Кройдон был окутан густым туманом, шел проливной дождь. Обычно здесь было очень шумно, ведь Кройдон использовался как база потребителей, защищавших Лондон, но, когда Женевьева выглянула из окна того странного металлического сооружения, в которое их поместили по прибытии, она не заметила, чтобы кто-то взлетал или садился. «Лизандр», приземистый безобразный моноплан с высоко поднятыми крыльями, стоял в стороне, на нем копошились два авиамеханика.
      Рене сидел около печки и пил чай, и Мунро обратился к Женевьеве, когда дождь в очередной раз ударил в окно:
      — Проклятая погода!
      — Перспектива не очень обнадеживающая, а? — заметила она.
      — Имейте в виду, эта штука может летать в любых условиях. — Он кивнул в сторону «лизандра».
      — Вообще-то, он берет пилота и двух пассажиров, но если втиснуть в него всех вас четверых, то он справится и с этим.
      Рене принес ей чаю в фарфоровой чашке. Женевьева взяла ее в ладони, чтобы согреться; в этот момент открылась дверь и вошли Крэйг с пилотом. Он был совсем молод, с великолепными усами, в голубой форме Королевских ВВС, теплой куртке и ботинках. В руке он держал планшет с картами, который, войдя, небрежно кинул на стол.
      — Лейтенант воздушного флота Грант, — представил его Крэйг.
      Лейтенант улыбнулся и взял ее руку.
      — Кажется, нас собираются задержать, Грант? — раздражительно спросил Мунро.
      — Проблема не в здешней погоде, бригадир. Мы можем взлететь и в гороховом супе, если над ним чисто. Дело в посадке: в Холодной гавани видимость нулевая. Они сообщат нам сразу, как только погода изменится.
      — Проклятие! — раздраженно бросил Мунро, открыл дверь и вышел.
      — Кажется, его печень работает сегодня с перегрузкой, — заметил Грант, подошел к печке и налил себе кружку чаю.
      Крэйг добавил, обращаясь к Женевьеве:
      — Вы полетите с Грантом ночью в четверг. Вы в хороших руках, он уже летал по этому маршруту.
      — Ну, если это может подсластить пилюлю… — Грант зажал сигарету в уголке рта, не зажигая ее. — Раньше летать приходилось? — спросил он Женевьеву.
      — Да, в Париж, до войны.
      — Это совсем другое дело, подружка, поверьте мне.
      — Вообще-то, мы могли бы пройтись по плану полета на четверг, — сказал Крэйг, — просто чтобы убить время. У вас ведь этот план готов, верно? — обратился он к Гранту.
      — Да, — кивнул Грант. — Мы вылетаем из Холодной гавани в одиннадцать тридцать. Расчетное время прибытия — два часа ночи по нашему времени. Я все вам сейчас объясню. — Он развернул карту, и они склонились над ней, следя за карандашом в его руке. — Майор Осборн будет сопровождать нас в полете. В этих самолетах не очень-то много места, но они хорошие «соколята». Никогда не подводят.
      — Как вы собираетесь пересекать пролив? — спросил Крэйг.
      — Видите ли, некоторые считают более безопасным лететь низко, чтобы уйти от их радаров, но я предпочитаю летать на восьми тысячах футов. Это гораздо ниже высоты полета любых бомбардировщиков, за которыми охотятся эти ночные истребители джерри. — Он был так спокоен, так ужасающе обыденно рассуждал, что Женевьева вдруг почувствовала легкий озноб. — Мы приземлимся на поле примерно в пятнадцати милях от Сен-Мориса. Они высветят нам посадочную полосу велосипедными лампами, что вполне годится, но при хорошей погоде. Пароль: «Шугарнан-тэйр» — морзянкой. Если мы его не услышим, то не будем садиться. Согласны?
      Он повернулся к Крэйгу, который утвердительно кивнул головой:
      — Вы сейчас главный.
