Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Алмазная история - 1

ModernLib.Net / Детективы / Хмелевская Иоанна / Алмазная история - 1 - Чтение (Весь текст)
Автор: Хмелевская Иоанна
Жанр: Детективы

 

 


Хмелевска Иоанна
Алмазная история - 1

      Иоанна ХМЕЛЕВСКАЯ
      Алмазная история - 1
      Перевод с польского Н.В. Селивановой
      Анонс
      Ну как можно насолить старому нелюбимому мужу, офицеру английских колониальных войск Индии, аккуратисту и педанту, для которого честь превыше всего? Никаких проблем - надо просто выкрасть из древнеиндийского храма самый большой в мире бриллиант, и пусть у полковника голова болит, как пережить тот прискорбный факт, что супруга оказалась.., ну скажем так.., не особо щепетильной.
      Осуществив похищение, юная Арабелла вскоре передумала компрометировать мужа, но, к сожалению, судьбой уникального камня интересовались слишком многие. На протяжении полутора веков великолепный алмаз переходил из рук в руки, чтобы всплыть в современной Польше. А уж коли так, было бы наивно предполагать, что делом не заинтересуется пани Иоанна.
      Вступление
      Адвокат взглянул на своих клиенток, изо всех сил стараясь сохранить спокойный и даже равнодушный вид.
      - В случае владения имуществом очень большой стоимости, а в особенности движимым, - произнес он сухо, - необходимы бесспорные доказательства права на собственность. Следует исключить малейшие подозрения, что предмет мог быть украден или им завладели каким-либо иным незаконным способом. Всплывшая совершенно неожиданно, скажем, картина Рембрандта, о которой ходили туманные слухи.., или нет... Исключить вероятность подделки, проследить судьбу предмета...
      - В данном случае подделки можно не опасаться, - вежливо заметила одна из клиенток.
      - Несомненно. Итак, проследить судьбу, все подтвердить документально, ведь живых свидетелей, как я понимаю, уже не осталось. Возможно, какая-то корреспонденция.., разумеется, следует проверить ее аутентичность...
      - Предположим, все доказано, - нетерпеливо прервала его вторая клиентка. - И что потом?
      - И потом, естественно, вы можете им распоряжаться.
      - А налог на наследство?
      - Налог вы должны будете заплатить в случае продажи этого предмета. Если я правильно понял, его стоимость не поддается определению?
      Обе клиентки одновременно кивнули.
      - Итак, в случае продажи. В случае же получения прибыли от.., скажем.., демонстрации.., налог на эту прибыль. А так я не вижу никаких препятствий, но, пока не получены доказательства, я бы не советовал...
      - А кому, собственно, эти доказательства надо предъявлять? - вежливо поинтересовалась первая клиентка. - Полиции? Министерствам финансов различных государств? Совету Европы? ЮНЕСКО?
      - Сицилийской мафии? - подсказала другая.
      - Думаю, что всем, вместе взятым, - неожиданно откровенно ответил адвокат. - А еще приплюсуйте сюда прессу, нотариаты и суды.
      Обе дамы молча смотрели на него какое-то время, затем разом поднялись.
      - Отлично, - заявила одна из них, адвокат уже не ориентировался, которая, так как раньше различал дам по занимаемым местам: одна справа, другая слева, теперь же, встав, они тут же перепутались. - Раззвоним по всему свету. Сделаем нотариально заверенные переводы и разошлем по миру. А с доказательствами проблем не будет.
      Вторая задержалась по пути к двери и обернулась.
      - Могу я надеяться, что вы подготовите официальный сопроводительный документ?
      Адвокат сорвался с места и поклонился.
      - Да, конечно. Разумеется. Если вам угодно, могу проследить за экспертизами.
      - В таком случае, мы - ваши клиентки.
      Дамы вышли, а адвокат рухнул в кресло, вытирая пот со лба...
      ***
      Джордж Блэкхилл просил твоей руки, - без всяких предисловий, жестко и даже грубовато начал отец. - Я дал согласие.
      Перед семнадцатилетней Арабеллой Драмонд распахнулись райские врата.
      Она могла ожидать чего угодно, только не согласия отца на ее брак с Джорджем Блэкхиллом. Даже сам факт, что он попросит ее руки, казался маловероятным. Со стороны молодого человека это был бы прямо-таки отчаянный шаг, ведь он находился в ситуации, совсем не подходящей для вступления в брак. Все знали, что он беден как церковная крыса и нет никаких перспектив. Третий сын лорда Тремейна не мог рассчитывать унаследовать родовое имение. Может, какая тетка дала ему немного денег или другой дальний родственник?
      В Джорджа Блэкхилла Арабелда влюбилась насмерть с первого же взгляда. Ясное дело, на балу. Он был ей представлен, молодые люди взглянули друг на друга и сразу поняли, что между ними возникло чувство вечное и неземное, такое, что полыхает всю жизнь и даже после смерти. Не отрывая друг от друга глаз, они танцевали все танцы, которые Арабелле удалось вырвать у других поклонников, не стесняясь с приличиями. Вероятно, о чем-то даже говорили, но все это Не имело значения. Любовь гремела, как лесной пожар, заглушая все другие звуки.
      Разумеется, на следующий день Арабелла встретила его на верховой прогулке, потом в театре, на чае у кузины Анны, на очередном балу, наконец Джордж был принят у них дома и мог бывать. И бывал, да еще как охотно! И не он один, надо сказать. Родители Арабеллы, имея на шее четырех дочерей, держали дом открытым, ведь как минимум три из четырех уже на выданье. И ни у одной не было сколько-нибудь приличного приданого. Зато все девушки отличались недюжинной красотой, на что, собственно, их мать и рассчитывала. На свете еще много ошивается богатых дураков, что приобретают себе жен-красавиц, как, например, красивых и породистых лошадей. А у лошадей тоже обычно не бывает приданого.
      Надежды леди Драммонд имели под собой основание. Старшая двадцатилетняя Мери - была обручена с сэром Ричардом Элбери, уже весьма пожилым молодым человеком, обладателем большого состояния и малого числа родственников, которые только портят дело. Он являлся вдовцом и, к счастью, бездетным, а Мери не прочь была стать хозяйкой солидного имения и дома, одно крыло которого очень напоминало полуразрушенную башню замка. Сэр Элбери весьма гордился древностью своего рода, что автоматически переходило на будущих детей Мери, о которых та, имея сильный материнский инстинкт, уже задумывалась. Принимая во внимание все перечисленные выше достоинства, сэр Ричард был одобрен в качестве жениха.
      Вторая дочь - Элизабет, чьи волосы были настолько светлыми, что казались серебряными, перебирала женихов как перчатки, и как минимум трое кандидатов казались достойными внимания.
      Леди Драммонд весьма разумно отдавала предпочтение младшему из них, правда, плебею, но жутко богатому. Его отец, дядья и, кажется, даже дед были банкирами, он же - единственным ребенком в семье и наследником трех банкирских состояний.
      Если бы не легкий налет дебилизма на его лице, леди Драммонд не колебалась бы ни минуты. Элизабет, будучи еще разумнее матери, вообще не имела ничего против. Оценив все выгоды от мужа-придурка, она была готова выйти за него хоть завтра, тем более что предками-свинопасами его никто не попрекал, а отец-банкир недавно даже получил дворянский титул.
      Семнадцатилетняя Арабелла была третьей по счету. Самая красивая из сестер, она отличалась, не иначе как ради равновесия в природе, наихудшим характером. Вспыльчивость девушка унаследовала от матери, категоричность и упрямство - от отца, а деспотизм и своеволие от обоих родителей. Ум же неизвестно от кого. Леди Драммонд больше всего хотела избавиться от третьей дочери, предвидя, и совершенно справедливо, серьезные осложнения.
      Ярко-рыжие волосы и зеленые глаза Арабеллы не предвещали ничего хорошего, а отчаянный и строптивый характер вызывал наихудшие опасения.
      Самая младшая - пятнадцатилетняя Маргарет - оставалась пока в тени, как и ее тринадцатилетний брат Гарри, единственный сын в семье, продиравшийся покамест через тернии знаний в частной школе.
      Начало девятнадцатого века - период малоприятный для красоты без состояния, но во всех четырех сестрах было нечто, начисто лишавшее мужчин здравого смысла и в зародыше душившее мысли о приданом. Стань девушки куртизанками, прогремели бы по всему миру, но, к сожалению, они были из приличной, хотя и обедневшей аристократической семьи и подобные мысли даже не могли прийти им в голову. Бесконечные танцы Арабеллы с Джорджем максимум неприличия, на которое она решалась Правда, королева Виктория еще не вступила на трон, а старый король весьма много себе позволял, однако далеко не все следовали его примеру. Приличная семья - это приличная семья, а правила поведения - это правила поведения, и им следует подчиняться.
      Обрученная столь неожиданно, Арабелла пребывала в эйфории целых семь часов Жених, попросив руки в отсутствие девушки и получив положительный ответ, удалился восвояси, что выглядело несколько удивительным. Впрочем, сегодня его ждали к обеду, где представлялось весьма удобным объявить о помолвке. Леди Драммонд, быстро согласовав дело с супругом, не намерена была откладывать его (дело то бишь, а не супруга) в долгий ящик, чтобы окончательно и бесповоротно связать обещанием будущего мужа непокорной доченьки.
      Последовавшее за этим знаменовало для Арабеллы конец света Для начала Джордж не явился На обед. Арабелла начала было беспокоиться, но, похоже, никого, кроме нее, отсутствие претендента не волновало ни в малейшей степени. Девушка даже не успела разнервничаться по-настоящему, как поднялся ее отец и в присутствии шестнадцати гостей торжественно провозгласил:
      - Имею честь сообщить всем присутствующим о помолвке моей дочери Арабеллы с полковником Джорджем Блэккиллом...
      Одновременно жестом отец указал на мужчину, стоявшего у камина.
      Мужчину Арабелла отлично знала, видела великое множество раз, даже разговаривала с ним. Это именно он представил ей Джорджа Кажется, был даже его родственником, чуть ли не дядей .
      И в ту же самую секунду несчастная девушка вспомнила, что дядю и племянника зовут одинаково - Джордж. Но ей и в голову не могло прийти, что дядя, этот ужасный сорокапятилетний старик, стоящий уже одной ногой в могиле, мог претендовать на ее руку! Он был несомненно богат, свыше двадцати лет службы в Индии принесли ему состояние, но она скорее готова была ожидать от него помощи племяннику.
      Тут только Арабелла поняла, кто просил ее руки и почему родители дали согласие.
      Девушка на мгновение лишилась дара речи и застыла как вкопанная. А трухлявый пень у камина выпрямился и поклонился.
      Был он весь морщинистый, коричневый от загара и вообще отвратительный. С отвислой нижней губой. Ходил подрагивая в коленках, говорил гнусавя и все знал лучше всех. Исправлял и поучал каждого, даже отца, который, выполняя данное жене обещание, стиснув зубы, терпеливо сносил дурацкие сентенции. Ей самой, Арабелле, полковник сказал однажды нечто такое...
      Лихорадочно пытаясь вспомнить то идиотское, совершенно недопустимое, прямо-таки оскорбительное замечание, сделанное полковником, Арабелла практически не обращала внимания на дальнейший ход торжества. Отец что-то говорил, полковник Джордж Блэкхилл что-то говорил. Другие гости тоже что-то говорили. Все зудели как мухи. А кто отвлекается на мух?..
      ***
      А потом оказалось, что все кончено и она обручена не с племянником, а с дядей-полковником Джорджем Блэкхиллом и через три месяца должна стать женой отвратительного чудовища.
      Бомба взорвалась, когда гости разошлись, а сестры Арабеллы удалились к себе наверх.
      Такого грандиозного скандала в семье еще не было. Так случилось, что и Арабелла и ее мать впервые столкнулись столь решительно. Их лучшие черты характера до сих пор настолько откровенно не проявлялись, поскольку леди Драммонд старалась сдерживаться и позволяла дочери, до недавнего времени еще ребенку, разные несерьезные капризы, а Арабелла демонстрировала свой темперамент в основном в деревенских развлечениях. На лошадях, не совсем объезженных; на деревьях, по которым лазила с превеликим удовольствием; в реке, где плавала в рубашках не всегда приличных; среди собак и на охоте на лис. До сих пор никто не пытался сломать ей жизнь, и только теперь...
      - Кто тебя обманул, дура?! - шипела разъяренная леди Драммонд. - Что ты несешь, какой ходячий труп?! Ты же сама согласилась, слова не сказала!
      Положение Арабеллы осложнялось еще и тем, что она не могла рассказать о Джордже-мдадшем. Ей приходилось скрывать свою ужасную ошибку и ни за что на свете не признаваться в любви, которая в глазах родителей погубила бы ее окончательно. Ведь только безнадежная идиотка могла влюбиться в нищего, такую надо изолировать от общества! Ее еще, чего доброго, заперли бы в какую-нибудь темницу!..
      В лондонском доме темниц, правда, не было, но Арабелла и так уже плохо соображала. Скованная ограниченным числом аргументов, она особо напирала па разницу в возрасте, что ее мать, бывшую не многим моложе полковника, раздражало еще больше.
      Отец молча подождал, пока обе выдохнутся.
      - Ты можешь вызвать скандал, Арабелла, если хочешь, - произнес он под конец весьма сухо, - но заруби себе на носу: у тебя нет ни гроша. Ты немедленно вернешься в деревню и останешься там навсегда. Будешь жить как служанка: еда, крыша над головой и один фунт в год...
      - Служанка получает шесть! - вырвалось у девушки.
      - Будешь работать как служанка, получишь шесть. Если ботинки у тебя развалятся, можешь ходить босиком. Я закончил.
      Арабелла отлично Знала, что отцовское слово твердо. Ей придется вернуться в деревню, в обветшавший дом, к разваливающимся хибарам арендаторов и тяжелой работе или к смерти от тоски в полном безлюдье, без гостей, визитов и танцев, без поклонников, без Джорджа, без надежд на будущее.
      И быть ей старой девой, а ведь она только-только начала жить!..
      Тут до девушки дошло, что мать еще что-то говорит. Вроде бы об отъезде в Индию. Ну конечно, она должна выйти замуж за этого старого паралитика, так как тот уже через три месяца возвращается в Индию и намерен забрать ее с собой. А Джордж, молодой Джордж, ее Джордж, ведь как раз отправляется в Индию, об этом они говорили, и она даже думала о путешествии в те счастливые семь часов.
      Отъезд Джорджа, не имеющего перспектив в Англии, был делом решенным, но молодой человек всячески оттягивал сборы - и только из-за нее. Арабелла даже успела подумать, что они отправятся вместе... Ну ладно, если и не вместе, то она тоже поедет в Индию, пусть хоть с этим старым пугалом, и, пожалуйста, скандал разразится там!
      - Очень хорошо, - заявила она, сразу успокоившись и приняв решение. Я согласна. Выхожу за него.
      Леди Драммонд с трудом скрыла удивление. Она никак не ожидала такого быстрого успеха и была настроена как минимум на недельную войну с дочерью. Не будучи окончательно уверенной, не выкинет ли Арабелла какой штучки, и не избавившись еще от подозрений, она все же вздохнула с облегчением.
      Три месяца спустя, стоя перед пастором в белом платье и подвенечной фате и произнося слова супружеской клятвы, миссис Арабелла Блэкхилл, в глубине своего переполненного дикой ненавистью и отчаянием сердца дала себе слово быть самой худшей женой, какая только существовала на свете...
      ***
      Полковник Блэкхилл выглядел совсем не так отвратительно, как это казалось Арабелле. Высокий и худой, бронзовый от индийского солнца, он действительно ходил не слишком плавно, но его походка была скорее вызвана привычкой к строевому шагу, нежели судорогами. Нижняя губа была и впрямь великовата, но на этом недостатки его внешности заканчивались. Дамам чуть постарше Арабеллы он вполне мог понравиться. Гораздо хуже обстояло дело с его характером.
      Полковник оказался страшным, педантом во всех областях жизни, властным и глубоко убежденным в собственной правоте. Он не говорил, а отдавал приказы, вмешивался во вое подряд, знал все лучше всех и всегда настаивал на своем, не считаясь ни с чем и ни с кем, сурово и достаточно жестко.
      Имелись у полковника и достоинства. Командиром он был и в самом деле отличным, а Кроме Того, справедливым и честным, как он это сам понимал.
      Местное население эксплуатировал умеренно, грабежи запрещал и наказывал за них жестоко, а превыше всего ставил честь.
      После свадьбы Арабелла возненавидела его еще больше. Брачную ночь она выдержала стиснув зубы, а разрыдалась от ярости уже позже, когда муж уснул.
      К счастью, ужасные минуты не были для нее неожиданностью. Девушка знала, что ее ждет, так как выросла в деревне, где никто и не думал скрывать от хозяйских детей, откуда берутся жеребята, телята, котята и прочие детеныши. Будь семья Драммонд богатой, девочек держали бы в салонах под присмотром гувернанток и в окружении многочисленной прислуги. Коров бы молодые леди видели только издали, лошадей - запряженными в кареты, а собак - на охоте. Но отчаянно скрываемая бедность сэра Драммонда всяких гувернанток исключала напрочь, и дети его в силу обстоятельств своим образом жизни и свободой, им предоставленной, мало чем отличались от крестьянских. Разве что были лучше воспитаны и одинаково хорошо чувствовали себя как в конюшне, так и на королевском приеме.
      Свое решение отравлять мужу каждую минуту его существования Арабелла начала осуществлять не сразу. Ее заинтересовало путешествие, понравилось на корабле, морская болезнь не докучала ей ни в малейшей степени, а вся мужская часть пассажиров, равно как и экипаж, восхищались ее красотой. Погодные условия были на редкость благодатными, не случилось ни одной, даже самой махонькой, бури. полковник отдал свой очередной приказ, на этот раз погоде, и та, устрашенная, его послушно выполнила.
      И только немного позже, уже по прибытии на место, Арабелла узнала кое о чем, что привело ее в неописуемую ярость. Выяснилось, что Джорджа-младшего чуть ли не силой заставили отправиться предыдущим рейсом, а ее муж - Джордж-старший - специально задержался, чтобы не плыть вместе с племянником. И вовсе не из-за Арабеллы, еще чего, ни малейших подозрений у него не было, просто дядя считал, что сопливому лейтенанту не пристало находиться рядом со старшим по чину родственником, носящим в придачу ту же фамилию. Все это наводило бы на мысль о протекции, а племянник должен был самостоятельно пробиваться в жизни и делать карьеру безо всяких поблажек.
      Когда Арабелла представила себе, чего лишилась, у нее перехватило дыхание. Все долгое путешествие она могла провести в обществе любимого, видеть его изо дня в день все четыре месяца подряд, быть рядом с ним, наслаждаться его присутствием, опираться на его сильную руку, наклоняясь над волнами или поднимаясь по трапу... И все эти упоительные мгновения отнял у нее отвратительный деспот, чьей собственностью она стала. О нет, этого она деспоту не простит!
      Слабые стороны мужа Арабелла обнаружила моментально. При виде малейшего беспорядка полковник сердился и страдал, доведенная до абсурда пунктуальность была просто необходима его душе, кратко и долговременные планы были выверены до минуты, любая расхлябанность доводила беднягу чуть не до удара. Арабелла тут же этим воспользовалась, правда, результаты ее разочаровали. Отравлять мужу жизнь как-то не получалось.
      Разбросанные всюду вещи моментально собирала отлично вымуштрованная индусская прислуга.
      Неожиданно изменить планы оказалось просто невозможно, так как полковник пресекал подобные попытки в зародыше, прибегая даже к физическим методам воздействия. Когда однажды, ссылаясь на головную боль, Арабелла попыталась опоздать в гости, супруг поднял се с постели силой и лично помог одеться, выбрав при этом менее всего подходящее платье. Пунктуальности ради даже не позволил ей сделать прическу. Арабелла не выцарапала ему глаза только потому, что, взглянув в зеркало, сразу же успокоилась. Распущенные волосы и гневный румянец на щеках делали ее просто неотразимой, в чем она смогла убедиться пятнадцать минут спустя, наблюдая за выражением лиц присутствовавших на приеме дам.
      Можно было не сомневаться, что подобная прическа быстро войдет в моду в местном обществе.
      Пение в те минуты, когда муж хотел посидеть в тишине, тоже не слишком помогало, так как голос у Арабеллы, по иронии судьбы, был приятный и полковник очень любил ее слушать. Вместо мучений пение доставляло ему удовольствие. Молчать же целыми днями ей не удавалось из-за слишком живого характера и буйного темперамента. Могла забыть о чем угодно: распорядиться насчет обеда, об обещанном визите и приглашенных гостях, о зонтике или какой другой мелочи - все было напрасно. Полковник помнил обо всем, а остальное было делом прислуги, боявшейся хозяина как огня. В итоге Арабелла сообразила, что отравляет жизнь скорее себе, чем мужу.
      Пришлось Придумывать иные способы мести. Измена мужу отпадала: сожительство с ненавистным мужчиной не особенно располагало к сексу, а кроме того, единственным человеком, которого она желала больше всего на свете, был Джордж-младший, совершенно недосягаемый, служивший в отдаленной провинции за много сотен миль. С другими мужчинами Арабелла могла разве что флиртовать, но в этом не было ничего особенного, флиртовали все дамы напропалую, и никто не устраивал по сему по воду скандалов. Купаться нагишом?.. Глупость, во-первых, кусались всякие насекомые, а во-вторых, где купаться-то? В реке, полной крокодилов?!
      После долгих и тщательных раздумий выход был найден: удар по чести мужа. Но пока неизвестно, каким образом.
      ***
      Помог, как это часто бывает, случай.
      К разговору, журчащему за столом во время очередного небольшого приема, Арабелла начала прислушиваться где-то в середине. До этого она занималась изучением туалета сидящей напротив рани, супруги раджи Горакпура. Едва взглянув на ее сари, Арабелла побелела от зависти. Почти прозрачный шелк, из-под которого поблескивало нечто вроде серебряных искорок, облегало тело таким образом, что аж дух захватывало. Такое платье она просто обязана раздобыть и нарядиться, невзирая на протесты мужа. Главное, чтобы он ничего не знал, не будет же устраивать скандал и срывать с нее одежду прямо при гостях... Только цвет другой. Темноволосая рани могла позволить себе носить бордовый, рыжая Арабелла велит сшить зеленое.
      Очевидно, что продемонстрировать сей чудный наряд удастся только у себя дома. Отправляясь в гости, полковник всегда внимательнейшим образом изучал внешний вид жены, так что эффект неожиданности исключался начисто. Любая неуместная мелочь в наряде исправлялась со скоростью, достойной военной операции, жестко и болезненно, невзирая на протесты, зачастую с использованием физической силы, а потом лошадей гнали во весь дух, чтобы прибыть пунктуально в срок. А значит, следовало устроить соответствующее мероприятие у себя, и чем больше будет гостей, тем лучше...
      В этот момент Арабелла наконец услышала разговор за столом.
      - Индийские алмазы в основном желтые, - авторитетно заявил молодой секретарь Вест-Индской компании Генри Мидоуз, живо интересовавшийся драгоценными камнями. - Белые встречаются редко.
      Раджа сидел как раз напротив него.
      - Не совсем, - возразил он с загадочной улыбкой. - У наших алмазов бывают разные оттенки.
      Встречаются даже голубые, хотя, должен признать, нечасто. Один такой у меня есть.
      - Большой? - заинтересовался полковник Уайт, начальник соседнего гарнизона.
      - Средний. Около сорока каратов.
      - Время от времени доходят слухи о необыкновенных камнях, - задумчиво сказал полковник Гаррис, самый старший из присутствующих. - Некоторые храмы. Когда я был молод, поговаривали, будто бы в одном из храмов находился алмаз, как раз голубой, превосходящий по размерам все когда-либо виданное. Самый большой алмаз в мире, называемый Великим Адмазом.
      - И храм не разграбили? - удивился полковник Уайт.
      - Кажется, нет. Вроде бы он и сейчас находится на своем месте.
      - Где? Что это за храм?
      - Не помню. Я даже не уверен, слышал ли когда-нибудь название той местности.
      - Вы наверняка в курсе, - обратился к радже секретарь.
      Раджа по-прежнему хранил загадочную улыбку ил неподвижном лице.
      - Во многих храмах находятся бесценные сокровища...
      - Я в курсе, - с полнейшим равнодушием заявил полковник Блэкхилл, чем вызвал живую, но тщательно скрываемую реакцию присутствующих.
      - Вы? - недоверчиво переспросил Генри Мидоуз. - Вы знаете, в каком храме находится самый большой алмаз в мире?
      - Знаю. Я его видел приблизительно лет десять тому назад. Он вставлен в живот статуи, кажется, бога Шивы, так как там еще была статуя Кали. Это малоизвестный храм.
      - И вы полагаете, что алмаз все еще там? Храм не разграбили? изумленно повторил полковник Уайт.
      - Я не допустил грабежа, - холодно ответил полковник Блэкхилл. Солдаты - не грабители Раджа Би.., ну.., тамошний раджа, которого мы победили, добровольно отдал половину своей сокровищницы. Я счел, что этого вполне достаточно.
      - Ну и ну, - произнес с удивлением и некоторым сомнением в голосе Генри Мидоуз.
      Полковник Блэкхилл наградил его ледяным взглядом.
      - Я тоже солдат, а не грабитель, - подчеркнул он.
      "Идиот", - поправила про себя Арабелла. Иметь под рукой самый большой в мире алмаз... Кому он там в храме нужен? Никто бы и не узнал...
      Вдруг она перехватила взгляд рани и, испугавшись, что та прочитает ее мысли, поспешила как можно очаровательнее улыбнуться.
      - Индия полна золота и драгоценных камней, - вежливо заметила Арабелла, чтобы сказать хоть что-нибудь, поглядывая на огромный рубин на плече рани.
      Та кивнула и улыбнулась в ответ.
      - Наверное, кто-нибудь его охраняет? - спросил вице-директор компании, до сих пор молчавший. - Какие-нибудь жрецы?
      - Конечно. Это их храм. Охраняют его днем и ночью, хотя я гарантировал им безопасность.
      - А он и вправду такой большой? - осмелилась поинтересоваться супруга вице-директора.
      - Действительно, - вежливо ответил полковник Блэкхилл, сжимая руку в кулак. - Похоже, что он был размером.., в полкулака.
      - О Господи! - не удержался Мидоуз.
      Полковник Гаррис вздохнул.
      - Когда я приехал сюда совсем еще молодым, мы воевали... - начал он.
      Но, взглянув на раджу, по-прежнему таинственно улыбавшегося запнулся. Чуть было не совершил промах. В настоящем все были в хороших отношениях, а неуместные воспоминания о временах, когда шла война и английская армия побеждала, подчиняя британской короне местных князей, являлись в высшей степени бестактными.
      - ., с французами. - Полковник наконец подобрал нужное слово. - Шли бои с французами. Они разграбили сокровищницу, а мы у них добычу отобрали. Раджа погиб... Ну, надо признаться, что...
      Никогда ранее я ничего подобного не видывал. Кое-что и мне досталось...
      Он снова запнулся, как бы углубившись в свои воспоминания.
      - Больше досталось таким, у которых совсем не было совести, пробормотал себе под нос полковник Уайт.
      Арабелла даже пожалела, что не была молодым человеком в те прекрасные времена-Угрызения совести ее бы не мучили, это уж точно, а разбогатев, могла бы жениться на ком захотелось; Затем она, впрочем, вспомнила, что Джорджа-младшего в ту пору и на свете не было, и, наконец, все ее мысли занял Великий Алмаз в брюхе божества, весьма вероятно, что Шивы. А может, Будды или Брахмы, или еще какого другого, ведь ее муж далеко не всегда прав. Интересно все же, где находится тот храм...
      Конкретная идея еще не пришла ей в голову. Ее подсказал чуть позже сам супруг, когда дамы удалились, а мужчины остались в салоне. Ясное дело, подсказал, сам того не ведая.
      Мужской разговор Арабелла подслушала совершенно случайно. Рани и вице-директорша какое-то время были заняты посещением гардероба и других укромных мест. Хозяйка же вернулась к дверям салона, так как оставила там на маленьком столике свои благовония, вынутые из специального мешочка. Незадолго перед этим они с супругой вице-директора сравнивали свои благовония. Мешочек, привязанный к поясу, был крепко стянут золотым шнурком, и она не успела положить обратно небольшую шкатулочку с пахучими веществами, так как муж срочно погнал ее в столовую, вот и пришлось оставить шкатулку на столике. Вернувшись теперь за забытой вещицей, Арабелла услышала продолжение ранее начатого разговора.
      - ..как раз чье, и неизвестно, - уныло объяснял полковник Гаррис. Ходили слухи, что алмаз принадлежал некоему французу, который Получил его за свою жену от одного раджи. Проще говоря, продал жену за алмаз. Абстрагируясь от законности сделки, алмаз принадлежал ему, раз получил в качестве платы. Право собственности раджи на камень, кажется, никто сомнению не подвергал. Так мне рассказывали. Довольно туманно, впрочем...
      - Откуда, же собственность оказалась в храме?
      - Неизвестно.
      - Может, раджа погиб во время военных действий и добычу у него отобрали?
      - Или спрятали, как другие драгоценности: из сокровищницы?
      - Неважно, чья он собственность, - гофрил вице-директор компании. Если вы относитесь к этому как к делу чести, любой грабеж опасен. Малейшие беспорядки...
      - Всякие беспорядки исключены, - отрезал полковник Блэкхилл. - И, как вы сами господа, убедились, никто о нем не знает. Никто, кроме меня, его не видел. И только одному мне известно, где он находится. И, будьте уверены, я никому рассказывать не собираюсь. А место это глухое и малопосещаемое.
      Жрецы его стерегут, так как там спрятана также половина той сокровищницы из дворца раджи Бихара, который, насколько мне известно, был врагом вашего отца.
      Полковник обернулся к радже Горакпура, соизволившему ответить:
      - И побежден при вашем активном содействии...
      Дальше Арабелла не слушала. Не могла же она торчать под дверью салона: кругом шныряла прислуга, да и гостьи ее заждались. Однако и того, что услышала, было вполне достаточно. И уже в голове стали зарождаться пока еще не слишком ясные мысли.
      "Он один знает... Дело чести.. Ограбление, если бы кто украл, думали бы на него... Вот здорово!
      Подозрения, ему бы пришлось объяснять, оправдываться... А для него хуже нет... Ох, хоть бы украли!.. Такое пятно на репутации! Но кто же украдет, если никто не знает?.. Разве что я сама. Жена-воровка - тоже компрометация и позор..."
      На пороге гостиной решение уже было принято.
      Арабелла решила украсть алмаз сама, если только удастся разузнать, где он находится.
      К делу она отнеслась чрезвычайно серьезно.
      Единственным человеком, кто невольно мог ей помочь, был ординарец мужа. Немногим моложе полковника, он участвовал вместе с ним практически во всех кампаниях. Арабеллу он очень любил, хотя порой и обижался, что она так мало интереса проявляет к карьере супруга и его славному боевому пути Честно говоря, Арабелла совсем этим не интересовалась, но время от времени, чтобы сделать человеку приятное, задавала какие-то вопросы и притворялась, что слушает пространные ответы.
      Проблема же была в том, что полковник Блэкхилл любил на службе иметь под рукой ординарца, а дома - жену. Минуты, когда оба бывали свободны от его общества, случались крайне редко. Но Арабелла знала, как помочь делу, и немедленно расширила палитру своих капризов и выкидываемых номеров, так что уже через неделю добилась поставленной цели.
      Полковник Блэкхилл отчаялся предугадать, что его жене взбредет в голову. Отправится Ли в индийскую деревню играть с грязными детьми или искать местного знахаря. Выйдет ли на террасу без платья, утверждая, что ей жарко, и демонстрируя ноги чуть ли не до колен. Ноги того стоили, это он признавал, но не намерен был мириться с публичным их показом. Устроит ли пикник только для дам, а в качестве прислуги использует исключительно молодых и неженатых офицеров, или, еще хуже, - солдат. Закроется ли в своих комнатах с кем-то совершенно неподходящим и хоть ласками его не одарит, но вызовет настоящий взрыв сплетен. Или поедет черт знает куда, подвергаясь опасности встретиться с тигром, разбойниками или еще какой голытьбой. А то посадит за стол факиров. Вздумает дрессировать слонов, отправится купаться нагишом в фонтане вице-губернатора. Или выкинет еще какое не менее компрометирующее безумство.
      Полковник боялся себе признаться, что "жена в полной мере ему не подчиняется и справиться с ней он не в состоянии. Тогда следовало бы признать, что и женитьба на молодой красивой девушке оказалась ошибкой, а полковник Блэкхилл ошибок не совершал.
      В конце концов он нашел выход. Вполне доволен им не был, но другого не видел. Он решил в некоторой степени пострадать сам, отказываясь от услуг любимого ординарца, к которому за многие годы так привык, но который в то же время был единственным человеком, заслуживающим абсолютного доверия. А в придачу был разумным, решительным и имевшим, в данном случае столь необходимое, чувство такта. Полковник постановил приставить его к жене, вменив в обязанность противодействовать по мере возможности ее непредсказуемым штучкам.
      Ни о чем другом Арабелла и не мечтала.
      Тут же были забыты все домашние и светские глупости, зато на первый план неожиданно выдвинулись верховые прогулки, во время которых ординарец, ясное дело, обязан был ее сопровождать.
      Таким образом, Арабелла заполучила в свое распоряжение кладезь информации.
      С первой же минуты и без малейших усилий Арабелла получила исчерпывающие сведения о военной карьере мужа и всех его приключениях. Теперь она уже слушала внимательно, а поощренный ординарец все больше входил во вкус и болтал не переставая. Арабеллу прежде всего интересовали географические подробности, названия завоевываемых местностей и контролируемых городов, в чем ординарец не усматривал ничего подозрительного.
      Наконец добрались и до событий десятилетней давности; штурма дворца раджи и проблем с храмами. Арабелла терпеливо и даже с интересом выслушала, утомительнейшие подробности чисто военного плана, рассказ об атаках и обороне, количестве и размещении солдат, а также характеристику использованного оружия, после чего начала задавать вопросы, на которые ординарец давал обширнейшие ответы, не задумываясь ни на мгновение.
      - Я слышала, что муж тогда не допустил какого-то грабежа, - сказала она наконец. - Дворца или храма, а затем что-то охранял. Он мне об этом рассказывал. Они стояли там довольно долго, только я уже не помню, где именно.
      - Два года, - ответил ординарец. - Но только все было совсем не так. Господин полковник всегда был справедлив и держал слово. Не только дворец тронуть не позволил, но и храм тоже. Даже выделил эскорт, когда они сами, здешние то есть, свое добро переносили, ну, честно говоря, лично сопровождал. Вместе со мной. И навел порядок! Быстренько всех утихомирил, и потом эти два года, почитай, и делать-то было нечего.
      - И где же все это происходило?
      Ординарец рассмеялся.
      - Здесь, - ответил он, явно развеселившись.
      - Как здесь? - поразилась Арабелла.
      - Прямехонько тут, где мы сейчас находимся, в этом самом доме и жил, только тогда он был в худшем состоянии, дом то есть. Сами изволите видеть, госпожа полковница, и следа от всех тех происшествий не осталось. Никто о них и не вспоминает. А тогда еще пытались, ведь у них здесь святое место, вон там...
      Он ткнул хлыстом в направлении густой зелени на границе парка, являвшегося частью резиденции полковника. Зеленый массив был достаточно велик и переходил далее в джунгли. Арабелла со слугой как раз возвращалась после очередной прогулки, и ворота резиденции оказались прямо перед ними. Пораженная хозяйка не могла вымолвить ни слова.
      - Держат там какого-то своего божка, - продолжал ординарец. - А беспорядки тогда, собственно, возникли, когда наши миссионеры.., ну, как бы это выразиться.., немного перегнули. Да и они, местные то есть, меж собой не шибко ладили, все из-за своего идолопоклонства. Так вышло, что уже вроде и мир был, а тут снова началась заваруха, и господину полковнику пришлось наводить порядок. На два года ею сюда откомандировали. Здешние что-то на манер заговора учинили, одни против других, а те, другие, и донесли. Однажды ночью они возьми и выступи, а мы их уже поджидали. Меня господин полковник поставил за нашими людьми на краю шеренги, вон там я спрятался... Отсюда не видно, заросло все, тропинка была у меня за спиной. Тогда только одна туда вела. Сейчас вторую протоптали с другой стороны, чтобы через парк не лазали, ведь эти язычники и по ею пору туда шастают, жертвы свои приносят. Людей я поставил по приказу господина полковника так, чтобы в тыл к нам не зашли...
      Арабелла перестала слушать. Вопреки своей воле, фактически машинально, она направила лошадь к зарослям, минуя ворота и медленно двигаясь вдоль ограды. Ординарец охотно последовал за ней, так как благодаря такому маневру мог не только рассказывать, но и показывать, превознося военные таланты полковника, который так гениально устроил засаду заговорщикам. Перебили их всех до одного, за что служители святого места были ужасно благодарны своему спасителю...
      Арабелла уже успела прийти в себя и охотно признала, что военную операцию действительно задумали и осуществили превосходно. На военную операцию ей было, честно говоря, глубоко наплевать, но что стоило поддакнуть ординарцу?
      - И тот храм все еще там? - Поинтересовалась она, поворачивая лошадь, так как дальше сквозь заросли проехать было просто невозможно.
      - Там, куда он денется? Теперь о нем мало вспоминают, ведь ссориться больше некому.
      - Я бы хотела его увидеть.
      Ординарец покрутил головой.
      - Ой, лучше не надо. И добраться нелегко, и чужих здесь не любят. Вы, госпожа полковница, еще плохо их знаете. А ведь им раз плюнуть - подослать такого с ножом. И не поглядят, что дама. А если и поглядят, то мужа пырнут.
      Мысль, что, просто заглянув в храм, можно избавиться от мужа руками жрецов, чрезвычайно понравилась Арабелле. Об алмазе она предусмотрительно не спрашивала: там он или не там, ординарец знать не обязан. Хотя, конечно, очень мало шансов, чтобы по прошествии двенадцати лет сокровище по-прежнему находилось на месте. Зато само посещение...
      Возможность совершить богопротивный поступок в присутствии ординарца была нулевой. Чтобы удержать хозяйку, тот решился бы даже применить силу при всем своем почтении. Необходимо прийти сюда одной, что не представляло особых трудностей.
      Расстояние от дома до храма составляло не больше мили, а продираться сквозь джунгли Арабелла уже научилась...
      ***
      План выкристаллизовался у нее в голове практически мгновенно.
      О том, чтобы предпринять экспедицию ночью, и думать нечего. Ночью ничего не видно, и охрана храма могла бы ее убить, не разглядев, что имеет дело с женщиной. Не говоря уже о том, что в темноте ей никак не найти эту полузаросшую тропку.
      Надо на нее выйти перед закатом, когда даже в сумраке джунглей еще неплохая видимость. Среди бела дня тоже не годится, так как днем прислуга постоянно наблюдает за хозяйкой, а ординарец и вообще ходит за ней как приклеенный. Дальнюю прогулку скрыть не удалось бы, и кто-нибудь уж точно увязался бы следом. Необходимо создать Подходящие условия...
      Арабелла решила устроить роскошный прием на свежем воздухе и предложить гостям нечто вроде игры в прятки. Все охотно согласятся, так как в обществе всегда найдется несколько парочек, которые с радостью воспользуются случаем хотя бы на пару минут исчезнуть из поля зрения супругов, к вящему неудовольствию последних. Однако необходимо предусмотреть препятствия, которые могут возникнуть у нее на пути.
      Полковник Блэкхилл вздохнул с облегчением, убедившись, что новый каприз его жены подпадает под общую норму. Приемы под открытым небом входили в моду, и каждый норовил перещеголять соседей новыми развлечениями. На всякий случаи он только расставил вдоль ограды дюжину солдат, приказав им не слишком попадаться на глаза гостям.
      Арабелла узнала о солдатах в последний момент, и то только благодаря ординарцу, так как ее муж не видел нужды информировать супругу о предпринятых мерах безопасности.
      Одеваясь, она прямо-таки задыхалась от ненависти. Господи, как она ненавидела мужа! Полковник же только подкреплял это чувство на каждом шагу, даже не отдавая себе в этом отчета. А может, и отдавая, но это мало его тревожило, так как жена была его собственностью, а остальное старого служаку не волновало. Такой же собственностью, как лошадь, собака или кошка, а кого интересуют мысли и чувства лошади или собаки, их дело служить, и точка. И она обязана была служить, и ее, как собаку, можно было отбросить пинком, если попалась на пути в неподходящий момент. Никогда полковник даже не поговорил с ней по-человечески, только отдавал приказы и устраивал скандалы за малейшее упущение, шлепая своей обвислой нижней губой. И держал ее в этой проклятущей Индии, где дикая жара, волосы липнут к шее, рубашки приходится менять чуть ли не каждые полчаса, полно всякой кусачей пакости и то и дело разражаются разные эпидемии. Слава Богу, что у нее хоть желудок крепкий, все переносит безболезненно. А теперь еще, как нарочно, муж осложняет ее планы своими идиотскими солдатами!
      Но тут буйная ненависть отошла на второй план, так как Арабелла вдруг сообразила, что она видит в зеркале. А посмотреть было на что: наконец-то выдался случай надеть то самое зеленое сари, о котором она столько мечтала и оказалась абсолютно права - струящийся зеленый шелк был ей несомненно к лицу...
      Полковник, увидевший жену во всей красе, только когда начали съезжаться первые гости, потерял дар речи. Однако взял себя в руки и, даже когда голос вернулся к нему, не сказал ей ни слова, решив устроить этой сумасшедшей нагоняй попозже. Он только скрипнул зубами, после чего, к неописуемому изумлению, увидел в глазах приглашенных дам вместо ожидаемого порицания и возмущения явное восхищение и зависть. В дамской моде полковник был не силен, поэтому озадаченно покачал головой, подумал и решил не протестовать.
      Тем временем задуманное Арабеллой мероприятие катилось своим чередом и, надо сказать, превзошло самые смелые ожидания. Парк полковника, сильно разросшийся, был здорово похож на настоящие джунгли. Гости то и дело исчезали с глаз, неожиданно находились, выслеживали и пугали друг друга, прямо как разыгравшиеся дети. Арабелла без труда ускользнула от своих поклонников и скрылась в чаще той самой отдаленной части сада.
      Стена, окружавшая имение, была здесь полуразрушена, и ни одного солдата на посту, а если бы и стоял, видел бы шага на два, не больше.
      Перелезть через стену Арабелле ничего не стоило, ведь и двух лет не прошло с тех пор, когда она лазила по деревьям и вылезала через окно из своей спальни в деревенском доме родителей. А сари для подобных упражнений оказалось куда удобнее кринолина.
      Арабелла с трудом отыскала старую заросшую тропу. Не знай она о ее существовании от ординарца, вообще ни за что бы не обнаружила. Густая чащоба огромных листьев, цветов и лиан маскировала начало тропы так успешно, что никому и в голову не могло прийти здесь искать. Тем более что запущенная роща не обещала никаких удовольствий. Очередные тропические заросли - только и всего. Об охоте нечего было и мечтать: дикие звери к жилью не приближались, а обезьян везде полно. Правда, могла попасться змея.
      От волнения Арабелла даже не чувствовала страха. Так окончательно и не решив, показываться ей храмовой страже или нет, она пробиралась по тропинке. Будь у нее уверенность, что в наказание мужа убьют, не колеблясь ни минуты самым наглым образом проникла бы в святилище. Но ординарец что-то там болтал о благодарности. Вместо того чтобы убивать, могут просто донести об оскорблении святыни и потребовать наказать жену, что полковник и не замедлит сделать. К черту, только сама себе навредит...
      Следует с прискорбием заметить, что леди Драммонд оказалась права: у ее третьей дочери и впрямь был очень дурной характер. Смириться с судьбой, подчиниться запретам, покорно переносить наказания - все это не для нее. Запирать Арабеллу в комнате имело смысл только начиная с третьего этажа, так как со второго она выбралась бы через окно, в придачу склонив на свою сторону стражников, ибо женщиной она была очаровательной и перед ее красотой и обаянием не мог устоять ни один мужчина. При этом она легко впадала в ярость, что только придавало ей сил и отваги, а кроме того, была умна и изобретательна. Полковник Блэкхилл случайно наткнулся на единственный способ наказывать жену, действительно весьма для нее чувствительный. Она терпеть не могла вечной критики, придирок и осуждения, постоянных, на первый взгляд мелких, препятствий и ограничений, сковывавших ее свободолюбивую натуру. Захоти она поездить верхом - не оказалось бы лошадей. Могла бы поехать на слоне - слона бы тоже не нашлось.
      Здесь, в гнусной Индии, ей трудно было бы противостоять, во всяком случав, борьба стоила бы слишком дорого. Арабелла знала себя очень хорошо, как мало какая женщина в ее возрасте и в ее время, и не намерена была нарываться на подобные осложнения и неприятности.
      Уже через несколько ярдов тропинка стала заметнее и удобнее, и Арабелла, все еще не приняв окончательного решения, шла осторожно и почти бесшумно.
      Пятью минутами позже она остановилась в изумлении - как это близко! В зелени просматривались очертания строения, полускрытого разросшимися деревьями и кустами. Подождав немного, женщина подошла ближе. Под ногами почувствовала каменные плиты, потрескавшиеся и вспученные корнями деревьев. Каменная дорожка указывала направление.
      Ступая медленно, шаг за шагом, она раздвинула ветви и заметила вход. Нет, это вряд ли был главный вход, так как каменные плиты огибали храм и вели куда-то за здание, под стеной же с ее стороны плит не было. Арабелла стояла на задах храма, а то, что она приняла поначалу за вход, оказалось просто трещиной в древней стене.
      Она обошла здание, по-прежнему тихо И осторожно, и действительно увидела портал. Снова остановилась, и очень вовремя: из храма вдруг вышел какой-то человек. Жрец. На фоне зелени в своем зеленом сари, в сумерках Арабелла была совершенно неразличима. Она стояла, затаив дыхание, пока жрец не вернулся, неся что-то в руках, и не вошел внутрь, так и не заметив неподвижной женской фигуры.
      Со скуки Арабелла кое-что узнала об Индии и ее обычаях. Ясно было, что жрец тут обитает не один, их, несомненно, несколько, живут где-то внутри здания, принимают приношения верующих и молятся. А также несут охрану. Не допускают непосвященных в святилище божества, которое обычно находится в самом дальнем помещении храма, тщательно оберегаемом от проникновения посторонних.
      Именно туда она и должна ворваться, нахально и демонстративно, чтобы навлечь гнев служителей на мужа. Вряд ли это удастся, ее перехватят раньше. И никакой мести жрецов не будет, да и не за что им будет мстить, ведь ей даже не дадут приблизиться к святилищу, а значит, никакого осквернения не произойдет. Надо все это сделать как-то по-другому...
      И тут Арабелла вспомнила о трещине на задах здания, ведь святилище должно находиться как раз где-то там...
      Храм действительно был очень старым и малоухоженным. А джунгли, пусть и в виде небольшой рощи, делали свое дело. Корни и стволы деревьев раздвинули каменную кладку, расширив тем самым трещину в стене, в которую человек мог протиснуться без особого труда. С бешено колотящимся сердцем, полная любопытства, возбужденная чуть не до потери сознания и в то же время полная решимости, Арабелла пролезла в трещину и оказалась как раз там, где нужно.
      Глаза быстро привыкли к темноте, несколько скрадываемой горящим факелом. В его слабом свете поблескивали различные предметы, среди которых выделялись три точки: два глаза Шивы и что-то ниже, на его животе.
      Это и был алмаз. Прославленный Великий Алмаз, самый большой в мире! Огромный, прямо-таки не правдоподобных размеров, как бы двойной - два яйца, сплавленных друг с другом. Он испускал собственный свет. Арабелла почувствовала, как у нее горят щеки, прежние страхи отошли далеко-далеко.
      Она жадно протянула руку к камню.
      Алмаз не удавалось ни вырвать, ни выковырять, ногти мало помогали, необходим был нож, долото или что-то подобное. Арабелла взяла себя в руки, хотя глаза у нее светились похлеще, чем у бога Шивы, и решила немедленно сюда вернуться, никому не показываться, наоборот, в глубочайшей тайне выкрасть алмаз и тем самым на веки вечные уничтожить честное имя мужа, этого подлого тирана. Только надо прихватить нож, ножницы, да что угодно. Главное - быстро, пока совсем не стемнело...
      Она побежала назад по уже знакомой тропинке, перелезла через ограду и, оказавшись в своем парке, услышала голоса гостей, о которых насмерть забыла. Через три минуты Арабелла остановилась, чтобы перевести дух. Разговаривали несколько человек, разыскавших друг друга по всяким закуткам и теперь беседовавших о ней. Выясняли, кто видел хозяйку, исчезнувшую уже с полчаса назад. Куда, интересно, она могла спрятаться и в чьем обществе?
      Кого еще не хватает?
      Арабелле сейчас меньше всего были нужны осложнения. Решение напрашивалось само собой: она высунулась из кустов и громко рассмеялась.
      - Я здесь все это время стою, а вы меня и не видите, - радостно заявила она. - Пойду распоряжусь о прохладительном, а вы ступайте в беседку.
      Признайтесь, мой выход был самым эффектным.
      Хозяйка побежала к дому, а смущенная компания принялась лихорадочно вспоминать, не высказывал ли кто каких-либо обидных подозрений.
      Празднество набирало обороты. Слуги разносили напитки и зажигали светильники, а хозяйка имела полное право быть занятой, и никто ее не искал;
      Полковник чувствовал себя вполне удовлетворенным: жена, как и подобает, следит за ходом приема и не откалывает своих обычных штучек.
      Арабелла же вовсю использовала полученное время. Тяжело дыша, она снова преодолевала ограду. Солнце уже касалось горизонта, через четверть часа станет совсем темно. Ей надо успеть до заката, иначе не найдет тропинку. Сумрак под деревьями сгустился, но к тропинке она вышла точно.
      Теперь Арабелла запаслась не только ножом и топориком, который случайно попался ей под руку, но и тем, что должно было заменить алмаз. Несмотря на спешку и жуткие нервы, она и об этом успела подумать, хотя скорее сказался инстинкт, чем разум.
      Алмаз сиял в брюхе божества так, что не заметить его просто невозможно. У жрецов глаза были на месте, и отсутствие сияния обнаружили бы сразу.
      Значит, чем-то его следовало заменить...
      Среди прочих свадебных подарков Арабелла получила шар из литого, стекла. В то время это была чрезвычайно дорогая новинка, ведь внутри шара виднелся зимний пейзаж, запорошенный снегом и мерцающий серебряными искрами. "Чтобы ты не забыла в той жаркой стране, как выглядит настоящая зима." - сказала ей старшая сестра, вручая подарок. Шар продержался почти год, после чего разбился. Самый большой осколок - с горсткой снега внутри Арабелле было жаль выбросить, и он так и валялся на туалетном столике среди бижутерии, а сейчас мог пригодиться. Достаточно воткнуть его на место алмаза, приклеить как-нибудь..
      Что и говорить, задатки у Арабеллы были исключительные, и, уродись она в семье попроще, быть бы ей воровкой и куртизанкой. Благородное воспитание , несколько притормозило развитие ее талантов.
      Ничего более липкого, чем мужнина помада для усов, ей в голову не пришло. Полминуты оказалось достаточно, чтобы вооружиться всем необходимым.
      Алмаз вовсе не так крепко держался в статуе, как она опасалась, и его удалось выколупать кончиком ножа. Теперь он лежал на ладони Арабеллы, но времени на восторги не было. Намазав помадой осколок стекла, она ввинтила его в освободившееся углубление. Снежные искорки заиграли в свете догоравшего факела.
      Она не успела даже обернуться. По каменному полу зашаркали ноги, и у Арабеллы сердце ушло в пятки. Трещина в стене была слишком далеко, - счет же шел на секунды. Будучи уверена, что находится в обители бога Шивы, где помещается и статуя его жены Кали, Арабелла действовала почти не задумываясь. Лишь бы успеть принять нужную позу...
      Правда, у Кали - четыре руки, но времени на выращивание двух недостающих все равно не оставалось...
      Заспанный жрец, видимо только что безжалостно разбуженный, зевая безо всякого почтения к божеству, вошел в помещение с факелом в руках. Он вынул прежний, догоревший, вставил на его место новый и вышел, практически не глядя до сторонам.
      Арабелле потребовалось ровно четыре секунды, чтобы покинуть святилище.
      Жрец в соседнем помещении вдруг резко остановился. Что-то мелькнуло в его затуманенной сном голове. Показалось, что в так хорошо знакомой комнате кое-что изменилось, что-то с богиней!.. Кали ожила и пошевелилась? Он довольно долго не двигался, стараясь сообразить, затем развернулся и вновь вошел в святилище. На этот раз жрец внимательно осмотрелся.
      Все выглядело так, как и положено. Сияли драгоценности, украшавшие божества. Великий Алмаз мерцал в полумраке, ничего не изменилось. Показалось спросонья...
      ***
      Арабелла хорошенько разглядела свою добычу только на другой день при солнечном свете, когда осталась одна. Зрелище впечатляло.
      Полковник Блэкхилл вовсе не преувеличивал.
