Перегрузка

Артур Хейли

ПЕРЕГРУЗКА

Да будут чресла ваши препоясаны и светильники горящи.

Евангелие от Луки. Главы 12, 35

О тьма, тьма среди сияния полдня…

Джон Милтон

Начиная с 1974 года темпы закладки новых энергопроизводящих мощностей в Калифорнии более чем вдвое снизились по сравнению с предшествующим пятилетием, т.е. 1970—1974 годами. В результате создалась весьма реальная угроза, что к 1990 году в этой области может разразиться энергетический кризис с разрушительными для экономики последствиями; есть предположение, что опасность подачи энергии потребителям не в полном объеме возникнет уже в 80-е годы…

Журнал “Форчун”

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

Жара!

Жара накрыла землю удушающим многослойным одеялом. Она охватила всю Калифорнию — от выжженных зноем равнин возле мексиканской границы на юге до величественных лесов Кламата, клином уходящих далеко на север, в Орегон. Жара тяжелая, изматывающая, раздражающая.

Четыре дня назад волна жаркого, сухого воздуха длиной в тысячу миль и шириной в триста замерла над штатом, опустилась на него, словно наседка на яйца. В то июльское утро — была среда — предполагалось, что широкий фронт, движущийся со стороны Тихого океана, вытеснит эту волну на восток и на смену ей придет более прохладный воздух, а на северном побережье и в горах даже прольются кратковременные дожди. Но этого не случилось. В час дня жители Калифорнии по-прежнему изнывали в нестерпимом пекле — температура достигала девяноста градусов[1], а местами значительно превышала сто — и ничто не сулило облегчения.

Повсюду — в горах и пригородах, на фабриках, в учреждениях, в магазинах и в частных домах — мерно гудели шесть миллионов воздушных кондиционеров. На сотнях ферм плодородной Центральной долины — а это богатейший в мире сельскохозяйственный район — несметное множество электронасосов качало воду из глубоких скважин, направляя ее изнуренной жаждой скотине и погибающим от зноя растениям: полива требовали виноградники, плантации цитрусовых, зерновые, люцерна, кабачки и сотни других культур. Без остановки работали бесчисленные холодильники и морозильные установки. Но повсюду избалованное, изнеженное, привыкшее к постоянному комфорту и все более расточительное в потреблении электроэнергии население и не думало сокращать свои нужды.

В Калифорнии и прежде случались засухи, и штат справлялся с их последствиями. Но никогда спрос на электроэнергию не был столь высок, как сейчас.

— Итак, все ясно, — вполголоса заметил главный диспетчер. — Придется вводить в действие наши последние резервы.

Все, кто находился рядом, уже понимали, что это нужно будет сделать. Этими “всеми” были сотрудники и руководители компании “Голден стейт пауэр энд лайт”, собравшиеся в Центре управления энергоснабжением.

“Голден стейт пауэр энд лайт” — или, как ее чаще называли, “ГСП энд Л” — была среди предприятий, обслуживающих население, компанией-гигантом, чем-то вроде “Дженерал моторе”. Она производила и распределяла две трети электроэнергии и природного газа, потребляемого в Калифорнии. Компания стала таким же неотъемлемым символом Калифорнии, как сияющее солнце, апельсины и вино. Кроме того, “ГСП энд Л” славилась своим богатством, влиянием и — по словам ее сотрудников — эффективностью. Ее присутствие ощущалось повсюду, из-за чего ее сокращенное название иной раз расшифровывали как “Господь, сеющий преуспевание и любовь”.

Центр управления энергоснабжением компании “ГСП энд Л” представлял собой строго охраняемый подземный командный пункт — нечто среднее, по словам одного посетителя, между больничной операционной и капитанским мостиком океанского лайнера. В середине, на высоте в две ступеньки находился пульт управления. Здесь работали старший диспетчер и шестеро его помощников. Поблизости — терминалы и клавиатура двух ЭВМ. Стены зала сплошь занимали ряды тумблеров, схемы электромагистралей и подстанций с разноцветными лампочками и приборами, сигнализирующими о положении дел на двухстах пяти генераторах девяноста четырех электростанций компании, разбросанных по всей территории штата. Обстановка здесь царила деловая: все шестеро помощников старшего диспетчера обрабатывали непрерывный поток информации, причем благодаря звукопоглощающей обивке все происходило в относительной тишине.

— Черт побери! А вы уверены, что мы не можем дополнительно прикупить энергии?

Вопрос был задан рослым мускулистым мужчиной в рубашке с короткими рукавами, стоявшим на возвышении у диспетчерского пульта. Ним Голдман, вице-президент по планированию и заместитель председателя совета директоров “ГСП энд Л”, из-за жары отпустил узел галстука — сквозь расстегнутый ворот рубашки виднелась волосатая грудь. Растительность на его груди была такая же, как и волосы на голове, — черная, с завитками, среди которых изредка, словно тонкая стальная проволока, мелькала седина. Лицо — волевое, с крупными чертами, румяное, взгляд прямой и властный, но — за исключением, пожалуй, этих минут — с искоркой юмора. Ниму Голдману было под пятьдесят, но обычно он выглядел моложе. Сегодня же на нем сказывались напряжение и усталость. Последние несколько дней он задерживался на работе до полуночи, вставать же и бриться приходилось ни свет ни заря, в четыре часа утра, поэтому сейчас его лицо покрывала щетина. Как и все, кто находился в Центре управления, Ним взмок от пота и нервного напряжения, а также из-за того, что несколько часов назад для экономии электроэнергии было ограничено время работы воздушных кондиционеров. Впрочем, подобное происходило не только здесь: по телевидению и радио всех призывали поступить так же, как в “ГСП энд Л”, и экономнее расходовать электроэнергию ввиду угрозы кризиса энергоснабжения. Однако, судя по нарастающей кривой потребления электроэнергии, на этот призыв мало кто откликнулся, и это вызывало серьезную озабоченность у всех присутствовавших в зале.

Главный диспетчер — седовласый ветеран компании — с обиженным видом ответил на вопрос Нима. Последние два дня двое из его помощников буквально повисли на телефонах и отчаянно, словно домохозяйки, глубокой ночью спохватившиеся, что в доме нет ничего на завтрак, пытались договориться о закупке добавочных киловатт-часов в других штатах и в Канаде. Ним Голдман знал об этом.

— Мистер Голдман, мы по крохам пытаемся получить хоть что-то из Орегона и Невады. Вся сеть Тихоокеанского побережья работает на полную мощность. Из Аризоны нам кое-что подбросили, но там своих проблем по горло. Завтра они сами могут обратиться к нам.

— Мы им уже сказали, пусть не надеются! — вмешалась в разговор женщина — помощник диспетчера.

— А можем мы обойтись сегодня собственными ресурсами? — вступил в разговор Эрик Хэмфри, председатель совета директоров. Он только что успел ознакомиться с анализом ситуации на данный момент, полученным на ЭВМ. Как всегда, голос председателя звучал тихо, лишний раз подчеркивая присущую выходцам из именитых бостонских семейств гордыню, которой и сегодня председатель компании прикрывался словно рыцарскими доспехами. Мало кому удавалось пробиться сквозь эту броню. Последние тридцать лет он жил и благоденствовал в Калифорнии, однако бесцеремонность, присущая жителям Западного побережья, не была свойственна Эрику Хэмфри, и его лоск выходца из Новой Англии не потускнел. Невысокого роста, ладный, с мелкими чертами лица, он носил контактные линзы и был всегда безупречно подстрижен. Несмотря на жару, он был в темной деловой тройке, но ничто не выдавало, что ему так же жарко, как и остальным.

— Не нравится мне все это, сэр, — заметил главный диспетчер. При этом он успел быстро проглотить очередную таблетку джелюсила. Спроси его, сколько он принял их сегодня, он сбился бы со счета. Диспетчеры нуждались в этом лекарстве из-за нервных перегрузок, и руководство “ГСП энд Л” решило сделать широкий жест: в здании компании установили автомат, из которого сотрудники могли бесплатно получать это успокоительное средство.

— Если мы и продержимся, то на волоске и при огромном везении! — воскликнул, обращаясь к председателю, Ним Голдман.

Как чуть раньше заметил диспетчер, последние резервные генераторы компании работали в полную силу. Он не стал объяснять присутствующим, поскольку все и так это знали, что коммунальная служба, какой, по сути, являлась компания “Голден стейт пауэр энд лайт”, располагала резервными мощностями двух типов: “рабочий резерв” и “резерв, находящийся в состоянии готовности”. В “рабочий резерв” входили генераторы, загруженные ниже своих возможностей, однако в любую минуту способные набрать предельную нагрузку, если возникнет такая потребность. Под мощностями в “состоянии готовности” подразумевались электростанции, которые могли принять нагрузку в полном объеме лишь через десять — пятнадцать минут после команды.

Час назад последний “рабочий резерв” — две газотурбинные установки на электростанции в районе Фресно мощностью шестьдесят пять мегаватт каждая — перешли в рабочий режим. И вот теперь обе запущенные турбины должны были набрать максимальную нагрузку. Таким образом, компания оставалась без оперативных резервов.

Грузный сутуловатый мрачный мужчина с тяжелой челюстью и кустистыми бровями, прислушивавшийся к репликам, которыми обменивались диспетчер и председатель, вдруг резко произнес:

— Будь все оно трижды проклято! Имей мы более или менее правильный прогноз погоды на сегодня, ни за что бы не попали в такой переплет.

Рей Паулсен, вице-президент, отвечающий за обеспечение спроса на электроэнергию, порывисто встал из-за стола, где он и еще несколько человек изучали кривые роста потребления электроэнергии, сравнивая свежие диаграммы с данными за жаркие дни в прошлом голу.

— Все остальные метеорологические службы допустили такую же ошибку, как и наше бюро, — возразил ему Ним Голдман. — Я сам читал вчера в вечерней газете и слышал сегодня утром по радио, что ожидается спад жары, — Вот-вот! Наверняка она все и слямзила из какой-то газетенки! Готов поклясться — вырезала и наклеила на карту прогнозов.

Паулсен негодующе уставился на Нима — тот лишь пожал плечами. Ни для кого не было секретом, что они недолюбливали друг друга. Ним, сочетавший в одном лице должность руководителя отдела планирования и заместителя председателя совета директоров, обладал чрезвычайными полномочиями в компании “ГСП энд Л”, для него не существовало ведомственных границ. В прошлом он не раз вторгался на территорию Паулсена, и хотя Рей Паулсен стоял на две ступени выше его в табели о рангах компании, тут он ничего не мог поделать.

— Если под “она” подразумеваюсь я, то вы могли бы, Рей, хотя бы ради приличия называть меня по имени.

Все повернулись на голос. Никто не заметил, как в зал вошла миниатюрная самоуверенная брюнетка. Это была Миллисент Найт — главный метеоролог компании. Впрочем, сам факт ее появления здесь удивления не вызвал. Метеорологический отдел, включая и кабинет мисс Найт, являлся частью Центра управления — от основного помещения его отделяла лишь стеклянная стена.

Кого-нибудь другого подобное замечание могло бы смутить. Но только не Рея Паулсена. Его путь наверх в компании “Голден стейт пауэр энд лайт” был нелегким: начал он тридцать пять лет назад с должности помощника в ремонтной выездной бригаде, затем поднялся до обходчика линий электропередачи, бригадира и так далее — по всем ступенькам служебной лестницы. Однажды во время снежной бури порывом ветра его сбросило на землю с высоковольтной опоры, у него оказался поврежден позвоночник, и он на всю жизнь остался сгорбленным. Вечерние занятия в колледже, которые он посещал за счет компании, позволили молодому Паулсену получить диплом инженера; с тех пор его знания системы организации “ГСП энд Л” приобрели поистине энциклопедический характер. К сожалению, ему так и не довелось пообтесаться и научиться хорошим манерам.

— Что за чушь, Милли! — огрызнулся Паулсен. — Я сказал то, что думаю, и так, как считаю нужным. Отвратительно работаете, так и не обижайтесь, если с вами соответственно обращаются. Какое тут имеет значение, мужчина вы или женщина!

— Мужчина или женщина — не в этом дело, — возмущенно ответила мисс Найт. — Мой отдел отличается высокой точностью прогнозирования, это вам прекрасно известно. Большей точности вы нигде не найдете.

— Но сегодня и вы сами, и ваши люди Бог знает что учудили!

— Ради всего святого, Рей, — оборвал его Ним Голдман, — Это пустой разговор.

Эрик Хэмфри взирал на перепалку внешне безразлично. И хотя председатель никогда по поводу стычек между руководящими сотрудниками компании не высказывался, создавалось впечатление, что в принципе он не имел ничего против них, лишь бы это не сказывалось на работе. Видимо, Хэмфри принадлежал к тому типу бизнесменов, которые считают, что для достижения полной гармонии в любой организации нужна терпимость к чужому мнению. Но когда председатель считал это необходимым, он мог пресечь любой спор своим авторитетом.

Вообще-то в эти минуты ответственные работники компании — Хэмфри, Ним Голдман, Паулсен и еще несколько человек — не обязаны были находиться в Центре управления. Персонал Центра был в полном сборе, они отлично знали, как действовать в чрезвычайных обстоятельствах — все это было давно отработано; большая часть операций осуществлялась с помощью компьютеров, и на каждый случай имелись под рукой соответствующие пособия-инструкции. Однако в условиях кризиса, перед лицом которого в настоящее время оказалась компания “ГСП энд Л”, Центр управления словно магнит притягивал всех, чье положение позволяло здесь находиться: ведь сюда стекалась самая свежая информация.

Главный вопрос — а ответа на него никто пока не нашел — состоял в следующем: может ли спрос на электроэнергию возрасти настолько, что превысит возможности его обеспечения? Если да, то неизбежно сработает система отключения целых блоков подстанций, отдельные участки Калифорнии окажутся без электроэнергии, прервется связь с рядом населенных пунктов, возникнет хаос.

Компания уже перешла на неполный режим электроснабжения. Начиная с десяти утра последовательно снижалась подача электроэнергии абонентам компании, и в данный момент напряжение в сети было на восемь процентов ниже нормы. Подобная мера позволила сберечь определенное количество энергии, но это означало, что небольшие бытовые электроприборы вроде фенов для сушки волос, электрических пишущих машинок и холодильников получали теперь питание на девять вольт ниже обычного, а недобор питания для стационарных установок был и того больше. В результате электроприборы работали менее эффективно, электромоторы перегревались и шумели сильнее обычного. Отмечались неполадки в работе некоторых компьютеров: те, что не имели встроенных стабилизаторов, самопроизвольно отключились и не заработают до тех пор, пока не восстановится нормальное напряжение. Были и побочные эффекты, например, поблекло изображение на экранах некоторых телевизоров. Не так ярко горели и лампы накаливания. Однако непродолжительный спад напряжения серьезным ущербом не грозил.

Но и восемь процентов были крайним пределом. Дальнейшее снижение напряжения означало опасный перегрев электромоторов, создавалась опасность возгорания приборов и, соответственно, пожаров. Итак, если частичное уменьшение подачи электроэнергии не даст ожидаемых результатов, оставалась крайняя мера — сократить нагрузку и таким образом оставить без электричества целые районы.

Все должно было решиться в течение ближайших двух часов. Если “ГСП энд Л” сумеет как-то продержаться до второй половины дня — в жаркие дни именно на это время приходится пик спроса на электроэнергию, — нагрузка уменьшится и продержится на этом уровне до завтрашнего утра. А завтра, даст Бог, будет попрохладнее, и тогда — конец всем проблемам.

Но если нагрузка, продолжавшая весь день возрастать, будет увеличиваться и дальше, может произойти самое страшное.

Рей Паулсен был не из тех, кто с легкостью сдает свои позиции.

— Слушайте, Милли, — продолжал он гнуть свое, — не станете же вы отрицать, что сегодняшний прогноз погоды оказался до идиотизма неверным?

— Да, это так. Если вам угодно изъясняться столь оскорбительно и мерзко. — Темные глаза Миллисент Найт сверкали от гнева. — Но верно и то, что в тысяче миль от побережья пришла в движение масса воздуха, получившая название Тихоокеанского фронта. В метеорологии поведение таких масс недостаточно изучено, бывали случаи, когда за день-другой оно начисто перечеркивало все прогнозы погоды для Калифорнии. — Она сделала паузу и презрительно добавила:

— Или вы настолько погрязли в электропроводке, что забыли элементарные законы природы?

— Позвольте! Как вы смеете! — Паулсен густо покраснел. Милли Найт пропустила его слова мимо ушей.

— И еще. Мои люди и я сама добросовестно трудились над этим прогнозом. Но прогноз, позвольте вам напомнить, это всего лишь прогноз, и в нем всегда есть вероятность ошибки. А если уж на то пошло, я вовсе не просила вас останавливать “Магалию-2” на ремонт. Вы сами приняли это решение и еще смеете меня в чем-то обвинять.

Среди группы людей, стоявших у стола, раздался сдержанный смех.

— Туше! — вполголоса заметил кто-то.

Все прекрасно понимали, что сегодняшняя проблема в известной мере связана с остановкой второго энергоблока электростанций “Магалия”.

Второй энергоблок “Магалии”, расположенный к северу от Сакраменто, представлял собой крупный турбогенератор, способный развивать мощность шестьсот тысяч киловатт. Но с тех пор как энергоблок “Магалия-2” вошел в строй, он доставлял одни неприятности. Постоянные разрывы труб котла и другие, более серьезные неполадки то и дело выводили энергоблок из строя, а последний раз, когда пришлось менять патрубки нагревателя, блок бездействовал целых девять месяцев. Но и потом проблем не убавилось. Как заметил один инженер, эксплуатация “Магалии-2” напоминала борьбу за удержание на плаву тонущего броненосца.

Всю последнюю неделю управляющий “Магалии” умолял Рея Паулсена разрешить ему остановить второй энергоблок для ремонта подтекающих труб, чтобы, как он выразился, “этот латаный-перелатаный чайник не разорвало на мелкие куски”. До вчерашнего дня Паулсен отвечал управляющему решительным “нет”. Из-за непредвиденного ремонта в других местах даже до наступления нынешней жары электроэнергия, вырабатываемая “Магалией-2”, была необходима компании. Как всегда, приходилось решать, что необходимо сделать сейчас, а что можно отложить на потом, и это иногда было связано с риском ошибиться. Вчера вечером, прочитав прогноз погоды, суливший понижение температуры, и тщательно взвесив все “за” и “против”, Паулсен дал разрешение, и энергоблок был немедленно отключен — ремонтные работы намечалось начать через несколько часов после того, как остынет котел. К сегодняшнему утру энергоблок “Магалия-2” окончательно остановили, и из нескольких магистралей были вырезаны подтекающие части труб. При всей отчаянности создавшегося положения “Магалия-2” не могла вступить в строй раньше чем через два дня.

— Будь прогноз точным, — прорычал Паулсен, — мы не отключили бы “Магалию-2”.

Председатель покачал головой. С него было достаточно. Выяснением, кто прав, кто виноват, можно будет заняться позднее. Сейчас это не ко времени.

Ним Голдман, о чем-то посовещавшись у диспетчерского пульта, объявил, перекрывая своим мощным голосом разговоры:

— Переход на скользящий график ограничений подачи электроэнергии начнется через полчаса. Другого выхода нет. Нам придется пойти на это. — Взглянув на председателя, он добавил:

— Думаю, следует предупредить средства информации. Еще есть время, чтобы телевидение и радио оповестили население.

— Приступайте, — одобрил Хэмфри. — Кто-нибудь, соедините меня с губернатором.

— Слушаюсь, сэр. — И помощник диспетчера начал набирать номер телефона.

Лица присутствующих помрачнели. Прекращение обслуживания потребителей! Такого еще ни разу не случалось за все сто двадцать пять лет существования компании.

Тем временем Ним Голдман звонил в расположенный в соседнем здании отдел информации компании. Нужно было немедленно начать подготовку соответствующих оповещений. В обычной ситуации о решении, связанном с приостановкой подачи электроэнергии, оповещалось всего несколько лиц из служащих компании, но в данном случае оно должно было стать достоянием широкой общественности. Несколько месяцев назад руководство компании решило, что такие приостановки — если когда-нибудь к ним придется прибегнуть — будут преподноситься как “скользящие ограничения” — хитрость, с помощью которой сотрудники отдела информации намеревались подчеркнуть не только временный характер этих мер, но и то, что их бремя в равной степени распределится между всеми районами штата. Само выражение “скользящие ограничения” родилось в голове молоденькой секретарши, которая додумалась до него после безуспешных попыток ее более опытных и хорошо оплачиваемых шефов изобрести что-нибудь приемлемое. Один из отвергнутых вариантов звучал так: “поочередные урезания”.

— На проводе Сакраменто, кабинет губернатора, сэр, — сообщил помощник диспетчера Эрику Хэмфри. — Мне сказали, что губернатор находится на ранчо, неподалеку от Стоктона, с ним пытаются связаться. И еще: они просят вас взять трубку.

Председатель кивнул в ответ и подошел к телефону. Прикрыв ладонью трубку, он спросил:

— Кто-нибудь знает, где главный?

Можно было не объяснять, что под “главным” подразумевался главный инженер Уолтер Тэлбот, спокойный, невозмутимый шотландец. Он должен был вот-вот уйти на пенсию, но о его умении принимать решения в критических ситуациях в компании ходили легенды.

— Я знаю, — ответил Ним Голдман. — Он поехал взглянуть на Большого Лила.

— Надеюсь, там все в порядке? — нахмурившись, спросил председатель.

Невольно все взгляды устремились к панели приборов, надпись над которой гласила: “Ла Миссион” № 5”. Это и был Большой Лил — самый новый и мощный энергоблок электростанции “Ла Миссион”, расположенной в пятидесяти милях от города.

Большой Лил! Создателем этого гиганта, извергавшего из своего чрева миллион с четвертью киловатт мощности, была компания “Лилиент индастриз оф Пенсильвания”, а прозвище Лил, то есть лилипут, ему дал какой-то журналист. Лил в огромных количествах поглощал мазут, в результате чего создавался перегретый пар, приводивший в движение гигантскую турбину. В прошлом у Большого Лила были свои критики. На стадии проектирования ряд специалистов высказывали сомнения в целесообразности строительства такого крупного энергоблока, полагая, что столь высокая степень зависимости от одного источника электроэнергии является чистейшим безумием; в качестве же ненаучного довода они приводили сравнение с яйцами в корзинке: случись что — разобьются сразу все. Другие специалисты с ними не соглашались. Они утверждали, что массовое производство электроэнергии одним таким источником, как Большой Лил, обойдется дешевле. Мнение об экономичности гигантского энергоблока перевесило и пока что подтверждалось. За два года с начала эксплуатации Большой Лил доказал свои преимущества по сравнению с менее крупными энергоблоками и продемонстрировал высокую степень надежности: никаких неприятностей он пока не доставлял. И сегодня регистрирующий прибор, установленный в Центре управления, сообщал приятную весть: Большой Лил, работая с максимальной мощностью, выдавал целых шесть процентов общей нагрузки компании.

— Сегодня рано утром сообщили, что наблюдается легкая вибрация турбины, — заметил Рей Паулсен, обращаясь к председателю. — По нашему с главным мнению, оснований для особых опасений нет, но мы оба решили, что ему надо самому взглянуть.

Хэмфри одобрительно кивнул. Так или иначе, находись главный инженер здесь, он мало чем мог помочь. Просто от его присутствия было бы как-то легче.

— Губернатор на проводе, — услышал Хэмфри голос телефонистки в трубке. А секундой позже раздался знакомый голос:

— Добрый день, Эрик.

— Добрый день, сэр, — ответил председатель. — Боюсь, у меня для вас нерадостные…

Именно в эту минуту все и случилось.

На приборной панели, прямо под табличкой с надписью “Ла Миссией” № 5”, заработал зуммер — раздался ряд резких, тревожных сигналов. И одновременно включились и замигали желтые и красные сигнальные лампочки. Черная стрелка ваттметра блока № 5 дрогнула, затем резко упала на нулевую отметку.

— О Боже! — раздался чей-то сдавленный возглас. — Большой Лил остановился!

Сомнений на этот счет быть не могло — стрелки ваттметра и других приборов замерли на “нуле”.

Реакция последовала в ту же секунду. Ожил и застрекотал установленный в Центре управления скоростной телетайп, выстреливая экспресс-информацию с сообщениями о сотнях отключений на подстанциях высоковольтной сети. Сработали одно за другим устройства защиты всех остальных генераторов. Одновременно огромные участки штата оказались без энергоснабжения. А спустя несколько секунд миллионы людей на огромном расстоянии друг от друга — заводские рабочие и конторские служащие, фермеры, домохозяйки, покупатели, продавцы, владельцы ресторанов, печатники, персонал станций технического обслуживания, биржевые маклеры, владельцы отелей, парикмахеры, киномеханики и владельцы кинотеатров, водители трамваев, работники телестанций и телезрители, бармены, сортировщики почты, виноделы, врачи, ветеринары, любители игральных автоматов (перечень этот может быть бесконечным) — остались без электроэнергии и замерли, не в состоянии продолжать то, чем занимались секундой раньше.