      — За последние шесть недель мы потеряли два «лизандра» и «либератор»: летчики сажают самолеты, а джерри уже ждут их там. Мы выяснили, что их цель — захватить всех целехонькими, поэтому они не начинают стрелять до тех пор, пока самолет не попытается снова взлететь. Наши последние инструкции требуют сокращения до минимума цикла «посадка-взлет». Я не беру никого на борт там, поэтому, как только самолет приземлится, я качу самолет в конец поля, вы быстро высаживаете мисс Треванс, и мы сразу же взлетаем. — Он сложил карту и убрал ее в сумку. — Извините, но ничего больше мы, к сожалению, для вас сделать не можем, ведь никто не знает, что ждет нас там внизу, в темноте.
      Он подошел к печке и налил себе чаю, а Крэйг сказал:
      — Парня, который будет ждать вас на месте, зовут Большой Пьер, он англичанин. Он никогда не видел Анн-Мари, они говорили только по телефону. Он ничего не знает о том, что случилось, так что для него вы — она.
      — А начальник станции в Сен-Морисе?
      — Анри Дюбуа. Он в таком же положении. Обо всем знают только Рене и еще двое, которые были с ним, когда он нашел ее, но они из горной местности и уже вернулись к себе. Большой Пьер доставит вас к Дюбуа до рассвета. У него чемоданы Анн-Мари. У вас будет достаточно времени, чтобы переодеться, пока Рене проверит машину. Ночной поезд из Парижа прибывает в семь тридцать. В это время года в семь тридцать еще темно. Он останавливается всего на три минуты и тут же отправляется дальше. Никто в деревне не сочтет странным, даже если не увидит вас сходящей с поезда. Эта деревня — оплот Сопротивления в районе.
      Он говорил, не глядя на нее, как будто очень спокойно, но его правая щека подергивалась.
      — Эй, — обратилась к нему Женевьева, накрыв своей рукой его ладонь. — Не говорите мне, что начинаете за меня беспокоиться…
      Крэйг не успел ответить, дверь с грохотом отворилась, и в помещение влетел Мунро.
      — Я видел командира базы, — заявил он Гранту. — Он разрешает нам лететь. Если мы не сможем сесть, то нам придется вернуться назад. У вас достаточно топлива?
      — Конечно, сэр, — ответил Грант.
      — Тогда вылетаем немедленно!
      Все завертелось, и Женевьева вдруг поняла, что уже бежит под дождем к «лизандру». Крэйг втиснул ее на заднее сиденье стеклянной кабины, они с Рене взгромоздились перед ней. Мунро последовал за ними и занял сиденье стрелка позади Гранта. Женевьева так старательно пристегивала себя к сиденью, что совершенно не обращала внимания на происходящее. Потом она услышала, как изменился звук мотора; самолет накренился, и они оторвались от земли.
      Это было неприятное путешествие, шумное и беспорядочное, грохот двигателя мешал разговаривать. Снаружи была графитово-серая стена дождя, барабанившего по капоту. Самолет непрерывно трясло, они то и дело проваливались в воздушные ямы.
      Через некоторое время она почувствовала унизительные спазмы в желудке, но на этот случай ее снабдили пакетом. Рене вскоре последовал ее примеру, что несколько утешило Женевьеву. Вероятно, она уснула, потому что вдруг кто-то потряс ее за плечо. Она открыла глаза и увидела, что ее ноги закутаны в одеяло. Крэйг держал в руке термос.
      — Кофе? Хорошего американского кофе?
      Она ужасно замерзла, ей даже показалось, что ноги вообще потеряли всякую чувствительность.
      — Сколько нам осталось?
      — Пятнадцать минут, если все пойдет нормально.
      Она принялась за кофе. Он был как раз такой, как нужно, — горячий, крепкий и очень сладкий, а по аромату она поняла, что туда влили кое-что покрепче. Допив, она протянула чашку Крэйгу, и он наполнил ее для Рене.
      Грант включил переговорное устройство. Женевьева услышала потрескивание, потом чей-то голос произнес:
      — «Лизандр», Шугар-нан-тэйр. Облачность шестьсот футов. Никаких проблем не должно быть.
      Мунро повернулся и заботливо спросил:
      — Как дела, дорогая?
      — Превосходно.
      Это было не так, потому что их вдруг начало трясти, словно осенний листок, когда они пошли на посадку. Внезапно мотор громко взвыл: «лизандр» попал в поток от винта большой черной птицы, которая вынырнула из-за облаков, просто из ниоткуда, так близко, что Женевьева увидела свастику на хвосте.