      Алмаз был громадным, действительно казался как бы двойным, действительно походил на два яйца, соединенных между собой, как бы сплавленных друг с другом. В самом центре, в месте соединения, имелся небольшой изъян, вроде трещины, в остальном алмаз был чистоты необыкновенной. Невзирая на бушевавшие эмоции, Арабелла весьма разумно решила, что надо его распилить на два идеально одинаковых камня, все равно оба будут невиданной величины. Может, когда-нибудь и удастся это сделать, если кража не обнаружится или как-нибудь иначе все уладится.
      Мысль о чести мужа, которую так хотелось запятнать, выглядела теперь, когда у нее было эдакое чудо, гораздо менее привлекательной. В конце концов, спешить некуда, пока не насладится алмазом. А уж спрятать сокровище она сумеет...
      ***
      Арабелла провела в Индии десять лет, которые никак не отразились на ее здоровье. Наверняка не выдержала бы так долго и пришлось выдумывать какую-нибудь болезнь, чтобы вернуться в Англию, если бы не Джордж-младший.
      Уже через два года ему удалось поселиться неподалеку от дядюшки, и Арабелла могла видеться с любимым как минимум раз в неделю. Вот тогда она от всей души позавидовала беднякам, у которых не было слуг.
      Трудно решиться проявить свое чувство, когда за тобой следит столько глаз. Никто не желал хозяйке зла, наоборот, по большей части ее даже любили и уважали, так как от нечего делать она проявляла интерес к аборигенам. Раздавала женщинам еду и одежду, снабжала лекарствами, пыталась даже учить детей, что ей не слишком-то удавалось, но все равно было принято с пониманием. Проявляла щедрость, транжиря мужнины деньги. И в то же время соблюдала некую дистанцию, чем была обязана не своему такту и уму, а брезгливости и резкой смене настроений. Арабелле вдруг надоедала благотворительность, становилось скучно, и она покидала местных жителей, но делала это благодаря хорошему воспитанию и обаянию изящно и необидно. Обычно же пребывала в хорошем настроении духа, была веселой и доброжелательной, горничных не тиранила, ни разу никого не ударила, даже помогла одной служанке выйти за любимого парня. Ей нравилось выступать в роли доброй феи, а помощь состояла, собственно, в приданом, которое она дала девушке. Для жены полковника это была мелочь, а для местной девушки целое состояние. Учитывая все вышесказанное, Арабелла могла рассчитывать чуть ли не на обожание прислуги, а пристальное внимание к хозяйке являлось всего лишь следствием обычного любопытства. Но жуткий страх слуг перед полковником представлял собой серьезную опасность. Ее могли выдать просто из страха, поэтому Арабелла предпочитала не рисковать. А кроме того, детство, проведенное в свободном общении с разными слоями деревенского общества, научило ее, что у прислуги есть глаза, уши и языки, и всем этим она пользуется с превеликой охотой и удовольствием.
      Здесь, в Индии, Арабелла постоянно чувствовала на себе чужие взгляды и знала, чем это чревато.
      Джордж-младший изворачивался как мог, но тем не менее минуты, проведенные наедине без опасений и настороженности, были редкостью. А все же они случались, и ради них Арабелла провела здесь эти десять лет.
      Идея скомпрометировать мужа кражей алмаза скончалась в конце концов собственной смертью.
      Добычу Арабелла не показала никому, зато сильно к ней привязалась и решила оставить у себя. Ведь было очень даже возможно, что они с Джорджем долго не выдержат и решатся бежать, поселятся вместе на Континенте, где-нибудь в Европе, или даже отправятся в Америку, а тогда продажа алмаза очень облегчит им дело. Денег хватит до конца жизни. Арабелла отлично помнила, что выйти за полковника ее заставили под угрозой нищеты.
      Честно говоря, если бы зависело только от нее, Арабелла пошла бы на все: на открытый роман с племянником мужа и явный скандал, на бегство, на любое безумство, но чувство чести не позволяло ее возлюбленному компрометировать ни свою даму, ни себя, ни дядю. Таким образом, приходилось сдерживать и всячески скрывать эту страстную любовь.
      Ясное дело, ни об алмазе, ни о туманных планах любимой Джордж-младший не имел ни малейшего понятия. Помня о бедности, что так покалечила его жизнь, он сколачивал собственное состояние честной службой, влюбленный по уши, как и прежде. Джордж торчал в Индии ради личных и служебных интересов, заботливо и совершенно искренне интересуясь здоровьем дядюшки, ведь тот, черт возьми, уже стар и должен же когда-нибудь умереть. К счастью, Джорджу и в голову не могло прийти сократить дни драгоценного родственника, подослав к нему, скажем, наемных убийц, а то мучиться бы им с Арабеллой угрызениями совести до конца своих дней.
      Когда же полковник решил наконец выйти в отставку и вернуться на родину, племянник тоже закончил свои дела и, желая быть неподалеку от Арабеллы, позволил себе бестактность и купил имение рядом с фамильным поместьем дяди.
      Полковник в возрасте пятидесяти восьми лет не потерял еще ни бодрости, ни здоровья, а характер его изменился в том смысле, что стал еще жестче.
      Ни о каких послаблениях жене и речи не было. К счастью, та как будто поуспокоилась, оставила свои идиотские выходки, вела себя, как даме и пристало, и отношения поддерживала исключительно с членами семьи.
      Не раз Арабелла горько себя корила, что испугалась обещанной отцом нищеты и не подождала несколько лет, ведь, как оказалось, Джордж-младший был вполне способен нажить состояние. И нажил. Уже через пять лет пребывания в Индии стал небедным человеком, а теперь и вовсе разбогател. И что ей стоило потерпеть эти пять лет, пусть даже в лохмотьях и босиком, зато потом ее жизнь была бы усыпана розами? А так из-за страха перед нищетой и под давлением родителей она прожила жизнь с отвратительным тираном и утешалась только тем, что не родила ему детей.
      Ну, и Джордж-младший был рядом почти ежедневно, так как все три сестры Арабеллы, отлично ориентируясь в ситуации и не будучи болтливы, зазывали его в гости наперебой...
      Так прошло еще десять лет.
      ***
      Во время восстания сипаев в Индии старый храм, обнаруженный совершенно случайно, был разграблен.
      Грабежом занимался лично некий капитан Морроу, известный как своими военными, так и грабительскими способностями. Он не был безумно жесток и над людьми не издевался, бессмысленных трупов за собой не оставлял, бедных людей попусту не убивал, вешал только тогда, когда уж иначе никак нельзя было, зато грабил весьма и весьма основательно. Был он человеком жадным, но не глупым. Добычей делился честно, поэтому его солдаты, видя собственную выгоду, не пытались обмануть командира, действуя без его ведома, тем более что ослушников капитан наказывал беспощадно.
      Добычу из храма Шивы вместе с другими трофеями доставили в его бунгало и свалили в общую кучу. На затесавшийся среди драгоценностей кусок стекла поначалу никто не обратил внимания, затем, во время раздела сокровищ, капитан Морроу, занимавшийся этим лично, взял стекляшку в руку, осмотрел и вышвырнул в окно.
      К разбору своей части добычи он приступил несколько позже вместе с родственником, членом правления Вест-Индской компании, торговцем и знатоком драгоценных камней, некогда бывшим секретарем той же компании. Бывший секретарь, а Ныне совладелец крупной ювелирной фирмы, сэр Генри Мидоуз частенько бывал в Индии, и не но обязанности, а для собственного удовольствия, скупая дорогие камни и оценивая их, так как любил это занятие больше Всего на свете. А кроме того, он отлично знал, что здесь могут попасться исключительные образцы, каких не найдешь больше нигде.
      О Великом Алмазе сэр Генри отлично помнил все эти годы, но никогда и ни с кем данную тему не затрагивал. Он провел даже собственное расследование, которое заняло много времени, ибо не с ним, а с Арабеллой делился воспоминаниями ординарец полковника. Когда же наконец сэру Генри удалось установить, в какое время и где сражался полковник Блэкхилл, когда, где и как долго стояли вверенные ему части, и более или менее точно определить местонахождение алмаза, заняться поисками уже не представлялось возможным. В период его весьма краткого последнего пребывания в Индии странные поиски могли возбудить подозрение, а вскоре после этого началось восстание сипаев, поэтому только теперь, после окончательного разгрома бунта, он мог вплотную заняться этим делом. Способствовал поискам ювелира и тот факт, что его племянник действовал как раз в тех самых местах.
      Восстание сипаев дало новый шанс. С бьющимся сердцем и большими надеждами сэр Генри-эксперт прибыл к своему молодому родственнику, дочиста обдиравшему до сих пор уцелевшие индусские храмы, находящиеся в районах боевых действий.
      Капитан Морроу, в свою очередь, был очень доволен визитом.
      Достойные родственнички вместе осмотрели и разобрали добытые сокровища.
      - Я старался как мог, - сказал племянник. - Непросто быть в трех местах одновременно, но могу тебя заверить, дядюшка, что там, где мы прошли, ничего не пропало даром.
      - Очень хорошо, - похвалил дядя. - Правильно делаешь, мальчик мой, и тем не менее кое-чего здесь не хватает.
      Капитан Морроу удивился и заинтересовался.
      Сэр Генри Мидоуз, поколебавшись, потребовал полного географо-топографического отчета. Он моментально понял, что в интересовавшей его местности племянник находился лично и сам проследил за доставкой большого тюка с драгоценностями. Содержимое тюка как раз лежало на циновке перед диваном, и сэр Генри просмотрел все еще раз.
      - По всей видимости, это был храм Шивы, - дополнил свои показания капитан Морроу. - Маленький, старый, полуразрушенный, вообще малоизвестный, даже местные туда заглядывали редко, так как ближе им было до другого, черт знает, буддистского, что ли? Я в этих божках плохо разбираюсь. Его и обнаружить-то не сразу удалось, только когда преследовали отступавших.
      Сэр Генри явно все еще колебался и долго молчал.
      - Я тебе скажу правду, - наконец решился он. - Все указывает на то, что именно в этом храме хранился самый большой алмаз в мире. Я специально торопился сюда, зная, что ты направлен в этот район, так как боялся, что не распознаешь в таком большом камне алмаза и отнесешься к нему с пренебрежением...
      - Что-то я выбросил, точно, - прервал его племянник, немного смутившись. - Ерунду какую-то...
      Дядя вскочил как ужаленный.
      - Куда?
      - Да сюда, в окошко. Там в кустах и валяется, мне тут некогда заниматься садом, да и вообще у нас здесь привал ненадолго...
      Сэр Генри уже не слушал. Следующий час оба провели, шаря по густым зарослям в радиусе десяти ярдов от окна, среди разного мусора: искрошенных глиняных фигурок, битой посуды и железного хлама, пока не обнаружили осколок стекла. Внутри него поблескивали как бы серебряные искорки.
      - Вот это, - сказал капитан Морроу. - Я посмотрел и выбросил, А вы, дядюшка, думаете, что...
      Сэр Генри, наморщив лоб, внимательно разглядывал осколок.
      - А это точно из храма Шивы? Ты уверен?
      - Абсолютно. Все было в одном свертке, доехало в целости и сохранности, и ничего постороннего там быть не могло. Делил я другое, этого не трогал.
      - Ну что же, тогда мы имеем железное доказательство, - сделал мрачный вывод сэр Генри, понемногу приходя в себя. - По происхождению эта вещь из Англии. Как ты думаешь, откуда она могла взяться в храме Шивы?
      Вопрос был явно риторическим, и капитан оказался не в состоянии на него ответить. Сэр Генри - сам себе ответил:
      - Кто-то подменил вот этим Великий Алмаз...
      Затем замолчал и безмолвствовал довольно долго, перебирая в памяти давнишние события и слова. Сад полковника, его информированность о местонахождении алмаза, Арабелла, привезшая с собой из Англии оригинальные безделушки, беспорядки, вызванные излишним давлением миссионеров, протесты полковника против грабителей, кто знает, искренние ли, и возможности, так и плывшие ему прямо в руки...
      В настоящую и неизменную человеческую честность сэр Генри уже давно перестал верить. У него немедленно возникло подозрение, тут же перешедшее в уверенность. А доказательство он держал в руке. Полковник выкрал алмаз и заменил его осколком стекла. Если бы не это стеклышко, сэр Генри еще мог бы строить догадки - а вдруг в храме вообще не было алмаза, или его переправили в другое место, но осколок говорил сам за себя. Индусы не могли сами такое изготовить или купить на рынке. А значит, только полковник. А сколько красивых слов наговорил о грабителях и бандитах! Пустая болтовня для отвода глаз!
      - Мне казалось, что с тем храмом удачно получилось, - не совсем уверенно произнес капитан Морроу, который и не пытался скрывать свои пристрастия, особенно от дяди. - Маленький, а богатый. Вот это ведь золотое, нет? Вон то, на слоне, забыл, как называется. А та Кали, точно знаю, что Кали, - у нес четыре руки. Большое такое, из какой-то ерунды, не стоило тащить целиком, только выковырять камушки, ожерелья, браслеты, диадемы или как их назвать, такие украшения на голове...
      Сэр Генри прервал его рассуждения.
      - Да, конечно. Погоди-ка. Если я правильно запомнил, давно, сколько же?.. Лет сорок пять тому назад... Туда перенесли и спрятали разные ценности именно потому, что храм был малоизвестным и находился в глуши. Наверняка пребывали в полной уверенности, что Шива не обидится, если кое-что ему добавят. И среди этого кое-чего, вероятно, находился самый большой алмаз в мире - Великий Алмаз...
      - Насколько большой?
      - Да вот как раз такой, - сэр Генри, у которого двадцать лет перед глазами стоял кулак полковника, потряс куском стекла. - Из того, что я слышал, и из моих собственных выводов следует, что он должен был находиться именно там, в маленьком старом храме. Что с ним случилось раньше и откуда он вообще взялся, понятия не имею, хотя ходили смутные слухи, что еще во время войны с французами он переходил из рук в руки. От магараджи к какому-то французу, и уже тогда его прятали. Затем в дело вмешались миссионеры. Теперь вот сипаи. Ну и сипаи же поспособствовали, чтобы эта таинственная подмена обнаружилась.
      - Чего там таинственного! - раздраженно прервал капитан Морроу и указал на осколок. - Кто-то его свистнул, а чтобы не сразу хватились, сунул похожую стекляшку. Ну не свинство ли?!
      - Даже большее, чем ты думаешь, - сухо заверил племянника сэр Генри. И пожалуй, я этим займусь...
      ***
      У сэра Генри уже вошло в привычку скрывать свои сведения об алмазе, и он наверняка продолжал бы действовать в том же духе, начиная свое следствие от контакта с полковником Блэкхиллом с глазу на глаз или осторожной разведки в его окружении, если бы не неожиданный случай. Не он один сидел за столом во время достопамятного разговора, не он один о Великом Алмазе слышал, и не только он им, интересовался. Ювелир как раз упаковывал вещи, в том числе и тщательно отобранные предметы из добычи Морроу, когда в бунгало капитана вдруг явился собственной персоной раджа Горакпура, постаревший на двадцать лет, но все еще в прекрасной форме. С сэром Генри они были ровесниками, обоим - под пятьдесят.
      С капитаном Морроу раджа был знаком и находился в состоянии перемирия. Бунт сипаев его владения не затронул, поэтому никаких осложнений с англичанами у раджи не возникало, капитан на его землях не грабил, во всяком случае открыто, а посему они могли друг с другом разговаривать как джентльмены. Свиту раджа притащил небольшую, всего где-то около сотни человек, оставив их в некотором отдалении от лагеря, с собой же взял только одного доверенного слугу.
      Оба - и капитан, и сэр Генри - были крайне изумлены визитом, что постарались скрыть, неся всякую чушь о высокой чести, которую им оказали. Раджа же утверждал, что заглянул сюда по пути - во обще-то он путешествует, проезжал мимо и решил навестить приятеля. Капитан Морроу, таким образом, к собственному удивлению, узнал, что является приятелем раджи. Высокого гостя приняли как подобает, а сэр Генри отложил свой отъезд, чувствуя, что дело туг нечисто.
      Раджа весь день кружил вокруг да около, говорил обиняками, напустил столько туману, что только поздней ночью ситуация начала проясняться.
      - Такие мелочи укрепляют взаимное доверие и дружбу, - сказал он, небрежно указывая на привезенные с собой подарки, способные обеспечить обычную английскую семью до конца жизни. - Моя Сокровищница к твоим услугам. Может, и ты захочешь сделать мне приятное?
      Капитан Морроу заверил его, что всегда готов.
      - Случается порой, - продолжал раджа, - что какая-нибудь вещь так придется по сердцу, что ничего за нее не пожалеешь. Возможно, что, спасая сокровища храмов от уничтожения...
      Сэр Генри высоко оценил дипломатический талант гостя. Что значит формулировка! Его племянник, по сути дела грабитель и вор, вовсе, оказывается, не крадет и грабит, а спасает сокровища от уничтожения!
      - ..ты наткнулся на одну вещь, которую согласишься поменять на другие, намного дороже ее. Я охотно пожертвую многим ради получения оного. А если мне удастся вернуть Богу его собственность, он одарит меня сторицей, наградит счастьем и благополучием. Не сомневаюсь, что ты, дорогой друг, желаешь мне счастья и благополучия, как и я тебе.
      Капитан Морроу и тут с ним согласился, причем совершенно искренне. Он не сомневался, что они с раджой желают друг другу одного и того же.
      - А посему, если ты нашел собственность Бога...
      - Минуту, - прервал эти излияния капитан, который не был силен в дипломатии. - Говорите прямо. Сэр Мидоуз - мой близкий родственник, и у меня нет от него тайн. Что это такое, собственность Бога? Кое-какую мелочишку я спае, точно, но никак в толк не возьму, что ваше сиятельство имеет в виду?
      Раджа помолчал немного, внимательно изучая собеседников.
      - Великий Алмаз Шивы, - произнес он наконец почти шепотом.
      Сэр Генри не дрогнул, так как уже ожидал чего-то в этом роде, зато капитан Морроу аж подскочил от ярости.
      - Великий Алмаз, черт побери! Хотел бы я его увидеть! Нет у меня Великого Алмаза, я его не нашел!
      Лицо раджи осталось неподвижным, зато взгляд стал весьма неприязненным.
      - Он там был, - подчеркнуто холодно произнес он. - Жрецы в этом уверены.
      - А вот и не был! Мы сами думали, что должен был...
      Сэр Генри жестом остановил племянника прежде, чем тот успел ляпнуть очередную глупость. Затем поднялся с кресла, подошел к комоду и вынул из ящика осколок стекла.
      - Великого Алмаза в храме Шивы не было, - заявил он. - Вместо него там обнаружили вот это.
      Раджа взглянул на него, затем посмотрел на поблескивающий серебряными искорками осколок, взял его в руки, внимательно изучил и снова перевел вопросительный взгляд на сэра Генри.
      - Скажу откровенно, - решительно произнес ювелир. - Совершенно откровенно. Если бы Великий Алмаз там обнаружили, мой племянник охотно обменял бы его на другие вещи, и не совсем обязательно на гораздо более дорогие, достаточно было бы равных по стоимости, ведь не надо притворяться друг перед другом: камень такой ценности трудно было бы продать. Однако его не нашли, а эта стекляшка свидетельствует, что кто-то забрал его раньше.
      - Англичанин, - кратко, но решительно констатировал раджа.
      Капитан Морроу и сэр Генри с этим мнением на всякий случай не согласились, правда, не слишком уверенно. Кусок декоративного стекла вполне мог оказаться в распоряжении какого-нибудь индусского слуги, который воспользовался ситуацией и уже давно сбежал.
      Раджа отрицательно покачал головой.
      - Нет. Собственность Бога. Никто бы не осмелился. Только англичанин. Был такой один англичанин, который знал о нем все...
      Затем он ненадолго задумался и с сомнением добавил:
      - Был такой момент.., признался в этом жрец, один из храмовой стражи. Однажды ему показалось, когда он вошел в святилище, что боги как бы пошевелились. Потом присмотрелся повнимательнее и решил, что почудилось. Долго об этом случае он молчал, но потом в конце концов признался, так как опасался, что недопонял какую-то волю богов. Никто ему не поверил. А случилось все именно тогда, когда неподалеку жил тот самый англичанин, что все знал...
      Таким образом, сведения сторон взаимно пополнились. Присутствующие посмотрели друг на друга и поняли, что думают одинаково. Единственным человеком, который, вне всякого сомнения, отлично ориентировался в алмазном деле, был, полковник Блэкхилл. Конечно, существовала небольшая вероятность, что в курсе был кто-то еще, какой-нибудь солдат к примеру, принимавший участие в тех давних событиях. Но солдаты обычно не слишком разумно обращались с индийскими сокровищами. А если уж пользовались случаем и грабили, то быстренько спускали награбленное. И, украденный простым солдатом, алмаз бы уже где-нибудь да всплыл, кто-нибудь бы его видел, а такое зрелище не забывается. Тем временем никто ничего об алмазе не слышал, а это означало, по глубокому убеждению как сэра Генри, так и раджи, что знал обо всем только полковник Блэкхилл.
      Раджа также решился на откровенность - Я хочу его иметь, - заявил он прямо. - Если вы нападете на след камня и раздобудете его, я у вас - его куплю. Сохраним все в тайне. Я заплачу больше, чем кто бы то ни было, и не буду задавать никаких вопросов.
      Сэр Генри отлично помнил слова полковника Гарриса, который упоминал о праве собственности какого-то француза, и не сомневался, что собеседник также их помнит, но ни тому, ни другому это не помешало заключить сделку. А щекотливый вопрос обошли молчанием.
      И дядюшка, и племянник высоко оценили предложение раджи. Капитан Морроу был вне себя от ярости. Честно говоря, на службу в Индию он отправился исключительно из меркантильных соображений и плевать хотел на империалистические замашки королевы Виктории, лишь бы разбогатеть. Бунт сипаев пришелся как нельзя кстати. Благодаря беспорядкам капитан гораздо быстрее продвигался к заветной цели, а Великий Алмаз мог достойно завершить дело. И тут такая неудача!
      Сэр Генри всегда отличался жадностью, а с годами его страсть к драгоценным камням только усилилась. К тому же он очень обозлился на полковника Блэкхилла, в мнимую честность и высокие принципы которого в свое время поверил. Надо же так попасть впросак! В те далекие времена сэр Генри был не прочь приударить за Арабеллой, и кто знает?.. Может, она и не отвергла бы его ухаживания?
      Но он даже не попытался, так как был подавлен уважением к твердости и принципиальности полковника. А теперь выясняется, что совершенно напрасно. Как последний дурак!
      Таким образом, удвоенное недовольство дяди и племянника сосредоточилось на полковнике.
      ***
      После шестидесяти честь и достоинство сделались у полковника Блэкхилла настоящим пунктиком На фоне многочисленных скандальных разоблачений и проклятий в адрес тех, кто наживался в Индии, осуждения Вест-Индской компании, подозрений, выдвигаемых в адрес военачальников, и прочих проявлений зависти, он хотел сиять, что твой маяк, ярким светом чистоты и благородства.
      Проведенные в Индии годы полковник решил описать в мемуарах, всячески выпячивая на передний план собственную неподкупность и точно определяя источники приобретенного благосостояния Он даже приводил фамилии свидетелей, англичан и индусов, которые своими глазами видели, как полковник отказывался брать взятки и возвращал добытые его солдатами ценности. В такие свидетели попали и раджа Горакпура, и сэр Генри Мидоуз.
      Мнение раджи по причине его удаленности особого значения не имело, а вот сэра Мидоуза чуть удар не хватил от возмущения. Вернувшись в Англию, он как раз угодил в тот самый момент, когда полковник в кругу специально приглашенных гостей прочитал очередной фрагмент своего шедевра. Сэр Генри личного участия в данном мероприятии не принимал, его не пригласили на сей пир просто потому, что полковник Блэкхилл понятия не имел о его возвращении Зато на следующий же день ювелир обо всем узнал в клубе. Один знакомый, вчерашний гость полковника, не замедлил коснуться столь интересной темы, тем более что в прочитанной части речь шла о Великом Алмазе, который якобы являлся собственностью некого таинственного француза, а сэр Генри как раз был свидетелем...
      Просто чудо, что сэр Генри тут же не рухнул, сраженный апоплексическим ударом.
      - Да уж, - вырвалось у него. - Двойным свидетелем, можно сказать. Во-первых, когда камень старательно стерегли, а во-вторых, когда обнаружилось, что охраняемый предмет исчез.
      Собеседник был потрясен - ведь Великий Алмаз, пусть даже далекий и чужой, всегда вызывал жгучий интерес.
      - Как же так? - воскликнул он - Ничего подобного не было?! Неужели сказанное полковником настолько далеко от истины?!
      Сэр Генри с трудом взял себя в руки.
      - Не совсем так. Имеются многочисленные доказательства существования камня, но самого его уже нет. А обстоятельства исчезновения пока не выяснены. Очень подозрительное дело.
      Больше, несмотря на назойливые вопросы, ювелир ничего не прояснил, но и этого оказалось достаточно, чтобы создать вокруг полковника атмосферу недоверия и подозрительности.
      Когда же последний сориентировался в ситуации и до него дошло, что вместо алмаза в статуе Шивы была стекляшка, его самого чуть не хватил удар.
      Великий Алмаз являлся как бы символом и квинтэссенцией его сверхъестественной честности, предметом гордости полковника. И вдруг оказывается, что камень исчез неизвестно когда, и, мало того, его самого подозревают в изощренном обмане. А все прочие честные поступки - только способ создать безупречную репутацию, чтобы, прикрывшись ею, выкрасть это единственное в своем роде, бесценное сокровище.
      Общему молчаливому осуждению оказалось противостоять труднее всего. Никаких обвинений открыто не выдвигалось, а посему полковник Блэкхилл избрал единственный возможный выход.
      Он застрелился в своем кабинете.
      Тот факт, что застрелился он за пять минут до начала званого обеда, сочли большой бестактностью. Мог бы, черт побери, застрелиться и после!
      Лишая себя жизни в столь неподходящий момент, он отбил аппетит у приглашенных, да и вообще как-то неуместным казалось вкушать яства, когда хозяин здесь же неподалеку от столовой лежит мертвый, с дырой в башке. Обед, таким образом, пошел насмарку, к огромной радости прислуги, которая с превеликим удовольствием слопала скоропортящиеся блюда.
      Арабелла достигла цели, не говоря ни слова и ничего не делая. Увидав труп мужа, она сочла необходимым лишиться чувств, иначе ей трудно было бы скрыть свою радость. Ее перенесли в спальню, где, зарывшись лицом в подушку, она разрыдалась от счастья, что окружающие восприняли как истерическое выражение отчаяния. Джордж-младший, потрясенный и в то же время переполненный тщательно скрываемым облегчением, пытался находиться в трех местах одновременно: рядом с любимой, в кабинете покойного и среди возбужденных гостей, которые вовсе не собирались так уж сразу расходиться, тем более что любопытство брало верх над голодом.
      Полковник Блэкхилл, известный своей педантичностью, естественно, оставил письмо, где пояснял причину самоубийства. Из письма следовало, что полковник был поражен исчезновением Великого Алмаза и сам признавал, что все указывало на него.
      Он один знал, где хранится камень, и жил неподалеку от того места несколько лет. Подозрения, которые он не в состоянии отвести, ибо никто их явно не высказал, бросают тень на его репутацию - первый раз в жизни и, одновременно, последний.
      Смыть пятно позора он не в силах и, хотя он абсолютно невиновен, вынужден покинуть этот мир, не сомневаясь, что после смерти все его имущество будет инвентаризовано и результат предан гласности.
      А поскольку алмаза там не окажется, весь свет, таким образом, убедится в честности полковника.
      Свет убедился немедленно, без всякой там инвентаризации, и даже сэр Мидоуз слегка поколебался в своей уверенности. Полковник Блэкхилл добился поставленной цели.
      У Арабеллы же возникла проблема. Ей стало очень не по себе, когда начали распространяться сплетни и подозрения. Уж кто-кто, а она-то лучше всех знала, что полковник невинен как младенец, и единственным ее утешением была мысль, что индусские горничные не читают английских газет. Ведь только прежняя горничная-индуска госпожи полковницы могла бы подтвердить, что Арабелла хранила среди безделушек кусок разбившегося стеклянного шара. Только по этому осколку, если уж очень постараться, можно было выйти на нее. Она моментально поняла, что должна немедленно принять жизненно важное решение: или снять подозрения с мужа и тем самым погубить свою репутацию, или сохранить все в глубочайшей тайне до конца своих дней и даже гораздо дольше.
      Беспокоил Арабеллу и Джордж-младший. Чувство чести он унаследовал от дяди. Если бы теперь на него пало подозрение, что якобы, вопреки провозглашаемым им собственным принципам, тайком украл алмаз, он, еще чего доброго, тоже решился бы на самоубийство. Возможно, что до этого он попытался бы разгадать загадку и отыскать вора вместе с украденным предметом, но вряд ли бы преуспел, а значит, как ни круги, пришлось бы пойти по стопам дядюшки. Во всяком случае, Арабелле он ни за что бы не простил ее молчания, бросавшего тень позора на всю семью.
      Таким образом, выбор был - или Джордж, или алмаз. Ни минуты не сомневаясь, она выбрала Джорджа.
      Тридцативосьмилетняя Арабелла была еще прекраснее, чем в девичестве, а Джордж в свои сорок представлял собой идеального мужчину. Их любовь была по-прежнему сильна. Свадьба состоялась через год после смерти полковника. Они поженились бы и на следующий день, если бы подобная спешка не грозила жутким скандалом. Даже год было маловато, но общество худо-бедно с этим смирилось, а вскоре и совсем успокоилось. Арабелла прямо-таки расцвела от счастья, а Великий Алмаз совсем перестал занимать ее мысли, спокойно пребывая там, куда его спрятали сразу же после кражи, - в большом клубке толстой черной шерсти.
      ***
      Будучи человеком состоятельным, а после пребывания в Индии разбогатев еще больше, полковник Блэкхилл, ясное дело, должен был иметь в Англии дом, поставленный на широкую ногу. Собственно говоря, у него имелось два дома, один в Лондоне, а другой в деревне, неподалеку от столицы - родовое имение, унаследованное от матери.
      Сам же позаботился об экономке, тщательно выбирая сей женский аналог мажордома. Мисс Эмма Дэвис получила полное одобрение полковника благодаря выдающимся чертам своего характера. Невозмутимая педантка, жестокая и несгибаемая, она с успехом могла бы заменить хозяина на его командирском поприще. В ее преданности не могло быть ни малейшего сомнения, это полковник знал наверняка, хотя понятия не имел, что мисс Дэвис влюбилась в хозяина насмерть и, естественное дело, точно так же возненавидела Арабеллу.
      Хозяйство экономка вела образцово, прислуга подвергалась суровому отбору. Единственным исключением была французская горничная Арабеллы, которую хозяйка выбрала сама, игнорируя мнение домоправительницы. К счастью, высоко ценя расторопность и деловые качества Мариэтты, Арабелла не допускала никакой фамильярности, всегда сохраняла приличествующую дистанцию и была строга в своих требованиях. Приглядевшись повнимательнее к взаимоотношениям хозяйки и горничной, мисс Дэвис примирилась с ситуацией и не пыталась вмешиваться. Кроме того, Мариэтта не показалась ей красавицей, а красивых девушек экономка терпеть не могла. Мариэтта же, по ее мнению, была слишком худа, слишком смугла, черноволоса и черноглаза, с не правильными чертами лица, не имела ни капли шарма и, таким образом, конкуренткой не являлась.
      Обаяния и сексапилъности Мариэтты мисс Дэвис не разглядела.
      Сама же она красотой никогда не блистала, а теперь, имея за плечами сорок семь весен, и вовсе походила больше на пугало, чем на женщину.
      Лицо - суровое и бледное, с плотно стиснутыми узкими губами и слегка косящими глазками совсем без ресниц. Фигура - и того хуже. Весь лишний вес, благоприобретенный за годы жизни, отложился в бедрах, и в то время как бюст при узеньких плечиках и торчащих ребрышках выпятился вперед, часть тела пониже длинной талии напоминала зад хорошо раскормленного першерона. Мисс Дэвис упорно оценивала все эти особенности своей внешности как весьма привлекательные. Зад, правда, удавалось в некоторой степени маскировать широким платьем.
      Надежд на взаимность полковника у экономки не было никаких, но тем не менее само его присутствие, беседы с ним на хозяйственные темы и похвалы ее педантичности доставляли Эмме Дэвис огромное счастье. А полковник в силу своего характера лично входил во все мелочи и даже подумать не мог, чтобы по дому распоряжалась его жена. Арабеллу это вполне устраивало, так как она предпочитала заниматься собственными делами.
      После самоубийства обожаемого хозяина мисс Дэвис возненавидела весь свет. Ведь именно он, свет, при поддержке низкого и подлого общества, загнал полковника в могилу. Бурные проявления отчаяния Арабеллы несколько примирили ее со вдовой, хотя и вызывали легкое подозрение - ведь особой любви к супругу у последней до сих пор как-то не наблюдалось. Но возможно, теперь та наконец поняла, какое сокровище потеряла...
      После объявления о свадьбе Арабеллы с Джорджем-младшим недоверчивость мисс Эммы усилилась. Только благодаря тщательно культивируемой еще с индийских времен осторожности Арабелла избегала прямых обвинений, сплетен и компрометации.
      Откровенную ненависть собственной экономки она, конечно, чувствовала, но не придавала ей значения Мариэтта, горничная-француженка, все это видела как на ладони. Что у хозяйки роман с бывшим племянником, а ныне женихом, доказательств у нее не было, но подозрения, и весьма серьезные, имелись. В чувствах мисс Дэвис она разбиралась отлично, свои же весьма умело скрывала.
      Мариэтта была дочерью французского кузнеца, а поскольку его кузня размещалась при трактире на большой дороге, она с раннего детства вращалась среди людей самых разных. Постоянно имела дело со всевозможными повозками, а также их содержимым, которое, если можно так выразиться, учило ее жизни.
      Ей некоторым образом повезло. Будучи девушкой умной и сообразительной, она рано научилась читать и писать, так как кузнец, дела которого шли неплохо, решил дать сыновьям образование, самым наглым образом эксплуатируя бедного учителя.
      Учитель сей отправился пешком в Париж и, к своему несчастью, угодил под проезжавшую карету прокурора, сломав при этом ногу. Обеспокоенный прокурор, весьма заботившийся о своей репутации, счел за благо пожертвовать в качестве компенсации скромную сумму, а кузнец пообещал позаботиться о несчастном. За сытные харчи, хотя и без особых разносолов, ловкач-кузнец продержал у себя такого полезного пострадавшего до тех пор, пока оба мальчика не овладели необходимыми знаниями. Мариэтта, будучи способнее братьев, научилась грамоте еще быстрее. Ей нравились возможности, открывавшиеся вместе с письменной речью, и случай воспользоваться ими очень скоро не замедлил представиться.
      Девочке было всего тринадцать лет, когда лошадь путешествующего молодого человека потеряла подкову и захромала, а молодец, ведя ее под уздцы солидный отрезок пути, в кровь стер себе ноги.
      Во время медицинских процедур обнаружилось, что путешественник-неудачник направлялся не особенно далеко. Целью его было имение бывшего сборщика податей, который, разбогатев (не иначе как праведной службой), поселился поблизости. Обездвиженный на время не столько даже из-за лошади, сколько из-за абсолютной невозможности натянуть сапоги, молодой человек отправил девчушку с письмецом к супруге того сборщика. Девчушка же сделала привал на пленэре, письмецо вскрыла и прочитала. Каждая строчка в нем пылала бурной страстью, а сверх того явно следовало, что супруга сборщика решилась оставить мужа и бежать с молодцем. Чуть-чуть поразмыслив, Мариэтта уже знала, как ей поступить.
      Шантаж удался на славу. Начала она с дамы, хуля и понося некого вымышленного злодея, который якобы узнал о деле и требует за молчание пятьдесят франков. Дама суммой располагала, а умом не грешила. Следующие пятьдесят франков ассигновал перепуганный молодец, который тут же поспешил убраться подобру-поздорову на только что подкованном коне, но без сапог. А под конец обнаглевшая Мариэтта добралась и до обманутого муженька и за столь ценную услугу получила целых сто франков. Роман, естественно, завял, иных последствий не было, юной шантажистке все сошло с рук.
      Заработанные честным трудом двести франков девочка припрятала и с большой надеждой стала поджидать следующую оказию.
      И дождалась - год спустя. В трактире остановилась дама под вуалью, которую уже поджидал весьма элегантный дворянин. Получить информацию от прислуги не стоило Мариэтте ни малейшего труда.
      Дама оказалась замужней, а словесный портрет мужа ни в малейшей степени не походил на ожидавшего господина. Предприимчивая девочка без труда проникла в комнату мирно обедавшей парочки и сообщила ужасную вещь. Только что, буквально час назад, проезжал здесь некий человек, который о них спрашивал. Описал их весьма подробно, все сходится, сказал, что остановится чуть дальше, на развилке, а ей обещал двести франков, если донесет на них. Если вдруг господа приедут, ей ведено бежать к развилке и сказать...
      Господа отреагировали правильно и дали ей двести франков, чтобы никуда не бегала. Мариэтта выполнила их желание и вернулась в кузницу спокойным шагом.
      Больше случаев не представилось, ибо тайные любовники как-то избегали их краев. Зато когда ей исполнилось уже шестнадцать, очередной молодой человек - виконт де Нуармон - заметил красоту девушки и столь глубоко выразил свое восхищение, что она не смогла о нем забыть. Жил виконт в Париже.
      Поэтому чуть более двух месяцев спустя Мариэтта, не задумываясь, нанялась на службу к одной проезжавшей мимо даме, чья горничная настолько забылась, что позволила себе тяжелый приступ печени. Требовалась немедленная замена. Дама направлялась в Париж, Мариэтта усмотрела в этом перст судьбы и начала таким образом новую жизнь.
      Виконта она разыскала и дала выход своим чувствам, но не это главное. Будучи девицей расторопной и даже весьма способной, она проявляла себя очень даже неплохо, а потому сохранила место горничной, где еще и многому научилась.
      Дама, за которую удалось ухватиться благодаря печени предыдущей горничной, держала при детях гувернантку-англичанку. За год Мариэтта овладела английским, а надо сказать, что это был язык образованных слоев общества. От хозяйки же она научилась манерам, шантаж тоже не забывала и процветала, пока однажды, зарвавшись, не перегнула палку. - Когда наша ловкачка сообразила, что неудачно выбрала жертву и ее скорее прикончат, чем заплатят, она быстренько дала задний ход, а чтобы быть уж совсем спокойной за свою драгоценную жизнь, решила на всякий случай и вовсе исчезнуть с горизонта. Воспользовавшись сделанными сбережениями и знанием иностранного языка, Мариэтта уехала в Англию, где без труда нашла работу: французские горничные были в цене. Перебрав за два года несколько хозяек, она в конце концов остановилась на Арабелле, которая платила лучше всех.
      Мисс Дэвис француженка возненавидела сразу же. К Арабелле она относилась, пожалуй, равнодушно, Но все же с некоторой долей неприязни из-за излишней требовательности хозяйки. Та все разбрасывала как попало, а Мариэтта обязана была поддерживать порядок; та могла посреди ночи приказать принести чаю или чего-нибудь перекусить, а Мариэтте приходилось бегать из кухни в спальню; та велела себя дожидаться, а возвращалась со всевозможных балов и приемов в самое неподходящее время Что же до платьев, шляп и причесок - у хозяйки возникали самые невероятные идеи, а Мариэтта все это расхлебывала А кроме того, Арабелла никогда никакими тайнами и проблемами с горничной не делилась, что ужасно раздражало последнюю.
      Зато все тяготы компенсировались приличным жалованьем, и сразу было видно, что хозяйкины фанаберии направлены не против горничной, а против мужа. Это Мариэтта поняла с самого начала и отнеслась с сочувствием, так как сама терпеть не могла полковника.
      А мисс Дэвис, в свою очередь, терпеть не могла никакого беспорядка...
      ***
      Дело было уже много времени спустя после смерти полковника, когда свадьба вдовы с племянником покойного буквально висела в воздухе. Все знали о предстоящем событии и ждали его, начиная с прислуги, хотя необходимые приличия соблюдались со всевозможной строгостью. Однако мисс Дэвис никак не могла смириться с таким глумлением над ее идеалом. Сама мысль, что Арабелла может выйти замуж за кого-то еще, возмущала экономку до глубины души. А плохо скрываемое хозяйкой счастье душило ее, как кость в горле Сама себе не признаваясь в подобных настроениях, мисс Дэвис всячески старалась отравить жизнь этой мерзкой вдове, такой легкомысленной, счастливой и прекрасной, а потому выискивала, к чему бы придраться.
      Позабытая-позаброшенная корзина для рукоделия стояла на столике в углу спальни хозяйки. Арабелла никогда не увлекалась вышивкой и прочей ерундой, игла служила ей в основном, чтобы колоть пальцы, спицы теряли петли, а крючок вывязывал какие-то дикие, ни на что не похожие завиясы. Однако приличия требовали притворяться, что хотя бы изредка рукоделием занимаешься.
      Арабелле, правда, очень быстро наскучило всюду таскать за собой элегантную декоративную корзиночку, где среди различных ленточек и мотков валялся и нафаршированный черный клубок. Все реже она брала рукоделие в салон, когда являлись с визитом другие дамы, тем более что некоторые, особо вредные, интересовались ее изделиями. После смерти мужа Арабелла окончательно перестала изображать из себя трудолюбивую матрону и махнула рукой на обычаи. В конце концов, она переживала вторую молодость, исполнялась мечта всей ее жизни, уже через два месяца она наконец навсегда, на веки вечные получит в собственность обожаемого Джорджа-младшего, который и сам ничуть не охладел в своих чувствах. И какое ей было дело до всего остального! Арабелла помолодела, сама себе казалась хорошеющей с каждым днем, а для него хотела быть прекраснейшей из всех женщин на земле. Она мечтала о детях, его детях, жила ожиданиями и надеждами, чувствовала себя молодой девушкой, только-только начинающей жить и в то же время достаточно зрелой, чтобы оценить собственное счастье. Все остальное не имело ни малейшего значения, и только ради любимого она соблюдала кое-какую сдержанность и внешние приличия.
      Не будь она уверена, что только шокирует и оттолкнет Джорджа, перебралась бы к нему на следующий же день после смерти полковника.
      Вне всякого сомнения, у Блэкхилла-младшего были гораздо более строгие представления о морали, чем у его возлюбленной...
      Занятая своими переживаниями, Арабелла поступила так же, как некогда в Индии: поставила идиотскую корзинку на маленький столик в углу спальни и почти забыла о ее существовании.
      Зато не забыла моль.
      Мисс Дэвис ожесточенно сражалась с молью.
      Неиспользуемая корзинка с шерстью уже давно мозолила ей глаза, а тут она вдруг обнаружила в ней источник заразы.
      Мариэтта в гардеробной как раз приводила в порядок перепутанные шарфы, когда в спальне мисс Дэвис потянулась к пресловутой корзинке.
      - Извольте видеть, сударыня, здесь моль завелась, - с претензией произнесла она, взяв в руку большой черный клубок. - Ваше превосходительство эту шерсть еще из Индии привезли двенадцать лет назад.
      - Ну и что? - равнодушно спросила Арабелла, примеряя серьги перед зеркалом.
      - Все съедено, о!.. Сплошные дыры. Даже что-то...
      Она вдруг замолчала, уставившись на клубок.
      Арабелла неохотно повернулась к ней, взглянула на корзинку и вдруг поняла, на что это мисс Дэвис так внимательно смотрит. Как гром обрушилось на нее воспоминание, что именно находится в черном клубке.
      Мгновение обе стояли неподвижно. Мисс Дэвис подняла глаза и в упор взглянула на хозяйку. Мари этта за открытой дверью гардеробной, тоже застыла с шарфом в руках. Неожиданно передавшееся ей напряжение было столь ощутимым, что она даже затаила дыхание.
      Реакция у Арабеллы была лучше. Быстрыми шагами она подошла к экономке и резким движением отобрала у нее клубок.
      - А может, я люблю моль, - сердито заявила она. - Вдруг эта моль дорога мне как память? Извольте оставить мою шерсть в покое, я распоряжусь ею по своему усмотрению. Это клубок одной несчастной женщины, которую потом сожгли на костре вместе с мужем. Я получила его на память вместе с молью, и пусть так все и останется.
      Арабелла не задумываясь выдала эту сказочку, так как отлично знала, что любую глупость надо обязательно объяснить и не делать тайны из своих причуд, ибо в противном случае заинтригованные слуги начинают разнюхивать почем зря. Черный клубок вполне мог быть очередным бзиком хозяйки. Как всегда, в минуту опасности она проявила находчивость, а индусский обычай сжигать вдов на костре вместе с умершим мужем имел все шансы на успех.
      Мисс Дэвис не проронила ни слова, и Арабелла небрежно бросила клубок в ящик на туалетном столике. Он не поместился в маленьком ящичке, пришлось оставить ящик приоткрытым. А взбалмошная хозяйка снова занялась своими сережками.
      Мариэтта на цыпочках вышла из гардеробной через другую дверь. Не отдавая пока себе отчета почему, она не хотела, чтобы кто-либо знал о ее присутствии при этой короткой сценке.
      Арабелла достала клубок, только когда осталась совеем одна, и, осмотрев его, похолодела.
      Через проеденные молью глубокие дыры просвечивали как бы искорки. Мисс Дэвис наверняка их заметила. Что она подумала?..
      Не более полугода прошло с тех пор, как дело об алмазе немного поутихло, а до этого все вокруг прямо-таки сотрясалось от слухов и домыслов. Мисс Дэвис памяти за эти полгода отнюдь не потеряла.
      Наоборот, она никак не могла пережить самоубийства полковника, еще больше подогревшего скандал, и продолжала делать замечания, на первый взгляд безобидные, а по сути весьма и весьма ядовитые.
      "Надо ее выгнать, - подумала Арабелла. - Избавиться от нее, не сейчас, конечно, через некоторое время. Сейчас было бы слишком опасно: еще начнет болтать..." Как же она могла забыть об алмазе и не проверить, в каком состоянии шерсть! Такой отменный тайник пропал! Или нет? Любой решит, что теперь она сменит место, а вот и не сменит...
      Мариэтта была абсолютно уверена: мисс Дэвис заметила что-то в клубке, и прямо-таки сгорала от любопытства, что же там могло быть. Существовала, конечно, вероятность, что экономка язык проглотила от возмущения и своим молчанием давала понять, насколько глубоко она осуждает безалаберность хозяйки, но Мариэтта мало верила такому объяснению.
      Интуиция подсказывала ей - не иначе как обнаружила что-то в клубке.
      Уборку в спальне хозяйки на следующий день догадливая горничная проводила чрезвычайно тщательно, но черного клубка в комнате не нашла. Не было его, пропал. Наткнулась на него только через день в будуаре, где за изящным столиком Арабелла обычно писала письма. В корзинке; под рваной и смятой бумагой лежали черные нитки.
      Клубком это уже никак нельзя было назвать: разрезанные и разорванные клочки спутанных черных волокон. Моль и впрямь постаралась на славу, размотать шерсть не представлялось возможным, пришлось раздирать. Мариэтта унесла клочки в свою комнату и там внимательно исследовала, Твердый предмет за двадцать лет отпечатался на плотно смотанной шерсти. Арабелла со свойственным ей легкомыслием даже не попыталась уничтожить эти следы. Разрезав ножницами и разорвав изъеденные нитки, она извлекла алмаз, а ненужную упаковку выбросила в корзину.
      Мариэтта не пользовалась ни лупой, ни тем более микроскопом, но следы разглядела. Были они слабые, едва различимые, как бы легкие сгибы шерсти под углом, заметные в некоторых местах - не ищи она специально, ничего бы не обнаружила.
      Хорошенько присмотревшись к черным клочьям при дневном свете, горничная теперь была абсолютно уверена: в клубке что-то находилось, мисс Дэвис это заметила, а миссис Блэкхилл достала и перепрятала в другое место.
      Интересно, куда?.. И интересно, что же это было?..
      Мариэтта поняла, что умрет, если не разгадает эту тайну.
      Многочисленные и частые отлучки Арабеллы из дому Оставляли горничной много свободного времени, так как далеко не всегда ее брали с собой. Особенно удобны в этом смысле были верховые прогулки и скромные визиты к соседям, где смена туалета не предполагалась. Все это свободное время, особенно поздним вечером и ночью, когда прислуга уже ложилась спать, а она дожидалась хозяйку, Мариэтта посвящала поискам.
      Арабелла после замечания мисс Дэвис кое-что изменила. Она проявила внимание к своей шерсти, ниткам и лентам от всяких начатых и брошенных на полпути рукоделий и лично навела в них порядок: тронутые молью выбросила, часть всего этого хлама оставила в корзинке, а часть заперла в шкатулке из сандалового дерева, где до сих пор хранились старые банты и прочие безделушки. Все это она проделала одна, без помощи горничной, но Мариэтта уже научилась подглядывать, чем занимается ее хозяйка.
      Шкатулка из сандалового дерева представляла собой, собственно говоря, небольшой сундучок, правда, весь резной и благоухающий, с замочком и ключиком. Для Мариэтты замки препятствием не являлись. Папашу-кузнеца навещали люди из самых различных слоев общества, его сообразительная дочурка училась очень быстро, а посему открывать всевозможные запоры подручными средствами, хоть согнутой булавкой, она умела, можно сказать, с раннего детства.
      Поиски свои находчивая горничная начала весьма логично с того же самого типа тайника. Клубков не разматывала, а поступала умнее: прокалывала их просто-напросто спицей, поскольку раз уж тот загадочный предмет в черной шерсти отпечатался, значит, был твердым. В первую очередь исследованию подверглось содержимое шкатулки.
      Через все мотки спица проходила свободно, пока, наконец, в одном, на этот раз в бирюзовом, во что-то не уперлась. Сердце у Мариэтты забилось сильнее, на щеках выступили красные пятна. Украсть клубок сразу? Нет, лучше подменить. На всякий случай не следовало оставлять никаких следов своей деятельности...
      Она сдержала нетерпение и дождалась подходящего случая, который представился очень скоро.
      Хозяйка отправилась вместе с ней за очередными покупками в Лондон. Как нарочно, ее отправили к портнихе за образцами материи на платья, пока госпожа примеряет шляпки. За этим занятием Арабелла могла провести полдня, поэтому у горничной было достаточно времени, чтобы зайти в магазин и сделать собственную покупку. Нитку от бирюзового клубка она предусмотрительно захватила с собой и купила точно такие же, старательно рассчитав необходимое количество.
      Запершись в своей комнате на ключ, она смотала шерсть в клубок. Чтобы заменить мотки, хватило минуты. Той же ночью, страшно волнуясь, Мариэтта начала разматывать клубок Арабеллы, на всякий случай предпочитая его не резать.
      Из-под шерсти показалась бумага, так как Арабелла, наученная горьким опытом, решила на этот раз быть осторожнее. Она отлично знала, что мисс Дэвис могла разглядеть сквозь проеденные молью дыры, ведь и сама заметила поблескивающие искорки. Поэтому и обернула камень сначала в бумагу, а потом уже обмотала нитками.
      Мариэтта, увидев бумагу, удивилась и занервничала, любопытство так и кипело в ней, заставляя еще быстрее разматывать шерсть. Под бумагой прощупывалось нечто твердое. Девушке не хватило терпения размотать все до конца, она разодрала ножницами освобожденный от ниток кусок бумаги и застыла, ослепленная сказочным сиянием.
      От всех этих переживаний и волнений горничной чуть плохо не сделалось. По пресловутому алмазному скандалу годичной давности, по косым взглядам мисс Дэвис, по штучкам, что откалывала Арабелла, Мариэтта сразу догадалась, с чем имеет дело. В ее руках была та драгоценность, из-за которой застрелился полковник и которой так интересовались как минимум две страны, крупнейшие ювелиры и вся Вест-Индская компания.
      Горничная сбавила темп, поостыла и уже спокойно, без спешки размотала шерсть до конца. Клубок, понятное дело, стал в два раза меньше. Мимоходом она подумала, где его теперь спрятать или куда выбросить. Наконец бумага была снята, и алмаз предстал взору во всей красе. У Мариэтты от радости и волнения мурашки по спине побежали.
      Ей выпал шанс - один на миллион: завладеть невиданным сокровищем.
      Почти до рассвета просидела девушка, глядя на камень горящими глазами. Первый час она только смотрела, наслаждаясь зрелищем, на второй задумалась.
      Прежде всего необходимо было убраться отсюда, унося с собой добычу. Это - главное. И в то же время на нее не должна пасть и тень подозрения, иначе бы ее стали разыскивать по всему миру, а роль загнанной дичи Мариэтте совсем не улыбалась. Причем охотились бы за ней не только власти, но и всякого рода злоумышленники...
      Вообще-то неприятностей со стороны Арабеллы опасаться не стоило. Если до сих пор алмаз пролежал столько лет в черном клубке, мог бы с таким же успехом пролежать столько же и в бирюзовом. Хозяйка, по всей видимости, ничего не собиралась с камнем делать, что было очень даже объяснимо, так как появление драгоценности вызвало бы страшный скандал, а вся вина свалилась бы на нее. А посему велики были шансы, что Арабелла свой клубок проверять не станет и кражи не обнаружит, а если и обнаружит, то никому не скажет. Не враг же она себе!
      Гораздо большую угрозу представляла мисс Дэвис. Пока она еще молчала, возможно, не слишком была уверена, а возможно, хотела получить неоспоримые доказательства или обдумывала какое-то решение. Но Мариэтта не сомневалась - как только старая грымза примет решение, ее ничто не остановит и скандал будет гарантирован. Арабеллу экономка ненавидела, полковника обожала, а потому счастлива будет очистить светлую память своего идола, свалив всю вину на проклятую хозяйку...