В домах лифты остановились между этажами. Аэропорты, кишевшие людьми, перестали функционировать. На улицах, скоростных магистралях и в транспортных потоках начался грандиозный хаос.

На территории, превышающей восьмую часть Калифорнии — а это значительно больше Швейцарии, — с населением примерно в три миллиона человек все внезапно замерло. То, что еще совсем недавно рассматривалось лишь как вероятность, теперь стало ужасающей реальностью — куда более страшной, чем можно было себе представить.

У пульта управления — он избежал общей участи и не лишился электропитания — диспетчеры действовали с молниеносной быстротой: отдавали распоряжения о чрезвычайных мерах, обзванивали электростанции и дежурных отдельных участков электросети, внимательно изучали схемы энергосистемы, укрепленные на вращающемся барабане, неотрывно следили за информацией на мерцающих экранах дисплеев. Им еще предстояло немало потрудиться, а в эти минуты их намного опережали компьютеры, активно включившиеся в управление ситуацией.

— Эй, Эрик, — услышал Хэмфри возглас губернатора в телефонной трубке, — у нас только что погасло все.

— Знаю, — ответил председатель. — Собственно, я и позвонил, чтобы поставить вас в известность.

А у другого аппарата — на прямом проводе с Центром управления электростанции “Ла Миссион” — орал в трубку Рей Паулсен:

— Какого черта! Что произошло с Большим Лилом?

Глава 2

Взрыв на “Ла Миссион” явился полной неожиданностью. Полчаса назад главный инженер Уолтер Тэлбот прибыл на Большой Лил — пятый энергоблок на “Ла Миссион”, получив сообщение о легкой вибрации турбины, замеченной во время ночной смены. Главный был долговязым, худощавым человеком, внешне суровым, но обладавшим своеобразным чувством юмора. Говорил он с певучим акцентом жителя Глазго, хотя за последние сорок лет даже и близко не был от берегов Шотландии, разве что несколько раз присутствовал на торжественных ужинах во время вечеров памяти Роберта Бернса в Сан-Франциско. Любивший все делать не спеша, он и сегодня неторопливо и тщательно проводил осмотр Большого Лила в сопровождении управляющего электростанцией — инженера Даниэли, человека мягкого и интеллигентного. А тем временем гигантский генератор продолжал выдавать электроэнергию — ее было достаточно, чтобы могли гореть более двадцати миллионов обычных лампочек.

Иногда натренированный слух главного инженера и управляющего улавливал едва заметную вибрацию в недрах турбины, нарушавшую обычно ровный ее гул. Но после нескольких тестов подшипника, проведенных с помощью штыря с нейлоновым наконечником, главный заключил:

— Причин для беспокойства нет. Толстяк не подведет, а чего он хочет, разберемся, когда пройдет паника.

В это время оба они стояли в непосредственной близости от Большого Лила, на полу из металлической решетки, в огромном, словно собор, зале, где находился турбогенератор. Гигантский агрегат покоился на бетонных подушках, напоминая выбросившегося на берег кита. Непосредственно под корпусом турбоагрегата находился огромный паропровод, по трубам которого из котла к турбине поступал пар под высоким давлением. На голове у обоих мужчин были защитные каски, уши защищены от шума наушниками. Ни то ни другое, однако, не смогло послужить защитой от оглушительного взрыва, раздавшегося секундой позже. На главного инженера и управляющего электростанцией Даниэли обрушилась вторая ударная волна. Взрыв под полом машинного зала в одно мгновение разорвал один из трубопроводов с раскаленным паром. Он прорвал и более тонкий трубопровод, по которому подавалось смазочное масло. Взрыв в сочетании с шипением пара породил громоподобный грохот. Затем сквозь решетку пола ударил столб пара температурой в тысячу градусов по Фаренгейту и под давлением в две тысячи четыреста фунтов на квадратный дюйм.

Оба погибли на месте. Буквально сварились заживо. А через несколько мгновений все вокруг заволокло густым черным дымом — горело смазочное масло из прорванного трубопровода, вспыхнувшее от осколка раскаленного металла.

Двое рабочих-ремонтников, красивших корпус генератора с лесов под потолком, попытались, спасаясь от клубов черного дыма, вскарабкаться вслепую на металлический мостик, перекинутый футах в пятнадцати над головой. Не попав на него, они рухнули вниз, в зияющую пасть смерти.

Лишь Центру управления электроснабжением, находившемуся футах в двухстах от места аварии и имевшему двойные двери, удалось предотвратить полную катастрофу. Благодаря быстрой реакции техника, дежурившего у пульта управления пятого энергоблока, а также эффективно сработавшим автомагическим средствам защиты Большой Лил был отключен без повреждения турбогенератора.

Расследование случившегося на “Ла Миссион” займет несколько дней — все это время эксперты будут тщательнейшим образом рыться в обломках, а помощники шерифа и агенты ФБР задавать бесчисленные вопросы, стремясь выяснить причину взрыва и обстоятельства, при которых он произошел. Сразу же возникшая версия о том, что взрыв был не случайным, позднее подтвердится.

На основании собранных улик удалось составить довольно ясную картину как самого взрыва, так и событий, ему предшествовавших.

Утром того дня, в одиннадцать часов сорок минут, гладковыбритый мужчина среднего роста, в форме Армии спасения, белый, с болезненным цветом лица, в очках со стальной оправой, подошел к главным воротам “Ла Миссион”. В руке он держал небольшой чемоданчик.

Охраннику, стоявшему у ворот, посетитель предъявил письмо, по всей видимости, на гербовой бумаге компании “Голден стейт пауэр энд лайт”, из которого следовало, что ему разрешается посещение объектов “ГСП энд Л” с целью проведения среди служащих сбора средств на благотворительные нужды Армии спасения, в частности на организацию бесплатных обедов для бедных детей.

Охранник сказал посетителю, что тому следует пройти в кабинет управляющего и предъявить там письмо. Он также объяснил, как найти кабинет управляющего, находившийся на втором этаже главного здания; попасть туда можно было через вход, который не был виден с поста охранника. После этого посетитель отправился в указанном направлении. Охранник вновь увидел его лишь минут через двадцать, когда посетитель покидал территорию электростанции, и заметил, что тот вышел по-прежнему с чемоданчиком.

Взрыв произошел час спустя.

Если бы охрана осуществлялась более строго, как подчеркнул в заключении следователь, посетителю должны были дать сопровождающего по территории электростанции. Но компания “ГСП энд Л”, как, впрочем, и другие предприятия, испытывала специфические затруднения в организации службы безопасности. Учитывая размеры ее хозяйства — девяносто четыре электростанции, целый ряд разбросанных на большой площади районных управлений, а также комплекс из двух многоэтажных зданий, где размещалась штаб-квартира компании, — осуществление строгих мер безопасности, если оно вообще было возможно, обошлось бы в целое состояние. И это, при том, что стремительно повышалась цена на топливо, росли зарплата персонала и эксплуатационные расходы, а потребители жаловались, что счета за электричество и газ и без того стали непомерными, и категорически возражали против дальнейшего повышения платы за услуги. Вот поэтому-то служба безопасности компании была сравнительно малочисленной, а вся система охраны объектов становилась фикцией и основывалась на допущении риска.

Случай на “Ла Миссион”, стоивший четырех человеческих жизней, показал подлинные масштабы этого риска.

В результате полицейского расследования удалось установить, что “сотрудником Армии спасения” был переодетый мошенник. Письмо, которое он показывал — притом, что гербовая бумага действительно могла принадлежать компании “ГСП энд Л”, которую, впрочем, не так уж трудно раздобыть, — было подделкой. В любом случае компания не разрешала своим сотрудникам отвлекаться во время работы, да и никто в “ГСП энд Л” не писал такого письма. Охранник с “Ла Миссион” не мог вспомнить, чья подпись стояла под текстом, — по его словам, какая-то закорючка.

Удалось также установить, что посетитель не заходил в кабинет управляющего. Там его никто не видел. А если бы видел, то едва ли забыл бы.

И тогда родилась версия.

По всей вероятности, мнимый сотрудник Армии спасения спустился по металлической лестнице на служебный этаж, расположенный непосредственно под машинным залом электростанции. Здесь, как и этажом выше, отсутствовали какие-либо внутренние перегородки, и, несмотря на переплетения одетых в теплоизоляцию паропроводов и прочих коммуникаций, основания нескольких агрегатов электростанции были ясно видны при свете, падавшем сквозь решетчатый пол машинного зала. Пятый энергоблок отличался от всех остальных массивностью, а также габаритами вспомогательного оборудования: определить его не составляло большого труда.

Злоумышленник, вполне возможно, сумел предварительно ознакомиться со схемой устройства электростанции, хотя это и не имело решающего значения. Главное здание, где находились силовые установки, отличалось предельной простотой — по существу, это был гигантский короб. По всей видимости, злоумышленник знал также, что “Ла Миссион”, как и все остальные электростанции современной постройки, в значительной степени автоматизирована и людей здесь работает мало, поэтому можно особенно не опасаться быть замеченным.

Затем он скорее всего прошел под основание Большого Лила, где извлек из чемоданчика начиненную динамитом бомбу. Прикидывая, как бы понеприметнее установить взрывное устройство, он остановил свой выбор на металлическом фланце в месте стыка двух трубопроводов. Заведя часовой механизм, он встал на цыпочки и установил заряд именно там. В том, что он выбрал именно это место, сказалась его техническая неграмотность. В противном случае он наверняка поместил бы заряд поближе к главному валу, где взрыв причинил бы наибольший ущерб и вывел бы из строя Большой Лил не меньше чем на год.

Эксперты по взрывчатым веществам сошлись во мнении, что такая возможность была вполне реальна. Они пришли к заключению, что преступник использовал направленный заряд — устройство конической формы, в результате взрыва которого возникает направленная волна, пробивающая все, что стоит на ее пути. Таким препятствием явилась магистраль паропровода, идущая от котла.

Установив бомбу, злоумышленник сразу же беспрепятственно вышел из главного здания и направился к воротам, после чего покинул территорию электростанции так же легко, как и проник на нее. О дальнейших его действиях ничего не было известно. Невзирая на тщательное расследование, никакого ключа к определению его личности найти не удалось. Правда, на одну из радиостанций кто-то позвонил и, отрекомендовавшись представителем подпольной революционной группы “Друзья свободы”, заявил, что взрыв — дело их рук. Однако полиция не располагала сведениями о местонахождении этой организации и ее членах.

Но все это станет известно позднее. А на “Ла Миссион” через полтора часа после взрыва по-прежнему царил хаос.

Пожарные, прибывшие на место аварии по автоматическому сигналу тревоги, с трудом справились с пылающим маслом и теперь проветривали главный машинный зал и нижние этажи, заполненные густым черным дымом. Когда наконец с этим было покончено, из зала вынесли четыре трупа. Тела главного инженера и управляющего, попавших под струю перегретого пара, были обезображены до неузнаваемости: по словам потрясенного этим зрелищем работника электростанции, они выглядели как сварившиеся раки.

По предварительной оценке, ущерб, причиненный пятому энергоблоку, был незначительным. В результате взрыва, прервавшего подачу смазочного масла, вышел из строя и требовал замены главный подшипник. Этим, собственно, все и ограничилось. На ремонтные работы — включая замену поврежденных паропроводов — уйдет примерно неделя, после чего энергоблок можно вернуть в строй. Теперь можно было устранить и легкую вибрацию, из-за которой главный инженер и прибыл сюда.

Глава 3

— Система распределения электроэнергии, которую постигла широкомасштабная, неожиданная перегрузка, — терпеливо объяснял Ним Голдман, — напоминает детскую игру “Подбери пятьдесят две”.

Он стоял на смотровой галерее, расположенной чуть выше центрального пульта и отделенной от него стеклянной перегородкой. Здесь же были молниеносно слетевшиеся в “ГСП энд Л” репортеры из газет, с телевидения и радио. Несколько минут назад вице-президент компании Тереза Ван Бэрен, отвечающая за связь со средствами массовой информации, упросила Нима выступить перед ними от лица компании на импровизированной пресс-конференции.

Кое-кто из журналистов уже начинал проявлять явные признаки раздражения: ответы, которые они получали на свои вопросы, казались им явно недостаточными.

— О Боже! Только не это! — недовольно воскликнула Нэнси Молино, репортер из газеты “Калифорния экзэминер”. — Избавьте нас от ваших доморощенных сравнений и дайте нам точные ответы на наши вопросы. В чем причина аварии? Кто несет за это ответственность? Какие меры вы намерены предпринять, если вообще тут можно что-либо сделать? Когда возобновится подача электроэнергии в сеть?

Мисс Молино была женщиной напористой, иногда высокомерной, даже жесткой, но при этом внешне привлекательной. Ее темнокожее лицо с высокими скулами обычно выражало смесь любопытства и недоверия, порой граничащего с презрением. Изящество своей тонкой, гибкой фигуры она умело подчеркивала элегантными, даже с претензией на шик, нарядами. В газетном мире она завоевала известность разоблачениями грязных махинаций в общественных учреждениях. Ним относился к ней примерно так же, как к заостренной, словно игла, сосульке, нависшей над головой. Судя по ее прошлым репортажам, компания “ГСП энд Л” отнюдь не относилась к разряду учреждений, к которым мисс Молино испытывала нежные чувства.

Несколько других репортеров в знак поддержки согласно закивали головами.

— Неполадки вызваны взрывом на “Ла Миссион”. — Ним едва удержался, чтобы не огрызнуться. — Мы полагаем, что по меньшей мере два человека погибли, однако более детально я вас проинформировать не могу, поскольку там горит масло и все окутано густым дымом.

— Вам известны имена погибших? — спросил кто-то из репортеров.

— Да, но я пока не могу их вам назвать. В первую очередь мы должны сообщить об этом семьям погибших.

— Вам известна причина взрыва?

— Нет.

— А как обстоит дело с подачей электроэнергии в сеть? — включилась в разговор мисс Молино.

— Частично она уже восстановлена. Возобновить подачу электроэнергии в почти полном объеме мы рассчитываем в пределах четырех, в крайнем случае шести часов. В общем, сегодня к вечеру все должно быть в норме.

“В норме, да только не для Уолтера Тэлбота”, — подумал Ним. Слух о том, что главный был на месте взрыва и, вероятно, погиб, достиг Центра управления всего несколько минут назад и произвел эффект разорвавшейся бомбы. Ним — а он был в давней дружбе с главным инженером — еще не успел в полной мере осознать происшедшее, но горькое чувство утраты уже начало завладевать им. Даниэли, управляющего “Ла Миссион”, Ним знал весьма отдаленно, а потому и смерть его воспринял не так остро.

Сквозь звуконепроницаемую стеклянную перегородку, отделяющую смотровую галерею от рабочей площадки Центра управления, Ниму была видна суета у диспетчерского пульта. Он хотел бы вернуться туда как можно быстрее.

— Следует ли завтра ожидать очередного прекращения подачи электроэнергии? — оборвал его размышления корреспондент службы новостей.

— Если жара спадет, а насколько мы можем предположить, именно так и произойдет, прекращения электроснабжения не будет.

Вопрос следовал за вопросом, и Ниму пришлось самым подробным образом объяснять представителям прессы, что такое пиковые нагрузки в условиях исключительно жаркой погоды.

— Иными словами, вы хотите нам сказать, — едко заметила Нэнси Молино, — что вы, сотрудники Центра управления, не удосужились в своих планах предусмотреть чрезвычайные обстоятельства.

Ним не успел ответить. После недолгого отсутствия на галерее вновь появилась Тереза Ван Бэрен. Эта маленькая полная суетливая женщина лет сорока пяти, неизменно носившая помятый льняной костюм и коричневые туфли с дырочками, скорее напоминала суматошную домохозяйку, а не опытного руководителя компании, каковым она в действительности являлась.

— У меня есть для вас объявление, — сказала миссис Ван Бэрен срывающимся голосом — в комнате воцарилась тишина. — Нам только что стало известно, что погибли четыре человека, а не два. Все они — сотрудники компании, находившиеся на своих рабочих местах во время взрыва. Сейчас я об этом сообщу их родственникам, а через несколько минут мы представим вам перечень их имен с краткими биографиями. Я также уполномочена довести до вашего сведения, что у нас есть основания считать взрыв следствием диверсии, хотя в данный момент мы не можем это подтвердить.

На нее посыпался град вопросов, а Ним тем временем потихоньку покинул галерею.

Центр управления шаг за шагом возвращал энергосистему к нормальному состоянию.

Старший диспетчер у своего пульта манипулировал множеством кнопок и при этом умудрялся говорить сразу по двум телефонам, быстро, но спокойным голосом отдавая распоряжения операторам подстанций, налаживая связь с электростанциями: в момент взрыва на Большом Лиле они автоматически отключились от сети. Когда сеть Тихоокеанского побережья снова заработала, диспетчер с глубоким вздохом откинулся в своем сером металлическом вращающемся кресле, передохнул несколько секунд, а затем опять принялся за телефоны, чтобы восстановить нагрузку. Заметив Нима, он сказал:

— Полдела сделано, мистер Голдман.

Как понял Ним, это означало, что почти половина всей территории, внезапно оказавшейся без электроэнергии, вновь получила питание. Автоматика была в состоянии отключить питание в сети быстрее, чем любая команда, поданная человеком, однако возобновление работы всей системы осуществлялось непосредственно техническим персоналом компании под наблюдением Центра управления.

В первую очередь подключались города; получив энергию, оживал район за районом. Затем должна была прийти очередь пригородов, в особенности тех, где сосредоточились промышленные предприятия. Последними в табели о рангах получателей электроэнергии значились сельские поселки и отдаленные сельскохозяйственные районы.

Но и тут делались некоторые исключения. Объектами первостепенной важности были больницы, водонапорные станции и очистные сооружения. Конечно, подобные предприятия, как правило, имеют собственные резервные генераторы, но те могли обеспечить лишь часть нагрузки, и для нормального функционирования требовались внешние источники питания.

Теперь внимание диспетчера переключилось на необычную карту энергосети с рядом цветных кружков, обстановку на которой он обсуждал по одному из телефонов.

Подождав, пока в разговоре диспетчера возникла пауза, Ним спросил его о значении этих кружков.

— А вы разве не знаете? — диспетчер явно удивился такому вопросу.

Ним отрицательно покачал головой. Даже вице-президент по планированию был не в состоянии хотя бы бегло ознакомиться с тысячами подробнейших схем, которые использовались в операциях такой крупной компании, как “ГСП энд Л”.

— Оборудование для жизнеобеспечения в частных домах. Тоже объекты особого внимания. — Диспетчер кивком подозвал одного из своих помощников и уступил ему место в своем кресле. — Мне нужно передохнуть. — Усталым жестом он провел рукой по своей седой шевелюре, потом, автоматическим движением кинув в рот очередную таблетку джелюсила, положил карту-схему электросети перед собой и Нимом. — Вот эти красные кружочки обозначают аппараты искусственного дыхания, их еще называют железными легкими. Зеленые — аппараты “искусственная почка”. А этот оранжевый кружок — кислородный аппарат, обеспечивающий дыхание ребенка. У нас имеются подобные карты для каждого участка, и мы их постоянно обновляем. Нам помогают больницы — их сотрудники знают, в каких домах установлено такое оборудование.

— Вы только что ликвидировали пробел в моем образовании, — признался Ним, продолжая изучать карту — она прямо-таки зачаровала его.

— Большинство людей, чья жизнь зависит от приборов жизнеобеспечения, пользуются аппаратурой, питание которой в чрезвычайной ситуации обеспечивается батареями, — продолжал свои пояснения диспетчер. — Тем не менее, когда подача электроэнергии от сети прекращается, они испытывают сильную тревогу. Так вот, в случае приостановки подачи электроэнергии локального характера наша задача — быстро установить причину неполадок. Затем, если у нас остаются какие-то сомнения или затруднения, мы срочно доставляем туда переносной генератор.

— Но ведь у нас нет портативных генераторов в столь большом количестве, и, уж во всяком случае, их не хватит в условиях такой крупной аварии, как та, что случилась сегодня.

— Конечно, не хватит. И к тому же у нас недостаточно бригад по их обслуживанию. Но сегодня нам повезло. Операторы местных подстанций следили за обстановкой. И ни одному из тех, кто пользуется домашними приборами жизнеобеспечения, не пришлось испытать неприятностей. А теперь во всех местах, обведенных кружками, — диспетчер указал на карту, — подача электроэнергии восстановлена.

Сама мысль о том, что о нескольких десятках людей помнили и заботились при любых, даже самых драматичных обстоятельствах, трогала до глубины души и успокаивала. Взгляд Нима переносился с одного сектора карты на другой. Он нашел хорошо знакомое пересечение улиц Лейквуд и Бальбоа. Один из красных кружочков отмечал жилой дом, мимо которого он много раз проезжал на своем автомобиле. Рядом значилась фамилия Слоун — вероятно, это был больной на искусственном легком. И кто этот Слоун, что он собой представляет?

Но тут его размышления прервались.

— Мистер Голдман, с вами хочет переговорить президент. Он звонит с “Ла Миссион”.

Ним взял трубку телефона, протянутую ему одним из операторов Центра управления.

— Ним, — раздался в трубке голос Эрика Хэмфри, — вы ведь довольно близко были знакомы с Уолтером Тэлботом, не так ли? — Его голос звучал, как всегда, ровно. При поступлении первых сообщений о взрыве он вызвал свой лимузин и вместе с Реем Паулсеном умчался на “Ла Миссион”.

— Да, мы с Уолтером были хорошими друзьями. — Ним почувствовал, что к глазам подступили слезы. Одиннадцать лет назад, вскоре после того, как он поступил на работу в компанию “Голден стейт пауэр энд лайт”, у них с главным инженером возникла взаимная симпатия, а потом и дружба, и сейчас он просто не мог представить себе, что они уже никогда не поговорят по душам.

— А как насчет жены Уолтера? Вы с ней знакомы достаточно коротко?

— С Ардит? Да, очень.

Ним почувствовал, что президент слегка замялся, и поспешил оборвать неловкую паузу:

— Как там у вас обстоят дела?

— Плохо. Никогда прежде мне не доводилось видеть тела людей, погибших от ожогов перегретым паром. Надеюсь, что больше и не придется. Кожи на них практически не осталось — сплошные пузыри, а под ними голое мясо. Лица обезображены до неузнаваемости.

На какой-то миг обычное самообладание, казалось, покинуло Эрика Хэмфри, но он сумел взять себя в руки.

— Именно поэтому я бы хотел, чтобы вы отправились к миссис Тэлбот и по возможности поскорее. Насколько я понимаю, известие о гибели мужа явилось для нее сильным ударом. Помогите ей по-дружески. Я бы хотел также, чтобы вы уговорили миссис Тэлбот не присутствовать на опознании тела ее мужа.

— О Боже! Эрик, почему вы просите об этом меня?

— По-моему, это ясно. Кто-то ведь должен это сделать, а вы знали обоих лучше, чем кто-либо из нас. Я уже попросил друга Даниэли пойти к его жене с такой же целью.

Ним чуть было не взорвался: “Так почему вы сами к ним не отправитесь, к женам всех четверых погибших? Ведь вы же наш главнокомандующий, да и оклад у вас прямо-таки королевский, так что можно хоть изредка жертвовать душевным комфортом! И кроме того, разве смерть при исполнении служебных обязанностей на благо компании не заслуживает того, чтобы ее руководитель соблаговолил лично выразить соболезнования родственникам погибших?” Но Ним этого не сказал, поскольку знал, что Дж. Эрик Хэмфри, отличный администратор, неизменно уклонялся от всего, что выходило за рамки его служебных обязанностей. Сейчас явно был один из тех случаев, когда Ниму с коллегами предстояло выполнять за Хэмфри его долг.

— Ну, хорошо, — уступил он. — Я это сделаю.

— Спасибо. И пожалуйста, передайте миссис Тэлбот глубокое соболезнование от меня лично.

Возвращая телефонную трубку помощнику диспетчера, Ним кипел от негодования. Поручение президента компании огорошило его. Конечно, рано или поздно ему пришлось бы увидеться с Ардит Тэлбот и, видя ее слезы, искать слова утешения, но ему хотелось, чтобы эта встреча произошла как можно позднее, когда горе хоть немного утихнет.

Выходя из Центра управления, Ним столкнулся с Терезой Ван Бэрен. Выглядела она вконец измотанной, да и неудивительно: один разговор с репортерами чего ей стоил, да и смерть Тэлбота, который был и ее другом, сильно по ней ударила.

— Отнюдь не самый лучший денек для всех нас, — буркнула Тереза.

— Что верно, то верно, — согласился с ней Ним. Он рассказал ей об инструктаже Эрика Хэмфри и о том, куда направляется.

— Не завидую, — поморщившись, заметила вице-президент по связям с общественностью. — Тяжелое это дело. Да, кстати, я слышала, у вас тут произошла стычка с Нэнси Молино?

— Вот уж дрянь! — в сердцах выругался Ним.

