаете же вы, что я вел монашеский образ жизни... Одна девушка... Простая девушка, даже не красавица, но полная очарования, умница.., легко могла играть роль настоящей дамы...
      По своему тогдашнему легкомыслию я готов был даже жениться на ней и считал это забавной шуткой.
      Вероятно, я в ту пору достиг предела собственной глупости... Она погибла у меня на глазах под колесами кареты в тот момент, когда казалась так близкой к цели всей своей жизни. Смерть погасила надежду в ее глазах...
      Знай виконт, что надежда в глазах Мариэтты была тесно связана с микстурой, которая ждала его в хрустальном графинчике, он, возможно, не столь трогательно вспоминал бы усопшую. Но поскольку не знал, то с чистой совестью мог излучать благородство и раскаяние.
      - Я ее не любил, - продолжал изливать душу молодой человек, - но был к ней очень привязан, и эта смерть меня потрясла. Никто ни о чем не знает. Все полагают - я образумился, чтобы выгодно жениться. На самом деле после первого шока я задумался, что же со мной происходит и к чему все это приведет...
      - По-моему, вы скорее заслуживаете одобрения, чем порицания, задумчиво произнес граф. - До меня доходили разные мнения на ваш счет. Я и сам в молодости валял дурака и, если бы не смерть отца и необходимость вернуться на родину, вероятно, зашел бы очень далеко. Хотя, с другой стороны, лучше бы мне растранжирить как можно больше, сейчас бы им нечего было отбирать.
      - Если я правильно понимаю, у вас конфисковали все имущество?
      - У меня - да. К счастью, у моей матушки кое-что осталось.
      - Ну вот, вы сами видите... - Виконт с грустью вернулся к предыдущей теме. - У моих родителей тоже кое-что осталось. Можно считать это исходным пунктом - и не из такой малости работящие люди делали состояния. Засесть в деревне, лично ухаживать за свиньями, коровами и клочком виноградника, всю жизнь провести в тяжких трудах, и наверняка мои внуки снова станут богатыми людьми. Пожалуй, так я и сделаю вместо того, чтобы стреляться, но я никогда бы себе не простил, если б запряг в эту каторгу ангела...
      - Вглядитесь-ка в себя самого хорошенько, - посоветовал граф, которого виконтовы метания снова начинали смешить. - Ангел ангелом, но вы-то сами живете в трех комнатушках с одной только служанкой, с женой, которая сама кормит детей, так как не может позволить себе завести кормилицу, с двумя сменными жилетками и единственным немодным фраком, без оперы, визитов, экипажа?
      Виконт тут же вспомнил, как живет старый ростовщик, которому он задолжал огромные деньги, и в связи с чем однажды посетил его на дому.
      - А разве обязательно жить в Париже? - с отвращением прервал он столь красочное описание графа. - Почему не в деревне? Мне даже нравится сельская жизнь, а фрак там нужен как рыбке зонтик.
      А что до развлечений, то один конь, одно ружье и красавица-жена вполне достаточно. И вообще я мог бы отправиться в Америку и корчевать там дикие леса.
      - Нет уж! - Граф Дембский был неумолим. - Я прошу представить себе жизнь скромного чиновника в Париже. Такую, тысячи на две в год. Постарайтесь напрячь воображение и ответьте честно.
      Виконт молчал довольно долго, потягивая вино и бессмысленно глядя вдаль. Ему представились две картины. Одна - вполне сносная - жизнь одинокого молодого человека, который не тратился на кормежку, активно посещая званые обеды и ужины, а двух тысяч вполне хватало бы на гардероб и прочие мелочи. Вторая - просто ужасная - тот же самый человек, обремененный семьей, с рано постаревшей женой и вечно голодными детьми...
      - Я бы попытался что-то сделать, - не сдавался де Нуармон. - Полагаю, энергии хватит. Может, сэкономил бы сто франков и сыграл бы на бирже или заделался грабителем с большой дороги. Лишь бы моя жена была счастлива. Придумал бы что-нибудь.
      Не смотрите, что я с виду такой болван. - - А, скажем, при доходе в сто тысяч...
      Виконт взглянул на графа Дембского с явным беспокойством.
      - Шутите. Это же нормальный доход весьма... ну, среднеобеспеченных людей...
      - И можно его проматывать...
      - Никогда! Ни за что! Это уже было, я дал слово, поклялся всеми святыми! В светлые минуты я даже все продумал: я бы восстановил Нуармон! Свои лошади, свое вино, фрукты, рыба, мясо... Ну уж нет, во второй раз такого маху я бы не дал!
      Граф Дембский понял, что слышит правду. И принял решение. Остальное зависело от дочери.
      И тут как раз Клементина вернулась из гостей.