      Разве что...
      Разве что все-таки виноват сам полковник. И правильно его подозревали, алмаз находился у него, или, во всяком случае, он был в курсе, где камень.
      Совесть его загрызла, и, не видя иного выхода, он пустил себе пулю в лоб. Вероятно, мисс Дэвис учитывает и такую возможность, потому и молчит, чтобы не бросить на полковника тень уже после смерти...
      Однако, хорошенько обдумав это последнее предположение, Мариэтта сама с собой не согласилась.
      Нет, исключено. Она ведь знала полковника, а мисс Дэвис знала его еще лучше. Человек был препротивный, но, по собственным меркам, кристально честный. О краже и речи быть не могло. Явно Арабелла сама что-то учудила и скрывала алмаз даже от мужа.
      Полковник не мог о нем знать. А значит, мисс Дэвис во всем обвинит хозяйку и сделает это в какой-то удобный для себя момент, да еще с шумом и треском, соберет юристов, родственников, полицию, полпарламента, судей и черт ее знает, кого еще. Прилюдно размотают все клубки шерсти...
      Тут Мариэтта остановилась и задумалась о другом. У мисс Дэвис было меньше свободы доступа в комнаты Арабеллы, чем у горничной, и она могла еще не обнаружить, куда хозяйка перепрятала алмаз.
      Экономка могла думать, что тайник сменили на менее подверженный пожиранию. Могла искать в ящиках, вазах, шляпных картонках, среди книг в библиотеке, там достаточно толстых томов, в которых, вырезав нужных размеров дыру, можно спрятать даже такой большой камень. Так вот в чем дело!
      Экономке искать труднее - редко подворачивается подходящий случай, а значит, поиски она продолжает, пока ничего не нашла и поэтому молчит...
      И все же рано или поздно возьмется-таки за шерсть. Действовать экономка будет, пожалуй, таким же способом, что и Мариэтта...
      Горничная вдруг вскочила с места. Господи!
      Какое счастье, что она не разрезала всю шерсть!
      Надо немедленно, еще сегодня, заменить клубки и подбросить на место предыдущий с чем-нибудь твердым внутри. Лучше всего подошел бы кусок стекла...
      Горничная в панике огляделась по сторонам, и взгляд ее упал на недогоревший уголь в камине.
      Впервые она благословила английский климат, который способен был творить чудеса: заставил людей топить камин даже в июне. Выбрав подходящий кусок, она тщательно завернула его в ту же бумажку и поспешно, хотя и внимательно, начала обматывать шерстью.
      А сама тем временем продолжала размышлять.
      Хорошенько обмозговав сложившуюся ситуацию, Мариэтта пришла к выводу, что никак нельзя допустить, чтобы мисс Дэвис разгласила тайну алмаза.
      Ничего не найдут, хозяйка сообразит, что кто-то украл его совсем недавно, быстро выйдет на горничную и, даже не признаваясь, что прятала камень, сможет преследовать служанку по обвинению в краже чего угодно, допустим, жемчужного ожерелья. А Мариэтте никакие преследования ни к чему, хочется жить спокойно, подальше от Арабеллы, и владеть алмазом. Как быть с мисс Дэвис, горничная решила придумать позже, а пока надо завершить дела более срочные.
      Шкатулка из сандалового дерева стояла в спальне на ночном столике рядом с туалетным. Арабелла, которая во время первого замужества старалась не покидать своих апартаментов как минимум до полудня, теперь радостно спускалась в столовую в несусветную рань - где-то в районе половины девятого - на завтрак с женихом, который являлся с визитом уже на рассвете. Джордж-младший, влюбленный, пожалуй, еще сильнее, чем в ранней молодости, балансировал на грани приличия, утверждая, что без Арабеллы ему просто кусок в рот не лезет. За что Мариэтта была ему глубоко благодарна., Уже в девять она избавилась от хозяйки, получив указание приготовить туалет на вечер. Едва дождавшись, когда уберется девка, чистившая камины, горничная вошла в спальню Сначала она предусмотрительно разложила на кровати платье, а на полу перед ним выставила несколько пар туфель. Только-только девушка успела поменять клубки и запереть шкатулку согнутой булавкой, как в спальню вошла мисс Дэвис.
      Вынутый из шкатулки клубок Мариэтта еще держала в руке. В складках ее широкой юбки было достаточно карманов, чтобы спрятать моток, но копаться в них сейчас не было времени Ловким и быстрым движением она засунула клубок под низкий столик и обернулась к экономке.
      - Ах, как хорошо, что вы зашли, - сказала она почтительно. - Никак не могу решить, какие к этому лиловому платью больше подойдут, голубые или розовые? Ведь фиолетовые - слишком темные, а точно в цвет у нас нет. Как вы считаете?
      По мнению мисс Дэвис, Арабелле больше подошли бы власяница и вериги для умерщвления плоти, но она не намерена была высказываться Неожиданная вежливость обычно наглой Мариэтты показалась ей подозрительной. Экономка неохотно глянула на платье и туфли.
      - Ты в этом сама разбираешься, - ответила она сухо. - Возьми другое платье. А миссис Блэкхилл охотно отправится в город и закажет туфли нужного цвета. Тогда ее и оденешь в это. Странно, до сих пор ты моим мнением не интересовалась На такие замечания Мариэтта умела отвечать.
      - Ах, ведь раньше цвета всегда подходили. Спасибо, отличная мысль, я так и сделаю!
      Мисс Дэвис, как палач, все торчала у нее над душой, явно что-то подозревая. Горничная продолжала заниматься хозяйским туалетом: достала другое платье, подобрала к нему туфли и, уже немного успокоившись, стала перебирать шали, надеясь, что экономка не станет нагибаться и шарить под мебелью, а стоя увидеть клубок под низким столиком было невозможно.
      Мисс Дэвис нагибаться не стала, а отодвинула довольно далеко пуфик, стоящий перед зеркалом, и уселась на нем Мариэтта почувствовала неприятный холодок, она могла поклясться, что взгляд, этой мерзкой бабы был направлен прямехонько под сто лик и уперся в клубок, невзирая на препятствие из нескольких пар обуви, выстроенных перед ним. Затем экономка, не сказав больше ни олова, встала и вышла из спальни.
      Мариэтта почувствовала, что спина у нее взмокла от пота. Она оставила в покое пыли; прошла в гардеробную и будуар, чтобы удостовериться, ушла ли мисс Дэвис, затем вернулась в спальню и, наконец, быстрым движением достала клубок и спрятала его в карман.
      Ей по-прежнему было жарко. Мисс Дэвис Пришла, чтобы продолжить свои поиски во время отсутствия хозяйки, надеясь, что Мариэтты тоже нет,.
      Сейчас ушла, но скоро вернется, возьмет спицу и обнаружит уголек, не иначе как что-то унюхала... Да, экономка очень опасна!
      Мисс Дэвис начинала серьезно беспокоить горничную. Мариэтта видела перед собой и, можно даже сказать, держала в руках уникальнейший в жизни шанс и не намерена была его лишаться из-за какой-то дурацкой старой ведьмы. Опасность исходила только от экономки, а значит, от нее следует избавиться.
      Мысль блеснула, укоренилась и превратилась в твердое решение буквально в пять минут.
      Немного успокоилась Мариэтта только уже в своей комнате. Похоже, она сделала глупость. Не следовало заменять клубки. Зря она оставила в шкатулке тот, с угольком. Тем самым только ускорила реакцию противника, а ее лучше бы оттянуть. Ну да уж ничего не поделаешь, может, удастся еще сегодня поправить дело, но жить в таком напряжении невозможно. Мисс Дэвис решительно необходимо устранить.
      Мариэтта отлично понимала, что вся эта партизанская война экономки направлена не против нее, а против Арабеллы. Это с хозяйкой мисс Дэвис мечтала расправиться. Возможно, она и подозревала горничную в пособничестве, но это не имело существенного значения. Компрометируя Арабеллу, экономка автоматически лишала Мариэтту алмаза. А с этим та не могла смириться. Мисс Дэвис необходимо было просто-напросто убрать. И никаких колебаний и угрызений совести девушка не испытывала, подумала только, что все даже обрадуются.
      Как убрать - проблем не возникало. Понятное дело, не годилось пырнуть ножом или застрелить из какого-нибудь экземпляра оружейной коллекции полковника. Повешение тоже исключалось. Однако у Мариэтты был способ, однажды с ее помощью уже использованный с большим успехом, когда отправили на тот свет одного нежелательного юного наследника - отвратительнейшего, самовлюбленного и жестокого мальчишку, о котором никто, в том числе и наша горничная, не пожалел и которого ненавидели все окружающие. Как и мисс Дэвис. Парню подсунули вино, - экономку напоить не удастся, но есть и другие методы.
      Ежедневно по вечерам домоправительница собственноручно заваривала травы, улучшающие пищеварение, и выпивала их перед сном. Выросшая в деревне Мариэтта знала и другие травки, помогавшие заснуть навечно, но их пришлось бы докупать у какой-нибудь знахарки, так как собирать и сушить самой времени не было. Покупать осторожная горничная не хотела. Зато она знала, что у Арабеллы есть опиум, привезенный в свое время из Индии.
      Опиум тоже годился. Крепкий сон мисс Дэвис был основой плана.
      Экономка запирала свою комнату на ключ и днем и ночью, однако, как уже говорилось раньше, для Мариэтты это препятствием не являлось. Она умела даже вытолкнуть ключ, торчащий в замке.
      Пол в комнате мисс Дэвис был застлан мягким ковром, так что падающий ключ не наделает никакого шума. Немного опиума в отваре, немного помощи чуть позже, и мисс Дэвис отправится в лучший мир, где никому уже не сможет навредить...
      Медлить было нельзя. В любой момент скандал мог разразиться, несмотря на очередную подмену клубков.
      ***
      Арабелла и Джордж развлекались в гостях. Мариэтта исчезла с горизонта, оставляя мисс Дэвис свободное поле деятельности и выбрав как раз тот момент, когда травки были уже заварены и ожидали в комнате экономки. Свою снотворную добавку горничная приготовила заранее и не поскупилась.
      Спустя тридцать секунд она вышла из комнаты и принялась размышлять.
      Что подумают люди? С юным наследником шуму было много. Решили - умер с перепоя Четыриадцатилетний оболтус выпил лишнего, а растущий организм с большой дозой алкоголя не справился. Таков был диагноз. В случае мисс Дэвис растущий организм отпадал, а чего такого та могла бы перебрать?.. Опиум! У нее возникли проблемы со сном, дозы все увеличивались, после смерти полковника у Арабеллы стал исчезать опиум Мариэтта начисто была лишена каких бы то ни было моральных принципов и совести, но никак не ума. План она разработала во всех подробностях.
      Возвращаясь в апартаменты Арабеллы, Мариэтта опять столкнулась в дверях хозяйской спальни с мисс Дэвис. Выражение липа экономки не предвещало ничего хорошего, и горничная лишь утвердилась в своих намерениях. Черт знает, обнаружила ли проклятая баба что-нибудь, но явно приняла какое-то решение. А значит, контрмеры как нельзя более своевременны.
      Как преступница, Мариэтта действовала очень рационально. Вернувшуюся из гостей Арабеллу обслуживала довольно неловко, зевая, и уложив хозяйку, прокралась в комнату экономки. Затем, удостоверившись, что та крепко спит, воспользовалась подушкой. Мисс Дэвис сопротивлялась недолго и скоро затихла. Мариэтта спрятала небольшую дозу опиума в тумбочке и, проверив, не преподнесет ли ей экономка каких-нибудь неожиданностей, вышла, не оставив после себя никаких следов.
      По большому счету, Мариэтта не имела каких-то особых преступных наклонностей. Деликатное избавление от мисс Дэвис даже не казалось ей убийством. Убийство - это кинжал, вонзенный в сердце, перерезанное горло, раскроенный топором череп, а не такая мелочь Подумаешь, капельки в травках, а подушку можно придержать и шутки ради, какое тут убийство?
      А Великий Алмаз продолжал сиять зловещим светом...
      ***
      Труп мисс Дэвис обнаружили сообща. Служанка, пришедшая чистить камин, не могла попасть в запертую комнату, а на стук никто не отзывался. По ступеням служебной лестницы дошли до камердинера, который не советовал вышибать дверь, а предложил проникнуть в комнату через окно. Мисс Дэвис всегда держала его открытым, так как любила свежий воздух До третьего этажа, правда, ни одна лестница не доставала, но на чердаке тоже были окна.
      По веревке из чердачного окна ловко спустился младший лакей, с восторгом воспринявший все происходящее как отличное развлечение. Столпившаяся перед домом прислуга была того же мнения, все дружно признали, что впервые мисс Дэвис доставила людям хоть какое-то удовольствие. За акробатическими упражнениями не наблюдала только Арабелла, которая еще спала, зато во всем происходящем принимал участие весьма удивленный и встревоженный Джордж-младший, который чуть свет уже гарцевал перед окнами любимой, с нетерпением дожидаясь той минуты, когда наконец сможет пребывать в ее обществе круглые сутки.
      Лакей получил четкие указания, которые и выполнил беспрекословно. К мисс Дэвис он не приближался, та, по всей видимости, крепко спала, а лакей менее всего хотел стать тем человеком, который ее разбудит. Он поднял валявшийся на ковре ключ, вставил его в замок и повернул. Дверь открылась.
      Ключ, лежавший на полу вместо того, чтобы торчать в двери, пока что никого не заинтересовал.
      Мариэтта вынуждена была оставить ключ там, где он упал, когда открывала дверь отмычкой, иначе не смогла бы тем же способом ее запереть. Жутко взволнованный своей ответственной миссией лакей совершенно не обратил на эту странность внимания и почти тут же забыл о ключе, тем более что искать его не пришлось: просто поднял и открыл дверь. Он даже никому об этом не рассказал. Факт сей всплыл гораздо позднее и некоему мистеру Томпсону дал почву для размышлений.
      Мистер Томпсон, инспектор лондонской полиции, прибыл на место вместе с врачом, который и подтвердил надежды прислуги-Мисс Дэвис оказалась мертва. Умерла во сне. Возможно, чем-то болела и не лечилась, держа свою болезнь в тайне? О травах вспомнили сразу же и без труда обнаружили их солидный запас, а в процессе поисков нашли и опиум.
      Инспектора полиции, само собой разумеется, никто не вызывал. Мистер Томпсон был просто другом молодости сэра Блэкхилла. Возвращаясь от своей сестры, решил по дороге устроить себе небольшой отпуск и навестить знакомого аристократа. Он как раз писал письмо в местном трактире, сообщая о своем прибытии, когда всю округу (а уж трактир в первую очередь) взбудоражила весть о странном происшествии. Доктор уже мчался, и мистер Томпсон, махнув рукой на письмо, помчался за ним следом.
      Джордж-младший очень ему обрадовался. Он весьма высоко ценил и любил инспектора. Чувствуя себя у невесты как дома, он пригласил гостя к завтраку и распорядился сообщить обо всем случившемся Арабелле. Однако еще раньше с помощью врача и представителя местной полиции попытались узнать, что же все-таки с мисс Дэвис произошло и почему она столь поспешно оставила этот мир. Начали с прислуги.
      Мариэтта постаралась в нужный момент ахнуть, благодаря чему ее допросили в первую очередь. Всячески демонстрируя волнение, она поделилась своими наблюдениями: да, мисс Дэвис после смерти полковника явно что-то мучило, она плохо спала, впадала в меланхолию, бывала весьма раздражительна, пила разные травы, действующие успокоительно и снотворно. Вообще вела себя как-то странно.
      А что касается опиума, то Мариэтта уже некоторое время назад заметила, что им пользуются. Все меньше и меньше становится. Она ничего не говорила, так как думала.., полагала.., опасалась.., что, может, это сама госпожа.., извините, пожалуйста...
      Слушавшая сбивчивые признания горничной уже разбуженная и одетая в утреннее платье Арабелла только пожала плечами, не обижаясь на глупые подозрения, а Мариэтта демонстративно вздохнула с облегчением. При этом девушка без колебаний и даже очень охотно добавила, что теперь ей приходит в голову... Она дважды заставала мисс Дэвис около такого специального индийского шкафчика хозяйки.,.
      После столь замечательного начала все остальные вопросы были уже только наводящими, в чем спрашивающие не отдавали себе, отчета. Каждый очередной дающий показания подтверждал мнение первого свидетеля, даже Арабелла, даже Джордж, а вся прислуга в доме сразу вспомнила, что и впрямь мисс Дэвис вела себя как-то странно, со своими травками носилась, как с тухлым яйцом, иногда по ночам слонялась по дому, видимо, не могла заснуть, но никто не смел ее расспрашивать...
      В самоубийстве мисс Дэвис не обвинили. Пришли к выводу, что случайно приняла слишком большую дозу снотворного, только и всего. Почившей устроили достойные похороны, а наследство получил какой-то дальний родственник, обнаруженный с помощью адвокатов и осчастливленный столь неожиданной улыбкой судьбы. Ему и в голову не пришло разбираться, действительно ли его престарелая тетка умерла собственной смертью.
      Зато этим вопросом задался инспектор Томпсон. Формально никаких поводов для сомнений вроде бы не было. Но что-то никак не давало ему покоя, нестыковка какая-то, мелочь, которая торчала, как заноза, и раздражала инспектора. Работы ему хватало, а времени - совсем наоборот, но в свободные минуты он снова и снова перечитывал свои записи и вел нечто вроде дневника, где излагал мучившие его мысли. Все свидетели говорили одно и то же, честно и без колебаний, но в этом дружном хоре чувствовалась какая-то фальшивая нота.
      Отыскать ее помог сэр Генри Мидоуз.
      Последний упорно продолжал интересоваться всем, что касалось полковника Блэкхилла и его вдовы. Обвинение в краже алмаза он в принципе отверг, самоубийство полковника показалось достаточным аргументом, но ведь должен же этот пресловутый алмаз где-то находиться. Арабелла подозрений не вызывала, в голову просто не могло прийти, что английская леди, в ту пору еще очень молодая, способна была сама, лично, совершить нечто подобное. В одиночестве отправиться в джунгли и остаться не растерзанной тиграми, не покусанной змеями, не убитой какими-нибудь злодеями и вообще не спятить со страху! И хотя джунглей-то Там был всего какой-то клочок, но все же. Проникнуть в охраняемый храм и хладнокровно подменить алмаз стекляшкой? Исключено! Сэр Генри не знал характера Арабеллы и понятия не имел о сжигавших ее чувствах, а чувства эти сами по себе были способны прихлопнуть того гипотетического тигра, не говоря уже о злодее в людском обличье.
      Великий Алмаз по-прежнему не давал покоя старому ювелиру. А потому, прочитав маленькую заметку о скоропостижной смерти мисс Дэвис, он отыскал инспектора Томпсона и напросился на небольшой разговорчик. Посетителю такого ранга, как сэр Мидоуз, инспектор отказать не мог.
      Гость был принят в кабинете. С первого взгляда на инспектора сэр Генри понял, что должен объяснить свой интерес, и тут же решил рассказать правду.
      Повествование об алмазе мистер Томпсон выслушал очень внимательно и в полном молчании, ограничившись только вопросительным выражением лица.
      - Скажу вам откровенно, - завершил свою речь сэр Генри, - на то нет никаких рациональных оснований, но все, что связано с домом полковника, для меня жизненно важно. Можно считать это пунктиком, согласен. И, если дело не является государственной тайной, я бы хотел услышать от вас, что именно там произошло. Ведь это уже вторая неожиданная смерть в доме. О первой мне известно все, хотелось бы узнать и о второй.
      Инспектор не имел ничего против.
      - Никакой тайны тут нет, - ответил он. - К вашим услугам...
      Он вынул из ящика письменного стола свои заметки и не торопясь, с мельчайшими подробностями выложил всю историю. Теперь уже сэр Генри молча слушал, но подозрения его не рассеялись.
      - Так сразу и догадались, что с ней что-то неладно? - недоверчиво спросил он-- Могла же экономка куда-нибудь выйти, предварительно заперев комнату. Вдруг она такая ранняя пташка? Какая сообразительная там прислуга...
      - Нет, - прервал рассуждения ювелира мистер Томпсон. - Не сразу. Искали ее по всему дому, стучали, заглядывали в замочную скважину...
      - А ключ торчал изнутри? Да, тогда это решающее доказательство.
      Инспектор открыл было рот, но вдруг запнулся.
      Ключ торчал изнутри?.. Ничего подобного никто не говорил, наоборот, в замочную скважину заглядывали все по очереди, видели туфли мисс Дэвис, аккуратно стоявшие под стулом. Видели занавеску на приоткрытом окне. А где же тогда, спрашивается, был ключ?..
      - Благодарю вас, - после весьма продолжительного молчания произнес инспектор. - Я чувствовал, что чего-то тут не хватает, а вы очень помогли мне своими замечаниями. Возможно, это и не, имеет никакого значения,: но я предпочитаю выяснить все до конца. Ключа в замке не было, поэтому все и могли заглядывать в скважину. Это-то меня и беспокоило.
      Придется вернуться к делу и разобраться...
      Оттого, что у инспектора появились некоторые сомнения, сэр Мидоуз вдруг ни с того ни с сего почувствовал глубочайшее удовлетворение. Возможно, потому, что у него самого были сплошные сомнения, а в компании как-то веселей. Прощаясь с инспектором, он заручился обещанием, что тот обязательно поделится своими открытиями, если таковые, конечно, будут.
      Мистер Томпсон же, не торопясь, завершил текущие дела, передал обязанности кому следовало и выкроил себе свободный денек. С Джорджем договариваться не стал, так как интересовала его прислуга, а не господа.
      Прислуга, все, как один, дружно подтвердила, что ключа в скважине не торчало и пресловутые туфли мисс Дэвис все видели как на ладони. Младший лакей получил освобождение от своих обязанностей на всю вторую половину дня. Инспектор поставил ему пиво в местном трактире.
      Хотя времени прошло достаточно, героические свои приключения лакей помнил отлично. К сожалению, не случилось ни бури, ни пожара, да и убийцы ему не встретилось, так что приукрасить события было затруднительно. Ну разве что могла сломаться какая-нибудь перекладина у лестницы или лопнуть веревка, по которой он спускался в окно. Поскольку лакей не рухнул с высоты третьего этажа, инспектор спокойно пережил все его разглагольствования и потребовал подробнейшего отчета об увиденном в комнате экономки, когда наш удалец проник внутрь.
      - Ведено открыть, - делился впечатлениями лакей, - так завсегда пожалуйста. Покойница была женщина серьезная, и я, правду сказать, очень боялся. Глаза я, значит, зажмурил и на тот ключ наступил. Еще издали заприметил, что он лежит...
      - Где лежит?
      - Да под дверями. На ковре то есть. Как под ногой почуял, сейчас глаза открыл...
      Темой всей дальнейшей беседы стал, таким образом, ключ и место его локализации. Можно было, конечно, предположить, что из осторожности мисс Дэвис вынимала ключ из замка. Но вряд ли бы она бросала его при этом на пол, скорее уж положила бы на столик.
      Итак, ключ стал той мелочью, что не позволяла инспектору закрыть дело. Для себя, разумеется.
      Официально оно было давно закрыто.
      Мистер Томпсон предположил, что экономку убили. Но кто и зачем? Племянник-наследник отпадал сразу же. Мало того, что он находился далеко от места преступления и тому имелась куча свидетелей, мало того, что не подозревал ни о каком наследстве, так еще и понятия не имел о родстве, связывающем его с покойной. Никому же другому смерть мисс Дэвис пользы не принесла. Кражи не было: золотая брошка лежала на туалетном столике, в кошельке оставались деньги, ничего не пропало. Симпатичным человеком экономка не была, это факт. Все подчиненные слуги терпеть ее не могли, не для убийства это казалось все же маловато. Что же в таком случае означал ключ?..
      Наконец инспектор Томпсон предположил, что, возможно, кто-то просто хотел зло подшутить и впустить в комнату вредной домоправительницы, скажем, крысу или еще что в таком же роде. А случайно вышло, что время для своей хохмы выбрал крайне неудачно, и теперь ни в жизнь не признается. На всякий случай инспектор поинтересовался, не произошло ли среди слуг каких-либо изменений, и узнал, что отказалась от места горничная-француженка. Но и в этом не видели ничего необычного, так как девушка скопила кое-какие деньжата и решила вернуться на родину, где ее вроде бы поджидал жених. Обычное дело.
      В итоге мистеру Томпсону пришлось оставить свое расследование, а все записи по делу поместить на самую верхнюю полку в библиотеке.
      ***
      Мариэтта смылась через три месяца, осторожно и не привлекая к себе внимания.
      Великий Алмаз она обшила черным бархатом и прикрепила к шляпке. Забота же о шляпке была совершенно естественной: небогатая девушка не может пренебрегать элегантным головным убором.
      Стиснув зубы, горничная выждала необходимое время, чтобы избежать ненужных подозрений, а затем осуществила все пункты ранее разработанного плана. Сама написана себе письмо и при первой же возможности отправила его из Лондона. Лучше, конечно же, было отправить из Франции, но там у нее не нашлось никого, кому можно было довериться. С письмом в руке Мариэтта пришла к Арабелле, вся из себя смущенная, раскрасневшаяся и радостно-печальная.
      Представьте себе, вернулся из дальних стран ее жених. Жив-здоров, помнит о ней, разбогател даже и зовет к себе. Милостивая госпожа сама видит, она тут никаких романов не заводила, ждала его, хоть, казалось, напрасно, и вот, пожалуйста, дождалась.
      Может ли ее превосходительство отпустить ее?
      Ее превосходительство к нежным чувствам относилась с пониманием. А горничную найти - не проблема. И Мариэтта была уволена с отличными рекомендациями и приданым в сумме двадцати фунтов.
      Таким образом, Великий Алмаз покинул Англию в виде огромного банта на шляпке молодой дамы.
      Арабелла об этом не имела ни малейшего представления. Мисс Дэвис с алмазом у нее никак не ассоциировалась. А сама она, упрятав драгоценность в клубок без моли, и думать о ней забыла. Джордж-младший затмевал собой все. Арабелла дождаться не могла желанной свадьбы, и лишь это ее волновало.
      Всякое идиотское рукоделие она забросила окончательно и бесповоротно, шерсть и прочие нитки запихала в шкаф, вышла замуж и целиком погрузилась в супружеское счастье. Десять месяцев спустя она подарила мужу наследника, после чего весь остальной мир перестал для нее существовать.
      Только в старости, где-то ближе к семидесяти, Арабелла вспомнила о позабытом компрометирующем вещественном доказательстве. И заволновалась.
      Ей совсем не улыбалось, чтобы Великий Алмаз после ее смерти снова всплыл на поверхность. Теперь она заботилась о своей репутации ради сына, и воскрешение давнего скандала никак ее не устраивало.
      Не слишком пока представляя себе, что делать, Арабелла отыскала в шкафу корзинку для рукоделия и проверила клубки. В бирюзовом нащупала твердую сердцевину, размотала шерсть и обнаружила большой кусок угля.
      Великий Алмаз исчез.
      В первый момент Арабелла почувствовала большое облегчение, во второй поняла, что камень украли, и заволновалась, не вскроется ли все дело снова. В следующий момент она сообразила, сколько прошло времени, и опять успокоилась. Если уж за почти тридцать лет никто с алмазом не появился, то, весьма вероятно, и дальше будет скрываться, не говоря уже о том, что ни один вор добровольно в краже не сознается и не будет оповещать направо и налево, что владеет драгоценностью незаконно, информируя попутно, у кого ее свистнул. В его же интересах хранить тайну, а значит, слава Богу, она в полной безопасности, дело разрешилось наилучшим образом. И можно больше не ломать над этим голову.
      Уголек из клубка она бросила в камин, а всю историю вычеркнула из своей биографии.
      ***
      Что камень нужно разрезать и сделать из него два поменьше, зато идеальных, Мариэтта понимала с самого начала и решила не откладывать дела в долгий ящик.
      Приятно было сознавать, что благодаря огромной, с трудом поддающейся определению стоимости алмаза она наконец сможет устроить свою жизнь. Приданое, что и говорить, колоссальное. Правда, до поры до времени его надо скрывать, но она же им владеет, и в нужный момент...
      Предприимчивая девушка пришла к выводу, что ей следует выйти замуж. Она хорошенько все обдумала: предстоящее замужество явно должно было состояться по расчету. Всякие графы, маркизы и прочие аристократы пока отпадали, нужен был все-таки какой-то переходный этап от горничной до баронессы, так сразу высшее общество ее не переварит. А посему остановилась на ювелире. Принимая во внимание алмаз, решение казалось очень даже разумным - Деньги у Мариэтты были. Из Англии она привезла пятьдесят фунтов, от прежней парижской деятельности осталось почти три тысячи франков, на это можно было спокойно прожить почти год. Два платья Арабеллы, полученные за три года службы, решили проблему туалетов. Платья были бальные, хозяйке наскучили, И та отдала их горничной. Мариэтта же сумела, изменив самую малость, сделать из них последний крик моды.
      Иных забот у девушки не было, а времени - хоть отбавляй, и она принялась за дело. Систематически и не торопясь обошла всех парижских ювелиров, прочесывая поочередно все районы города. Будущий муж должен был отвечать трем обязательным условиям: быть человеком пожилым, неженатым и не иметь наследников. Как видим, Мариэтта отлично знала, чего хочет.
      Но тут случилась незадача. Единственным человеком, отвечающим поставленным критериям, оказался бездетный старик-еврей, который в придачу занимался еще ростовщичеством и скупкой краденого. При одной мысли о возможности стать его женой Мариэтте делалось дурно. А кроме того, это замужество поставило бы ее еще ниже в социальной иерархии. И кто знает, не арестовали ли бы власти все имущество ювелира после его смерти, так как из-за своих побочных занятий он постоянно находился под наблюдением полиции. Нет, такой марьяж нашу ловкую особу никак не устраивал.
      У всех прочих парижских ювелиров были жены и дети.
      Мариэтта начала нервничать. Владеть огромным. богатством и не иметь возможности им пользоваться! Девушка все больше впадала в панику. Что будет, когда кончатся средства? Придется сбывать алмаз в спешке, теряя при этом жуткие деньги. Такую уникальную вещь следует продавать не торопясь, терпеливо дожидаясь подходящего случая и используя подвернувшуюся оказию. Оказия же, как назло, все не подворачивалась, а сбережения таяли со страшной силой.
      Изобретая иные варианты и почти уже примирившись с мыслью, что распиливать алмаз придется не в Париже, а, к примеру, в Амстердаме (а может, попытаться заинтересовать им какую-нибудь модную куртизанку?), Мариэтта совершенно случайно наткнулась на виконта де Нуармона, того самого, что послужил причиной ее первого приезда в столицу, и о существовании которого она уже почти забыла. Это был перст судьбы.
      Виконт с трудом узнал девушку. После пяти лет вращения в высшем обществе Мариэтта выглядела гораздо привлекательнее, чем в ранней молодости, чуть ли не дамой. Такое знакомство никак не могло компрометировать аристократа. Виконт обрадовался и пригласил ее на интимный ужин, тем более что делать ему было нечего и перспектива скучного вечера отнюдь не вдохновляла Вечер в обществе Мариэтты можно было определить по-разному, но ни в коем случае не как скучный. Виконт не имел ничего против необязывающего романчика, на который в придачу почти совсем не нужно было тратиться, ибо наследство он успешно промотал и в настоящий момент сидел по уши в долгах.
      Мариэтта моментально сориентировалась в финансовом положении аманта и открыла для себя новые блестящие перспективы.
      - Я хочу тебе кое-что сказать, Лу-Лу, - заявила она уже на второй неделе их пасторали. - Но дай слово чести, что никому не скажешь и ни за что не откроешь мою тайну.
      Виконт - любопытный по натуре - охотно поклялся Он совсем не предполагал, что тайна бывшей горничной представляет нечто серьезное. Скорее всего, какой-нибудь внебрачный ребенок пли мелкое преступление что-то в этом роде.
      - Сколько стоит стать виконтессой? - начала Мариэтта подчеркнуто серьезно.
      Виконт правильно понял вопрос и ответил так же серьезно:
      - Минимум двести тысяч в год и без всяких долгов.
      - Это значит.., погоди-ка... - четыре миллиона наличными?
      - Можно в землях или ценных бумагах. Но лучшее впечатление произвели бы пять миллионов.
      - Думаю, столько у меня будет, - произнесла с легким вздохом Мариэтта. - Только я не могу это реализовать.
      До виконта не сразу дошло услышанное. Затем он не поверил, но, наконец, заинтересовался, и весьма серьезно.
      Легенда у девушки была давно готова, ведь виконт мог бы переварить разные вещи, но уж никак не примитивную кражу, а уж тем более легкую помощь, оказанную мисс Дэвис. В разработке истории пригодились туманные слухи о некоем французе, якобы владевшем алмазом.
      - У меня есть дядя, - вдохновенно врала Мариэтта, освобождаясь из объятий виконта и доливая вина в бокалы. - Брат мамы. Мать, как ты знаешь, есть у всех, хуже бывает с отцом. Но у меня имелся даже и отец. Впрочем, ты сам его знал.
      - Точно. И что же дядя?
      - Он был одновременно и моим крестным. А по профессии - моряком. Со временем стал капитаном и даже владельцем корабля, плавал по всему миру, в том числе и в Индию. Ручаться не могу, может, и пиратствовал помаленьку, но сейчас это уже неважно. Из последнего своего путешествия дядя привез мне подарок: алмаз огромных размеров. Сказал, что это к моей свадьбе, а дарит заранее, так как не уверен, что до нее доживет. Так и случилось. Свадьбы у меня еще не было, а он уже на том свете Дядя говорил, что и сам получил камень в подарок за спасение чьей-то жизни, но вряд ли кто в это поверит, поэтому велел мне особо не хвастать. Я довольно долго не понимала, чем владею. И только гораздо позднее, когда увидела драгоценности разных благородных дам, сообразила, какую мой алмаз имеет цену. И испугалась. Ты слышал о деле с Великим Алмазом?
      Скандал, прогремевший в Англии, во Франции отозвался лишь слабым эхом, да и то в основном в среде профессионалов-ювелиров. Возможно, виконт тогда что и слышал, но уже не помнил.
      Мариэтта снова вздохнула.
      - Я боюсь, - призналась она. - В Англии по этому поводу разразился целый скандал. А камень вроде бы совсем пропал, говорят, еще в Индии. Всякие были подозрения. Полковник Блэкхилл из-за них даже застрелился. А мне кажется, что камень достался моему дяде. Сейчас он у меня. И что делать, ума не приложу.
      После такого рассказа у виконта глаза и зубы разгорелись. Прежде всего он потребовал показать это чудо, продемонстрировать ему, и немедленно!
      Мариэтта, не говоря ни слова, подняла свой корсет, небрежно валявшийся на ковре, извлекла из-под нижней юбки небольшой мешочек, развязала шнурок и преспокойно достала алмаз.
      Виконт так и остолбенел.
      Он неплохо разбирался в драгоценных камнях.
      Неоднократно их покупал, дарил, тратил на них большие деньги, выбирая самые красивые, закладывал в ломбардах остатки фамильных ценностей, продавал те, что подешевле и менее любимые, собственно говоря, имел с ними дело практически всю жизнь. Что перед ним настоящий алмаз, он понял с первого взгляда, хотя глазам все еще никак не мог поверить. Такого большого камня виконт нигде и никогда не видел и даже не предполагал, что нечто подобное в природе существует. Он молча взял камень и осмотрел со всех сторон.
      - Есть дефект, - произнес он наконец после долгой паузы. - Как раз посередине. Трещина, но камень от этого только выигрывает. Драгоценность для королевской короны. Его должна купить королева Виктория, все прочие царствующие особы, как я понимаю, не настолько богаты.
      Мариэтта аж задохнулась от возмущения.
      - Ты спятил! Ведь именно в Англии весь скандал и разгорелся! Я тебе больше скажу...
      Она колебалась. Виконт де Нуармон был совсем не дурак и мог кое-что заподозрить, а это совсем ни к чему.
      - Ну? - спросил он рассеянно, не отрывая глаз от камня.
      Мариэтта решилась.
      - В разгар всего этого дела говорили, что алмаз как бы двойной. Описывали как выглядит. И этот изъян в середке... Все сходится. Камень тот самый, но я это поняла позже, то есть только теперь. Там, в Англии, его вообще у меня с собой не было.
      - А где он был?
      - В могиле моей матери. Я его зарыла там перед отъездом в Англию. А то прямо не знала, что с ним делать, ведь дядя мне велел держать язык за зубами...
      Все это красочное вранье, всю алмазную эпопею Мариэтта тщательно и с такими подробностями сочинила, когда решила взять виконта в дело. Рассказывать же правду девушка никогда и никому даже не думала.
      Пока история выглядела вполне правдоподобно.
      Какие-то братья у ее матери в самом деле были.
      Мать умерла двенадцать лет тому назад, и никто понятия не имел, что там с ее родней происходит.
      И приди кому-нибудь в голову провести расследование, с чем Мариэтта, не раз уже имевшая дело с преступлениями, очень даже считалась, любопытствующий напоролся бы на серьезные препятствия.
      Единственный человек мог бы опровергнуть всю эту алмазную сказку Арабелла, но для нее сие означало бы снова возбудить против себя подозрения Миссис Блэкхилл была достаточно богата, чтобы пожертвовать алмазом ради репутации, на что ее бывшая горничная и рассчитывала, даже не зная еще о предстоящем появлении на свет потомка славного рода.
      - Он не имеет цены, - безапелляционно изрек виконт, положив наконец алмаз на столик. - Мог бы пойти за какие-нибудь колоссальные деньги на аукционе, но на аукционе официальном, объявленном на весь мир, таком, на какой съехались бы банкиры, коронованные особы, китайский император, турецкий султан, не знаю, кто там еще. Плантаторы из Америки и работорговцы. Но, похоже, ты в таком представлении не заинтересована, да и зачем нам столько шума? Надо его распилить там, где трещина, и сделать два алмаза. Жалко. А так не знаю, кто его купит...
      - Ротшильд, - подсказала Мариэтта.
      - Ротшильд мог бы, только зачем? Разве как помещение капитала. Вряд ли алмазы когда подешевеют. Я на тебе женюсь. Немного усилий, и сделаем из тебя родную дочь какого-нибудь князя, желающий найдется Английский знаешь?
      - Знаю, и даже неплохо - Придумаем что-нибудь. Только тебе ни в коем случае нельзя больше работать горничной - А я и не работаю, как из Англии вернулась.
      Уже четыре года.
      - Отлично. Прелесть моя, ты, можно сказать, дала мне новую жизнь. А за это время ты очень изменилась к лучшему. Встреть я тебя в каком-нибудь салоне...
      Как некогда Арабелла, так теперь и Мариэтта очутилась в раю. Однако от Арабеллы француженка отличалась тем, что лучше знала жизнь и к подаркам судьбы относилась критически В глубине ее души все же сохранилась некоторая доля недоверия и опасения: что будет, если виконт каким-то образом узнает правду?
      Виконт не был по натуре законченной свиньей.
      Гены его пичкались понятиями чести и достоинства усилиями многих поколений благородных предков Кроме того, Мариэтта в качестве будущей супруги выглядела весьма привлекательно, особенно в тот момент, когда виконт делал предложение. В ее привязанности он был уверен, скука ему не грозила - девушка отличалась находчивостью и жизненной сметкой, а транжирой ее бы никто не назвал, о сохранении и приумножении имущества Мариэтта заботилась бы лучше его самого. Таким образом, женитьба на ней не лишит аристократа радостей жизни, а вот материальные проблемы разрешит так, как он и мечтать не мог. А мезальянс? И не такие совершаются в наше время...
      Однако, когда ослепляющее и отупляющее воздействие алмаза поуменыпилось, виконт почувствовал себя неуютно. Родители его были еще живы, и представить им Мариэтту в качестве невесты несколько превышало его силы, уж слишком хорошо он знал ее прошлое. Но отступать было поздно, слово дано, девушка ему доверилась и открыла свою тайну, а с предложением жениться его никто за язык не тянул...
      Скрепя сердце и понадеявшись, что все само собой разрешится к лучшему, виконт принялся за работу.
      И на первом же шагу споткнулся.
      - О чем вы говорите, господин граф? - холодно спросил знакомый ювелир, по старой подобострастной привычке завышая титул гостя. - О так называемом Великом Алмазе? Вы верите в его существование?
      - Верить мне незачем, - беззаботно отозвался виконт. - Я его видел собственными глазами. Оказывается, англичане его вовсе не крали. Он достался французу, вроде бы в благодарность, а может, в уплату за какую-то защиту. Непосредственно от индусов.
      - Какому французу?
      - Не знаю. Может, капитану корабля.
      - От каких индусов?
      - Не знаю. Меня там не было.
      - Но алмаз вы видели?
      - Даже держал его в руках.
      - Здесь, в Париже?
      - Здесь, в Париже. Недавно.
      - В таком случае господин граф имел дело с сумасшедшим. Если, конечно, алмаз настоящий. После такого скандала, после самоубийства полковника Блэкхилла любое появление этого камня вызовет замешательство. Его владелец - я не спрашиваю, кто он, ведь вы все равно не скажете - должен доказать свои права на него, ну хотя бы затем, чтобы очистить имя не только полковника, но и иных лиц, замешанных в этом деле. Подробно описать весь путь этого алмаза. Я, во всяком случае, пальцем к нему не притронусь, пока не будет внесена ясности.
      Вест-Индская компания весьма этим интересуется и следит за всем.
      - Не пойму почему, - заметил де Нуармон, по-прежнему стараясь казаться беззаботным и равнодушным, хотя уже понял, что пришел не по адресу. Насколько я ориентируюсь, речь идет о войне в Индии, сколько с тех пор прошло?.. А тогда всякое бывало. Защищая индусов от англичан, наши могли получать разные подарки...
      - Могли, - согласился ювелир. - Но в случае с Великим Алмазом это надо доказать, так как дело приобрело слишком большую известность и к тому же задело честь стольких людей.
      Поняв, что совершил ошибку и пришел не туда, куда следовало бы, виконт сменил тему и, купив траурную булавку для жабо, удалился. Ему удалось скрыть раздражение, но, выйдя на улицу, он сильно помрачнел.
      Воспользоваться выгодной женитьбой оказалось не так просто, как он предполагал. Вместо того чтобы поискать обходные пути, ведущие к цели, виконт принялся раздумывать, к чему не слишком-то привык. Мариэтта в качестве довеска к большому состоянию была еще куда ни шло, но Мариэтта без алмаза никак его не устраивала. На кой, спрашивается, черт ему жениться на горничной - шлюхе и шантажистке, перед которой у него нет абсолютно никаких обязательств, ведь он даже не был ее первым любовником! Не дай Бог, стала бы еще матерью его детей...
      С другой стороны, что-то все-таки удерживало виконта де Нуармона. Ну да, конечно, - честь.
      Обещание. Отец правильно говорит - всю жизнь он был легкомысленным кретином, таким и остался...
      А кроме того, манил мираж богатства, мечта избавиться наконец от кредиторов, иметь возможность купить у ювелира изумрудную табакерку, а не траурную булавку, самую дешевую в магазине...
      Мариэтта в момент учуяла сомнения аманта и испугалась. Виконт как муж и одновременно сообщник угрозы не представлял, но как бывший любовник становился опасен. Хуже того, перспектива стать виконтессой очень ее увлекла, и экс-горничная уже начала вживаться в новую роль. И хотя она высоко ценила моральные качества де Нуармона, жизнь научила ее: всякое бывает и невозможно предугадать, что и когда отчебучит очередной придурок. И пусть виконт был человеком опытным, но в определенном роде, с алмазом ему не справиться, а значит, о свадьбе нечего и мечтать. Лучше ей поискать какого-нибудь афериста из благородных, может, даже вора...
      Без лишних размышлений Мариэтта решила поставить на виконте крест и сменить направление.
      Выбирая между богатством и светскими салонами, она предпочла богатство". Но виконта нельзя было так просто бросить, он слишком много о ней знал. Если уж избавляться от него, то с концами.
      Жаль, конечно, бедняжку, но не особенно. Страшный опыт, приобретенный девушкой, основательно придавил прежние чувства, и так уже еле теплившиеся; сейчас выгода была для нее куда важнее любви.
      Временем она располагала, в травках по-прежнему отлично разбиралась и собственноручно приготовила отвар, которым надлежало угостить непригодного в ее деле любовника. Правда, решено было немного подождать, так как виконт собрался с силами предпринять вторую попытку, весьма многообещающую. Мариэтта дала ему последний шанс.
      Де Нуармон, придушив свою совесть, отправился на этот раз к ювелиру тоже знакомому, но гораздо менее щепетильному, чем предыдущий.
      Об алмазе виконт намекнул очень деликатно и тут же вызвал громадный интерес. Ювелир потребовал предъявить камень.
      Мариэтта чуть было сразу не вылила свою микстуру. На следующий день она ждала на другой стороне улицы, так как приводить сомнительного купца к себе домой не имела ни малейшей охоты. Виконт также предпочел не принимать его у себя. Напряженно вглядываясь в дверь лавки, Мариэтта переживала адские муки, так как воображение у нее вдруг разыгралось, и она представила себе, что де Нуармон алмаза ей уже не вернет, сбежит из лавки через задний ход, просто-напросто ограбив ее. Или нет, не он, ювелир его убьет и завладеет камнем. Или некто убьет их обоих, какой-нибудь бандит - уже там притаился. Или никто никого не убьет, а оба вместе вызовут полицию, и ее арестуют, а тут вдруг в лавке начнется пожар или какое другое несчастье случится, во всяком случае она алмаза больше не увидит, а свободу потеряет...
      Короче говоря, впервые в жизни у Мариэтты случилась настоящая истерика. И даже кое-какое основание уже имелось: виконт, человек бесхитростный, не сумел скрыть своих колебаний и сомнений. Напряжение все возрастало и здесь, напротив ювелирной лавки, достигло высшей точки.
      Не имея ни малейшего понятия о переживаниях сообщницы, виконт вышел от ювелира с алмазом.
      Осмотр камня был произведен в задней комнатке, представляющей собой нечто вроде мастерской.
      Виконт только тогда окончательно убедился, что и впрямь имеет дело с самым большим алмазом в мире, когда увидел реакцию специалиста. Покрывшись багровыми пятнами и хватая ртом воздух, а рукой лупу, ювелир внимательнейшим образом изучил камень, напрасно пытаясь скрыть свои эмоции.
      - Распилить или господин виконт хочет продать? - спросил он напрямик.
      - Я еще не решил, - ответствовал де Нуармон, чуть ли не силой отбирая драгоценность у потрясенного ювелира. - Во сколько вы его оцениваете?
      - Трудно сказать. Вещь уникальная. Если распилить...
      - Подумайте над этим, - сухо посоветовал виконт. - Владелец хотел бы получить деньги. Я зайду завтра-послезавтра.
      Ювелир несколько оклемался.
      - Послезавтра, пожалуйста. Мне нужно сориентироваться. Возможно, я смогу назвать сумму.
      Выйдя за порог магазина, виконт собирался дать радостный знак Мариэтте, скрытой под густой вуалью. Однако знак не очень-то получился, так как де Нуармон вдруг со страхом подумал, а что, если до послезавтра ювелир дознается, что дело-то с душком, и начнет строить козни? И зачем он полез во все это?.. И виконт с недовольным выражением лица затоптался на месте.
      Сама не своя от переживаний, Мариэтта восприняла его неуверенность как подтверждение своих подозрений и очертя голову кинулась через дорогу прямо под колеса кареты испанского посла.
      Вряд ли и сто лет спустя удалось бы спасти ей жизнь. В начале же второй половины девятнадцатого века возможности были еще скромнее, и четверть часа спустя бедняжка умерла на руках несостоявшегося мужа. Или несостоявшейся жертвы.
      Принимая во внимание высокие сферы, к которым принадлежала карета - в ней, правда, ехал не посол, а его вечно спешащий секретарь, - событие удостоилось аж двух упоминаний в прессе. Третья заметка с тем же самым адресом появилась неделю спустя, и говорилось в ней о насильственной смерти двух женщин, что умерли одна за другой. Первой умерла хозяйка дома, а на другой день ее служанка.
      Обе отравлены одной и той же субстанцией, остатки которой обнаружены в пустой квартире, снимаемой погибшей в уличной катастрофе. В полицейских архивах остались показания свидетелей, из коих следовало, что обе дамы поочередно отведали напиток из изящного хрустального графинчика.
      Сделали они это абсолютно добровольно, а жидкость оказалась концентратом очень сильного яда растительного происхождения.
      Виконт де Нуармон прочитал эти заметки, но абсолютно никаких подозрений они у бесхитростного молодого человека не вызвали. Он так и пребывал в убеждении, что невеста-сообщница любила его больше жизни, и испытывал большое облегчение при мысли, что не успел огорчить ее своими сомнениями.
      Остаток денег Мариэтты в сумме четырехсот франков де Нуармон лично отвез папаше-кузнецу.
      Алмаз же оставил у себя. Никаких угрызений совести он при этом не испытывал, так как имел глубочайшую уверенность, что именно такова была бы воля покойной. Да и на что кузнецу алмаз, с которым даже он сам не знает, что делать? А сколько бы пришлось объяснять!..
      Во всяком случае, неожиданная и столь драматическая смерть Мариэтты заставила виконта воздержаться от каких бы то ни было дальнейших действий. Ювелиру объяснил, что владелец передумал и уже не желает продавать камень, после чего приступил к затяжному и безнадежному сражению с одолевавшими его мыслями. И в таком состоянии пребывал целых два года, к огромной радости родителей, так как большую часть времени провел в родовом замке. Париж виконта стал раздражать.
      А затем из страны, бывшей когда-то Польшей, нахлынула новая эмиграция, изгнанная на чужбину в результате разгрома очередного восстания...
      ***
      Граф Дембский, чей прадед получил титул из рук самого Наполеона, бежал из страны в последний момент, взяв с собой единственную дочь; скорее правильнее было бы сказать, что это дочь забрала легкораненого отца. Имение графа, ясное дело, было конфисковано, но, к счастью, большая часть фамильного имущества находилась в руках бабки, старой графини Дембской, родом из богатых гданьских купцов. В свое время женитьба деда считалась мезальянсом и горячо осуждалась, теперь же оказалась весьма полезной. Приданое старой графини конфискации не подлежало, граф Дембский был единственным наследником, независимо от того, где находился - в Сибири или в Париже. Он предпочел Париж.
      Пересылка средств через Гданьск никаких трудностей не вызвала, и граф, сняв небольшой скромный особнячок на шоссе д'Антен, тут же вошел в высшее общество, хорошо, впрочем, ему знакомое еще со времен молодости. Красавица-дочь моментально произвела фурор.
      В семнадцатилетнюю графиню Клементину виконт де Нуармон, бывший старше ее на одиннадцать лет, влюбился насмерть с первого взгляда Виконт всегда имел бешеный успех у женщин, но вот уже два года, с тех пор как завладел алмазом, вел безупречный образ жизни, о чем почти не догадывался. Таинственным образом Великий Алмаз изменил характер транжиры и повесы. Некогда представитель золотой молодежи, легкомысленный и беззаботный прожигатель жизни превратился в думающего молодого человека. Обладая драгоценностью сомнительного происхождения, виконт не в силах был отказаться от сверкающего и завораживающего своей красотой камня и в то же время не умел провернуть необходимые дела: распилить или продать, найти нужных ювелиров и тому подобное.
      Денег не было, де Нуармон все глубже залезал в долги. Семья ничем помочь не могла, и он целыми днями слонялся по последнему, изрядно ощипанному поместью, где престарелые отец с матерью влачили жалкое существование в разваливающемся замке. Дохода с имения едва хватало, чтобы не умереть с голоду, а алмаз сиял и манил, предостерегая в то же время от легкомысленных действий.
      А посему виконт в первую очередь изжил в себе легкомыслие.
      Весь парижский высший свет, а с ним и полусвет, сначала удивились, потом не поверили, а затем смирились с таким чудесным преображением столь пламенного некогда таланта. Разнесся слух, что виконт должен выгодно жениться и отсюда столь резкий поворот к моральным принципам, хотя многие и многие молодые и не очень молодые дамы охотно взяли бы его в мужья без всяких дополнительных добродетелей.
      Двадцать лет тому назад восьмилетний тогда виконт был представлен молодому графу Дембскому своим собственным отцом, который вводил в парижское общество польского аристократа. Поэтому сейчас возобновить знакомство было нетрудно, а значит, доступ к Клементине открыт.
      Клементина, выросшая в стране со сложной политической обстановкой, с одной стороны, напичкана была суровыми принципами с упором на несгибаемый патриотизм, с другой же, излучая радость жизни и энергию, жаждала впечатлений и отдыха после пережитых ужасов, мечтала о веселье и развлечениях. Никаких задатков будущей матроны и вечной страдалицы у нее не имелось. Наоборот. Тот факт, что девушка самолично должна была верхом и пешком среди лесов и долов пробираться к повстанцам, доставляя им еду и перевязывая раны, ничуть ее не доконал, и даже разгром восстания не лишил оптимизма. Все пережитое юная полька воспринимала как пусть достаточно мрачное, но все же замечательное приключение и научилась радоваться каждой минуте передышки, восстанавливать силы для грядущих несчастий и свято верить в так называемое лучшее завтра. Она была из тех женщин, что являются сущим даром небес для всего мужского рода. Недавние исторические события сформировали у девушки зрелый ум и характер, внутренне она была гораздо старше своих лет.
