Она спускалась по главной лестнице вниз, опираясь на руку Прима, будто во сне. Он весело кивнул офицеру, пропустившему их. Женевьева вдруг громко рассмеялась, и он удивленно обернулся, крепче сжав ее руку.
      — С вами все в порядке?
      — Лучше и быть не может.
      — Прекрасно. — Они пересекли прихожую и остановились у двери. — Теперь приготовьтесь войти в зал и улыбайтесь, все время улыбайтесь. Люди ждут от вас этого.
      Дежурный открыл перед ними дверь, и они вошли в зал. В этот момент оркестр замолчал; вокруг раздавались смех и громкие голоса, царила атмосфера благополучия, красивые женщины и мужчины в мундирах отражались в громадных зеркалах.
      Гортензия сидела на одном из золотых кресел в противоположном конце зала, над ней почтительно склонился полковник артиллерии. Она, видимо, смеялась над тем, что он только что рассказал ей, и в этот момент встретилась глазами с Женевьевой. Возникла пауза — лишь на мгновение, потом она улыбнулась и перевела взгляд на своего полковника.
      — Можно я поговорю с тетей? — спросила Женевьева.
      — Конечно. В конце концов, будет лучше, если она узнает о раскладе в игре. Уверен, вы не станете отрицать, что она знает разницу между Анн-Мари и Женевьевой.
      Женевьева, не торопясь, прошла по залу сквозь толпу. Когда она подошла, Гортензия улыбнулась и подставила ей щеку для поцелуя:
      — Наслаждаешься, cherie?
      — Еще как. — Женевьева присела на подлокотник ее кресла.
      Гортензия протянула пустой бокал полковнику:
      — Еще один мартини, пожалуйста, и пусть они сделают его чуть посуше. — Полковник послушно щелкнул каблуками и удалился. Гортензия взяла сигарету из портсигара племянницы и, когда та поднесла ей зажигалку, как бы невзначай бросила: — Что-то сорвалось. Я вижу это по твоим глазам. Что случилось?
      — Прим появился не вовремя. Он все знает. Гортензия весело улыбнулась, помахав рукой кому-то на другой стороне зала.
      — Что ты не Анн-Мари?
      Женевьева увидела полковника, возвращающегося назад с бокалом в каждой руке. Она тихо ответила с улыбкой на лице:
      — Я была направлена сюда Мунро, чтобы меня предали. Это цель спектакля. Я только что узнала об этом от Прима. Грязное дело с самого начала. Между прочим, Рене мертв.
      Это известие мгновенно стерло улыбку с лица Гортензии. Женевьева взяла ее за руку:
      — Держись, любовь моя, держись стойко. Эта ночь будет очень, очень длинной.
      Полковник уже стоял рядом с ними, галантно протягивая Гортензии ее бокал. Женевьева погладила тетушку по щеке.
      — Теперь возьми себя в руки, — сказала она ей, смеясь, и отвернулась.
      Женевьева автоматически взяла бокал шампанского с подноса, который нес проходивший мимо официант, но его мгновенно выхватили у нее из рук.
      — Нет, нет, Женевьева, — сказал Прим. — Ясная голова — вот что вам нужно сегодня вечером.
      Она даже не обернулась, просто взглянула на него в зеркало. Он выглядел очень спокойным, как всегда, безупречно ухоженный, ордена сверкают, на шее Рыцарский крест. Он ждал ответа со спокойной, даже печальной улыбкой. Между ними снова возникла интимность, и это было совершенно ясно написано на лице.
      — Стало быть, никаких послаблений? — спросила она.
      Оркестр заиграл вальс, он наклонил голову, слегка поклонившись:
      — Может быть, еще один тур?
      — Почему бы и нет?
      Они кружились в танце, он легко обнимал ее. Она не забыла улыбнуться генералу, проносясь мимо него, заметила фельдмаршала Роммеля, вежливо разговаривавшего с тетушкой. Сверху из тени на них мрачно взирали портреты предков.
      — Штраус, — сказала она. — Далекий крик Эла Боули. Вы играли со мной, предупреждали или вам просто нравится мелодия?
      — Мы подошли к опасной черте, — мрачно заметил он. — Для нас обоих, я думаю.