      — Бах, бах, ты убит, старик! — громко прозвучало в переговорном устройстве, и «юнкерс» исчез так же внезапно, как и появился.
      Грант, ухмыляясь, обернулся:
      — Сожалею. Сегодня Джо Едж сходит с ума даже больше, чем обычно.
      — Дерзкий молодой идиот, — проворчал Мунро, но в этот момент они прорывали облака и оказались на высоте шестьсот футов, прежде чем Женевьева успела спросить, что произошло.
      Внизу простирался берег Корнуолла, залив Холодная гавань, рассыпанные вдоль берега коттеджи и И-бот около причала. Ю-88 С уже скользил внизу над Гранчестер-Эбби и озером и приземлился на травяном поле с ветровым конусом.
      — Вышли точно на цель, — бросил через плечо Грант и повел машину вниз над полосой сосен. Приземлившись, он подрулил к ангару.
      Ю-88С уже заглушил мотор возле механиков с Мартином Хейром во главе. Джо Едж вылез из кабины и присоединился к ним.
      — Господи, форма, — произнесла Женевьева и вцепилась в рукав Крэйга.
      — Все в порядке, — сказал он ей, — мы приземлились не на другой стороне Ла-Манша. Я вам все объясню.
      В помещении бара «Висельник» все еще не пришедшая в себя Женевьева сидела за одним из грубо сколоченных столов у окна в компании бригадира, Крэйга и Мартина Хейра, наслаждаясь жареным беконом с яйцами, приготовленным Джулией Легран на кухне и поданным Шмидтом. Экипаж «Лили Марлен» отдыхал, расположившись у огня, негромко беседуя, некоторые играли в карты.
      — Что-то уж больно хорошо они ведут себя сегодня утром, — сказал Мунро.
      — О, сэр, это из-за нашей компании. Шмидт поставил на стол свежие тосты.
      — Позволю себе заметить, что мисс Треванс здесь словно дыхание весны.
      — Чертов щекастый негодяй, — сказал Мунро, — а ну-ка прекрати свои штучки!
      Шмидт ретировался, и Мартин Хейр налил Женевьеве новую чашку чаю.
      — Все это должно казаться вам очень странным.
      — Да, пожалуй.
      Он ей понравился сразу, как только она увидела его на летном поле, точно так же, как она сразу невзлюбила Джо Еджа.
      — Вы сами, должно быть, чувствуете себя иногда довольно странно, когда смотритесь в зеркало и видите эту форму.
      — А ведь она права, Мартин, — сказал Мунро.
      — Вы когда-нибудь задавались вопросом, на чьей стороне воюете на самом деле?
      — Иногда. — Хейр закурил. — В основном когда имею дело с Джо Еджем. Тогда я испытываю отвращение к форме.
      — К любой форме, — добавил Крэйг. — Он совершенно неуправляем, по-моему. Грант рассказал мне довольно странную историю, которая очень точно характеризует его. Во время битвы за Британию у одного Ю-88 С был выведен из строя двигатель, и он сдался двум пилотам «спитфайров», которые летели по бокам и конвоировали его на наш ближайший аэродром. Это была удача.
      — И что произошло? — спросила Женевьева.
      — Внезапно с тыла появился Едж и, смеясь, словно маньяк, — все это было слышно по радио — расстреливает его в упор.
      — Это ужасно, — поежилась Женевьева.
      — Конечно, командир должен был отдать его под трибунал.
      — Он пробовал, но его остановили сверху. Едж был асом битвы за Британию, награжден двумя Крестами за летные заслуги. Поэтому вся эта история плохо выглядела бы в газетах.
      Крэйг повернулся к Хейру:
      — Я уже говорил вам, герой войны — психопат.
      — Я слышал эту историю, — ответил тот. — Но вы опустили одну деталь: командиром Еджа был американец. Бывший офицер эскадрильи Орлов или что-то в этом роде. Едж так и не простил его и с тех пор ненавидит американцев.
      — Да, но он лучший пилот из всех, кого я когда-либо встречал, черт возьми, — отпарировал Мунро.
      — Если это так, то почему в четверг летит не он, а Грант? — спросила Женевьева.
