Главным аргументом против установленных Хейердалом в предыдущих главах связей Южной Америки с Полинезией (причем, что самое важное, в этих связях Южная Америка играла активную роль) было отсутствие у аборигенов таких мореходных судов, к каким привыкли в Старом Свете. Хейердалу пришлось организовать экспедицию «Кон-Тики», чтобы доказать, что бальсовый плот пригоден для преодоления больших расстояний в открытом море ничуть не меньше европейских судов.
      Впоследствии оказалось, что этот отважный эксперимент произвел огромное впечатление на широкую публику, но не на ученых специалистов. Они укрылись за утверждением, что бальса недолго сохраняет плавучесть, но главное – из самой экспедиции они сделали на первый взгляд справедливый вывод, что с таким судном высадка на полинезийский остров всякий раз сопряжена с риском для жизни.
      В этой главе Хейердал не только делает обзор всех известных преданий о бальсовом плоте, но и старается показать, что свежесрубленные бальсовые бревна долго сохраняют плавучесть. А в заключение он описывает эксперимент, доказавший, что бальсовый плот обладает превосходной маневренностью, если верно применять парус и изобретенные древними перуанцами гуары. «Кон-Тики» сел на риф лишь потому, что участники экспедиции не знали секрета инкских и доинкских мореплавателей.
      Здесь вместе объединены статья Хейердала в «Саутвестерн джорнэл оф антрополоджи» (т. 11, Э 3, стр. 251-264, Университет Нью-Мексико, Альбукерке, 1955) и доклад, вошедший в «Записки XXXIII конгресса американистов» (Коста-Рика, 1958). При этом сделаны сокращения, которые не отразились на полноте материала.
      Современные судостроители и этнологи мало знают и неверно судят о судоходстве аборигенов Перу и прилегающих областей северо-западной части Южной Америки. Причина ясна: местное судостроение основывалось на совсем иных принципах, чем те, которые мы унаследовали от наших предков.
      В представлении европейца единственный тип мореходного судна – это наполненный воздухом водонепроницаемый корпус, достаточно высокий и большой, чтобы его не могли захлестнуть волны.
      Для древних перуанцев размеры не играли такой роли; с их точки зрения, мореходным было судно, которое вообще не могло быть заполнено водой, ибо открытая конструкция не создавала вместилища, способного удержать воду. Они строили суда типа плотов, обладающие высокой, плавучестью, либо из бальсы и другой легкой древесины, либо из снопов камыша и тростника, связанных в виде лодки. Иногда делали понтоны из наполненных воздухом тюленьих шкур, на которые настилали своего рода палубу.
      Человеку, не знакомому с мореходными качествами такого судна, оно может показаться примитивным, громоздким и ненадежным. Вероятно, поэтому широко распространилось ошибочное мнение, что у народов древнего Перу – страны с морским побережьем протяженностью в две тысячи миль и с поразительно высокой культурой – не было мореходных судов и умелых моряков.
      Когда я в 1941 году(1) впервые попытался привлечь внимание ученых к возможностям древнеперуанского мореходства, те немногие этнологи, которые знали, что бальсовый плот составлял один из элементов доевропейской культуры, не придавали ему никакого значения; некоторые даже упускали из виду, что эти плоты ходили под парусами. В других частях древней Америки употребление парусов не отмечено. Общий взгляд выразился в приговоре, вынесенном в труде «Антропология доисторического Перу» (1875 год) английским антропологом Хатчинсоном(2), который назвал бальсовый плот «плавучей связкой пробкового дерева». Трое известных современных ученых – американский археолог Лотроп(3), английский историк Минз(4) и английский этнолог, специалист по первобытному мореходству, Хорнелл(5) – опубликовали интересные статьи о древнеперуанских судах и мореходстве, в которых превосходно описали конструкцию бальсового плота. Однако они чисто умозрительно (как мы это увидим дальше) заключили, что бальса впитывает воду, а потому не годится для плаваний в открытом море.
      Все эти скороспелые суждения побудили меня получше изучить перуанское судоходство и реабилитировать его, ибо на основании ряда данных я предположил, что перуанские бальсовые плоты доходили до островов Полинезии, до которых от Перу четыре тысячи миль.
