– А если нет, сэр?

– Тогда начнем расследование отсюда. По обычным каналам. Спецслужба в Дублине поможет, сделает все. Она ненавидит ИРА больше, чем когда-либо, после того как те застрелили в прошлом году детектива – сержанта О'Бриена. Всегда чувства сильнее, когда убивают своего.

– Слушаюсь, сэр, – сказал Грант, – приступаю к действиям.

Было восемь вечера, когда генерал Карл Штайнер закончил обед, поданный ему в его комнату на втором этаже на Принц-Альбрехтштрассе. Куриная ножка, жаренный в масле картофель, именно так, как он любит, салат и полбутылки охлажденного рислинга. Просто невероятно. А затем еще настоящий кофе.

Обращение с ним коренным образом изменилось, после того как он потерял сознание от электрошока. На следующее утро он проснулся на удобной кровати и в чистом белье. Ни подонка Россмана, ни его эсэсовских громил не было. Только оберштурмбанфюрер Цайдлер, приличнейший парень, хоть и эсэсовец. Джентльмен.

Цайдлер не знал, как испросить прощения. Произошла страшная ошибка. В злонамеренных целях была подброшена ложная информация. Сам рейхсфюрер приказал провести полное расследование. Ответственные, без сомнения, понесут наказание. Он сожалел, что господина генерала приходится пока держать под замком. Но всего лишь несколько дней. Он уверен, что генерал понимает ситуацию.

Штайнер прекрасно понимал. Против него были лишь косвенные улики, ничего конкретного. Он не сказал ни слова, что бы ни предпринимал Россман, поэтому дело выглядело чистейшей провокацией с чьей-то стороны. Теперь его держат, чтобы убедиться, что он будет иметь приличный вид, когда его выпустят. Кровоподтеки почти рассосались. Если не считать кругов под глазами, то вид у него хороший. Ему даже выдали новую форму.

Кофе действительно отличный. Штайнер наливал вторую чашку, когда в замке повернулся ключ, и дверь за его спиной открылась. Стало жутко тихо. У Штайнера зашевелились волосы на голове.

Он медленно обернулся и увидел в дверях Карла Россмана. На нем была шляпа с опущенными полями, кожаное пальто, из угла рта свисала сигарета. По обе стороны от него стояли два эсэсовца в полной форме.

– Привет, господин генерал, – сказал Россман, – а вы думали, мы о вас забыли?

Что-то оборвалось внутри у Штайнера. Все стало чудовищно ясно.

– Ублюдок! – воскликнул он и швырнул чашку с кофе в голову Россмана.

– Грех это, – покачал головой Россман. – Вам не следовало так делать.

Один из гестаповцев с силой ткнул концом дубинки Штайнеру в пах, и Штайнер с криком упал на колени. Еще один удар по голове, – и он потерял сознание.

– В подвал, – спокойно сказал Россман и вышел.

Гестаповцы взяли генерала за ноги и потащили его лицом вниз, идя в ногу и не меняя ритма даже на лестнице.

Макс Радл постучал в дверь и вошел в кабинет рейхсфюрера. Гиммлер, стоя перед камином, пил кофе. Он поставил чашку и подошел к столу:

– Я надеялся, что вы уже в пути.

– Я вылетаю ночью в Париж, – сказал Радл. – Как известно рейхсфюреру, адмирал Канарис улетел в Италию сегодня утром.

– Очень жаль, – ответил Гиммлер. – Тем не менее у вас остается много времени. – Он снял пенсне и, как всегда, тщательно протер стекла. – Я прочел рапорт, который вы сегодня утром передали Россману. Что это за американские рейнджеры появились там? Покажите мне где.

Он разложил перед собой штабную карту, и Радл показал Мелтам Хауз.

– Как видите, господин рейхсфюрер, Мелтам Хауз в восьми милях по берегу на север от графства Стабли. Двенадцать или тринадцать от Хобс Энда. В последней радиограмме миссис Грей сообщает, что не ждет с этой стороны никаких неприятностей.

Гиммлер кивнул головой:

– Ваш ирландец, похоже, оправдывает деньги, которые получает. Остальное зависит от Штайнера.

– Думаю, он нас не подведет.

– Да, я забыл, – сухо продолжал Гиммлер, – у него в этом деле личная заинтересованность.

Радл сказал:

– Разрешите мне узнать о здоровье генерал-майора Штайнера?