      И в придачу еще настоящая красавица.
      Виконт де Нуармон настолько потерял голову, что почти перестал думать об алмазе Клементина, правда, не в таком темпе, начинала отвечать ему взаимностью. Внешне виконт понравился девушке сразу, а оглядевшись вокруг, она оценила поразительно высоконравственный образ жизни молодого аристократа, о котором пошли язвительные сплетни, будто он замаливает прежние грехи. А раз способен покаяться, это уже неплохо, тем более что никто его к этому не принуждал. Но один существенный и, надо сказать, неизлечимый недостаток у виконта все-таки был - бедность. Семья де Нуармон практически разорена, доходов никаких у ее отпрыска не было, и никакого наследства не предвиделось. С этой точки зрения дело казалось безнадежным.
      Однако нищета поклонника Клементину не слишком смутила. Что это такое, она знала отлично, так как на родине насмотрелась на разоренные семьи. Были знакомые, что опустили руки и влачили жалкое существование, были и такие, что смогли подняться, несмотря на жестокие удары судьбы. Да и сама она избежала нищеты только благодаря гданьской бабушке. Кроме того, краем уха слышала и о каких-то средствах, помещенных в английские банки и тем самым гарантированные от катаклизмов.
      Однако на всякий случай Клементина решила поговорить с отцом.
      - Батюшка, - спросила она как-то за завтраком, - скажите, мы богаты?
      Граф Дембский, после пережитого вместе во время восстания проникшийся к дочери уважением и даже восхищением, ответил совершенно серьезно - Это с какой стороны посмотреть. Вообще, как семья в целом, скорее да Но "у нас осталось только состояние бабушки, ведь все мое пропало.
      Ну, и у тебя есть матушкино Заречье. На все это жить можно.
      - А если бы вдруг нам понадобились деньги, много денег, тогда как?
      - А что это ты, дитя мое, вдруг такой финансисткой заделалась?
      - Я сейчас объясню, только вы сначала, батюшка, ответьте. Если бы нам надо было...
      - Много денег - это, по-твоему, сколько?
      - Не знаю. Миллион франков или два, миллиона.
      - Ты бы хотела, чтобы тебе два миллиона выложили на стол? Тогда не сегодня. Самое раннее - завтра, а то и послезавтра. Деньги должны пройти через Гданьск и Лондон. Пришлось бы, конечно, напрячься, но дело возможное. А почему ты спрашиваешь?
      - Я вам, батюшка, правду скажу...
      Граф воззрился на дочь с некоторым удивлением - Ну, я думаю! А как же иначе? До сих пор я от тебя никакого вранья не слышал!
      - И не услышите, батюшка, - заверила Клементина, привыкшая к абсолютной откровенности со своей стороны и к полному пониманию со стороны отца. - Здесь все вокруг только и говорят что о деньгах, наследстве, кредитах, приданом... Особенно о приданом. И я хочу знать, а что, если моей руки попросит кто-нибудь бедный? Или мне надо искать богатого мужа?
      - Никого тебе искать не надо, сами найдут. Можешь, девочка моя, выйти и за бедного, если тебе по сердцу придется, лишь бы хорошего рода. А не за какого-нибудь оболтуса, что все промотает. Но я уверен, ты девочка достаточно разумная, только не делай ничего втайне от меня.
      - Не сделаю, батюшка...
      Данное обещание не означало, понятное дело, признаний, которые делаются по ночам на ушко лучшей подруге, - конечно, ничего подобного граф Дембский не ожидал, да и Клементина отлично понимала, что отец имеет в виду. От нее не требовали откровений о любом движении души, но о таких вещах, как тайные свидания, скрываемые знакомства или бегство с возлюбленным и речи быть не могло. Девушка воспитывалась в убеждении, что честные дела прятать не надо, тайны требуют, как правило, проступки, а то и преступления. Бывают, конечно, и исключения, например, по отношению к врагу. Взять хоть разные заговоры против захватчиков в Польше...
      Таким образом, успокоившись в отношении финансов, Клементина дала волю чувствам.
      Виконт де Нуармон не отважился предложить руку и сердце исключительно из финансовых соображений. Он понятия не имел о состоятельности графа Дембского и привык скорее к нищете эмигрантов из страны, которой даже не было на картах Европы, да и самого графа причислял к несчастным, проживающим жалкие остатки былой роскоши. При красоте и воспитании Клементины богатое замужество было обеспечено, что для влюбленного виконта явилось бы страшным ударом. Он жаждал обладать прекрасной полькой, но дать ей ничего не мог Разве что предложить жалкое существование на руинах фамильного замка в обществе нескольких коров, лошадей, овец, чуть более многочисленной домашней птицы и громадного количества крыс и летучих мышей, а также трех человек прислуги: старого лакея, кухарки и девки для черных работ Разве такого богатства она достойна! И почему он, как последний дурак, без памяти транжирил теткино наследство, осыпая золотом каких-то мерзких куртизанок, швырял деньги циркачам и хористкам из оперы, раздаривал друзьям и врагам лучших лошадей, проигрывал в салонах дикие суммы, а выигранное оставлял на чай прислуге?! Да эта прислуга сейчас в десять раз богаче его. Кретин недоделанный!!!
      Самокритику сам на себе виконт отработал, нечего сказать, очень даже добросовестно, но делу это мало помогло. Единственное спасение - Великий Алмаз - снова, и весьма настойчиво, стал вылезать на первый план. Если бы удалось им воспользоваться... Нет, теперь бы он уж не валял дурака, не транжирил деньги столь легкомысленно, а поместил бы их с умом и начал жить исключительно по средствам. Ведь эта девушка - настоящий ангел, а не какая-то капризная кокотка... Де Нуармон перебивался кое-как и не ходил в лохмотьях только благодаря разумному подходу своих заимодавцев Те отлично понимали, что из вконец обанкротившегося должника все равно ничего не выжать, и предпочитали терпеливо дожидаться, когда его обстоятельства улучшатся. Выгодная женитьба виконту по-прежнему светила, и кредиторы даже сами подсовывали ему завидные партии, весьма огорчаясь при этом, что тот не хватается за вдову банкира, пусть не первой молодости, но зато купающуюся в роскоши и еще очень даже на ходу. А у дочки виноторговца, миллионера, аж слюнки текут при виде такого жениха Рано или поздно все равно сдастся и на что-нибудь из предложенного согласится И в ожидании сей счастливой минуты виконта кормили и одевали в кредит Даже собственного коня, заложенного за долги, де Нуармону разрешалось брать в случае необходимости.
      Виконт теперь ежедневно доставал алмаз, разглядывал его часами, но по-прежнему боялся огласки.
      Будучи абсолютно уверен, что в случае малейшего скандального душка он потеряет Клементину навсегда, молодой человек ни на что не мог решиться. Он так угрызался, что помрачнел, похудел и даже изменился в лице. И весьма вероятно, совсем бы загнулся или отмочил какую-нибудь несусветную глупость, не вмешайся вовремя судьба.
      Судьба приняла форму дождя, который хлынул совершенно неожиданно. Виконт не раз мрачно торчал перед витриной ювелирного магазина, куда совсем не собирался заходить, так как ни на что еще не решился, а вид всяких драгоценностей нервировал его до невозможности, - таким образом, можно сказать, занимался мазохизмом. На то, что происходит на небесах, внимания, естественно, не обращал, а посему дождь явился для него полнейшей неожиданностью. Молодой человек оглянулся, ища, куда бы спрятаться, и увидел закрытый экипаж графа Дембского, останавливающийся как раз напротив.
      Граф тоже его заметил и пригласил сначала в карету, а затем и к себе домой.
      Клементина отсутствовала, была где-то в гостях Граф приказал подать вина, и оба уселись в салоне, ожидая ее возвращения. Вечер у обоих - редкий случай - выдался свободный.
      Граф Дембский на зрение не жаловался. Руки дочери у него просили множество раз с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать, и все возможные признаки бурных чувств были ему знакомы, в том числе и по собственному опыту. А посему он, разумеется, догадывался, чем это так тяжко болен виконт де Нуармон. Граф симпатизировал молодому человеку, знал его семью, высоко ценил его отца и в свое время был с последним очень дружен, а посему позволил себе проявить сочувствие, хотя ни в коей мере не собирался поощрять к каким бы то ни было признаниям. Просто хотел, чтобы тому стало легче.
      Виконт же в только что разглядываемой витрине увидел рубиновые запонки, счастливым владельцем которых он сам некогда являлся. И сей предмет в очередной раз наполнил его горечью и отвращением к собственной персоне. Первое же доброе слово прорвало и так уже очень тонкую оболочку сдержанности и душевного равновесия.
      - Вы, граф, имеете дело с последним дураком и скотиной, - заявил молодой человек. - Лучшее, что вы можете сделать, это вызвать прислугу и приказать вышвырнуть меня за дверь. Сам, добровольно, я не уйду. Характера не хватит. Я люблю мадемуазель Клементину страстно, безумно... Лучше признаться сразу, чтобы не было потом недоразумений. Но руки ее у вас не прошу, не имею права, так же как не достоин признаться ей в своих чувствах. И все это меня убивает.
      - Довольно своеобразная позиция, - мягко заметил граф. - Вас угнетает какая-то.., гм.., неприятность?
      - Угнетает одна, и весьма существенная. Безденежье. Я лишился всего, я - нищий! И что делать, ума не приложу. Ведь не могу же я обречь на нищету женщину, которую люблю больше всего на - свете, а жить без нее тоже не могу. Вы говорите, что я похудел, ничего удивительного: питаюсь в основном угрызениями совести, а это малокалорийная пища. Простить себе не могу, что был таким идиотом, недавно только.., ну, уже почти три года... одумался и взглянул правде в глаза. Да, признаюсь, я подумывал о богатой женитьбе, но как только увидел вашу дочь, забыл обо всем на свете. Я скорее застрелюсь...
      Граф Дембский был человеком уравновешенным и с большим чувством юмора. Столь драматичное признание его рассмешило, ибо финансовые проблемы, как препятствие в возможной женитьбе на Клементине, стояли на самом последнем месте.
      - Вряд ли это будет лучшим выходом, - прервал он отчаянный монолог де Нуармона и подлил ему вина, тактично скрывая при этом свое веселье. - А что у вас, собственно, осталось? Ведь от любого состояния что-нибудь непременно остается.
      - Осталось... - Слова виконта были полны горечи и сарказма. Несколько коров и свиней... Женюсь на обожаемой женщине и осчастливлю тем, что ей предстоит кормить крупный рогатый и прочий скот...
      - Я, упаси Бог, не хочу на вас давить, но должен сообщить, что моя дочь отлично умеет ходить за свиньями, - промолвил граф, с трудом сдерживая смех. Искренность и простота виконта явно свидетельствовали в его пользу А сознание собственного материального благополучия, которое могло решить все проблемы, позволяло графу чувствовать себя уверенно и отлично развлекаться занятным разговором.
      Де Нуармон открыл было рот, чтобы произнести очередную мрачную тираду, но промолчал, а затем с горечью заметил:
      - Вы надо мной смеетесь И правильно делаете.
      - Даже и не думал.
      - Но это невозможно. Мадемуазель Клементина и свиньи?!
      - А также коровы, лошади и куры Вам, юноша, не мешает поучиться истории и географии Наша страна многое пережила, и было время, когда моя дочь в глухом лесу стерегла свиней, пряча их от врага. Иначе повстанцам в той местности нечем было бы питаться. А еще случилось и так, что все мужчины из имения взялись за оружие и ушли, а женщинам пришлось несладко Моя дочь доила коров и чистила лошадей. И, надо сказать, полученное ранее образование нисколько ей не помешало Де Нуармон уставился на графа как баран на новые ворота, стараясь переварить полученную информацию и решить, кто же из них так напился всего с трех бокалов вина.
      - Боже правый... И что... Она и теперь любит этим заниматься?
      - Во всяком случае не питает чрезмерного отвращения. Клементина девушка разумная и понимает, что такое необходимость. Хотя, конечно, не мечтает стать дояркой, как мне кажется Правда, мужчине средних лет иногда бывает трудно понять молодую даму.
      Виконт машинально отхлебнул вина и начал приходить в себя.
      - Ваша дочь - сокровище со всех точек зрения, - категорично и печально заявил он. - Будь у меня хоть малейшая возможность.
      Ну, скажем, некоторая имеется, но весьма сомнительная... Я бы попытался... Вы видите, граф, я излишне откровенен, в обществе так не принято, но я пользуюсь привилегией беседы с другом, так как считаю вас своим другом... Еще с тех пор, когда мне было восемь лет, а отец отзывался о вас с такой симпатией и уважением... Вот и сейчас я почти забыл, что говорю с человеком, который является отцом женщины, составляющей счастье и одновременно несчастье всей моей жизни...
      - А что, собственно, заставило вас три года тому назад так изменить свой образ жизни? - снова прервал граф душеизлияния виконта. - Ведь тогда у вас еще кое-что оставалось?..
      Де Нуармон какое-то время боролся с искушением рассказать всю правду.
      - Оставалось. И не только. Мне повезло выиграть в баккара значительную сумму. Столь значительную, что позволила мне продержаться до сих пор. А к тому же... Ну, что же... Поговорим как мужчина с мужчиной, ведь не думаете же вы, что я вел монашеский образ жизни... Одна девушка... Простая девушка, даже не красавица, но полная очарования, умница.., легко могла играть роль настоящей дамы...
      По своему тогдашнему легкомыслию я готов был даже жениться на ней и считал это забавной шуткой.
      Вероятно, я в ту пору достиг предела собственной глупости... Она погибла у меня на глазах под колесами кареты в тот момент, когда казалась так близкой к цели всей своей жизни. Смерть погасила надежду в ее глазах...
      Знай виконт, что надежда в глазах Мариэтты была тесно связана с микстурой, которая ждала его в хрустальном графинчике, он, возможно, не столь трогательно вспоминал бы усопшую. Но поскольку не знал, то с чистой совестью мог излучать благородство и раскаяние.
      - Я ее не любил, - продолжал изливать душу молодой человек, - но был к ней очень привязан, и эта смерть меня потрясла. Никто ни о чем не знает. Все полагают - я образумился, чтобы выгодно жениться. На самом деле после первого шока я задумался, что же со мной происходит и к чему все это приведет...
      - По-моему, вы скорее заслуживаете одобрения, чем порицания, задумчиво произнес граф. - До меня доходили разные мнения на ваш счет. Я и сам в молодости валял дурака и, если бы не смерть отца и необходимость вернуться на родину, вероятно, зашел бы очень далеко. Хотя, с другой стороны, лучше бы мне растранжирить как можно больше, сейчас бы им нечего было отбирать.
      - Если я правильно понимаю, у вас конфисковали все имущество?
      - У меня - да. К счастью, у моей матушки кое-что осталось.
      - Ну вот, вы сами видите... - Виконт с грустью вернулся к предыдущей теме. - У моих родителей тоже кое-что осталось. Можно считать это исходным пунктом - и не из такой малости работящие люди делали состояния. Засесть в деревне, лично ухаживать за свиньями, коровами и клочком виноградника, всю жизнь провести в тяжких трудах, и наверняка мои внуки снова станут богатыми людьми. Пожалуй, так я и сделаю вместо того, чтобы стреляться, но я никогда бы себе не простил, если б запряг в эту каторгу ангела...
      - Вглядитесь-ка в себя самого хорошенько, - посоветовал граф, которого виконтовы метания снова начинали смешить. - Ангел ангелом, но вы-то сами живете в трех комнатушках с одной только служанкой, с женой, которая сама кормит детей, так как не может позволить себе завести кормилицу, с двумя сменными жилетками и единственным немодным фраком, без оперы, визитов, экипажа?
      Виконт тут же вспомнил, как живет старый ростовщик, которому он задолжал огромные деньги, и в связи с чем однажды посетил его на дому.
      - А разве обязательно жить в Париже? - с отвращением прервал он столь красочное описание графа. - Почему не в деревне? Мне даже нравится сельская жизнь, а фрак там нужен как рыбке зонтик.
      А что до развлечений, то один конь, одно ружье и красавица-жена вполне достаточно. И вообще я мог бы отправиться в Америку и корчевать там дикие леса.
      - Нет уж! - Граф Дембский был неумолим. - Я прошу представить себе жизнь скромного чиновника в Париже. Такую, тысячи на две в год. Постарайтесь напрячь воображение и ответьте честно.
      Виконт молчал довольно долго, потягивая вино и бессмысленно глядя вдаль. Ему представились две картины. Одна - вполне сносная - жизнь одинокого молодого человека, который не тратился на кормежку, активно посещая званые обеды и ужины, а двух тысяч вполне хватало бы на гардероб и прочие мелочи. Вторая - просто ужасная - тот же самый человек, обремененный семьей, с рано постаревшей женой и вечно голодными детьми...
      - Я бы попытался что-то сделать, - не сдавался де Нуармон. - Полагаю, энергии хватит. Может, сэкономил бы сто франков и сыграл бы на бирже или заделался грабителем с большой дороги. Лишь бы моя жена была счастлива. Придумал бы что-нибудь.
      Не смотрите, что я с виду такой болван. - - А, скажем, при доходе в сто тысяч...
      Виконт взглянул на графа Дембского с явным беспокойством.
      - Шутите. Это же нормальный доход весьма... ну, среднеобеспеченных людей...
      - И можно его проматывать...
      - Никогда! Ни за что! Это уже было, я дал слово, поклялся всеми святыми! В светлые минуты я даже все продумал: я бы восстановил Нуармон! Свои лошади, свое вино, фрукты, рыба, мясо... Ну уж нет, во второй раз такого маху я бы не дал!
      Граф Дембский понял, что слышит правду. И принял решение. Остальное зависело от дочери.
      И тут как раз Клементина вернулась из гостей.
      Разгоряченный и замороченный разговорами виконт де Нуармон обалдел до такой степени, что, невзирая на присутствие, возможно, будущего тестя, сорвался с кресла и бросился перед девушкой на колени.
      - Простите меня, мадемуазель! - отчаянно возопил он. - Я люблю вас! Безумно! Я нищ и не имею на вас никакого права, но если вы согласитесь стать моей женой, я не знаю, что сделаю!
      Не ожидавшая столь бурной сцены Клементина глянула на отца, который с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться, и ляпнула:
      - Надеюсь, вы позаботитесь о свадьбе.
      После чего граф Дембский согнулся пополам и выскочил в кабинет, чтобы вволю там отсмеяться.
      Виконт де Нуармон едва не лишился чувств, но неожиданное счастье быстро восстановило его силы.
      По-настоящему же молодого человека огорошила информация, что он женится на богатой невесте, то есть просто-напросто произошло чудо.
      Деньги Клементины позволили наконец оставить алмаз в покое. Тайник для сомнительной ценности виконт придумал сразу, и над этим ему не пришлось ломать голову. Сделал то, от чего некогда отказалась Арабелла.
      Виконт воспользовался первым же визитом к родителям, к которым отправился как можно скорее с целью сообщить о матримониальном успехе. Он отыскал в библиотеке замка толстенный томище, повествующий о соколиной охоте и дрессировке ловчих птиц, и в середине книги вырезал необходимого размера дыру. Страницы вокруг дыры он легонько смазал клеем, так, на всякий случай, ибо вряд ли кто-то мог заинтересоваться столь "актуальной" темой. Соколы в окрестностях давным-давно перевелись, равно как и любители такого рода развлечений.
      После чего успокоился и почти забыл о сокровище.
      ***
      Война с Пруссией, по счастью, семьи не коснулась.
      Клементина с супругом и двумя детьми пребывала в Польше, где доживала последние дни ее бабушка, старая графиня Дембская. Граф Дембский приехать к матери не мог, так как в свое время пренебрег необходимыми хлопотами и по-прежнему находился в черном списке, будучи для властей прямым кандидатом в Сибирь. У старой графини хватило ума лишить сына всего польского наследства и отписать его на внучку, графу же приказано было отправиться в Англию и присмотреть за тамошним имуществом.
      Виконт, а теперь, после смерти отца, уже граф де Нуармон совсем не рвался участвовать в военных событиях и с удовольствием сидел на родине жены, заводя многочисленные знакомства и участвуя в немудреных сельских забавах. Будучи человеком без классовых предрассудков, можно сказать, даже с легким налетом демократизма, он легко сходился с самыми разными людьми, пока, наконец, не попал на некоего пана Владислава Крепеля, шлифовщика алмазов и ювелира в одном лице.
      Пан Крепель лет пятнадцать тому назад, еще молодым человеком, послан был собственным весьма предусмотрительным отцом подучиться за границу и два года провел в Амстердаме, а два - в Лондоне.
      Там он как раз и очутился в самый разгар алмазного скандала, который его, понятное дело, живо заинтересовал. И сейчас, демонстрируя французскому графу различные украшения, ювелир не преминул упомянуть о столь необычном деле Завязался оживленный разговор, так как французский граф проявил к теме огромный интерес.
      Пан Крепель, свидетель вне всяких подозрений, мог себе позволить выдвигать разные домыслы и соображения и с удовольствием извлек даже собственные свои письма к отцу, посланные тогда из Лондона и содержащие всякие подробности.
      - Вот, пожалуйста, - удовлетворенно заявил он, листая корреспонденцию. - Это был сэр Генри Мидоуз, уж он-то разбирался в деле! В его фирме я полгода практиковался. Он лично со мной беседовал, в конце концов, я был не каким-то мальчиком на побегушках, мой отец не последний в своем деле человек. Ну, и от самого сэра Генри знаю, что предмет спора существовал в действительности. Видел его раджа.., раджа Горакпура в детстве, ну и тот полковник-самоубийца, и жрецы свидетельствовали Сэр Мидоуз связывался с полицией, был уверен, что совершена кража, и категорически утверждал, что алмаз оказался в Англии...
      Графу де Нуармону в этот момент сделалось как-то сразу очень жарко, так как вспомнилось, что Мариэтта приехала именно из Англии...
      - Мне интересно было и как специалисту, - продолжал пан Крепель. Судя по описанию, алмаз так и напрашивался, чтобы его распилили. Тогда получилась бы редчайшая вещь: два идентичных камня необыкновенных размеров. Такого не было даже в прославленном колье Марии-Антуанетты. И не плоские, заметьте, ведь он представлял собой настоящую глыбу!
      Что представляет собой алмаз, граф де Нуармон знал, пожалуй, лучше всех.
      - А тот факт, что так нигде и не появился и до сих пор его прячут, лучшее доказательство, что владеют им незаконно...
      Ни словом не упомянув о своем личном участии в сей неблаговидной истории, граф де Нуармон с легким румянцем на щеках жадно выслушал весь рассказ и даже кое-что записал Раздувшийся от гордости пан Крепель охотно делился известными ему подробностями. Он был убежден, что сэр Мидоуз еще жив, для хорошо законсервированного англичанина шестьдесят - не возраст, несомненно жив также и гораздо более молодой инспектор полиции, и уж наверняка жива и здорова леди Арабелла Блэкхилл, вдова самоубийцы. Она тоже находилась в Индии в описываемые времена.
      Результатом сей сенсационной беседы явилось письмо графа де Нуармона к находящемуся в Англии тестю. Лично отправляя письмо и не имея ни малейшего представления о филателии и будущем коллекционировании, граф приклеил на конверт марки по десять копеек, отрезные, беззубцовые. Ему и в голову не могло прийти, да и откуда, что именно эта мелочь позволит его потомкам обнаружить в далеком будущем бесценное сокровище, не говоря уже о том, что как раз в тот момент ему было глубоко наплевать на всех потомков.
      В письме же, содержащем подробности, которые граф запомнил и записал, он просил Дембского непосредственно связаться с упомянутыми лицами и получить от них как можно больше информации об интересующих его событиях и сплетнях. Просьба мотивировалась обычным интересом к сенсациям.
      И письмо графа, и ответ его тестя сохранились в семейных архивах, так как, к счастью, не все дома Европы были сметены с лица земли второй мировой войной.
      ***
      Старая графиня Дембская умерла, во Франции все более или менее успокоилось, и супруги де Нуармон могли наконец без опаски вернуться домой.
      Дочурке Клементины, очаровательнейшей девчушке, было в то время шесть лет, и она являлась предметом обожания четырнадцатилетнего панича Пшлесского из соседней усадьбы Пшилесье. Все семейство Пшилесских восхищалось графинюшкой Доминикой совершенно искренне, так как девочка обладала ангельским характером и потрясающим обаянием. Ее младший братишка, четырехлетний Ян Петрусь (во французском варианте Жан Пьер), тоже был симпатягой, но сестренке и в подметки не годился. Клементина, ведомая интуицией и собственной боевой юностью, детей воспитывала разумно и не баловала. Однако как матери ей было приятно, что детьми восхищаются, так что молодой Кшиштоф Пшилесекий получил приглашение погостить во Франции. Графиня де Нуармон приобрела тем самым полную уверенность, что о женихе для дочери заботиться не придется. Дело едва не дошло до обручения чуть ли не с колыбели, как это принято в королевских домах.
      В 1884 году, в чудную эпоху конца века, брак был заключен и Доминика переехала жить в Польшу.
      Брат с родителями оставался в Нуармоне, который процветал почти как в старые добрые времена. Конечно, стража с алебардами у каждой двери не стояла и вооруженные рыцари не охраняли стены замка, но нормальной прислуги хватало, так что было кому ходить за свиньями, коровами и лошадьми.
      Граф де Нуармон продолжал пламенно любить жену до конца жизни и все время боялся ее потерять. Поэтому только на краю могилы, в начале двадцатого века, утратив уже былую ясность ума от старости и болезней, граф решился на признание.
      - Поговаривали... - произнес он с трудом. - Может, ты помнишь, дорогая.
      Клементина, сдерживая слезы, заверила его, что помнит все пережитое вместе с ним.
      - Алмаз, - выдавил из себя граф. - Великий Алмаз...
      Клементина честно напрягла память.
      - Да. Помню. Что-то такое было. Очень давно.
      - Он есть, - твердо заявил граф, неожиданно обретя силы, и замолчал.
      Клементина, убежденная, что муж начинает бредить, но надеясь, что он еще немного поживет, охотно согласилась - пожалуйста, пусть этот алмаз побудет.
      Граф снова собрался с силами.
      - Он у меня, - прошептал он. - Спрятан в книге. В библиотеке. Это было то.., благодаря чему.., я надеялся.., на тебе жениться...
      Клементина напряженно пыталась сообразить, что же все-таки муж имеет в виду. Ведь он на ней женился, значит, дело одними надеждами не ограничилось. Сейчас было очевидно: чего-то он от нее хочет и старается о чем-то сообщить, иначе не сможет умереть спокойно. Графиня всеми силами пыталась ему помочь. У мужа есть нечто, и оно спрятано. В книге. Вряд ли это алмаз. Алмазы обычно прячут иначе. Может, какой-нибудь документ?..
      - Бумага? - спросила она неуверенно. - Письмо?
      - Нет. Принеси. Книга. Соколы. Охота. Старая...
      Граф едва говорил, но в глазах его было отчаяние.
      Клементина потянулась к звонку, чтобы позвать прислугу, но муж успел ее остановить.
      - Нет, - простонал он. - Ты сама... Ты сама...
      В библиотеке царил полный порядок, Клементина прекрасно ориентировалась, где что стоит, и самые старые книги обнаружила без труда. Зато столкнулась с проблемой выбора, ибо охота с ловчими птицами оказалась прямо-таки популярнейшей темой. Всего принести она никак не могла: тяжесть огромных томов превосходила человеческие силы.
      Она наугад выбрала самую старую книгу.
      И, как выяснилось, правильно сделала. Граф от радости немного оживился и даже попытался сам открыть фолиант. Однако обложка из тисненой кожи, инкрустированная золотой нитью и густо декорированная полудрагоценными камнями, оказалась для него слишком тяжела. Клементина помогла мужу.
      Внутренность книги показалась ей немного странной: слипшиеся, как бы склеенные страницы.
      - Нож, - нетерпеливо и повелительно прошептал граф.
      Послушная жена огляделась, сняла со стены висевший там в качестве украшения стилет и пырнула им склеенные страницы. В тот момент ее очень мало волновало, что так можно испортить уникальнейшее рукописное творение эпохи Ренессанса.
      Ради того чтобы сделать приятное умирающему, Клементина была готова хоть весь дом поджечь.
      Страницы, склеенные по краям, легко, с тихим потрескиванием, разделились, и открылась безжалостно изуродованная сердцевина: неровно вырезанная дыра, а в ней нечто, завернутое в тонкую бумагу. Уже ни о чем не спрашивая. Клементина извлекла это нечто и развернула.
      Великий Алмаз засиял во всей своей красе.
      Довольно долго царило молчание, ибо Клементина лишилась дара речи, а граф с облегчением закрыл глаза и откинулся на подушки. Дышал он глубоко и ровно, а значит, был жив. Пальцами, касавшимися книги, он сделал движение, как бы закрывая ее. Для жены его желания оставались по-прежнему затоном, и она, несмотря на все свое изумление и потрясение, втиснула алмаз вместе с бумагой на прежнее место и закрыла фолиант. Граф сделал дополнительный знак пальцами.
      - Хорошо, - произнесла Клементина несколько севшим голосом. - Я поняла. Заклею.
      Она прочла явное облегчение На лице мужа. А значит, это была именно та информация, которую он хотел передать, и его желание она угадала верно.
      Что же теперь ей надлежало сделать?
      Граф открыл глаза и с усилием произнес:
      - Бумаги... Письма... Тоже...
      Пальцами он по-прежнему касался книги, и Клементина снова догадалась.
      - Письма и бумаги - тоже в книгах, правильно?
      В этой? Нет, наверное, в других? В библиотеке? Мне нужно их найти?
      Муж подтвердил, прикрыв глаза, затем "тяжело поднял веки.
      - Отнеси... Спрячь...
      Клементина снова отправилась в библиотеку.
      Когда она вернулась, муж был уже мертв.
      Никаких истерик графиня не учиняла, кончину супруга перенесла мужественно, да и то сказать, граф был уже в том возрасте, когда смерть становится естественным событием, а кроме того, будучи человеком глубоко верующим, Клементина сразу подумала о скорой встрече на небесах. Кончина графа имущественных проблем не вызвала, так как ему принадлежал только восстановленный Нуармон.
      Всем остальным с юридической точки зрения владела Клементина, да и сам Нуармон переходил к сыну только после ее смерти, так что никаких изменений не произошло.
      Кроме одной мелочи.
      Ни умирающий граф, ни занятая им Клементина не заметили опасности, высунувшейся из-за портьеры, прикрывавшей дверь в гардеробную графа.
      Молодой лакей, отвечавший за одежду хозяина, намеревался о чем-то спросить и позволил себе заглянуть в спальню, чтобы убедиться, уместно ли будет побеспокоить господ стуком в дверь. Тактичность он проявил потрясающую, на чем, собственно, его достоинства и закончились.
      Книги, лежащей на одеяле графа, лакей хорошенько не разглядел, заметил только, что там что-то лежит, зато алмаз Клементина держала на раскрытой ладони, и блеск его буквально ослепил слугу.
      Огромный сверкающий камень в руке графини так прочно приковал лакея к месту, что он спохватился слишком поздно, чтобы выследить тайник.
      Однако этим история с подглядыванием не закончилась. Следующим в цепочке оказался польский слуга графини. Самый обыкновенный деревенский Флорек удостоился чести, во многом случайной, но в то же время абсолютно им заслуженной.
      Доминике, дочери Клементины, требовалась мамка для ребенка. Выбрана была в собственной деревне крепкая баба, чье потомство отличалась необычайной живостью и здоровьем. Старшим же в этом потомстве был как раз Флорек. Благодаря высокому положению, занятому матерью, ему представилась возможность учиться. Мальчик оказался способным и даже вскоре овладел иностранным языком, на котором говорили господа. Мало того.
      Барышню, которую выкармливала его родительница, он считал близким человеком и полагал необходимым оберегать как зеницу ока И оберегал, благодаря чему оказался в нужное время в нужном месте. Четырехлетняя девчушка - ребенок бешено активный - угодила в пруд, достаточно глубокий, чтобы там утонул и взрослый. Флорек же спас ее из пучины. С того самого момента взаимные связи стали неразрывными, а Флорек, вероятно, за то, что ему позволили отличиться, полюбил всю семью барышни, которая оказала ему такую любезность.
      Позднее в придачу еще обнаружилось, что родная бабка барышни - графиня де Нуармон - лично во время последнего восстания кормила в лесу его родного деда, собственными благородными ручками перевязывала тому раны. И если бы не ее сиятельство графиня Клементина, отца Флорека и вовсе на свете не было бы, не говоря уж о нем самом А посему преданность Флорека графине Клементине превосходила не только человеческую, но даже, пожалуй, и собачью. Будучи последний раз в Польше, графиня забрала верного слугу с собой, и Флорек получил новую возможность проявить свои таланты.
      Фигаро он явно переплюнул, достигнув в служебной иерархии должности доверенного человека.
      За лакеем-французом Флорек и не думал следить специально, но то, что случайно увидел, заставило его серьезно забеспокоиться. А увидел он выражение лица, на котором явно читалась алчность и звериная жестокость-Суть дела прояснилась сразу Лакей заглянул в спальню, где как раз умирал господин граф, отдавая последние распоряжения графине. Не иначе как открыл ей какую-то семейную тайну, которую можно было подсмотреть, ну и лакей это увидел, а что могло навести на его рожу жадность, как не какое-нибудь сокровище?
      Выждав неделю после похорон графа, верный слуга отправился к госпоже графине.
      - Я, ваше сиятельство, больше молчать не могу, - твердо заявил он, слегка понизив голос. - Понимаю, что сейчас еще слишком рано и, прошу прощения, вашему сиятельству сейчас не до этого, но может выйти несчастье, поэтому я осмелился...
      - Незачем извиняться, говори прямо, в чем дело, - ответила Клементина, которая весьма высоко ценила Флорека и понимала, что из-за ерунды тот беспокоить не станет.
      - Точно не знаю, важно оно иль нет, но только вижу, как этот пройдоха вынюхивает. Арманд. Что при гардеробной светлой памяти графа состоял.
      Вашему сиятельству только рану растравлю, но все равно скажу. Когда господин граф умирал, вы с ним разговаривать изволили, а этот в спальню заглядывал. Что увидел, того не знаю, а только весь с лица аж изменился. Это я своими глазами видел. А теперь, выходит, я на всякий случай глаз с него не спускаю - что шарит, как бы чего ищет, все больше по книгам в библиотеке. Пока я его близко-то не подпускаю, ночью не войдет, я сам замок поставил, но как дальше будет, не знаю. Может, для вашего сиятельства оно и важно, а если нет, так не буду зря голову морочить.
      Клементина спокойно выслушала слугу, только чуть побледнела. Пока что единственным найденным ею документом, да и то случайно, и не среди книг, а в бюро графа, было письмо от ее отца к зятю, содержащее дополнения к ранее полученному письму. Из этого послания она смогла понять только одно: алмаз краденый, а обладание им является, или, возможно, являлось, страшным позором для владельца. Граф Дембский, правда, имел в виду полковника Блэкхилла, но откуда его дочери было об этом знать, ведь имени он не называл, просто продолжал тему, поднятую в предыдущем письме и зятю отлично известную. Клементина страшно испугалась и подумала о муже.
      Ни одна секунда, проведенная при смертном одре графа де Нуармона, не стерлась из ее памяти, и не было ни малейших сомнений по поводу того, что именно увидел лакей. Кражи она не боялась.
      Алмаз, конечно, поразил се воображение, но алчности не возбудил. Пусть уж лучше украдут, черт бы его побрал, она легко пережила бы утрату камня, но существовала опасность, что дело получит огласку. Доберется лакей до сокровища или нет, но может разболтать, что видел, а тогда этот страшный позор обрушится на ее покойного мужа, который уже не в состоянии себя защитить. Этого она ни за что не должна допустить!
      Клементина думала, а мысли отражались в ее глазах. Флорек ждал ответа, следил за взглядом госпожи, и ему становилось поочередно то жарко, то холодно. Верный слуга убедился, что поступил правильно, придя с доносом, а может, даже не следовало дожидаться похорон господина графа...
      - Лучше уж мне тогда не жить! - вырвалось у Клементины. - Но тогда нельзя жить и моим детям, и внукам...
      Слуга осмелился высказать свое мнение:
      - Вижу, дело не из легких.
      - Тяжелее не бывает. Погоди, мне надо подумать.
      - Это как вашему сиятельству будет угодно. А себе позволю кое-что понять. Вы уж будьте покойны, ваше сиятельство, и на меня не обращайте внимания.
      Они посмотрели друг другу в глаза и сочли всякие разговоры излишними. Взаимопонимание было достигнуто.
      Честь муха или человеческая жизнь? Клементина моментально сделала выбор - прямо противоположный выбору Арабеллы.
      ***
      Казалось бы, обычнейшая и самая что ни на есть натуральная вещь: свидание кухонной девки со своим деревенским ухажером за стенами замка. Де Нуармоны нападения на замок не опасались, а посему во время ремонта стены оставили в живописном беспорядке. Перелезать через них, правда, было не слишком удобно, так как процесс разрушения продолжался и камни иногда летели из-под ног прямо в пересохший ров. Однако кухонная девка, крутившая любовь весьма интенсивно, знала безопасные перелазы.
      К тому же ров, хоть и сухой, не приведенный в порядок, заросший густой травой и всевозможными весьма пахучими полевыми цветами, представлял собой замечательное место для романтических свиданий. Гораздо менее романтичной показалась влюбленной парочке находка, неожиданно обнаруженная в густых зарослях на дне рва.
      Девка, понятное дело, завопила так, что подняла на ноги всю прислугу в замке. Ухажер, не успев вовремя заткнуть ей рот, весьма предусмотрительно смылся, а на его место сбежалась толпа, гораздо менее интересующаяся девкиными прелестями. О происшествии незамедлительно стало известно Клементине.
      В 1906 году телефон уже существовал, поэтому полиция явилась быстро. Все переговоры с представителями властей взял на себя камердинер, хотя хо шика замка выказала полную готовность к сотрудничеству. Однако широко известно, что уровень сведений господ о прислуге редко превышает нулевую отметку, а посему хорошо знавшие жизнь фараоны предпочли пообщаться со слугами.
      - Итак, это уже третий день, - давал показания камердинер, сохраняя спокойствие и достоинство, так как в своем деле был профессионалом в нескольких поколениях. - Два дня его не было, этого Арманда Буше, никто его не видел, но должен сказать сразу: никого это особенно и не беспокоило.
      - Почему? - недовольно прервал его комиссар полиции. - Его не любили?
      - Нет, не в том дело. Относились к нему неплохо, парень вежливый, не лентяй, компанейский... Но было известно, что его все равно уволят, так как состоял при покойном графе. У молодого господина графа - свой лакей. Все думали, был такой разговор в людской, что не стал дожидаться и сам ушел; может, нашел хорошее место и боялся упустить.
      Невежливо и глупо, конечно, так как сам лишился хороших рекомендаций, но, возможно, вообще сменил занятие? Человек еще молодой. А жалованье госпожа графиня никогда не задерживала, так что заработанное было при нем, ну вот и полагали, что просто-напросто убрался со двора.
      - А вещи? Его вещи?
      Камердинер позволил себе некоторое неудовольствие во взгляде.
      - О его вещах только теперь узнали, что остались, - объяснил он с достоинством. - Здесь не принято шарить по чужим комнатам. Если позволите, объясню подробнее. В первый день никто не обратил внимания, что его нет. Только вечером кто-то заметил его отсутствие за ужином...
      - Кто?
      - К сожалению, не знаю. Лично мне кажется, одна из горничных. Я ем отдельно, у себя. Позволите продолжать?
      - Да, пожалуйста.
      - Итак, отсутствие никого не встревожило. На следующий день, это уже второй, заметили, что его все нет, но решили, что, может, парень загулял.
      Воспользовался тем, что после смерти светлой памяти графа работы у него было немного, и позволил себе отлучиться. И только сегодня, на третий день...
      Слуга взглянул на часы и несколько сбился.
      - Ну, через минуту уже будет вчера... В общем, на третий день пересуды об Арманде приобрели, скажем, излишне оживленный характер, и я решил, что если он не вернется до завтра, проверить, взял ли с собой вещи. Это произошло бы как раз сегодня...
      - Понятно, - задумчиво произнес комиссар полиции и начал выспрашивать о более тесных связях покойного с кем бы то ни было.
      В результате, допросив всех слуг, он узнал, что погибший в последнее время несколько изменился.
      Стал молчалив, рассеян, профессиональные свои обязанности выполнял подальше от людских глаз, казался даже каким-то нервным и раздраженным, но все это объясняли тем, что Арманд должен был приводить в порядок вещи покойного графа, и возможным скорым увольнением. Заметили также, что он часто забирался на стены замка и смотрел вдаль. Что все это значило, никто не догадывался.
      Принимая во внимание отсутствие на теле погибшего каких-либо следов насилия, кроме синяков от падения и сломанной шеи, смерть лакея в конце концов сочли несчастным случаем. Во время очередной вылазки на стены наступил на непрочный камень, сорвался - и конец. О самом же факте частых вылазок сообщил доверенный слуга графини, польского происхождения, не имевший никаких связей с французским персоналом и, следовательно, никаких причин для лжи.
      В ведущихся в замке Нуармон хозяйственных записях печальное событие нашло свое отражение, вещи покойного и некоторая сумма денег были отосланы его старшей сестре - единственной родственнице. Клементина же, мужественно затронувшая тему, узнала от Флорека, что полиция догадалась верно. И в самом деле, несчастный с той стены свалился - видно, так судьба распорядилась.
      Слегка удивленная такой расторопностью судьбы, Клементина начала приводить в порядок библиотеку.
      Помогал ей только один доверенный слуга, необходимый для переноски тяжеленных фолиантов, и никто более. Однако дверей хозяйка не запирала и не запрещала входить в помещение лакеям и горничным, а посему ее занятия не вызвали никаких подозрений или сплетен и показались всем совершенно обычным делом.
      Только через месяц обнаружился архив мужа.
      Граф счел двухсотлетние "Жития святых" не слишком популярным произведением и устроил там безопасный тайник, разместив между древними страницами часть корреспонденции. Клементина нашла там черновик его письма к тестю, первый ответ своего отца, где пространно описывалась английская часть алмазной аферы, несколько записей и газетных вырезок. Одна была из английской прессы и содержала спекуляции о самоубийстве полковника Блэкхилла, а две - из французской, которые довольно коротко, но зато весьма таинственно намекали на некое проклятие, обрушившееся на внешне ничем не примечательный парижский дом, где в течение одной недели трагически погибли три женщины. Среди записей оказалось дополнительное упоминание о французе, бывшем якобы законным хозяином алмаза.
      Из всего этого абсолютно полная картина не складывалась, особенно три женщины из проклятого дома как-то выбивались из общего ряда, но все равно Клементина испытала огромное облегчение. Не ее мужу грозил позор, а тому английскому полковнику. Каким образом граф де Нуармон оказался владельцем алмаза, она не имела ни малейшего понятия, однако, разумеется, не верила, что граф мог его украсть, как самый вульгарный воришка. Если кто и стащил камень, то уж никак не ее благородный муж, а в детали очередных преступлений Клементина вникать не собиралась. Упоминание о французе неясным образом ассоциировалось у нее с правом собственности на драгоценность, на чем графиня и завершила свои изыскания. Для нее самым важным была возможность очистить имя покойного графа, а все остальное интересовало очень мало.
      Что совсем не помешало ей, так, на всякий случай, не признаваться, что алмаз существует и находится у нее.
      Зато захотелось взглянуть на него еще раз.
      Желание свое графиня осуществила в полном одиночестве, отправив даже Флорека. Дверь в библиотеку на этот раз она заперла, собственноручно зажгла дополнительные лампы, ибо удобство в виде электрического освещения в замке имелось уже с год, вынула фолиант о соколах и тут вспомнила, что обещала мужу заново склеить страницы. Сделать это было нетрудно Клей находился здесь же, в библиотеке, и часто использовался для мелкого ремонта книг. Обычно этим занимался специально приглашаемый переплетчик, но и сама Клементина умела обращаться с клеем. Достала его из шкафчика, приготовила кисточку и только после этого раскрыла книгу.
      Она очень долго не могла отвести глаз от сияния, усиленного светом лампы. В конце концов, графиня была женщиной, а от такого зрелища нелегко оторваться. Алмаз начинал оказывать свое могучее влияние и на нее. Отказаться от него?.. А почему, собственно, она должна это делать? Ценность камня - огромная, а кроме того, он просто прекрасен, а у нее дочь и даже внучка, есть кому оставить!
      А если его возвращать, то, собственно говоря, кому, в чьи руки? Запихать в могилу того полковника, что открещивался от камня даже после смерти, или лично отвезти его в Индию и подбросить тайком в какой-нибудь древний храм, который даже неизвестно, существует ли еще? Чушь. А если семья, не дай Бог, обеднеет, такая страховка на будущее наверняка пригодится...
      Клементина с трудом оторвалась от сверкающей драгоценности, аккуратно склеила разделенные стилетом страницы и водрузила трактат о соколах на прежнее место. Бумаги из "Жития святых" она спрятала в шкатулку в своей спальне.
      ***
      Из всех детей Клементины дочь Доминика как минимум половину времени проводила "в Польше, где благоденствовала в многочисленных, беззаботно эксплуатируемых поместьях, сын же, двумя годами младше, Жан Пьер - теперь уже граф де Нуармон, проживал в Париже, время от времени навещая Лондон, Вену и Монте-Карло. В родовой замок он наезжал исключительно в охотничий сезон, который, правда, был таковым только по названию, так как дичью окрестности, прямо скажем, не изобиловали. Гораздо больший интерес представляли лошади, которыми почти сорок лет занимался его отец, создав небольшой, но замечательно налаженный конный завод. Теперь им управляла мать, тоже весьма талантливая в этой области.
      Единственной дочери Доминики - Юстине, той самой, которую Флорек вытянул из заболоченного пруда, в год смерти французского деда исполнилось восемнадцать. Единственному сыну, названному по семейной традиции опять же Жаном Пьером, было семь, и малыш только начал учиться. Зятя - Кшиштофа Клементина всегда очень любила, а вот невестка оказалась неудачной. Молодая графиня де Нуармон являлась самой обыкновенной дурындой, хотя и очень красивой, но с весьма неприятным характером, что обнаружилось, к сожалению, уже после свадьбы, когда было поздно. Заносчивая, эгоистичная, ленивая, патологически жадная и одновременно транжира, она без всяких угрызений совести использовала ложь, коварство, шантаж для достижения своей цели и удовлетворения собственных капризов.
      Молодой граф, ясное дело, клюнул на ее красоту и влип хуже, чем это могло случиться с его отцом, женись тот на Мариэтте. Ведь та, обладая сходными чертами характера, была по крайней мере трудолюбива и благоразумна.
      Следовательно, Клементине пришлось основательно задуматься, кому же оставить сверкающее наследство и всю информацию о нем.
      Сын отпадал сразу, так как за ним стояла жена.
      А той он ради собственного спокойствия подчинялся во всем и ничего сохранить в тайне не мог. Молодая же графиня способна была на любую глупость и любую подлость и не посчиталась бы ни с кем и ни с чем. Клементина ни за что не доверила бы ей даже дохлого кролика, не говоря уже о чести семьи.
      Внук отпадал из-за возраста - слишком еще мал.
      Доминика...
      Доминика вызывала весьма серьезные сомнения.
      Она пошла в основном в бабку, старую графиню де Нуармон, от второй своей бабки, графини Дембской, унаследовав только несгибаемый патриотизм.
      У старой же графини де Нуармон была масса достоинств, вот только умом бедняжка не грешила. Прекрасная жена и любовница, идеальная мать и хозяйка дома, она в то же время была законченной кретинкой, трусихой, не способной самостоятельно мыслить, зато весьма склонной к истерии. Часто случается, что всевозможные черты характера перескакивают через поколение, вот и Доминика пошла в свою французскую бабку, а ее дочь Юстина - в Клементину.
      Хорошенько обдумав дело, Клементина выбрала внучку.
      Пока она после смерти мужа размышляла и принимала решение, присутствовавшие на похоронах члены семьи успели поразъехаться во все стороны, и Юстина с матерью находились в Ницце.
      Внучка как раз разорвала сверхнеудачную помолвку, была этим несколько раздосадована и с охотой предавалась светским развлечениям. Доминика, куда еще более раздосадованная, поскольку очень рассчитывала, что слишком живая и энергичная, по ее мнению, дочь наконец-то устроит свою жизнь и успокоится, а тут все лопнуло, также нуждалась в отдыхе и разрядке. Будучи несколько стеснена в действиях трауром по отцу, Доминика твердила, что жертвует собой исключительно ради ребенка.
      Ребенок же весьма охотно жертвовал собой ради матери. Таким образом, обе развлекались на славу.
      Отдых неожиданно прервало недомогание пана Пшилесского, который в Польше сломал ногу, упав с лошади. Точнее, лошадь упала вместе с ним. Письмо Клементины не застало обеих дам в Ницце, так как те уже успели уехать домой ухаживать за мужем и отцом. Это потребовало какого-то времени, затем у самой Клементины возникли дела в Париже, и в результате прошло два года, прежде чем теперь уже двадцатилетняя внучка наконец к ней приехала.
      Внимательно разглядев ее, Клементина мысленно поздравила себя с правильным выбором и вдруг почувствовала, что не знает, как начать. Дело все еще казалось ей несколько щекотливым.
      Юстина, сама того не подозревая, помогла ей.
      - ..не везет мне с женихами, - печально рассказывала она, изливая душу бабке, к которой чувствовала явное расположение. - Один оказался недоумком, другой - тупым солдафоном, а третьего я не успела заловить. А этот третий, должна тебе, бабуля, признаться, больше всех мне нравился. И надо же, как раз приходит телеграмма от отца, когда Джек Блэкхилл уже почти готов был сделать предложение...
      - Как?! - прервала ее Клементина.
      - Что "как"?
      - Как его звали?
      - Блэкхилл. Джек Блэкхилл. Англичанин, кажется, лорд, вроде настоящий. Я с ним в Ницце познакомилась А что? Ой, там вообще была целая история, и он повел себя весьма достойно...
      Молча и очень внимательно Клементина выслушала рассказ внучки о крайне неприятном столкновении, во время которого один молодой англичанин, некий мистер Мидоуз, устроил афронт другому молодому англичанину, этому самому лорду Блэкхиллу, возлагая на него ответственность за некие таинственные прегрешения его предков. Кто-то там якобы кому-то подложил свинью, но лорд Блэкхилл весьма тактично доказал, что все было с точностью до наоборот и не мистер Мидоуз должен предъявлять претензии, а он сам. Но ему на всю эту крысиную возню плевать с высокой колокольни, ибо честь его рода всякая шушера замарать не может. Мистеру Мидоузу, злому и надутому, пришлось убраться, хотя, говорят, он очень богат...
      - А в чем суть дела-то? - спросила Клементина. - Из-за чего весь этот скандал? Кто что говорил?
      - Да нет, прямо никто не объяснил. Только какие-то туманные намеки, вроде бы дело в каких-то драгоценностях, что весьма вероятно, ведь мистер Мидоуз из семьи ювелиров. Крупные торговцы. Поэтому-то он такой богатый.
      Клементина решительно поднялась. Начало было положено.
      - Ступай за мной, - приказала она. - Я тебе кое-что покажу.
      Заинтригованная Юстина сразу оставила болтовню о пустяках и последовала за бабкой в библиотеку. После возвращения из Парижа Клементина сюда не заглядывала, привезенные новинки для чтения держала в спальне на полке и сейчас, наморщив лоб, нерешительно остановилась посреди зала.
      В библиотеке был легкий беспорядок: кое-какие книги переставлены, другие высились стопкой на столе, нескольких явно не хватало, а на маленьком столике в углу лежали какие-то бумаги, придавленные подсвечником. Беспорядок не так уж и бросался в глаза, но Клементина, лично занимавшаяся библиотекой, знала ее как свои пять пальцев. Расположение книг, не менявшееся десятилетиями, так и стояло у нее перед глазами, и теперешние, пусть даже небольшие, изменения она заметила сразу же.
      Графиня сделала несколько шагов, подошла к самому старому шкафу и открыла его.
      Книги о соколах не было. Вместо нее между толстенными соседними томами зияла пустота.
      Клементина уже успела привыкнуть к мысли, что владеет огромным сокровищем. Дела в Париже пошли не лучшим образом, семье был нанесен некоторый финансовый ущерб, к чему графиня отнеслась с пренебрежением, сознавая, какая материальная поддержка дожидается своего часа среди ловчих птиц. При виде пустого места в расставленных по порядку старинных книгах ее чуть удар не хватил. Графиня осмотрела все еще раз и позвонила камердинеру.
      - Во время последнего отсутствия вашего сиятельства здесь был господин граф с друзьями, - спокойно ответил слуга на заданный вопрос. - Месье Флорлан должен все знать, так как он даже . вроде бы.., вызвал недовольство господина графа.., - Позови месье Флориана!
      Месье Флориан, он же Флорек, явился в мгновение ока, ибо только и ждал, когда его вызовут.
      Клементина молча подняла брови и обвела рукой все помещение библиотеки.
      - Так оно и есть, - с огромным облегчением заявил Флорек. - Дождь лил, будто кто шлюзы открыл, и так два дня кряду. Господин граф приехали с господином маркизом де Руссильоном и с их сиятельством господином дю Лаком. С охотой ничего не вышло, лошадей смотреть разве что на конюшне, кто бы ездил по такому потопу, совсем нечего было господам делать. Их сиятельство господин дю Лак, прошу прощения, за горничными бегал, а господин маркиз чтением занялся и здесь рылся, а господин граф, прости Господи, еще ему и помогал.