      Разгоряченный и замороченный разговорами виконт де Нуармон обалдел до такой степени, что, невзирая на присутствие, возможно, будущего тестя, сорвался с кресла и бросился перед девушкой на колени.
      - Простите меня, мадемуазель! - отчаянно возопил он. - Я люблю вас! Безумно! Я нищ и не имею на вас никакого права, но если вы согласитесь стать моей женой, я не знаю, что сделаю!
      Не ожидавшая столь бурной сцены Клементина глянула на отца, который с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться, и ляпнула:
      - Надеюсь, вы позаботитесь о свадьбе.
      После чего граф Дембский согнулся пополам и выскочил в кабинет, чтобы вволю там отсмеяться.
      Виконт де Нуармон едва не лишился чувств, но неожиданное счастье быстро восстановило его силы.
      По-настоящему же молодого человека огорошила информация, что он женится на богатой невесте, то есть просто-напросто произошло чудо.
      Деньги Клементины позволили наконец оставить алмаз в покое. Тайник для сомнительной ценности виконт придумал сразу, и над этим ему не пришлось ломать голову. Сделал то, от чего некогда отказалась Арабелла.
      Виконт воспользовался первым же визитом к родителям, к которым отправился как можно скорее с целью сообщить о матримониальном успехе. Он отыскал в библиотеке замка толстенный томище, повествующий о соколиной охоте и дрессировке ловчих птиц, и в середине книги вырезал необходимого размера дыру. Страницы вокруг дыры он легонько смазал клеем, так, на всякий случай, ибо вряд ли кто-то мог заинтересоваться столь "актуальной" темой. Соколы в окрестностях давным-давно перевелись, равно как и любители такого рода развлечений.
      После чего успокоился и почти забыл о сокровище.
      ***
      Война с Пруссией, по счастью, семьи не коснулась.
      Клементина с супругом и двумя детьми пребывала в Польше, где доживала последние дни ее бабушка, старая графиня Дембская. Граф Дембский приехать к матери не мог, так как в свое время пренебрег необходимыми хлопотами и по-прежнему находился в черном списке, будучи для властей прямым кандидатом в Сибирь. У старой графини хватило ума лишить сына всего польского наследства и отписать его на внучку, графу же приказано было отправиться в Англию и присмотреть за тамошним имуществом.
      Виконт, а теперь, после смерти отца, уже граф де Нуармон совсем не рвался участвовать в военных событиях и с удовольствием сидел на родине жены, заводя многочисленные знакомства и участвуя в немудреных сельских забавах. Будучи человеком без классовых предрассудков, можно сказать, даже с легким налетом демократизма, он легко сходился с самыми разными людьми, пока, наконец, не попал на некоего пана Владислава Крепеля, шлифовщика алмазов и ювелира в одном лице.
      Пан Крепель лет пятнадцать тому назад, еще молодым человеком, послан был собственным весьма предусмотрительным отцом подучиться за границу и два года провел в Амстердаме, а два - в Лондоне.
      Там он как раз и очутился в самый разгар алмазного скандала, который его, понятное дело, живо заинтересовал. И сейчас, демонстрируя французскому графу различные украшения, ювелир не преминул упомянуть о столь необычном деле Завязался оживленный разговор, так как французский граф проявил к теме огромный интерес.
      Пан Крепель, свидетель вне всяких подозрений, мог себе позволить выдвигать разные домыслы и соображения и с удовольствием извлек даже собственные свои письма к отцу, посланные тогда из Лондона и содержащие всякие подробности.
      - Вот, пожалуйста, - удовлетворенно заявил он, листая корреспонденцию. - Это был сэр Генри Мидоуз, уж он-то разбирался в деле! В его фирме я полгода практиковался. Он лично со мной беседовал, в конце концов, я был не каким-то мальчиком на побегушках, мой отец не последний в своем деле человек. Ну, и от самого сэра Генри знаю, что предмет спора существовал в действительности. Видел его раджа.., раджа Горакпура в детстве, ну и тот полковник-самоубийца, и жрецы свидетельствовали Сэр Мидоуз связывался с полицией, был уверен, что совершена кража, и категорически утверждал, что алмаз оказался в Англии...
      Графу де Нуармону в этот момент сделалось как-то сразу очень жарко, так как вспомнилось, что Мариэтта приехала именно из Англии...
      - Мне интересно было и как специалисту, - продолжал пан Крепель. Судя по описанию, алмаз так и напрашивался, чтобы его распилили. Тогда получилась бы редчайшая вещь: два идентичных камня необыкновенных размеров. Такого не было даже в прославленном колье Марии-Антуанетты. И не плоские, заметьте, ведь он представлял собой настоящую глыбу!
      Что представляет собой алмаз, граф де Нуармон знал, пожалуй, лучше всех.