– В последний раз я видел его вчера вечером, – Гиммлер говорил истинную правду, – хотя должен сознаться, что он меня не видел. В этот момент он был занят обедом из жареного картофеля, овощного салата и довольно большого бифштекса. – Он вздохнул. – Если бы только потребители мяса понимали, как вредна такая пища! Вы едите мясо, господин полковник?

– Боюсь, что да.

– И курите шестьдесят или семьдесят этих отвратительных русских папирос в день, и пьете. Сколько вы сейчас выпиваете коньяка в день? – Гиммлер покачал головой, складывая лежащие перед ним бумаги в аккуратную стопку: – Впрочем, в вашем случае, думаю, это все равно.

«Есть ли что-нибудь, что эта свинья не знает?» – подумал Радл и сказал:

– Да, господин рейхсфюрер.

– В котором часу они вылетают в пятницу?

– Перед самой полуночью. При благоприятной погоде это часовой полет.

Гиммлер быстро поднял голову. Взгляд его был холодным:

– Полковник Радл, вам должно быть ясно одно. Штайнер и его команда летят по разработанному плану, будет хорошей погода или нет. Это не такое дело, которое можно отложить. Такая возможность, как нынешняя, возникает раз в жизни. Связь с вашим штабом будет работать круглосуточно. Начиная с пятницы, с утра, вы будете посылать мне сообщения каждый час вплоть до успешного окончания операции.

– Будет исполнено, господин рейхсфюрер.

Радл повернулся к двери, но Гиммлер остановил его:

– Еще один момент. Я не вводил фюрера в курс этой операции по многим причинам. Времена тяжелые, Радл, и судьба Германии лежит на его плечах. Я бы хотел, чтобы это был – как это сказать – сюрприз для него.

На мгновение Радлу показалось, что он сошел с ума. Затем он понял, что Гиммлер говорит серьезно.

– Важно не разочаровать его, – продолжал Гиммлер. – Теперь мы в руках Штайнера. Пожалуйста, пусть он это прочувствует.

– Хорошо, господин рейхсфюрер. – Радл подавил нестерпимое желание расхохотаться.

Гиммлер довольно небрежно выбросил вперед правую руку в партийном салюте:

– Хайль Гитлер!

Радл церемонно откозырял и как можно быстрее вышел.

Войдя в свой кабинет на Тирпиц-Уфер, Радл увидел, что Хофер упаковывает его вещи. Радл достал коньяк и налил себе большую порцию.

– Господин полковник здоров? – взволнованно спросил Хофер.

– Знаете, Карл, о чем наш уважаемый рейхсфюрер только что проговорился? Он, оказывается, не докладывал фюреру, как далеко мы зашли в этом деле. Он хочет преподнести ему сюрприз. Ну, не мило ли это?

– Ради бога, господин полковник.

Радл поднял стакан:

– За наших товарищей. Карл, за триста десять человек из полка, которые погибли в Зимнюю кампанию. Не знаю за что. Если вы узнаете, скажите мне.

Хофер уставился на него, и Радл улыбнулся:

– Ничего, Карл, я не сорвусь. Вы проверили время моего рейса в Париж?

– Десять тридцать с аэродрома Темпельхоф. Я приказал подать машину к девяти пятнадцати. У вас много времени.

– А рейс на Амстердам?

– Завтра утром. Возможно, около одиннадцати, но нет уверенности.

– Хорошо. Все, что мне нужно, это плохая погода, чтобы не попасть в Ландсвоорт до вторника. Какая сводка погоды?

– Плохая. Из России идет холод.

– Всегда так, – мрачно сказал Радл. Он открыл ящик стола и взял из него запечатанный конверт. – Это моей жене. Смотрите, чтобы она получила его. Жалко, что вы не можете поехать со мной, но вы должны держать оборону здесь, понимаете?

Хофер посмотрел на письмо, и в глазах его появился страх:

– Неужели господин полковник думает...

– Дорогой мой добрый Карл, – сказал Радл. – Я ничего не думаю. Я просто подготавливаюсь к любому неприятному случаю. Если операция сорвется, то, мне кажется, все, связанные с ней, могут оказаться – как это выразиться? – персонами нон грата. В любом таком случае вы должны полностью отрицать, что знали что-нибудь. Все, что я делал, я делал один.