— Все верно, Ним, стерва она порядочная. Но кроме того, она отчаянно смелая журналистка, не чета всем этим полуграмотным кривлякам, что толкутся у нас на галерее.

— Мне странно слышать такое от вас. Ведь она настроилась на критический, даже враждебный лад еще до того, как толком узнала, что здесь у нас произошло.

Тереза пожала плечами.

— Толстокожий монстр, на которого мы работаем, вполне может снести несколько легких ударов и уколов. Что касается враждебности, то, вероятно, таким способом Нэнси стремится заставить вас, да и других, сказать больше, чем вы сами того хотели. Да, Ним, что касается женщин, вам предстоит еще кое-чему научиться. Я не имею в виду гимнастические упражнения в постели: насколько я наслышана, с этим у вас все в полном порядке. — Она окинула его критическим взглядом. — Ведь вы не против поохотиться на женщин, не так ли?

Но тут ее глаза по-матерински потеплели:

— Вероятно, сейчас не время говорить вам такое. Поезжайте к жене Уолтера и постарайтесь помочь ей чем сможете.

Глава 4

Втиснув свое внушительное тело в двухместный “Фиат X—19”, Ним гнал юркую машину по улицам деловой части города на северо-запад, в пригородный район Сан-Рок, где жили Уолтер и Ардит Тэлбот. Путь ему был хорошо известен — он ездил этой дорогой много раз.

Наступал вечер, и хотя уже прошло более часа после пика дорожного движения, когда люди возвращаются домой с работы, улицы были забиты автомобилями. Дневная жара спала, но не намного.

Ним поерзал в кресле маленького автомобиля, пытаясь устроиться поудобнее. Это невольно напомнило ему, что в последнее время он прибавил в весе. Нужно похудеть, в противном случае ему придется расстаться с “фиатом”, а он вовсе не собирался заводить себе другую машину. В привязанности к автомобилю отражались его убеждения: Ним считал, что те, кто пользуется большими автомобилями, бессмысленно транжирят драгоценное топливо. Глупцы, их райской жизни скоро наступит конец, причем катастрофический! И одним из его проявлений станет болезненная нехватка электроэнергии.

Сегодняшний недолгий перерыв в подаче электроэнергии Ним расценивал как очень горькую закуску перед основным блюдом, прелюдией к куда более тяжелым, ошеломляющим нехваткам, ждать которых осталось всего-то год-другой. Вся беда в том, что никому, казалось, до этого не было дела. Даже среди сотрудников компании “ГСП энд Л”, многие из которых владели той же информацией и могли представить себе картину грядущих событий не хуже Нима, царило благодушное настроение, суть которого можно было выразить очень просто: “Не надо волноваться. Все в конце концов будет хорошо. Мы как-нибудь справимся с ситуацией. А пока что давайте-ка не раскачивать лодку и не тревожить людей понапрасну”.

В последние несколько месяцев лишь три человека в высшей иерархии компании “ГСП энд Л” — Уолтер Тэлбот, Тереза Ван Бэрен и Ним — настаивали на изменении позиции компании. Они настаивали на необходимости немедленного и недвусмысленного предупреждения общественности, прессы и политических деятелей о грядущем энергетическом голоде со всеми его пагубными последствиями и о том, что полностью предотвратить его не представляется возможным. Лишь мощная целевая программа строительства новых электростанций в сочетании с широкомасштабными и весьма болезненными мерами по энергосбережению способна была смягчить кризис. Однако до сих пор в политике “ГСП энд Л” преобладала обычная осторожность, боязнь задеть за живое интересы властей предержащих. Никаких распоряжений об изменении энергетической политики так и не последовало. И вот теперь Уолтер — один из троицы глашатаев надвигающейся беды — погиб.

Чувство горя с новой силой охватило Нима. До сих пор ему удавалось удержаться от слез, но теперь, в тесном салоне автомобиля, он дал им волю, и они ручейками потекли к подбородку. В порыве отчаяния ему хотелось хоть что-то сделать для Уолтера, ну хотя бы за упокой его души помолиться. Он попытался вспомнить “кэддиш” — еврейскую молитву оплакивания, которую он иногда слышал во время отпевания покойников и которую по традиции произносил ближайший родственник мужского пола в присутствии десяти мужчин-иудеев. Губы его беззвучно зашевелились, и он, запинаясь, пробормотал древние арамейские слова:

“Йисгадал вейискадаш ш'мэй раббо би'олмо диивро чируси ве'-ямлич малчуси…” И замолк, забыв окончание молитвы. Нет, молиться — это не для него.

В его жизни бывали минуты, как сейчас, когда Ним инстинктивно, испытывал идущий из глубины души порыв к религии, к тому, чтобы найти свое место в культурном наследии своего народа. Однако путь к религии или по крайней мере к ее исповедованию был для него наглухо закрыт. А закрыл его еще до рождения Нима отец, Исаак Голдман, который приехал в Америку из Восточной Европы без гроша в кармане, но зато убежденным социалистом. Исаак был сыном раввина и считал, что социализм и иудаизм несовместимы. В итоге он отверг религию своих праотцов, чем поверг собственных родителей в безутешное горе. Даже теперь старый Исаак в свои восемьдесят два года по-прежнему высмеивал основные догмы иудейской веры, которые, по его словам, представляли собой “банальный треп между Богом и Авраамом и дурацкую сказку об избранном народе”.

Ним был воспитан в духе воззрений своего отца. Праздник еврейской Пасхи и святые дни Рош Хашана и Емкипур не отмечались в семье Голдман. Бунт Исаака привел к тому, что и дети Нима, Леа и Бенджи, также воспитывались вне иудейских традиций и обрядов. Ни у кого и мысли не возникало сделать бар митцва, или обрезание, Бенджи. Раз и навсегда решив все в отношении самого себя, Ним не, мог не задаваться вопросом, имеет ли он право отделять своих детей от пятитысячелетней истории еврейского народа? Он знал, что еще не поздно все изменить, но окончательного решения пока не принял.

При мысли о своей семье Ним вспомнил, что забыл позвонить Руфи и предупредить ее, что не вернется домой допоздна. Он дотянулся до телефона, укрепленного с правой стороны под панелью приборов, — это дополнительное удобство предоставлялось и оплачивалось компанией “ГСП энд Л”, — продиктовал телефонистке свой домашний номер и после короткой паузы услышал гудки, а затем детский голос:

— Это квартира Голдманов. Говорит Бенджи Голдман. Ним улыбнулся. Ну конечно же, это Бенджи — даже в свои десять лет он был воплощением точности и аккуратности, не то что его сестра Леа, которая хоть и была на четыре года старше брата, не в пример ему вечно витала где-то и отвечала на звонки небрежным “привет”.

— Это я — отец. Я говорю из автомобиля. — Он приучил своих домашних делать паузу после этой фразы, потому что при переговорах по радиотелефону нельзя было говорить одновременно, канал работал только в одном направлении. — Как дела дома? Все нормально?

— Да, папа, теперь все в порядке. Но у нас тут отключилось электричество. — Бенджи коротко рассмеялся. — Впрочем, тебе об этом и так должно быть известно. И еще, пап, я поправил стрелки у всех часов.

— Это хорошо. И ты прав, я об этом действительно знал. А теперь дай-ка поговорить с твоей матерью.

— Леа хочет…

Ним услышал шум возни, затем в трубке раздался голос дочери.

— Привет! Мы смотрели программу новостей по телевизору. Тебя не показывали.

В голосе Леа звучали обвинительные нотки. Дети Нима привыкли частенько видеть его на экране телевизора, когда он выступал в роли представителя компании “ГСП энд Л”. Вполне возможно, что отсутствие его в сегодняшней передаче отрицательно скажется на популярности Леа среди ее друзей.

— Ты уж извини меня, Леа. Сегодня столько всяких других дел навалилось. Соедини-ка меня с мамой.

В телефонной трубке снова возникла пауза. Затем раздался мягкий голос Руфи:

— Ним?

Он нажал на кнопку переговорного устройства.

— Он самый. Добраться до тебя — все равно что протолкаться сквозь целую толпу.

Продолжая разговаривать, он одновременно продолжал управлять “фиатом” одной рукой и перевел машину в другой ряд, поближе к обочине. Показался дорожный указатель с предупреждением, что до поворота на Сан-Рок оставалось полторы мили.

— Под толпой ты подразумеваешь детей? Но они тоже хотят с тобой поговорить. Наверное, не слишком часто видят тебя дома.

Руфь никогда не повышала голос, даже когда хотела упрекнуть его в чем-либо. А этот ее упрек совершенно справедлив, признался себе Ним и пожалел, что вообще затронул эту тему.

— Ним, мы слышали о том, что случилось с Уолтером. Да и с другими тоже. Ужасно! Об этом сообщили в программе новостей. Я просто подавлена.

Ним понимал, что Руфь говорит искренне, ведь она знала, какие близкие отношения связывали его с главным инженером. Подобная чуткость вообще была свойственна Руфи, хотя в целом в последнее время между ней и Нимом, казалось, оставалось все меньше и меньше взаимопонимания по сравнению с их прежними отношениями, правда, до открытой враждебности дело никогда не доходило. Нет, этого не было. “Руфь с ее спокойной невозмутимостью никогда бы такого не допустила”, — подумал Ним. Ему не составило труда представить ее в эти минуты — собранную, уверенную в себе, с сочувственным выражением мягких серых глаз. Он часто ловил себя на мысли, что в ней было что-то от Мадонны: даже не обладая особо привлекательной внешностью, она производила яркое впечатление в силу своей индивидуальности, уже одна она делала ее прекрасной. Он также знал, что эти минуты она проведет вместе с Леа и Бенджи, стараясь, как всегда спокойно, объяснить им, словно равным, смысл случившегося. Руфь — великолепная мать. А вот их супружество стало каким-то пресным, даже скучным. Про себя он называл его “идеально гладкой дорогой в никуда”. Было тут и нечто еще — вероятно, как следствие их не слишком нормальных отношений. В последнее время у Руфи развились какие-то свои интересы, и делиться ими она явно не хотела. Уже несколько раз Ним звонил ей в то время, когда она обычно бывала дома, однако, судя по всему, она целый день отсутствовала, да и потом избегала объяснений, что было на нее не похоже. Может быть, Руфь завела любовника? Он считал, что такое вполне возможно. Как бы там ни было, но Нима интересовало одно: как долго и как далеко они будут плыть по течению, прежде чем между ними произойдет столкновение, которое внесет определенность в их отношения.

— Мы все потрясены, — признался Ним. — Эрик попросил меня отправиться к Ардит, и я как раз к ней сейчас еду. Думаю, что вернусь домой поздно. Даже очень поздно. Так что не ждите меня.

Собственно, в такой задержке не было ничего нового. Ним нередко задерживался на работе допоздна, а в результате либо ужин сдвигался на неопределенное время, либо он вообще его пропускал. По этой же причине он редко виделся с Леа и Бенджи: дети уже отправлялись в кровать, а иной раз и спали, когда Ним возвращался домой. Временами Ним испытывал чувство вины за то, что уделял детям такое ничтожное время, и понимал, что это тревожит Руфь, хотя она редко заводила разговор на эту тему. Иной раз ему хотелось, чтобы она высказывала свое недовольство более определенно.

Но сегодня не требовалось никаких объяснений или оправданий, в том числе и перед самим собой.

— Бедная Ардит, — сказала Руфь, — ведь Уолтеру до пенсии оставалось совсем немного. А тут еще это объявление, после него ей будет еще тяжелее.

— Какое объявление?

— Ой, да я думала, ты в курсе. Его передали в программе новостей. Те самые люди, которые подложили бомбу, прислали на радиостанцию какое-то коммюнике — по-моему, они так это называют. Они похвалялись тем, что совершили. Можешь себе такое представить? Что же это за люди!

— Какая это радиостанция? — Ним быстро отложил трубку телефона, включил радио и, вновь схватив телефон, успел поймать ответ на свой вопрос.

— Я не знаю, — сказала Руфь.

— Послушай, все это очень важно. Так что я сейчас разговор кончаю и, если смогу, позвоню тебе от Ардит.

Ним положил трубку в гнездо аппарата. Он уже успел настроить радио на волну станции, передающей исключительно последние новости, и, бросив взгляд на часы, увидел, что до начала очередного выпуска, передававшегося каждые полчаса, осталась одна минута.

Показался поворот на Сан-Рок, и “фиат” свернул с главной дороги вправо. До дома Тэлботов отсюда была какая-нибудь миля пути.

По радио прозвучал сигнал горна, прерывистый, словно азбука Морзе, — позывные краткой сводки новостей. Сообщение, которого с нетерпением ожидал Ним, передавалось в начале программы:

“Группа лиц, называющих себя “Друзья свободы”, заявила о своей ответственности за взрыв, который произошел сегодня, на электростанции, принадлежащей компании “ГСП энд Л”. Взрыв повлек за собой гибель четырех человек и привел к серьезному нарушению в подаче электроэнергии.

Заявление “Друзей свободы” записано на магнитофонную пленку, которая была доставлена на радиостанцию сегодня во второй половине дня. Как заявили в полиции, информация, содержащаяся в заявлении, указывает на его подлинность. В настоящий момент полицейские изучают магнитофонную запись в поисках возможной разгадки”.

Ним подумал, что станция, передачу которой он слушал, вероятно, не та, что получила пленку, иначе она не преминула бы подчеркнуть свою роль во всей этой истории. Но работники широковещательных служб предпочитали не упоминать о существовании конкурента, а потому и название обладателя записи в эфире не прозвучало.

“Согласно поступившим сообщениям, мужской голос, записанный на пленке, произнес следующее. Цитируем: “Друзья свободы” привержены делу народной революции и выражают свой протест против алчности капиталистической монополии на власть, которая по праву принадлежит народу”. Конец цитаты.

В комментарии к гибели людей, последовавшей в результате взрыва, в записи говорится следующее. Цитируем: “Убивать мы никого не намеревались, но в той народной революции, что разворачивается сейчас, капиталистам и их лакеям придется понести жертвы и испытать страдания за те преступления, которые они совершили против человечества”. Конец цитаты.

Официальный представитель компании “Голден стейт пауэр энд лайт” подтвердил, что причиной сегодняшнего взрыва явилась диверсия, однако от дальнейших комментариев воздержался.

Вскоре ожидается повышение розничных цен на мясо. Сегодня в Вашингтоне министр сельского хозяйства заявил представителям потребительских…”

Дотянувшись до радиоприемника, Ним выключил его. Новости подействовали на него угнетающе. А как все это должно отразиться на Ардит Тэлбот?

В сгущающихся сумерках он заметил несколько автомобилей, припаркованных рядом со скромным аккуратным двухэтажным домом Тэлботов, окруженным роскошными цветочными клумбами, — цветы были давним увлечением Уолтера. В окнах первого этажа горел свет.

Ним нашел место для своего “фиата”, запер машину и пошел по дорожке к дому.

Глава 5

Дверь в особняк была открыта, и из комнат доносился приглушенный шум голосов. На его стук никто не ответил, и он вошел в дом.

В холле голоса слышались более отчетливо. Он понял, что они доносятся справа, из гостиной. Ним различил всхлипывания Ардит. До него донеслись обрывки фраз: “…О Боже! Эти убийцы.., был таким хорошим, добрым.., никогда никого не обидел.., и называть его этими грязными словами…” Судя по всему, с ней была истерика. Одновременно слышались и другие голоса: Ардит пытались успокоить, но безуспешно.

Ним остановился в нерешительности. Дверь в гостиную была наполовину раскрыта, но его еще не увидели. Возникло искушение выйти на цыпочках во двор, уйти отсюда так же незаметно, как он пришел. Но тут внезапно дверь гостиной распахнулась настежь, и в переднюю вышел мужчина. Быстро закрыв дверь, он прислонился к ней спиной; его тонкое лицо с бородкой было бледным, он зажмурился, словно хоть на минуту решил забыться. Голосов теперь почти не было слышно.

— Уолли, — тихо окликнул его Ним. — Уолли. Мужчина открыл глаза и несколько секунд как бы приходил в себя.

— Ах, это ты, Ним. Спасибо, что пришел. Ним знал Тэлбота-младшего — он был единственным сыном Уолтера — почти столько же, сколько дружил с покойным. Уолтер-младший, как и его отец, работал в компании “ГСП энд Л” — инженером по эксплуатации линий электропередачи. Он с женой и детьми жил на другом конце города.

— Черт побери, тут и не сообразишь, что сказать. Разве что выразить свое сочувствие.

— Да, я понимаю, — опустив голову, ответил Уолли Тэлбот и, как бы извиняясь, кивнул на дверь за спиной:

— Мне просто нужно было выйти на минуту. Какой-то идиот включил телевизор, и мы услышали заявление, которое сделали эти грязные ублюдки. Будь они прокляты! До этого нам удалось немного успокоить мать. А тут с ней все началось по новой. Да ты, наверное, и сам слышал.

— Да, слышал. Кто там у нее?

— Ну, во-первых, Мэри. Мы оставили детей под присмотром знакомых и тут же приехали сюда. Потом начали приходить соседи, большинство из них все еще здесь. Я, конечно, понимаю, ими движут добрые чувства, да только пользы от этого мало. Если бы отец был здесь, он бы… — Уолли криво улыбнулся. — Так трудно свыкнуться с мыслью, что его здесь больше никогда не будет.

— Да, и у меня такое же чувство. Ним отчетливо понимал, что Уолли совершенно выбит из колеи и серьезной помощи от него ждать не приходится.

— Уолли! Все это не может дальше так продолжаться. Давай-ка пойдем в гостиную. Я поговорю с твоей матерью и постараюсь успокоить ее. А вы с Мэри потихоньку выпроваживайте всех остальных.

— О'кей. Звучит разумно. Спасибо тебе, Ним.

Уолли, несомненно, нуждался в том, чтобы кто-то взял на себя роль распорядителя.

Когда они вошли в комнату, там стояли и сидели по меньшей мере человек десять, большинство из них были незнакомы Ниму. Яркая и уютная гостиная, не ахти какая большая, но вполне просторная, теперь казалась переполненной. Несмотря на включенный кондиционер, в комнате было жарко. Несколько человек говорили одновременно, к тому же работал телевизор, так что самого себя было трудно расслышать. Рядом с Ардит Тэлбот сидела на софе Мэри, жена Уолтера-младшего.

Несмотря на то что Ардит в этом году исполнилось шестьдесят лет — Ним и Руфь были приглашены на вечеринку по случаю ее дня рождения, — она по-прежнему оставалась удивительно красивой женщиной с прекрасной фигурой и тонкими чертами лица, лишь слегка тронутого неизбежными морщинками. В модно подстриженных золотистых волосах проглядывала естественная седина. Ардит регулярно играла в теннис и обычно прямо-таки излучала здоровье, но сегодня ее заплаканное лицо поблекло, постарело.

Ардит по-прежнему продолжала что-то бессвязно говорить, голос ее при этом прерывался. Увидев Нима, она оборвала свой монолог.

— Ax, Ним, — выдохнула Ардит, протягивая к нему руки. Остальные расступились, чтобы он мог пройти к ней. Ним опустился на софу рядом с Ардит и обнял ее.

— Ах, Ним, — повторила Ардит. — Ты слышал, какое несчастье с Уолтером?

— Да, дорогая, — мягко ответил Ним. — Я знаю. Ним заметил, как Уолли — он находился в другом конце гостиной — выключил телевизор, затем отвел в сторонку свою жену и что-то сказал ей вполголоса. Мэри кивнула. Затем они подошли к остальным находившимся в комнате и, поблагодарив их за сочувствие, стали одного за другим провожать к выходу. Ним молча поглаживал Ардит по плечу. Вскоре в гостиной наступила тишина.

Наконец дверь дома закрылась за последним из соседей. Уолли и Мэри, выходившие в переднюю, чтобы попрощаться с ними, вернулись в комнату. Уолли судорожным жестом провел рукой по волосам и бороде.

— Я не откажусь от глотка виски, — сказал он. — Кто-нибудь ко мне присоединится? Ардит и Ним согласно кивнули.

— Я все сделаю, — сказала Мэри. Она мгновенно принесла и расставила на столе стаканы и напитки, потом принялась за пепельницы, прибрала гостиную, и вскоре не осталось и следов от недавнего беспорядка. Мэри была женщина миниатюрная, изящная и при этом весьма деловитая. До того как выйти замуж за Уолли, она писала кое-какие материалы для рекламного агентства, да и сейчас продолжала работать по договорам, не забывая при этом о семье.

К Ардит, небольшими глотками отпивавшей виски, начинало возвращаться самообладание. Внезапно она сказала:

— Наверное, я выгляжу просто ужасно.

— Ничуть не хуже любой другой, окажись она на твоем месте, — успокоил ее Ним.

Тем не менее Ардит подошла к зеркалу.

— О Боже! — воскликнула она и вышла из гостиной, захватив с собой стакан виски. По звуку ее шагов они поняли, что Ардит поднялась на второй этаж.

“Мало найдется мужчин, способных сравниться с женщинами по силе и стойкости”, — подумал Ним.

Однако он решил, что в первую очередь расскажет Уолли о предупреждении Эрика Хэмфри уберечь близких Уолтера и отговорить их от прощания с останками покойного. С внутренним содроганием он вспомнил слова президента компании:

“Кожи практически не осталось… Лица обезображены до неузнаваемости”.

Мэри вышла на кухню. Воспользовавшись тем, что остался с Уолли наедине, Ним как можно деликатнее, избегая подробностей, объяснил ему суть создавшегося положения.

Реакция последовала немедленно. Уолли залпом опрокинул остатки скотча.

— Бог мой! — со слезами на глазах взмолился он. — Только не это! Нет, сказать об этом матери я просто не смогу. Придется это сделать тебе.

Ним хранил молчание. Он со страхом ожидал объяснения с Ардит.

Спустя пятнадцать минут Ардит вернулась в гостиную. Она привела в порядок лицо, причесалась и переоделась в элегантную блузку и юбку. Можно было бы даже сказать, что она обрела свою обычную привлекательность, если бы не потухшие глаза.

Мэри тоже вернулась в гостиную. Теперь Уолли сам наполнил стаканы, и все четверо застыли в тяжелом молчании, не зная, что сказать.

Первой тишину нарушила Ардит.

— Я хочу видеть Уолтера, — решительно сказала она. Затем повернулась к Уолли:

— Тебе известно, куда отвезли отца и вообще.., какие меры были предприняты?

— Ну.., в общем, так… — Слова застряли у Уолли в горле, он поднялся со своего места, поцеловал мать и, отведя в сторону глаза, продолжил:

— Понимаешь, мам, тут возникла одна проблема. Ним тебе сейчас все объяснит. Правда ведь, Ним?

В эту минуту Ним был готов сквозь землю провалиться.

— Мама, дорогая, — сказал Уолли, — мы с Мэри должны ненадолго поехать домой к детям. Мы вернемся, и кто-то из нас останется с тобой на ночь.

Но Ардит словно не слышала его.

— Какие проблемы?.. Почему я не могу увидеть Уолтера?.. Объясните же мне, в чем дело.

Уолли тихо вышел из гостиной. Мэри последовала за ним. Ардит, казалось, этого не заметила.

— Прошу вас… Почему я не могу?.. Ним взял ее за руки.

— Ардит, выслушай меня. Уолтер погиб внезапно. Все случилось быстрее чем за секунду. Он не успел понять, что происходит, и даже не испытал боли. — Ним надеялся, что так оно и было. — Но в результате взрыва он был изувечен.

Ардит застонала.

— Уолтер был моим другом, — как можно спокойнее произнес Ним. — Я знал его почти как себя и уверен: он не хотел бы, чтобы ты его увидела таким. Он хотел бы, чтобы ты запомнила его… — Не в силах продолжать, он умолк. К тому же Ним не был уверен, что Ардит слышала его. А если и слышала, то понимала ли она смысл его слов? И опять воцарилось молчание.

— Ним, — наконец заговорила Ардит. — Ты ужинал?

— Времени не было, — покачал он головой. — Да я и не голоден.

Ему было нелегко привыкнуть к резким переменам в настроении Ардит.

— Пойду приготовлю тебе что-нибудь, — сказала она, вставая с софы.

Он проводил ее до маленькой прибранной кухоньки, где все было продумано и устроено самим Уолтером Тэлботом. Это было вполне в его духе: в первую очередь провести исследование временных и пространственных параметров функций, которые здесь предстояло осуществлять, чтобы затем расположить все предметы с максимальным удобством — все было буквально под рукой.

Ним уселся за разделочным столом, стоявшим в центре кухни, и, наблюдая за Ардит, решил не вмешиваться в ее хлопоты: хоть какое-то занятие ей сейчас было только на пользу.

Она подогрела суп, разлила его в глиняные миски и отхлебывала потихоньку, пока готовила омлет, приправляя его рубленым луком и грибами. А когда она разрезала омлет и положила его на тарелки, Ним почувствовал, что все-таки проголодался, и с аппетитом принялся за еду. Сначала Ардит попыталась заставить себя поесть, но большую часть своей порции так и оставила нетронутой. Потом она сварила крепкий кофе. Захватив чашки, они пошли снова в гостиную.