      — Потому что он не летает на «лизандре», а управляет немецким самолетом «шторк», и то лишь в исключительных обстоятельствах, — ответил ей Мунро. — Полет в четверг — рутинное мероприятие.
      Дверь открылась, и вошел Едж, как обычно с незажженной сигаретой в уголке рта.
      — Все довольны? — Когда он подошел к столу, в помещении сразу воцарилась тишина. — Грант благополучно отбыл, сэр, — сообщил он Мунро. — Вернется назад в четверг к полудню.
      — Прекрасно, — удовлетворенно пробурчал Мунро. Едж наклонился к Женевьеве так близко, что она почувствовала на своем ухе его дыхание:
      — Хорошо устроились, моя сладкая? Если вам понадобится совет, дядя Джо всегда к вашим услугам.
      Она сердито отшатнулась и встала:
      — Пойду посмотрю, не нужна ли помощь мадам Легран.
      Когда она встала, Едж расхохотался. Хейр, подняв брови, взглянул на Крэйга:
      — Ему нравится во все влезать, да?
      Когда Женевьева вошла в кухню, Джулия мыла посуду, наклонившись над раковиной.
      — Мадам Легран, завтрак был просто великолепный. — Она взяла полотенце. — Давайте помогу.
      — Меня зовут Джулия, cherie, — ответила она с теплой улыбкой.
      Женевьева внезапно вспомнила, что так ее всегда называла Гортензия. Только ее, никогда Анн-Мари. Джулия Легран сразу завоевала ее симпатию. Она взяла тарелку и улыбнулась:
      — Женевьева.
      — Все в порядке?
      — Думаю, да. Мне нравится Мартин Хейр. Великолепный человек.
      — А Крэйг?
      — О, он тоже… кажется… — Она пожала плечами.
      — Это значит, что он вам здорово нравится, — вздохнула Джулия. — К сожалению, это всегда получается само собой, cherie, но, мне кажется, этот парень слишком часто ставит свой кувшин на край колодца.
      — А Едж? — спросила Женевьева.
      — Этот просто живой мертвец. Держитесь подальше от него.
      Женевьева продолжала вытирать тарелки.
      — А что вы здесь делаете?
      — Я управляю домом и всем этим местом. Я отведу вас туда попозже. Чтобы вы устроились.
      Дверь открылась, и в кухню заглянул бригадир:
      — Мы с Крэйгом отправляемся в дом. У нас полно дел. Джулия ответила:
      — Я приведу к вам Женевьеву попозже.
      — Прекрасно. — Он вытащил из кармана письмо и протянул его Женевьеве: — Это вам. Сегодня утром я послал Картера в ваш госпиталь, чтобы он объяснил старшей сестре, что ваш отпуск следует продлить из-за тяжелой семейной утраты. Она не посылала вам свое письмо, потому что ждала, что вы вот-вот появитесь.
      Конверт был аккуратно вскрыт.
      — Вы прочли его? — спросила Женевьева.
      — Конечно. — Он вышел, закрыв за собой дверь.
      — Ах, какой он вежливый, — сказала Джулия с сарказмом.
      Женевьева отложила письмо в сторону и продолжила вытирать посуду.
      — Что вы делали раньше?
      — Я жила во Франции. Мой муж был профессором философии в Сорбонне.
      — А теперь?
      — Он умер. Они пришли за нами однажды ночью — гестапо, — а он задержал их, дав возможность мне и другим скрыться. — На секунду Джулия замолчала, уставившись в пространство. — Но Крэйг вернулся за ним. Спас ему жизнь. Помог нам уехать в Англию. — Она вздохнула. — Он умер от сердечного удара в прошлом году, мой муж.
      — И Крэйг Осборн спас его?
      — Да, он.
      — Расскажите мне о нем, — сказала Женевьева. — Все, что знаете.
      — Почему бы и нет? — пожала в ответ плечами Джулия. — Его отец был американским дипломатом, мать француженкой. В детстве он жил то в Берлине, то в Париже, поэтому так свободно владеет языками. Он работал для журнала «Лайф», когда немцы взяли Париж.
      — Да, как раз тогда он познакомился с моей сестрой. Вы встречались с ней?