      — Ну, раз вы так считаете.
      — Да, именно так, поэтому давайте обговорим детали. В конце вечера, когда фельдмаршал уедет, вас проводят в ваши комнаты, вас и вашу тетушку, как обычно. Разница будет состоять в том, что я поставлю часовых у ваших дверей.
      — Естественно.
      Ей вдруг показалось, что боковым зрением она увидела в тени нелепую фигуру человека, показавшуюся ей знакомой: что-то в наклоне головы, в том, как он закурил сигарету ужасно знакомым жестом. Но это было невозможно, совершенно невозможно. Теперь она видела его ясно: он стоял спиной к стене с сигаретой в руке. Он радостно улыбнулся, будто только что увидел ее, и направился к ним через зал. Крэйг Осборн в прекрасно сидевшем на нем черном мундире подполковника Французской бригады Шарлеманя войск СС.
      Все это было лишено здравого смысла, ведь Макс Прим сказал ей правду, и у Крэйга Осборна вот так появляться здесь не было никаких причин. Когда Крэйг подошел, они остановились. Прим нахмурился.
      — Анн-Мари, какая радость. Я надеялся, что вы здесь. — Его французский был идеален. — Извините, если я помешал вашему разговору. Мадемуазель Треванс и я — старые друзья. — Он взял ее руку и почтительно поцеловал. — Июль тридцать девятого. Долгое жаркое лето, тысячу лет назад…
      На лице Прима появилась сардоническая улыбка, и она подумала: полковник считает, что она попала в настоящую ловушку, теперь ей придется играть роль Анн-Мари перед человеком, даже имени которого она, скорее всего, не знает.
      — Анри Легран, — сказал Крэйг спокойно. — Полковник?..
      Прим щелкнул каблуками.
      — Прим. К вашим услугам, штандартенфюрер. — Он поклонился и отошел.
      Крэйг крепко обнял ее, и они закружились в танце.
      — Вы часто бываете здесь? — спросил он. Несмотря на то, что она узнала от Прима, она в первую очередь беспокоилась о нем.
      — Вы сошли с ума!
      — Я знаю. Моя мама всегда говорила мне это. Не показывайте своего волнения, сохраняйте на лице вашу ослепительную улыбку. — Он прижал ее к себе. — Даниил в логове льва. С Божьей помощью я благополучно выйду отсюда, и вы со мной. За этим я и пришел. Все было подстроено, ангел мой. Мунро отдал вас на заклание, словно жертвенную козу. Как только вы попытаетесь что-нибудь сделать, вас сразу схватят.
      — Это старые новости, — сказала она. — Я уже попыталась этим вечером и была поймана. Прим все знает, Крэйг. Он все мне рассказал. Баум, Анн-Мари… всю эту грязную затею. Я сейчас гуляю на привязи, неужели вы не поняли? Он знает, что я сделаю все, что он прикажет, из-за Гортензии, и следит за каждым моим шагом.
      Крэйг остановился и взял ее под руку:
      — Тогда давайте заставим его призадуматься. — И он повел ее сквозь толпу к сводчатым дверям.
      В воздухе чувствовалась легкая прохлада, и они остановились под колоннадой, глядя на дождь.
      — Ведите себя непринужденно, как обычно, смейтесь иногда, это неплохо, — сказал он. — Сигарета тоже вам не помешает.
      Она взглянула на него, когда спичка осветила сильное лицо Крэйга.
      — Почему, Крэйг? Почему?
      — Что Прим рассказал вам? — спросил он.
      — Что Анн-Мари работала на него. Крэйг тихонько присвистнул:
      — Это потрясет Мунро. Ведь это значит, что у вас не было никакого шанса с самого начала, даже если бы Баум не засветил вас.
      — Вы хотите сказать, что ничего не знали? Не могу поверить. Вы использовали меня, Крэйг, так же, как Анн-Мари. Я теперь знаю всю правду. Знаю, что вы с ней сделали.
      — Ясно. А Рене?
      — Он мертв. Застрелился, чтобы спасти меня, когда они пытались взять его.