      А как я что поперек говорил, так за дверь меня выгонял, аж я, на все воля Божья, обещал, что вам пожалуюсь, и неизвестно еще, кто туг больше госпожи графини боится. А он только смеется и говорит, что все возьмет на себя. Ну, и что тут повынимали, все так и осталось, потому как знаю, госпожа графиня сама изволит разбираться, а что забрали, то я уперся, чтоб расписка была. Иначе через мой труп.
      Вот здесь эти бумаги, я проследил.
      Он указал на документы, лежавшие под подсвечником.
      Клементина, по-прежнему молча, подошла к столику и прочитала расписку. Юстина, сильно заинтригованная, ждала, что будет дальше.
      Книгу о соколиной охоте взял маркиз де Руссильон, в чем и расписался, а граф де Нуармон, ее собственный сын, подтвердил это тут же, вероятно еще и заливаясь идиотским смехом. Бог покарал ее глупыми детьми. Это ужасное событие произошло от силы месяц тому назад, а маркиз де Руссильон...
      Пресвятая Богородица! Она же сама убедилась сейчас, во время последнего пребывания в Париже, что этому кретину грозит банкротство и продажа с аукциона всего имущества! Разбогател, нечего сказать... Ее сын тоже, разумеется, давал ему в долг, и как минимум тысяч двести - псу под хвост, не будут же они добивать лежачего. Банк и ростовщики заберут все...
      Она обернулась к Флореку, и оба пристально и понимающе посмотрели друг другу в глаза. Не затем в свое время любопытный лакей свалился со стены замка, чтобы предмет любопытства вот так запросто пропал ко всем чертям.
      - Слава Богу, что ты хоть расписки добился, - произнесла Клементина сдавленным голосом. - Ты самим Господом послан нашей семье, не иначе, и знай, что в своем завещании я тебя отблагодарю.
      Тебе надо жениться и завести детей. А ты... - обратилась она к Юстине и вдруг прервала сама себя:
      - Погоди. Можешь идти, Флорек. Вели принести вина и очень холодной воды.
      - Бабушка, что случилось? -" испугалась Юстина. - О Господи, может, доктора?
      - Не морочь мне голову своими докторами.
      Сюда сейчас явится Бальбина и приготовит мне травы, это лучше любого доктора...
      Клементине скорее помог характер, нежели вино и холодная вода, а дальше пережить полученный удар помогла Бальбина, ее личная ключница, самой госпожой выученная, как пользоваться травами. Сама же Клементина чуть ли не с детства была отличной травницей. И прежде чем приступить к главному делу, она успела подумать о будущем - видно, ее бесценные знания отправятся вместе с ней в могилу...
      - Послушай, девочка моя, - озабоченно обратилась она к внучке, - может быть, времена и меняются, а природа остается. Дай мне слово, что все записанное мною о лечении травами ты сохранишь.
      Просьба моя хлопотная, ибо только часть находится у меня в секретере, а основное - здесь, в книгах, но ничего не поделаешь. Ни у кого другого ума на Такое дело не хватит, значит, придется заняться тебе.
      Взволнованная происходящим Юстина готова была дать бабке любую клятву, а главное - выполнить ее. Таким образом, что касается трав, Клементина успокоилась.
      - А теперь делай что хочешь, а книгу верни, - приказала она весьма категорично. - Будь я помоложе, сделала бы это сама, но сейчас, боюсь, сил уже не хватит. Этот кретин, маркиз де Руссильон, потерял все, и сейчас, наверное, его имущество уже пошло с молотка. Надо ехать и забрать нашу книгу.
      Твой дядя не иначе как рехнулся, когда ее одолжил.
      Вещь это уникальная и представляет собой огромную ценность с разных точек зрения. Поезжай немедленно, чем скорее, тем лучше. Ты хоть молода, но не глупа. Этот недоделанный маркиз и так уже обошелся нам как минимум в двести тысяч, а возможно, и гораздо дороже...
      Юстина отправилась в Париж немедленно, забрав с собой, неизвестно зачем, горничную. На этом настояла бабушка, считавшая, что молодой девушке из приличной семьи не пристало путешествовать в одиночку. Все равно что приехать на вокзал босиком или в ночной рубашке. Таким образом, горничная являлась тем минимумом, ниже которого опускаться было никак нельзя.
      Поезд из Орлеана в Париж отправлялся через два часа. Лошади при должном старании преодолевали трассу от замка до Орлеана минут за сорок, а значит, надо было поспешить. Ошарашенная столь неожиданным отъездом горничная, в планы которой входило чрезвычайно заманчивое свидание, выехала вместе с госпожой в состоянии, близком к закипанию...
      ***
      Маркиз, ясное дело, пошел с молотка.
      Он даже не успел открыть позаимствованный в Нуармоне трактат. Когда прибыл судебный исполнитель, тот лежал себе преспокойненько посреди стола, который уже некому было накрывать, так как вся прислуга оставила столь безответственного хозяина. Сам же маркиз, бросив свое имущество на произвол казны, перебрался к старой няньке, которая и без того мало что соображала, а финансовый крах обожаемого ею барчука вообще до сознания старухи не дошел. Она была счастлива от одного его присутствия, закармливала маркиза любимыми им в детстве лакомствами и ни о чем не спрашивала.
      Судебный исполнитель, пришедший описывать имущество, был человеком на редкость для представителя своей профессии умным. Он отлично знал, что старинные фамилии подчас владеют редчайшими вещами и не один банкрот мог бы спасти остатки своего состояния, выгодно продав какую-нибудь непрезентабельную на первый взгляд картину, задвинутый в дальний угол немодный уже предмет меблировки, часы или прабабкино колье. Пристав не был законченной свиньей и частенько давал спасительные советы отчаявшимся банкротам, довольствуясь скромным процентом от столь неожиданной прибыли, но к абсолютным кретинам он ни малейшей жалости не испытывал. Маркиз же де Руссильон был, по его мнению, идиотом высшей пробы, и пристав ни в коем случае не намеревался делиться с ним возможной прибылью.
      Дело к тому же облегчалось еще и тем, что у судебного исполнителя имелся брат-антиквар, весьма неплохой знаток своего дела, которого он и взял с собой в качестве эксперта.
      И разумеется, первое, что попалось брату-антиквару на глаза, была книга о соколиной охоте. Пристав опечатывал все подряд, а брат, присев за обеденный стол, листал начальные страницы, в упоении читая текст и разглядывая иллюстрации, пока не добрался до склеенной части. Тут он слегка вздрогнул и захлопнул книгу.
      - Кто его знает?.. - задумчиво произнес антиквар после того, как довольно долго просидел, бессмысленно уставившись в пространство - Вдруг это та самая книга, которой был отравлен Карл IX?
      Находящийся здесь же в столовой пристав вопросительно посмотрел на брата.
      - Ну и?..
      Антиквар вздохнул и озабоченно заерзал на стуле.
      - Вещь на любителя, возможно, и удастся кое-что выручить, - заявил он. - Я сам ее куплю. Ну, если говорить о цене, то не слишком...
      Он снова попытался перелистать книгу. Страницы были склеены на совесть, сухие пальцы скользили по толстой бумаге. Антиквар уже поднес было руку ко рту, чтобы их послюнявить, как вдруг вспомнил исторические домыслы и весь облился потом. Отшвырнув фолиант, он решил пока отказаться от дальнейшего знакомства с ценной реликвией.
      На другой день, приобретя книгу законным образом, антиквар сам еще не знал, как он ей распорядится, но почему-то начал нервничать. Сходил на обед, оставив в магазине молодого расторопного продавца.
      Вернувшись и отослав в свою очередь обедать весь персонал в единственном числе, антиквар обнаружил нечто, от чего самым естественным образом скончался на месте от кровоизлияния в мозг. Он уже давно страдал повышенным давлением.
      ***
      Юстина прибыла в Париж под вечер того дня, когда антиквара благополучно похоронили, и сразу, с корабля на бал, то бишъ с вокзала, отправилась к обанкротившемуся господину маркизу де Руссильону, где еще застала ликвидатора. Последний уже собирался уходить, но любезно задержался и охотно разъяснил ситуацию. Совершенно верно, все пропало, имущество господина маркиза, дурака недоделанного, пошло с торгов только что, продано почти все, сам маркиз уже довольно продолжительное время на люди не показывается, и никто не знает, где он скрывается. Все аукционные квитанции в полном порядке, и он сам даже помнит некоторые вещи и кто их купил Утром, проведя ночь в парижском доме дяди, Юстина уже стояла перед антикварным магазином, который освобождали от траурного убранства и как раз открывали Ее принял зять покойного - муж наследницы и многолетний компаньон тестя.
      - О Боже! - он казался странно взволнованным - Книга о соколиной охоте? Шестнадцатый век, недавно приобретенная?! Господь милосердный!
      Его беспокойство передалось Юстине, хотя она и понятия не имела, что именно содержит в себе пресловутый фолиант. Ведь Клементина так и не раскрыла ей тайну, решив пока воздержаться от признаний, так как в случае безвозвратной потери алмаза доброе имя ее покойного мужа сохранится незапятнанным. А посему старая графиня прикусила язык и не стала излагать внучке подозрительную историю о драгоценности сомнительного происхождения. Какой смысл, если вдруг сокровище окончательно черти взяли и в семью оно не вернется? Разве что этот придурок маркиз его обнаружит и наделает крику, тогда, конечно, она скажет все, что нужно, и отберет у недоумка алмаз, а если нет, пусть это темное дело так и сгинет во мраке неизвестности. Сначала Юстине надо найти книгу, а там видно будет...
      Вооруженная заверенной распиской маркиза, Юстина начала выяснять ситуацию с юридической стороны - Вы, конечно, понимаете, это было продано с аукциона незаконно, - холодно заметила она. - Собственность нашей семьи, одолженная без нашего ведома, вот доказательство, есть также и свидетели Данная вещь должна быть исключена из описанного имущества, тут явная ошибка судебного исполнителя, но мы не намерены требовать возмещения ущерба. Наша цель - вернуть семейную реликвию.
      - Семейная реликвия! Ха-ха-ха! - Реакция зятя оказалась весьма неожиданной. - Я бы на вашем месте не делал таких признаний.
      Юстина оказалась достойной внучкой своей бабки.
      - Что вы имеете в виду? - спросила она совсем уже ледяным тоном.
      Зять антиквара вдруг не на шутку перепугался, когда из-под внешней оболочки молодой красивой дамы на него взглянула жуткая мегера.
      - Все скажу, милостивая госпожа, извольте выслушать. Юридически вопрос вполне можно было бы решить. Подождать введения в наследство, это все ерунда, единственной наследницей является моя жена, так что здесь никаких проблем нет, а я был компаньоном покойного и состояние его имущества знаю как свои пять пальцев. Доказать, а доказательства, как вижу, у вас в наличии, что один предмет был продан с торгов по ошибке, чужая собственность, предмет возвращаем, и делу конец.
      Все было бы в полном порядке, да есть тут одна загвоздка...
      Зять антиквара сделал глубокий вдох и мужественно продолжил, напуганный видением мегеры больше, чем всеми вероятными правовыми последствиями.
      - Так вот, милостивая госпожа... Вышеназванного произведения уже нет. Минуточку, разрешите мне закончить. Мой тесть умер скоропостижно. Он скончался прямо здесь, в кабинете, вы видите, это служебное помещение, его перенесли в квартиру, в спальню, там доктора, семья... Я же обнаружил на его бюро странное письмо, адресованное, вероятно, мне, во всяком случае тому, кто должен перенять дело. Вот это письмо. Даже, может, и не письмо, а записка. Будьте добры, извольте прочитать.
      Юстина по примеру бабки слушала молча, скрывая постепенно охватывающее ее удивление. Преемник антиквара подал ей обыкновенный листок бумаги.
      Покойный антиквар и впрямь написал довольно странные вещи. Во-первых, он сообщал, что владеет купленным на распродаже старинным трудом о соколиной охоте и дрессировке ловчих птиц, после чего предупреждал, чтобы никто не читал и не разглядывал книгу голыми руками. Звучало сие предупреждение довольно странно, так как обычно читают и разглядывают при помощи глаз, а верхние конечности играют скорее вспомогательную роль. Не перелистывать страниц. Существует вероятность, правда, небольшая, что книга пропитана ядом еще Екатериной Медичи, ею отравился Карл IX, и неизвестно, как долго яд еще будет действовать. Правда, это только подозрение, основанное на исторических сплетнях и не более того, но на всякий случай...
      Здесь письмо обрывалось. Юстина подняла голову и вопросительно взглянула на зятя. Тот выглядел еще более смущенным и обеспокоенным.
      - Видел я эту книгу, - угрюмо признался он. Буквально какую-то минуту. Даже в руках держал.
      Конечно, заинтересовался, заглянул в начало, а дальше не видел, так как страницы были склеены, в конец еще посмотрел, а середину оставил в покое.
      Я, может, и внимательнее бы изучил, как-никак вещь шестнадцатого века в таком отличном состоянии - большая редкость, но тесть буквально вырвал ее у меня из рук. Разволновался, аж посинел...
      Прямо и не знаю. Бог спас... Ну а потом, сразу на следующий день, оказалось, что помощник ее продал. Как раз когда мы ненадолго отлучились. Тесть вернулся, отпустил его на обед, остался один, вероятно, страшно разволновался, я уже не застал его в живых... Но вне всякого сомнения, он книгу рассматривал раньше, читал... Ну а теперь прямо и не знаю, утверждать не могу, но предположения, сделанные в этом письме, мне кажутся ужасными...
      Юстине они тоже показались ужасными. Волнение ее собственной бабки выглядело весьма красноречивым, а вдруг и впрямь кошмарная реликвия была некогда королевской собственностью и теперь травила направо и налево всех интересующихся орнитологией... Покойный антиквар ознакомился-с шедевром и тут же умер. Разве не ясно?..
      Тут только до нее дошли слова зятя. Книги о соколах в антикварной лавке уже нет, кто-то успел ее купить, а антиквара мог хватить удар при мысли, что яд пошел в народ; отравился он сам или нет - теперь уже неважно, на все воля Божья, но ей необходимо вернуть книгу!
      - Случайность, - продолжал свое печальное повествование зять, несчастная случайность, ведь крайне редко бывает, чтобы вещь так моментально продавалась, и ведь не дешевая, и, как назло, никого в магазине не было, только наш продавец...
      - Кто?! - прервала его Юстина. - Кто купил?!!
      Антикваров зять взглянул на нее и окаменел. Ему пришла в голову та же мысль. Если и вправду в книге яд, хоть маловероятно, но все же.., который столь ловко спровадил на тот свет его тестя.., а ведь тот едва дотронулся до книги, даже страниц не расклеивал! То кто там сейчас лежит в качестве следующей жертвы?!!
      Он вдруг сообразил, что не имеет об этом ни малейшего представления, не спросил того паршивца, кому продан фолиант, небось еще обрадовался, кретин, что продал такую дорогую вещь...
      Но может, все-таки вспомнит, может, даст Бог, знакомый клиент...
      Несчастный преемник антиквара смотрел на молодую мегеру взглядом раненой лани.
      - Наш продавец, - пробормотал он. - Квитанция, конечно, но фамилии мы не записываем, клиент приходит, покупает, платит и убирается ко всем чертям... Ох, простите, мадемуазель!
      - Ничего, - раздраженно буркнула Юстина.
      - Но возможно, он помнит... Сейчас он послан по делам... Должен прийти попозже... Если вам угодно...
      - Я подожду, - решительно прервала его Юстина. - Пока не узнаю, никуда не уйду...
      Время, проведенное вместе в ожидании, пока вернется продавец, оба - и Юстина, и новый антиквар - независимо друг от друга причисляли потом к худшим минутам своей жизни. Минуты, надо сказать, затянулись, ибо продавец возвратился только во втором часу.
      Ошарашенный и даже немного напуганный кровожадным вопросом, он, однако, смог вспомнить покупателя.
      - Конечно, это постоянный клиент, - объяснил бедолага. - Виконт Гастон де Пусак, он живет...
      - Знаю, где живет, - оборвала Юстина, почувствовав одновременно облегчение и новую тревогу. - Это мой кузен. Надеюсь, что... О Господи, может, он еще жив!..
      Теперь она уже окончательно была убеждена, что интерес к кошмарному произведению из соколиной жизни угрожает жизни самого читателя и именно это имела в виду ее бабка. Оставив персонал антикварной лавки в состоянии, близком к истерике, Юстина помчалась к кузену. Застоявшиеся кони радостно рванули с места, а кучер хорошо знал Париж.
      ***
      Кузен был уже мертв.
      Дико взволнованная Юстина угодила прямехонько в центр циклона. Врачи, полиция, прислуга и в придачу двое страшно перепуганных приятелей - все это перемешалось в жутком хаосе. Несмотря на шок, девушка еще успела подумать, что, будь это чужой дом, она ничего не узнала бы. К счастью, насколько уместно в этой драматической ситуации говорить о счастье, виконт приходился внучатым племянником ее прабабушке, так как у старой графини де Нуармон была сестра, самый младший потомок которой как раз покинул сей бренный мир.
      Однако до того являлся родственником, и Юстина у него бывала. Все слуги ее знали, и никого не удивило ее участие (в прямом и переносном смысле) в случившейся трагедии.
      Будучи абсолютно уверена, что знает суть дела, ибо кузен, бесспорно, отравился проклятущей книгой, и полная сомнений - не следует ли ей утаить сей печальный факт, девушка заловила личного лакея виконта, который совсем потерял голову вместе со свойственным ему прежде лоском, но зато отменно помнил все детали происшедшего.
      У графа Гастона кто-то был. Кто именно, он точно не знал, так как сегодня прямо столпотворение какое-то, к его сиятельству приходило множество народу, один за другим, в том числе и двое друзей - барон де Тремон и маркиз де ля Турель.
      Они все еще здесь, совсем обалдели от случившегося, сидят в салоне и не знают, что делать, полиция велела им ждать, а кроме них еще парикмахер, посыльный с запиской, слава Богу, хоть известно, от кого записка: от госпожи де Муре, супруги банкира, господин виконт с ней как раз.., того... Ну, и переписывался... И еще помощник ювелира, тот, здоровенный такой, а до него.., или после.., нет, до, декоратор, потому как господин виконт собирался сменить портьеры, а еще раньше один такой со счетом... А вообще-то чуть ли не с утра, с полудня то есть, его сиятельство сидел и все просматривал какую-то книгу, старую, да что там старую, древность какую-то допотопную, что он только-только купил.
      И не иначе как очень она ему вдавилась, так как все восклицал...
      - Раз восклицал, значит, был жив, - совершенно серьезно заметила Юстина, которая уже успела немного прийти в себя. - А когда перестал восклицать? Кто у него тогда был? Вспомни!
      В глубине ее души мелькнула отчаянная надежда, что, может, кто кузена просто-напросто убил, ибо мысль о ядовитых свойствах древнего шедевра казалась ей столь ужасной, что девушка изо всех сил старалась ее заглушить. Ведь если на то пошло, история о пресловутом Карле IX могла быть обычной сплетней-, художественным вымыслом, неизвестно на чем основанном.., ну, известно, конечно, на общем убеждении, что в те далекие незабвенные времена все только и делали, что травили друг друга, но ведь это совсем не обязательно должно быть правдой! О Господи, а бабушка велела вернуть эту дрянь, пока не случилось несчастья, и хотя прямо ничего не сказала, но подтекст-то очевиден...
      Лакей честно пытался сосредоточиться, мешая ей думать, что Юстину жутко раздражало, но, в конце концов, она же сама задала вопрос.
      - Значит, так, парикмахер вышел, а его сиятельство потом распорядился... Господа де Тремон и де ля Турель в малом салоне велели принести вина, ждали... В кабинет вроде бы вошел помощник ювелира... Я сам то вино принес, ничего не слышал, но господа разговаривали, смеялись... Боже всемогущий! Помощник ювелира вышел, куда-то делся, и тут же сразу.., да, сразу вошедший за ним, этот посыльный с запиской поднял крик...
      Помощник ювелира...
      Надежда Юстины расцвела буйным цветом.
      - Полиция, - резко прервала она лакея. - Откуда полиция, почему? Кто вызвал?
      - Ну как же, камердинер увидел... Полицию сразу же...
      Юстина опять оборвала ошарашенного слугу:
      - Та книга, которую смотрел кузен... Где она?
      Нет, погоди... Принеси мне, пожалуйста, воды...
      Она лихорадочно соображала. Кошмарный труд о соколах надо немедля изъять, может, еще не успели дознаться, откуда яд, а бабушка ни в коем случае не желала бы разоблачения столь неприглядной тайны, которая скомпрометировала бы семью! Гастон нечто разглядывал, это могло быть чем угодно...
      Екатерина Медичи и в голову никому не придет...
      Вернуть вещь законным путем... Нет, сразу не получится, Гастон не был женат, возникнут осложнения с наследством, кажется, жив его отец - граф де Пусак, наверное, он наследует, а пока приедет из провинции...
      В итоге шедевр о соколах Юстина попросту выкрала. Под предлогом воды она услала лакея и, отлично зная, где находится кабинет кузена, заглянула туда. Первое, что попалось ей на глаза, был толстенный фолиант, лежащий на столике у самых дверей. Не обращая больше ни на что внимания, а в кабинете крутились какие-то люди, что-то делали, кто-то даже на нее оглянулся, девушка схватила книгу и убежала.
      В мозгу у нее по-прежнему занозой торчал помощник ювелира. Ведь он там был в решающий момент, а если полиция... Вдруг все-таки?..
      От какого именно ювелира он приходил, Юстина знала, тот снабжал драгоценностями все семейство, и даже, кажется, смутно помнила помощника: нечто такое огромное, ходячая гора мышц...
      У ювелира она оказалась уже через десять минут.
      Помощник еще не вернулся из города. К виконту он был послан с браслетом, на котором надлежало выгравировать трогательную надпись, что и было сделано. Помощник, о котором шла речь, силен как бык и обычно именно его посылали к клиентам с различными ценными вещами, так как злоумышленники вряд ли решились бы на него напасть. Скорее наоборот: он сам представлял угрозу для бандитов, а честность его давно уже была проверена. Почему еще не вернулся - неизвестно, он получил всего два поручения, и пора бы ему уже возвратиться.
      У ювелира Юстина просидела два часа, и не с целью что-то узнать, а скорее чтобы перевести дух.
      Необходимо было побороть в себе только что пережитый стресс, и мало какое место подходило для этого лучше, чем ювелирная лавка. Сведения же об отсутствующем помощнике девушка приобрела, можно сказать, в нагрузку, в том числе и о его матримониальных планах, так как ювелир оказался изрядным любителем поболтать.
      Самое же главное - изъятый труд о соколах - лежало в экипаже. Так и не дождавшись возвращения столь нужного свидетеля и горя желанием как можно скорее поделиться впечатлениями с бабушкой, Юстина решила ехать в замок сразу, без отдыха. Она была уверена, что в Орлеане ее уже ждут лошади.
      Клементина тоже ждала - с огромным нетерпением.
      Лично втащив тяжеленную книгу по лестнице наверх, внучка с облегчением и триумфом грохнула ее на стол. Видя, как бабка торопливо открывает реликвию и собирается листать без перчаток, девушка в ужасе воскликнула:
      - Бабушка, нет!.. Не надо!..
      Клементина ошарашенно остановилась. А поскольку о яде Екатерины Медичи не имела ни малейшего понятия, то весьма удивленно оглянулась на внучку.
      - Почему? Что случилось?
      - Бабушка, они мертвы!
      - Кто мертв?
      И тут Юстина наконец разрыдалась.
      - Все! - с трудом произнесла она сквозь слезы. - Все, кто ее читал! Антиквар! Кузен Гастон! Не трогай ее! Я не верила, никто не верил, но она отравлена!
      - Чушь, - рассердилась бабушка и, взяв нож для бумаг, вонзила его в склеенную середку книги и одним махом раскрыла ее.
      Юстина онемела. Клементина тоже, но по другой причине. Клей высох и начал крошиться, книга открылась без труда, с легким треском лишь обламывались по краям склеенные между собой страницы. В центре обнаружилась большая, пустая, давно вырезанная дыра.
      Алмаза не было.
      После продолжительного молчания Юстина - девушка мужественная и энергичная - отозвалась первой.
      - Я ничего не понимаю, - жалобно произнесла она. - Бабуленъка, пожалуйста, вымой руки, прямо сейчас, на всякий случай. Два человека упали замертво, разглядывая это, а говорят, еще раньше отравился Карл IX, а заклеили нарочно...
      - Деточка, не мели чепуху, - раздраженно оборвала ее Клементина. Заклеили нарочно, это верно, и сделала я это собственноручно, а раньше клеил твой дед. И уверяю тебя - вовсе не ядом, а самым обыкновенным клеем. Что там в Париже случилось, откуда такой мор? Расскажи все спокойно и по порядку.
      Юстина сделала несколько глубоких вздохов, собралась с силами и только через довольно продолжительное время смогла вполне овладеть собой. Бабушке она поверила. А кроме всего прочего, дурой ее никак нельзя было назвать, и, увидев дыру посредине книги, она догадалась, что трактат о соколах использовался не для убийства. В книге прятали нечто, чего уже нет, но должно было быть крайне ценным, раз с самого начала бабушка намекала на огромную стоимость реликвии. С дырой внутри книга никак не могла представлять собой огромную ценность! Не иначе как от всех этих лихорадочных поисков она сильно поглупела, если поверила в версию о яде, какая отрава может быть сокровищем?!
      Юстина представила бабке полный отчет о поездке в Париж. Слушая, как всегда, молча, Клементина раздумывала, сказать ли внучке всю правду. Ей по-прежнему не давала покоя все та же мысль: если алмаз пропал, то зачем же раскрывать тайну, которая, возможно, компрометирует семью? С другой стороны, если существует шанс отыскать драгоценность... Следовало бы ее поискать, но как искать, если не знаешь, что именно. До завтра... Она все хорошенько продумает до завтра. Юстине и так надо отдохнуть. Она, конечно, молодая, но даже молодым не мешает хоть одну ночь нормально выспаться...
      Юстина уже пришла в себя после парижских приключений, но теперь ее мучило любопытство Ясно было, что речь идет о какой-то потрясающей тайне.
      Девушка совсем не чувствовала усталости, а эмоции только придавали силы. Услышав, что разъяснения последуют только завтра утром, она взбунтовалась, позволила себе даже выразить протест, а затем принялась упрашивать бабку, чтобы та хоть чуточку приоткрыла тайну, но прямо сейчас. Клементина же оставалась тверда как скала, хотя причины своей неуступчивости и не думала скрывать.
      - Деточка моя, я вовсе не назло тебе так поступаю, - грустно призналась она. - Просто я сама еще не знаю, что делать, и должна все обдумать. Я не могу себе позволить принять поспешное решение, которое отразится, возможно, не только на тебе или на мне, но и на детях последующих поколениях нашего рода. Нельзя без особой нужды играть добрым именем семьи...
      Понять ее Юстина поняла, но понимание никак не отразилось на взволнованном состоянии девушки. Дожидаться в бездействии завтрашнего дня было сверх ее сил. О том, чтобы лечь спать, она и думать не хотела. Ее натура требовала действия, какого-нибудь занятия. Тут Юстина вспомнила, что обещала бабке упорядочить разрозненные сведения о травах, собранные в библиотеке. И решила заняться этим немедленно. Клементина заперлась в кабинете, принадлежавшем ранее графу, и таким образом библиотека оказалась в полном распоряжении внучки хоть на всю ночь.
      Стена огромного зала чуть ли не под самый потолок была заставлена полками и шкафами, где хранилось несколько тысяч книг на восьми языках: французском, английском, немецком, итальянском, испанском, польском, греческом и латыни. В роду графов де Нуармонов раз на два-три поколения случались образованные личности, которые любили читать, и еще до изобретения книгопечатания собрание насчитывало несколько десятков прекрасно иллюстрированных книг. Больше, чем во многих тогдашних аббатствах. Несмотря на случавшиеся время от времени финансовые трудности, эти реликвии все же не продавали. Они существовали себе спокойненько целые века, и пожалуй, разве что только девятнадцатое столетие могло их потревожить, если бы не приданое Клементины, которое вернуло былой блеск древнему роду. Вдобавок ко всему во время революции младший брат тогдашнего предка по прямой линии, умерший бездетным и неженатым, обогатил семейную библиотеку всем, что ему удалось купить по дешевке во время всеобщего хаоса, спасти из огня пожаров, а то и попросту украсть. О польских же книгах позаботилась сама Клементина.
      Узнав от бабки, что сведения о травах находятся где-то в книгах, Юстина поняла, какой каторжный труд ей предстоит. Постоянного библиотекаря в замке не было уже лет сто пятьдесят, книги стояли на полках как попало, перемешанные тематически и хронологически. Каталоги хоть и существовали, но давно уже устарели, и их куда-то засунули. Чтобы перелопатить всю эту мешанину, нужно было приложить гигантские физические усилия.
      И такой труд как нельзя более отвечал нынешнему душевному состоянию Юстины. Она даже не сделала попытки постучаться к бабушке и попросить какой-нибудь подсказки. Решила начать просто с одного угла и двигаться вправо. С таким же успехом можно было направиться и налево и обнаружить что-нибудь через пару месяцев, а то и лет. В этой части библиотеки находились в основном французские издания двухсот-двухсотпятидесятилетней давности с отдельными включениями в виде Ариосто, Сервантеса и Филдинга в оригинале, все неоднократно читанные многочисленными поколениями де Нуармонов. Юстина в чтение не углублялась, разумно рассудив, что пресловутые записи о травах содержатся не в текстах, а на отдельных листочках, вложенных в книги, или просто на полях.
      Ну, возможно, еще в каких-то тетрадках, засунутых между томами, где попало. А посему она вынимала книги по очереди, просматривала их, трясла и проверяла, нет ли чего под обложкой.
      Начала Юстина с нижней полки, и только когда добралась до четвертой, где можно было уже выпрямиться, сообразила, что не мешало бы накинуть какую-нибудь защитную одежду вроде халата, потому как, несмотря на то что рылась она в застекленном шкафу, пыли на ней осело столько, будто ее специально собирали на старом чердаке. Сил у девушки оставалось еще много, а нервы помаленьку успокаивались.
      Для шестой полки требовалась уже лесенка. В библиотеке было аж две стремянки: повыше и пониже. Возможно, именно с этого утла Юстина начала как раз потому, что здесь стояла одна из них. Она сняла с пятой полки последний том, подвинула лесенку поближе и уселась на нижней ступеньке, просматривая комедии Корнеля.
      На первом же, титульном, листе обнаружился едва видимый, нацарапанный от руки текст.
      "Мандрагора, - прочитала она. - Человек, заклятием в корень обращенный..."
      Обрадовавшись находке, девушка решила тут же переписать текст, хотя и предвидела возможные трудности. Запись - выцветшая, язык какой-то странный, несовременный, вероятно, переписано это с чего-то еще более древнего.
      Вскочив со ступеньки, чтобы взять перо и бумагу, она зацепилась локтем о поручень стремянки, и Корнель вылетел у нее из рук. Книга шлепнулась на пол и раскрылась посередине, где как бы в качестве закладки торчала какая-то бумажка. Юстина нашла бы эту бумажку, только покончив с переписыванием текста о мандрагоре, сейчас же она с любопытством подняла ее.
      Бумага на вид казалась гораздо моложе той поблекшей записи на титуле книги. Первоначально, вероятно, это был листок весьма дорогой бумаги, но затем сильно пообтрепался и испачкался. Начав читать запечатленные на нем строки, Юстина сразу поняла, что имеет дело с фрагментом письма: серединой, без начала и конца, исчерканной и перемазанной, да еще и с оторванным уголком.
      Текст гласил:
      "...спятил. Дикие претензии. Ведь ты же не похитил? Алмаз твой, раз ты его получил, даже если и получил ни за что. Кажется, единственный раз в жизни ты заключил выгодную сделку. А если бы ты продал коня? Заплачено алмазом вместо золота, только и всего. Возможно, мадам де Бливе в глазах дикого набоба имеет большую ценность, чем какой-то там конь, это дело вкуса, я не ориентируюсь в ценах на распутниц в Индостане. Не хочу упрекать, но тебе она тоже обошлась недешево, и теперь сестра выплачивает твои долги. Да, именно сестра, так как у матери уже нет на это средств. Если этот алмаз и правда такой ог.., покроет понесенные затраты, и нет причин.., сомнева... Он принадлежит тебе.., и мне, ожида..."
      Потрясенная Юстина несколько раз перечитала вышеизложенные строки, обрывающиеся на недостающем уголке. Листок похож был на черновик, кто и кому отправил столь интригующее послание, она даже не пыталась угадать. Бросив на полпути обнаруженную мандрагору, девушка помчалась к бабушке.
      - Где ты это нашла? - спросила Клементина, слегка порозовев по прочтении текста. - Принеси книгу.
      Выражение лица бабки было весьма красноречиво. Юстина бегом обернулась туда и обратно, притащив Корнеля.
      В старом потрепанном томике на титульном листе находилась дарственная надпись, едва заметная, так как на нее залезал текст о мандрагоре. Корнеля вместе с собственными чувствами некий Л. де М. преподносил мадемуазель Людвике де Нуармон, которая, вне всякого сомнения, произведение читала и оставила в книге черновик как раз в то время писавшегося послания. Она сама или кто-то другой. Пол лица, пославшего письмо, угадать было невозможно, но что-то все Же подсказывало, что это женщина. Весьма вероятно, та самая сестра, платившая долги, писала брату, и очевидно в то время она была уже не молоденькой девушкой.
      - Поразительно, - произнесла Клементина и вызвала Флорека.
      Когда пятнадцать лет назад расторопный паренек из польской деревни прибыл во Францию, в Нуармоне жива еще была старая ключница, чуть-чуть не дотянувшая до ста лет. Несмотря на свой возраст, держалась она отлично, и, пожалуй, единственное, где годы давали о себе знать, было то, что немного путала людей. Клементину старушка принимала за вдовствующую сестру господина графа, а Флорека - за собственного внука, из которого обязательно хотела сделать первого камердинера. Целых два года она активно этим занималась, после чего и скончалась, но эти два года оказались весьма и весьма полезными.
      - Ты когда-то записывал все, что плела старая Викторина, - без всякого вступления заявила Клементина верному слуге. - Мне это известно, так как заметки по хозяйству и кое-какие расписки ты мне сам передал.
      - К сожалению, не совсем все, милостивая госпожа, - признался Флорек. - Молодой я был, глупый, и довольно много чего пропустил. Зато, потому как записывал, почти все помню, и если ваше сиятельство распорядится, могу дописать...
      - На каком ты писал?
      - Да и так и сяк. И по-нашему, и по-французскому, как раз, думал, и язык подучу. Пожалуй, странная у меня писанина вышла.
      - Ничего. Может, случайно помнишь из ее рассказов, кто такая мадемуазель Людвика де Нуармон и в какое время она жила?
      - Такого аккурат никак не позабудешь, ведь это же как раз та самая маркграфиня д'Эльбекью, за которую она вас, госпожа графиня, и принимала. В девичестве - мадемуазель де Нуармон. Как бездетной вдовой осталась, тут, у брата, и поселилась, ну и у матери, та еще жива была. А брат в Индии воевал. Сейчас-сейчас, когда же это было, позвольте, ваше сиятельство, посчитать, а то со счетом у Викторины дело обстояло туго, и все времена перепутались...
      - Считай вслух.
      - Завсегда пожалуйста. Как я приехал, ей девяносто восемь было, на сотом году померла, выходит, родилась в тысяча семьсот девяносто втором...
      Повинуясь бабкиному знаку, Юстина, жутко заинтригованная, принялась эти даты записывать.
      Флорек громко продолжал:
      - Восемь лет ей было, это точно, когда ее взяли в услужение к госпоже маркграфине, потому-то так хорошо и запомнила. Маркграфине уже под сорок выходило. А вообще-то Викторина, чем давнее время, тем лучше помнила, коту, к примеру сказать, велела блюдечко с молоком на своем секретере поставить, маркграфиня, значит. Викторина и поставила, а кот возьми и вылей молоко на маркграфинины письма, то-то шуму было. На брата очень серчала, потому как долги его приходилось платить. Тут вскорости и померла, аккурат как раз граф де Нуармон из Индии и вернулся, раненый и тяжело больной. Викторине тогда одиннадцать стукнуло, девчонка пронырливая была, а кто на ребенка внимание обращает, вот она и видела, и запомнила, как никто другой. Одиннадцать, значит, шел тысяча восемьсот третий. В два месяца маркграфиня померла от альтерации, уж очень на брата гневалась. Викторина говорила, что он богатство большое в руках держал, да потерял, оттого с ней удар какой-то сделался. Да быстро все так случилось-то, что и завещание переменить не успела, господину графу от сестры все и перешло.
      - Удивительно, как хорошо ты все помнишь, - похвалила Клеменгина.
      - Да все через то, что французский учил, - смущенно пояснил Флорек. Переписывал столько раз, да исправлял, вот оно как-то в память и запало... Да еще то, что ваша светлость вроде как той самой маркграфиней была...
      - Спасибо. Пока достаточно. Сохрани свои записи и, не дай Бог, не потеряй.
      Слуга вышел, а Клеменгина еще какое-то время молчала, даже не пытаясь скрыть своего волнения.
      - Теперь я тебе скажу правду, о которой, полагаю, ты и сама уже догадываешься, - наконец обратилась она к Юстине. - А молчала я, так как не была уверена, нет ли во всем этом какого бесчестья.
      И вот, прямо-таки невероятно, - выходит, что закон на нашей стороне. Алмаз, о котором идет речь в этом обрывке письма, существовал в действительности, я сама держала его в руках, и долгие годы он находился в этой якобы отравленной книге.
      Вроде бы уже подготовленная в некоторой степени к такого рода информации Юстина тем не менее была потрясена.
      - И что? - спросила она, затаив дыхание.
      - Надо его найти. Не принадлежи он нашей семье, я бы оставила все как есть и сохранила бы тайну. Но теперь считаю, что следует начать розыски. Правда, вся эта история странная и весьма загадочная, да в придачу замешан в дело и твой лорд Блэкхилл. Лорд он самый что ни на есть настоящий, можешь не бес покоиться, а честь у них в большой цене. Так что слушай меня внимательно...
      ***
      Вроде бы напрасно потраченное время в конторе ювелира на самом деле оказалось очень полезным, можно сказать, просто бесценным. Хотя Юстина и была огорошена свалившимся на нее потоком информации, ей все же удалось сосредоточиться, восстановить в памяти разговор и припомнить все, что слышала о помощнике ювелира. У него была невеста. Имелись также и родители, и замужняя сестра, но изо всей семейки Юстина инстинктивно выбрала невесту.
      Невеста молодого человека проживала в Кале Дочь корабельного плотника, причем мастера высшего класса. Фамилия невесты известна ювелиру, известен ее адрес, ведь именно в ювелирную фирму приходили ее письма жениху. И тем не менее ювелир скрыл от полиции эти сведения, наверняка потому, что был уверен - его помощник никак не замешан в смерти клиента. Наверняка ювелир и от Юстины скрыл бы эти данные, если бы не фактор внезапности: Юстине удалось застать ювелира врасплох, он еще не пришел в себя после пережитого потрясения.
      Еще как следует не рассвело, а Юстина уже отправилась в Кале, прихватив горничную, старательно скрывавшую раздражение. Горничная никак не могла понять, с чего это ее барышня развила вдруг такую активность, и пыталась всеми правдами и не правдами докопаться до истины. Догадывалась это как-то связано со скоропостижной смертью виконта Гастона. В свою очередь, скоропостижная смерть упомянутого виконта тоже стала причиной раздражения, ибо горничной удалось о ней узнать лишь то, что сообщил кучер. Ведь получилось так, что в самый решающий момент барышня не захватила ее с собой и тем самым она, горничная, не оказалась причастной к такой потрясающей сенсации, а узнать подробности уже после происшествия помешала спешка госпожи. Такое неблагоприятное стечение обстоятельств хоть кого способно довести до бешенства. Известно ведь - для прислуги лучшим развлечением являются происшествия в жизни ее господ, а тут произошли такие потрясающие события! И она, бедняга, оказалась совершенно к ним не причастна Было от чего психовать и выходить из себя. Надеялась на кое-какие развлечения в Париже, но и тут постигло разочарование. Госпожа в Париже вовсе не остановилась, сразу же проследовала дальше, в Кале.
      Прибыв в Кале, барышня наняла фиакр, на нем доехала до какого-то нужного ей дома и опять отправилась туда одна, оставив несчастную девушку в фиакре! Слыханное ли дело, так обращаться с прислугой. Возмутительно!
      Без особого труда отыскав дом, в котором проживала мадемуазель Антуанетта Гиббон, Юстина повела себя чрезвычайно странно. Вместо того чтобы нормально подойти к двери и позвонить, Юстина подкралась под окно стоящего в садике небольшого домика, заглянула в это окно и узрела.., то, чего и ожидала. Молодая девушка рыдала в объятиях молодого человека. Трогательное зрелище!
      Ни рыдающая горючими слезами мадемуазель Антуанетта, ни обнимающий ее нежно месье Трепон понятия не имели о существовании панны Пшилесской, а также о том, как панна Юстина провела свои детские и юношеские годы. Им не могло прийти в голову, что упомянутая панна обожала лазать по деревьям (в детстве), объезжать кровных лошадей (в юности), а также заниматься цирковыми акробатическими штучками. В цирке панне Юстине удалось побывать лишь раз, но арена произвела на молодую девушку незабываемое впечатление. Юстина долго потом занималась акробатическими номерами, в чем ей активно ассистировал некий Янек, молодой помощник деревенского кузнеца, которого приводили в восторг как сама барышня, так и ее акробатические штучки.
      Да, все говорило о том, что Великий Алмаз любил кузнечное дело...
      Итак, большое место в жизни панны Юстины занимали танцы, скачки на горячих конях с препятствиями и всевозможные акробатические упражнения. Так что выбить окно и влезть в комнату для высокорожденной паненки Пшилесской оказалось сущим пустяком. Хорошо, что этого не видела ее горничная, предающаяся в фиакре мрачным раздумьям.
      Неожиданное вторжение заставило парочку окаменеть. И туг выяснилось, что не только панна Юстина обладала акробатическими навыками. Молодой человек, обнимавший заплаканную мадемуазель, проявил недюжинный рефлекс и отличную физическую подготовку. Ему понадобились буквально доли секунды на то, чтобы оставить в покое предмет своих чувств и сигануть в окно, благо оно было уже разбито.
      Молодая аристократка рванулась было за ним - предмет чувств, естественно, окаменел, - но опомнилась и осталась на месте. То есть в комнате остались две молодые девушки.
      Две молодые девушки, волею судеб втянутые в одно и то же дело, или с ходу возненавидят друг друга, или быстро найдут общий язык. Поскольку в данном случае девушки не были соперницами, не боролись за чувства сбежавшего юноши, дальнейшие события стали развиваться по второму варианту.
      В принципе Юстина уже знала, что отравление не имело места, хотя кое-какие сомнения еще и оставались. У нее и бабушки просто не могли не зародиться сомнения, ведь, в конце концов, фолиант, посвященный соколам, хранился в библиотеке веками. Его никто никогда не раскрывал, так что какие-то остатки яда (в который никто, впрочем, не верил) могли и сохраниться. Вырезая дыру в книге и скрепляя клеем страницы, виконт де Нуармон мог и не облизывать пальцы, тем самым сохранив жизнь, но кто знает?.. А если бы облизывал? Так что надо было во что бы то ни стало выяснить, что там все-таки произошло, у виконта де Пусака, что стало причиной его неожиданной смерти? А самое главное - выяснить, куда же подевалось содержимое библиографического шедевра о соколах.
      Умная пани Пшилесская не приступила с места в карьер с этими, пусть и животрепещущими, вопросами к мадемуазель Антуанетте. С пониманием и сочувствием панна Юстина выслушала излияния наболевшего сердца мадемуазель Гиббон, охотно углубилась в проблемы, возникшие вдруг перед влюбленными, пространно обсудила возможность сохранения верности сбежавшим женихом, и только после приступила к интересующим ее проблемам уголовного характера.
      Простодушная Антуанетта, на которую вдруг обрушилось сразу столько переживаний, так же искренне, как только что о своих проблемах, поведала о том, о чем ей только что успел рассказать помощник ювелира. Оказалось, жених и сам был потрясен случившимся, сам пришел в отчаяние и сам не знал, что делать.
      Да, Шарль Трепон стал свидетелем несчастья.
      Более того - оказался лично причастен к смерти виконта Гастона, но не нарочно, ненамеренно. Ненамеренно, о всемогущий Боже!
      Юстина попыталась успокоить отчаявшуюся мадемуазель Антуанетту, охотно согласилась с ее мнением - да, разумеется, не нарочно. Тем более что хорошо помнила мнение ювелира о своем помощнике.
      Она горячо заверила француженку - да, да, так оно и было, ее жених ни в чем дурном не повинен. На измученную душу мадемуазель Гиббон заверения симпатичной незнакомки пролились благотворным бальзамом, она даже немного успокоилась и смогла связно рассказать о том, чему стал свидетелем ее несчастный жених.
      Итак, прибыв к виконту с браслетом, Шарль Трепон застал того за чтением какой-то огромной книги. Виконт сидел за маленьким столиком у окна Шарль вошел в кабинет, закрыл за собой дверь и вынул из саквояжика браслет. В этот момент викою, не обращая внимания на вошедшего, похоже, обнаружил в фолианте что-то потрясающее, настолько потрясающее, что взволнованно воскликнул:
      - О всемогущий Господь! Ах, что же это такое?!
      Сто тысяч чертей и силы ада!
      Вот такие издавал противоречивые возгласы. И одновременно вроде бы что-то выколупывал из книги, во всяком случае у него в руках что-то блеснуло От волнения руки виконта тряслись, и он это что-то уронил на ковер. И так при этом был взволнован, что даже не стал звать слугу, сам нагнулся за упавшим предметом! Ошеломленный увиденным помощник ювелира, который со своим браслетом успел уже подойти к виконту, бросился ему помогать, причем сделал это так неловко, что задел декоративную колонну, стоявшую рядом, в простенке между окнами. Колонна служила подставкой для композиции из мрамора, которая тут же слетела прямо на голову нагнувшегося виконта.
      В отчаянной попытке задержать ее Шарль изо всех сил толкнул столик, чтобы колонна ударилась о его поверхность. Увы, шаткий столик тут же от толчка перевернулся и острый угол тяжелой столешницы вонзился в висок несчастного виконта, добив его окончательно.
      Чтобы не растянуться на полу, Шарль инстинктивно уперся руками в ковер, и упавший предмет нечаянно оказался в его кулаке.
      Будучи ювелиром, Шарль Трепон, не глядя, знал, что именно зажал в пальцах. В мозгу зафиксировался и мимолетный блеск, и вот теперь эффект осязания. И еще зафиксировалась страшная мысль: виконт мертв, и все улики говорят о том, что убийца - он, Шарль Трепон.
      Сейчас сюда прибегут люди. Остаться, объяснить? Но кто ему поверит? К тому же ведь это он толкнул колонну, опрокинул столик. Если бы не толкнул, не упала бы скульптура, не опрокинулся бы столик. А как объяснить, что голова виконта оказалась на полу? Конечно, виконт нагнулся сам, но ведь этого, кроме Шарля, никто не видел! Важные аристократы не имеют привычки ползать по полу, подбирая упавшие вещи, для этого существуют слуги. Нет, ничто не спасет Шарля, а тот факт, что колонну задел нечаянно, ничего не значит. Попробуй докажи.
      Да и неважно, в конце концов, случайно - не случайно, а виконт мертв. Непосредственный же виновник убийства, алмаз, которого просто не может быть на свете, зажат в кулаке Шарля...
      Вот какие мысли пронеслись молнией в голове бедняги, и больше он уже был не в состоянии что-либо соображать. Просто вскочил и сбежал.
      Сбежал, подгоняемый безотчетным страхом, не задумываясь над тем, куда бежит, пока не очнулся в доме невесты, своей обожаемой Антуанетты. Тут, заключив девушку в объятья, он немного пришел в себя, рассказал о случившемся, осознал, что поступил глупо, но осознал также и то, что теперь уже нет ему пути обратно. Главное - из-за дурацкого алмаза, который он прихватил с места.., происшествия.
      Какой-то просто невероятной величины алмаз, возможно, самый крупный в мире, возможно, о нем никто еще не знает. Вспомнил, как был потрясен виконт, увидев его в книге... В книге? Как это возможно? Впрочем, некогда об этом думать. Виконт был потрясен, следовательно, не ожидал его там найти, следовательно, видит алмаз первый раз в жизни, следовательно... Ага, сразу после обнаружения алмаза виконт погиб, следовательно, никому не успел рассказать о своей находке, следовательно...
      Тьфу, запутался в этом "следовательно".
      Что ему, Шарлю, делать сейчас? Пойти и предъявить алмаз? То есть своими руками доставить органам правосудия мотив убийства виконта. Или спрятать где-нибудь проклятый алмаз, присвоить его и скрыться куда подальше? Ведь его, Шарля, все равно станут преследовать из-за убийства виконта де Пусака, невзирая на то, будет ли в его распоряжении алмаз или нет...
      И Шарль Трепон, зажав в руке алмаз, бросился на Северный вокзал, откуда как раз отправлялся поезд.
      Приехав в Кале, он не сразу кинулся к невесте.
      В невменяемом состоянии какое-то время бродил по пригородным дюнам, пытаясь привести в порядок мысли, пытаясь что-то решить. Появился у Антуанетты только сегодня, вот только сейчас, и признался ей во всем.
      Нет, она, Антуанетта, полагает - Шарль пока еще не решил, что делать, потому и снова сбежал как полоумный. От неожиданности сбежал, панике поддался. Если бы вдруг вот в это разбитое окно влез какой разбойник, да что там, три разбойника, Шарль бы не испугался, уж он бы с ними справился, ведь он знаете какой сильный и храбрый! Но увидев влезающую в окно молодую, изящно одетую даму, явно аристократку, бедняга окончательно спятил. Этого его нервы не выдержали, и он, не рассуждая, бежал куда подальше. Если бы вы, уважаемая мадемуазель, влезли бы хотя с пистолетом в руке или там с ножом каким...
      - Надо было прихватить дедушкин мушкет, - пробормотала Юстина. Как-то я об этом не подумала. Впрочем, может, оно и к лучшему. Только вот зачем он бежал? Ведь это глупо. Ас алмазом что Шарль сделал?
      Антуанетта не смогла дать твердого ответа.
      - Н-не знаю, - с запинкой ответила она. - Кажется, сюда он приехал с ним. А сейчас и не знаю...
      - Вы полагаете, Шарль вернется?
      - Н-не знаю, - жалобным голоском повторила Антуанетта и опять принялась плакать. - Возможно, решит не возвращаться. О Боже, Боже, а ведь через два месяца должна была состояться наша свадьба!
      Пришлось Юстине вновь утешать бедняжку, теперь уже с помощью не эмоциональных, а рациональных аргументов. В числе их был и такой: Шарль не покинет навсегда девушку, владевшую его тайной, обязательно напишет, обязательно вызовет к себе. А невеста пусть к тому времени, успокоившись, убедит парня пораскинуть мозгами и поступить разумно. Ведь об алмазе знает множество людей, ее, Юстинина бабушка, видела его собственными глазами, из-за этого алмаза разыгралась не одна трагедия, возможно, видел и еще кто-то, о ком она, Юстина, не знает. Алмаз - величайшая драгоценность и в то же время и величайшая опасность.
      Надо хорошенько подумать им обоим, Антуанетте и Юстине, чтобы как-то убедить молодого человека поступить по-умному.
      Видя, что постепенно француженка успокаивается, Юстина решила задать вопрос:
      - А куда он мог сбежать, не знаете?
      - В Англию! - всхлипнула Антуанетта. - Хотя и считает - лучше бы в Америку, но я в Америку не хочу! Так ему и сказала. А до Англии отсюда рукой подать, мог сговориться с нашими рыбаками, они бы его и захватили. Высадили бы в удобном месте...
      Ну правильно. Высадится в удобном для него месте, полиции его не найти. Исчезнет вместе с алмазом. Через какое-то время устроится на работу. В ювелирную фирму, ведь Шарль по профессии ювелир, на своем рабочем месте разделит камень на несколько частей, продаст, разбогатеет, приобретет необходимые документы и устроит свою жизнь, как захочет.
      Вот какие мысли вихрем пронеслись в голове панны Юстины.
      - А английский он знает? - поинтересовалась она.
      - Знает, хотя и не очень хорошо.
      И тут мысли Юстины потекли в другом направлении. В Англии находился Джек Блэкхилл, предлагавший ей руку и сердце, которые она, Юстина, намерена была принять. У Юстины был адрес Блэкхилла. А у Блэкхилла был адрес Юстины. Отправляясь к отцу, она и не предполагала, что окажется у бабушки в Нуармоне. Если какие письма и пришли на ее имя в Пшилесье, так и останутся там ждать ее возвращения. А Шарль мог отправиться в Англию... В Англию... Что ж, значит, и ей следует отправляться в Англию вслед за этим ювелирным придурком!
      И Юстина мгновенно решилась, старательно от самой себя скрывая факт, что в Англии ее намного больше интересует молодой лорд, чем алмаз. Молниеносно приняв такое решение, Юстина столь же молниеносно рассудила: ехать в Англию ей запретят.