      — Лично ни разу. Крэйг связался с подпольем, в котором проводили операции по спасению евреев, отправляя их через Испанию, и едва спасся сам, когда немцы узнали, чем он занимается. Именно тогда он впервые появился в Англии и присоединился к их Секретной службе. Они называют ее ИСО. Позднее, когда американцы вступили в войну, его перевели в ОСС. — Она пожала плечами. — Но это просто названия. Все заняты одним-единственным делом. Воюют.
      — Он вернулся во Францию?
      — Его дважды сбрасывали с парашютом. В третий раз использовали «лизандр». Он командовал диверсионной группой маки в долине Луары несколько месяцев, пока их не предали.
      — И куда он отправился?
      — В Париж, в одно кафе на Монмартре, там встречались подпольщики по пути в Испанию… — Она замолчала.
      — А дальше?
      — Гестаповцы ждали его. Они отправили его на Рю де Сюссе, в здание министерства внутренних дел.
      — Продолжайте… — Женевьева побледнела.
      — Его сфотографировали, взяли отпечатки пальцев — все, как обычно, а потом начался допрос, который длился трое суток, его ужасно пытали. Посмотрите при случае на его руки. Его ногти деформированы, потому что они их ему вырвали.
      — Но ему удалось бежать?
      — Да, ему повезло. Машина, на которой его везли, столкнулась с грузовиком. Он сбежал и спрятался в церкви. Священник, который обнаружил его, связался с моим мужем, который был руководителем подполья в одном из районов Парижа.
      — А кто отвлекал гестапо, пока вы с Крэйгом пытались скрыться?..
      — Сейчас я вам все объясню, cherie, — терпеливо ответила Джулия. — Крэйг не мог идти сам, потому что они изуродовали и его ноги. — Она крепко держала Женевьеву за руку. — Это не голливудский боевик с Эрролом Флинном в главной роли, который вы идете смотреть в субботу вечером в ваш местный кинотеатр. Это реальность. Такое может случиться и с вами. Вот об этом вы должны подумать сейчас. Ночью в четверг будет уже поздно, слишком поздно. — Женевьева сидела, глядя на нее широко открытыми глазами. Джулия продолжала: — Нас привезли в Амьен в крытом грузовичке. Через три дня за нами прислали «лизандр».
      — Что случилось с Крэйгом потом?
      — Они сделали его кавалером ордена Почетного легиона, соотечественники наградили его Крестом за боевые заслуги и перевели в ОСС. Ирония судьбы в том, что он опять попал в лапы Дугала Мунро.
      — А что в нем такого страшного? — спросила Женевьева.
      — Я думаю, что этот человек любит смерть, — ответила Джулия. — Иногда мне кажется, что он не будет знать что делать, если выживет в этой войне.
      — Но это глупо, — заметила Женевьева, ее била сильная дрожь.
      — Может быть, — пожала плечами Джулия. — Не забудьте про письмо. Вы его так и не прочли.
      Она была права. Женевьева вскрыла письмо. Прочтя, она скатала его в шарик.
      — Плохие новости? — спросила Джулия.
      — Приглашение на вечеринку в предстоящий выходной, на которую я в любом случае не пошла бы. Это дает ощущение постоянного поиска.
      Джулия расхохоталась:
      — Это в вашем-то возрасте, cherie?
      — Мы встречались какое-то время. Вот и все. Скорее всего, от одиночества.
      — А дальше?
      — Он просил меня выйти за него замуж, перед тем как его послали служить на Восток.
      — И вы отказали?
      — Он только что приехал. Проводит отпуск в доме своих родителей в Суррее.
      — И все еще надеется? Женевьева кивнула.
      — И я ничего не могу объяснить ему! Дрянной способ прекращать отношения.
      — Но ведь вам все равно, я не ошиблась?
      — Вчера утром это, возможно, так и было, но теперь… — Женевьева пожала плечами. — Временами я чувствую в себе что-то странное, как будто мне все подвластно.
      — Так что вас, судя по всему, спасли от серьезной ошибки. Мне кажется, вы теперь поймете Крэйга немного лучше.
      Дверь открылась прежде, чем Женевьева успела ответить, и вошел Едж:
      — Женщины у раковины на кухне. Прекрасное зрелище!
      — Почему бы вам не уйти и не заняться своими игрушками, Джо? Это единственное, что у вас хорошо получается, — бросила Джулия.