      Наступила тишина. Капли дождя тонкой пылью сеялись над их головами. Крэйг продолжил:
      — Так, верите вы мне или нет, но все произошло следующим образом. Вся эта история с наркотиком и вашей сестрой — чистая случайность. Они собирались пробовать новый способ на каждом разведчике, возвращающемся с задания, но на этот раз что-то не сработало. Я узнал обо всем только вчера вечером от Баума. Рассказ о зверстве патруля СС придумал Мунро. Годится для великой цели и все такое, чтобы дать вам стимул для выполнения вашей части задания. Мне рассказали то же самое.
      — А Баум?
      — Я ничего не знал ни о нем, ни о его связях с германской разведкой до прошлого вечера. Мне сказали, что вас послали сюда с одной целью: занять место вашей сестры и завладеть любой информацией, которую удастся добыть, о совещании Роммеля по Атлантическому валу.
      — Если это правда, то почему Мунро разрешил вам отправиться сюда?
      — Он и не разрешал. Я нахожусь здесь по собственной инициативе. В данный момент Мунро, должно быть, сходит с ума. — Внезапно, с невероятным чувством облегчения, она поверила ему. Поверила до конца. — Этот бедолага Баум выпустил джинна из бутылки: он запил, поверив, что его дочь умерла всего шесть месяцев назад.
      — Я знаю, — сказала Женевьева. — Прим сказал мне.
      — Мунро все подтвердил. Сказал мне, что я должен повзрослеть. Что война — это ад и все такое. Потом он запер меня в камере на ночь, чтобы решить, что делать. Мне удалось вырваться и добраться до Холодной гавани.
      Мартин Хейр и его ребята перебросили меня на И-боте. Джулия передала по радио Большому Пьеру, чтобы он встретил нас. Катер ждет нас у Гросне. Попасть сюда в таком мундире, как у меня, было несложно. У меня неприятное впечатление, что этот мундир мне идет.
      — Вы просто сумасшедший! — сказала Женевьева.
      — Я говорил вам, что я йелльский парень, ведь так? Теперь расскажите мне, что происходит здесь.
      Она быстро и точно посвятила его в ситуацию. Когда она закончила, на террасе послышались шаги, и молодой лейтенант как бы случайно задержался у балюстрады, глядя на дождь. Женевьева весело рассмеялась, взяв сигарету, предложенную Крэйгом, и нагнулась к нему.
      — Они теперь следят за мной каждую секунду. Уходите, Крэйг, пока это еще возможно.
      — Нет, только не ценой вашей жизни. Думаете, я смог бы оставить вас на растерзание? Чтобы вы попали в камеру в главном здании гестапо на Рю де Сюссе? Я там побывал, и то, что они делают с людьми вроде нас, неприятно. Мы уйдем отсюда вместе или не уйдем совсем.
      — Невозможно. Я никогда не оставлю Гортензию. А у вас пока еще есть шанс. Воспользуйтесь им.
      — Какого черта я здесь делаю, как вы думаете? — прошипел он скороговоркой. — Вы действительно были настолько слепы там, в Холодной гавани? И думаете, что я каждый раз видел ее, когда смотрел на вас?
      Его признание оставило Женевьеве только один выход, теперь уже ради спасения его жизни, а не своей собственной. И она повернулась и вошла в двери, прежде чем Крэйг успел ее остановить.
      Прим стоял у камина и курил сигару. Он швырнул ее в огонь и пошел навстречу Женевьеве.
      — Бедный полковник, от него уже избавились? — Потом его глаза слегка сощурились: — Что-то не так?
      — Можно сказать, да. Старый любовник моей сестры, у которого до сих пор не угасла страсть. Память обо мне, можете себе представить, помогла ему выжить в России.
      — Эти французы, — хмыкнул Прим. — Они так романтичны. Фельдмаршал скоро уезжает, между прочим. Он спрашивал о вас. С вами все в порядке?
      — Конечно.
      Он быстро улыбнулся:
      — Вы необыкновенная женщина, Женевьева.
      — Я знаю, и в других обстоятельствах…
      — О, это уже похоже на плохую мелодраму.
      — Жизнь очень часто и есть плохая пьеса. А теперь я заслужила бокал шампанского, как вы думаете?