— Я ведь могу потребовать, чтобы мне позволили увидеть Уолтера, — задумчиво сказала Ардит.

— Если ты будешь настаивать на этом, никто не сможет тебе запретить. Но я надеюсь, что ты не станешь этого делать.

— А что будет с теми, кто подложил бомбу, кто убил Уолтера и всех остальных? Ты думаешь, их поймают?

— Рано или поздно — да, хотя это будет и нелегкая задача. Сумасшедших поймать труднее, в их действиях отсутствует рациональность. Но если они попытаются повторить что-нибудь подобное — а скорее всего они так и сделают, — есть все основания полагать, что они будут пойманы и понесут наказание.

— Вероятно, я должна хотеть, чтобы их покарали. Но у меня такого желания нет. Наверное, это плохо?

— Нет, — ответил Ним. — В любом случае это забота других людей.

— Что бы там ни было, а случившегося не исправишь. Уолтера.., да и всех остальных назад уже не вернуть, — задумчиво проговорила Ардит. — Ты знал, что мы были женаты тридцать шесть лет? Я должна быть благодарна судьбе за это. Не многим удается прожить вместе так долго. И в основном это было хорошее время… Тридцать шесть лет!

Ардит тихо заплакала.

— Обними меня, Ним, — сквозь слезы проговорила она. Он обнял ее и положил голову Ардит себе на плечо. Он чувствовал, как она вздрагивает, но истерика у нее прошла. Это были слезы прощания и смирения, памяти и любви. С таких вот тихих, очищающих слез начинается процесс выздоровления человеческой души — такой же древний, необъяснимо таинственный, как сама жизнь.

Обнимая Ардит, Ним вдруг уловил приятный, тонкий аромат. Раньше, когда они сидели рядом, он его не заметил. Когда это она успела подушиться? Ах да, она же поднималась к себе.

За окнами окончательно стемнело. На улице было безлюдно и тихо, лишь изредка мелькали огни проезжающих автомобилей. В доме все успокоилось, как это бывает перед наступлением ночи.

Ним ощутил, как Ардит вздрогнула в его объятиях. Она перестала плакать и придвинулась совсем близко к нему. Снова возник пьянящий аромат ее духов. И вдруг, к собственному изумлению, он почувствовал, что его тело откликнулось на ее близость. Он попытался было заставить себя подумать о чем-то другом, взять себя в руки и подавить этот внезапный позыв, но безуспешно.

— Поцелуй меня, Ним.

Она придвинула лицо совсем близко к нему. Их губы соприкоснулись, сначала едва-едва, затем все сильнее. Поцелуй Ардит был нежным, зовущим, исполненным соблазна. Ним почувствовал, как в них обоих загорается желание. “Неужели это возможно?”

— Ним, — тихо сказала Ардит, — выключи свет.

Он подчинился, хотя что-то в нем настойчиво взывало: “Не делай этого! Уходи! Уходи немедленно!”

Но, несмотря на угрызения совести, он понимал, что никуда не уйдет, что его внутренний голос протестует напрасно.

Софа была просторной. Пока он выключал свет, Ардит успела снять кое-что из своей одежды. Ним помог ей раздеться окончательно и быстро скинул все, что было на нем. Они бросились друг к другу, тела их сплелись, и тут он понял, сколь велико ее желание, какая она чувственная и опытная. Ее пальцы, едва касаясь его тела, нежно дразнили его, старались доставить ему удовольствие, и желанный результат не заставил себя ждать. Он отвечал ей тем же. Вскоре Ардит застонала, потом громко вскрикнула:

— О Боже, Ним! Прошу тебя.., прошу!

Он почувствовал запоздалый укол совести, сменившийся тревожной мыслью об Уолли и Мэри, которые могли войти в комнату в любую минуту — ведь они говорили, что вернутся сюда. Но эта мысль тут же растворилась в волне страстного наслаждения, полностью поглотившего его.

— Тебя мучает совесть, да?

— Да, — признался Ним. — Еще как мучает. Прошел час. Они оделись и включили свет. Чуть раньше позвонил Уолли. Он сказал, что они с Мэри уже направляются к Ардит и останутся у нее на ночь.

— Не переживай, — сказала Ардит, слегка коснувшись его руки, и смущенно улыбнулась. — Ты помог мне больше, чем сам можешь представить.

Ним почувствовал, что она чего-то недоговаривает. Близость, которую они только что испытали, случается чрезвычайно редко в отношениях мужчины и женщины, и, вероятнее всего, им будет суждено еще раз испытать ее. А если так, то все вдвойне осложняется: он не только совершил постыдный поступок в день смерти своего близкого друга, но и подверг свою собственную жизнь дополнительным осложнениям, а в этом он вовсе не нуждался.

— Я хочу тебе кое-что объяснить, — продолжала Ардит. — Я горячо любила Уолтера. Он был милым, добрым, благородным человеком. Нам всегда было интересно друг с другом, с ним никогда не приходилось скучать. И жить без него.., знаешь, я даже не могу себе представить этого. Но у нас с Уолтером давным-давно не было подлинной близости — может быть, лет шесть-семь. У Уолтера это просто не получалось. Ты ведь знаешь, такое часто случается с мужчинами, куда чаще, чем с женщинами.

— Я не хочу этого слышать… — запротестовал Ним.

— Хочешь или нет, но тебе придется меня выслушать. Потому что я не хочу, чтобы ты уходил отсюда, терзаясь муками совести и в таком подавленном состоянии. И я скажу тебе, Ним, кое-что еще. В том, что только что произошло, твоей вины нет: это я соблазнила тебя. И я знала, что это должно произойти, понимала, что это случится, задолго до того, как это понял ты.

“Это все из-за духов”, — подумал Ним. Они подействовали на него, словно возбуждающее средство. Неужели Ардит действительно все так подстроила?

— Когда женщина лишена возможности заниматься сексом дома, она либо вынуждена с этим примириться, либо ищет удовлетворения своих потребностей на стороне, — голос Ардит звучал ровно. — Что ж, я со своей участью примирилась, пыталась удовлетвориться тем, что имела, а имела я хорошего человека, которого по-прежнему любила, и на стороне никого себе не искала. Но от этого жажда физической близости во мне не угасла.

— Ардит, — прервал ее Ним, — прошу тебя…

— Нет, я должна договорить до конца. Сегодня вечером, когда я поняла, что потеряла все, что имела, мне захотелось этой близости сильнее, чем когда-либо. Внезапно все то, чего я была лишена все эти семь лет, нахлынуло на меня безумным желанием, и тут появился ты, Ним. Ты всегда мне нравился, может быть, даже чуточку больше, чем просто нравился, и ты оказался здесь именно тогда, когда был нужен мне больше всего.

Ардит улыбнулась.

— Если ты пришел, чтобы утешить меня, то тебе это удалось. Все очень просто. И не терзайся, для этого у тебя нет никаких оснований.

— Что ж, не буду, если ты так считаешь, — со вздохом ответил Ним. Ему это показалось слишком легким способом заставить замолчать свою совесть. Пожалуй, слишком легким.

— Вот именно. А теперь поцелуй меня еще раз и отправляйся домой к Руфи.

Он поцеловал ее и ушел до приезда Уолли и Мэри.

В машине, по дороге домой, на Нима навалились гнетущие мысли обо всех тех осложнениях, которыми была богата его личная жизнь. По сравнению с ними головоломные проблемы, связанные с его работой в “Голден стейт пауэр энд лайт”, казались простыми и куда более предпочтительными. Главной в ряду его личных проблем была Руфь, вернее, их зашедший в тупик брак; теперь же сюда прибавилась и Ардит. Правда, у него и до того были романы с другими женщинами, и два таких романа продолжались и по сей день. Подобные связи возникали у Нима, казалось, непроизвольно. А может быть, он в этом заблуждается?

Может быть, он в действительности искал подобной близости, а потом пытался убедить себя, что все происходит само собой? Так или иначе, но, насколько он помнил, у него никогда не было недостатка в партнершах по сексу.

Женившись пятнадцать лет назад на Руфи, он примерно четыре года старался хранить ей верность. Затем представилась возможность заняться сексом на стороне, и он не стал особенно противиться. А потом появились и другие варианты — иногда все исчерпывалось одной ночью, в других случаях какое-то время интрижки протекали довольно бурно, а затем сходили на нет, как это случается с яркими звездами, которые мерцают, прежде чем окончательно погаснуть. Поначалу Ним полагал, что ему удастся сохранить в тайне от Руфи свои сексуальные приключения — характер его работы, вынуждавший его зачастую задерживаться после окончания рабочего дня, помогал ему в этом. Вероятно, до какой-то поры ему это удавалось. Но вскоре здравый смысл подсказал ему, что Руфь с ее тонкой интуицией и проницательностью наверняка понимает, что с ним в действительности происходит. Самым удивительным было то, что она ни разу не возмутилась и, казалось, принимала все как должное. Вопреки логике реакция Руфи — вернее, полное ее отсутствие — лишь раззадорила его: так было прежде и продолжалось по сей день. А ведь она просто обязана была возмущаться, протестовать, даже рыдать от негодования! Пускай от этого мало что изменилось бы, но тем не менее Ним задавался вопросом: неужели все его измены были ей настолько безразличны?

Всерьез Нима тревожила мысль и о том, что, невзирая на все его старания сохранить свои похождения в тайне, они, судя по всему, становились кое-кому известными. Тому уже имелось несколько доказательств, и последнее он получил не далее как сегодня. С чего это вдруг Тереза Ван Бэрен заговорила о гимнастических упражнениях в постели? Очевидно, до нее дошли не только одни лишь слухи, иначе она не позволила бы себе говорить с такой прямотой. Ну а коли Терезе известно об этом, то и для других сотрудников компании “ГСП энд Л” его похождения не были секретом.

“Черт побери, а ведь все это пахнет большими неприятностями”, — подумал Ним. А если так, стоит ли игра свеч? И неужели все это настолько для него важно, что он готов рисковать карьерой? Или просто блажь на него накатывает?

— Будь оно все проклято, если бы я мог это знать! — громко выругался Ним, и слова эти вполне соответствовали и его мыслям, и сумятице, царившей в его душе.

Когда Ним наконец добрался до своего дома, его встретили тишина и мрак, лишь одна лампочка-ночник тускло горела в передней у лестницы. По настоянию Нима семья Голдман исповедовала принцип экономии электроэнергии.

Поднявшись наверх, он на цыпочках прошел к комнатам Леа и Бенджи. Оба они крепко спали.

Когда он вошел в свою спальню, Руфь вздрогнула и сонно спросила:

— Который час?

— Начало первого, — тихо ответил он.

— Как там Ардит?

— Расскажу тебе утром.

Ответ, видимо, ее удовлетворил, и Руфь снова заснула. Ним быстро принял душ, чтобы избавиться от запаха духов Ардит, затем улегся на свою половину двуспальной кровати. Спустя несколько минут, измотанный перипетиями прошедшего дня, он заснул.

Глава 6

— Итак, решено, — сказал Эрик Хэмфри, испытующим взглядом окинув лица девяти мужчин и женщин, расположившихся вместе с ним за столом в конференц-зале. — План действий, изложенных в докладе Нима, в целом принимается, и нам следует оказать давление на самом высоком уровне, чтобы незамедлительно получить разрешение на срочное осуществление трех проектов: введение в действие электростанции на твердом топливе в Тунипа, сооружение гидроаккумулирующей станции — ГАЭС — в Дэвил-Гейте и расконсервация геотермальных источников Финкасл.

Все согласно закивали головами. Ним Голдман облегченно откинулся на спинку стула. Ознакомление руководства компании с планами работы на будущее — создавались они в результате интенсивной работы, в которой, помимо него самого, участвовали многие другие сотрудники, — было делом изматывающим.

В эту группу — комитет управляющих “ГСП энд Л” — входили все руководители высшего звена, непосредственно подчиненные президенту. По своей авторитетности она уступала, да и то формально, лишь совету директоров. На самом же деле именно здесь принимались основные решения, определяющие политику компании, а значит, здесь была сосредоточена реальная власть.

Был понедельник, время перевалило за полдень, и участники совещания, начавшегося еще утром, успели рассмотреть много вопросов. Кое-кто из сидевших за столом выглядел явно усталым.

Пять дней миновало с тех пор, как произошел разрушительный взрыв на “Ла Миссион”, повлекший сбой в подаче электроэнергии. Все это время анализировались причина и следствие того, что случилось, составлялись прогнозы на будущее. Детальный осмотр оборудования энергосистемы продолжался каждый день до поздней ночи и не прекращался в выходные дни. К счастью, с прошлой среды жара несколько спала и сбоев в поставке электроэнергии не отмечалось. Тем не менее прогнозы на будущее сомнений не оставляли: угроза очередных, причем куда более серьезных, неполадок в энергоснабжении казалась неизбежной, если только компания “ГСП энд Л” срочно, уже с начала следующего года, не приступит к строительству новых электростанций.

Но даже в этом случае невозможно было избежать серьезной нехватки электроэнергии: на создание электростанции на твердом топливе, включая проектирование и строительство, требовалось пять лет, а на строительство атомной электростанции — все шесть, не считая предшествующего периода длиной от четырех до шести лет, который уходил на получение соответствующих лицензий.

— Помимо тех трех проектов, о которых мы говорили, — вступил в разговор главный советник компании по юридическим вопросам Оскар О'Брайен, — по-моему, нам следует продолжать добиваться разрешений на строительство атомных электростанций.

О'Брайен, в свое время работавший юристом в федеральном правительстве в Вашингтоне, имел массивную фигуру, очертаниями напоминавшую контрабас, и непрерывно курил сигары.

— Да уж, черт побери, тянуть нельзя, — прорычал сидевший напротив него Рей Паулсен, исполнительный вице-президент компании, отвечающий за обеспечение электроэнергией.

Ним Голдман — он сидел рядом с Паулсеном и что-то записывал в своем блокноте — подумал, что, несмотря на существующую между ними взаимную неприязнь и стычки по многим вопросам, в одном они с Паулсеном сходятся: действительно, назрела необходимость в увеличении производства электроэнергии.

— Мы, несомненно, будем продолжать подталкивать наши заявки на разрешение строительства атомных электростанций, — сказал Хэмфри, — я уже договорился на послезавтра о встрече с губернатором штата в Сакраменто и постараюсь убедить его оказать давление на все причастные к этому правовые учреждения, чтобы там шевелились побыстрее. Я также намерен предложить провести совместные слушания по трем проектам во всех правовых учреждениях, к которым мы обратились за подобным разрешением, не позднее начала следующего месяца.

— Эрик, но ведь так это никогда не делалось, — возразил ему Стюарт Айно, первый вице-президент компании, отвечающий за перспективу развития и оценки ее основных фондов. Айно был старожилом в компании “ГСП энд Л”. Если бы к его обветренному лицу иомена добавить кружевной воротник и бархатную шляпу, он вполне мог бы сойти за британского бифитера — стражника лондонского Тауэра. Крупный специалист в области лицензирования, он старался неукоснительно следовать установленным в их делах процедурам. — Согласно правилам, слушания должны проводиться по каждому вопросу отдельно, — добавил он. — Если же все свалить в кучу, то это лишь приведет к дополнительным осложнениям.

— Пусть над этим ломают головы паршивые бюрократы, — ответил ему Рей Паулсен. — Я целиком поддерживаю идею Эрика — она, словно электрод, даст хороший разряд в их задницы.

— Целых три разряда, — обронил кто-то из присутствующих.

— Что еще лучше, — ухмыльнулся Паулсен. Айно явно обиделся.

— Давайте мы не будем забывать, что существуют сильные аргументы в пользу подобных неординарных действий, — заметил Эрик Хэмфри, пропуская мимо ушей возникшую было перепалку. — Более того, у нас больше никогда не появится столь благоприятной возможности, чтобы надавить на них. Сбой в электроснабжении на прошлой неделе со всей ясностью продемонстрировал, что кризис вполне возможен. А если так, то для борьбы с ним требуются и меры чрезвычайного характера. Думаю, это сумеют понять даже в Сакраменто.

— Что касается Сакраменто, — вступил в разговор Оскар О'Брайен, — то там, как и в Вашингтоне, их интересует только одно — политика. И давайте-ка смотреть правде в глаза — противники наших планов пойдут на любые политические уловки, а уж самые яростные нападки наверняка сосредоточат на электростанции в Тунипа.

Среди участников совещания пробежал ропот вынужденного согласия. Проект строительства электростанции в Тунипа — в этом отдавали себе отчет все сидевшие за столом — мог оказаться самым крепким орешком из всех трех проектов, которые они сейчас обсуждали. Но в силу ряда обстоятельств эта электростанция занимала ключевое место в их планах.

Тунипа, часть дикой местности на границе Калифорнии и Невады, находилась в сорока милях от ближайшего городка. Спортсмены и натуралисты не проявляли к ней особого интереса, поскольку там не было ничего притягательного ни для тех, ни для других. Район этот был труднодосягаем, без приличных дорог — лишь несколько троп пересекали его территорию. В силу этих причин выбор Тунипа представлялся весьма удачным.

Компания “Голден стейт пауэр энд лайт” выступила с предложением о строительстве в Тунипа гигантской электростанции, способной давать более пяти миллионов киловатт мощности, — этого хватило бы для обеспечения электроэнергией шести городов, каждый размером с Сан-Франциско. Работать она должна была на угле, его предполагалось доставлять по железной дороге из штата Юта, расположенного в семистах милях, — топлива там было в изобилии, причем сравнительно дешевого. Строительство железнодорожной ветки, примыкающей к основной магистрали Западно-Тихоокеанского направления, предполагалось вести одновременно со строительством электростанции.

Уголь мог стать ответом Северной Америки на вызов, брошенный арабскими странами — производителями нефти. По разведанным его запасам Соединенные Штаты занимают третье место в мире, и их больше чем достаточно для удовлетворения энергетических потребностей страны в течение трех столетий, а предполагаемых запасов этого топлива на Аляске может хватить еще на две тысячи лет. Однако использование угля связано с определенными проблемами. Во-первых, это трудности самой добычи, во-вторых, использование угля в качестве топлива ведет к загрязнению воздушной среды — впрочем, в настоящее время разрабатываются современные технологии для решения этих вопросов. На новых электростанциях в других штатах устанавливались трубы высотой в тысячу футов, а котельные агрегаты оснащались электростатическими фильтрами и газоочистительными установками, с помощью которых отработанные газы очищались от окислов серы и твердых частиц, что способствовало снижению загрязнения воздуха до приемлемых уровней. Местоположение электростанции в Тунипа вообще исключало какое-либо вредное воздействие на населенные пункты или зоны отдыха.

Кроме того, с вводом в действие новой электростанции в Тунипа у компании появлялась возможность закрыть несколько старых электростанций, работающих на мазуте. А это, в свою очередь, могло привести к дальнейшему ослаблению зависимости от импортной нефти и к значительной экономии средств.

Если следовать логике, все говорило в пользу проекта строительства электростанции в Тунипа. Но, как свидетельствовал опыт всех компаний, обслуживающих население, логика в подобных случаях не являлась решающим фактором, равно как и соображения, связанные с улучшением жизни людей в целом. Все определялось целенаправленными действиями кучки несогласных, стоило им выступить с достаточно решительными возражениями, — при этом не играло никакой роли, по невежеству или намеренно они искажают истину. Они с безжалостной изощренностью использовали процедурные проволочки и в случае с проектами, подобными тому, что планировалось осуществить в Тунипа, могли настолько затянуть принятие окончательного решения, что фактически было равноценно провалу всей затеи. Все те, кто сознательно противился расширению мощностей по производству электроэнергии, весьма успешно использовали третий закон Паркинсона: отсрочка является самой убийственной формой отказа.

— У кого-нибудь еще есть вопросы? — обвел взглядом сотрудников Эрик Хэмфри.

Кое-кто из сидевших за столом уже начал убирать свои бумаги в папки, полагая, что совещание вот-вот закончится.

— Да, — подалась вперед Тереза Ван Бэрен. — Я хотела бы сделать маленькое дополнение.

Все повернулись к вице-президенту, осуществляющему связи со средствами массовой информации. Обычно растрепанные волосы Терезы Ван Бэрен сегодня были более или менее прибраны — вероятно, она решила причесаться по случаю столь важного совещания, но одета она была, как обычно, в один из своих мятых льняных костюмов, ничуть не украшавших ее коротенькую полную фигуру.

— Знаете, Эрик, то, что вы решили немного повыкручивать руки губернатору и слегка погладить против шерсти прочих субъектов из Капитолия штата, — идея хорошая, — заявила Тереза Ван Бэрен. — Я полностью ее поддерживаю. Но этого недостаточно, абсолютно недостаточно для достижения желаемого результата. И вот почему…

Ван Бэрен сделала паузу. Нагнувшись, она взяла две газеты с соседнего стула и положила их перед собой.

— Вот это сегодняшний вечерний выпуск “Калифорния экзэминер”, — мне прислали сигнальный экземпляр, а это — утренний выпуск “Кроникл Уэст”, которую вы все, несомненно, уже успели просмотреть. Я внимательно прочитала обе газеты — в них ни слова не говорится о срыве в подаче электроэнергии, который произошел на прошлой неделе. Нам всем известно, что сразу же после аварии эта новость была на первых страницах, потом перешла в разряд второстепенных, а затем и вовсе исчезла со страниц газет. Точно такая же картина наблюдается и в других средствах массовой информации.

— Ну и что? — изрек Рей Паулсен. — Ведь были же и другие события. А к старым люди теряют интерес.

— Они теряют интерес, потому что никто в них его не подогревает. Там, — Тереза Ван Бэрен сделала широкий жест рукой, как бы указывая на весь необъятный мир, простирающийся за стенами конференц-зала, — там и пресса, и публика думают, что какой-нибудь перебой в электроснабжении — всего лишь преходящее явление, проблема одного дня. Почти никто не задумывается о долгосрочных последствиях перебоев в подаче электроэнергии — а ведь нам известно, что они не за горами, — не задумывается о резком снижении уровня жизни, вынужденных перегруппировках в промышленности, катастрофической безработице. И ничто не переломит это легкомысленное отношение, причиной которому общее неведение, если мы не заставим его измениться.

— А как можно заставить людей вообще о чем-то задуматься? — спросила ее Шарлетт Андерхил, занимавшая пост исполнительного вице-президента компании по финансам.

— Я вам отвечу на это, — вступил в разговор Ним Голдман. От стукнул карандашом по столу. — Один из таких способов — начать во весь голос говорить правду, называть вещи своими именами, ничего при этом не скрывая, и продолжать выступать в таком духе — громко, ясно и часто.

— Иными словами, вы хотите появляться на экране телевизора четыре раза в неделю вместо двух? — ехидно заметил Рей Паулсен.

Ним пропустил это замечание мимо ушей.

— В нашей компании мы должны взять за правило, — продолжал он, — постоянно во всеуслышание провозглашать то, что известно каждому сидящему за столом. На прошлой неделе наша предельная нагрузка достигла двадцати двух миллионов киловатт, и потребность в мощности увеличивается на миллион киловатт каждый год. При подобных темпах роста спроса на электроэнергию через три года мы начнем испытывать нехватку ресурсов, а через четыре года у нас их вообще не останется. И как же мы будем справляться с подобной ситуацией? Ответ прост: никак! Любому дураку понятно, что нас ждет: пройдет три года, и резервных мощностей не останется, стоит наступить жаре, а через шесть лет их не будет вообще каждый летний день. Мы просто обязаны добиться разрешения на строительство новых электростанций, мы должны разъяснить общественности, что нас всех ждет, если мы их не построим.

Воцарившееся молчание нарушила Ван Бэрен:

— Нам-то известно, что это — подлинная правда, так почему же не выложить ее перед всеми остальными? Тем более что на следующей неделе такая возможность представится. Ниму выделили время в телевизионной шоу-программе “Добрый вечер” в следующий вторник, а ведь ее смотрит много зрителей.

— Вот жаль, этот вечер у меня занят, — пробурчал Паулсен.

— Я вовсе не уверена, что мы должны действовать столь прямолинейно, — сказала Шарлетт Андерхил. — Вряд ли нужно напоминать присутствующим, что мы подали заявку на увеличение цены за электроэнергию — в настоящее время она рассматривается. И вообще мы крайне нуждаемся в дополнительных доходах. И я не хочу быть свидетелем того, как подобный шанс подвергается риску.

— Откровенность лишь улучшит наши шансы, — заметила Ван Бэрен, — и уж никак не уменьшит их.

— Вовсе в этом не уверена, — покачала головой вице-президент по финансам. — Кроме того, я считаю, что с заявлениями, подобными тому, которое мы сейчас обсуждаем, должен выступать, коли на то пошло, президент компании.

— Кстати, для вашего сведения, — мягко вступил в разговор Эрик Хэмфри, — ко мне обратились с просьбой выступить в шоу-программе “Добрый вечер”, а я решил поручить это Ниму. Похоже, он справляется с подобными поручениями весьма успешно.