– Господин полковник, пожалуйста... – хрипло попросил Хофер. На глазах его были слезы.

Радл достал еще один стакан, наполнил его и протянул Хоферу:

– Давайте тост. За что выпьем?

– Бог знает, господин полковник.

– Тогда я вам скажу. За жизнь, Карл, за дружбу и надежду, – он криво улыбнулся. – Знаете, какая мысль мне только что пришла в голову? Что рейхсфюрер, весьма возможно, ничего об этих вещах не знает. А, ладно...

Он запрокинул голову и осушил стакан одним глотком.

Как и у большинства старших офицеров в Скотланд-Ярде, у Джека Рогана была в кабинете небольшая раскладушка на случай, если воздушные налеты превращали возвращение домой в проблему. Когда в среду он возвратился с еженедельного координационного совещания руководителей секции спецслужбы, был уже почти полдень. На его походной кровати спал Грант.

Роган выглянул в коридор и велел дежурному полицейскому приготовить чай. Затем он дружески пнул Гранта и подошел к окну, набивая трубку. Туман был гуще обычного. Настоящий лондонский, особенный, как когда-то правильно назвал его Диккенс.

Грант поднялся, поправляя галстук. Костюм его был измят, а сам он небрит.

– Дьявольский путь назад. Туман действительно невообразимый.

– Чего-нибудь добились?

Грант открыл портфель, взял папку и одну карточку из нее положил на стол Рогану. К ней была прикреплена фотография Лайама Девлина. Выглядел он на ней старше, чем в жизни. Внизу карточки значилось несколько имен.

– Это Мерфи, сэр.

Роган тихо свистнул:

– Он? Вы уверены?

– Рубен Гарвальд уверен.

– Но это же бессмыслица, – сказал Роган. – Последнее, что я о нем слышал, это что у него были неприятности в Испании, поскольку он сражался не на той стороне. Приговорен, к пожизненным каторжным работам.

– По-видимому, нет, сэр.

Роган вскочил и подошел к окну. Минуту он стоял там, засунув руки в карманы.

– Знаете, он один из главарей движения. Встречаться мне с ним не приходилось. Всегда окружен таинственностью. Ну во-первых, все эти чертовы вымышленные имена.

– Судя по досье, он учился в Тринити колледже, что для католика необычно, – сказал Грант. – Специализировался в английской литературе. Это уже ирония, если он член ИРА.

– Такие эти чертовы ирландцы. – Роган повернулся, постукивая пальцем по виску. – Какие-то бешеные с рождения. Все у них не как у людей. Ну посудите сами: дядя – священник, сам окончил университет – и во что превратился? Самый хладнокровный убийца в движении со времен Коллинса и его группы.

– Ладно, сэр, – сказал Грант. – Что будем делать?

– Прежде всего свяжемся со спецслужбой в Дублине. Посмотрим, что у них есть.

– Потом?

– Если он здесь легально, то должен быть зарегистрирован в местной полицейской части, где бы то ни было. Регистрационная форма для иностранцев плюс фотография...

– Которые затем передаются в отделение, к которому полицейская часть относится.

– Точно, – Роган ударил по столу. – Я уже два года требую, чтобы нам передавали их сюда в центральный архив но, поскольку здесь работают почти три четверти миллиона ирландцев, никто не хочет с этим связываться.

– Значит, надо разослать копии этой фотографии во все городские полицейские части и отделения графств, чтобы там просмотрели все регистрации. – Грант взял карточку. – На это уйдет много времени.

– А что еще можно сделать? Поместить фотографию в газетах и написать: «Кто видел этого человека?» Я хочу поймать его, а не спугнуть.

– Конечно, сэр.

– Займитесь этим. Даю «зеленую улицу». Объявите внеочередным делом госбезопасности, что заставит этих типов шевелиться.

Грант вышел, а Роган взял досье Девлина, откинулся на стуле и начал читать.

В Париже полеты были отменены. Туман сгустился такой, что когда Радл вышел из зала отправления в Орли, он не увидел своей руки перед лицом. Он зашел к дежурному и спросил о прогнозе.

– К сожалению, господин полковник, если судить по последней метеосводке, никаких полетов до утра. Честно говоря, даже утром может быть не лучше. Думаю, этот туман может продержаться несколько дней. – Он любезно улыбнулся: – Одно хоть хорошо, что он держит томми дома.

Радл принял решение:

– Мне абсолютно необходимо быть в Роттердаме не позднее завтрашнего дня. Где автобаза?

Десять минут спустя он держал директиву фюрера перед носом пожилого капитана транспортных войск, а через двадцать минут выехал из ворот аэропорта в большом черном закрытом «ситроене».

В этот момент в гостиной Джоанны Грей сэр Генри Уиллафби играл в карты с нею и отцом Верекером. Он выпил больше, чем, возможно, было ему полезно, и пребывал в очень хорошем настроении.

– Ну-ка, ну-ка, у меня был королевский марьяж, а теперь несколько козырей.

– Это сколько? – поинтересовался Верекер.

– Двести пятьдесят, – сказала Джоанна Грей. – Двести девяносто с королевским марьяжем.

– Минуточку, – сказал Верекер, – он взял королеву десяткой.

– Но я же объясняла, в этой игре десятка выше королевы.

Филипп Верекер с неудовольствием покачал головой:

– Бесполезно. Я никогда не пойму эту проклятую игру.

Сэр Генри восторженно засмеялся:

– Игра джентльменов, мой мальчик. Аристократ среди карточных игр. – Он вскочил, опрокинув стул, и поднял его. – Можно я еще выпью, Джоанна?

– Конечно нет, мой дорогой, – смеясь ответила она.

– Вы сегодня, похоже, довольны собой, – заметил Верекер.

Сэр Генри, стоя спиной к огню, широко улыбнулся:

– Да, Филипп, и причина вполне уважительная. Не знаю, почему бы не рассказать и вам, – вдруг вырвалось у него. – Все равно скоро узнаете.

«Господи, старый дурак». – Тревога Джоанны была неподдельной. Она быстро произнесла:

– Генри, вы считаете, что следует рассказать?

– А почему нет? – спросил он. – Если я не могу доверять вам и Филиппу, то кому же доверять? – Он обернулся к Верекеру. – Дело в том, что в субботу на уик-энд приезжает премьер-министр.

– Господи, я, конечно, слышал, что он выступает в Кингс-Линне. – Верекер был поражен. – Честно говоря, сэр, я не знал, что вы знакомы с мистером Черчиллем.

– Я не знаком, – ответил сэр Генри. – Дело в том, что ему хотелось бы провести спокойный уик-энд и немного порисовать, перед тем как возвращаться в город. Естественно, он слышал о садах Стадли, да и кто не слышал? Разбиты в год Армады. Когда с Даунинг-стрит связались со мной и спросили, может ли он у меня остановиться, я был в восторге.

– Естественно, – сказал Верекер.

– Конечно, жителям деревни ничего не надо знать, пока он не уедет. Меня об этом просили в высшей степени настоятельно. Знаете, безопасность. Излишняя осторожность не помешает. – Сэр Генри был очень пьян и слова произносил невнятно.

Верекер сказал:

– Полагаю, при нем будет многочисленная охрана.

– Отнюдь. Хочет как можно меньше суеты. С ним будет три или четыре человека. Я приказал, чтобы взвод моих ребят из местной обороны охранял поместье по периметру, пока он будет здесь. Даже они не знают, в чем дело. Считают, что это учение.

– Правда? – спросила Джоанна.

– Да. Я еду в субботу в Кингс-Линн встречать его. Мы приедем на машине. – Сэр Генри рыгнул и поставил стакан. – Послушайте, можно мне выйти? Что-то мне нехорошо.

– Конечно, – сказала Джоанна Грей.

Сэр Генри подошел к двери, обернулся и приложил палец к губам:

– Теперь молчок.

После его ухода Верекер сказал:

– Это новая страница в истории.

– Право, сэр Генри ведет себя очень плохо, – посетовала Джоанна. – Предполагалось, что он не должен был говорить ни слова, и тем не менее при подобных же обстоятельствах, когда выпил лишнего, рассказал мне все. Естественно, я считала себя обязанной молчать.

– Конечно. Вы были совершенно правы. – Верекер встал и потянулся за своей палкой: – Лучше я отвезу его домой. Он не может вести машину.

– Чепуха, – она взяла его под руку и подвела к двери. – Ведь вам придется идти домой за машиной. В этом нет необходимости. Я его отвезу.

Джоанна помогла Верекеру надеть пальто.

– Вы уверены?

– Конечно, – Джоанна поцеловала Верекера в щеку. – С нетерпением жду встречи с Памелой в субботу.

Он ушел, прихрамывая. Она стояла в дверях и слушала, как удаляются его шаги. Было тихо и спокойно, почти так же, как в вельде, когда она была девочкой. Странно, но она уже много лет об этом не вспоминала.

Джоанна вернулась в дом и закрыла дверь. Сэр Генри появился из туалета и нетвердыми шагами подошел к креслу у камина.

– Пора ехать, милая.

– Чепуха, – сказала она. – Всегда есть время выпить еще.

Она налила в его стакан на два пальца виски и села на ручку его кресла, нежно поглаживая его шею.

– Знаете, Генри, мне бы очень хотелось познакомиться с премьер-министром. Думаю, ничего на свете мне так не хотелось бы.

– Да, милая? – Он глупо смотрел на нее.

Она улыбнулась и нежно провела губами по его лбу.

– Да, почти ничего.

В подвале Принц-Альбрехтштрассе было очень тихо, когда Гиммлер спускался туда.

Россман ждал его. Рукав его были засучены до локтей, и выглядел он очень бледным.

– Ну, – требовательно произнес Гиммлер.

– Боюсь, господин рейхсфюрер, что он мертв.

Гиммлер был недоволен и не скрывал этого:

– По-моему, это в высшей степени неосторожно с вашей стороны, Россман. Я велел вам быть осторожным.

– Я к нему со всем уважением, господин рейхсфюрер, но сердце его не выдержало. Доктор Прагер подтвердит это. Я сразу же послал за ним. Он еще там.

Россман открыл ближайшую дверь. Оба гестаповца, подручные Россмана, стояли в комнате, еще не сняв резиновых перчаток и фартуков. Маленький шустрый человечек в твидовом костюме склонился над телом, лежавшим на железной скамейке в углу, и прикладывал к нему стетоскоп.

Человечек обернулся, когда вошел Гиммлер, и вскинул руку в партийном приветствии.

Гиммлер постоял немного, глядя на Штайнера. Генерал был голый до пояса, с босыми ногами. Полуоткрытые глаза его смотрели неподвижно в вечность.

– Ну? – произнес Гиммлер.

– Сердце, господин рейхсфюрер, в этом нет сомнения.

Гиммлер снял пенсне и слегка потер переносицу. Весь день у него болела голова и никак не проходила.

– Очень хорошо, Россман, – сказал он. – Он был обвинен в предательстве, в заговоре с целью покушения на жизнь самого фюрера. Как вы знаете, фюрер издал декрет о смертной казни за это преступление, и генерал-майор Штайнер не уйдет от нее даже мертвый.

– Конечно, господин рейхсфюрер.

– Смотрите, чтобы приговор был приведен в исполнение. Меня не будет, я вызван в Растенбург, а вы сделайте фотографии и уничтожьте тело как обычно.

Эсэсовцы щелкнули каблуками в партийном приветствия.

– Он был арестован? Где? – удивленно спросил Роган. еще не было пяти, но так потемнело, что пришлось задернуть маскировочные шторы.

– На ферме около озера Ката в графстве Карри в июне прошлого года после перестрелки, в которой он застрелил двух полицейских и сам был ранен. Он убежал из местного госпиталя на следующий день и пропал.

– О, господи, и они называют себя полицией, – в отчаянии сказал Роган.

– Дело в том, сэр, что спецслужба Дублина не имела к этому никакого отношения. Она определила его личность позже по отпечаткам пальцев на револьвере. Арест произвел местный патруль из Гарды, который получил тайное сообщение. И еще одно, сэр. Дублин сообщает, что они запросили министерство иностранных дел Испании, поскольку наш приятель, по всем данным, был там в тюрьме. Испанцы очень неохотно пошли навстречу, вы же знаете, как с ними трудно бывает вести подобные дела. Наконец они признали, что он сбежал с каторжных работ в Гранаде осенью 1940 г. По их информации, он подался в Лиссабон, а оттуда в Штаты.

– А теперь он вернулся, – сказал Роган. – Но зачем – вот в чем загвоздка. Получили сведения из провинции?

– Из семи отделений, сэр, все отрицательные.

– Ладно. В данный момент сделать мы ничего не можем, надо только надеяться. Как только что-нибудь появится, немедленно сообщите мне. Днем, ночью, где бы я ни был.

– Хорошо, сэр.