      Итак, фельдмаршал Эрвин Роммель покидал замок Вуанкур, и Женевьева стояла рядом с Гортензией, улыбалась и желала ему всего хорошего, как приказал ей Прим. Крэйга Осборна нигде не было видно, и это беспокоило ее. Женевьева почувствовала, что холод охватывает все ее существо. Ей совсем не хотелось возвращаться в комнату сестры.
      Толпа начала расходиться, и Прим повернулся к ним:
      — Пришло время отдыхать, мадам. Доброй ночи.
      — Что-то он больно задумчивый, ты не находишь? — обронила Гортензия.
      Женевьева подала ей руку, и они начали подниматься по лестнице, сопровождаемые Примом и лейтенантом, державшим в руке шмайсер.
      — При первой же необходимости ты отсюда исчезнешь, слышишь меня? — буркнула Гортензия.
      — И оставлю тебя одну? — спросила Женевьева. — Ты хоть на мгновение могла подумать, что я способна на такое?
      Они уже были в верхней галерее. Прим кивнул, и молодой лейтенант принес стул, поставив его так, чтобы видеть двери обеих спален. Теперь он выглядел очень решительным, был бледен и сосредоточен.
      — Вы действительно беспокоитесь о нашем благополучии этой ночью, — заметила Гортензия.
      — Лейтенант Фогель на дежурстве, графиня, еще одного Райсшлингер поставил под ваш балкон. Желаю вам спокойной ночи.
      Гортензия постояла в нерешительности, взглянула на племянницу и вошла в свою спальню. Прим повернулся к Женевьеве.
      — Мне кажется, все прошло хорошо, — сказал он. — Фельдмаршал был доволен. Конечно, если бы он знал, что некая папка исчезла из его сейфа, пусть и на время, то не был бы так благодушен. Но, я думаю, мы сохраним это в тайне.
      — Естественно. Для вас это тоже не очень-то хорошо, не так ли? Могу я уйти в свою комнату?
      Он открыл ей дверь и равнодушно произнес:
      — Доброй ночи, мисс Треванс.
      Женевьева могла бы послать его к черту, но в этом не было никакого смысла. Поэтому она просто вошла в комнату, закрыла дверь и прислонилась к ней. Она слышала бормотание, звуки удаляющихся шагов. Ключа в двери не было, а более внимательный осмотр показал, что задвижку тоже сняли. И пистолет, с которым она так старательно упражнялась, конечно, тоже исчез.
      Она сняла платье, надела брюки и свитер и вышла на балкон. Дождь продолжался, было совсем темно. Она прислушалась и через несколько минут услышала легкий кашель часового. Все ясно: парапет, отделявший ее балкон от балкона Гортензии, был таким узким, что попытаться преодолеть его мог лишь опытный скалолаз.
      Она вернулась в спальню, достала серебряный портсигар и открыла его. В нем не осталось ни одной сигареты, только катушка с фотопленкой в секретном отделении, теперь совершенно бесполезная. Она чувствовала себя уставшей и замерзшей и надела охотничий пиджак Анн-Мари, сунув портсигар в карман. Потом сняла с кровати пикейное покрывало, закуталась в него и устроилась на стуле у окна, оставив включенным свет. Как маленькая девочка, которая боится темноты.
      Женевьева все-таки задремала на какое-то время, чувствуя себя ожесточенной и униженной, и вдруг почувствовала, как занавески слегка зашевелились. Потом они раздвинулись и в комнате возник Крэйг Осборн, держа в правой руке вальтер. Он все еще был в форме офицера СС. Крэйг поднял руку, предупреждая ее реакцию:
      — Мы возьмем с собой и вашу тетушку. Удовлетворены?
      Женевьеву внезапно охватило чувство невольного восхищения.
      — Как вы сюда попали?
      — Залез на балкон.
      — Но внизу, кажется, часовой.
      — Уже нет. — Он бесшумно подошел к двери и прислушался. — Что у них там снаружи?
      — Молодой лейтенант с автоматом.
      — Позовите его сюда. Скажите, что слышали на балконе что-то подозрительное, что-нибудь в этом роде. — Он вложил вальтер в кобуру и достал что-то из кармана. Раздался резкий щелчок, и в электрическом свете тускло сверкнуло лезвие. Оцепенев, она смотрела на Крэйга, и он слегка подтолкнул ее к двери. Женевьева пошла к двери, тихо постучала, потом открыла ее. Фогель мгновенно оказался на другой стороне коридора, держа автомат на изготовку.