      Родные запретят, даже бабушка наверняка не разрешит, если у нее просить разрешения. Вывод: не надо просить! Ни о чем не надо спрашивать, а просто выслать телеграмму с сообщением - отправляюсь в Англию. И дело с концом. Деньги она получит от лондонского поверенного их семьи. Ах, да, для этого требуется выданное отцом поручение. Нет, не отцом, а матерью. Значит, надо отправить телеграмму и в Пшилесье. Паром в Англию...
      - А сегодня отправляется еще какой-нибудь корабль в Англию? торопливо поинтересовалась Юстина.
      Исполненная готовности всячески способствовать погоне за женихом, Антуанетта поспешила вытереть слезы и взглянуть на часы, тикающие над комодом.
      - Через полтора часа, - ответила она. - Вы еще успеете. А вдруг.., полиция? Что будет, если вмешается полиция?
      - Ничего страшного, - как можно спокойнее ответила Юстина. - Ведь Шарль же не убивал Гастона. А сбежал просто по глупости. То есть, я хотела сказать, не подумав. Полиции мы все сумеем объяснить, а про алмаз не скажем.
      Антуанетта не задумываясь согласилась с таким проектом, и обе девушки торопливо выбежали из дома. На пристани Юстина написала две телеграммы и отослала горничную отправлять их на почту.
      Ничего не понимающая и тем разъяренная до крайности горничная неохотно подчинилась. Антуанетта подождала, пока ее новая знакомая писала телеграммы, потом проводила ее к кассе парома, где Юстина приобрела два билета в первом классе. Сопровождаемая Антуанеттой, панна Пшилесская поднялась на борт парома. Поскольку тот уже отправлялся, она отдала второй билет мадемуазель Гиббон для передачи опаздывающей горничной, и девушки распрощались.
      Злая как черт, горничная, оставшись одна, внимательнейшим образом прочла обе телеграммы, прежде чем их отправить. Это ей ровным счетом ничего не дало. В телеграммах барышня просила у родителей денег - обычное дело, понятное и не вызывающее никаких подозрений. Это в телеграмме, адресованной родителям. Интереснее была телеграмма графине де Нуармон. Написана вроде бы шифром, вникнув в который, горничная с изумлением догадалась, что ее госпожа кого-то преследует.
      Вот это сенсация! Горничная сразу сопоставила события: смерть виконта де Пусака при весьма загадочных обстоятельствах, спешный отъезд панны Пшилесской в Кале... Выходит, ее госпожа гналась за убийцей? И вот теперь скоропалительный отъезд в Англию и просьба денег у родителей. Все это чрезвычайно подозрительно, жутко таинственно, и она, горничная, жива не будет, если не дознается, в чем тут дело!
      Горничная ломала голову, а время шло, и когда, отправив телеграммы, она явилась на пристань, паром с ее госпожой на борту уже находился в открытом море.
      Вот так получилось, что Юстина отправилась в Англию без денег, без багажа и без горничной. Впервые в жизни панна Пшилесская оказалась одна-одинешенъка среди чужих людей. Впервые, ибо нельзя ведь считать те случаи, когда она отправлялась в далекие прогулки верхом в окрестностях родного поместья. Тогда ей не нужны были ни деньги, ни тем более горничная, пригодился бы разве что мальчик с конюшни. Да и не была она одинокой в родной стороне, ведь окрестные помещики знакомы...
      ***
      Второй билет первого класса не был использован. Разъяренная горничная наотрез отказалась дожидаться следующего парома и вообще мчаться за море, поэтому Антуанетта Гиббон проводила ее на вокзал, ткнула пальцем в поезд, отправляющийся в Париж, и на этом закончила заботиться о горничной. У нее и своих забот хватало.
      Первым, что бросилось в глаза вернувшейся домой Антуанетте Гиббон, был малюсенький саквояж сбежавшего возлюбленного. Выпрыгнув из ее нежных объятий прямиком в окно, помощник ювелира забыл про саквояж. Впрочем, даже если бы и помнил, не успел бы прихватить. Вид проникшей через окно молодой аристократки произвел на беднягу такое ужасное впечатление, что тот себя не помнил, не говоря уже о саквояже. Даже в самом начале XX века аристократы для проникновения в дома пользовались все-таки дверями. Более жуткого впечатления Юстина не произвела бы, даже влети она в комнату через дымоход. А когда человеком овладевает паника, тут уж не до багажа.
      Саквояж - единственное, что осталось от возлюбленного, - вызвал в душе безутешной Антуанетты новый взрыв чувств и потоки слез. И она поступила, как любая другая нормальная девушка в ее положении: упав на колени рядом с саквояжем, она нежно прижала к груди эту бесценную вещь, единственное, что осталось на память о Шарле. Разумеется, ей и в голову не пришло заглянуть внутрь.
      Было бы кощунством заглядывать, было бы оскорбительным для памяти о возлюбленном, для их безграничной любви. Прижимая к груди бесценное сокровище, осыпая его поцелуями и потоками слез, девушка твердо решила хранить его как зеницу ока, как память о Шарле. Вот только где хранить? Самым подходящим местом был бы алтарь в храме, более достойного хранилища она выдумать не могла.
      Алтарем Антуанетта, к сожалению, не располагала, пришлось срочно придумывать что-то другое.
      Может, в комодике, что стоит в ее девичьей спальне? Там в трех глубоких ящиках уже хранилось самое дорогое: кое-какие сбережения и нитка бус из ракушек, подаренная неким влюбленным моряком, сгинувшим без вести в далеких морских просторах.
      С трудом удалось затолкать в ящик комода саквояж. Хотя он и был очень небольшим, все равно пришлось опорожнить ящик, выбросив из него единственный пеньюар и самую лучшую ночную рубашку. Перекладывая вышеупомянутые предметы в другое место, Антуанетта, даже пребывая в смятенных чувствах, все-таки мимоходом подумала о том впечатлении, которое произвели бы эти предметы на любимого, покажись она ему в них.
      Суетные мысли немного смягчили горе, в сердце затеплилась надежда. Вернется ее возлюбленный, непременно вернется и увидит ее во всей красе. Эти мечты придали девушке силы. И вовремя, давно пора было заняться обедом для отца. Матери девушка лишилась в детстве, и сама вела домашнее хозяйство.
      ***
      А тем временем Шарль Трепон, в панике сбежавший из дома возлюбленной, поступил именно так, как и предполагала Антуанетта. Прибежал к знакомым рыбакам и уговорил их захватить его, когда выйдут в море. Ему хотелось как можно скорее добраться до соседнего государства, где надеялся исчезнуть, раствориться среди местного населения, найдя безопасное убежище. Рыбаки, хорошие знакомые отца Антуанетты, давно знали и жениха девушки и не стали задавать лишних вопросов.
      А вот море вело себя хуже. У него были свои причуды и настроения, оно не пожелало считаться с настроениями людей, с горячим желанием Шарля сбежать поскорее в Англию и принялось откалывать номера. Сначала оно зловредно подсунуло рыбакам потрясающий косяк рыбы, и он задержал их настолько, что паром с Юстиной на борту давно уже прибыл в Дувр, а рыбаки все ловили и ловили. А потом море и вовсе распоясалось. Усиливающийся ветер внезапно сменил направление и принялся дуть с северо-востока, выгнал рыбачье суденышко в открытое море и упорно отгонял его от английских берегов. Логично предпочтя собственную жизнь и судьбу богатого улова стремлениям нежданного пассажира, пусть знакомого и помогавшего при ловле рыбы, добраться до Англии, рыбаки причалили к берегу где-то в районе Гавра.
      У помощника ювелира оказалось достаточно времени, чтобы подумать над случившимся. Хотя и был занят наравне с рыбаками ловлей рыбы и тщетными попытками причалить все-таки у берегов Англии, он тем не менее все это время думал. Ему тоже не улыбалось погибнуть в морских пучинах, он не стал сигать за борт, увидев, что судно возвращается во Францию, а спокойно принял свершившееся.
      Даже решил отправиться в полицию и рассказать там всю правду, чистую правду. В конце кондов, он хотел... Не его вина, что все получилось не так, как думалось. Точнее, совсем не так, как хотелось, ну да что теперь сделаешь?
      Шарль Трепон орлом никогда не был. Нет, ничего плохого о молодом человеке не скажешь, он честно работал и достиг мастерства в своей области.
      Ювелир его высоко ценил, и было за что. Молодой человек разбирался в драгоценных камнях как заправский ювелир, овладел непростым искусством огранки камней и изготовления украшений. Правда, уже по готовым проектам, сам не обладал творческой жилкой, зато был очень неплохим ремесленником.
      Отличался при этом покладистым характером и добрым сердцем, с ним легко было поладить, был парнем трудолюбивым и исполнительным, хотя и не очень умным.
      И вот вечером рыбацкое судно прибило к пустынному берегу. Сойдя на сушу в этом безлюдном месте, голодный и мокрый Шарль попытался решить, что же делать дальше.
      Денег у него - кот наплакал, какая-то мелочь, завалявшаяся в карманах. Саквояж, видимо, остался в доме невесты, в Кале. Добросердечные рыбаки на прощание организовали для бедняги ужин на скорую руку, из пойманной рыбы, разумеется. Шарлю не пришло в голову попросить их одолжить немного денег. Имеющихся хватило бы лишь на полдороги до Парижа, остальной путь предстояло проделать пешком.
      Проведя с рыбаками последнюю ночь, Шарль наутро попрощался с ними и отправился в путь.
      И только после Руана, когда кончился железнодорожный билет, купленный на жалкие гроши, ехавший теперь уже зайцем Шарль вдруг вспомнил об алмазе. До сих пор действительность приносила одну за одной неприятности, о которых приходилось срочно думать, так что на воспоминания не оставалось времени, а теперь вот алмаз вспомнился. И прибил беднягу окончательно, словно был не драгоценным камнем, а мельничным жерновом на шее.
      Вот и ехал бедолага зайцем - выскочить на ходу ему не пришло, к счастью, в голову, - ехал и становился все мрачнее. Что делать с алмазом? Отпереться? В глаза, дескать, никакого алмаза не видел?
      Антуанетта убедила его в том, что о камне ни одна живая душа не знает, так что можно о нем и не упоминать, когда придется каяться в полиции. Не было никакого алмаза - и все тут! Постой, а если не было камня, то какого черта виконт ползал по ковру на четвереньках? Гимнастикой занимался? Такому никто не поверит. Ага, кстати, а куда подевался алмаз?
      Куда же он, Шарль, его дел? Вроде бы в карман сунул, но это сначала, а потом вынимал, показывал Антуанетте. Постой, постой, показывал ли? Голова пустая, совсем ничего не помнит Кажется, не показывал, возможно, и не вынимал... Господи, неужели потерял на рыбачьей шхуне? Вполне возможно, ведь сколько времени их трепал шторм. А до этого вместе с рыбаками сети забрасывал и вытягивал...
      Ну все, пропал. Никто не поверит, что он потерял такую ценность.
      Безотрывно думая об алмазе, бедный Шарль вышел на первой же станции, где остановился поезд. И очнулся, лишь увидев контролера, проверявшего у пассажиров при выходе билеты. А его билет был только до Руана! Что делать? Как-то обойти контролера или дождаться, когда все поезда проедут, может, контролер отправится перекусить, оставит свой пост хотя бы ненадолго. А дальше придется топать пешком до самого Парижа.
      В боевых условиях солдат способен пройти в день сорок километров с полной выкладкой. Шарль Трепон, будучи человеком молодым, сильным, не отягощенным никакой амуницией - ни ружьем, ни пулеметом, ни даже ящиком со снарядами, итак, не отягощенный абсолютно ничем, ибо ему удалось благополучно лишиться всего имущества, преодолел за сутки трассу длиной в шестьдесят восемь километров и даже не стер ноги. Нельзя сказать, что его организм совсем уж не отреагировал на бросок, но только облагородился. На четыре-пять килограммов.
      К своему хозяину ювелиру молодой человек забрался с черного хода.
      Когда помощник ювелира предстал пред очи своего хозяина, тот с ужасом вскричал:
      - Глупец! Что ты наделал?
      Шарль Трепон удрученно молчал. Слишком много успел он наделать в последнее время, так что при всем желании на вопрос хозяина трудно было ответить. К счастью, тут же выяснилось, вопрос был риторическим, ибо ювелир знал, что именно отколол его помощник, знал, впрочем, и натуру помощника лучше, чем он сам себя.
      Усадив молодого человека завтракать, хозяин принялся упрекать Шарля и учить его уму-разуму:
      - Ешь, ешь, говорить буду я! Да ешь же, тебе говорят, вижу - голоден как волк. Так какого черта ты сбежал? Молчи, не отвечай! На твое счастье, среди полицейских оказался один умный человек, который понял, что именно произошло, иначе тебя сейчас разыскивала бы вся полиция. Впрочем, она тебя и без того разыскивает, правда, как свидетеля. Дошло? Так с чего тебе втемяшилось в голову бежать?
      - Испужался! - с полным ртом выговорил Шарль, и в самом деле набросившийся на еду как оголодавший волк.
      Это как раз ювелиру было понятно. Молодой человек был так напуган смертью виконта, что утратил способность здраво мыслить и бежал без оглядки. Ну ладно, бежать в первую минуту, под воздействием страха, оно понятно. Ювелир знал Шарля, знал и жизнь. Но потом?
      - Чего же ты потом не вернулся? Сразу же, как только немного опомнился. Надо было возвращаться сюда, домой, сразу, а не через три дня!
      Шарль удрученно жевал, его хозяин удрученно раздумывал.
      С другой стороны, эти три дня оказались очень полезными, полиция разобралась в случившемся. С набитым ртом и огромным облегчением, не веря своим ушам, выслушал Шарль потрясающую информацию и понял, как ему повезло. Ювелир не скрывал результатов полицейского дознания, тем более они давно уже были опубликованы в печати.
      Что же оказалось? Когда о смерти виконта известили полицию, в его кабинете очень быстро, можно сказать молниеносно, появился комиссар полиции, некий месье Симон, на редкость умный и думающий полицейский. Он осмотрел труп, затем мраморную группу, представляющую Тезея и Минотавра, уделив особое внимание могучему бычьему лбу, внимательно изучил опрокинутый столик и острый угол его столешницы, после чего с пристрастием допросил лакея. Лакей простодушно показал, что так оно и было, вот эта колонна, вернее, колонка, подставка скульптурной группы, вечно шаталась, к тому же стояла на мягком ковре. Ну не так чтобы уж совсем падала, но шаталась. Господин виконт даже как-то выразил пожелание, чтобы ее закрепить. Известно как, вызвать мастера, тот вот здесь, между окнами, в простенке, и закрепил бы ее намертво. Нет, мастера так и не вызывали, пока все кончилось лишь пожеланием, а зря. А сегодня у господина виконта было на редкость много посетителей, все время крутились люди, в салоне рядом с кабинетом ожидали два господина, хорошие приятели виконта, а дверь в кабинет оставалась открытой. Сомнительно, чтобы кто-то отважился совершить преступление при таких обстоятельствах, надо быть совсем уж сумасшедшим...
      Спохватившись, лакей извинился перед комиссаром за то, что позволил себе сделать этот комментарий частного порядка, и продолжил официальную дачу показаний. Да, вы правы, господин комиссар, вот эта штука, найденная в полугора метрах от бедного господина виконта, действительно является искусственной челюстью покойного. Господин виконт, невзирая на довольно еще молодой возраст, вынужден был сделать себе искусственную челюсть, ибо семнадцати лет лишился зубов в одной из трактирных драк. Нет, нет, избави Бог, господин виконт не был забиякой и пьяницей, в тот раз ввязался в кабацкую драку по молодости, по глупости, и она навсегда отбила у него охоту к подобным эксцессам.
      А искусственную челюсть скрывал изо всех сил, так что о ней никто и не знал. Он знал, будучи самым доверенным лакеем покойного, упокой Господь его душу. Да, вот именно, что-то с этой челюстью в последнее время случилось, она плохо держалась, свободно могла выпасть.
      Впрочем, уже и без допроса этого свидетеля комиссар Симон смог воссоздать полную картину случившегося. Возможно, все началось с того, что виконт, скажем, чихнул, зубы вылетели, в этот момент кто-то вошел в кабинет, из показаний свидетелей следует - помощник ювелира, виконт в спешке кинулся поднимать челюсть, не желая, чтобы ее увидел посторонний, и нечаянно задел колонну с Тезеем и Минотавром, и это привело к столь печальным последствиям. И все-таки вышеупомянутый помощник ювелира пребывал в кабинете виконта какое-то время, поскольку принесенный им браслет валялся на полу у опрокинутого столика. В любом случае помощник ювелира был единственным, кто мог видеть все собственными глазами, поэтому представлялось совершенно необходимым для следствия разыскать бесценного свидетеля.
      Услышав в изложении хозяина такую версию происшедшего, его помощник воспрянул духом и к нему вернулась способность соображать. К тому же подзаправился, что, как известно, чрезвычайно благотворно сказывается на умственной деятельности человека. Итак, Шарль взбодрился, расхрабрился, и они с хозяином порешили - он, Шарль, немедленно отправляется к полицейскому комиссару, даже не передохнув после тяжкой дороги.
      Что он и сделал. Отсутствие сна и отдыха сказалось, однако, на показаниях молодого человека.
      Последовательно изложил он все эпизоды несчастного случая (полицейский мог поздравить себя, практически все отгадал) - у виконта что-то упало, тот в спешке бросился поднимать, задел за шаткую колонку, и проклятая мраморная скульптура свалилась прямо на голову несчастному. И все было бы хорошо, если бы свидетель закончил на этом свои показания. А он не закончил. После бессонной ночи его бдительность притупилась, и следователю удалось вытянуть из молодого человека то, что он увидел, когда вошел к виконту. В тот самый момент виконт листал книгу. Да, он, Шарль Трепон, видел это собственными глазами. В тот момент, когда вошел в комнату. Еще до того, как все перевернулось.
      Нет, он понятия не имеет, что это была за книга, только знает - очень старинная. Большая. А в середине книги была дыра... Большая.
      Из дыры комиссар сделал вывод. Логичный, хотя и ошибочный. Обнаружив в старинном фолианте, наверняка очень дорогом, большую дыру, виконт так расстроился, что в нервах выплюнул челюсть. Все сходится!
      Вот так и получилось, что из сложнейшего положения помощник ювелира вышел чист как слеза младенца, с него сняли все подозрения, все разъяснилось. Очищенный от подозрении Шарль отправился спать, проспав почти трое суток, и сон сиял остатки стресса. А комиссар полиции все внимание посвятил теперь злосчастной книге. Для того чтобы довести следствие до обычного конца, расставить все точки над "i", следовало осмотреть книгу, ставшую первопричиной несчастья. А книги не было.
      Туг опять пришлось допросить лакея, он выступил на первый план. Лакей показал: книгу забрала мадемуазель Пшилесская, внучка графини де Нуармон. Она как раз появилась здесь в разгар событий.
      Да, он, лакей, сам видел это. Нет, нет, никакой ошибки. Он, лакей, поднял с пола старинную книгу, потому что она, видите ли, господин комиссар, валялась на ковре. Так он ее поднял и положил на этажерку. А мадемуазель графиня заглянула в комнату, увидела книгу, прихватила ее и удалилась. Ну как же можно, господин комиссар, графиня вольна делать, что пожелает, она ведь кузина виконта, близкая родственница и высокопоставленная дама, прислуга ей и слова сказать бы не посмела!
      ***
      К графине Клементине комиссар полиции Симон отправился лично, хотел побеседовать, чтобы совесть была чиста. И постарался своему визиту придать частный, а не служебный характер.
      О смерти несчастного виконта Клементина узнала из трех источников. Первым по очередности н по важности источником было сообщение Юстины.
      Вторым - газетные публикации. Третьим - телеграмма из Кале от внучки. Не считаясь с расходами, внучка сообщала:
      Известное лицо сбежало в Англию Стоп Еду за ним Стоп Наверняка невиновен Стоп С Гастоном просто несчастный случай Стоп Полагаю забрал интересующую нас вещь Стоп Попытаюсь его отыскать пока не сбежал в Америку Стоп Деньги бы от матери Стоп Нет ли мне писем из Пшилесья Вопросительный знак Если есть перешли на адрес конторы мистера Брумапера Стоп А что дальше делать не знаю Стоп
      На следующий день по получении Клементиной этой интересной телеграммы прибыла Юстинина горничная и сделала все от нее зависящее, чтобы графиня потеряла голову от беспокойства. Барышня оставила ее в фиакре на улице, а сама вошла в дом. Она же, бедняга, ждала и ждала, совсем извелась от нетерпения и беспокойства, и было из-за чего беспокоиться, потому как внезапно поднялась жуткая паника. Барышня выскочила в спешке, помчалась неизвестно куда, появилась какая-то заплаканная девица, ее, горничную, барышня послала на почту, а сама, о ужас, за это время успела отплыть на пароме в Англию! А заплаканная девушка такая оказалась бестолковая, что от нее ничего узнать не удалось, она, горничная, от всего этого тоже разрыдалась и вернулась домой. А что еще ей оставалось делать?
      Давно привыкшая размышлять и делать самостоятельно выводы из размышлений, Клементина не испугалась визита комиссара полиции. Подтвердила - да, они действительно забрали старинный фолиант, шедевр научной мысли о соколах, ведь это их семейная реликвия, фамильная, можно сказать, ценность, в свое время маркиз де Руссильон взял ее почитать, да обанкротился и незаконно выставил ее на аукцион. Графиня предъявила полицейскому в доказательство своих слов расписку, а также продемонстрировала и упомянутый шедевр о соколах. Все это убедило комиссара полиции в правильности его выводов, и он смог закончить расследование с чистой совестью. Сделанные им в ходе расследования собственноручные записи остались в семейном архиве месье Симона.
      ***
      Неожиданно оказавшись в Англии в погоне за помощником ювелира, Юстина в отличие от него головы не потеряла, хотя сердце девушки трепетало в милой истоме. Хотя в доме мистера Брумстера Юстина оказалась в несусветную пору, его лакей, ни слова не говоря, отправился доложить своему господину о прибытии молодой дамы. Старый опытный слуга знал - о таких дамах обязан докладывать даже в четыре часа утра, а тут всего-то было полдвенадцатого ночи. Последний раз мистер Брумстер видел Юстину, когда той было всего лет пятнадцать, но сразу ее узнал. И сразу же все проблемы оказались разрешены.
      В соответствии с пожеланиями молодой аристократки ее поместили в лучшей гостинице Лондона, и уже на следующий день молодая аристократка развернула оживленную деятельность, причем сразу по двум направлениям. Естественно, превалировало направление сердечное.
      Юстине без труда удалось убедить мистера Брумстера, что Джек Блэкхилл самым теснейшим образом связан с фамильной тайной, которая заставила ее мчаться в Лондон при столь странных обстоятельствах. И уже через четыре часа упомянутый Джек Блэкхилл, внук Арабеллы, с унаследованной от бабки горячностью заключил в объятия молодую аристократку.
      О фамильной тайне речи почему-то не заходило, так уж получилось, что молодые люди предпочли другие темы для разговора. А из очередной телеграммы, отправленной Клементине, следовало, что Джек Блэкхилл все-таки отважился сделать предложение, которое и было благосклонно принято. Мамочка в Ницце не имела ничего против, так, может, и теперь одобрит дочкино решение? Что бабушка думает по этому поводу? А что касается разыскиваемого лица, то о нем ни слуху ни духу, похоже, в Англии о нем никому не известно. Интересующая всех вещь не появилась на свет. И что теперь?
      Клементина снисходительно отнеслась к скоропалительным матримониальным планам внучки.
      Она, Клементина, еще не совсем забыла собственную молодость. По-другому развивались события, но чувства девушек на протяжении веков остаются схожими, как-то не поддаются историческим переменам. Поэтому Клементина принялась энергично писать и отправлять письма - телеграммы ее не удовлетворяли - с извещением о предстоящем грандиозном событии. Сама же она не без удовольствия примирилась с фактом, что ее внучка, разумеется, с согласия родителей, выйдет замуж за лорда Блэкхилла, потомка тех лиц, что некогда оказались замешаны в истории с таинственным Великим Алмазом, который по непонятным причинам оказался вдруг их собственностью. И что выйдет из этого марьяжа, Клементина была не в состоянии предвидеть.
      Однако в сложившейся ситуации она не собиралась так просто отказаться от алмаза. Ведь выяснилось, он их фамильная собственность, она имела на него права, а кроме всего прочего, фамильная реликвия обладала просто потрясающей ценностью, что приобретало особое значение теперь, когда в их семействе наметилась тенденция.., ну, не к обнищанию, но к потере былого благосостояния. Понимая, что любимая внучка в настоящее время занята своими проблемами и толку от нее мало, Клементина сама отправилась в Париж. Причина для поездки уважительная: участие в похоронах молодого кузена.
      И призвала к себе помощника ювелира, якобы для того, чтобы из первых уст услышать о драматических обстоятельствах смерти родственника.
      Заспанный и отупевший за три дня интенсивного отдыха, помощник ювелира испугался графини больше, чем всех полиций мира. Он считал, возможно, не без оснований, что полицию можно провести, графиню же - ни в коем случае. Исключено! Вот он и не пытался даже.
      На коленях моля графиню о снисхождении, Шарль Трепан во всем ей признался. Дрожащим голосом поведал о том, что мраморная группа слетела с постамента при его непосредственном участии. Не нарочно он это сделал, не умышленно, избави Бог! Случайно получилось, согласен, несчастный случай, но ведь он, Шарль, хотел как лучше.
      Кинулся на помощь виконту, и вот, пожалуйста, так нехорошо получилось. Чтобы он еще хоть раз в жизни стал проявлять вежливость! Да лучше пусть у него руки-ноги отсохнут! И судьба наказала его за смерть виконта, хотя, видит Бог, он ни сном ни духом... А судьба наказала. И в море чуть не утонул, и потерял все, что имел, в том числе и хорошее место. Не говоря уже о невесте, ведь они с Антуанеттой собирались пожениться, а теперь неизвестно, чем все кончится. И он просит, он умоляет графиню не судить его строго, принять во внимание все его страдания.
      Клементина не собиралась ничего плохого делать молодому человеку.
      - Понятно, - спокойно ответила она, когда Шарль закончил свою печальную исповедь. - Если тебя тревожит, не проболтаюсь ли я, могу обещать буду молчать, ведь покойному виконту теперь ничто не поможет, но ничто и не повредит. Тут другое дело... Послушай, оставь в покое челюсть, мы оба знаем, что не челюсть вылетела из книги. Где Великий Алмаз?
      Только тут помощник ювелира понял, с кем имеет дело. Он даже и не попытался уверить графиню, что об алмазе не имеет понятия, хотя парню так тошно сделалось, ну хоть головой о стенку, вернее, о пол, бейся, ибо он все еще стоял на коленях перед графиней.
      И Шарль, заикаясь, попытался объясниться:
      - Я знаю, я понимаю.., этого мне высокочтимая графиня не простит, но я.., понятия не имею, где он!
      Должно быть, в море потонул. Был он у меня, не отпираюсь, машинально поднял его с ковра в кабинете виконта, сам не знаю зачем, взял да и зажал в кулаке, а потом оказалось - его у меня нет... А в море помогал рыбакам вытаскивать сети, а потом штормило... Должно быть, он и вылетел, я не заметил, когда и как... Наверное, когда нас чуть огромной волной не потопило.
      - Какой глупец! - только и вымолвила графиня. с отвращением глядя на этого недоделанного. - А не мог ты оставить его у своей невесты?
      Шарль Трепон готов был на кресте поклясться, что у невесты ничего не оставлял. И он искренне клялся. С первого мгновения, того самого, когда слетели Тезей с Минотавром, нагромождение страшных событий до того заморочило парню его бедную голову, что он совсем потерял память. О саквояжике забыл напрочь. Смутно припоминалось, что вроде бы у него что-то с собой было, но что - не помнил, и при каких обстоятельствах он это что-то потерял - забыл. Алмаза при свидании с невестой он не вынимал, невесте его не показывал, просто не успел. В двух словах поведал о трагедии, и тут сразу опять пришлось бежать. Так что где сейчас проклятый алмаз - он, Шарль, понятия не имеет. Да, с пола поднял. И в руке зажал, это запомнилось. Потом? Потом уже в кулаке его не сжимал, да, такое ощущение, не сжимал, когда в окно сигал, значит, куда-то сунул, возможно, в карман, но не поручится... Ну не помнит он, и все тут!
      Клементина поняла, что имеет дело с кретином.
      Она ясно видела - кретин говорит правду, у такого не хватит ума на то, чтобы лгать и выкручиваться. Вот графиня и прекратила бесплодные попытки узнать что-то о судьбе алмаза. Злая как сто тысяч чертей, графиня махнула рукой на фамильную драгоценность и примирилась с ее потерей.
      Что же касается помощника ювелира, так тот очень перепугался. До сих пор он надеялся, что об алмазе никому не известно, теперь же вдруг узнал о наличии его законной владелицы. Будучи почти ювелиром, он отдавал себе, отчет в баснословной ценности камня и поверить в то, что кто-то может махнуть на него, камень, рукой, просто не мог. Нет, такое в голове помощника ювелира не умещалось. К тому же выражение лица старой графини было такое.., ну, в общем, далеко не ангельское. И Шарль решил - графиня будет ему мстить.
      Да, она просто обязана мстить, иначе на ее месте никто поступить не может. И он сам, дурак несчастный, дал ей в руки мощнейшее оружие чистосердечное признание в убийстве виконта. Пусть и не предумышленное, но ведь убийство! Что с того, что она пообещала ему молчать, вельможам не обязательно держать слово, данное простолюдинам. Итак, нет ему, бедняге, места в этом мире.
      Шарль Трепон написал невесте, она в ответном письме категорически отказалась покидать родину. И тогда помощник ювелира покинул ее один. Отплыл в Америку, а о своем решении навсегда покинуть Францию патрону сообщил в письме, не объясняя, однако, причин такого решения. Разумеется, решение было чистейшим идиотизмом, но ведь уже понятно, что умом помощник ювелира не отличался и душевной стойкостью тоже. Вот если бы ему грозили физической расправой, уж тут бы у Шарля хватило смелости противостоять опасности, но катаклизмы нравственного порядка - угрызения совести, неуверенность в завтрашнем дне, расплата за совершенные им преступные деяния, - все это было ему не по силам. И он решил бежать от этого куда подальше, лучше всего - на другой континент. На сей раз бегство удалось осуществить.
      Меж тем оставленная на родине невеста, Антуанетта Гиббон, не предалась отчаянию и даже не очень гневалась, как, ни странно. Впрочем, чего ух тут странного, если у нее нашелся утешитель. Оказался под рукой в самый нужный момент, а все благодаря чрезвычайно редкому стечению обстоятельств...
      ***
      Флорек больше беспокоился о Юстине, чем се родная бабка. Хорошо зная нрав своей молодой госпожи, он имел все основания опасаться за нее, ведь та способна на безрассудные поступки, по сравнению с которыми купание в грязном, заросшем пруду - просто мелочь, не достойная даже упоминания.
      И ведь паненка таки отколола номер! Ни с того ни с сего взяла и махнула в Англию, одна, без денег! А ведь там у нее - ни одного близкою человека (так он думал), долго ли обидеть беззащитную девушку! И Флорек категорически решил: его долг позаботиться о молодой госпоже.
      Уже лет пять до этого Флорек выписал во Францию своего младшего брата, Мартина. Польская деревня не могла похвастаться молочными реками в кисельных берегах, так что парню из многодетной крестьянской семьи не столь уж трудно было расстаться с родной избой. Правда, семья Флорека не терпела нужды благодаря старшему брату, но земли у них за это время не прибавилось, и если какой лишний рот решился бы поехать в дальние края искать пропитания, родичи восприняли бы это только с удовлетворением. А благодаря господам все парии в этой крестьянской семье получили неплохое образование, младший брат Флорека даже шкоду закончил, в которой и иностранные языки изучал. Господа были заинтересованы в таком слуге, потому что приходилось несколько раз посылать его в Гданьск, где у Пшилесских были кое-какие фирмы, в настоящее время пришедшие в упадок. Вот и приходилось Мартину, младшему брату Флориана, разбираться с этими фирмами и переводить их в Англию. А совершив несколько вояжей в Англию, молодой человек и английским немного овладел вдобавок к немецкому Французский и вовсе знал хорошо, ибо по примеру старшего брата обучился у господ.
      Клементина охотно согласилась на приезд очередного преданного слуги. Мартин способностями пошел в старшего брата и теперь, через пять лет, вполне мог его заменить. Кроме таких успехов в знаниях, за истекшие пять лет Мартин вырос в красивого парня, от которого французские девушки теряли головы. Мартин, однако, высоко держал знамя национального целомудрия и к заигрываниям иностранных красоток остался равнодушным.
      Помощник ювелира еще совершал свой пеший бросок из Гавра в Париж, когда Мартин высадился в Кале. Озабоченный судьбой барышни, Флорек отправил брата по ее следам, в то место, откуда пришла от нее последняя весточка телеграмма с требованием денег... И велел брату отправиться за госпожой даже в Англию, буде возникнет такая необходимость. А в Лондоне разыскать Юстину уже было нетрудно, ибо контора поверенного в делах Пшилесских мистера Брумстера была чем-то вроде явочной квартиры.
      Итак, отправленный братом разыскивать паненку, Мартин начал поиски с места, откуда была послана госпожой последняя весточка, явился к невесте помощника ювелира в надежде если не застать там госпожу, то по крайней мере что-нибудь узнать о ней. Раз горничная там прождала столько времени, значит, панна Юстина о чем-то говорила же все это время с француженкой? Может, поделилась и планами на будущее.
      И вот еще не пришедшая в себя после любовного разочарования Антуанетта узрела вдруг перед собой молодого человека, которому ее бывший жених и в подметки не годился. И красотой, и умом - всем взял. Впрочем, и Антуанетта была девушкой хоть куда, очаровательной и неглупой. Глянул Mapтин в огромные карпе очи, подернутые печалью, - и пропал!
      Сразу пропал, хотя изо всех сил держался до третьего визита к очаровательной француженке. В Англию он не поехал, от брата пришли телеграммы, из которых следовало, что паненка прекрасно обходится без помощи верных слуг и даже вроде бы мужа подцепила. В то же время Мартин почему-то вдруг решил, что именно здесь, в Кале, еще пропасть вопросов, которые все никак не решались, а пока они не решатся, ему, Мартину, ну просто никак нельзя из Кале уезжать. К тому же некий внутренний голос принялся ему внушать, что он должен именно здесь, в Кале, ждать возвращения паненки; Мартину даже удалось и брата убедить в правильности такого решения И таким оказалось поразительное стечение обстоятельств, что во время третьего визита молодого поляка к очаровательной француженке та как раз получила из Америки известие от бывшего жениха.
      Поляк принялся энергично утешать не столько огорченную, сколько разгневанную Антуанетту, вытирая ей слезы платочком. А девушка знай твердила: ну вот, в Америку сбежал, а ведь она, Антуанетта, четко заявила ни в какую Америку не поедет! Значит, ему наплевать на ее слова, выходит, жених ее обманул и теперь ей, несчастной, остается только утопиться, благо, море бод боком. Вот какие мужчины, нельзя им верить, уж во всяком случае она, Антуанетта, никогда никому в жизни не поверит!
      Ясное дело, Мартин не мог допустить, чтобы в девушке укоренились столь пагубные воззрения, поэтому приложил все силы, чтобы их искоренить, и преуспел в том. Его искреннее и даже пылкое сочувствие помогло девушке перенести бегство жениха в далекую Америку.
      Саквояжик сбежавшего по-прежнему лежал в ящике комода. Контакты с новым обожателем еще не вошли в ту фазу, когда требуются потрясающий пеньюар и убийственная ночная рубашка, так что Антуанетта как-то совсем позабыла о саквояже. И с каждым днем былую привязанность и печаль по поводу бегства жениха все успешнее вытесняли из сердца мадемуазель Гиббон мечты о светлом будущем, которым следовало немедленно заняться.
      Новый поклонник мадемуазель во всем превосходил сбежавшего жениха, а местные кавалеры ему и в подметки не годились. Да и кем они были, эти местные воздыхатели? Моряками, которые большую часть жизни проводят в бушующих океанах, вдали от родных беретов. Рыбаки, вечно занятые тяжелым трудом и во всем зависящие от капризов моря и настроения рыбы. Нет, такие мужья не привлекали практичную мадемуазель Гиббон, она предпочитала мужа, который твердо стоит на суше обеими ногами. А если и придется уехать из родного Кале, пусть даже вообще из Франции, - это нестрашно, лишь бы не в Америку, куда пришлось бы плыть по бесконечному океану. Нет, нет, никаких океанов с их предательскими глубинами, никаких чужих континентов, она, Антуанетта, желает остаться в Европе, и все тут!
      А новый жених и не изъявлял таких глупых поползновений, плевать ему было на чужие континенты, и морские глубины тоже не притягивали. А еще у него были высокие покровители, причем сразу в двух странах. Вот только из-за этого ему приходилось часто ездить по делам, проживать вдали от любимой, поэтому следовало его покрепче к себе привязать. Антуанетта твердо решила - сразу же после свадьбы он заберет ее к себе.
      Желание покинуть Кале появилось у Антуанетты не так давно, но зато крепло с поразительной быстротой. Дело в том, что ее отец, мужчина еще не старый, овдовевший четыре года назад, вдруг решил снова жениться, а Антуанетта уже привыкла быть хозяйкой в родительском доме. Отцовскую избранницу она хорошо знала, этим и объясняется твердое решение девушки покинуть родительский дом до того, как та переступит его порог в качестве новой хозяйки. Бог с ней, пусть энергичная дама приберет к рукам отцовские денежки, ее, Антуанетты, здесь уже не будет. Еще помощник ювелира сулился забрать ее с собой в Париж, да оказался дураком. Новый жених, прекрасный Мартинек, заберет ее из дому и увезет еще дальше! А время поджимало...
      А Мартинек тем временем прочно застрял в Кале в ожидании панны Юстины и все глубже погрязал в нахлынувших чувствах. Беспокоило его только одно: как старший брат и госпожа графиня отнесутся к его матримониальным планам. Материальная сторона дела его не беспокоила, кое-какими сбережениями он к этому времени уже располагал, вот только очень не хотелось бы вызвать неудовольствие госпожи и старшего брата, которых Мартин всей душой любил и уважал. Да и по характеру предпочитал жить со всеми в мире, избегая ссор и недоразумений.
      Поэтому хитроумный молодой человек заранее принялся обрабатывать этих дорогих ему людей, пространно описывая в письмах потрясающие достоинства бывшей невесты помощника ювелира. И тем не менее Флорек весьма неделикатно намекнул братишке, чтобы тот выбросил дурь из головы.
      Такое легче написать, чем сделать. Бедный Мартин с каждым днем все глубже тонул в пучинах ясных глаз милой девушки, и уже не было никакой возможности выбраться из бездонного омута.
      Неизвестно, чем бы дело закончилось, не вернись Юстина во Францию. На том же пароме приплыла она в Кале в качестве законной невесты лорда Блэкхилла, осмотренная и одобренная всей лордовской родней. Молодой лорд проводил обожаемую невесту только до Дувра, где и посадил на паром.
      Правила благоприличия делали совершенно невозможным совместное путешествие помолвленных. В Кале ее встретила влюбленная пара. Юстина сама была влюблена смертельно, так что любовь сразу же нашла в душе графини искреннее сочувствие. С Антуанеттой она познакомилась в день отплытия в Англию, в трудный для француженки момент, когда жених вырвался из ее объятий и сбежал неизвестно куда. Оказавшись в свое время невольной причиной бегства жениха Антуанетты, Юстина прониклась к бедной девушке сочувствием, одновременно выслушивая излияния простодушного сердца. Поэтому теперь панна Пшилесская, ни минуты не сомневаясь, обещала влюбленным всяческое содействие. По ее мнению, Мартинек и Антуанетта были на редкость красивой парой и очень подходили друг к другу. Так что пусть Флорек не выкаблучивается, да и бабка графиня тоже, существуют еще Пщилесские, которые примут молодых с распростертыми объятиями. Уж она, Юстина, позаботится об этом. И прежде, чем отбыть с госпожой на родину, шустрый Мартин успел официально обручиться с Антуанеттой и позаботиться о том, чтобы после воскресной мессы в храме священник объявил с амвона о предстоящем бракосочетании.
      И тем самым создалась весьма редкостная жизненная ситуация, когда все довольны. Осчастливленная Антуанетта принялась готовиться к предстоящей перемене в судьбе, ее будущая мачеха сияла от радости, ибо избавлялась от совсем не нужной падчерицы, у отца Антуанетты скатился камень с души.
      Хотя и жаль было расставаться с обожаемой дочерью, но он осознавал неизбежность трений между самолюбивой девушкой и новой женой, останься Антуанетта в доме. Мартин отбыл в Польшу упоенный нежданным счастьем. Юстина же, играя роль благодетельного Провидения, таяла от счастья, которым и без того была переполнена ее душа. Ну просто рай!
      И тут диссонансом блеснул Великий Алмаз.
      ***
      Готовясь к отъезду, Антуанетта просматривала вещи и наткнулась на саквояжик. Владелец его исчез совсем недавно, но его след уже успел остыть.
      Экс-невеста без особого волнения смотрела на оставшийся от экс-жениха предмет и не знала, что с ним, предметом, делать. Она бы исполнила свое первоначальное постановление, то есть вернула бы Шарлю его собственность в неприкосновенности, но ведь нет возможности... Как вернешь? Предпринимать для этого сверхъестественные усилия не хотелось, чувства девушки к прежнему жениху совсем испарились.
      Выбросить? Глупо как-то. Ладно, пусть останется, дальше видно будет. Но в таком случае надо в саквояжик заглянуть, нет ли там такого, без чего Шарлю не обойтись в новой жизни. В конце концов, она, Антуанетта, зла ему не желает.
      В саквояжике оказались: бумажник со ста двадцатью франками наличными; скляночка с помадой для волос, новая, непочатая; не подписанная расписка в получении золотого браслета; портсигар с тремя папиросками; малюсенький висячий замочек с микроскопическим ключиком; надкусанный засохший шоколадный батончик и что-то завернутое в несвежий носовой платок. Антуанетта тряхнула сверток, и из него на стол со стуком вывалилась ослепительно сверкающая глыба.
      Глыбы этой Антуанетте видеть раньше не доводилось, зато слышала она о ней очень много. И прекрасно знала, что это такое.
      Девушка окаменела, будучи не в силах отвести взора от камня, сияющего неимоверным блеском.
      Разумеется, она не знала, что помощник ювелира считал его потонувшим в морских глубинах, о чем и сообщил Клементине, зато прекрасно осознавала тот факт, что проклятый камень является страшной обвинительной уликой. Мимоходом подивившись тому, что никто не догадался поискать алмаз в ее доме, девушка сразу же подумала о главном: что же ей теперь делать с этой уликой?
      Как честный человек, она, вероятно, должна вернуть камень владельцу. Да вот только неизвестно, кто же его владелец... Коротко информируя невесту о страшном происшествии, Шарль упомянул, что наличие алмаза в книге страшно удивило виконта; судя по всему, тот никак не ожидал обнаружить в фолианте нечто подобное. Так что владелец не виконт.
      Тогда кто? Вот то-то, что неизвестно. А если она, Антуанетта, теперь явится в полицию с камнем, это будет равнозначно смертному приговору бывшему жениху. Даже ежу понятно - убил виконта, чтобы завладеть такой драгоценностью. И не из-за таких убивают... И хотя Антуанетта имела право чувствовать себя уязвленной поведением Шарля, имела право питать к нему претензии, зла парню она не хотела. Он бросил ее, это правда, но ведь для нее все обернулось наилучшим образом. Именно из-за того, что Шарль сбежал, она имеет теперь возможность выйти замуж за обожаемого красавца Мартина, а он стоит всех алмазов мира, так что нет у нее повода мстить Шарлю. А алмаз... Ну что ж, никто его не ищет, никто ее о нем не расспрашивает, не пристает с ножом к горлу, так, может, действительно никто о нем и не знает? Итак, мотив мести отпадает. А если она вдруг ни с того ни с сего заявится теперь с этим камнем в полицию, ей же не избежать неприятностей. Начнутся расспросы, и неизвестно еще, чем дело закончится.
      Девушка совсем пришла в себя и уже смогла рассуждать здраво. Выбросить алмаз? Нет уж, чистейшей воды идиотизм. Использовать как-то? Пока неясно как, не стоит с этим излишне торопиться. Остается просто хранить его. Поступить, как пресловутая собака на сене: сам не гам и другим не дам...
      Не меньше часа просидела девушка у стола, тупо уставившись на сверкающий камень. От него трудно было оторвать взор. Сидела так, сидела и почувствовала, что уже успела привязаться к сокровищу.
      Есть, наверное, что-то такое в настоящем сокровище, что берет душу в полон, овладевает всем существом человека. Нутром чувствуешь - хорошо, что это у тебя есть, пусть даже никто об этом не знает, пусть ты не можешь этим похвалиться. Хорошо уже , и то, что сама можешь время от времени украдкой натешить очи этой красотой. Ну а в дальнейшем, кто знает, в жизни всякое случается, может, нужда заставит и расстаться с сокровищем. Не дай Бог, настанет черный-пречерный день, так вот оно, спасение, даже если и продать себе в убыток...
      И девушка занялась алмазом. Шить Антуанетта умела, пальчики у нее всегда были ловкими, и к вечеру на свет появился очень нужный в домашнем хозяйстве предмет. На вид совершенно невинный, не возбуждающий никаких, ни малейших подозрений, а то, что у него нетипичная начинка, так ведь это никому и в голову не придет.
      После чего Антуанетта сама себе поклялась не говорить о находке ни одной живой душе, даже мужу.
      ***
      В семействе Кацперских после отъезда из дому двух сыновей оставалось еще пятеро детей, причем все, даже девочки, получили образование. Все три дочери умели писать, читать и считать, а одна даже играла на пианино, принадлежащем господам. Кацперскими чрезвычайно уважалось написанное слово, так что письма обоих покинувших семью братьев не только читались-перечитывались, но и бережно сохранялись. Особенно последние письма Мартинека, в которых столь красочно описывались достоинства французской невесты, ставшей вскорости женой. Младшая сестра Мартина так вся и пылала, перечитывая их по сотому разу. Правда, отец и братья не разделяли ее восторгов, ну, скажем, по поводу необыкновенно и" хозяйственности Антоси (польский аналог Антуанетты). Не понимали они, как можно приходить ,в восторг от того, какую необыкновенную подушечку для иголок и булавок эта самая Антося смастерила и теперь носится с нею как не знаю кто? А вот мать и сестры вполне разделяли восторги Мартина и считали, что в хозяйстве подушечка о многом говорит, так что нечего мужикам смеяться над тем, чего не понимают. А привязанность Антоси к какой-то подушечке тоже только женщинам дано понять, это очень даже трогательная черта в молодой девушке. Так что и мать, и сестры не могли дождаться, когда же наконец Мартинек привезет домой свою экзотическую невесту. И всячески уговаривали Мартинека сделать это скорее.
      Отец семейства не разделял умиления своих баб.
      - Чему радуетесь, дурьи головы? - ворчал он на них. - Подумали бы хоть над тем, где тут эта французка жить станет Вот в этой избе? Они же оба с Мартином при больших господах и сами изнежились, невестка моя небось себя панюсей считает.
      Покрутит носом на наше убожество и живенько отсюда смотается. Да еще с три короба пакостей вам же и наговорит, потом не отплюетесь.
      Жена в долгу не осталась и так ответила старику Кацперскому:
      - А ты бы, вместо того чтобы раньше времени оговаривать девушку, взял да о новом доме подумал, ведь эта хата совсем разваливается. Деньжат подсобрал, самое время о доме подумать. Нам же тоже в охотку пожить, как людям. Да и паненка Юстина давно о том говорит, помочь обещается, коли нужда будет.
      Дочери горячо поддержали мать, хотя сами, того и гляди, покинут родительский дом. Но ведь девицам негоже признаваться, что каждая мечтает о замужестве, так и сглазить недолго, а тогда век в старых девах прозябать. И так все бабы Кацперские наседали на старика, так уламывали его, что тот поддался наконец уговорам и решил ставить новый дом Старшенькие сыновья, Флорек и Мартинек, Не только всецело одобрили идею, но и материально поддержали ее, прислав старикам значительные суммы. Тут в родовое гнездо Пшилесских приехала Юстина Приличия обязывали перед свадьбой побывать у отца с матерью, жива была и бабка Пшилесская, которой непременно хотелось повидать внучку еще в девическом состоянии. Повидать, одарить, поговорить и убедиться, верный ли выбор сделала внучка, не пожалеть бы потом. В таких случаях без советов старших не обойтись. Пребывая в состоянии непреходящего счастливого одурения, Юстина была готова весь свет осчастливить. Она охотно приехала к родителям и бабке, выслушала с милой улыбкой их советы и активно подключилась к строительству Кацперскими нового дома.
      Юстина хорошо помнила, что жизнью обязана Флореку, без раздумья прыгнувшему вслед за ней в пруд. Боже, сколько она тогда успела наглотаться грязной воды и ила, такое никогда не забудешь!
      Новый дом Кацперских - кирпичный, с мезонином, более походил на господский особняк, чем на крестьянскую лачугу. При нем усадьба на загляденье. В таком не стыдно принимать и Мартина с его французской женушкой. Да откровенно говоря, и три Мартина с тремя "французками" свободно бы разместились. Правда, строительство таких хором немного затянулось, так что с французской женой сына старики Кацперские увиделись лишь через четыре года. К этому времени один из двух оставшихся при родителях братьев Флорека поступил в духовную семинарию, а второй вовсю ухлестывал за богатой купеческой дочкой в стольном городе Варшаве. Излишне говорить, что все три дочери уже выскочили замуж, причем Мартин с супругой успели прибыть на свадьбу последней.
      - Глянь-ка, сынок, - с горечью говорил Мартину старик отец, - в те поры, как нас было семь-десят, да еще старая бабка в придачу, на одной печи как-то умещались, а вот теперь места вдосталь, а по покоям ходить-то и некому. Помру я, кто останется? Вы оба на чужбине, Юзек на ксендза сподобился, Франек, моргнуть не успеешь, в Варшаве осядет.
      Девки все пристроены, все хозяйками на своих подворьях. Да нет, я не жалуюсь, чего уж там, грех жаловаться, все слава Богу устроилось, все дети в люди вышли, живут не тужат, а только кто же на отцовском наделе-то останется? Кому земля перейдет? Не подумай, я тебя не уламываю, где уж тебе на пахо те хребтину-то гнуть, вон рученьки какие белые. А твоя жена...
      - Антося тебе не понравилась? - вскинулся Мартин.
      - С чего ты взял? Антося твоя - баба на славу, и собой хороша, и ласкова, и к нам с матерью с почтением, и за тобой ходит как за малым дитем, да ведь она тоже к земле не способная. Небось даже коровы не выдоит...
      - Ясновельможная пани Пшилесская тоже коров не обхаживает.
      - А тебе уже о шляхетстве мечтается? Так ведь у ясновельможного пана Пшилесского влуки, а у тебя только морги <Влуки и морги - старинные польские меры площади, равные соответственно 17 и 0,5 га.>. Я бы, может, и прикупил землицы, аккурат пан Пшилесскпй продает, да для кого покупать-то?
      Мартинек, ставший к этому времени уже совладельцем нотариальной конторы в Париже, заикаясь ответил:
      - Для Флорека.
      - Дак он, чать, неженатый.
      - Ну и что же? Флорек еще не стар. А сейчас управляет всем поместьем графским, у де Нуармонов владения - за день не объедешь! Графиня уже стара, панна Юстина за англичанина вышла, а при графе Флорек нипочем не останется. Вот увидишь, вернется и переймет отцовское хозяйство. Хотя ведь все равно придется тебе, отец, делить его, чтобы всем детям досталось - Тот, кому свое хозяйство оставлю, выплатит остальным их долю.
      - Было бы с чего.
      - А Флореку не с чего?
      - Кто его знает... Выплатить братьям-сестрам их долю, может, и хватит, но тогда сам ни с чем останется. А я... Понимаешь, батя, привык я к городу...
      Нет, не о том я... В деревне охотно бы поселился, здесь все родное, но уж очень я втянулся в наши юридические дела. И знаешь, у меня неплохо получается. Нравится мне мое дело, люблю я его. И захватывает, ну вот, скажем, как охота! Всегда есть доля риска, всегда опасаешься - все сорвется, тут уж как повезет, да и удастся ли мне все предусмотреть. И скажу, не хвастаясь, мне до сих пор удается...
      Вздохнул тяжело старый Кацперский и закончил разговор с Мартином. Решил сделать ставку на Флорека, это Мартин неплохо присоветовал. Воспользовавшись наличием в доме своего нотариуса, старик составил завещание. Опытный юрист, Мартин прекрасно понимал, что в соответствии с отцовской волей придется ему выплатить слишком уж крупную сумму, но противоречить старику не стал, только предварительно посоветовался с женой.
      Антуанетта в браке была счастлива. Скоропалительно выйдя замуж за красавца поляка, она после свадьбы полюбила его еще сильнее. Только поближе узнав Мартинека, поняла Антуанетта, сколько же в нем благородства и достоинства, причем совершенно непонятно, откуда они взялись. А еще он был умным и сообразительным парнем, отлично зарабатывал, супругом оказался страстным и нежным. И не бабник, не увлекался другими девушками. Антуанетта попыталась было скрывать свою превеликую любовь к мужу, но это ей плохо удавалось, переполнявшая ее любовь просто излучалась ею, что сразу же заметили свекор со свекровью и сразу же горячо полюбили невестку, хоть она и чужеземка.