      — Но, дорогая, здесь тоже много такого, чем можно заняться. — Он обошел Женевьеву сзади и обнял за талию, прижимая к себе. Она почувствовала его возбуждение, когда он начал водить носом по ее шее и поднял руки к груди.
      — Оставьте меня! — возмущенно воскликнула она.
      — Смотри-ка, ей нравится, — съязвил он.
      — Нравится? У меня от вас мурашки по коже, — ответила ему Женевьева.
      — Правда? Так это здорово, милашка. Мне действительно хочется, чтобы тебя знобило от меня!
      Она продолжала отбиваться от него, и вдруг Едж завопил от боли.
      На поле боя появился Мартин Хейр: он держал Еджа за руку, заломив за спину, даже после того, как тот отпустил Женевьеву.
      — Вы мерзкий червяк, Джо. Убирайтесь отсюда! Откуда ни возьмись возник Шмидт и открыл заднюю дверь. Хейр швырнул туда Еджа, и тот упал на одно колено. Он вскочил на ноги и повернулся с искаженным от злобы лицом:
      — Я отплачу тебе за это, Хейр! А ты, ты, сука!..
      Он поспешил прочь. Шмидт закрыл дверь.
      — Он просто мина замедленного действия, сэр, так мне кажется.
      — Я больше не мог его выносить. Ладно, сбегайте на корабль и найдите пару морских сапог для мисс Треванс.
      — Цу бефель, герр капитан, — весело сказал Шмидт и вышел.
      Женевьева все еще дрожала от возмущения.
      — Морские сапоги? Зачем? — попробовала она отвлечься.
      — Мы сходим прогуляться, — ответил Хейр, улыбаясь. — Соленый воздух, берег моря. Нет ничего лучше природы, она все ставит на свои места.
      Мартин оказался прав. Они шли по узкой полоске берега за причалом, где залив расширялся, соединяясь с морем и устремляясь в него в водовороте белой пены и брызг, поднимавшихся высоко вверх.
      Женевьева заметила:
      — Боже, какая прелесть. Каждый вдох, который вы делаете в Лондоне, заражен дымом. Весь город пропах войной. Всюду смерть и разрушение.
      — Море смывает грязь. Еще когда я был совсем мальчиком и проводил каникулы у мыса Код, я плавал по морю, — сказал Хейр. — Неважно, как дела на берегу; даже если у тебя все плохо, ты оставляешь это за спиной, на суше.
      — А ваша жена? — спросила Женевьева. — Она думает так же?
      — Думала. — Ответил Мартин. — Она умерла от лейкемии в 1938-м.
      — Я очень сожалею. — Она повернулась, засунув руки в карманы куртки Кригсмарин горохового цвета, которую для нее раздобыл Шмидт. — У вас есть дети?
      — Это было невозможно. Она была слишком истощена. Боролась с этой проклятой болезнью с двадцати одного года. — Он улыбнулся: — Она оставила мне несколько самых лучших акварелей, которые я видел в жизни. Она была прекрасным художником.
      Инстинктивно она взяла его за руку. Они обогнули мыс, и берег стал намного шире, изгибаясь вдоль линии скал.
      — Мне кажется, для вас это была долгая война. Он отрицательно покачал головой:
      — Да нет. Я веду ее день за днем и живу только сегодняшним днем. — Он улыбнулся, став внезапно необыкновенно привлекательным: — Я бы даже сказал, ночью. Ведь мы действуем в большинстве случаев именно ночью.
      — Ну а потом, когда все кончится?
      — Такого не будет. Я же сказал вам. Только сегодня.
      — А Крэйг? Он думает так же?
      — Вам он нравится, не так ли? — Он прижал ее руку к себе. — Не нужно. Нет никакой надежды. У таких людей, как я и Крэйг, нет будущего, так что нет будущего и у вас.
      — Вы говорите ужасные вещи. — Она посмотрела ему в глаза. Хейр положил ей руки на плечи:
      — Слушайте меня, Женевьева Треванс. Война, если в нее играть так, как играем мы с Крэйгом, очень напоминает поездку в Монако на выходной день для азартной игры. Вы должны помнить, что судьба всегда против вас. Контора выигрывает, вы проигрываете.
      Она отшатнулась от него:
      — Я не могу этого принять.
      Но он не ответил, глядя куда-то за ее спину с кривой улыбкой на лице. Она повернулась и увидела в волнах прибоя человека в спасательном жилете. Хейр бросился к нему, и Женевьева последовала за ним, остановившись у воды. Хейр зашел по пояс в воду, ухватился за спасательный жилет и возвратился, вытащив тело за собой на берег.
      — Он мертв? — крикнула она.
      — Да, — кивнул Хейр.
      Это был труп молодого человека в черной форме с немецким орлом на правой стороне груди, без обуви. У него были красивые волосы и тонкая бородка, глаза закрыты, как будто он спал. Он выглядел удивительно мирно. Хейр осмотрел тело и обнаружил бумажник, размокший в воде. Он достал оттуда удостоверение, настолько раскисшее, что оно расползалось в руках. Хейр прочел его и поднялся на ноги:
      — Немецкий моряк. С подводной лодки. Имя — Альтрогге. Возраст — двадцать три года.
      Чайка кинулась на них сверху, резко крикнула и улетела в сторону моря. Набежала волна. Женевьева заметила:
      — Даже здесь, в таком тихом месте, война чувствуется во всем.
      — Контора всегда выигрывает, помните об этом. — Он обнял ее. — Пошли назад, я распоряжусь, чтобы кто-нибудь из экипажа занялся им.
      Комната, в которой ее устроила Джулия Легран, была очень уютной. Там стояла кровать, на полу лежал китайский ковер, из сводчатого окна открывался прекрасный вид на сад.
      Женевьева остановилась, глядя в окно, и Джулия обняла ее одной рукой, как это делал Хейр.
      — Вам грустно, cherie?
      — Этот парень на берегу, я не могу забыть его.
      — Я знаю. — Джулия подошла к постели и расправила ее. — Эта война продолжается слишком долго, но у нас нет выбора. Для вас он просто мальчик, но для таких людей, как я… — Она пожала плечами. — Если бы вы видели, что боши сделали с моей страной… Поверьте мне, нацистов необходимо разбить. У нас нет выбора.
      Дверь открылась, и вошел Крэйг Осборн:
      — А, вот вы где.
      — Вы даже не дали себе труда постучать в дверь, — возмутилась Женевьева. — Неужели у меня здесь никогда не будет покоя?
      — Боюсь, что нет, — спокойно ответил он. — У нас ведь в запасе всего два полных дня, поэтому я решил, что мне следует познакомить вас с тем, что вас ждет. — Он сел на подоконник и закурил. — Самое главное, с этого момента мы говорим только по-французски. Чтобы вы восстановили привычку. Я буду помогать вам.
      Он выглядел теперь совсем по-другому, в нем появилась какая-то жесткая настойчивость, и это раздражало Женевьеву.
      — Вы уверены, что это так необходимо?
      — Мне — нет, а вот вам — жизненно важно, — ответил он.
      Джулия Легран положила ей руку на правое плечо и слегка надавила. Женевьева перешла на французский:
      — Хорошо. Я к вашим услугам. Что дальше?
      — Как сказал Мунро, мы не собираемся делать из вас профессионала, на это просто нет времени. У нас три основные задачи и два дня, чтобы заняться ими. Первая — ввести вас в курс дел в замке: слуги, немцы и так далее. Для этого потребуется долгий разговор с Рене, кроме того, у нас масса фотографий для вас.
      — А потом?
      — Вы должны полностью уяснить цель задания, его подоплеку, чтобы не только знать, что следует искать, но и понимать, что важно, а что нет.
      — Это слишком сложно.
      — Ничего. Я буду с вами, и Мунро поможет.
      Он начал подниматься со стула, но Женевьева вдруг спохватилась:
      — Вы сказали, есть три задачи, не так ли? Но упомянули только две.
      — Совершенно верно. Третья задача более практическая. Вам не надо будет беспокоиться о радио и связи, потому что Рене и его маки возьмут это на себя, но есть несколько вещей, важных с точки зрения выживания. Вы умеете стрелять? — Она уставилась на Крэйга, широко раскрыв глаза. — Пистолеты, — терпеливо объяснял он, — вы когда-нибудь стреляли из пистолета?
      — Нет.