      Первые записи о перуанском бальсовом плоте сделаны еще до настоящего открытия Инкской империи. Когда Франсиско Писарро в 1526 году вышел с Панамского перешейка во второе плавание на юг вдоль тихоокеанского побережья Южной Америки, его экспедиция встретила в море перуанских купцов далеко от их страны. Главный кормчий Писарро – Бартоломео Руне – пошел вперед, чтобы исследовать берега у экватора, и когда его корабль поравнялся с северными областями Эквадора, испанцы увидели плывущее навстречу им парусное судно, почти не уступавшее по величине их собственному. Судно шло на север; оно оказалось большим плотом, а команду составляли перуанцы – первые перуанцы, увиденные европейцами. Хуан де Сааманос(6) сразу же послал донесение Карлу V; таким образом, этот случай был описан еще до того, как испанцы дошли до Перу. В 1534 году об этом же писал Франсиско де Херес, личный секретарь Писарро. Оба источника сообщают, что бальсовый плот вместе с командой, состоявшей из двадцати индейцев – мужчин и женщин, был захвачен испанцами. Одиннадцать человек бросили за борт, четверых оставили на плоту, а двух мужчин и трех женщин взяли на каравеллу, чтобы сделать из них переводчиков.
      Плот оказался торговым, на нем был большой груз. Испанцы определили, что его грузоподъемность 30 тонелес, то есть около тридцати шести тонн; водоизмещение их собственного судна составляло сорок тонн, а команда каравеллы была наполовину меньше команды плота. Испанцы сделали подробную опись груза и обнаружили такие товары, которые могли происходить только из Перу.
      По словам Сааманоса, судно представляло собой плоский плот, бревенчатая основа была покрыта тростниковой палубой, поднятой настолько, что груз и команда не смачивались водой.
      Бревна и тростник были крепко связаны веревкой из генекенового волокна. О парусах и такелаже Сааманос писал:
      «Он был оснащен мачтами и реями из очень хорошего дерева и нес хлопчатобумажные паруса такого же рода, как наш корабль. Отличные снасти сделаны из упомянутого генекена, который напоминает пеньку; два камня, подобных мельничным жерновам, служили якорями».(7)
      
Изображения судов на сосуде (культура чиму). Суда камышовые, с двойной палубой, на которой стоят мифические рыбаки и герои. Под палубой видна команда и груз. Ноги внизу символизируют движение судов.
      Руис вернулся с пленниками и добычей к Писарро, и через несколько месяцев новый отряд во главе с Писарро вышел на юго-запад, к северным берегам Инкской империи. По пути к острову Санта-Клара, лежащему в открытом Гуаякильском заливе, Писарро за два дня перехватил пять плотов. Переговоры с командами плотов прошли успешно. Затем он пересек залив и взял курс на перуанский порт Тумбес, откуда были родом некоторые из пленников. Недалеко от берега испанцы увидели идущую им навстречу флотилию бальсовых плотов с вооруженными инками на борту. Поравнявшись с флотилией, Писарро пригласил к себе на корабль нескольких инкских капитанов. С помощью переводчиков (пленников с первого встреченного им плота) он узнал, что эти плоты направлялись к подчиненному перуанцам острову Пуна.
      Из бухты вышли другие бальсовые плоты с подарками и провиантом для испанцев. Двоюродный брат Франсиско Писарро, Педро, сообщает, что, продолжая идти на юг вдоль перуанского побережья, экспедиция догнала бальсовые плоты, на которых были драгоценные металлы и одежда местного производства, и все это испанцы забрали, чтобы доставить в Испанию и показать королю.(8)
      
Чертеж бальсового плота аборигенов северо-западного побережья Южной Америки.
      a – 9 бревен основы, бальса; b – 7 поперечин из бальсы. c – палубный настил, d – бамбуковая хижина с камышовой крышей; e – 9 гуар; g, g' – двуногая мачта из мангровой древесины, на мачте рея с прямоугольным хлопчатобумажным парусом. Длина плота до 24-27 метров, ширина до 7,5 – 9 метров. Грузоподъемность 20-25 тонн.