— У него это получится куда лучше, — гнула свою линию вице-президент по связям со средствами массовой информации, — если мы предоставим Ниму карт-бланш на обращение к людям напрямик, на разъяснение им всей ненормальности складывающейся ситуации, а не будем настаивать на проведении “умеренной линии”, как это у нас обычно принято.

— А я все-таки сторонник умеренной линии, — на этот раз решил высказаться Фрейзер Фентон, который носил титул президента, хотя его основным делом было использование газа на предприятиях компании. Фентон, худой, лысеющий, аскетического вида человек, также являлся ветераном компании. — Далеко не все из нас, — продолжал он, — разделяют, Тесе, ваши мрачные прогнозы на будущее. Я уже тридцать четыре года работаю в этой компании и за это время был свидетелем многих сложных ситуаций, которые возникали, а потом разрешались. Думаю, что мы как-то сумеем решить и проблему с нехваткой мощностей…

— Но как? — перебил его Ним Голдман.

— Позвольте мне закончить, — попросил Фентон. — Кроме того, я хотел бы затронуть вопрос о наших противниках. В данный момент мы действительно встречаемся с организованным противодействием любым нашим начинаниям, будь то строительство новых электростанций, повышение цен за пользование нашими услугами или попытки предоставить держателям наших акций достойное участие в разделении прибылей. Но я уверен, что по большей части все это — сопротивление нашим планам и жажда сиюминутной выгоды — со временем пройдет. Это мода, а мода недолговечна. Постепенно те, кто этим занимается, выдохнутся, и все у нас вернется к добрым старым временам, когда наша компания и ей подобные могли, в общем-то, делать что хотели. Вот почему я считаю, что нам следует придерживаться сдержанного тона и не создавать самим себе лишних неприятностей и противоречий, понапрасну вселяя в людей тревогу.

— Я полностью с этим согласен, — сказал Стюарт Айно.

— И я тоже, — добавил Рей Паулсен.

Ним встретился взглядом с Терезой Ван Бэрен и понял, что они думают об одном и том же. В таком бизнесе, как предоставление платных услуг населению, Фрейзер Фентон, Айно и Паулсен, подобно многим другим, достигли своего высокого положения в не столь тяжелый период. Они так и не узнали в своем продвижении по служебной лестнице, что такое жестокая, временами смертельная конкуренция, ставшая нормой в других отраслях промышленности. Их нынешние высокие посты гарантировали им безбедное существование, так что неудивительно, что статус-кво стал их священной коровой! Им вовсе ни к чему было отправляться на поиски какой-то чаши Грааля, и потому они самой своей сутью противились всему, что могло внести сумятицу в устоявшийся порядок вещей.

Для полного довольства существующим положением у них имелись веские причины — Ним, да и другие руководители компании из тех, кто помоложе, часто с жаром их обсуждали. Спокойной жизни крупного предприятия по обслуживанию населения способствовало само их положение — подобные компании были монополистами, им не приходилось выдерживать повседневное соперничество на рынке. Вот почему гиганты вроде “Голден стейт пауэр энд лайт” зачастую напоминали правительственные бюрократические учреждения. Кроме того, такие компании на протяжении большей части своего существования могли диктовать свои условия потребителям и продавать своей продукции столько, сколько позволяли их мощности. Мощности же определялись изобилием источников дешевой энергии. Лишь в последние годы, когда естественные запасы энергетического сырья подыстощились и цены на него поднялись, руководителям компаний по производству электроэнергии пришлось столкнуться с серьезными проблемами коммерческого характера, что вынудило их к принятию трудных, непопулярных решений. Не приходилось им в прежние дни и вступать в ожесточенные схватки с непримиримыми, умело руководимыми группами оппозиции, выступающими в защиту потребительских интересов и окружающей среды.

Именно с такими глубокими переменами отказывались согласиться или подойти к ним с должной долей реализма большинство руководителей высшего ранга, на что постоянно указывали Ним Голдман и его единомышленники. (“Уолтер Тэлбот, — с грустью вспомнил Ним, — принадлежал к числу редких исключений”.) Со своей стороны старожилы компании считали Нима и ему подобных нетерпеливыми выскочками, смутьянами, и, поскольку в количественном отношении руководители старшего возраста составляли большинство, их точка зрения обычно брала верх.

— Признаюсь, меня мучают сомнения, — обратился к коллегам Эрик Хэмфри. — Я и сам не знаю, стоит ли нам усиливать акценты в наших заявлениях, адресованных широкой публике. Лично я противник такого подхода, но временами я понимаю логику, которая движет его сторонниками. — Тут президент, слегка улыбнувшись, взглянул на Нима:

— Кажется, мои слова вам не по душе. Хотите что-нибудь добавить?

На какое-то мгновение Ним замешкался. Потом собрался с духом:

— Пожалуй, лишь одно. Когда у нас начнутся серьезные перебои с поставкой электроэнергии — я имею в виду длительные и часто повторяющиеся неполадки, а это неизбежно произойдет через несколько лет, — на наши головы посыплются обвинения, и тут уже никто не станет вспоминать, что было и чего не было в течение этих лет. Пресса обрушит на нас уничтожающий огонь критики. Точно так же поступят и политики — им к роли Понтия Пилата не привыкать. А потом хлынут обвинения со стороны общественности, причем люди будут задавать один и тот же вопрос: “Почему вы нас не предупредили об этом заранее?” Я согласен с Терезой — сейчас для этого самый подходящий момент.

— В таком случае придется нам проголосовать, — объявил Эрик Хэмфри. — Прошу всех, кто поддерживает более жесткую линию, поднять руки.

Руки подняли трое из сидевших за столом — Тереза Ван Бэрен, Ним и главный консультант компании Оскар О'Брайен.

— Кто против?

На этот раз руки подняли восемь человек.

Эрик Хэмфри удовлетворенно кивнул.

— Я присоединяюсь к большинству, а это означает, что мы будем продолжать придерживаться линии, которую кто-то из вас называет умеренной.

— А вы уж, черт возьми, постарайтесь держать себя в рамках во время этих ваших выступлений по телевидению, — предостерег Нима Рей Паулсен.

Ним ответил ему гневным взглядом, но сдержал ярость и промолчал.

На этом совещание завершилось, и его участники собрались маленькими группами — по двое, по трое, чтобы обсудить более узкие проблемы.

— Нам всем время от времени не мешает испытать горечь поражения, — веселым тоном заметил Эрик Хэмфри, когда они вместе с Нимом выходили из конференц-зала. — Немного смирения пойдет вам только на пользу.

Ним удержался от комментариев. Накануне сегодняшнего совещания в нем еще теплилась надежда, что представители старой гвардии сумеют пересмотреть свое наплевательское отношение к мнению общественности, в особенности после событий прошедшей недели. Он также надеялся, что президент компании поддержит его. Ним знал, что если бы речь шла о вопросе, по которому у Эрика Хэмфри имелись твердые убеждения, то никакое голосование, независимо от результатов, не заставило бы его ими поступиться.

— Зайдите, — сказал президент Ниму, когда они приблизились к дверям их кабинетов, расположенных по соседству, через холл от конференц-зала. — Я хочу попросить вас заняться одним делом.

Рабочие апартаменты президента хоть и были попросторнее кабинетов других руководителей, работавших на этом этаже, в целом соответствовали относительно спартанскому стилю, принятому в компании “ГСП энд Л”. У посетителей должно было складываться впечатление, что деньги вкладчиков и покупателей расходуются на серьезные цели, а не на всякие там излишества. Ним, следуя принятому обычаю, прошел в часть кабинета, предназначенную для отдыха, где стояло несколько удобных кресел. Эрик Хэмфри — он отходил к рабочему столу, чтобы взять там папку с документами, — присоединился к Ниму. Несмотря на то что на улице вовсю светило солнце и из окон апартаментов открывался прекрасный вид на город, занавески были опущены и в помещении горел искусственный свет. Председатель неизменно уходил от ответов на вопросы о том, почему он предпочитает работать в таких условиях, впрочем, кое-кто предполагал, что, несмотря на тридцатилетнюю разлуку с Бостоном, он все еще тосковал по родному городу и отказывался примириться с чем-либо иным.

— Я полагаю, вы уже успели ознакомиться с последней докладной? — Хэмфри кивнул на папку, на обложке которой значилось:

ОТДЕЛ ОХРАНЫ СОБСТВЕННОСТИ

Предмет изучения: кража электроэнергии

— Да, я ее прочитал.

— Положение явно ухудшается. Я понимаю, что вообще-то это мелочь, так, булавочный укол, но меня все это чертовски бесит.

— Весьма чувствительный булавочный укол, — заметил Ним. — Ведь мы теряем на этом двенадцать миллионов долларов, и так каждый год.

Докладная, о которой они говорили, была представлена руководителем отдела охраны собственности компании Гарри Лондоном, и речь в ней шла о том, что воровство электроэнергии и газа приняло поистине характер эпидемии. Для того чтобы их украсть, просто останавливали счетчики — обычно этим занимались частные лица, однако имелись некоторые основания полагать, что не брезговали такой “экономией” и отдельные промышленные компании.

— Двенадцать миллионов — приблизительная цифра, — заметил Эрик Хэмфри. — В действительности же наши потери могут быть меньше, а может быть, и намного больше этой суммы.

— Весьма сдержанная оценка, — подтвердил опасения шефа Ним. — Уолтер Тэлбот также придерживался такого мнения. Как вы помните, главный указывал, что в прошлом году у нас получился двухпроцентный разрыв между объемами произведенной электроэнергии и тем количеством, которое было в конечном итоге учтено, — тут и продажа потребителям, и нужды самой компании, потери в сетях и так далее.

Именно главный инженер был первым в компании “ГСП энд Л”, кто забил тревогу, утверждая, что часть электроэнергии, производимой компанией, попросту уворовывается. Он также заблаговременно подготовил тщательный доклад, в результате чего и был создан отдел охраны собственности: совет Тэлбота был принят к сведению. “Вот и еще одна область, — подумал Ним, — где им так будет не хватать главного инженера”.

— Да, конечно же, я об этом помню, — сказал Хэмфри. — Ведь это же огромное количество неучтенной электроэнергии.

— И теперь ее доля в четыре раза превышает ту, что была два года назад.

Пальцы председателя выбивали дробь на поручнях кресла.

— Очевидно, такая же картина наблюдается и с использованием газа. И мы не можем сидеть сложа руки и позволить этому продолжаться дальше.

— Просто нам очень долго сопутствовала удача, — заметил Ним. — Кража электроэнергии стала предметом тревоги на Восточном побережье и на Среднем Западе куда раньше, чем у нас. Только в Нью-Йорке в прошлом году компания “Кон Эдисон” потеряла на них семнадцать миллионов долларов. А в Чикаго отделение этой компании — причем электроэнергии она продает меньше нас, а поставками газа вообще не занимается — оценило свои потери в пять-шесть миллионов. То же самое происходит в Новом Орлеане, во Флориде, в Нью-Джерси…

— Мне все это известно, — нетерпеливо перебил его Хэмфри. Он ненадолго задумался. — Ну ладно, придется нам принять дополнительные меры и даже, если потребуется, увеличить ассигнования на проведение расследования. Считайте это своим первоочередным заданием. Действовать можете от моего имени. Сообщите об этом Гарри Лондону. И не забудьте подчеркнуть, что я проявляю особый интерес к деятельности его отдела и рассчитываю на получение скорых результатов.

Глава 7

— Кое-кто у нас по неведению думает, что такое явление, как кража электроэнергии, возникло лишь недавно, — заявил Гарри Лондон. — Так вот, это неверно. Вы, наверное, удивитесь, если я скажу вам, что первый подобный случай был зарегистрирован в Калифорнии более ста лет назад?

Гарри Лондон вещал, словно учитель, обращающийся к классу, хотя в действительности перед ним сидел лишь один человек — Ним Голдман.

— Вообще-то чем-либо удивить меня довольно трудно, но это действительно поразительный факт, — согласился Ним.

— Тогда послушай эту историю целиком, — одобрительно кивнув, сказал Лондон.

Это был приземистый, угловатый человек: из-за привычки четко произносить каждое слово его манера выражаться граничила с педантизмом в тех случаях, когда он начинал что-нибудь объяснять собеседнику. Сейчас был именно такой случай. В прошлом старший сержант морской пехоты, награжденный медалью “Серебряная звезда” за храбрость в бою, а впоследствии — детектив в лос-анджелесской полиции, Гарри Лондон пять лет назад поступил на работу в компанию “ГСП энд Л” в качестве заместителя начальника службы безопасности. Последние полгода он возглавлял новое подразделение — отдел, специально созданный для борьбы с хищениями электроэнергии, и именно тогда между Гарри и Нимом установились тесные, дружеские отношения. Разговор же этот происходил в кабинете Лондона — он находился в помещении наспех созданного отдела и представлял собой просто застекленную клетушку.

— Это случилось в 1867 году в Валехо, — начал свой рассказ Лондон. — Именно там газовая компания Сан-Франциско построила новый завод, и возглавил это предприятие человек по имени М. П. Янг. А один из отелей в Валехо принадлежал некоему Джону Ли. Ну так вот, этого самого Ли застукали, когда он жульничал со счетами за использование газа. А делал он это следующим образом: в своем отеле в обход счетчика он установил обводную трубу-газопровод.

— Надо же, черт побери! И это проделывали так давно?

— Подожди! Это только начало истории. Итак, этот парень из газовой компании, Янг, попытался получить с Джона Ли деньги в уплату за газ, который тот воровал. А Ли так взбесился, что застрелил Янга, за что позднее был осужден по обвинению в нападении на человека и совершении преднамеренного убийства.

— И все это правда? — недоверчиво спросил Ним.

— Этот факт ты можешь найти в книгах по истории Калифорнии, — стоял на своем Лондон. — Полистай их, как это сделал я.

— Ну, хорошо. Давай-ка лучше поговорим о наших насущных делах.

— Ты читал мою докладную?

— Да, читал. Как и президент компании.

И Ним повторил слова Эрика Хэмфри о необходимости энергичных действий по пресечению хищений. Он также упомянул о требовании президента добиться результатов в кратчайший срок.

— Вы получите результаты, — кивнув, сказал Лондон. — Вероятно, они будут уже на этой неделе.

— Ты имеешь в виду Бруксайд?

— Вот именно.

Бруксайд — “городок-спальня”, расположенный километрах в двадцати от центра мегаполиса, — был отмечен в докладе руководителя отдела охраны собственности компании. В этом городке обнаружили ряд случаев хищения электроэнергии, и теперь там планировалось провести более тщательное расследование.

— Десант в Бруксайд намечен на послезавтра, — сказал Гарри Лондон.

— Значит, на четверг. Я не ожидал, что вы начнете действовать так быстро.

В докладе указывалось, правда, без определенной даты, что в Бруксайде намечалось проведение “рейда”. Руководство операцией должно было осуществляться сотрудниками отдела охраны собственности, включая самого Лондона, его заместителя Арта Ромео и трех помощников. В помощь им придавалась большая группа сотрудников других отделов компании “ГСП энд Л” — тридцать человек, прошедших специальную подготовку по считыванию и определению показаний счетчиков, — эти люди временно поступали в подчинение отдела охраны собственности из отдела по обслуживанию потребителей, а также пять-шесть инженеров-эксплуатационников и пара фотографов; последние должны были запечатлеть все полученные доказательства на пленке.

Сбор этой группы планировалось провести в центре города, а затем на специально зафрахтованном автобусе все должны были отправиться в Бруксайд. Их также должна была сопровождать передвижная радиостанция для поддержания оперативной связи. Основных участников операции предполагалось снабдить переносными переговорными устройствами. А быстрое передвижение по городу обеспечивал целый парк легковых автомобилей.

За день до начала операции — “День “Д” минус один” — намечалось провести оперативное совещание, на котором предстояло поставить задачу перед контролерами — сборщиками показаний счетчиков и перед инженерами-эксплуатационниками. При этом, однако, конкретные адреса объектов для проверки разглашению не подлежали.

По прибытии в Бруксайд в день операции контролеры должны были приступить к тщательной проверке показаний счетчиков потребления газа и электроэнергии — буквально дом за домом, учреждение за учреждением, — чтобы установить признаки вскрытия приборов и таким образом выявить нарушителей. Им также предстояло отправиться для проверки в конкретные здания, в отношении которых имелось подозрение, что в них происходят хищения. Например, в число подозреваемых постоянно попадали супермаркеты; расходы на электричество составляют у них вторые по величине эксплуатационные издержки (на первом месте — оплата наемного труда), да и в прошлом многие из подобных учреждений не раз попадались на жульничестве. Следовательно, предстояло проверить все супермаркеты Бруксайда. В случае обнаружения нарушений или даже намеков на них на место должны были прибыть инженеры-эксплуатационники, а также люди Гарри Лондона.

— Чем быстрее удастся провернуть такую операцию, тем меньше шансов на утечку информации, — с ухмылкой заметил Лондон. — Когда я служил в морской пехоте, мы проворачивали дела посерьезнее и притом куда быстрее.

— Ты у нас заслуженный вояка, — сказал Ним. — Я-то свою службу так и закончил новобранцем. Но тем не менее я хотел бы участвовать в этой операции.

Ним действительно служил в армии совсем недолго, но, однако, этот факт его биографии способствовал установлению тесного взаимопонимания между ним и Гарри Лондоном. Сразу же после окончания колледжа Ним был призван в армию и отправлен в Корею. А там, через месяц после прибытия, когда его взвод вел разведку боем, их на бреющем полете атаковали и по ошибке подвергли бомбардировке американские самолеты. (Впоследствии эта ужасная ошибка получила на языке военных название “дружеского обстрела”.) Четыре пехотинца были убиты, несколько ранены. В их числе оказался и Ним — у него от взрывной волны лопнула барабанная перепонка, затем развился воспалительный процесс, и в итоге он полностью оглох на левое ухо. Вскоре его отправили домой, где без лишнего шума комиссовали по медицинской линии — о печальном инциденте в Корее вообще предпочитали не вспоминать. И теперь большинство коллег и друзей Нима знали, что во время разговора с ним нужно сидеть справа от него, то есть со стороны здорового уха. Но лишь несколько человек знали подлинную причину его частичной глухоты. Одним из этих немногих был Гарри Лондон.

— Будь моим гостем в четверг, — попросил Лондон. Договорившись о встрече, они обсудили затем подробности террористического акта на электростанции “Ла Миссион”, который стоил жизни Уолтеру Тэлботу и другим сотрудникам компании. Гарри Лондон не принимал непосредственного участия в расследовании, но был дружен с шефом службы безопасности компании, с которым они частенько после работы пропускали стаканчик-другой и доверительно беседовали; кроме того, после работы полицейским детективом у Лондона сохранились контакты в правоохранительных органах.

— Шериф графства занимается этим делом совместно с ФБР и нашей муниципальной полицией, — сообщил он Ниму. — До сих пор, однако, в каком бы направлении они ни развивали версию, всякий раз натыкаются на кирпичную стену. Ребята из ФБР — а в делах подобного рода именно они проводят основную обработку свидетельских показаний — считают, что в данном случае речь может идти о какой-то новой группировке злоумышленников, ранее неизвестных полиции, и это значительно затрудняет их поимку.

— А как обстоит дело с человеком в форме Армии спасения?

— Этим вопросом они тоже занимаются, но нужно иметь в виду, что существуют сотни способов добыть такую форму, и при этом за большинством случаев проследить невозможно. Вот если террористы решат проделать подобный трюк еще раз, тогда другое дело. Тут уж их будет поджидать целая толпа народу, причем все будут знать, кого ждать и как действовать.

— Думаешь, они могут пойти на это снова? Лондон пожал плечами.

— Это же фанатики. А значит, их хитроумие граничит с безумием: в чем-то они действуют просто блестяще, в других же случаях — крайне глупо. Предугадать их следующий шаг невозможно, они непредсказуемы. Так что остается лишь запастись терпением. Если до меня дойдут какие-нибудь слухи, я тебе дам знать.

— Спасибо.

Для Нима услышанное от Лондона, по сути, являлось подтверждением того, о чем он сказал Ардит, когда был у нее вечером в прошлую среду. Тут он вспомнил, что собирался позвонить Ардит и что в ближайшее время ее следует навестить. После той среды Ним видел ее лишь мельком — на похоронах Уолтера в субботу утром: проститься с ним пришли многие сотрудники компании. На Нима весь этот ритуал произвел гнетущее впечатление, в особенности отталкивающим был елейный распорядитель. С подобной личностью Уолтер Тэлбот наверняка не захотел бы иметь никакого дела. Ним и Ардит успели обменяться несколькими словами, обычными при подобных обстоятельствах, — вот, собственно, и все.

Ним пребывал в некотором замешательстве.

Может быть, стоит выдержать некоторую паузу “ради приличия”, прежде чем звонить Ардит?

Или же сама мысль о каких-то “приличиях” — чистейшее лицемерие, если вспомнить о том, что произошло между ними?

— Встретимся в день начала операции, — сказал он Гарри Лондону.

Глава 8

День обещал быть мучительно жарким, что стало уже обычным для нынешнего лета. Это было совершенно очевидно даже в десять утра, когда Ним добрался до Бруксайда.

Вся ударная группа собралась здесь часом раньше. Штаб по управлению операцией был развернут на автомобильной стоянке в самом центре торговой части города, где рядком выстроились с полдюжины автомобилей характерной оранжево-белой окраски с эмблемой компании “ГСП энд Л”. К этому времени тридцать контролеров, в чью задачу входила проверка показаний счетчиков, были развезены в разные точки города. В основном это оказались молодые ребята, в том числе и студенты колледжей: они подрядились на работу во время летних каникул. У каждого из них имелась целая пачка карточек с адресами, по которым предстояло проверить счетчики и некоторые другие приборы. Карточки были заполнены на основе распечатки, полученной со специального компьютера накануне вечером. Обычно работа контролеров заключалась в снятии показаний со счетчиков, после чего сведения передавались в компанию. Сегодня же им предстояло не сосредоточивать свое внимание на цифрах, а постараться обнаружить признаки хищения электроэнергии.

При появлении Нима Гарри Лондон вылез из микроавтобуса с передвижной радиостанцией. Вид у него был бодрый и радостно-возбужденный. На Гарри были рубашка военного образца с короткими рукавами и безукоризненно отглаженные брюки цвета кофе с молоком, ботинки он начистил до блеска. Ним тоже снял пиджак и бросил его на сиденье “фиата”. Солнце начинало припекать, и над стоянкой поднимались волны горячего воздуха.

— К нам уже начинают поступать результаты, — сказал Лондон. — Пять случаев явного мошенничества, и это только в течение первого часа. А тем временем наши ребята из технической службы проверяют еще три сигнала.

— А эти пять где? В частных домах или в деловых конторах?

— Четыре в домах, один в конторе. Последний случай — просто конфетка. Этот малый обокрал нас подчистую — он воровал как газ, так и электричество. Хочешь, съездим туда?

— Конечно.

— Я отъеду ненадолго на своей машине с мистером Голдманом, — сказал Гарри Лондон кому-то в микроавтобусе. — Мы направляемся на место происшествия номер четыре. — Уже в пути он сказал Ниму:

— Знаешь, у меня такое ощущение, что мы имеем дело сразу с двумя явлениями. Во-первых, то, что нам удастся обнаружить сегодня, это всего лишь верхушка айсберга. И во-вторых, в ряде случаев мы имеем дело с профессионалами, может быть, даже с преступной организацией.

— Почему ты так думаешь?

— Позволь мне ответить на твой вопрос после того, как ты своими глазами увидишь все, что я собираюсь тебе показать.

— О'кей.

Ним откинулся на спинку сиденья и принялся разглядывать улицы Бруксайда, по которым ехала их машина.

Этот зажиточный пригород был одним из многих, что, словно грибы после дождя, выросли в конце пятидесятых — начале шестидесятых годов. Прежде здесь была сельская местность, теперь же фермы исчезли, и вместо них появились жилые застройки и обслуживающие их коммунальные предприятия. Признаков бедности — по крайней мере на первый взгляд — в Бруксайде не наблюдалось. Даже маленькие передвижные домики, выстроившиеся четкими рядами, словно на параде, выглядели тщательно ухоженными. Сияла свежая краска, лужайки величиной с носовой платок были безукоризненно подстрижены. За этими скромными жилищами на территории в несколько квадратных миль располагались дома покрупнее, среди которых попадались настоящие дворцы с гаражами на три автомобиля и отдельными подъездными дорожками к парадному подъезду и к служебным помещениям. Здешние магазины, тянувшиеся кое-где рядами вдоль усаженных деревьями пешеходных зон, предлагали покупателям достаточно дорогие товары, что свидетельствовало о процветании местных жителей. Ниму подумалось, что этот город отнюдь не выглядит как место, где происходят хищения электроэнергии.

— Первое впечатление бывает обманчивым, — словно читая его мысли, заметил Гарри Лондон. Он повернул руль и направил машину в сторону от торгового центра — к заправочной станции, рядом с которой располагались гаражный комплекс и длинная, словно туннель, автомойка. Лондон остановился у будки управляющего заправкой и вылез из автомобиля. Ним последовал его примеру.

Здесь же стоял и ремонтный грузовичок компании “ГСП энд Л”.

— Мы вызвали одного из наших фотографов, — сказал Лондон. — А тем временем этот парень из ремонтной службы проследит за сохранностью улик.

К ним направился мужчина в сером комбинезоне, руки он обтирал ветошью. Все тело у него ходило ходуном, словно на шарнирах, а на лице, чем-то напоминавшем лисью морду, сквозило встревоженное выражение.

— Послушайте, — сказал он, — я ведь уже говорил вам, что знать не знаю ни о каком…

— Все верно, сэр. Именно так вы и сказали, — прервал его Лондон и, повернувшись к Ниму, добавил:

— Это мистер Джексон. Он дал нам разрешение на инспекцию счетчиков на его территории.

— Теперь-то мне вовсе не кажется, что это следовало делать, — пробурчал Джексон. — Впрочем, я всего лишь арендатор. Здание принадлежит другой компании.

— Но ведь здешним бизнесом заправляете именно вы, — заметил Лондон. — И счета за пользование газом и электроэнергией поступают на ваше имя, не так ли?

— Если уж по правде, так всем этим чертовым бизнесом заправляет банк.

— Но ведь не банковские же служащие вскрыли ваши счетчики?

— Да я вам правду говорю. — Руки хозяина гаража судорожно сжали тряпку. — Сам не знаю, кто это сделал.

— Все ясно, сэр. Вы не против, если мы зайдем внутрь? Мужчина злобно оскалился, но помешать им не посмел. Лондон провел Нима в служебное помещение заправочной станции, затем в небольшую комнатку, расположенную за ним, — она, видимо, служила подсобкой. На дальней стене располагался щиток с переключателями, предохранителями и счетчиками для газа и электричества. При появлении посетителей молодой человек в служебной спецовке компании “ГСП энд Л” как ни в чем не бывало бросил обычное “привет”.

Гарри Лондон представил юноше Нима, после чего распорядился:

— Расскажите мистеру Голдману, что вы здесь обнаружили.

— Ну, в общем, пломба на счетчике электроэнергии была взломана, а сам он, как видите, установлен вверх ногами.

— Вследствие чего счетчик либо крутится в обратном направлении, либо останавливается, — добавил Гарри Лондон.

Ним кивнул: он был прекрасно осведомлен об этом простом, но весьма эффективном способе получения бесплатной электроэнергии. Прежде всего пломба на счетчике аккуратно вскрывается. После чего счетчик, который самым обыкновенным способом включен в расположенную под ним розетку, вынимается, переворачивается и включается в нее вновь. С этого момента по мере потребления электроэнергии счетчик или вращается в обратном направлении, или вообще останавливается — в первом случае цифры потребления электроэнергии убывают, а не возрастают, как это должно происходить. Затем — как правило, за несколько дней до появления контролера из энергокомпании — счетчик переставляется в нормальное положение, а следы вскрытия пломбы тщательным образом маскируются.

Ряд энергокомпаний из тех, что имели дело с подобного рода хищениями, пытались теперь бороться с ними при помощи счетчиков нового типа — эти работали правильно независимо от положения, в котором были установлены. Другой метод защиты заключался в использовании хитроумных гаек, вследствие чего счетчики можно было сдвинуть с места разве что при помощи специальных ключей. Существовали, однако, и другие, весьма изощренные способы хищения электроэнергии. Кроме того, в эксплуатации по-прежнему находились миллионы счетчиков устаревшего типа, которые невозможно укрепить при помощи гаек-“секреток” и для замены которых требовалась несметная куча денег. Таким образом, в силу численного превосходства, а также в результате невозможности регулярной проверки всех счетчиков в состоянии противоборства между жуликами и энергокомпаниями первые явно вели в счете.

— А уж с газовым счетчиком они поработали прямо-таки классно, — сказал парень в спецовке техника-ремонтника. Он подошел поближе к счетчику и опустился около него на колени. — Взгляните-ка вот сюда! — Ремонтник провел рукой по трубе, выходившей из стены и через несколько футов присоединявшейся к счетчику. — Эта труба — ответвление от газовой магистрали, проложенной снаружи.

— На улице, — уточнил Гарри Лондон, — и присоединяется она к главному газопроводу нашей компании. Ним понимающе кивнул.

— А вот здесь, — ремонтник показал на обратную сторону счетчика, — выходит труба, ведущая к различным точкам потребления. Они здесь пользуются газом для подогрева большого котла с водой, для автомобильных сушилок с горячим воздухом, а также для плиты и обогревателя в квартире на верхнем этаже. Таким образом в течение месяца здесь потребляется весьма значительное количество газа. А теперь взгляните сюда, и повнимательнее.

На этот раз он обеими руками принялся орудовать с предметами, напоминавшими соединительные колена и расположенными в тех местах, где трубы уходили в стену. В обоих местах цемент вокруг труб растрескался, небольшая кучка его лежала на полу.

— Я это сделал, — пояснил словоохотливый техник, — чтобы можно было на все лучше взглянуть. Легко можно убедиться, что эти соединительные колена весьма необычные. По форме они напоминают букву “Т”, причем соединяются друг с другом при помощи еще одной трубки, которую мы не видим: она замурована в стене.

— Старый жульнический прием: обводная трубка, — сказал Гарри Лондон. — Хотя, пожалуй, все исполнено много чище по сравнению с тем, что мне доводилось видеть. В результате происходит следующее: основной поток газа идет не через счетчик, как это должно быть, а поступает напрямую — с улицы к приборам, в которых он используется.

— При этом его остается вполне достаточно, чтобы счетчик работал, — продолжил техник. — Однако газ поступает туда, где поток встречается с наименьшим сопротивлением. В счетчике же его ждут определенные препятствия, поэтому основная часть газа устремляется по обводной трубе — здесь путь для него постоянно открыт.

— Ну, ничего, здесь этот фокус больше не пройдет, — решительно заявил Гарри Лондон.

В помещение вошла бойкая молодая женщина, она была увешана камерами и прочими фотопринадлежностями.

— Кто-нибудь хочет здесь сфотографироваться? — весело поинтересовалась она.

— Конечно же. Валяйте! Но для начала сфотографируйте эту штуковину, — Лондон кивнул в сторону газового счетчика. — После того, как снимем его снаружи, — пояснил он Ниму, — мы отобьем остатки цемента и запечатлим незаконную обводную трубу.

Все это время хозяин гаража суетился у них за спиной.

— Эй, ребята, стены ломать — у вас нет такого права! — запротестовал он. — Здесь я хозяин.

— Разрешите напомнить вам, мистер Джексон, что вы сами позволили нам войти сюда и осмотреть оборудование, принадлежащее нашей компании. Но если хотите заняться выяснением ваших прав, равно как и наших, то я рекомендую вам обратиться к адвокату. Думаю, что он вам в любом случае понадобится.

— Не нужен мне никакой адвокат.

— А уж это вам решать, сэр.

— Мистер Джексон, — обратился к хозяину гаража Ним, — неужели вы не отдаете себе отчета в том, насколько все это серьезно? Вскрытие счетчиков является уголовно наказуемым действием, а наши фотографии послужат уликой.

— Да что там говорить, без уголовного расследования тут никак не обойтись, — подхватил его мысль Гарри Лондон. — Однако, должен сказать, у мистера Джексона есть две возможности помочь нам, что может быть учтено как смягчающее обстоятельство.

— Что это за возможности? — Во взгляде Джексона сквозила явная подозрительность.

Пока они разговаривали, девушка-фотограф продолжала щелкать камерой: сначала она при помощи вспышки сфотографировала газовый счетчик, а затем перешла к счетчику электроэнергии. Парень из службы эксплуатации принялся откалывать остатки цемента, и еще большая часть трубы, спрятанной в стене, открылась взорам.

— Прежде всего, — обратился Лондон к Джексону, — вы должны оплатить то, что вы задолжали компании, иначе говоря, то, что вы у нас украли. С тех пор как я побывал у вас первый раз, я постоянно находился в контакте с нашим отделом учета. Так вот, сопоставив ваши последние счета с прежними расходами на электроэнергию и газ, они пришли к выводу, что вы нам задолжали пять тысяч долларов. В эту сумму включена и стоимость работы, которую нам пришлось проделать сегодня.

Владелец гаража побледнел, рот его перекосила нервная гримаса.

— Боже праведный! Так много? Да быть этого не может! Послушайте, ведь у меня эти штуки переставили… — Тут он запнулся.

— Когда именно? — вцепился в него Ним. — Как давно вы начали проделывать эти номера со счетчиками?

— Если мистер Джексон расскажет нам это, — вступил в разговор Лондон, — может быть, он также согласится сообщить, кто поработал над его газовым счетчиком? Это тоже будет рассматриваться нами как сотрудничество с его стороны.

— Одно я вам скажу с уверенностью, — обернувшись через плечо, сказал техник, — тот, кто это сделал, был отнюдь не новичком.

Лондон обменялся взглядом с Нимом.

— Помните, о чем я говорил вам? То, что мы здесь с вами видим, — работа профессионалов.

— Так что вы скажете, сэр? — обратился он вновь к Джексону. — Не хотите рассказать, кто это сделал? Хозяин гаража ощерился, но так и не ответил.

— Сначала мы закончим наши дела здесь, — сказал ему Лондон, — а затем, мистер Джексон, мы перекроем вам подачу газа и электроэнергии. И не начнем подавать их до тех пор, пока вы не покроете вашу задолженность.

— Тогда как же, черт возьми, вы прикажете мне делать мой бизнес? — всполошился Джексон.

— Если уж вы заговорили о бизнесе, — парировал Лондон, — то как вы нам прикажете управляться с нашими делами, если каждый потребитель окажется жуликом вроде вас? Ну как, вдоволь насмотрелись? — обратился он к Ниму.

— Более чем достаточно, — ответил Ним. — Поехали отсюда.

Когда они оказались на улице, Лондон сказал:

— Ставлю десять против одного, этот тип слишком тертый калач, вряд ли удастся заставить его заплатить то, что он нам должен. И скорее всего он не назовет нам имя того, кто переделал его счетчики.

Уже садясь в машину. Ним спросил Лондона:

— А разве мы не можем предъявить ему иск и добиться возбуждения дела?

Бывший полицейский лишь покачал головой.

— Мне бы очень хотелось попробовать, и возможно, нам даже удастся добиться обвинительного приговора. Но скорее всего суд начнет требовать от нас доказательств, что либо сам Джексон вскрыл пломбы на счетчиках, либо знал о том, что они были вскрыты. А это не в наших силах.

— Иными словами, дело проигрышное.

— Возможно, что и так, но не совсем. Слухи поползут по округе, даже, наверное, уже поползли, а это вспугнет многих из тех, кто не прочь повторить проделки этого Джексона. Не стоит забывать и о том, что мы сегодня забросили нашу сеть достаточно широко. И еще до того, как успеет зайти солнце, в нее попадется немало других мошенников.

— Но только в одном Бруксайде, а мы обслуживаем такую гигантскую территорию, что Бруксайд — капля в море.

Спустя несколько минут они вновь были у передвижного центра, на автомобильной стоянке рядом с торговым комплексом.

Как и предсказывал Гарри Лондон, в день бруксайдского десанта оказались пойманными многие из тех, кто занимался вскрытием счетчиков. К полудню уже насчитывалось более сорока таких случаев, часть из которых были полностью доказаны, а остальные давали повод для подозрений в мошенничестве. Имелись все основания полагать, что в течение второй половины дня количество подобных случаев по меньшей мере удвоится. В ловушки компании попались и некоторые из местных супермаркетов; проверке подверглась вся сеть крупных магазинов, и противозаконные устройства были обнаружены в пяти из восьми супермаркетов.

Ним постоянно находился поблизости от Гарри Лондона, он внимательно наблюдал за происходящим и сумел лично побывать в тех местах, где нарушения носили наиболее необычный, изобретательный характер.

Тем же утром, ближе к полудню, они отправились к одному из аккуратненьких передвижных домиков, на которые Ним обратил внимание еще раньше. У домика застыли два автомобиля с эмблемой “ГСП энд Л”, а рядом с боковым входом он заметил одного из старших сотрудников отдела по охране собственности, рабочего-эксплуатационника и все ту же девушку-фотографа: они стояли рядом со счетчиком электроэнергии, укрепленным снаружи, рядом с дверью.

— Никого нет дома, — пояснил Лондон, — но они навели справки о живущем здесь парне в городской конторе, и, судя по всему, это мастер-инструментальщик. Похоже, так оно и есть. Взгляните-ка сюда. — Работники компании отошли чуть в сторону, и Лондон показал пальцем на крошечную дырочку, просверленную в стеклянном оконце счетчика. В нее был просунут коротенький кусочек жесткой проволоки. Конец проволоки упирался в центральный металлический диск, который в нормальном состоянии вращался, замеряя потребление электроэнергии.

— Эта проволока, которой здесь вовсе не место, мешает диску вращаться, — сказал Лондон.

— Таким образом, счетчик не фиксирует количество потребленной энергии, хотя ток при этом беспрепятственно поступает. — Ним с пониманием кивнул.

— Верно. Но остановка диска не приводит к порче счетчика: стоит только вытащить проволоку, как все начинает функционировать нормально.

— Правда, остается эта маленькая дырочка.

— Да ее и не заметишь, если только особенно не всматриваться, — вступил в разговор стоявший сзади эксплуатационник. — По-моему, этот парень пользовался ювелирным буром, когда сверлил отверстие, поэтому стекло не треснуло.

Чертовски хитро придумано.

— Ему будет не до хитростей, когда он получит очередной счет за электроэнергию, — заметил Лондон. — А кроме того, сегодня ночью мы будем держать этот дом под наблюдением. Соседи, вероятнее всего, сообщат ему о том, что мы сюда наведывались, он, конечно же, занервничает и постарается вытащить проволоку. Если он это сделает, а мы при этом его накроем, то, вероятно, сумеем добиться возбуждения уголовного расследования в отношении этого типа.

Когда они уходили, девушка-фотограф крупным планом снимала инкриминирующие улики — дырочку в стекле и проволоку.

В центр связи продолжали поступать донесения о других случаях подобных нарушений. Один наиболее гениальный мошенник сумел добраться до самой сердцевины счетчика электроэнергии и, судя по всему, спилил несколько зубчиков с шестеренки, вращавшей диск счетчика. В результате движение диска замедлилось и зафиксированные показатели потребления энергии уменьшились примерно наполовину. Сотрудники бруксайдского отдела учета потребления электроэнергии подняли соответствующие документы и пришли к выводу, что эта мошенническая махинация продолжалась незамеченной целых три года.

В другом случае потребитель ловко переставил счетчики. Каким-то образом ему удалось приобрести дополнительный счетчик электроэнергии — Гарри Лондон склонялся к мысли, что он был краденый, — и он установил его вместо стандартного счетчика из тех, что поставлялись компанией “ГСП энд Л”. Очевидно, этот потребитель устанавливал свой “личный” счетчик на какое-то время после очередной оплаты счетов, и сколько бы за этот период он ни расходовал электроэнергии, вся она была “бесплатной”.

Газовые счетчики переделывать было сложнее, но это не отпугнуло некоторых любителей поживиться за чужой счет.

Гарри Лондон по этому поводу выразился следующим образом: “Чтобы отсоединить или подсоединить снова газовый счетчик, требуются кое-какие слесарные навыки, но лишь самые элементарные. Любой самоучка способен с легкостью это освоить”.

Один из таких “мастеров — умелые руки”, как установил во время очередной проверки обходчик компании, вообще снял свой счетчик и вставил вместо него соединительную трубку из резинового шланга. Этот способ был опасен, но весьма эффективен. По всей вероятности, счетчик оставался отсоединенным определенную часть каждого месяца, а затем, накануне очередного визита работника эксплуатационной службы, вновь устанавливался на место.

Другой жулик — бизнесмен, владевший комплексом магазинов, которые он сдавал в аренду другим подрядчикам, — действовал подобным же образом, с той лишь разницей, что его счетчик был повернут “лицом” к стене, в результате чего колесико вращалось в обратную сторону. Именно здесь во время проверки измерительного оборудования и произошел единственный за весь день инцидент с применением грубой физической силы. Бизнесмен, когда выяснилось, что его мошенничество обнаружилось, впал в ярость, набросился на обходчика компании и жестоко избил его разводным ключом. В итоге обходчик был доставлен в госпиталь с переломами руки и носа, а бизнесмен отправлен в тюрьму, где ему предъявили обвинения в злостном хулиганстве и других преступлениях.

Во всех этих многочисленных случаях был один аспект, который озадачивал Нима.

— Я думал, — поделился он своим недоумением с Гарри Лондоном, — что наши компьютеры для учета потребления энергии запрограммированы таким образом, чтобы сразу же выдавать сигнал тревоги, как только происходит резкий перепад в потреблении электроэнергии или газа тем или иным потребителем.

— Они у нас есть и свою роль выполняют, — ответил Лондон, — беда в том, что люди освоились с компьютерами и научились их обманывать. Это не так уж трудно. Если вы занимаетесь хищениями энергии и при этом достаточно разумны, чтобы не срезать всю сумму, указанную в ваших счетах, одним махом, а сокращать постепенно — немного в первый месяц, чуть больше в каждый из последующих, — компьютер ни за что не застукает вас на этом.

— Да, похоже, как ни крути, наше дело проигрышное.

— Возможно, сейчас так оно и есть. Но подобное положение непременно изменится.

Ним такой уверенности не испытывал.

Пожалуй, самый необычный случай произошел во второй половине дня, когда Лондон получил вызов в своем передвижном центре связи: его просили прибыть на место происшествия всего в миле-другой от штаба управления операцией.

Дом, куда они приехали, был внушительных размеров и современной архитектуры; перед ним расстилался ухоженный сад, а на извилистой подъездной дорожке стоял сияющий лаком “мерседес”. Вездесущие оранжево-белые автомобили компании “ГСП энд Л” выстроились вереницей на дороге перед оградой.

Все тот же юноша-эксплуатационник, который помогал им утром во время инспекции заправочной станции и гаража, подошел к машине Лондона, едва она успела остановиться.

— У нас затруднения, — сразу же заявил он. — Требуется помощь.

— Какие еще затруднения?

На этот вопрос ответил один из сотрудников отдела охраны собственности, который тоже присоединился к ним.

— Там внутри женщина, — пояснил сотрудник, — она грозится, что спустит на нас собаку. Это здоровенная немецкая овчарка. Хозяйка говорит, что ее муж — доктор, большая шишка в здешнем обществе, и что они подадут на компанию в суд, если мы посмеем нарушить их покой.

— Каким образом вы здесь оказались?

— Один из наших контролеров — смышленый парнишка, студент колледжа — сообщил, что заметил подозрительный провод. Он оказался прав. Я заглянул за счетчик электроэнергии, задняя перегородка у него свинчена, и оба конца провода соединены напрямую. Я проследил, куда идет провод: он подключен к выключателю в гараже — вокруг как раз никого не было, и дверь его оказалась открытой. И вот тут-то появилась эта женщина с собакой.

Вид у Нима был озадаченный.

— Объясните все как следует мистеру Голдману, — распорядился Лондон.

— У счетчиков некоторых конструкций на задней стенке находится зажим напряжения, — сказал контролер. — Если его отсоединить, то цепь нарушается и счетчик перестает записывать показания. Но стоит на месте зажима перекинуть временный контакт, и вы можете включать и выключать счетчик по собственному усмотрению.

— Что и имело здесь место?

— Конечно.

— Вы в этом совершенно уверены?

— Готов поклясться.

— Я тоже это видел, — поддержал контролера сотрудник из отдела охраны собственности. — Тут никаких сомнений быть не может. — Он заглянул в записную книжку и добавил:

— Имя этого абонента — Эджкомб.

— О'кей, — сказал Лондон. — Черт с ней, с собакой. Вызывайте фотографа и постарайтесь собрать необходимые доказательства.

Они подождали, пока контролер возился с радиопередатчиком в своем грузовичке, затем небольшой процессией с Гарри Лондоном во главе двинулись по дорожке к дому. Когда они почти подошли к нему, в дверях показалась высокая красивая женщина лет сорока, одетая в синие выцветшие брюки и шелковую блузку; ее длинные темно-каштановые волосы были перехвачены на затылке шарфом. Рядом с ней рычала и рвалась на поводке немецкая овчарка.

— Я предупредила: если вы и дальше намерены здесь шляться, я спущу собаку и за последствия не ручаюсь, — холодно объявила она. — А теперь прошу вас немедленно покинуть мою территорию!

— Мадам, — твердо ответил ей Лондон. — А я попрошу вас держать собаку, да покрепче. Я являюсь сотрудником службы безопасности компании “Голден стейт пауэр энд лайт”, — он достал свой служебный знак, — а это — мистер Голдман, вице-президент компании.

— Вице-президенты мне не указ, — резко ответила женщина. — Мой муж близко знаком с президентом вашей компании.

— В таком случае, — вступил в разговор Ним, — я уверен, что ко всему здесь происходящему он отнесется с полным пониманием: ведь мы всего лишь выполняем свою работу. Простите, вы — миссис Эджкомб?

— Да, — надменно ответила она.

— Мне сообщили из нашего отдела эксплуатации, что на вашем счетчике электроэнергии установлено противозаконное приспособление.

— Даже если это и так, нам об этом ничего не известно. Мой муж — известный хирург-ортопед, и как раз сегодня у него операция, иначе бы я позвонила ему, чтобы он лично разобрался во всем.

Ниму показалось, что при всей браваде женщина не так уж уверена в себе: в глазах ее и в голосе промелькнуло беспокойство. От внимания Лондона это тоже не ускользнуло.

— Миссис Эджкомб, — обратился Лондон к женщине, — мы хотим сфотографировать ваш электросчетчик и кое-какие провода за его задней стенкой: они ведут к переключателю в вашем гараже. Мы будем очень вам признательны, если вы позволите нам это сделать.

— А если не позволю?

— В таком случае нам придется добиваться распоряжения суда. Но я должен вас предупредить — дело будет предано огласке.

Женщина была в замешательстве. “Неужто она не понимает, что Гарри Лондон всего лишь блефует?” — подумал Ним. Ведь к тому времени, когда они получат решение суда, вещественные доказательства просто могут исчезнуть. Однако предупреждение Лондона явно возымело действие.

— Это вовсе не обязательно, — согласилась она — Так и быть, действуйте, как считаете нужным, но только побыстрее.

— Еще одна деталь, мадам, — сказал Лондон. — После того как мы закончим нашу работу, электричество у вас будет отключено до тех пор, пока вы не покроете задолженности согласно расчетам, представленным нашим отделом учета.

— Это возмутительно! Мой муж так этого не оставит! Миссис Эджкомб отвернулась от них и пристегнула поводок собаки к стальному кольцу на стене. Ним заметил, что руки у нее дрожали.

— Почему они так поступают, люди, подобные Эджкомбам? — в раздумье спросил Ним, адресуя вопрос в равной степени себе и Гарри Лондону. Они сидели в машине Лондона и вновь направлялись к торговой площади, где Ним собирался пересесть в свой автомобиль, чтобы отправиться в деловую часть города. Он решил, что насмотрелся вдоволь дел с воровством энергии — и в Бруксайде, и здесь — и наконец-то имеет полное представление о подлинных масштабах этого бедствия.

— Причин тому множество, — ответил Лондон. — Причем не только там, где мы только что побывали, но и в других местах. Во-первых, люди склонны болтать языком. Им нравится похваляться, какие они умные, — мол, смотрите-ка, перехитрили такую гигантскую компанию, как “Голден стейт пауэр энд лайт”. А пока одни болтают, другие слушают, после чего и сами начинают вытворять нечто подобное.

— И вы считаете, что это объясняет действительные причины эпидемии воровства, свидетелями которой мы стали сегодня?

— Во всяком случае, некоторые из них.

— А как быть с остальными?

— В этом деле замешаны также и отдельные мастера-мошенники — этих я бы хотел прижать в первую очередь. Они везде ищут клиентов, внушая им, что переделанный счетчик — это выгодно и безопасно. И люди клюют на это.

— Но подобное объяснение как-то не вяжется с этим, последним случаем, — продолжал недоумевать Ним. — Состоятельный врач… Ведь профессия хирурга-ортопеда одна из самых высокооплачиваемых. К тому же вы видели его жену, дом. Почему именно они?

— Вот что я вам скажу: когда я работал в полиции, то кое-чему научился, — ответил Лондон. — Никогда не судите по внешности. Множество людей с большими доходами и роскошными домами сидят по уши в долгах. Они изо всех сил борются, чтобы остаться на плаву, экономят на каждом долларе, где только могут, и при этом не слишком разборчивы в выборе средств. Готов поклясться, что это относится ко всему Бруксайду. А теперь взгляните на проблему с другой стороны: до недавней поры счета за пользование коммунальными услугами были намного ниже, но теперь они стали весьма солидными и растут с каждым днем, так что многие из тех, кто до недавних пор не шел на мошенничество, потому что игра не стоила свеч, теперь смотрят на дело иначе. Ставки в игре повысились, и они готовы рискнуть. Кивнув в знак согласия. Ним добавил:

— И к тому же большинство компаний по обслуживанию населения столь громадны и обезличены, что люди от носятся к хищениям энергии совсем иначе, чем к другим проявлениям воровства. Они не столь нетерпимы, как если бы речь шла о краже со взломом или вырывании сумочек у прохожих на улице.

— Я очень много размышлял об этом и думаю, что дело гораздо серьезнее. — Лондон остановил машину на перекрестке в ожидании зеленого сигнала светофора. Когда они тронулись с места, он продолжил свою мысль. — Мне кажется, что большинство людей рассуждают так: вся наша система — куда ни кинь — прогнила из-за продажных политиков, так с какой стати нам, рядовым гражданам, страдать из-за собственной честности? О'кей, говорят они, одну компашку погнали в шею после Уотергейта, а что же те, кто пришел на смену? Стоило им дорваться до власти, как сами бывшие праведники принялись за мошенничество — тут и политический подкуп, и дела похуже.

— Весьма грустное наблюдение.

— Верно, — согласился Лондон. — Но оно объясняет многое из того, что происходит вокруг. Я имею в виду отнюдь не только то, что нам довелось увидеть сегодня. Отсюда резкий рост преступности — от действительно крупных дел до мелких правонарушений. И вот что я вам еще скажу: временами, и сегодня как раз такой день, мне чертовски хочется оказаться в морской пехоте; там все казалось куда проще и яснее.

— Раньше, но не теперь.

— Возможно, со вздохом ответил Лондон.

— Вы сами и ваши люди хорошо поработали сегодня, — сказал Ним.

— У нас как на войне, — Гарри Лондон отбросил серьезный тон и улыбнулся. — Скажите вашему боссу-главнокомандующему: этот бой мы выиграли и принесем ему еще не одну победу.

Глава 9

— Боюсь, что ты лопнешь от важности, — сказала Руфь Голдман Ниму, когда он сидел напротив нее за завтраком, — но должна признаться, что ты отлично выступил по телевидению вчера вечером. Еще кофе?

— Да, пожалуйста, — Ним передал ей чашку. — И спасибо. Руфь подняла кофейник и наполнила его чашку; как всегда, ее движения были легкими, грациозными и точными. Одета она была в изумрудно-зеленый халат, выгодно оттенявший ее аккуратно расчесанные черные волосы; когда она наклонялась, Ним увидел ее маленькие крепкие грудки. Еще до женитьбы он любовно призвал их “два раза по полпинты — класс экстра”. На лице у нее был едва заметный слой косметики, ровно столько, чтобы выгодно подчеркнуть природный румянец. Как бы рано ей ни приходилось вставать, Руфь всегда выглядела безупречно свежей. Ним, а ему довелось в своей жизни повидать немало женщин наутро после бурно проведенной ночи, считал, что ему следует быть благодарным судьбе.

Происходило это в среду. Почти неделя миновала с тех пор, как состоялся налет на Бруксайд. Этим утром Ним проснулся поздно. Поздно для него: он проспал до половины девятого. После долгих часов, проведенных на работе, и непрестанного напряжения в течение нескольких недель, достигшего апогея вчера вечером во время жарких дебатов на телевидении под ослепительными лучами софитов, он жутко устал. Леа и Бенджи отправились в школу еще до того, как он спустился в столовую — сегодня у них была оздоровительная программа до самого вечера, — и вот теперь он неторопливо завтракал вместе с Руфью, что случалось довольно-таки редко. Ним уже успел позвонить в компанию и предупредить, что сегодня появится на работе ближе к полудню.

— Леа не ложилась спать, пока не досмотрела до конца программу “Добрый вечер”, — рассказывала Руфь. — Бенджи тоже хотел ее посмотреть, но заснул. Дети не любят говорить об этом в открытую, но они действительно гордятся тобой, можешь не сомневаться. По правде говоря, они прямо-таки боготворят тебя. О чем бы ты там ни говорил, для них это все равно что слово Господне.

— Хороший кофе, — заметил Ним. — Это что, новый сорт?

— Просто ты сегодня пьешь его не на бегу, — покачала головой Руфь. — Ты слышал, что я тебе сказала о Леа и Бенджи?

— Да. Я как раз об этом думал. Я тоже горжусь нашими детьми. Неужели сегодня меня ждут одни комплименты? — не сдержал довольной улыбки Ним.

— Если ты думаешь, что я таким образом пытаюсь чего-то добиться от тебя, то ошибаешься. Просто мне хочется, чтобы такие завтраки у нас с тобой бывали почаще.

— Я уж постараюсь, — ответил ей Ним.

А про себя Ним подумал: “Не потому ли Руфь сегодня особенно покладиста, что, как и он сам, чувствует, что в последнее время отчуждение между ними углубилось — отчуждение, виной которому было его, Нима, безразличие и уж совсем непонятное увлечение Руфи какими-то ее сугубо личными интересами, о которых можно было только догадываться”. Ним попытался вспомнить, но безуспешно, когда они в последний раз были близки. “Чем можно объяснить, — думал он, — что мужчина утрачивает влечение к своей собственной привлекательной жене и при этом страстно желает других женщин?” По-видимому, решил он, тут все дело в привычке, в естественном стремлении к новым завоеваниям, к свежим ощущениям. “И все же, — с укоризной подумал он, — надо что-то поправить по части секса с Руфью. Вероятно, сегодня же ночью”.

— Во время теледебатов пару раз у тебя был такой злой вид, казалось, ты вот-вот взорвешься, — сказала Руфь.

— Но не взорвался же. Вовремя вспомнил об этих дурацких правилах. — Ним не считал нужным подробно рассказывать Руфи о решении комитета управляющих, утвердившего “умеренную линию”. Он уже успел сообщить об этом жене в тот же день, когда это решение было принято, и она выразила ему свое сочувствие.

— Бердсон пытался поддеть тебя, не так ли?

— Да уж не без того. Вот сукин сын! — При воспоминании об этом Ним нахмурился. — Только ничего у него не вышло.

Дейви Бердсон, возглавлявший группу активистов движения потребителей под названием “Энергия и свет для народа”, принимал участие в этой телевизионной передаче, утверждая, что во всех своих действиях компания исходит из самых низменных побуждений; он также недвусмысленно намекнул, что и личные устремления Нима ничуть не лучше. Кроме того, Бердсон подверг нападкам недавнее намерение “ГСП энд Л” увеличить стоимость предоставляемых компанией услуг: решение по этому вопросу ожидалось со дня на день. Невзирая на все провокационные наскоки Бердсона, Ниму удалось, хотя и с трудом, сохранить самообладание и не выйти за рамки, в которые он был поставлен руководством компании.

— Сегодняшний “Кроникл” пишет, что группа Бердсона, как и клуб “Секвойя”, намерены выступать против планов строительства электростанции в Тунипа.

— Дай-ка мне взглянуть.

— На седьмой странице, — подсказала Руфь, передавая Ниму газету.

В этом тоже проявилась особенность Руфи. Каким-то образом ей удавалось быть впереди многих по части информированности. Вот и сейчас одновременно с приготовлением завтрака она успела просмотреть свежий выпуск “Кроникл Уэст”.

Ним быстро пролистал страницы и нашел нужную заметку. Сообщение было кратким, и ничего нового по сравнению с тем, что ему уже успела рассказать Руфь, он из него не узнал. Зато его тут же осенило, как нужно действовать. Он заторопился, быстро допил кофе и встал из-за стола.

— Тебя сегодня ждать к ужину?

— Постараюсь быть вовремя.

Глядя на нежную улыбку Руфи, он вспомнил, что много раз повторял эти же слова, а затем по самым разным причинам не появлялся дома допоздна. Вопреки здравому смыслу, как и в тот вечер, когда он ехал от Ардит, Ниму захотелось, чтобы хотя бы время от времени Руфь расставалась со своим долготерпением.

— Слушай, почему ты никогда не устроишь скандал? — спросил он ее. — Тебя все это не бесит?

— А разве от этого что-нибудь изменится? Он пожал плечами, не зная, как понимать ее ответ и что сказать самому.

— Да, вот еще: вчера звонила мать. Они с отцом приглашают нас вместе с Леа и Бенджи на обед в пятницу на следующей неделе.

Ним простонал про себя. Находиться в доме Нойбергеров — родителей Руфи — было все равно что оказаться в синагоге: бесчисленным количеством способов они поминутно доказывали свою принадлежность к еврейской культуре. За обеденным столом они не забывали упомянуть, что еда, конечно же, кошерная; затем вам напоминали, что в доме Нойбергеров молочные и мясные блюда готовятся отдельно, в специально для того предназначенной посуде. Перед обедом возносилась молитва в честь хлеба и вина и даже мытье рук превращалось в торжественный ритуал. По завершении трапезы снова звучали торжественные молитвы, которые Нойбергеры, согласно традициям, принятым в странах Восточной Европы, называли не иначе как “коленопреклонение”. Если на стол подавалось мясо, то Леа и Бенджи не разрешали запивать его молоком, что им нравилось делать дома. Затем наступал черед весьма назойливых наставлений и вопросов, например, почему это Руфь и Ним не соблюдают субботу и другие святые дни, красочных описаний бар митцва, на котором присутствовали Нойбергеры, после чего выражалась уверенность в том, что Бенджи должен посещать еврейскую школу и, когда ему исполнится тринадцать лет, принять участие в обряде бар митцва. По возвращении домой дети засыпали Нима вопросами — они были как раз в том возрасте, когда естественное любопытство неодолимо, а Ним из-за терзавших его внутренних противоречий не знал, что им ответить.

В такие минуты Руфь неизменно хранила молчание, заставлявшее Нима задумываться, на чьей же стороне она — его или своих родителей. Пятнадцать лет назад, когда Руфь и Ним только поженились, она ясно дала понять, что не придает ровным счетом никакого значения всем этим иудейским традициям; в этом выразился ее явный протест против ортодоксальных порядков, царивших в ее доме. Но может быть, она изменила свои взгляды или все это время в глубине души была обыкновенной еврейской матерью, желающей, чтобы ее дети жили в вере ее родителей? Он вспомнил слова, сказанные ею всего несколько минут назад по поводу отношения Леа и Бенджи к нему самому: “По правде говоря, они прямо-таки боготворят тебя. О чем бы ты там ни говорил, для них это все равно что слово Господне”. Может быть, она хотела исподволь напомнить ему о его собственной ответственности как еврея, подтолкнуть его к тому, чтобы он пересмотрел свое отношение к религии? Ним был далек от заблуждений. Внешняя кротость Руфи не обманывала Нима, он понимал, что за нею скрывался сильный характер.

Но невзирая на свою стойкую неприязнь к дому Нойбергеров, Ним не мог отказаться от приглашений родителей Руфи, у него просто не было веских оснований для отказа. К тому же приглашения случались не часто, а Руфь вообще редко когда обращалась к нему с просьбами.

— О'кей, — ответил Ним. — На следующей неделе никаких непредвиденных дел не ожидается. Когда приеду на работу, еще разок уточню по поводу пятницы и сразу же тебе перезвоню.

На какое-то мгновение Руфь смешалась, потом сказала:

— Не стоит звонить ради этого. Расскажешь мне обо всем вечером.

— Почему?

И вновь она замялась:

— Я уезжаю сразу после тебя. Меня весь день не будет дома.

— Что происходит? Куда ты уезжаешь?

— Да так, нужно побывать и тут, и там. А мне ты разве докладываешь обо всех своих делах? — спросила она.

Ах вот оно что! Опять эта загадочность. Озадаченный подобной таинственностью, Ним ощутил приступ ревности, но тут же взял себя в руки: Руфь права! Она всего лишь напомнила ему о существовании многого, о чем он ей не рассказывал.

— Всего тебе хорошего, — сказал ей Ним. — До вечера. Уже в холле он обнял ее, и они поцеловались. Губы Руфи были мягкими и нежными: тело под халатом было таким податливым. “Какой же я все-таки идиот”, — подумал Ним. Да, решено, сегодня ночью он займется с ней любовью.

Глава 10

Несмотря на поспешный уход из дома, Ним вел машину в деловую часть города не торопясь, в стороне от скоростной автотрассы, по тихим улочкам. Он хотел уже в машине обдумать ситуацию с клубом “Секвойя”, о котором упоминалось в утреннем выпуске “Кроникл Уэст”.

Хотя эта организация довольно часто подвергала “ГСП энд Л” прямо-таки ожесточенной критике, Ним был страстным ее поклонником. Объяснялось это очень просто. Жизнь свидетельствовала о том, что, когда такие гигантские промышленные компании, как “Голден стейт пауэр энд лайт”, действовали по своему собственному разумению, они вообще не уделяли внимания вопросам охраны окружающей среды или делали в этом отношении очень мало. Следовательно, возникала необходимость в действенной ограничительной силе. Клуб “Секвойя” выполнял именно такую роль.

Эта организация со штаб-квартирой в Калифорнии снискала широкую известность во всей стране своими умными и последовательными действиями в борьбе за сохранение того, что осталось от первозданных красот природы Америки. Почти всегда действия “Секвойи” были выдержаны в рамках этики, а аргументация была юридически оправданна и убедительна. Даже критики клуба не могли отказать ему в уважении. Одна из причин заключалась в том, что на протяжении восьмидесяти лет существования клуба его неизменно возглавляли люди самого высокого калибра, и эту традицию продолжала его нынешний председатель Лаура Бо Кармайкл, в прошлом ученый-атомщик. Госпожа Кармайкл была женщиной одаренной, ее авторитет признавали во всем мире, и помимо всего прочего ее и Нима связывали почти дружеские отношения.

Вот о ней-то он и думал сейчас.

Ним решил, что он непосредственно обратится к Лауре Бо Кармайкл и разъяснит ей все детали относительно планов строительства объекта в Тунипа и еще двух электростанций. Возможно, если он сумеет убедить ее в их необходимости, “Секвойя” не станет выступать против них или, по крайней мере, займет более умеренную позицию. Нужно постараться устроить встречу с ней как можно скорее, желательно даже сегодня.

Ним вел машину автоматически, не обращая внимания на названия улиц, и только когда ему пришлось остановиться в заторе, заметил, что находится на перекрестке улиц Лейквуд и Бальбоа. Названия ему о чем-то напоминали. Но о чем?

Внезапно он вспомнил. Две недели назад, в тот самый день, когда произошел взрыв и нарушилась подача электроэнергии, главный диспетчер показывал ему карту, где были отмечены дома с установленным в них специальным медицинским оборудованием. Цветными кружочками там были отмечены аппараты “искусственная почка”, кислородные аппараты, “искусственные легкие” и прочие подобные приспособления. Красный кружок на пересечении улиц Лейквуд и Бальбоа означал, что здесь живет человек, жизнь которого зависит от “искусственного легкого” или какого-то другого аналогичного прибора для поддержания дыхания. Оборудование было установлено в многоквартирном доме. Каким-то образом этот факт запал в память Нима: он даже запомнил фамилию этого человека — Слоун. Ним вспомнил, как, глядя на маленький красный кружок, он подумал: интересно, что собой представляет этот Слоун?

На перекрестке стоял только один жилой дом — восьмиэтажное белое оштукатуренное здание, скромное с виду, но в хорошем состоянии. Ним застрял в пробке как раз напротив него. На маленькой площадке перед домом разместилось несколько машин. Два места были свободными. Ним импульсивно свернул на стоянку и поставил свой “фиат” на одно из них. Затем он вышел из машины и подошел к подъезду.

Над рядком почтовых ящиков висели таблички с именами жильцов. Среди них значилось и “К. Слоун”.

Ним нажал на кнопку рядом с фамилией. Через несколько мгновений входная дверь открылась. Появился высохший старичок в мешковатых брюках и ветровке. Он посмотрел на Нима через толстые стекла очков.

— Вы звоните к Слоун?

— Да.

— Я привратник. У меня внизу тоже звонок.

— Можно увидеть мистера Слоуна?

— Такого здесь нет.

— А… — Ним указал на почтовый ящик. — Тогда миссис Слоун? Или мисс?

Непонятно, почему он принял Слоун за мужчину.

— Мисс Слоун. Карен. А вы кто?

— Голдман. — Ним показал удостоверение “ГСП энд Л”. — Правда ли, что мисс Слоун инвалид?

— Пожалуй, да. Но она не любит, когда ее так называют.

— Кем же мне в таком случае ее считать?

— Нетрудоспособной. Она тетраплегик. Знаете, чем тетраплегики отличаются от параплегиков?

— Кажется, знаю. Параплегии парализован ниже пояса, а тетраплегик полностью.

— Да, так и у нашей Карен, — сказал старик. — У нее это с пятнадцати лет. Хотите увидеть ее?

— Быть может, это неудобно?

— Скоро поймете. — Привратник шире открыл дверь, — Заходите.

Маленькая прихожая вполне отвечала внешнему виду здания: такая же простая и чистая. Старик повел Нима к лифту, жестом пригласил его войти и последовал за ним. Когда они поднимались, он вдруг заметил:

— У нас, конечно, не “Ритц”, но мы стараемся поддерживать здесь порядок.

— Это видно.

Латунная табличка лифта осветилась, раздался мягкий рокот. Они вышли на шестом этаже. Привратник прошел вперед и остановился перед дверью, выбирая ключ из большой связки. Он открыл дверь, постучал, а потом крикнул:

— Это Джимини. Я привел посетителя к Карен.

— Заходите, — ответил женский голос, и Ним оказался перед невысокой крепкой негритянкой с отчетливо асимметричным лицом. На ней был розовый нейлоновый халат, напоминающий форму медсестры.

— Вы что-то продаете? — Вопрос прозвучал очень любезно, без какой-либо враждебности.

— Нет. Я тут проходил и…

— Не важно. Мисс Слоун любит посетителей. Они шли по маленькому светлому вестибюлю, выходящему с одной стороны в кухню, а с другой — в некоторое подобие гостиной. В кухне преобладали бодрые желтые и белые тона, гостиная была окрашена в желтый и зеленый. Часть ее нельзя было разглядеть. Оттуда и послышался Ниму приятный голос:

— Заходите же, кто там?

— Я вас покидаю, — сказал за спиной Нима привратник. — У меня дела.

Когда дверь за ним закрылась, Ним вошел в гостиную.

— Здравствуйте, — произнес тот же голос. — Есть ли у вас что-нибудь новое и интересное?

Значительно позже, по прошествии месяцев, в то время как важные события будут развиваться, словно сменяющие друг друга сцены драмы, Ним вспомнит этот миг, когда он первый раз увидел Карен Слоун, вспомнит отчетливо и живо, во всех подробностях.

Это была уже зрелая женщина, выглядевшая, однако, молодо, и необычайно красивая. Ним подумал, что ей лет тридцать шесть, а позднее узнал, что она была на три года старше. Ее удлиненное лицо с удивительно пропорциональными чертами, вздернутым носиком и полными, чувственными губами расцвело сейчас в улыбке. Большие голубые глаза откровенно оценивали Нима. Безупречная кожа, казалось, переливалась. Длинные светлые волосы обрамляли лицо Карен Слоун. Разделенные посередине пробором, они спадали ей на плечи, сверкая золотыми струями в лучах солнечного света. Руки с длинными пальцами и покрытыми блестящим лаком ногтями лежали на доске, заменяющей столик. Она была одета в очаровательное светло-голубое платье.

Карен сидела в кресле-каталке. Выпуклость на платье выдавала находящийся под ним прибор для искусственного дыхания. Выглядывающая из-под края платья трубка соединялась с устройством, похожим на чемоданчик и закрепленным позади кресла. Механизм респиратора постоянно гудел, прогоняя туда и обратно шипящий воздух с нормальной скоростью дыхания. Кресло присоединялось проводкой к стенной розетке.

— Здравствуйте, мисс Слоун, — сказал Ним. — Я электрический человек.

Она широко улыбнулась:

— Вы работаете на батарейках или же вас тоже надо подключать к сети?

Ним улыбнулся в ответ, немного застенчиво, и, что было ему несвойственно, почувствовал на секунду нервное напряжение. Входя в квартиру, он не знал, что ему предстоит увидеть, но как бы там ни было, эта изящная женщина, сидевшая перед ним, оказалась совершенно иной, чем он ожидал.

— Я объясню, — сказал он.

— Объясните, пожалуйста. И присаживайтесь.

— Спасибо.

Он выбрал мягкое кресло. Карен Слоун, слегка качнув головой, прижалась ртом к пластмассовой трубке, изгибающейся в форме буквы S. Она осторожно дохнула в трубку, и тотчас же ее кресло развернулось так, что теперь она смотрела прямо на Нима.

— Ого! Отлично сработано, — сказал он.

— Это еще не все. Если я буду вдыхать, а не выдыхать, то кресло повернется назад. — И она продемонстрировала это удивленно наблюдающему Ниму.

— Никогда такого не видел, — сказал он ей. — Поразительно.

— Единственное, чем я могу двигать, так это головой, — Карен произнесла это так обыденно, будто говорила о маленьком неудобстве. — Поэтому и учишься делать некоторые необходимые вещи столь необычным образом. Но мы отвлеклись. Вы пришли, чтобы что-то мне рассказать. Пожалуйста, продолжайте.

— Я начал уже объяснять, зачем пришел, — сказал Ним. — Все случилось две недели назад, когда произошел сбой с электроснабжением. Я видел вас на карте, где вы были помечены маленьким красным кружком.

— Меня — на карте?

Он рассказал ей о Центре управления энергоснабжением и о том, как внимательно “ГСП энд Л” следит за такими особыми потребителями электроэнергии, как больницы, дома, оснащенные оборудованием жизнеобеспечения.

— Честно говоря, — признался он, — мне было любопытно. Поэтому я и заскочил сегодня.

— Здорово, — произнесла Карен. — Я имею в виду, здорово, когда о тебе думают. Я и вправду помню тот день. И очень хорошо.

— Когда отключилось электричество, как вы себя чувствовали?

— По-моему, слегка напуганной. Вдруг выключилась моя лампа и остановились другие электрические приборы. Кроме респиратора. Он сразу переключается на батарею.

Ним уже заметил двенадцативольтовую батарею, используемую обычно в автомобилях. Она лежала на подносе, тоже прикрепленная к задней части кресла на колесиках, ниже механизма респиратора.

— Всегда интересно знать, — сказала Карен, — долго ли не будет электричества и на сколько времени хватит батареи.

— Ее должно хватить на несколько часов.

— При полной подзарядке — на шесть с половиной. Это при пользовании только респиратором, без передвижения кресла. Если же я выхожу, чтобы сделать покупки, или отправляюсь к кому-нибудь, что бывает часто, я много пользуюсь батареей, и она садится.

— То есть, если произошло отключение электроэнергии, тогда…

Она закончила фразу за него:

— …Джози, которую вы встретили у входа, приходится что-нибудь срочно предпринимать. Респиратору необходимо пятнадцать ампер, и креслу, если оно движется, еще двадцать.

— Вы многое знаете о приборах.

— Если бы ваша жизнь зависела от них, вы бы разве не знали?

— Думаю, знал бы… А вы всегда одна?

— Никогда. Джози бывает со мной большую часть времени, к тому же еще два человека заходят ко мне. Кстати, Джимини, привратник, — очень хороший человек. Он помогает мне с посетителями, как с вами, например, — Карен улыбнулась. — Он не разрешает никому входить, пока не убедится, что человек нормальный. Вы прошли его тест. Они рассмеялись так, будто знали друг друга уже давно. Ним узнал, что Карен заболела полиомиелитом за год до начала широкого использования в Северной Америке противополиомиелитной вакцины “Солк” и за несколько лет до того, как вакцина по Сэбину ликвидировала заболевание на ранней стадии.

— Я слишком рано заразилась, — говорила Карен. — И всего-то нужно было какой-то год протянуть.

Нима очень тронуло это чистосердечное признание.

— Вы много думаете об этом годе, которого вам не хватило?

— Раньше думала много. Одно время даже плакала, ну почему именно я должна была оказаться одной из последних жертв? О, если бы хоть какая-то из вакцин появилась немного раньше, все было бы иначе! Я бы ходила, танцевала, могла бы писать, работать руками…

Она замолчала, и в этой тишине Ним слышал тиканье часов и легкое урчанье респиратора Карен. Через минуту она продолжила:

— Тогда я вынуждена была сказать себе: сколько ни рыдай, ничего не изменится. Что произошло, то произошло. Поэтому я стала максимально использовать то, что у меня осталось, научилась ценить каждый прожитый день. Когда так поступаешь, то любая неожиданность заставляет тебя быть благодарной. Вот и вы сегодня пришли. — Она опять осветилась улыбкой. — Я не знаю даже, как вас зовут. Ним? Это от Нимрода?

— Да.

— По-моему, есть что-то в Библии?..

— В книге Бытия. — Ним процитировал фразу оттуда:

— “Каш также родил Нимрода, который был первым могучим человеком на земле. Он был сильный охотник милостью Божьей”.

Он помнил, что слышал эти слова от деда-раввина Голдмана. Старик выбрал имя для своего внука, и это была одна из немногих уступок прошлому, которую позволил сделать отец Нима Исаак.

— Вы охотник, Ним?

Дав отрицательный ответ, он вспомнил, как Тереза Ван Бэрен сказала не так давно: “Ты охотник на женщин, не так ли?” Быть может, он поохотился бы за этой красивой женщиной, за Карен, если бы вакцина не опоздала на год.

Он покачал головой:

— Я не охотник.

Из дальнейшего рассказа Карен он узнал, что двенадцать лет она пролежала в больницах, по большей части в устаревшей барокамере, “железном легком”. Потом появилось более современное, портативное оборудование, позволявшее пациентам, подобным ей, жить вдали от клиник. Поначалу она вернулась к родителям, но из этого ничего не вышло. “Нам всем было так тяжело”. Тогда она переехала на эту квартиру, где и живет уже почти одиннадцать лет.

— Правительство выделяет дотации для оплаты этих расходов. Порой чувствуешь себя финансово стесненной, но в основном я управляюсь.

У ее отца, объяснила она, небольшая слесарно-водопроводная мастерская, а мать работает торговым клерком в универмаге. Сейчас они собрались накопить денег на небольшой автофургончик и приспособить его для кресла-каталки Карен. Водить фургончик могла бы Джози или кто-нибудь из семьи Карен.

Хотя Карен практически ничего не может делать сама и кому-нибудь приходится ее мыть, кормить и укладывать в постель, она выучилась рисовать, держа кисть во рту.

— Я могу даже печатать на машинке, — сказала она Ниму. — Она у меня электрическая, и я печатаю, держа в зубах палочку. Иногда я пишу стихи. Хотите, пришлю вам что-нибудь?

— Да, пришлите, пожалуйста. Я буду рад. Он встал, собравшись уходить, и с удивлением обнаружил, что провел с Карен более часа. Она спросила:

— Вы придете еще?

— Если вы хотите, чтобы я пришел.

— Конечно, я хочу, Нимрод. — Она снова улыбнулась своей очаровательной улыбкой. — Я хочу, чтобы вы были моим другом.

Джози проводила его.

Образ Карен, ее красота, от которой захватывало дух, теплая улыбка и нежный голос оставались с Нимом, пока он ехал в центр города. “Никогда, — думал он, — я не встречал кого-либо похожего на нее”. Он продолжал думать о ней, ставя машину в гараж здания штаб-квартиры “Голден стейт пауэр энд лайт”, находившийся тремя этажами ниже уровня улицы. Скоростной лифт-экспресс, который можно было вызвать лишь специальным ключом, поднимал прямо из гаража в главные административные офисы на двадцать втором этаже. Ним воспользовался своим ключом, этим своеобразным символом положения в компании, и в одиночестве поднялся наверх. По пути он вспомнил о своем решении лично обратиться к председателю клуба “Секвойя”.

Секретарша Нима Виктория Дэвис, молодая, но толковая негритянка, подняла глаза, когда он вошел в свой двухкомнатный кабинет.

— Хелло, Вики! Много пришло почты?

— Ничего срочного. Правда, есть несколько посланий, в том числе приветствующих ваше появление на телевидении вчера вечером. Мне оно тоже понравилось.

— Спасибо, — он улыбнулся. — Вступайте в клуб моих поклонников.

— Да, есть еще “лично и конфиденциально” на вашем столе. Только что принесли. И у меня несколько бумаг на подпись.

Она последовала за ним в его кабинет. В этот самый момент где-то раздался глухой тяжелый удар. Зазвенели графин с водой и стакан. Задрожало стекло в окне, выходящем во внутренний дворик.

Ним остановился, прислушиваясь:

— Что это?

— Не имею представления. Несколько минут назад был такой же звук. Перед тем как вы пришли.

Ним пожал плечами. Возможно, это был толчок, вызванный ведущимися поблизости сложными строительными работами. Он пробежал глазами корреспонденцию, взглянул на “личный и конфиденциальный” конверт, о котором упомянула Вики. Это был светло-коричневый конверт из оберточной бумаги с легким мазком сургуча на обороте. Он начал рассеянно открывать его.

— Вики, прежде чем мы приступим к делу, постарайтесь соединить меня, если можно, с миссис Кармайкл.

— Из клуба “Секвойя”?

— Да.

Она положила бумаги, которые принесла на подносе с пометкой “на подпись”, и повернулась, чтобы уйти. В этот момент распахнулась дверь офиса и вбежал Гарри Лондон. Волосы его растрепались, лицо было красным.

— Нет! — закричал он Ниму. — Нет!

Ним застыл в растерянности, а Лондон пронесся через комнату и, перевалившись через письменный стол, схватил конверт из оберточной бумаги и отбросил его.

— Вон отсюда! Быстро! Беги!

Лондон схватил Нима за руку и потянул его, одновременно резко толкая вперед Викторию Дэвис. Они прошли через приемную в коридор. Лондон остановился лишь затем, чтобы захлопнуть за ними двери.

Ним со злостью запротестовал:

— Какого черта?., Он не закончил. Из его кабинета донесся грохот взрыва. Стены в коридоре тряхнуло. Висевшая поблизости картина в раме упала на пол, и стекло разбилось вдребезги. Еще через секунду другой гул, напоминающий тот, что Ним уже слышал, но на этот раз более громкий и отчетливый, вырвался откуда-то из-под ног. Несомненно, это был взрыв, и произошел он в здании. В коридор из дверей выскакивали люди.

— О Боже! — с отчаянием произнес Гарри Лондон. Пораженный Ним воскликнул:

— Черт! Что же это?

Теперь они слышали удивленные крики, резко звонящие телефоны, звук приближающихся сирен на улице.

— Письма-бомбы, — сказал Лондон. — Они небольшие, но заряда вполне достаточно, чтобы убить любого находящегося поблизости. Это было уже четвертое. Почетный президент Фрейзер Фентон погиб, кое-кто ранен. Всех в здании начали предупреждать, и молись, чтобы это больше не повторилось.

Глава 11

Огрызком карандаша Георгос Уинслоу Арчамболт, выпускник Йельского университета 1972 года, записал в своем журнале:

“Вчера. Удачное нападение на фашистско-капиталистические силы гнета!

Вражеский руководитель Фентон, президент “Голден стейт пауэр энд лайт”, мертв. Скатертью дорога!

От славного имени “Друзей свободы” штаб-бастион безжалостных эксплуататоров народных энергетических ресурсов успешно атакован. Из десяти орудий ДС пять попали в цель. Неплохо!

На самом деле результат может оказаться даже лучше, ибо пресса, идущая на поводу у истеблишмента, принижает, как обычно, эту важную победу народа”.

Георгос покрутил в руке огрызок карандаша, но все равно держать его было неудобно. Он писал огрызком с тех пор, как однажды прочитал, что так делал Махатма Ганди, который полагал, что, выбрасывая частично использованный карандаш, ты оскорбляешь труд, его создавший.

Ганди был одним из кумиров Георгоса Арчамболта наряду с Лениным, Марксом, Энгельсом, Мао Цзэдуном, Ренато Куркио, Че Геварой, Фиделем Кастро, Чезаре Човезом и рядом других. (Тот факт, что Махатма Ганди был проповедником неприменения силы, судя по всему, не особенно его беспокоил.) Георгос продолжал писать:

“Более того, пресса, лижущая подметки капиталистов, сегодня ханжески оплакивала смерть и увечье, как она выразилась, “невинных жертв”. Как нелепо!

На любой войне так называемые “невинные” неминуемо гибнут и становятся калеками, и чем больше война, тем больше число “невинных” жертв. Когда воюющие страны не правильно называют “великими державами”, как во время первой и второй мировых войн или отвратительной агрессии Америки во Вьетнаме, то “невинные” пропадают тысячами, как скот, и хоть кто-нибудь возразил против такого положения вещей? Ни один! Ни слова не сказали молящиеся на доллар фюреры прессы и их невежественные авторы-лизоблюды.

Справедливая социальная война вроде той, что сейчас ведут “Друзья свободы”, в принципе отличается от других. Разве что жертв в ней меньше”.

Еще в Йеле Георгос стал известен профессорам разухабистым стилем своих письменных работ. Но английский не был тогда предметом его специализации (он изучал физику). Позднее он переключился на химию и получил соответствующий диплом. Знания по химии оказались весьма полезными, когда он стал изучать взрывное дело и другие подобные вещи на Кубе. Так постепенно круг его интересов сузился, то же произошло с его взглядами на женщин и политику.

Дальше во вводной части журнала было записано:

“Даже вражеская пресса, для которой характерно скорее преувеличивать, чем преуменьшать подобные обстоятельства, и та признает, что погибли только двое и трое получили серьезные ранения. Одним из убитых был крупный преступник из управленцев по имени Фентон, а другой — свинья из охраны. Этот и вовсе не потеря. Остальные — лакейская мелочь: машинистки, клерки и прочие. Они должны благодарить за то, что стали мучениками в борьбе за благородное дело.

Что за пропагандистская чушь о “невинных жертвах”!”

Здесь Георгос остановился. Его худое, аскетичное лицо отражало напряженную работу мысли. Как и всегда, он все значительно приукрашивал в своем журнале, полагая, что когда-нибудь тот станет важным историческим документом наряду с такими трудами, как “Капитал” и “Цитатник председателя Мао Цзэдуна”.

Новый поток мыслей пошел на бумагу:

“Требования “Друзей свободы” будут изложены сегодня в боевой сводке. Это: бесплатное снабжение электроэнергией и газом в течение года всех безработных, находящихся на социальном обеспечении, и стариков. В конце этого года вопрос снова будет рассмотрен “Друзьями свободы”; немедленное сокращение на 25% платы за электричество и газ, поставляемые в небольшие дома и квартиры; все атомные электростанции должны быть немедленно закрыты и демонтированы. Введение постоянного запрета на дальнейшее развитие атомной энергетики.

Если эти требования не будут приняты и выполнены, то последует еще более интенсивная серия актов противодействия”.

Для начала хвати г. Но угроза более широкомасштабных диверсий была вполне реальной. Георгос окинул взглядом захламленную подвальную комнатушку. Запасы взрывателей, пороха и реактивов были вполне достаточными. Он и еще три борца за свободу, согласившиеся ему подчиняться, знали, как надо использовать эти запасы. Он улыбнулся, вспомнив искусное устройство, которое они заложили во вчерашних письмах-бомбах. Маленький пластмассовый цилиндр был заполнен легко воспламеняющимся тетрилом и снабжен крошечным детонатором. Над детонатором закреплена пружина с иглой, которая при вскрытии конверта била по детонатору. Просто, но эффективно. Заряд тетрила был достаточен, чтобы оторвать адресату голову или разворотить тело.

“Разумеется, они ждут сейчас наших требований, ибо пресса и послушный союзник — телевидение уже стали подпевать “Голден стейт пауэр энд лайт”, заявляющей, что “под давлением терроризма” политику менять они не собираются.

Какая дрянь! Тупость, полоумие! Естественно, терроризм вызовет изменения. Так всегда было, и так всегда будет. История изобилует примерами”.

Да уж, примерами Георгоса напичкали во время революционной подготовки на Кубе, всего через пару лет после получения докторской степени. А до этого он все больше проникался ненавистью к стране, в которой родился, — он считал ее загнивающей тиранией.

Он испытывал отвращение к отцу, преуспевающему нью-йоркскому повесе, который в восьмой раз развелся и снова женился, и к матери, почитаемой во всем мире греческой киноактрисе, уже оставившей своего шестого мужа, отвращение к ним обоим и к тому, что они представляли в этом мире, хотя не видел их с мальчишеского возраста и за прошедшие двадцать лет не получал от них никаких вестей. Его повседневные расходы, плата за обучение в школе и затем в Йеле оплачивались через посредничество афинской юридической фирмы.

Нет, этот мир, чтобы измениться к лучшему, нуждался в терроризме.

“Терроризм — орудие социальной войны. Он позволяет нескольким просвещенным личностям (таким, как “Друзья свободы”) ослабить железную хватку и волю реакционных сил, которые обладают властью и злоупотребляют ею.

С терроризма началась и успешно свершилась русская революция. Ирландская и Израильская республики своим существованием обязаны терроризму. Терроризм ИРА[2] во время первой мировой войны привел к появлению независимой Эйре[3]. Терроризм группы “Иргун” в Палестине заставил англичан отказаться от своего мандата, и евреи смогли поэтому создать Израиль.

Алжир получил независимость от Франции, используя терроризм.

ООП, ныне представленная на международных конференциях и в ООН, прибегала к терроризму, чтобы привлечь к себе внимание всего мира.

Еще большего внимания удостоились в результате практики терроризма итальянские “красные бригады”.

Георгос Уинслоу Арчамболт закончил работу. Писанина утомляла его. К тому же он стал заметно отходить от революционной фразеологии, которая, как учили его на Кубе, была весьма важна как психологическое оружие и эмоциональная разрядка.

Но порой такой настрой сложно было поддерживать. Он встал, потянулся и зевнул. У него была красивая гибкая фигура, и он постоянно поддерживал себя в форме ежедневной напряженной зарядкой. Глянув в небольшое треснувшее зеркало на стене, он погладил пушистые, но аккуратные усы. Он отрастил их сразу после нападения на энергоблок “Ла Миссион”, когда работал под сотрудника Армии спасения. Согласно сообщениям, переданным в новостях на следующий день, один из охранников электростанции описывал его как хорошо выбритого человека, так что усы могли бы по крайней мере запутать опознание, если бы дело дошло когда-нибудь до этого. Конечно же, форма Армии спасения давно была уничтожена.

При воспоминании об удаче на “Ла Миссион” он усмехнулся. Единственное, чего он так и не сделал ни до диверсии на “Ла Миссион”, ни после, так это не отрастил бороду: она была бы самой настоящей меткой. Люди ведь думают, что революционеры обязательно бородатые и нечесаные. Георгос же внимательно следил за тем, чтобы казаться полной противоположностью. Когда бы он ни посещал свой скромный ист-сайдский домик, его вполне можно было принять за биржевого маклера или даже мелкого банкира. Это давалось ему без труда, потому что он любил хорошо одеваться. Деньги, которые афинский юрист все еще регулярно пересылал на счет Георгоса в Чикагском банке, позволяли вести безбедную жизнь. Правда, сейчас размер суммы уменьшился, а Георгос нуждался в значительных средствах для финансирования будущих планов “Друзей свободы”. К счастью, он уже получал кое-какую помощь от неких доброжелателей, и она должна была возрасти.

Лишь одна деталь в облике Георгоса не соответствовала старательно играемой им роли обычного служащего — руки. Еще со времени начала своих увлечений химическими веществами, а потом и взрывчаткой он был неосторожен и работал без защитных перчаток. И вот теперь руки его были покрыты шрамами, обезображены пятнами. Сейчас он старался быть более осторожным, но было уже поздно. Он даже хотел провести пересадку кожи, но риск казался слишком большим, и ему не оставалось ничего другого, как стараться прятать руки от посторонних взглядов, когда он бывал вне дома.

Аппетитный запах фаршированного сладкого перца доносился до него сверху. Его женщина, Иветта, была прекрасной стряпухой, она знала, что нравилось Георгосу, и старалась угодить ему. Вдобавок она с благоговейным трепетом относилась к его учебе, так как самой ей почти не пришлось ходить в школу.

Он делил Иветту еще с тремя “борцами за свободу”, жившими в этом доме, — Уэйдом, ученым вроде Георгоса и приверженцем Маркса и Энгельса, Ютом, американским индейцем, испытывавшим жгучую ненависть к официальным институтам, грозившим уничтожением национальной самобытности его народа, и Феликсом, типичным продуктом задворок Детройта, чья философия заключалась в том, чтобы жечь, убивать, в общем, уничтожать все ему враждебное.

Хотя у всех четверых были равные права на Иветту, Георгос испытывал к ней какое-то собственническое чувство, граничащее с привязанностью. Испытывал и презирал себя за неспособность соответствовать тому пункту “Революционного катехизиса”, приписываемого двум русским девятнадцатого века — Бакунину и Нечаеву, который гласил, в частности:

“Революционер — потерянный человек. У него нет собственных интересов, чувств, привычек, вещей… Все в нем поглощено единственным и исключительным интересом, одной мыслью и одной страстью — революцией… Он порвал всякие связи с гражданским порядком, с просвещенным миром и всеми законами, конвенциями и.., с этикой этого мира.

Все теплые чувства семейной жизни, дружбы, любви, благодарности и даже чести должны замолчать в нем… Днем и ночью им должна владеть только одна мысль и только одна задача: беспощадное разрушение…

В характере настоящего революционера нет места для какого бы то ни было романтизма, сентиментальности, воодушевления или соблазна… Всегда и везде он должен становиться не тем, кем его делают его собственные порывы, а тем, что соответствует общему интересу революционных требований”.

Закрывая журнал, Георгос подумал, что боевое коммюнике с его справедливыми требованиями должно поступить на одну из радиостанций города уже сегодня.

Как обычно, его оставят в безопасном месте, а потом на радиостанцию позвонят и сообщат об этом.

Эти идиоты с радио из шкуры выскочат, лишь бы достать коммюнике. Эта сводка станет прекрасным материальчиком для вечерних новостей.

Глава 12

— Прежде всего, — начала Лаура Бо Кармайкл, когда они заказали выпивку — мартини ей и “Кровавую Мэри” Ниму Голдману, — я бы хотела сказать, что сожалею по поводу кончины вашего президента, мистера Фентона. Я его не знала, но происшедшее просто постыдно и трагично. Надеюсь, что ответственные за это будут найдены и наказаны.

Председатель клуба “Секвойя” Лаура Бо Кармайкл была стройная худая женщина далеко за шестьдесят, живая в общении и с настороженным, пронизывающим взглядом. Она строго одевалась и носила туфли без каблуков. Волосы ее были коротко подстрижены, как бы специально для того, чтобы ничто не подчеркивало ее женственности. Наверное, думал Ним, это связано с тем, что, будучи одним из первых физиков-атомщиков, Лаура Бо Кармайкл работала в такой области, в которой тогда преобладали мужчины.

Они находились в со вкусом обставленной “Секвойя-рум” отеля “Фейрхил”, где по предложению Нима встретились за обедом. Произошло это на полторы недели позднее, чем он намеревался, но суматоха, последовавшая за взрывами на “ГСП энд Л”, прибавила ему работы. Тщательно продуманные меры безопасности, в разработке которых принимал участие Ним, сейчас уже были введены в действие в гигантской штаб-квартире компании. Немало пришлось ему сделать и для того, чтобы предложение о крайне необходимом увеличении налога находилось сейчас на рассмотрении в Комиссии по коммунальному хозяйству.

Соглашаясь со сказанным о Фрейзере Фентоне, Ним признал:

— Это был просто шок, в особенности после недавних смертей на “Ла Миссион”. Теперь мы все будем бояться.

“Они уже все боятся” — подумал он. Главные лица в компании, от президента и ниже, настаивали на том, чтобы о них как можно меньше упоминали в прессе. Они не хотели появляться в теленовостях, чтобы их не узнали в лицо террористы. Эрик Хэмфри дал указания, чтобы его имя впредь не упоминалось в заявлениях и пресс-релизах компании, и отказывался встречаться с журналистами без гарантий того, что запись вестись не будет. Его домашний адрес изъяли из всех справочников компании, и он стал отныне охраняемой, насколько это возможно, тайной. Большинство высокопоставленных администраторов вычеркнули из списков свои домашние телефонные номера. В тех случаях, когда президент и другие крупные руководители компании появлялись на людях, их сопровождали телохранители, которые неотлучно были рядом с ними даже на площадках для гольфа.

Ним стал исключением.

Президент ясно дал понять, что его заместитель обязан продолжать объяснять и комментировать политику “ГСП энд Л”, а потому появления Нима перед общественностью будут все более частыми. Это обстоятельство, подумал, криво усмехнувшись, Ним, фактически ставит его прямо на линию огня. Или, точнее, на линию взрыва.

Президент даже втихомолку повысил — и очень значительно — зарплату Ниму. Риск дорого стоит!

— Фрейзер хотя и считался главным администратором, но в действительности не он стоял у руля. И ему оставалось пять месяцев до пенсии, — объяснил Ним Лауре Кармайкл.

— От этого становится еще грустнее. А что остальные?

— Один из раненых умер сегодня утром. Секретарша. — Ним немного знал ее. Она работала в финансовом отделе и имела право вскрывать всю почту, даже с пометкой “лично и конфиденциально”. Эта привилегия стоила ей жизни и спасла Шарлетт Андерхил, которой и был адресован конверт с миной-ловушкой. Две из пяти взорвавшихся бомб ранили нескольких находившихся поблизости людей, а восемнадцатилетнему клерку, выписывавшему накладные, оторвало обе руки.

Официант принес заказанные ими напитки, и Лаура приказала ему:

— Посчитайте это нам отдельно. И обед тоже.

— Зачем это? — удивился Ним. — Моя компания не обеднеет, а подкупать вас я не собираюсь.

— Вам и не удастся, если бы даже вы этого захотели. Но я в принципе не принимаю одолжений от того, кто, быть может, хотел бы повлиять на клуб “Секвойя”.

— Если я захочу это сделать, то сделаю открыто. Я просто полагал, что за обедом удобнее вести разговор.

— Я готова выслушать вас в любое время, Ним. И мне нравится здесь. Но все-таки я сама заплачу за себя.

Они впервые встретились много лет назад, когда Ним был студентом выпускного курса в Стэнфорде, а Лаура приходила читать лекции. Она была поражена его острыми вопросами, а он — ее желанием говорить со слушателями. Они поддерживали контакты, и хотя порой расходились во взглядах, это не мешало им уважать друг друга.

— В основном это касается Тунипа. Но еще и наших планов для Дэвил-Гейта и Финкасла, — сказал Ним, потягивая свою “Мэри”.

— Я так и думала. Пожалуй, мы сэкономим время, если я сразу скажу вам, что клуб “Секвойя” намерен выступить против всех этих проектов.

Ним кивнул головой. Услышанное не удивило его. Он на минуту задумался, затем продолжил, тщательно подбирая слова:

— Я бы хотел, Лаура, чтобы вы не замыкались на “Голден стейт пауэр энд лайт” и клубе “Секвойя” с его заботой об охране окружающей среды. Всем нам приходится иметь дело с более обширным спектром проблемы. Можете называть его “основными ценностями цивилизации”, или “жизнью, которую мы ведем”, или “минимальными ожиданиями”, что, наверное, будет более точным выражением.

— По правде говоря, я много думаю обо всем этом.

— И все же вы и ваши единомышленники не понимаете, что убежать от этих проблем не удастся. Все эти “ценности”, “ожидания” поставлены под сомнение. Сама жизнь наша в опасности, а не только какие-то ее составляющие. Вся наша система под угрозой разъединения и раскола.

— Это не новый аргумент, Ним. “Если наш призыв о том, чтобы создавать те или иные загрязняющие природу объекты именно там и таким образом, как мы этого хотим, не будет по крайней мере к завтрашнему дню одобрен, то произойдет неминуемая катастрофа” — такие запугивания я слышу нередко.

Ним покачал головой.

— Конечно, предупреждения о катастрофе иногда служат просто разменной монетой в бизнесе, мы в “Голден стейт” тоже играли в такие игры. Но я-то сейчас говорю о реальной угрозе — угрозе всему и всем.

Возникший возле их столика официант торжественно вручил им два витиевато разрисованных меню. Лаура даже не взглянула на свое.

— Салат из авокадо и грейпфрутов и стакан снятого молока.

— Мне то же самое, — сказал Ним, и официант ушел разочарованным. — Кажется немыслимым, что даже группа людей не в состоянии осознать суммарный результат всех накопившихся в области природных ресурсов изменений и всех бедствий, природных и политических, которые уже повлекли за собой эти изменения.

— Я тоже слежу за новостями, — усмехнулась Лаура. — Может, я что-то упустила?

— Вряд ли. Но смогли ли вы обобщить их?

— Полагаю, что да. Ладно, давайте вашу версию.

— О'кей. Изменение номер один. Природный газ в Северной Америке заканчивается. Да, какое-то увеличение его добычи еще возможно. Поставки из Канады и, быть может, из Мексики в ближайшие десять лет позволят нам расходовать наши запасы не столь интенсивно. И все равно мы у крайней черты. Обеспечить всевозрастающую потребность в газе невозможно. Вы согласны с этим?

— Конечно. И причина истощения наших запасов природного газа в том, что для больших предприятий прибыль и экономия ресурсов — понятия несовместимые. При ином отношении наших запасов хватило бы еще лет на сто.

Ним криво усмехнулся:

— Но не забывайте, что мы удовлетворяли спрос общества. В истощении запасов газа виновата не наша злая воля, такое положение дел складывалось исторически. Давайте перейдем к следующему пункту. — И он загнул второй палец. — У нас все еще сохраняются большие запасы нефти. Но если она будет расходоваться теми же темпами, что и сейчас, то уже к концу этого века мир станет выскребать дно скважин.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.