      Пребывание в польской деревне чрезвычайно пришлось по сердцу Антуанетте, и она не рвалась обратно в родную Францию. А тут еще в разгаре была романтическая весна, весьма благоприятствующая нежным чувствам, черемуха цвела и пахла, сено сохло и тоже упоительно пахло, даже горький запах обыкновенной крапивы казался таинственным и завлекательным. Ну и рядом любимый мужчина, для которого Антуанетта была готова на все.
      Как-то раз, темпераментно исполнив свои супружеские обязанности, Мартин сказал молодой жене:
      - Детей у нас пока нет, но могут быть. Вот и не знаю, может, глупо поступаю. Отец в своем завещании так распорядился, что в случае, не дан Господь, его смерти нам с Флореком придется выплатить всем братьям и сестрам причитающиеся им доли наследства. Теоретически я стану совладельцем отцовского поместья, сама понимаешь, что это за поместье, отнюдь не шляхетские хоромы, да и земли маловато, но и то теоретически. А практически ничего не получу.
      Вот и решил с тобой, дорогая жена, посоветоваться, прежде чем подписать. Считаю своим долгом поставить тебя в известность. Ну как, согласна ли ты на это?
      В глубинах подсознания дорогой жены вдруг засверкал Алмаз. Что в сравнении с ним какие-то финансовые неурядицы?
      И Антуанетта не задумываясь ответила:
      - Поступай так, как считаешь нужным, дорогой.
      И даже если мне придется навсегда остаться здесь и самой сгребать сено... Правда, вот коровы... Ну да ничего, научусь доить, у меня ловкие руки. Я согласна. Твой дом прекрасен! Будем приезжать сюда в отпуск, здесь чудесно! А деньги значения не имеют.
      Мартин с невольным уважением подумал о себе - ай да я, какую жену выбрал! Надо же, как повезло! И перестал вообще задумываться о будущем.
      Отец мог писать отныне любые завещания, он станет их подмахивать не глядя.
      ***
      Старик Кацперский и Клементина еще пережили первую мировую войну, причем она сказалась на них диаметрально противоположным образом. Кацперский перенес ее сравнительно благополучно, даже лошадей удалось сохранить от реквизированная для нужд армии, а на единственного работника никто не позарился из-за хромоты последнего. Более того, за принудительные поставки провианта для немецкой армии Кацперскому каким-то чудом заплатили. А вот Клементина потеряла все состояние.
      И Пшилесские порядком обнищали. Может, потому, что перестали заниматься поместьем в расчете на английские акции, а их курс катастрофически падал. Французскую же недвижимость очень успешно разбазаривал сын Клементины, а точнее, не столько сын, сколько сноха. Внук, теперь уже восемнадцатилетний, в разбазаривании участия не принимал. Юстина могла сносно существовать благодаря доходам мужа, которые, к сожалению, были уже не те, что раньше. Но все-таки их хватало.
      Ясное дело, умирая, Клементина составила завещание. Нуармон, фамильный замок, вынуждена была оставить сыну, прямому наследнику, а вот часть денежных средств, а также драгоценную библиотеку де Нуармонов отписала Юстине.
      Приехавшая на похороны бабушки, заплаканная Юстина объяснила дядюшке и его супруге, в чем дело. Видите ли, она, Юстина, до сих пор не исполнила данного усопшей бабушке обещания перенять науку о лечебных травах, а все познания в этой области скрыты где-то в недрах библиотеки де Нуармонов. Вот бабушка своим завещанием и напомнила внучке об ее обязанностях. И она, Юстина, непременно выполнит волю умершей, только не сразу. Не имеет смысла забирать эти сотни томов в Англию или в возрожденную Польшу, пусть библиотека остается на месте, в фамильном гнезде, в замке Нуармон, ведь ее туда всегда пустят, не правда ли? А она, Юстина, уже копалась по просьбе бабушки в библиотеке, да удалось разыскать одну лишь мандрагору. Записи о таинственных свойствах трав сделаны неизвестно в каких книгах, а их тысячи...
      Не только легкомысленный дядюшка, но даже его взбалмошная супруга не собирались препятствовать Юстине в ее поисках. Замковая библиотека всегда к ее услугам, пожалуйста, в любое время.
      Юстина может приезжать в Нуармон когда захочет, не только не испрашивая разрешения его владельцев, но даже и без предупреждения. А ее английская дочка чувствовала себя в старинном французском замке как дома, и даже лучше. И никто не собирался лишать ребенка этого удовольствия.
      Английской дочке Юстины по окончании войны было одиннадцать лет. Ее французскому кузену, молодому виконту де Нуармон, исполнилось девятнадцать. Излишне вертлявая девчонка, что проводила лето в поместье его предков, показалась ему столь несносной, что он был просто не в состоянии забыть ее.
      Он женился на ней через семь лет.
      ***
      Как Мартин и предполагал, его старший брат Флорек после смерти Клементины вернулся в Польшу. Старик отец передал ему хозяйство и ушел на покой. Через полгода скончался и он, и для оформления наследства Мартину также пришлось приехать на родину.
      Похоронив отца, Мартин с супругой не сразу вернулся во Францию. Он мог позволить себе задержаться, хотя дела в конторе несомненно страдали от его отсутствия. Материальное положение Мартина делало этот факт маловажным. А все благодаря отцу.
      Дело в том, что на старости лет Кацперский совсем помешался на золоте. Наличных денег у старика было немного, все пошло на дом, сначала на постройку, а потом на то, чтобы его достойно обставить.
      Для себя старикам Кацперским немного надо было, они заботились о детях. Особенно старика беспокоили два старших сына, оба остававшихся бездетными.
      Сдвинулось что-то в старой голове, и Кацперский захотел отсутствие детей вознаградить любимым сыновьям звонкой монетой. Знал, они оба хорошо разбираются в делах, и все равно настоял на своем: под угрозой родительского проклятия заставил перевести в золото все, чем до сих пор располагали сыновья, все эти акции, ценные бумаги и т.п. Оба брата не стали спорить со стариком, уважили его мнение, тем более что золото - это тоже неплохо, вот и проявили сыновью покорность. И вскоре по достоинству оценили провидческий дар старика, когда разразилась общеевропейская послевоенная инфляции и все бумаги обесценились. И даже не один раз при встречах дивились здравому крестьянскому уму покойного отца. Надо же, вроде в далекой деревне сидит, а так здорово разбирается и в большой политике, и в экономике! А может, просто действовал здоровый крестьянский инстинкт, а политика и экономика тут ни при чем?
      Как бы там ни было, Флорек с Мартином сумели выплатить остальным братьям и сестрам их паи и остались единовластными владельцами двадцати моргов пахотной земли, гектара сада, небольшого участка леса и прекрасного дома с парком и служебными постройками.
      А вот господа, ясновельможные Пшилесские, прогорели. Их не заставляли под угрозой родительского проклятия перевести все состояние в золото, самим им такое в головы не пришло, инфляция застала врасплох, в результате чего значительная часть состояния пропала безвозвратно. Бабушка Юстины по отцовской линии скончалась в войну, дедушка - еще раньше, наследства после них осталось что кот наплакал. Родительское поместье влачило кое-какое существование лишь благодаря давним благодеяниям гданьской бабки. Впрочем, родители Юстины, перебедовав военное лихолетье на родине, махнули рукой на все мечты о давнем магнатском великолепии своих предков и примирились со скромным существованием, тем более что были уже в весьма почтенном возрасте.
      Под носом оказались у них два брата Кацперских, те по инерции и в силу давних традиций опять взялись служить господам Пшилесским. Флорек занялся землей, а Мартинек юридической стороной дела. Вскоре Мартин свернул свою деятельность во Франции и решил навсегда осесть в Польше.
      Антуанетта была даже довольна этим. Француженка тоже с возрастом изменилась, причем к худшему. Она относилась к типу худощавых, нервных, излишне эмоциональных женщин. Рассудок не мог совладать с эмоциями, хотя немного и корректировал их. Антуанетта порой с трудом подавляла истерические припадки, стараясь сдержать бушевавшие в ней страсти, но такое каждый раз стоило женщине немало сил и здоровья. А все дело в том, что несчастная страдала от страшных, могучих и разрушительных приступов ревности.
      Внешне Антуанетта не очень изменилась, оставаясь все такой же ловкой и стройной, сохранила девичье очарование и прекрасные карие глаза. Но вот остальное... Особенно лицо. Лицо стало вдруг стареть с ужасающей быстротой, кожа как-то сразу увяла и покрылась морщинами. К тому же давала себя знать печень, и на лице выступили коричневые пятна. Видя столь разрушительные следы воздействия безжалостного времени, бедная женщина с трудом сохраняла прежнюю веселость и ровное настроение.
      А этот чертов Мартин с годами становился только краше. Ни капельки не располнел, не сдал, не утратил юношеской физической силы, напротив, вроде бы стал еще сильнее, а уж умнее - наверняка. Ничем не болел, здоровье было просто отличное, а уж лицо... Короче говоря, перешагнув сорокалетний рубеж, Мартин оставался красавцем мужниной, пожалуй, стал даже интереснее, чем в молодые годы.
      Женщины в своем большинстве не были слепы и ухлестывали за красавцем без зазрения совести, что доводило супругу до белого каления. Со временем она совсем перестала переносить служебные командировки и встречи мужа, не терпела никаких клиенток, пусть даже самых выгодных и богатых, порог их дома давно не переступала ни одна женщина, кем бы она ни была. Любая представлялась несчастной Антуанетте опасным врагом.
      А Мартинек и не очень-то интересовался женщинами. Ну не сказать, чтобы совсем, так, иногда, позволял себя охмурить одной-другой, но без особо тяжких последствий, а в принципе оставался верен своей Антуанетте. Что с того, та была не в состоянии совладать с жесточайшими приступами ревности и каждый раз в присутствии женщин переживала адские муки.
      И теперь, оказавшись со своим излишне красивым мужем в деревенской глухомани, можно сказать, на безлюдье, где из достойных внимания элегантных женщин была одна лишь пани Доминика Пшилесская, слава Богу перешагнувшая за Шестьдесят, несчастная Антуанетта испытала такое блаженное облегчение, что даже похорошела. На сердце стало легко, с лица сошла серость. О поездках супруга в город, неизбежных при его положении юрисконсульта и поверенного при господах Пшилесских, Антуанетта как-то пока не думала, а думала о том, как бы подвигнуть мужа остаться здесь насовсем.
      И подвигла. Вот таким образом два верных слуга Клементины сменили французский Нуармон и Париж на польский Пежанов.
      ***
      Флорек не женился по одной простой причине.
      Просто-напросто всю свою жизнь, с того самого исторического прыжка в пруд, он всем сердцем любил Юстину, в чем не признавался никому, даже себе. Разве в таком можно признаться? Любовь была безответная, да и в самом чувстве содержалось нечто шокирующее. Что общего может быть между деревенским парнем, крестьянским сыном, и паненкой из аристократического рода? А вот поди же ты, полюбил, и все тут! Сердцу не прикажешь. Нельзя сказать, чтобы он прожил жизнь в таком уж абсолютном безбрачии. Будучи нормальным мужчиной, он изредка заводил подружек, но каждый раз заранее честно предупреждал, что очередной даме рассчитывать на прочные чувства его, Флорека, нельзя и роман закончится ничем. Не всегда такие связи кончались мирно, некоторые темпераментные особы не ограничивались слезами и упреками, но Флорек оставался твердым, как гранитная скала: не женится, и баста!
      Вот так складывались обстоятельства, когда пан Кшиштоф Пшилесский заболел воспалением легких и скончался. Шел 1924 год. На похороны отца Юстина приехала с мужем и сыном, четырнадцатилетним Джорджем Блэкхиллом. Захватила она и дочь, шестнадцатилетнюю Каролину, с трудом вырвав ее из объятий двоюродных деда и бабки в поместье Нуармон. Отец Юстины ухитрился подхватить воспаление легких в очень странную для этой болезни пору года летом, так что у детей как раз были школьные каникулы.
      Впрочем, Каролину не было необходимости вырывать из объятий родственников, ибо привез ее лично граф де Нуармон, младший брат Доминики.
      Его сын приехал с ними по непонятным причинам, ибо продолжал считать свою кузину самой несносной девчонкой в мире и просто не мог выносить ее общества. В ответ на недоуменные расспросы уверял, что захотел сделать приятное тетке, поскольку очень любил бабушку Клементину.
      Результаты вышеупомянутого похоронного съезда были следующие:
      У Флорека произошло нечто вроде раздвоения сознания. Шестнадцатилетняя Каролина казалась ему как две капли воды похожей на шестнадцатилетнюю Юстину, в ту пору, когда паненка навсегда взяла в полон его сердце. И вот теперь верное Флореково сердце разделилось на две более-менее равные половины. К Каролине он испытывал трогательное, чуть ли не отцовское чувство, хотя одновременно ощущал что-то вроде претензии, ибо выяснилось, что девушка отлично плавает, так что у него нет практически никаких шансов когда-либо спасти ее от смерти в глубоком омуте. Скорее эта бойкая, спортивного склада девица сама спасет кого угодно. Несколько огорошенный такими способностями девушки, не зная, что бы для нее сделать, вконец растерявшись, взял да и научил девчонку фехтовать и биться на саблях. Весьма сомнительно, чтобы аристократке пригодились благоприобретенные навыки, но девчонка была в восторге.
      С Антуанеттой приключилось что-то неладное При виде Юстины, с которой так подружились в юности, в столь тяжелый для нее, Антуанетты, момент, благодаря которой, можно сказать, получила свое сокровище - Мартинека, Антуанетта ощутила болезненный укол в самое сердце. В свои тридцать восемь лет Юстина была прекрасной молодой женщиной. Антуанетта была старше ее всего на два года, а вполне могла бы сойти за мать. Ну, не за мать, поскольку семейное сходство исключалось, так за старшую школьную подругу матери, невелика разница. Вот и Антуанетта вроде бы как раздвоилась. Любила Юстину и в то же время ненавидела. Кое-какое облегчение приносил тот факт, что ее дочь Каролину могла просто ненавидеть, не любя.
      В общем, похороны пана Кшиштофа Пшилесского дорого обошлись Антуанетте, желтуха ей, во всяком случае, была обеспечена.
      А в Юстине ни с того ни с сего вдруг ярким пламенем разгорелся патриотизм. Не иначе как Клементина с того света поспособствовала. Недаром она при жизни всячески приобщала внучку к истории родного края, старалась впоить ей любовь к родине и сознание глубочайшей исторической несправедливости за ниспосланные ей несчастья и утрату былого величия. Девушка была воспитана на героических примерах истинных сынов отечества, начиная с борцов январского восстания 1863 года и кончая подвигами родного прадедушки. Вот почему обретение многострадальной Польшей наконец независимости наполнило торжеством душу Юстины. Наконец у нее была достойная родина, она перестала быть космополиткой без роду-племени, очень хотела как-то воспользоваться этим обстоятельством и не знала как. Охотнее всего Юстина навсегда поселилась бы в Польше, или, на худой конец, туда бы переехали ее дети, но это было маловероятно. Ведь младший в роду Блэкхиллов наследовал майорат. С этим майоратом свалял дурака его прадед, муж Арабеллы, и теперь ничего уже нельзя было поделать.
      Оставалась Каролина, в этом отношении (майоратном) она была свободна, но проницательная Юстина уже догадывалась, что дочь навсегда застрянет в Нуармоне. Пожалела Юстина, что больше детей у нее нет, и сделала единственное, что ей оставалось. Прожила у овдовевшей матери целых два месяца, в течение которых заставила отпрысков заниматься интенсивно родным языком, который, впрочем, они и до этого немного знали Ясное дело, неожиданные последствия взыгравшего в Юстине патриотизма отозвались самым плачевным образом на печени Антуанетты...
      Молодой виконт де Нуармон, мазохистски вцепившийся в несносную кузину, очень полюбил страну своих предков по женской линии и тоже пожелал провести здесь два месяца, что несказанно порадовало его возвращавшегося во Францию отца Ведь пребывание в стране предков в финансовом отношении не шло ни в какое сравнение с пребыванием в Париже или, скажем, в Монте-Карло, в Лондоне или в Неаполе, а также в Бьяррице, так что для графа Нуармона выходила большая экономия в средствах, очень и очень желательная. Граф всегда любил племянницу, теперь же полюбил ее еще больше. Он тоже видел насквозь мазохистские фанаберии сына.
      Тут будет кстати заметить, что уже очень давно, со времени мезальянса с гданьской купеческой дочерью и ужасной ошибки Арабеллы, в роду не было никаких матримониальных осложнений. Молодое поколение благородно одаривало своими чувствами партнеров из нужных сфер общества, ни одна паненка не сбежала с лакеем или кучером, ни один молодой человек не тащил к алтарю явную куртизанку. И всегда хоть у одного из супругов водились деньжата. Вот и сейчас все говорило о том, что предстоящий брак будет удачным.
      Джек Блэкхилл, все еще безумно любящий Юстину, терпеливо выслушал от супруги несколько нелицеприятных замечаний по поводу идиотских выдумок его дедушки и самоотверженно попытался хоть как-то исправить напортаченное предком.
      Он приобрел пол морга земли на окраине Варшавы и повелел выстроить элегантную виллу, предназначенную дочери. Тем самым он хоть как-то помогал Каролине сделать более тесными контакты с родиной ее матери и бабки, во всяком случае, сам так думал.
      Разумеется, осуществлением прекрасных планов лорда Блэкхилла занялся Мартин, благодаря которому с самого начала удалось избежать возможных осложнений с получением наследства пана Пшилесского. У покойного дедушки были младший брат и еще более младшая сестра, но оба они исчезли где-то еще в самом начале первой мировой. Все говорило о том, что оба застряли где-то по ту сторону восточной границы, а следовательно, было мало надежды на их появление. Тот, кто не успел сбежать из коммунистического рая в первую фазу революции, уже там и оставался.
      Хорошо сохранившаяся овдовевшая Доминика решила зиму провести на Ривьере, а затем Лето - в Англии, оставив под опекой Флорека то, что еще уцелело от ее состояния. Какие-то деньги еще были на счетах в разных банках Европы, Мартину даже удалось подсчитать, сколько их, и вышло - на путешествие хватит.
      Перед тем как покинуть Польшу, Доминика составила завещание и оставила его для разнообразия под опекой Мартина.
      Семейство разъехалось в разные стороны, и было это в начале сентября.
      ***
      Два месяца - это слишком много. Антуанетта их не вынесла. Логики в ее страданиях не было абсолютно никакой, но у печени нет ума, и логики она не признает.
      К господам приезжали гости. Юстина принимала братьев Кацперских как равных, с ними знакомили гостей, молодые и красивые шляхтянки как-то странно тяготели к Мартинеку, а тот умел держать себя в обществе, особенно дамском, и всех до одной сводил с ума своей белозубой улыбкой. А тот факт, что ему было на них наплевать, не доходил до сознания болезненно ревнивой жены.
      У Доминики постоянно были с Мартином переговоры на деловые темы, по делам Мартину теперь приходилось то и дело отлучаться, в том числе и в Варшаву, из-за одной виллы для Каролины хлопот был полон рот, ну и в результате та самая желтуха свалилась-таки на несчастную Антуанетту в начале октября.
      Больница отпадала, Антуанетта скорей померла бы на месте, чем позволила оторвать себя от мужа.
      Чрезвычайно огорченный болезнью жены, Мартинек подзапустил дела, чтобы ухаживать за бедняжкой.
      Разумеется, вызывал лучших врачей, научился травки заваривать и настаивать, ему по мере сил помогал Флорек, очень любивший невестку, но с желтухой они не справились. В самый канун Задушек <Задушки, или праздник Всех Святых - день поминовения умерших, отмечается 1 ноября.> на кладбище состоялись похороны.
      Вернувшись с кладбища, оба одиноких брата уселись за стол, поставили бутылку. Устраивать поминки было не для кого.
      - Что-то бедняжка пыталась сказать мне перед смертью, - грустно промолвил Мартин, не отрывая глаз от огня в камине. - В самую последнюю минуту перед смертью. Бредила, наверное, странные вещи говорила. Жаль мне ее, брат!
      Флорек по-своему утешал вдовца:
      - Мучилась бедняга ужасно, на том свете ей полегче будет. Мне тоже что-то пыталась втолковать, я так понял - о вещах, что останутся на память о ней.
      - Каких вещах?
      - Не знаю, только очень, сердечная, просила, чтобы не выбрасывать ее вещичек. Особенно об одной безделушке убивалась.
      Мартин отвел наконец взгляд от огня и взглянул полными слез глазами на брата.
      - А знаешь, теперь и до меня дошло - и впрямь просила ничего не выбрасывать из ее вещей. Ты прав, наверное, хотела, чтобы в доме сохранилась о ней память. А я и не собираюсь выбрасывать, места в доме предостаточно. И мне тоже показалось, что об одной вещичке она особенно просила.
      - А о какой?
      - Если бы я знал! Воля покойной - святое дело, в рамочку бы повесил. Жила в вечных переживаниях, хотя и без всякой причины, пусть бы теперь с того света посмотрела да порадовалась. Может, ты вспомнишь?
      Флорек очень хотел помочь брату и попытался вспомнить слова Антоси перед смертью. За больной он ухаживал терпеливо и заботливо, всегда выполнял малейшую просьбу, а уж последнюю тем более.
      Да вот неизвестно, в чем она, последняя, заключалась. Голос умирающей был слаб, то и дело прерывался, но видно было - очень бедняжку что-то заботит, так она старалась сказать, да ничего не получалось. Глупости Какие-то говорила. Ведь не может такого быть, чтобы самым ценным для нее предметом, о котором она так назойливо твердила перед смертью, была старая подушечка для иголок и булавок. А у него, Флорека, создалось впечатление, что вроде Антося именно на нее смотрела и о ней говорила. Да, да, и даже попыталась коснуться ее!
      - Да, она любила ее, всегда любила, - меланхолически подтвердил вдовец.
      И тут вдруг подала голос старуха Кацперская, мать Флорека и Мартинека.
      Со дня смерти мужа, то есть вот уже три с лишним года, она в доме жила тихо, незаметно. Не видно ее было и не слышно. Хлопотала по мере сил по хозяйству, а в последнее время тоже ходила за больной невесткой, которую любила, как дочь родную.
      И вот теперь, войдя в парадную комнату, где сыновья поминали усопшую, она произнесла тихим, но суровым голосом:
      - Да о чем тут толковать? Ить эта самая игольница у нее сроду в особом почете была. Вспомни, сынок, ты еще жениться собирался и в письме невесту расхваливал, какая она хозяйственная да рукодельница, какую подушечку для иголок смастерила, то-то наши мужики тогда животики надорвали со смеху. Да у каждой бабы есть вещица, что ей особенно по сердцу, вот и у нашей страдалицы эта подушечка осталась. А может, она желала, чтобы ей в гроб положили, да вы не поняли, дак таперича все одно пропало. А уж она старалась объяснить, уж она так просила! Жаль, по-французскому бормотала, не обучена я, а то скорей бы вас догадалась. А что перед тем как навеки закрыть свои ясные глазоньки, все на подушечку эту глядела, так и я видела, еще не совсем ослепла от старости. Ничего не скажу - красивая безделица. Да вы сами поглядите.
      Из обширных складок платья (в последние годы старая крестьянка стала их носить, чтобы походить на свою госпожу, пани Доминику) старуха извлекла и продемонстрировала сыновьям большую подушечку для иголок и булавок. Очень декоративную и очень неплохо сохранившуюся. Изготовлена она была из красного бархата, а по краям отделана мелкими ракушками, заблестевшими при свете лампы.
      В выпуклой середине подушечки торчали несколько иголок и одна декоративная шпилька с коралловой головкой.
      Довольная произведенным эффектом, матушка Кацперская уселась в кресло, расправила складки платья, ну точь-в-точь пани Доминика, и продолжала:
      - Услышала я, как вы тут головы ломаете, чать еще не глухая. И из ума не выжила. Слабость завелась в середке, не в голове. Ну и принесла вам эту штуку. Носилась она с ней, ну как курица с яйцом, уж и не знаю почему, ну да говорю, у каждой бабы есть любимая вещь. Твоя воля, сынок, поступить с ней, как пожелаешь, но сдается мне, грех было бы выбросить, покойница уж очень ее уважала.
      Мать отдала подушечку Мартину, с трудом встала с кресла и неспешно удалилась.
      У братьев полегчало на душе, спасибо матери, поняла последнюю волю покойницы. Тянуло на откровенный разговор, и они предались воспоминаниям.
      Начал старший.
      - Помнишь, как восемнадцать лет назад ты отправился в Кале за пани Юстиной? - задумчиво произнес Флорек.
      - Еще бы не помнить, особенно сегодня! - живо отозвался младший брат. - Ведь именно тогда я и увидел свою Антосю!
      Флорек помолчал, вроде бы раздумывая, стоит ли продолжать, потом с некоторыми колебаниями все-таки продолжил:
      - Столько лет прошло... Пани Клементина скончалась... Вот и не знаю... Тогда я не стал тебе говорить, потому как сам не очень был уверен, но кое о чем догадывался. Затерялась тогда их фамильная драгоценность. Алмаз это был. Старая история, запутанная, полиция разбиралась, как оно было со скоропостижной смертью виконта де Пусака, алмаз вроде бы в следствии никак не упоминался, но помощник ювелира, бывший жених твоей Антоси, везде там мелькал, а потом, сбежавши, к Антосе в Кале явился. Вот я и подумываю - а не знала ли покойница, светлая ей память, чего насчет алмаза и перед смертью хотела сказать, душу облегчить?
      Мартин на слова брата отреагировал двусмысленно - одновременно кивнул и с сомнением головой покачал.
      - Знаешь, мне в голову тоже такие мысли закрались. Подушечка само собой, может, и правда хотела, чтобы память о ней осталась, но в словах ее было что-то насчет сокровища... Не то у нее оно где-то припрятано, не то она только что-то о нем знает. На алмаз я не подумал, ведь слышал, что тот придурок потерял его, еще когда в море их трепало.
      Пани Клементина тогда допросила парня и пришла к выводу, что камень пропал. А ты напрасно боялся мне про алмаз сказать, я и без тебя наслышан.
      Старая-престарая история, индийско-английская.
      Приходилось слышать, а как же!
      - Вот и я говорю...
      - Погоди! - вскричал младший брат, о чем-то припомнив. - Этот бывший Антосин жених оставил, убегая, у нее свою вещь, малюсенький желтый саквояжик, я когда-то его видел. Ну, я без претензий, если жена хотела сохранить его на память о бывшеньком - ради Бога, мне не жалко. Антося спрятала его, чтобы мне на глаза не лез нахально...
      - И где же этот саквояж?
      - Не знаю. Раз в жизни всего-то и видел, и то давно, тогда еще, как только поженились с Антосей.
      Флорек задумчиво произнес:
      - Ну вот теперь и думай, действительно ли он потерял в море драгоценность или...
      Братья обменялись взглядом и оба глубоко призадумались. Факт остается фактом: перед смертью Антуанетта явно пыталась сказать им что-то важное, то, что ее тревожило, может, даже удручало. Интересно, куда мог подеваться саквояжик помощника ювелира?
      Теперь Флорек пожал плечами.
      - Даже если мы решимся его разыскивать, ума не приложу где. Скорее всего, остался в замке Нуармон.
      Мартин внес свое предложение:
      - Мне кажется, надо об этом сказать пани Юстине. На всякий случай. Торопиться особо нечего, в Нуармоне все спокойно, ничего не происходит, да и прошли уже целые века и не было там военной разрухи, а из замка наверняка ничего из вещей не выбрасывают, хранится, пылится... Так что, может, при случае...
      - При случае, - согласился и Флорек. - Ведь нет у нас никакой уверенности, ничего определенного не знаем, а сообщить надо. Правильно, мало ли что, а совесть наша будет спокойна.
      На том и порешили. А декоративную подушечку для иголок Мартин положил на комоде в комнате покойной жены. Долго она там лежала, покрывалась пылью, красный бархат выцветал, и он спрятал ее в шляпную картонку, где уже лежали веер, бусы из ракушек, перчатки, шарфик и еще кое-какие мелочи, принадлежавшие покойной супруге. Прошли годы, Мартин переехал в Варшаву, а служанка без ведома старухи Кацперской вынесла картонку из-под шляп на чердак.
      ***
      Случай поговорить на эту тему представился через два года, когда только что повенчавшаяся с кузеном Каролина приехала обживать свою варшавскую виллу.
      Супруг приехал вместе с ней, оба восприняли приезд в Польшу как заключительный аккорд свадебного путешествия. С Мартином Каролина встретилась сразу же по приезде, ведь он был ее официальным поверенным.
      Поселившись в особняке, что выстроен был у дороги, ведущей в Урсинов, она с недельку пожила в нем. Молодую графиню де Нуармон очень забавляла роль хозяйки дома, в котором не было прислуги, так что ей приходилось собственноручно готовить завтраки для себя и мужа, в чем граф де Нуармон помогал ей радостно, но бестолково. Через неделю такая жизнь Каролине надоела, ведь надо было и порядок в доме наводить, и кое-какую стирку сделать. Вот Каролина и наняла на два дня женщину, чтобы та привела дом в порядок, а сама с мужем поехала к бабке.
      Бабке Доминике к тому времени наскучили вояжи по Европе и она вернулась домой, где ей жилось всего приятнее. Физически Доминика еще неплохо держалась, но была законченной тунеядкой, а это очень старит. Ничем не занималась, ничем не интересовалась, лишь бы ее оставили в покое да как следует обслуживали. Впрочем, посещения дочери и внучки воспринимала благосклонно, ведь все хлопоты приходились на долю превосходно вышколенной прислуги.
      Юстина по-прежнему торчала в Англии, и у нее никак не находилось времени для просмотра библиотеки в замке Нуармон. Совесть ее, правда, мучила, ведь так и не исполнила заветов Клементины.
      После мандрагоры раз попробовала было поискать, обнаружила вложенный в фолиант XVII века под интригующим названием "Как определить вес воздушной массы" отдельный клочок бумаги с рецептом травяного сбора от простуды, после чего приступила к чтению фолианта, увлеклась и больше поисками не занималась. Понемногу в ней зрело решение свалить на дочь бабкину просьбу, ведь та могла жить в замке сколько заблагорассудится, ну уж летом-то в любом случае...
      А пока что к Каролине подступился Флорек.
      Каролина раньше намеченного вернулась с охоты, поскольку начал накрапывать дождь, предоставив мужу самому взять кабана. Поскольку с мужем оставался егерь, она могла спокойно покинуть графа в лесу. Дорога домой вела мимо Флорековых владений, где ее приняли с распростертыми объятиями. Выскочили на крыльцо, встретили, как особу царских кровей, лошадь отвели на конюшню, а Каролину - в парадную комнату, где и усадили в кресло у камина. Приветствовать паненку с трудом приволоклась старая Кацперская, ведь, в конце концов, это она выкормила ее бабку, так что имела право считать Каролину чуть ли не своей правнучкой.
      Поприветствовав, старуха, ковыляя, прошаркала вон из парадной гостиной и больше не показывалась.
      Принимать паненку выпала честь Флореку, и уж он не посрамил славного рода Кацперских. Во всяком случае, такого меда, приготовленного по старопольским рецептам, не пивали и короли Речи Посполитой.
      А после того как графиня угостилась на славу, Флорек приступил к делу.
      - Проше паненки, - начал он и, спохватившись, исправился:
      - Ох, прошу прощения, проше пани графини...
      - Прошу вас, пан Флорек, не валяйте дурак", услышал он от вельможной паненки. - Всю жизнь вы называли меня по имени, и я очень хорошо помню, как вы отшлепали меня по.., ну, по этому месту, когда я несмышленой девчонкой сунулась под необъезженного жеребца. Хороший был урок, навсегда запомнился.
      Флорек слегка покраснел.
      - Не знаю уж, как оно получилось, рука сама дернулась. Да и то сказать, еще секунда - и паненка бы головы лишилась. Молодой граф, что видел все это, потом мне насильно вручил два злотых.
      - Вот как! Ну ничего, я ему сегодня это припомню!
      - Зачем? Не стоит. А прошу меня послушать, есть одна вещь, о которой я бы хотел с паненкой поговорить, потому как с пани Доминикой смысла нет, ее ничто не интересует. Может, стоило бы поговорить с пани Юстиной, да не знаю, когда она в наших краях появится, а мне за море выбираться неспособно. Написал я ей, ответила, что и сама бы дочери передала, да уже нечего.
      - Это как же понимать - нечего? - удивилась Каролина.
      Флорек почесал в затылке.
      - Вот и я сомневаюсь - так ли уж нечего. Тут мы с братом Мартином говорили... Его жена перед смертью здорово нам мозги запудрила. Не могла уже толком сказать, а хотела, болезная, так уж старалась, да смерть пришла. А ведь Антося могла и знать...
      Дело в том, что в вашем роду был алмаз, фамильная драгоценность, втайне его хранили, у светлой памяти пани Клементины, вашей прабабушки, в сохранности был и пропал еще при ее жизни. Совсем пропал, с концами Так все думали...
      - А как пропал? - вдруг заинтересовалась Каролина.
      - Да в море потонул, - ответил Флорек и в подробностях рассказал молодой графине все, что было ему известно, выводя на первый план помощника ювелира. Каролина слушала рассказ старого слуги с растущим интересом.
      - А что с ним сталось? - спросила она. - В Америке? Ну, я имею в виду этого придурка, помощника ювелира. Есть ли о нем какие сведения?
      - Есть, Мартин специально проверял. Жив он.
      Удалось ему до Америки добраться, помогли знакомые моряки из Кале. А в Америке, прошел слух, устроился парень по специальности, поступил работать в ювелирную фирму в Нью-Йорке. Кое-как сводит концы с концами. Нет, не разбогател, значит, не продавал алмаз. А та фамильная драгоценность, о какой я говорил, так это огромный алмаз был. Выходит - не увез его парень в Америку. И больше мы этим бедолагой не занимались. Так вот, когда пришло время Антосе помирать, та стала что-то непонятное о сокровищах плести, а ведь она была невестой парня, что махнул через океан. Так случилось, что когда помощник ювелира прощался с невестой, их пани Юстина застукала, по его следам в Кале примчалась. Похоже, они и поговорить-то толком не успели, как пани Юстина вдруг в окно влезла. Парень, значит, со страху опять драпанул, да забыл у невесты свой саквояж, маленький, желтого цвета. Антося его на память, видно, сохранила, а брат Мартин как-то раз его у нее видел. Мартин говорит - маленький такой, из желтой кожи. После того как брат с Антосей поженились, мы какое-то время все жили в замке Нуармон, может, где-нибудь там остался: А после смерти пани Клементины Мартин с женой приехали сюда, ко мне. Уезжали не так, когда забирают все добро, могло что-нибудь и остаться. А ремонта в замке Нуармон не делали со времен свадьбы пани Клементины, уж я это знаю, ведь потом весь замок был на мне. Так что лет шестьдесят там все без изменений, и, если что оставлено, так до сих пор и лежит. Я почему об этом говорю?
      Может, он, алмаз, и в самом деле в море потонул, но что стоит проверить? Ведь драгоценность уникальная, на такую не жаль и времени потратить.
      Самый большой алмаз в мире.
      - А чей он? - допытывалась Каролина. - Кому принадлежал? То есть какому именно семейству?
      Какой его части? Той, что из Польши, или той, что из Франции?
      - Речь была о том, что он вообще английский, но я-то знаю французский. Ведь не глухой же я, не слепой и, возможно, не совсем уж дурак. А слышал я, что он с давних пор принадлежит графьям Нуармонам, что ясновельможная пани Клементина получила его от мужа в подарок. Перед самой смертью подарил. Она и то сомневалась, не чужое ли имущество, но выяснили из старых писем - нет, не чужое, ее законное.
      - А сейчас его свободно какая-нибудь рыба могла заглотать, меланхолически заметила молодая графиня. - Но вы правы, и пожалуй, по возвращении в замок я его поищу. Давно облазила все помещения, все закоулки и даже догадываюсь, где именно стоит поискать. А кроме того, боюсь, мама заставит меня приводить в порядок библиотеку, хотя бабушка обязала ее этим заняться. Да уж ладно, займусь, я люблю старые книги.
      На этом и порешили, и тут как раз появился господин граф, чрезвычайно гордый тем, что подстрелил-таки кабана, которого, уложенного на ветках, тащил конь егеря. Следовало немедленно заняться копчением кабаньего окорока, и алмаз моментально был забыт и Флореком, и Каролиной. Флорек лишь успел порадоваться тому, что сообщил паненке важную семейную тайну, пусть теперь она ею занимается.
      Вторую тайну Флорек предусмотрительно оставил при себе. О лакее, сорвавшемся с полуразрушенной стены нуармонского замка, Флорек решил рассказать лишь ксендзу, исповедуясь перед смертью.
      ***
      Помощник ювелира действительно добрался до Америки. И на работу устроился сразу же, правда, не по специальности, а грузчиком. Прошло немало времени, прежде чем он пристроился в ювелирную фирму. Работы хватало. Воры и грабители со всей Европы косяками бежали с награбленным в Америку, причем многим из них хотелось изменить внешний вид украденных драгоценностей. Новая огранка камней, новая оправа - и добычу можно было сбывать без опаски. Занявшись любимой работой, месье Трепон стал постепенно обретать душевное спокойствие. И даже память вернулась в нему. Он так усиленно старался восстановить в памяти последний визит к брошенной невесте, так мучительно вспоминал каждую деталь этого визита, что в его сумеречном сознании появились проблески и что-то замаячило.
      Все-таки какая-то ноша у него в руках была.
      Обычно он приходил к клиентам со своим небольшим саквояжем, в который клал ювелирные изделия, деньги и важные бумаги. И наверняка в тот роковой день он отправился к виконту тоже с саквояжем. Ну да, ведь помнит же, как вынул браслет, который должен был вручить несчастному виконту, а раз вынул, стало быть, было из чего вынимать, стало быть, был при нем саквояжик. Кроме обычной ручки у сумки-саквояжа был еще длинный ремешок, Шарль обычно вешал сумку на плечо, достав нужное, чтобы освободить руки. Должно быть, и в этот раз так же поступил: достал браслет, а сумку повесил через плечо. В кабинете виконта наверняка сумки с плеча не снимал, а сама она соскочить не могла. Наверняка и в Кале с ней приехал, не снимал ее с плеча, только потом... Алмаз же был в кармане, он хотел показать его Антуанетте, но не успел... А дальше что? Не спрятал ли его случайно в саквояж?
      И что сталось с саквояжем?
      Когда болтался в море с рыбаками, саквояжа при нем не было. Это Шарль отчетливо вспомнил. Не висел он на плече, потому что он, Шарль, свободно сбросил с себя куртку, когда пришлось помогать рыбакам тащить сеть. Потом куртку натянул, а потом волна сорвала ее с него, он еле успел ухватить, иначе бы за борт смыло, гонялся за ней по палубе, неудивительно, что вода выпотрошила карманы. Осталась у парня лишь мелочь, что оказалась в кармашке жилетки. Жилетка была тесная, да к тому же на все пуговички застегнута, ее волной не сорвало.
      А алмаз?
      Неужели действительно и его смыло в море? Не оставил ли он его все-таки в саквояжике, который - о, вот теперь отчетливо вспомнил! Так и стоит перед глазами на столике в комнате Антуанетты. А тут вдруг дама лезет в окно и.., и его, Шарля, как ветром выдуло в то же окно! Да, да, вспомнил, не схватил он, убегая, саквояж, даже не подумал о нем в ту минуту...
      Чем сильнее напрягал Шарль свою хилую память, тем отчетливее воссоздавал события тех драматических дней, тем более приходил к убеждению, что обманул графиню де Нуармон. Нет, не сгинул проклятый алмаз в бурном море, остался он в Кале. Вместе с саквояжем.
      Придя окончательно к такому выводу, Шарль в первый момент чуть было не принялся писать покаянное письмо графине, но спохватился. Совсем спятил, признаться в письменной форме в наличии алмаза! Да ведь это все равно что самому себе подписать смертный приговор Ясное дело, сразу решат - убил виконта, чтобы овладеть драгоценностью. А теперь, когда по глупости данной драгоценности лишился, делает вид, что замучили угрызения совести, а так он честный человек, простите, дескать, бес попутал. Еще напустят на него полицию или каких мстителей. Зачем ему это?
      Или вот еще вариант: после его бегства Антуанетта обнаружила алмаз. Выходит, полицию или опять же мстителей он напустит на бедную девушку. Мало того, что обманул невесту, обещал жениться, голову заморочил, а сам аж в Америку сбежал, так теперь еще бедняжку за решетку посадят!.. А если честная девушка, обнаружив алмаз, отдала его по принадлежности графине де Нуармон? Ну, тогда и вовсе незачем делать из себя дурака и писать письмо. Да, решено. Никаких писем!
      Отказавшись от мысли написать письмо, от воспоминаний Шарль не мог отделаться. Нет, не о невесте он вспоминал. Перед глазами стояла сверкнувшая на миг ослепительная глыба, сверкнула и навеки исчезла Несправедливо все-таки устроен этот мир. Раз уж ему, Шарлю, выпало на долю пережить столько мучений, пусть хоть бы в качестве компенсации достался этот чудесный камень. А он не достался. Жаль, очень жаль...
      Чем дальше, тем больше думал парень о дивном сокровище. Уж он-то понимал, насколько уникален камень. Одного взгляда хватило. Сверкнул и погас для него навеки И даже не с кем здесь, в треклятой Америке, поговорить по душам, не с кем поделиться своей бедой. Тут все чужие. Во Франции остался брат, с ним бы Шарль поговорил, но Франция далеко, а писать опасно, еще перехватят письмо. Вот и пришлось держать при себе все свои горькие мысли.
      Прошли годы. Шарль немного обжился в Нью-Йорке. Устроился, потом женился на дочери патрона. Жена родила ему дочь. Постепенно Шарль совсем привык к жизни на чужбине, стала она для него второй родиной. Разбогател даже, но по-прежнему не с кем было поделиться самыми сокровенными мыслями. Не с женщинами же...
      А когда появился наконец близкий человек в лице внука, алмаз к этому времени как-то потускнел, превратился в миф, легенду из далекого прошлого. Даже факт неумышленного, непреднамеренного убийства Шарлем виконта де Пусака выглядел совсем по-другому, утратил черты преступного деяния, вообще стал каким-то нереальным, едва просматривался сквозь туманную завесу времени. В конце концов, может, это и не он, Шарль, толкнул шаткий столик, не он задел хлипкую колонку с мраморной скульптурной группой, а сам покойный, ведь он первый бросился за алмазом...
      Во всяком случае, внуку уже можно было кое-что порассказать о романтических происшествиях своей далекой молодости...
      ***
      Нуармонской библиотеке явно не везло.
      Юстина поговорила с дочерью, объяснила, что именно следует искать среди этого множества книг.
      Травы всегда интересовали Каролину. Она искренне желала выполнить волю прабабки и наконец-то просмотреть все книги в библиотеке, чего не удосужились сделать на протяжении веков, а также привести библиотеку в порядок, установив наличный книжный фонд в должной системе - тематической или хронологической, там видно будет.
      В то же время Каролину чрезвычайно занимала ее подваршавская вилла, она энергично обустраивала ее, ведь там она была единовластной хозяйкой. В Нуармоне же хозяйкой была ее свекровь и одновременно двоюродная бабка, особа не очень-то приятная. В молодые годы безоглядно транжирила состояние графов де Нуармон, теперь же, с годами, транжирство перешло в скупость, поскольку от графского состояния немного осталось. Выросшая в ее замке двоюродная внучка по молодости лет как-то не замечала этих отвратительных сторон хозяйки дома и, лишь выйдя замуж за ее сына, поняла, что совместное проживание в одном доме со свекровью сулит мало хорошего Вот почему молодой женщине хотелось иметь дом, в котором полновластной хозяйкой была бы она.
      Поскольку какое-то время придется провести в замке, Каролина решила смириться, не противоречить свекрови, а уж тем более не воевать с ней. А вот в своем доме она устроит все по своему вкусу. Пусть ее дом - не замок, а всего лишь скромная десятикомнатная вилла, зато своя. Каролина наняла прислугу. Доверенную горничную ей порекомендовала Доминика, хорошую кухарку сама разыскала, а лакея наняла по рекомендации Мартина.
      Уезжать во Францию Каролина не спешила, наслаждаясь свободой в собственном доме, муж же ей не противоречил. Вообще виконт де Нуармон обладал ровным, спокойным характером, не в мамочку пошел. Он отличался поразительным умением чрезвычайно изысканно ничего не делать и при этом не скучать, в замке же вечно приходилось чем-то заниматься в качестве представителя старинного рода, noblesse oblige <Положение обязывает (фр.)>, встречаться с людьми, которых не уважал и не любил, так что в стране жениных предков французский аристократ отдыхал душевно и тоже пользовался полной свободой.
      ***
      И так оба тянули сколько можно, зиму провели в парижском доме, а на лето прибыли в замок Нуармон. Каролина уже была беременна.
      Вот когда во всей красе проявились отвратительные черты характера старой графини. Недаром ее невзлюбила в свое время собственная свекровь, разглядевшая истинную сущность невестки. Теперь Клементина на том свете могла торжествовать, что давно раскусила эту неприятную особу. Махровым цветом, принимая патологические размеры, расцвела сейчас скупость теперешней хозяйки замка. А если добавить к этому ее ограниченность и злобность...
      Старая графиня понятия не имела, что значит экономно, разумно вести хозяйство. В молодости бездумно транжирила и полученное ею богатое приданое, и благоприобретенное состояние мужа, легкомысленно, не задумываясь, разрушая созданное предками, легко расставалась с ценнейшими предметами искусства и драгоценностями, когда возникала нужда в наличности. Очень хотелось блистать в свете, покоряя нарядами и роскошными выездами, а поскольку графиня никогда не отличалась тонким вкусом, из ее стремлений прославиться в качестве блестящей светской львицы ничего не вышло, только деньги растранжирила. Зато удалось разорить мужа, и это несмотря на то, что в те времена фамильную кассу Нуармонов держала в своих твердых ручках Клементина.
      И вот после смерти свекрови в невестке произошел перелом. Как прежде идиотски транжирила, так теперь принялась идиотски экономить. Ну, например, велела прислуге повкручивать в люстры тусклые лампочки, заставила мужа есть на старом, растрескавшемся фарфоре, перестала принимать гостей, держала впроголодь коров и свиней, даже для кур жалела корма. Не велела вытирать пыль с мебели, дескать, мебель от вытирания портится. И редко мылась, экономя мыло Мясо и рыбу закупала по дешевке впрок и держала до тех пор, пока не начинали попахивать, фрукты не давала есть, пока совсем не сгнивали. Сокращала и сокращала количество прислуги, так что замок стал постепенно приходить в упадок и разрушался, о текущем ремонте не хотела и слышать, не соображая того, в какую сумму выльется капитальный.
      Граф, ее супруг, ни в чем жене не перечил, он давно привык к своему месту под ее каблуком.
      ***
      По отношению же к библиотеке намерения Каролины были самые лучшие. Молодая женщина с энтузиазмом принялась за дело, но в самом начале возникли непредвиденные трудности Оказалось, книга - очень тяжелая вещь, особенно если это старинный фолиант, а поднимать тяжести Каролине в ее положении не рекомендовалось.
      Учитывая сокращенный штат замка, помощников не предвиделось, и Каролина попыталась приспособить мужа к роли носильщика. Виконт на такую роль явно не годился. О потрясающих достижениях виконта в области ничегонеделания уже упоминалось, он уклонялся от работы в библиотеке всеми правдами и не правдами, делая это, надо признать, мастерски, и не только отлынивал сам, но еще всячески старался и жену убедить отказаться от этого нестоящего занятия. Нет, любил он ее по-прежнему, о чем убедительно свидетельствовал факт, что трудолюбие проявлял в единственном случае в жизни, а именно доказывая супруге свою великую любовь. В этих доказательствах он бывал неутомим, проявляя прямо-таки трудовой энтузиазм. Только тут, и нигде более.
      Ну и в результате Каролина успела привести в порядок лишь две полки книг, причем самых современных, ибо они были полегче, их она могла поднимать и перекладывать. На этом библиотечные подвиги Каролины закончились, так как вскоре она серьезно поцапалась со свекровью.
      Причина ссоры была нетипичной для аристократического графского семейства. Причина крылась в питании.
      Будучи в интересном положении, Каролина отличалась прямо-таки бешеным аппетитом. Она не ела блюда, а просто пожирала их со слезами счастья на глазах от наслаждения едой. Съеденное в громадных количествах куда-то в ней девалось, потому что Каролина при всем своем обжорстве совершенно не толстела. Когда подходило время приема пищи, бедняжка испытывала такой голод, словно неделю ничего не ела. И при этом высказывала еще какие-то несусветные, экстравагантные пожелания. Например, в апреле она требовала виноградика, а без польского борща с ушками и красной икры просто не представляла себе жизни. При виде паштета с трюфелями и бочковой селедки делалась просто невменяемой. Всегда была веселой, ласковой, живой и энергичной, теперь же была готова плакать от голода, сделалась раздражительной и легко выходила из себя.
      По всему замку воняли разнокалиберные сыры, ибо Каролиночка желала, чтобы в любое время суток они были под рукой, ведь случалось, была не в состоянии дождаться обеденного часа. И ничего с собой не могла поделать. Так, варениками с капустой дезорганизовала всю работу замковой кухни, ибо французские кухарки не умели их как следует приготовлять. А потом три дня сряду питалась исключительно фаршированными яйцами и артишоками. И дважды в неделю вынь да положь ей устрицы, молодая виконтесса так и тряслась при виде этого лакомства.
      Разумеется, все эти яства не были такими уж разорительными для бюджета графской семьи, не говоря о том, что прожорливая дама внесла в этот бюджет весьма солидный вклад в виде своего приданого, но патологически скупая свекровь выдержать такого не могла. И пришел день, когда она чуть ли не вырвала изо рта невестки бифштекс по-английски. Не понятно, почему ее добил именно бифштекс, а, скажем, не икра или лосось в сметане, наверное, бифштекс по-английски явился последней каплей. Каролина пришла в ярость, старая графиня была вне себя, и наутро после инцидента молодая пара отбыла в Польшу Не описать пером того, что пришлось пережить виконту во время путешествия, кормя жену. Во всяком случае, виконт не раз говаривал, что подобные кошмары не забываются до смертного часа. Хорошо, что у виконта еще хватило ума телеграфировать с дороги экономке варшавской виллы, чтобы та устроила к их приезду прием на семь персон, иначе не избежать бы бедняге страшных сцен дома.
      И вот благодаря такому стечению обстоятельств дочь Каролины Людвика родилась в Варшаве, автоматически обретая тем самым польское гражданство, нуармонская же библиотека опять была забыта.
      Смертельная обида поутихла лишь по прошествии нескольких лет, возможно, в связи с возникшей проблемой учебы девочки. Людвика с рождения была двуязычной, Каролина весьма разумно хотела сохранить двуязычность ребенка, с тем чтобы вскоре присоединить еще и третий язык, английский. Вот и встала проблема, как это сделать. Выяснилось, что, редкий случай, свекровь вполне согласна с невесткой по данному вопросу, так что Каролина с ребенком стала снова приезжать в замок Нуармон.
      Туда же, после долгого отсутствия, приехала как-то и Юстина.
      Юстина никогда не испытывала теплых чувств к теперешней хозяйке замка, которая, впрочем, отвечала ей полной взаимностью, и антипатия еще усилилась после того, как Юстина узнала об измывательствах сватьи над беременной Каролиной Измывательствах, закончившихся изгнанием дочери из замка на несколько лет. Правда, Юстина оценила комизм ситуации, даже смеялась, слушая рассказ дочери, тоже со смехом вспоминавшей свои страдания, тем не менее для Юстины поведение старой графини означало издевательство над ее девочкой, а такое не забывается. Так что любить владелицу замка у Юстины не было причин, она просто ее терпела, так как нужно было побывать в Нуармоне.
      ***
      Вдвоем с дочерью ринулась Юстина на покорение нуармонской библиотеки. В первую очередь совместными усилиями обе женщины одолели тот угол со шкафами, за который Юстина принялась много лет назад. Теперь им удалось просмотреть целых два шкафа. Не так уж много, но дело в том, что несколько книг в этих шкафах оказалось соответствующего содержания, то есть были посвящены природе, и на полях страниц то и дело встречались записи, которыми следовало непременно заняться.
      Именно то, что следовало искать Записи были сделаны давно, от времени стерлись и выцвели, разбирать их приходилось с трудом Юстина наткнулась на рецепт травяного настоя, которым некогда бабушка лечила ее от ветрянки, и была жутко растрогана. Вот и решила - все эти рецепты следует расшифровать и переписать в отдельную тетрадку. Каролина охотно согласилась с матерью. Еще бы, ведь это ей приходилось взбираться по стремянкам, доставая с полок тяжеленные тома, Каролина уже рук и ног не чуяла. Спокойную работу за письменным столом молодая женщина восприняла как благословенный отдых.
      Юстина с дочерью сели за стол, Каролина делала записи в тетради, Юстина диктовала, с трудом разбирая неразборчивые каракули в старых книгах.
      Управились с этими книгами и уже надеялись, что работа пойдет живее, да не тут-то было. Сразу же наткнулись на три огромных фолианта, которые представляли собой самые настоящие травники.
      Буквально на каждой странице были вложены засушенные цветы, листья и даже веточки, сохранившие свой неповторимый аромат, чем-то непонятным прилепленные к страницам книги и описанные частично прекрасным четким почерком Клементины, а частично какими-то каракулями, явно намного старшими.
      Растерянно стояли обе женщины над этими бесценными сокровищами, не зная, что с ними делать и как теперь им поступить. В конце концов решили просто все переписать. Это заняло три недели, а просмотрены были всего два шкафа. Все говорило о том, что приведение в порядок фамильной библиотеки Нуармонов растянется на долгие годы.
      - Жалости прабабушка не знала, - с горечью промолвила Каролина. Может, Людвике удастся добраться до конца, я лично не в силах, тем более что со свекровью трудно выдержать. Из-за Людвики мучаюсь, в замке торчу, но, пожалуй, смотаюсь ненадолго хотя бы в Париж, свежего воздуха глотнуть.
      Мать попыталась подбодрить дочку.
      - Сейчас пришла мода на тощих женщин, утешайся мыслью, что здесь, на тетушкиных хлебах, мы отощаем до нужной кондиции. О, погоди-ка, мне вспомнилось, встретился тут один потрясающий рецепт на похудание. Разумеется, тоже травки. Бабушка его знала и очень ценила, благодаря ему можно было есть досыта и ни капельки не растолстеть. Немолодые толстые женщины очень уважали. И втайне поили отваром и своих мужей, ведь в старину очень любили поесть.
      Информация о потрясающем рецепте чрезвычайно заинтересовала Каролину, хотя толстых мужчин в родне не было. Оказывается, Каролина предусмотрительно заботилась о себе.
      - Правда, я давно потеряла тот зверский аппетит, но кто знает... рассуждала благоразумная молодая женщина. - Имело бы смысл рецепт переписать. Где он?
      - Я встретила только кусочек этого рецепта, - сказала Юстина. - И кажется, где-то попадался еще один. А бабушка помнила его наизусть. Вот только не знаю, где искать.
      Разговор происходил, ясное дело, в библиотеке Мать с дочерью проводили там большую часть дня И не только ради работы, но и по той причине, что в библиотеку графиня Нуармон никогда не заглядывала. Ни с того ни с сего по прошествии стольких лет она только сейчас вдруг почувствовала себя глубоко оскорбленной завещанием Клементины, отписавшей библиотеку внучке, старалась всячески демонстрировать гостям свое неудовольствие, и библиотеку обходила широкой дугой. Так что в этом помещении можно было говорить спокойно обо всем.
      С тяжким вздохом оглядела Юстина стены большого помещения, сплошь покрытые книгами. И вспомнились ей кое-какие находки, на которые она наткнулась в своих поисках.
      - Травы - оно, конечно, хорошо, - задумчиво произнесла Юстина. Разумеется, раз я пообещала бабушке, слово должна сдержать и делаю что моту, тем более что старинные рецепты часто оказываются просто бесценными. Нисколько не потеряли своего значения, несмотря на все успехи современной медицины. Но знаешь, тут может встретиться еще кое-что чрезвычайно полезное. Я сама когда-то наткнулась на письмо, в котором говорилось о фамильной тайне...
      Не закончив фразы, Юстина замолчала. До сих пор она никогда не говорила дочери об алмазе, как-то не представлялось случая. Сейчас засомневалась, стоит ли все говорить.
      Каролина, заинтригованная, не дожидаясь продолжения, сама спросила:
      - А что за тайна? Случайно не та, о которой Флорек рассказал?
      - А что тебе Флорек рассказал? - вскинулась Юстина.
      Поскольку последние годы были заполнены очень важными событиями личного порядка, Каролина при встречах с матерью не упоминала о старой истории с Антосей, французской женой Мартина Кацперского, и о затерянном сокровище. С рождением дочери столько было своих проблем, их не успевали обсуждать, тут уж не до событий давно минувших дней. И только сейчас Каролина пересказала матери услышанную от Флорека историю алмаза.
      Юстина выслушала дочь со вниманием.
      - В этом что-то есть, - сказала она, когда Каролина закончила рассказ. - Там, в Кале, разыгралась драма. А этого несуразного помощника ювелира, этого болвана, я видела всего какую-то секунду, но узнала. Крупный, сильный парень, только не очень умный. Работал у нашего ювелира помощником, так что я на него пару раз натыкалась. Да, когда я влезла в окно, со страху сбежал, было дело. И знаешь, мне припоминается, что какая-то кожаная сумка, желтой кожи, лежала там в комнате на столике, а может, на комоде, помню только - лежала.
      Я ведь потом в той комнате пробыла довольно долго, успокаивала Антуанетту, разговаривала с ней.
      - Помню Антуанетту, - вставила свои воспоминания Каролина, - худая была и жутко нервная.
      - Просто она по-страшному ревновала Мартина, хотя, насколько мне известно, повода не было.
      А у нее это приняло просто болезненные формы, своего рода патология. Довелось мне как-то видеть лицо Ангоси, когда панна Барская заигрывала с красавцем поверенным...
      Тут Юстина спохватилась - негоже при ребенке говорить о таких вещах и опять не докончила фразы.
      Каролина рассмеялась.
      - Мамочка, я уже давно взрослая! Представь, помню и панну Барскую, мне уже было шестнадцать лет, если не ошибаюсь. Только я тогда была целиком занята собой, своими переживаниями, и на ее заигрывания с Мартином внимания не обращала.
      Так ты думаешь, что несчастная Антуанетта из-за таких глупостей очень переживала?
      И обе дамы с удовольствием принялись обсуждать сплетни тех далеких дней. Это заняло довольно много времени. Наконец вспомнили, с чего все началось, и вернулись к желтому саквояжику.
      Не перед ними каялся помощник ювелира, не им клялся в своей невиновности, не им излагал историю алмаза и его исчезновения, а Клементине.
      Юстина с дочерью не видели несчастного, растерянного молодого человека, так что у них не было причин верить в правдивость его слов. Обе единодушно пришли к выводу - парень мог и соврать, мог и не обронить алмаз в море Может, не забрал с собой в Америку, может, во Франции оставил, во всяком случае предполагать такое дают основания попытки Антуанетты Признаться в чем-то перед смертью.
      Определенно остается надежда, и саквояжик следует непременно попытаться разыскать. Просто на всякий случай хотя бы...
      Каролина была готова немедленно приступить к делу.
      - Ну как, начинаем? - живо спросила дочка.
      Мать отрицательно покачала головой.
      - Нет, не сейчас. Не в силах я оставаться здесь.
      Откровенно говоря, видеть не могу тетушку и не удивляюсь, что тебе необходимо подышать свежим воздухом в Париже. А кроме того, мне нужно поспешить домой. Знаешь, твой брат стал излишне самостоятельным, его так и тянет в неподходящее общество.
      - Но он же уже взрослый! - удивилась Каролина.
      - Что с того? Взрослый, но глупый. Неизвестно, что может выкинуть, на всякий случай надо быть к нему поближе. Ничего не поделаешь, придется оставить тебя здесь одну. Сделай, что сможешь. Поищи этот дурацкий саквояжик, а вдруг Флорек окажется прав...
      ***
      После отъезда матери Каролина принялась искать желтый саквояжик. Искала по всему замку.
      Поиски велись с большими перерывами. Во-первых, Каролине и в самом деле приходилось уезжать, чтобы хоть немного отдохнуть от свекрови. Во-вторых, она пыталась выполнить свой долг в библиотеке Как первое, так и второе у нее не очень хорошо получалось.
      Библиотека, правда, не сопротивлялась руками и ногами, но очень уж жалкий вид представляла собой очередная полка, за которую принялась Каролина, самая нижняя. Когда-то, очень давно, полкой заинтересовались мыши. В настоящее время в замке ни одной мыши не осталось, Каролина даже непроизвольно задумалась над тем, каким образом удалось справиться с такой напастью. Никто не знал, возможно, в свое время в замке развели на редкость способных кошек. Как бы то ни было, а по прошествии года Каролина все еще клеила и складывала в книгах пострадавшие страницы, а даже и половины полки не обработала. Как назло, один фолиант представлял собою сплошь рецепты разного рода.
      А вот свекровь, та и руками и ногами, а точнее, всеми силами отравляла существование невестке. Старуха заметила, что невестка ищет что-то по всему замку, и принялась активно ей мешать. Сказывалась, видимо, прогрессирующая паранойя, во всяком случае графиня стала назло Каролине запирать все, имеющее хоть какие-то замки: комнаты, коридоры, шкафы, комоды, секретеры и т.п. Даже пустые, веками пылившиеся ненужные чемоданы и сундуки - и те позапирала. Мало тою, графиня приказала своей немногочисленной прислуге переносить мебель из одной комнаты в другую. Войдя в раж, графиня даже собственного мужа заперла как то в ванной, причем сразу же потеряла ключ. Наконец-то прислуга могла повеселиться, очень уж комичной оказалась операция по извлечению графа из ванной комнаты.
      Новые причуды свекрови доводили бедную Каролину до белого каления. Не было у нее сил выносить эту ужасную бабу, которая никогда не отличалась умом, а под старость и последние его остатки растеряла. И помочь Каролине не могли ни свекор, ни муж. Свекор боялся супруги, а у мужа на все стенания жены был один ответ: "Сокровище мое, зачем нам тут торчать, поехали в Париж".
      Наконец, к счастью, страшная графиня умерла.
      Причиной смерти явилась ее собственная патологическая скупость. Из экономии графиня запретила топить камины, а морозы в ту зиму во Франции стояли страшные, простудилась, схватила воспаление легких и скончалась. Поскольку остальные обитатели замка отделались лишь сильной простудой и долго еще сопливились, смерть графини от воспаления легких признали карой господней.
      Каролина наконец-то обрела свободу действий, но недолго ею тешилась...
      ***
      Едва новая хозяйка замка Нуармон навела кое-какой порядок и восполнила нехватку обслуживающего персонала, расчистила многолетние завалы рухляди и разыскала спрятанные или затерявшиеся многочисленные ключи, как из Польши пришла весть о том, что Доминика тяжело занемогла. Естественно, Каролина все бросила и помчалась в Польшу ухаживать за бабкой, уже не встававшей с постели. Юстина не могла этим заняться, поскольку вместе с мужем находилась в Японии, в погоне за легкомысленном сыном.
      Брат Каролины, очередной Джордж в роду Блэкхиллов и будущий лорд, был веселым, беззаботным юношей, обожавшим путешествия, особенно в экзотические страны. И где бы он ни оказывался, с ним непременно случались всякие неприятные происшествия. Не первый раз приходилось родителям легкомысленного отпрыска мчаться на конец света вызволять его из передряг. Хорошо еще, что родители любили путешествовать и не драматизировали случившееся, относясь по возможности к неприятностям с юмором, и делали упор на туристическую сторону вояжей. Хотя они и недешево обходились. Во всех отношениях.
      Доминика успела помереть до возвращения Юстины, так что дочь приехала лишь на похороны матери. На похороны, разумеется, съехалась вся родня Присутствовала и дочь Каролины Людвика. Девочка училась в престижной французской школе для благородных девиц, а поскольку как раз пришла пора летних каникул, после похорон осталась в Польше под опекой все того же Флорека, то есть практически на полной свободе.
      Одиннадцатилетняя Людвика была непосредственным, живым ребенком, наверняка унаследовавшим неординарные качества своих предков по женской линии, хотя они, эти качества, пока что еще дремали в ней. Судьба ее складывалась счастливо. С рождения получила возможность изъездить полсвета, знала и европейские страны, и глухие польские деревеньки, пользовалась всеми видами транспорта начиная со скрипящей телеги и кончая аэропланом.
      Однако всегда находилась под присмотром - матери. бабушки или гувернантки и лакея, и только вот теперь могла пользоваться полной свободой. Правда, поначалу девочка не была уверена, что это хорошо, и даже склонялась к мнению, что она несчастна, позабыта-позаброшена, не до нее теперь родителям.
      Школа благородных девиц сказывалась... Однако вскоре победил здравый рассудок и Людвика решила - напротив, ей грандиозно повезло и надо вовсю использовать редкую возможность оказаться предоставленной самой себе.
      Шел 1939 год. Как уже упоминалось, для Юстины год был очень хлопотным, ибо сынок, весьма гордый собой, умчался в Японию. Гордый потому, что проиграл очередное идиотское пари и, как пристало истинному аристократу, не задумываясь ринулся выполнять условия. Положение усугублялось тем, что незадолго до этого неугомонный юноша обольстил некую девицу из хорошей семьи, и, как выяснилось, весьма успешно, так что теперь ему, как честному человеку, оставалось лишь жениться на ней. Отчаянное письмо обольщенной девицы настигло Джорджа над свежей могилой бабки, поскольку родители приволокли его на похороны из Японии прямиком в польское поместье.
      Джордж так и не научился скрывать от родителей свои похождения, поэтому сразу с поминок английская часть семейства в спешке укатила в Лондон, где пришлось заниматься очень непростым делом: успокаивать рыдающую девицу и ее разъяренного папочку, у которого все-таки хватило ума предпочесть свадьбу поединку, хотя при этом и было много крику о фамильном гоноре и прочих глупостях.
      Впрочем, нежданная, скоропалительная женитьба легкомысленного Джорджа имела и положительные стороны. Юстина полагала - самое время остепениться ее взбалмошному сыночку. Но и тут легкомысленный юнец оказался верен себе: эта его очередная выходка опять потребовала от родителей немалых расходов, ибо девица из хорошей семьи ломаного шиллинга не имела за душой.
      Каролина задержалась в Пшилесье для улаживания формальностей с наследством. Немного Доминика оставила своим наследникам: большой дом весьма почтенного возраста и значительно поубавившиеся земельные владения, дававшие столько дохода, сколько Флореку удавалось из них выжать.
      Ну и разумеется, драгоценности, их было порядочно, но в последнем завещании Доминика их все оставляла правнучке, так что должны были лежать до исполнения Людвике шестнадцати лет. В завещании не уточнялось, где именно должны лежать.
      Когда в Пшилесье пришла весть о тяжкой болезни графа де Нуармона, наверняка грозившей уже недалекой смертью, во-первых, наступил август 1939, а во-вторых, Людвика слегла у Флорека со свежесломанной ногой, основательно закутанной в гипс. Отправляться в дальний путь не было никакой возможности. Однако на плохой уход девочка пожаловаться никак не могла. Так уж жизнь устроена, что несчастье одного человека для другого оборачивается счастьем.
      ***
      Флорековы сестры, как известно, в свое время довольно удачно повыходили замуж, однако впоследствии их судьбы складывались по-разному. Одна из племянниц Флорека, некая Андзя из-под Ченстоховы, уже несколько лет назад перебралась к дядюшке. С ней случилась неприятность, которая довольно часто приключается с девицами, и Флорек нашел нужным забрать ее из родительского дома.
      Впрочем, племянница оказалась милой и работящей, а хозяйка в доме давно требовалась. Неприятность же в возрасте четырех лет и отличном цветущем состоянии бегала по дому на радость молодой маме и одинокому старому Флореку. Тот постепенно, ненавязчиво заразил племянницу любовью и верностью ко всем паненкам из рода их бывших господ Пшилесских, и, когда появилась Людвика, она сразу же стала кумиром и любимицей дяди и племянницы. Так что Каролина могла спокойно оставить дочь и уехать во Францию к умирающему свекру. А через десять дней началась вторая мировая война.
      ***
      Поскольку в роду никто политикой особо не интересовался, войны как-то не предвидели, и для всех она явилась большой неожиданностью.
      Торопясь во Францию, Каролина по дороге заскочила в собственный подваршавский особняк и оставила там наследство Доминики, завещанное дочке. Хотела попросить Мартинека поместить драгоценности в одном из варшавских банков, но встретиться лично со своим поверенным не могла, очень торопилась. Мартин жил и работал в Варшаве, встретиться с ним не было времени, поэтому Каролина изложила свою просьбу в письме, которое и отправила по варшавскому адресу Мартина.
      Благодаря такому незначительному, случайному обстоятельству Людвика и еще несколько человек во время войны не померли с голоду, так как Мартин письма не получил и просьбу графини исполнишь не успел.
      ***
      Старшее поколение покинуло сей бренный мир всего за год. Граф де Нуармон скончался под конец сентября, и Юстине пришлось покинуть Англию и прибыть во Францию на похороны дяди, ибо Каролина была не в состоянии чем-либо заняться. Она места себе не находила от страшного беспокойства за судьбу единственной дочери, брошенной в Польше на арене военных действий, совсем пала духом и норовила забиться куда-нибудь в угол, от людей подальше, где и сидела неподвижно целыми днями, стиснув зубы и ломая руки. Ее муж и отец Людвики, Филипп, теперь граф де Нуармон, совсем потерял голову, ибо заниматься конкретными делами никогда не умел и не любил, а тут на него вдруг свалилось все сразу: смерть отца, невменяемая жена, дочка в оккупированной Польше и замок Нуармон.
      Впрочем, Юстина, всегда энергичная и деятельная, теперь тоже неспособна была заняться делами, ибо и ее чрезвычайно тревожила судьба внучки, так что единственным человеком, занявшимся конкретными делами, оказался ее муж, лорд Блэкхилл. И хотя бедный лорд из кожи лез, все равно съехавшаяся на похороны графа де Нуармона французская родня была шокирована отсутствием должной пышности и прежнего размаха.
      После того как Польша целиком оказалась под немцем и военные действия прекратились, с помощью писем удалось выяснить, что Людвика, Флорек и Андзя живы, гипс с ноги Людвики давно сняли, девочка не осталась хромой и вместе с Андзей перебралась из деревни в дом под Варшавой, в Урсинов.
      На этом еще очень настаивал Мартин. Настаивал, разумеется, пока был жив, потому как потом, к сожалению, умер. Разболелся еще в сентябре, болел в доме Флорека, в деревне, там и умер, но перед этим настойчиво внушал Людвике, что та должна перебраться в дом матери. И преуспел в том. Получив письмо, в котором содержались все эти известия, Каролина воспряла духом. Настолько воспряла, что даже собралась с силами, чтобы отправиться в Англию на крестины племянника. А вот вернуться во Францию уже не успела, потому как вторая мировая воина опять оживилась.
      Остаток второй мировой Каролина провела в Англии, снова обуреваемая тревогами и беспокойством за судьбы близких. Ее муж Филипп Нуармон остался во Франции и как-то естественно стал участником движения Сопротивления, ибо борьба с оккупантами для него не была работой, и он проявил себя очень энергичным борцом. Еще бы, ведь мстил оккупантам и за Францию, и за терзаемую тем же врагом несчастную Польщу, где осталась его единственная дочка. Младший Каролины, тот самый некогда легкомысленный юнец, радостно отправился на фронт сражаться с общим врагом в качестве пилота истребителя, оставив молодую супругу и новорожденного сына под опекой старшего поколения. С фронта он уже не вернулся, пал смертью храбрых.
      Таким образом единственным наследником состояния Блэкхиллов, все еще солидного, несмотря ни на что, и лордовского титула стал новорожденный младенец, названный, разумеется, Джорджем. Если бы с этим младенцем, не дай Бог, что случилось, тогда наследников майората пришлось бы искать у корней генеалогического древа среди потомков лорда Тремейна. К счастью, младенец рос здоровеньким и лишних проблем не создавал, единственное утешение среди неприятностей и горестей военного времени.
      Юстина держалась стойко. Хотя и ей бывало несладко, она находила в себе силы поддерживать дочку и невестку и все чаще поговаривала о том, что свалившиеся на них несчастья это Господня кара Не выполнили волю покойной бабки, не сдержали данное ей слово, и вот пожалуйста, чем это оборачивается. Библиотека замка Нуармон брошена на произвол судьбы и если, не дай Боже, погибнет, им всем грозит смерть неминучая.
      Сначала Каролина лишь вежливо просила дорогую мамочку не каркать и не нести чепуху, но постепенно поддалась силе убежденности Юстины и почти поверила в тяготеющее над ними проклятие. И в результате вся вторая мировая война для нее свелась к трем элементам, которые она молила Господа уберечь и сохранить, ибо без них не мыслила себе дальнейшей жизни: к ее мужу, дочери и проклятой библиотеке в замке Нуармон. Остальное перестало ее интересовать.
      ***
      Оказавшись в военное лихолетье предоставленной самой себе, одиннадцатилетняя Людвика, еще недавно беззаботное, легкомысленное создание, как-то сразу вдруг повзрослела не по годам. Умной и энергичной она всегда была, а теперь вдруг стала очень походить на свою прапрабабушку Клементину. Мартин передал ей письмо матери, и из него девочка узнала, где Каролина спрятала завещанные дочери драгоценности Доминики. Поскольку Людвика не располагала никакими доходами, исключая ту малость, которую удалось взрастить, собрать и скрыть от оккупантов старому Флореку, прабабкино наследство стало для нее единственным источником существования.
      Дожидаться, пока ей стукнет шестнадцать, Людвика просто не могла, пришлось нарушить условия завещания, ну да война ее оправдывала. А продаваемых по штучке ювелирных изделий хватило на то, чтобы прожить все пять военных лет, и еще много осталось.
      Не одна Людвика пользовалась деньгами, вырученными за прабабкины драгоценности. Соседи Мартина, что проживали на улице Пулавской у самой площади Унии, лишились крыши над головой в ту самую минуту, когда бомба разрушила и дом Мартина, а его самого тяжело ранило. Соседи отвезли Мартина к Флореку в деревню, а поскольку им некуда было возвращаться, Людвика пригласила их жить в свой дом, в Урсинов. Нет, они не были нахлебниками, старались как могли. Отец семейства вкалывал на полях Урсинова, сын крал уголь из проезжавших составов, мать вязала шерстяные кофты и перешивала старую одежду. И даже пятилетний сынок Андзи очень успешно разводил кроликов. Каждый вносил свою лепту, и все очень подружились.
      Трудные времена сближают.
      Дом Людвики становился временным приютом для "лесных хлопцев", в нем же было несколько тайников с оружием. Немецкие оккупационные власти никак не могли заподозрить владелицу аристократической виллы в сочувствии партизанам. ведь она французская аристократка, к тому же совсем девчонка. Удаленностью от города и близостью к опасным лесам объясняется тот факт, что вилла Людвики не была реквизирована.
      Связь с городом обитатели виллы поддерживали с помощь" - велосипедов, а также урсиновской брички из образцового загородного хозяйства, возглавляемого немцами. Бричкой пользовались нелегально, но тот факт, что она принадлежала немецким властям, во многом облегчал жизнь обитателям виллы Флорек благополучно дожил до конца войны. В семьдесят два года он был еще полон сил и философски воспринял экспроприацию земельных угодий господ Пшилесских. За свои владения Флорек не боялся, ему было далеко до роковых пятидесяти гектаров. Всегда отличавшийся ясным умом и рассудительностью, Флорек правильно оценил наступившие после войны перемены в стране, осознал принципы нового государственного устройства Польши и принял единственно верное решение относительно своих земельных владений.
      А именно: составил дарственную в пользу Ендруся. Правда, сынишке Андзи, племянницы, было всего одиннадцать лет, но Флорек надеялся еще немного пожить и дождаться его совершеннолетия А по наблюдениям Флорека, мальчик любил деревню, что же касается школы, то хватит ему и семилетки. Он и без того успел поднабраться всяческих познаний в Урсинове. С малолетства подрабатывал в упомянутом уже образцовом загородном хозяйстве, а в доме Людвики вместе с ней занимался с настоящей учительницей, родственницей тех самых соседей Мартина, тоже лишившейся дома и тоже прижившейся в вилле Людвики. Теперь же, при народной власти, мог и походить пару лет в школу, но только в зимнее время, потому как с конца весны и до конца осени Флорек забирал мальчонку в деревню, где и передавал ему хозяйственные навыки. Андзя не возражала, напротив, была рада такому обороту дела и, усматривая в этом гарантию будущего сына, во всем соглашалась с Флореком. В том числе и с дополнительными условиями.
      Дополнительным же условием было участие в дарственной Людвики. В официальной бумаге никакая Людвика не упоминалась, все свое имущество, движимое и недвижимое, и всю землю Флорек оставлял Ендрусю, но неофициально права на его имущество имела и Людвика. Имела право жить в его доме, когда пожелает, ведь собственно ей он принадлежал со всем содержимым. Дом был набит вещами предков Людвики. Одни были вывезены из поместья ясновельможных господ Пшилесских и здесь спасены от разграбления немцами, то есть из дома польской прабабки Людвики. Другие прибыли из Нуармона, резиденции французских прабабок той же Людвики. Флорек заставил Андзю и Ендруся торжественно поклясться, что выполнят его волю касательно Людвики, а если клятву нарушат, Господь их покарает. Как Андзя, безгранично обожавшая паненку, так и Ендрусь, жутко взволнованный торжественностью обряда, охотно поклялись выполнить волю Флорека.
      ***
      Только осенью смогла Каролина встретиться с дочерью. Непросто было ей получить разрешение на въезд в Народную Польшу, ведь она происходила из рода довоенных помещиков, эксплуататоров. Власти с удовольствием поступали ей наперекор и не позволили увезти во Францию совершеннолетнюю девушку, рожденную в Польше и имеющую польское гражданство. Бежать же через зеленую границу Людвика категорически отказалась, и эта категоричность немало удивляла ее мать. Возможно, на таком решении сказался рожденный оккупацией патриотизм. Но главная причина отказа покинуть Польшу была в другом, что. мать не сразу поняла.
      С одной стороны, Людвика испытывала по отношению к матери какую-то неосознанную иррациональную обиду. Всю войну мать и отец прожили в роскоши и безопасности, а ее бросили на произвол судьбы. Па ее бедную голову сыпались бомбы, ей грозили облавы, за каждую свинью, украдкой привозимую Флореком, ей грозила смертная казнь, она прожила в оккупации шесть кошмарных лет. За эти годы повзрослела, можно сказать, вдвойне, познала жизнь, полюбила родину, привыкла к самостоятельности, а теперь они спохватились, хотят ее воспитывать, командовать ею, сделать своей игрушкой. Ну уж дудки! Здесь, в Народной Польше, установлен справедливый порядок, равенство и свобода для всех, так пусть же они там у себя гниют в своем проклятом капитализме! Не помогли ей, когда она билась как рыба об лед, пусть же теперь локти кусают, она не намерена облегчать им угрызений совести!
      В разгар войны безгранично скучая по родителям, девочка очень нуждалась в их любви, заботе и ласке. И вот в какой-то критический момент в ней что-то надломилось. Ежедневный, ежечасный страх, гибель людей, грозящая ей самой опасность за хранимое в доме оружие и помощь партизанам слишком уж разительно отличались от безопасной жизни в роскоши ее родителей. Тут главное даже не роскошь, Бог с ней, а безопасность! Ведь сколько раз думалось - она тоже могла находиться там, где ничто не угрожает жизни человека. Лондон немцы тоже бомбили? Ха-ха, тоже мне опасность! Продовольственные карточки? Ха-ха, еще жалуются, ведь это гарантия не помереть с голоду. А когда такой гарантии нет? Испытали бы на собственной шкуре, как действительно выглядят война и оккупация! Остались бы сами в Польше...
      Итак, наступил переломный момент, и Людвика перестала грызть себя, принялась действовать.
      Такой уж у нее был характер. И когда вспыхнуло Варшавское восстание, она уже действовала, не боясь ничего. Пробиралась на Садыбу, один из самых опасных районов Варшавы, в самое пекло, принося восставшим еду и воду. Теперь уже не вспоминала о родных с их спокойной и обеспеченной жизнью, просто забыла о них. Плевать ей на далекие, богатые страны, тут, в своей стране, она хочет пожить в чудесное мирное время, когда уже не бомбят и не стреляют. Прожила самое тяжелое без папочки с мамочкой и теперь хочет и дальше жить без них, по-своему!
      А с другой стороны, в дело вмешалась большая любовь, в которой Людвика никому бы не призналась ни за какие сокровища мира. Зародилась любовь давно, а теперь вот расцвела, словно джунгли после дождя.
      А все потому, что Збышек, сын тех самых соседей Мартина, был героем. И уголь крал, и в конспирации участвовал, и к партизанам сбежал, и даже был ранен! А сразу же после освобождения спас виллу от грабителей. И вообще. Это "вообще" заключало в себя как внешние, так и внутренние достоинства Збигнева. Каролина ничего особенного не заметила в довольно рослом, симпатичном, но жутко веснушчатом парне, так что ни о какой большой любви не догадывалась. Приняла к сведению небывалый патриотизм дочери, с уважением отнеслась к ее воззрениям, оценила заботу преданной Андзи и уехала. Не могла надолго оставлять мужа одного.
      Граф де Нуармон нуждался в ее опеке, ибо Сопротивление не прошло бесследно, и одной рукой он почти не владел.
      Збышек вырос вместе с Людвикой и, почитай, всю войну считал ее маленькой девочкой, правда неглупой и расторопной, но ничего особенного собой не представлявшей. И только после длительного перерыва, вызванного пребыванием в партизанском отряде, а потом залечивания долго гноящейся раны на ноге, после возвращения всех от Флорека, у которого провели самые опасные последние дни оккупации, Збышек увидел такое чудо красоты, что у него дыхание перехватило.
      От Арабеллы и Клементины все женщины рода Блэкхилл-Нуармон отличались исключительной красотой, и не было причин, почему бы и Людвике не стать красавицей. А пламенная любовь к героическому юноше заставляла сверкать ее громадные глаза и вызывала румянец на нежных щечках, что делало ее совершенно неотразимой. Всю войну Людвику очень неплохо кормили, тут уж постарался Флорек, так что девица дистрофией не страдала.
      Ну и хватило одной секунды, чтобы Збышек сразу же потерял голову.
      Не до такой степени потерял, чтобы совсем уж ничего не соображать, хватило ума подумать об образовании.
      Экзамены на аттестат зрелости он сдал экстерном, тут добрым словом надо помянуть все ту же учительницу, педагога по призванию. А обретя аттестат, парень поступил в политехнический.
      Потом подождали, пока Людвике исполнится восемнадцать, а затем умиленное семейство устроило им свадьбу. Молодые оказались в на редкость замечательных условиях - им было где жить и на что жить. На виллу, хотя в ней и насчитывалось десять комнат, никого не подселили, ибо прописаны в ней были четыре отдельные семьи, а папаше молодого, архитектору по образованию, полагалась дополнительная комната. А Каролина, уезжая, очень благоразумно оставила дочери тысячу долларов.
      Сохранившиеся от бабушки драгоценности, еще довольно в большом количестве, Людвика припрятала на черный день, а сама поступила работать переводчицей на Польское радио. Ах, какой у нее был французский прононс!
      С жилплощадью немного подпортил Флорек, вздумавший усыновить Ендруся. Так ему казалось безопаснее... Андзя с радостью согласилась, предоставив нужные бумаги, в том числе свидетельство смерти отца Ендруся. Пришлось парню выписаться из дома Людвикн и, прописаться в доме Флорекад Пежанове. К счастью, именно в это время Людвика родила второго ребенка, так общее число; проживавших в вилле жильцов не уменьшилось.
      Флореково хозяйство было довольно необычным.
      На двадцати гектарах работали всего два мужика и одна баба. Зато механизировано было все, что только можно механизировать. Возможно, именно на Флорековы поля выехал первый в стране комбайн. Коров доило электричество, хлев мыло тоже электричество - сильной струей воды от собственной установки. Весьма эффективную помощь хозяйству оказывало то золото, приобрести которое заставил сыновей старый Кацперский. Не было такого бюрократа, представителя местной власти или вообще партийного бонзы, которого в нужный момент не соблазнил бы упоительный звук и завлекательный блеск. Поистине, son et lumiere ...       А вот на внешний вид дома Флорек денег не тратил. Правда, внутри все было как полагается, и даже две ванные комнаты оборудовал, зато крышу так починил, что заплаты уже издали бросались в глаза.
      И облупленные стены оставил, и оторванные наличники не стал поправлять, ведь дом и без того отличался от остальных деревенских халуп своим великопанским видом. Подозрительно... Пришлось Флореку представить местным властям объяснительную, из которой следовало, что панский облик дома - одна видимость, мамаша, мол, убогая крестьянка, в свое время, чтобы спасти семью от голодной смерти при капитализме, пыталась сдавать комнаты богатым дачникам. Естественно, объяснительная была подкреплена звонким приложением...
      Пришло время, и Ендрусь женился на своей дальней родственнице, троюродной сестре, которую выискал где-то под Жещовом. Банды вырезали все семейство, уцелела одна лишь эта девушка и не ведала, где голову преклонить. Троюродный братец был воспринят как дар небес, а уж Эльжуня не знала, как и отблагодарить небеса за этот нежданный дар. Робкая, спокойная и работящая девушка, на два года моложе Ендруся, охотно согласилась принести клятву, еще не очень понимая какую. Флорек устроил целое представление, от которого кровь стыла в жилах. Церемония происходила при свечах, клялись на огромном Евангелии. Семь свечей, старинное Евангелие в серебряном окладе, распятие и грозный старец произвели должный эффект. Несчастная Эльжуня скорее бы в колодец прыгнула, чем нарушила клятву. А речь шла все о том же - дети пани Людвики, а также ее внуки и правнуки имели право.., и так далее.
      А дети Людвики каждое лето проводили в Пежанове, завязывали поросятам бантики на шеях и плавать учились в пруду, в котором некогда тонула их прабабка...
      ***
      На похороны Флорека приехали обе: семидесятичетырехлетняя Юстина и пятидесятидвухлетняя Каролина. Наконец-то по внешнему виду Юстины можно было сказать, что она уже немолода, а Каролина казалась сестрой своей дочери Людвики. Ну, возможно, старшей.
      Обе довольно равнодушно восприняли тот факт, что в их родовом поместье теперь размещались школа, больница и склады пуха и пера. Все было в запустении, особенно пух и перо, вроде бы предназначенное на экспорт.
      Джек Блэкхилл, муж Юстины, уже умер, лордом в настоящее время был ее внук, последний Джордж, причем скорее теоретически, поскольку теперь все эти аристократические нюансы уже потеряли прежнее значение. Муж Каролины, граф Филипп, был жив и даже довольно бодр, но в коммунистическую страну ехать опасался.
      А Людвика уже имела возможность съездить во Францию по приглашению матери. Уехать насовсем по-прежнему не хотела, срослась с Польше и приняла ее новый государственный строй, искренне полагая, что его недостатки результат искривлений основной линии, ошибки, которые будут устранены. Каролина из себя выходила, видя, как коммунистическая пропаганда задурила голову дочери.
      Утешало ее лишь то, что внуки в равной степени владели тремя языками, за этим Людвика особо следила. Поэтому на очередные каникулы отправила дочь и сына во Францию и Англию, чем, собственно, и закончились их заграничные вояжи.
      Денег тоже значительно поубавилось. Впрочем, ни молодому Джорджу Блэкхиллу в Англии, ни Каролине в Нуармоне не грозила нищета, но от прежнего богатства остались одни воспоминания. Только и хватало на то, чтобы с трудом держаться на прежнем уровне. Лорд Джордж даже вынужден был пойти служить по банковской части, что, кстати, выходило у него весьма неплохо, а Каролина основной доход получала с нуармонских виноградников и парижской недвижимости. Впрочем, на то, чтобы пригласить к себе дочь с внуками, денег вполне хватало.
      Через три года Юстина умерла. Каролина поехала на похороны и по дороге мрачно размышляла о проклятии, тяготевшем над их родом.
      Нет, она не совсем забросила библиотеку, но сделала очень мало. Все время отнимал муж. К парализованной руке прибавилось теперь сильное нервное расстройство, тоже последствие участия в Сопротивлении. В одной из боевых операций Филиппу не удалось спасти друга. Пытался, отсюда травма руки, но не смог, потому что и тогда уже ни на что не годился, таким и жить на свете не следует. Каролина много лет боролась, как могла, с этой депрессией, так что их жизнь легкой не назовешь.
      В библиотеке же работала по мере сил и в зависимости от актуального состояния здоровья мужа.
      Ей удалось немного продвинуться от того угла, что разгребали ее бабки, но тут она наткнулась на записи, которые надолго застопорили ее работу. Записи были на отдельных листках бумаги, вложенных в книги, в маленькой тетрадочке, а также просто на страницах книг. Все их следовало аккуратно переписать в тетрадь, и Каролина занималась этим битых два года. Рецепты были просто потрясающие, Каролина даже подумывала над тем, чтобы передать их какому-нибудь врачу-специалисту. И тут как раз умерла Юстина. Значит, опять приходится откладывать работу.
      Потом мысли Каролины оставили нуармонскую библиотеку и обратились к ожидающим ее грустным обязанностям в Англии. И хлопотам в связи с оформлением наследства. Видимо, она унаследует большую часть состояния матери, какая-то часть достанется племяннику, вопрос, кто оплатит налог на наследство, придется кое-какое время провести в Англии, пока все не закончится...
      Каролина давно уже перестала искать саквояжик.
      Мартин и его жена оставили в Нуармоне кое-какие ненужные вещи, Каролина их осмотрела и велела вынести на чердак. Среди них саквояжика не оказалось. В свое время Каролина собиралась заняться ремонтом, привести в порядок хотя бы часть замковых помещений, ибо из-за скупости свекрови все рушилось, но теперь средств не хватало, да и сил с возрастом поубавилось, муж же помощи оказать не мог. Напротив, сам в ней нуждался. Не мог осознать и того, в сколь печальном финансовом положении они оказались.
      В замке давно не хватало прислуги, средства не позволяли нанимать ее в достаточном количестве, Каролине самой приходилось много работать физически и заниматься сразу всем: домом, хозяйством и мужем. Сама удивлялась, как у нее еще хватало сил хоть изредка заниматься библиотекой. Потому, наверное, что знала - если как следует покопаться, можно найти нечто такое, что значительно повысит благосостояние семейства. Да вот копаться и вообще поднимать тяжеленные книги с каждым годом становилось труднее. Энергичная от природы Каролина не желала с этим смириться, хотела выполнить волю прабабки и втайне надеялась на помощь дочери.
      Однако Людвике на волю прапрабабушки было наплевать, торчала себе в Польше и в ус не дула.
      ***
      Наследство, оставленное матерью, оказалось значительным, налог оплатил племянник, и, возвратившись во Францию, немного разбогатевшая Каролина смогла сделать в замке частичный ремонт.
      Вот тогда-то и отыскался саквояжик, на котором она уже поставила крест. Когда из помещений, занимаемых в свое время Мартином и его женой, выносили мебель, нечаянно уронили любимую кушетку Антуанетты. Ударившись об пол, она сломалась. и при этом вскрылся тайник под матрасом. Собственно, это было место, куда в свое время прятали на день постель. Каролина и предположить не могла наличие такого ящика в салонной мебели. А вот же был, от удара раскрылся, и из него вывалился саквояжик.
      Желтым он уже давно не был, от времени почернел и съежился, но несомненно оказался тем самым, усиленно разыскиваемым, саквояжиком помощника ювелира.
      У Каролины бешено билось сердце, когда, схватив находку и скрывшись с ней в уединенной комнате, она заглянула внутрь. Предпочла это сделать на всякий случай без свидетелей.
      Первоначальное содержимое саквояжика осталось прежним, Антуанетта только выбросила высохший шоколадный батончик и неизвестно зачем вложила небольшой узелок с обрезками материи, оставшимися от какого-то изделия ручной работы. В узелке были обрезки красного бархата, несколько ракушек с дырочками, ошметки чего-то, напоминавшего мягкую губку, и горсть конского волоса.
      Ничего не понимая, рассматривала Каролина эти странные предметы. Она испытала глубокое разочарование, ибо в глубине души теплилась надежда обнаружить алмаз. Потом с тяжелым вздохом сложила все предметы обратно в саквояж. Собственно, могла бы его выбросить. Подумав, однако, оставила. Места в замке хватит, пусть хранится как семейная реликвия...
      ***
      А потом случились ужасные события, ну словно и впрямь свершилось проклятие прабабки. Сначала умер граф Филипп. Титул графа де Нуармона унаследовал его прямой потомок по мужской линии, внук. Войцех Гурский, сын Людвики, рожденный и выросший в коммунистической стране. Разумеется, родители Войтуся не мечтали о графском титуле для сына, Каролина, обиженная на дочь, тоже не собиралась заниматься оформлением соответствующих бумаг. Безгранично усталая, растерявшая былую энергию, она все-таки собралась с силами и продолжила покорение библиотеки. Однако принялась за нее с большой неохотой, а несчастье только того и ждало. Каролина вскарабкалась на стремянку и слетела с нее с большой охапкой книжек.
      Повреждение позвоночника не привело к полному параличу, Каролина только лишилась ног. Теперь она не могла ходить. Нетрудно было приобрести инвалидную коляску, а вставать и пересаживаться с кровати в коляску и обратно, пользоваться ванной без посторонней помощи - это она могла делать.
      Однако ни о каком физическом труде уже и речи быть не могло.
      На свадьбу внучки Каролина поехать не смогла, да и не очень хотела, обиженная на дочь за то, что та даже на похороны отца не приехала. Оправдывалась тем, что ей не успели вовремя оформить загранпаспорт, какие глупости! И как она вообще может жить и растить детей в такой ужасной стране?!
      А потом Людвика не смогла приехать к больной матери, когда с той случилась беда. Как раз в это. время погибла в автомобильной катастрофе ее дочь, внучка Каролины. Ехала вместе с мужем, и оба погибли, оставив сиротками двух малолетних дочек, близняшек.
      Письма от Людвики перестали приходить. Каролина тоже замкнулась в своем горе, позабыв о том, что у нее есть еще внук.
      ***
      Возможно, Каролина даже отреклась бы от всех родичей, если бы вдруг не стало происходить что-то странное.
      Началось с того, что к ней приехал парижский нотариус и сообщил некто желает приобрести Нуармон. Замок со всем содержимым, а вот виноградники его не интересуют.
      - Предлагает хорошую цену...
      - Со всем содержимым? Значит, и со мной? - саркастически переспросила Каролина. - Интересно, в какой же роли я останусь? В качестве музейного экспоната? Или мне предлагается выметаться и поселиться на винограднике?
      Нотариус осторожно возразил:
      - Вы, уважаемая графиня, располагаете квартирой в Париже. Оно было бы даже удобнее для вас, врачи под боком...
      - Врачи мне без надобности, все равно не помогут. Здесь же, видите ли, уважаемый, свежий воздух.
      А я очень люблю свежий воздух.
      Разговор происходил на террасе, откуда Каролина могла по желанию в любую минуту съехать в сад.
      Она легко управлялась с коляской, снабженной электрическим моторчиком.
      Сбитый с толку нотариус тем не менее пытался выискать дополнительные аргументы.
      - Но ведь содержание этой престарелой громадины обходится очень дорого! А если потом и решитесь продать замок, такой пены уже не предложат.
      Мой совет - не стоит пренебрегать подвернувшейся оказией.
      - А что за кретин собирается приобрести эти развалины?
      - Американец, ясное дело У американцев есть деньги, и они обожают старину.
      - Нет, не продам. Пока мне еще денег на жизнь хватает.
      - Разумеется, я в курсе, уважаемая графиня.
      Просто такой выгодной сделки больше может и не подвернуться.
      - Нет! - отрезала Каролина. - Не продам, и все!
      И не морочьте мне больше голову.
      Нотариусу больше ничего не оставалось делать, как только откланяться. Вскоре опять приехал, ибо настырный покупатель поднял цену. Однако упрямая графиня вообще отказалась его принять, так и уехал ни с чем.
      Покупатель, похоже;, отступился.
      А потом в замок проникли воры. Правда, ничего не украли, потому что их спугнули. В замке еще оставалось трое старых верных слуг: кухарка, горничная и лакей. Они прослужили в замке всю жизнь и сохранили верность старой графине. В саду работал садовник, из деревни к Каролине дважды в день приходила медсестра. Собаки садовника учуяли посторонних и подняли лай. Проснулась кухарка, разбудила лакея, тот схватил старинное ружье и поспешил проверить, в чем дело. Ну и двое подозрительных типов сбежали. Рылись в комнатах первого этажа, выше подняться не успели.
      Каролина решила установить аварийную сигнализацию, ведь в замке было что красть. По стенам развешаны старинные картины и оружие, буфеты ломились от старинного фамильного серебра, старинный фарфор стал просто антикварным. А вдобавок ко всему имелись и драгоценности, так что воры знали, где можно поживиться. Каролине не улыбалось оказаться ограбленной, вот она прибегла к самому простому и надежному средству.
      Взломщики оставили замок в покое. Зато вдруг появилось много желающих устроиться на работу в замок. Учитывая повсеместную трудность с уборщицами и прислугой, это казалось по меньшей мере странным и даже подозрительным. То вдруг появилась какая-то девица, иностранка, горевшая желанием поступить в уборщицы, то какой-то парень, тоже не француз, настойчиво просил принять его на любую работу, то уже немолодой мужчина жаждал наняться в ночные сторожа. Нельзя сказать, что они пришли прямо с улицы, тогда с ними и говорить бы не стали, нет, у них были рекомендации, но очень уж несолидные, когда по цепочке одни знакомые соглашались порекомендовать человека, им неизвестного, но об этом, в свою очередь, просили их знакомые. Нет, совсем не напрасно к этому набегу на замок Каролина отнеслась с подозрением. Не сразу, правда. Девушку иностранку даже зачислила в штат уборщицей, но тут лакей застукал ее, когда рылась в вещах в прежнем кабинете покойного графа и в прежней спальне Каролины. Правда, после того как лишилась возможности передвигаться на своих двоих, Каролина переселилась на первый этаж, но верхние помещения сохранили свой прежний вид. Новая уборщица явно там что-то искала.
      Каролина немедленно ее рассчитала и тут только связала одно с другим. Дождалась очередного приезда нотариуса и попросила назвать фамилию клиента, который хотел купить замок за выгодную для нее цену Вместе с содержимым...
      Нотариус не стал темнить, решил, видно, графиня раздумала и теперь не прочь продать недвижимость. А ему, нотариусу, светил неплохой процент от сделки. Оказалось, богатого американского кретина звали Кеннет Венворт, что абсолютно ни о чем не говорило, этого имени Каролина никогда не слышала. Но поскольку она уже о чем-то стала догадываться, попросила нотариуса назвать ей девичью фамилию матери американского клиента.
      - Понятия не имею, - ответил удивленный нотариус. - Такие сведения не требуются при оформлении купчей.
      - Так узнайте! - приказала Каролина. - Вдруг это наши дальние родственники, в таком случае я могу и согласиться. Во всяком случае, согласна подумать.
      Кровно заинтересованный в совершении сделки нотариус постарался, причем это заняло не так уж и много времени. Оказалось, девичья фамилия матери предполагаемого клиента была Трепон. Мисс Трепон вышла замуж за американца по фамилии Венворт, отца предполагаемого клиента, сама же была француженкой по национальности.
      Тут уж Каролине не пришлось особенно напрягать память. Правда, сцены, о которых рассказывала ее мать, происходили еще до рождения Каролины, но были слишком драматичны, такое не забывается.
      Тогда и прозвучала фамилия Трепон. Именно ее называла Юстина, описывая драматические сцены.
      Ну как же, именно эту фамилию носил помощник ювелира, который заварил кашу. С него все и началось. И это ему принадлежал тот самый желтый саквояжик, который она годами искала!
      Хотя Каролина была далеко не молодой, склероз ей не грозил. Умом отличалась смолоду, энергии всегда было хоть отбавляй. Нельзя сказать, что не имела недостатков, были, да еще какие! Натура нетерпеливая и нетерпимая, даже деспотичная, Каролина проявляла и эгоизм, и даже эгоцентризм, была излишне импульсивной и мстительной. Теперь, под старость, утратив былую подвижность и ограничив физическую активность, она компенсировала их усиленной умственной активностью, так что, можно сказать, неиссякаемая энергия переместилась снизу вверх, под темечко. А думать Каролина всегда умела и любила.
      И придумала она следующее: помощник ювелира, Шарль Трепон, сбежал в Америку. Не сгинул по дороге, в Америке тоже не помер сразу, а успел устроиться на работу, жениться и произвести на свет детей, по крайней мере одну дочь точно. И вот эта мисс Трепон выросла и вышла замуж за некоего Венворта. Она в свою очередь родила сына. Внук Шарля Трепона, молодой Венворт, узнал от деда об алмазе и приехал за ним сюда. Из чего следует, во-первых, что помощник ювелира алмаза с собой не забрал. Во-вторых, хотя и заявил, что алмаз в море уронил, на самом деле знал, что это враки, не исчез алмаз в пучине морской, а остался на суше, во Франции, у Нуармонов, где и следует его искать. Его, наверное, спрятали бабушка или мать. Обе умерли, Каролина же о нем наверняка не знает, иначе бы замок Нуармон не пребывал в столь жалком состоянии. Ну и в-третьих, решил приобрести замок, чтобы на свободе, не спеша, его как следует обыскать.
      Когда же не удалось замка купить, попытался продолжить поиски через подставных лиц, сначала взломщиков, а потом прислуги. Какую же огромную ценность должен представлять этот проклятый камень, если из-за него идут на такие расходы!
      Ясно, все дело в алмазе, ничто другое не могло объяснить такого стечения обстоятельств. Трудолюбивые иностранцы одолели, ха-ха! Явно нанятые Венвортом, а может, он лично был одним из них.
      И Людвика хороша, совсем мать позабыла. Внучек тоже мог бы хоть написать бабке, приехать, позаботиться о том, чтобы обрести титул графа де Нуармон по женской линии. Не хочет - не надо. У нее еще правнучки есть...
      И вдруг сверкнула мысль. Ее мать, Юстина, алмаза никогда не видела, она тоже. Зато ее прабабка Клементина так обстоятельно его описала, что все последующие поколения хорошо себе его представляли. Был двойной, как два совершенно одинаковых яйца, сросшихся друг с другом. А у нее, Каролины, появились правнучки-близняшки, впервые в истории их рода, ни в одном поколении близнецов не было.
      Говорят, не отличишь, как две капли воды похожи.
      Может, это знак, перст судьбы?
      Тем временем в Польше произошли большие перемены, вроде бы коммунистический строй пошатнулся, что-то там изменилось к лучшему. Или, наоборот, к худшему? Каролина политикой никогда в жизни не интересовалась, не разбиралась в ней, газет не читала, редко-редко что-то краем уха слышала. Но теперь перемены в соцстранах касались ее лично, и не мешало бы поинтересоваться, что там происходит.
      Пока же, не вникая в подробности происходящих перемен, Каролина порешила пригласить к себе правнучек. Пусть девочки приедут, она хочет их увидеть перед смертью. Вот только неизвестно, можно ли в настоящее время организовать их выезд из страны за железным занавесом? Жаль, раньше не поинтересовалась. Впрочем, поручит это дело нотариусу, в конце концов, он для того и существует, ему за хлопоты деньги платят.
      Графиня уже не была так богата, как прежде, но финансовое обнищание было явлением относительным. Обнищанием его можно было назвать лишь в сравнении с прежним огромным состоянием. Три дома в Париже приносили неплохой доход, остатки ценных бумаг приносили неплохой доход, виноградники по-прежнему приносили неплохой доход. А к тому же при замке еще имелось, так сказать, свое подсобное хозяйство, сведенное, правда, всего к нескольким коровам, нескольким овцам, нескольким свиньям, нескольким десяткам домашней птицы. И хотя в нем уже не было лошадей, оно находилось в полном порядке и снабжало замок необходимой продукцией. Если подсчитать, сохранившиеся остатки прежней роскоши приносили раз в пятнадцать меньше дохода, чем в прежние времена, но позволяли Каролине вести безбедную жизнь и давали возможность хорошо платить за обслуживание.
      Приходящей медицинской сестре Каролина выплачивала сумму, в два раза превышающую ее месячную зарплату, старые верные слуги когтями и зубами держались за замок Нуармон не из-за одной верности, не только в силу привычки - служба у старой графини вполне обеспечивала им безбедную старость, которая была уже не за горами. Нотариусу графиня де Нуармон доставляла четверть его годового дохода, и он ни за что на свете не согласился бы лишиться столь выгодной клиентки.
      А вот на ремонт замка средств не хватало, хотя в ремонте замок очень нуждался, ведь последний раз его ремонтировали более ста лет назад. Из-за этого графиня и вынуждена была перебраться на первый этаж, ибо старый замок лифтом не располагал, а встроить его можно было, лишь капитально перестроив здание. Продай она драгоценности или кое-что из старинных картин - и полученных средств хватило бы на ремонт не одного замка, но такая мысль Каролине и в голову не приходила.
      Правнучки приехали, Каролина таки их увидела.
      Две маленькие, совершенно одинаковые девочки, которые растрогали прабабку прекрасным знанием французского. И прабабка приняла решение.
      Решение ответственное, как следует продуманное. Каролина написала завещание. Писала не спеша, тщательно обдумывая каждую фразу. Опять возвращалась к написанному, исправляла, редактировала. Первый раз в жизни так тщательно работала над документом. Ее нотариус чуть не поседел от бесконечных изменений и исправлений и впервые подумал, что, пожалуй, не зря он получает такие гонорары.
      Но вот наконец текст завещания был окончательно отредактирован, одобрен и подписан. Итак, с завещанием покончено. Теперь Каролина принялась писать частное письмо правнучкам, которое следовало им передать лишь после ее смерти.
      К сожалению, закончить письмо она не успела.
      Смерть помешала.
      КОНЕЦ 1-ГО ТОМА


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15