      Но еще до того, как Руис у берегов Эквадора захватил первый торговый плот, испанцы слышали от аборигенов Панамы рассказы о перуанском мореходстве. Хронист Лас Касас,(9) сын одного из спутников Колумба, записал, что аборигены Перу располагали бальсовыми плотами, которыми управляли с помощью парусов и весел. Об этом еще до прихода испанцев знал старший сын Комогре, видного панамского вождя, поведавший Бальбоа о могущественном приморском государстве на юге, жители которого выходили в Тихий океан на судах под парусами и с веслами, немногим уступавших по величине испанским.
      Подробное описание плотов, принадлежавших жителям приморья Эквадора и Северного Перу, оставили современники Писарро – Овьедо (1535 год), Андагоя (1541 год) и прибывший в Перу в 1543 году в качестве королевского казначея Сарате (1555 год).(10) Все они сообщают, что для плотов брали нечетное количество – пять, семь, девять или одиннадцать – «длинных легких бревен» и связывали их вместе поперечинами, на которые настилали палубу; они также указывают, что плоты передвигались с помощью парусов и весел; отмечают способность самых больших плотов перевозить до пятидесяти человек и трех лошадей; упоминают про особое место на плоту для приготовления пищи.
      Андагоя, участник первых плаваний на север и на юг вдоль тихоокеанского побережья, особенно высоко оценил качество генекеновых снастей («крепче испанских») и превосходной хлопчатобумажной парусины.
      Рассказывая, как искусно аборигены маневрировали нормальными парусами, Сарате подчеркивает, что плотоводы из Тумбеса в Северном Перу – замечательные моряки (грандес маринерос) и что они причиняли серьезные неприятности испанцам, которых перевозили на своих плотах. Перуанцы развязывали веревки, скреплявшие бревна, и испанцы падали в воду и тонули, а хитрые хозяева плотов – отличные пловцы – спасались.
      Педро Писарро, сопровождавший своего двоюродного брата в перуанское приморье, рассказывает, как он сам, Алонсо де Меса, капитан Сото и многие другие конкистадоры, заставив аборигенов везти себя на парусных бальсовых плотах, оказались в воде и еле выбрались на берег.
      Другие хронисты той поры, в том числе Сьеза де Леон (1553 год), сообщают, что еще до прихода испанцев перуанцы приморья, «плававшие, как рыбы», заманивали горных инков в море на бальсовых плотах, развязывали бревна и топили своих незадачливых пассажиров. А сами весело перекликались друг с другом, держась за бревна, – вода была их стихией.(11) Итальянский путешественник Джироламо Бенсони(12), приехавший в Перу около 1540 года, опубликовал очень примитивную зарисовку небольшого перуанского бальсового плота из семи бревен, с восьмью пассажирами индейцами. В тексте он сообщает, что мореходные плоты делали из девяти и одиннадцати бревен, с парусами, соответствующими размерам судна.
      Гарсилассо де ла Вега(13), который выехал из Перу (он был из рода инков) в Испанию в 1560 году, в своих записях уделяет основное внимание рыбачьему судну из тростника или камыша, пропускавшего воду насквозь. Таких судов было много, они, несомненно, преобладали вдоль побережья Перу. Он сообщает, что на них обычно выходили в море на четыре – шесть лиг (пятнадцать – двадцать четыре английских мили), но, если нужно, и дальше. Гарсилассо добавляет, что для перевозки тяжелых грузов применяли деревянные плоты с парусами.
      Испанский хронист Реджинальдо де Лисаррага (14), прибывший в Перу в тот год, когда оттуда уехал Инка Гарсилассо, рассказывает о жителях долины Чикама: «Эти индейцы замечательные мореплаватели; у них есть длинные и широкие плоты из легкого дерева, на которых они выходят в океан. Во время рыбной ловли они удаляются от берега на много лиг». Он пишет также, что купцы из долины Чикама поддерживали сношения с расположенным в 500 милях к северу Гуаякилем; на плотах перевозили продукты моря и другой груз.
      О том, как далеко ходили на бальсовых плотах, в частности, во времена Тупака Юпанки, мы рассказали выше; они, во всяком случае, достигали Полинезии.