      — В чем дело? — резко гаркнул он на плохом французском. — Что вы хотите?
      У Женевьевы так пересохло в горле, что она едва могла говорить. Повернувшись, она показала рукой на занавески, которые слегка колыхались на легком сквозняке.
      — Мне кажется, я что-то слышала там, на балконе. Фогель постоял в нерешительности, потом шагнул вперед. Крэйг схватил его рукой за горло, уперся коленями в спину и выгнул назад, как лук. Женевьева даже не увидела, как скользнул нож, быстро отвернулась и услышала только слабый хрип. Почему-то вспомнила, как хорошо танцевал этот мальчик, и к горлу подкатил тяжелый комок. Послышалось шуршание — это Крэйг потащил тело в ванную. Потом вернулся в комнату, держа в руках шмайсер.
      — Все в порядке?
      — Да. — Она глубоко вздохнула. — Да, конечно, со мной все в порядке.
      — Тогда пошли.
      Гортензия сидела в постели и читала книгу, набросив на плечи шаль. Она совершенно не удивилась, как всегда, полностью владея собой.
      — Я вижу, Женевьева, ты успела обзавестись другом?
      — Не обращай внимания на его мундир, тетя.
      — Майор Осборн, мадам.
      — Полагаю, вы пришли за моей племянницей?
      — И за вами. Она не может жить без вас. Гортензия достала сигарету из ящика секретера и прикурила от серебряной зажигалки. Женевьева быстро вытащила свой пустой портсигар и наполнила его.
      — Вы знакомы с творчеством английского романиста Чарльза Диккенса, майор Осборн? — спросила Гортензия. — Вы читали "Сказку о двух городах", в которой некто мистер Сидней Картон в славном акте самопожертвования идет на гильотину вместо другого человека? Мы всегда были привержены подобным жестам в нашей семье. — Она выпустила дым длинной струйкой. — Де Вуанкуры всегда слишком высоко ценили благородные жесты. — Она повернулась к Женевьеве: — Как бы ни были они неуместны.
      — У нас очень мало времени, мадам, — терпеливо произнес Крэйг.
      — Тогда, майор, побыстрее уходите, пока это еще возможно. Уходите оба. — Женевьеву вдруг охватила такая паника, что она потянулась к тетке, чтобы стащить с нее пижаму. Но Гортензия с удивительной силой схватила ее за запястье. — Слушай меня! — В ее голосе слышались железные нотки. — Однажды ты сказала мне, будто знаешь, что у меня больное сердце?
      — Но это неправда! Еще одна ложь, которую вбили мне в голову, чтобы заставить отправиться сюда.
      — Анн-Мари знала и верила. Это я сама придумала, чтобы как-то объяснять окружающим тот озноб, который в последнее время донимает меня все чаще. Я никому об этом не говорила. У каждого своя гордость.
      В комнате воцарилась такая тишина, что было слышно, как тикают часы.
      — А на самом деле? — прошептала Женевьева.
      — Пройдет месяц, может быть, два, и начнутся боли. Я уже сейчас чувствую их. Доктор Марэ не пытался меня успокаивать. Он слишком старый друг для этого.
      — Это неправда, — рассердилась Женевьева. — В этом нет ни слова правды!
      — Ты когда-нибудь внимательно смотрела на меня, cherie? — Гортензия взяла ее за обе руки. — Посмотри получше. — Прозрачная, с зеленоватым оттенком кожа. Гортензия говорила правду, Женевьева знала это. Почудилось вдруг, что детство безвозвратно ушло. Ее охватило чувство абсолютной опустошенности, которое было почти невыносимым. — Ради меня, девочка, — Гортензия поцеловала ее в обе щеки. — Сделай это для меня. Ты всегда отдавала мне свою любовь, щедрую, неэгоистичную. Это было самым ценным в моей жизни, теперь я могу признаться тебе в этом. Неужели ты откажешь мне в праве вернуть тебе долг? — Женевьева с дрожью отшатнулась, не в силах ответить. Гортензия продолжила: — Оставьте мне один из ваших пистолетов, майор.