      Один из виднейших первых историков Перу, Бернабе Кобо(15), очень подробно описывает достоинства бальсовых бревен, применяемых для мореходных плотов, и называет аборигенов искусными навигаторами и пловцами. Он добавляет:
      «Самые большие плоты перуанских индейцев, живущих вблизи лесов, скажем в портах Паита, Манта и Гуаякиль, состоят из семи, девяти и даже большего числа бревен. Вот как их делают: лежащие рядом бревна связывают лианами или веревками, которые захватывают также другие бревна, положенные поперек. Среднее бревно в носовой части длиннее остальных, дальше в обе стороны от него укладывают более короткие бревна, так что видом и соотношением они придают носу плота сходство с пальцами кисти руки, а корма ровная. Поверх бревен кладут настил, чтобы вода, которая проникает снизу в щели между бревнами, не намочила людей и одежду. Этими плотами индейцы управляют в море с помощью парусов и весел; и есть такие большие плоты, что без труда перевозят пятьдесят человек».
      Грубая зарисовка бальсового плота под парусами была сделана голландским адмиралом Шпильбергеном(16) во время его кругосветного плавания в 1614-1617 годах. Шпильберген сообщает, что на этом плоту команда из пяти аборигенов выходила на два месяца ловить рыбу. Улова, доставленного в Паиту, что лежит в 120 милях южнее перуанского порта Тумбеса, хватило, чтобы снабдить провиантом все голландские корабли, стоявшие в бухте. Рисунок Шпильбергена интересен тем, что команда показана в работе. Два индейца заняты парусом, остальные трое маневрируют гуарами – широкими досками, просунутыми в щели между бревнами; не видно ни весел, ни какого-либо руля. Такие выдвижные шверты были освоены европейскими судостроителями только в 1870 году, то есть через двести пятьдесят лет.
      В тексте Шпильберген ничего не говорит о гуарах, он лишь заключает, что плот оказался превосходным судном.
      Прошло сто тридцать лет, прежде чем навигационные приемы индейцев настолько заинтересовали двух испанских морских офицеров, Хуана и Ульоа, что они решили проникнуть в тайну аборигенных гуар. Они опубликовали превосходный рисунок бальсового плота в море, передав такие детали, как устройство двуногой мачты с парусами и такелажем, расположение рубки в средней части судна, «камбуза» с открытым очагом и запасом воды в кувшинах на корме, размещение выдвижных швертов в носовой и кормовой частях. Хуан и Ульоа решительно утверждали, что индейская команда, хорошо усвоившая искусство маневрирования выдвижными швертами, при любом ветре могла вести бальсовый плот, как обычный корабль.
      Они писали: «До сих пор мы говорили только о конструкции и применении плотов, но главная особенность этих судов заключается в том, что они ходят, лавируют и приводятся к ветру ничуть не хуже килевых судов и почти не подвержены сносу. Достигается это с помощью не руля, а другого приспособления, а именно досок длиной три-четыре метра и шириной около полуметра, которые устанавливают вертикально между бревнами основания как на носу, так и на корме.
      Погружая глубоко в воду одни доски и поднимая другие, они ходят в бакштаг, приводятся к ветру, меняют галс, ложатся в дрейф – короче, выполняют все маневры, доступные обычным судам. Изобретение, до сих пор неизвестное самым просвещенным нациям Европы… Если погрузить в воду гуару на носу, судно приводится к ветру, если ее поднять, оно пойдет в бакштаг или спустится под ветер. И если погрузить в воду гуару на корме, плот пойдет в бакштаг, а если поднять, он приводится и идет круче к ветру.
      Таков способ, с помощью которого индейцы управляют бальсовыми плотами; порой они ставят пять или шесть гуар, чтобы воспрепятствовать сносу, и ясно, что чем глубже в воду погружены гуары, тем больше сопротивление судна с этой стороны, так как гуары выполняют функцию выдвижных килей (подобно позднейшим швертам), применяемых на небольших парусных судах. Способ управления гуарами настолько легок и прост, что, когда плот ложится на нужный курс, дальше пользуются лишь одной из них, погружая или поднимая ее по мере надобности"(17).