      Это прозвучало как команда. Крэйг достал свой вальтер и положил его на кровать рядом с ней.
      — Гортензия… — Женевьева потянулась к тетке, но Крэйг перехватил ее.
      — Теперь уходите, — сказала графиня. — Пожалуйста, поторопитесь.
      Крэйг открыл дверь и начал выталкивать Женевьеву из комнаты. Ее глаза заволокло горячей пеленой. Слез не было. Она видела свою тетку последний раз: та сидела на кровати, положив одну руку на вальтер, с улыбкой на губах.
      В тишине они спустились по главной лестнице. Внизу было тихо и пусто.
      — Где Прим? — шепотом спросил Крэйг.
      — В кабинете, в библиотеке. Он и спит там. Из-под двери библиотеки пробивался свет. Крэйг остановился, держа на изготовку шмайсер, осторожно повернул ручку двери, и они вошли внутрь.
      Прим сидел у камина и работал с какими-то бумагами, совершенно поглощенный своим занятием. Он посмотрел на них, не выразив никакого удивления, как всегда, полностью владея собой.
      — А, любовник… Не совсем тот, за кого себя выдавал?
      — Возьмите его пистолет, — сказал Крэйг Женевьеве по-английски.
      — Американец… — Прим кивнул. — Конечно, стрельба из этого шмайсера поднимет на ноги все имение.
      — Но вы-то уже будете мертвы.
      — Да, мне эта мысль тоже пришла в голову.
      Прим встал, держа руки на столе. Женевьева обошла его и вытащила вальтер из кобуры.
      — А теперь, — сказал Крэйг, — бумаги. Материалы совещания по Атлантическому валу. Может быть, они в этом сейфе у вас за спиной?
      — Вы напрасно теряете время, — улыбнулся Прим. — Когда я видел их в последний раз, они были в дипломате фельдмаршала Роммеля. Теперь он уже на полпути в Париж, насколько я понимаю. Но вы можете проверить.
      — Нет необходимости, Крэйг. — Женевьева достала из кармана портсигар и показала ему. — Эти документы были у меня в комнате в течение пяти минут сегодня вечером, и полковник это знает. Я постаралась сделать все так, как вы меня учили. Все двадцать снимков.
      — Вот это действительно красиво, — сказал Крэйг. — Согласны, полковник?
      — Я же говорил, что вы замечательная женщина, Женевьева, — вздохнул Прим, — не так ли? Итак… — Он обошел вокруг стола. — Что дальше?
      — Мы выйдем через боковую дверь, — сказал Крэйг, — через выход в гардероб. Потом пройдем на задний двор. Я видел там «мерседес» генерала. Он нас вполне устроит.
      Прим ответил, обращаясь к Женевьеве:
      — Вам не удастся выбраться на нем отсюда. Сегодня ночью у ворот дежурит сам Райсшлингер.
      — Скажете ему, что фельдмаршал забыл важные бумаги, — сказал Крэйг. — Если что-то пойдет не так, я убью вас, а если я не убью, то это сделает Женевьева. Она будет у вас за спиной.
      Прим удивился:
      — Думаете, вы сможете выстрелить, Женевьева? Я сомневаюсь в этом.
      Он был прав, и Женевьева знала это. Она вся покрылась мурашками, руки дрожали, она мертвой хваткой вцепилась в рукоятку вальтера.
      — Хватит болтать, — сказал Крэйг. — Теперь наденьте фуражку и спокойно идите на улицу.
      Они выбрались из дома и пошли по булыжникам заднего двора. Было удивительно тихо, замок утопал в темноте и покое. Женевьева крепче сжала вальтер в правом кармане своего охотничьего жакета. Они добрались до «мерседеса». Женевьева открыла заднюю дверцу и спряталась между сиденьями, держа вальтер на изготовку. Прим сел за руль, Крэйг рядом с ним. Никто не произнес ни слова. Мотор ожил, и они двинулись к воротам. Спустя несколько минут машина замедлила ход и остановилась. Женевьева услышала вопрос часового, потом он щелкнул каблуками и вытянулся: