Глава 5

Прошло немало времени, прежде чем Мартин, сопровождаемый по пятам назойливым приятелем, вбившим себе в голову, правда с самыми лучшими намерениями, затащить его к себе домой, добрался наконец до Стэньона. Мистер Уорбойс, давно привыкший к обычным для Мартина вспышкам раздражения, с похвальной проницательностью решил дать ему возможность остыть перед встречей со сводным братом. Замысел его сам по себе был великолепен, но ему не суждено было осуществиться.

Этому помешало сразу несколько обстоятельств. Во-первых, появление миссис Уорбойс, пухленькой и совершенно безмозглой дамы. Ей уже перевалило за четвертый десяток, но она сохранила детскую непосредственность, а потому с места в карьер принялась превозносить до небес красоту нынешнего эрла. Во-вторых, замечание, невзначай оброненное мистером Уорбойсом-старшим, который приветствовал обоих юношей с куда меньшим энтузиазмом, чем его супруга. Это замечание, изрядно испортившее Мартину настроение, заключалось в том, что и Мартин, и его собственный сын, да и вообще любой другой поклонник юных прелестниц вряд ли способны выдержать хоть какое-то сравнение с титулованной особой.

— Если только Болдервуд не еще больший осел, чем я о нем думаю, — добавил Уорбойс-старший, — уж он сообразит, что к чему, и позаботится, чтобы Сент-Эр непременно достался его ненаглядной доченьке!

Ошеломленный и сбитый с толку вопиющей бестактностью родственников, мистер Уорбойс-младший возмущенно воскликнул:

— Да я бы охотно сделал предложение этой милой девушке, если бы не был уверен, что у эрла самые серьезные намерения!

Так стоит ли удивляться, что эффект, произведенный всей этой сценой, привел к тому, что Мартин Фрэнт вернулся домой в состоянии, близком к умопомешательству?

Хотя, положа руку на сердце, он не мог сказать, что сэр Томас и леди Болдервуд так уж поощряли его ухаживания, однако сознавал, что раньше, до появления в Стэньоне сводного брата, все-таки выглядел наиболее подходящей партией для Марианны.

Мартин увидел ее впервые, когда она была еще школьницей, а сам он только что поступил в Оксфорд. Тогда, естественно, женитьба еще не занимала его мысли. И еще очень долго после этой встречи он думал о ней всего лишь как об очень славной девчушке, шаловливой и озорной, немного избалованной, но доброй. Прошел немалый срок, прежде чем он оказался в плену ее девичьей прелести. Мартин тоже был весьма привлекательный юноша, а его знатное происхождение и элегантность окружали его романтической аурой. К тому же он превосходно играл в крикет, был прекрасным охотником и неутомимым наездником, готов был скакать весь день напролет, преследуя с гончими несчастную лису, и внимание такого человека приятно льстило самолюбию школьницы. Что же до леди Сент-Эр, то она позаботилась навести соответствующие справки и, выяснив, что красавица Болдервуд унаследует не меньше сотни тысяч фунтов, стала расточать перед ней любезности. Если бы сэр Томас захотел, он бы мог обедать в Стэньоне семь дней в неделю. Даже его манеры графиня называла не иначе как прелестными в своей естественной простоте. Она снизошла до того, что посвятила не меньше часа нравоучительной лекции на тему о золотых сердцах, которых порой не видно с первого взгляда. Что же касается сэра Томаса, то он не питал ни малейших иллюзий на ее счет. Высокое положение в свете леди Сент-Эр тоже, похоже, ничуть его не впечатляло, поэтому он старался появляться в Стэньоне так редко, как только допускали правила вежливости, но при этом всегда был искрение рад видеть у себя Мартина, которого, как не раз говорил, считал сорвиголовой, но не распутником, а потому не видел нужды мешать его дружбе с Марианной.

К тому времени, когда Мартин наконец прозрел и обнаружил, что его хорошенькая озорная приятельница считается в их краях самым лакомым кусочком, Марианна, осаждаемая поклонниками со всех сторон, уже разучилась восхищенно глядеть ему в глаза и внимать каждому его слову. Вместо этого она отчаянно флиртовала и кружила голову сразу нескольким молодым джентльменам. Вот тогда-то Мартина озарило открытие, что он, оказывается, по уши влюблен в эту вертушку и не мыслит жизни без нее. Более того, именно это открытие и привело к тому, что он стал вести себя в той неподражаемой манере, которая, как в шутку сказала одна поэтически настроенная молодая особа, ничуть не возражавшая стать объектом его ревнивых притязаний, придает ему сходство с черной пантерой. А мистер Уорбойс, не утруждавший себя необходимостью вникать в сходство приятеля с тем или иным экзотическим животным, со свойственными ему простодушием и наивностью однажды заявил:

— Знаешь, старина, если б у тебя был хвост, будь уверен, в один прекрасный день ты начал бы хлестать себя по бокам!

Этот воображаемый хвост хоть и не стегал хозяина по бокам, но, во всяком случае, нервно подергивался, пока Мартин погонял коня, торопясь вернуться в Стэньон. И хотя большую часть пути из Вестервуд-Хаус он посвятил горьким сетованиям на жестокую судьбу, тем не менее, у него хватило ума сообразить, что не стоит искушать ее и дальше, открыто выступив против брата. Да и потом, у него не было ни малейшего намерения касаться в разговоре некоторых предметов, поэтому он рассчитывал вообще по возможности избегать с ним встречи.

Увы, судьба нанесла ему еще один удар. Войдя в Оружейную — широкую галерею, примыкавшую к церковному дворику, он лицом к лицу столкнулся с эрлом.

Жервез, облаченный в короткие, до колеи, штаны, упражнялся с рапирами. Похоже, что незадолго до этого он позаботился почистить и смазать пистолеты, поскольку острый глаз Мартина заметил на столе открытую шкатулку, а возле нее — несколько испачканных тряпок и бутылку с оружейным маслом. Эрл резко поднял голову и взглянул на юношу, в тот момент как раз приоткрывшего ведущую в галерею дверь. И тут Мартину впервые пришло в голову, что брат его и в самом деле на редкость привлекательный человек, ну, если, конечно, кому-то правятся такие утонченные, даже женственные черты лица.

— А, это ты! — довольно неприветливо пробурчал младший Сент-Эр.

Жервез некоторое время задумчиво разглядывал его.

— Как видишь. А что, есть какая-то причина, но которой мне не разрешено здесь находиться?

— Ни единой! — отозвался Мартин, недовольно пожав плечами, и направился к застекленной стойке, за которой поблескивали охотничьи ружья.

— Очень мило с твоей стороны! Даже сказать не могу, как я рад! — просиял Жервез. — Видишь ли, мне часто кажется, что я тебя раздражаю, так что теперь стараюсь особенно следить за собой, чтобы ничем не вызвать твоего неудовольствия.

Тонкая ирония, прозвучавшая в его голосе, не ускользнула от внимания младшего брата. Он резко обернулся и с вызовом заявил:

— Ах вот как? Тогда, думаю, ты не станешь возражать, если я попрошу оставить в покое Марианну Болдервуд?

Жервез ничего не ответил, однако глаза его с каким-то странным задумчивым и немного удивленным выражением ни на минуту не отрывались от взволнованного лица юноши.

— Кажется, я ясно выразился, братец?

— На редкость ясно!

— Может, ты считаешь вполне нормальным в один прекрасный день свалиться как снег на голову, ослепить всех своим титулом и манерами лондонского денди, да еще вскружить голову мисс Болдервуд! Но я этого не позволю! Учти, я не шучу!

— Ах-ах-ах! — скривился Жервез. Мартин шагнул к нему:

— Похоже, ты не понял. Я этого не допущу!

Несколько секунд Жервез размышлял. С лица его по-прежнему не сходило удивленное выражение, но, вместо ответа, он взял со стола лежавшую там вторую рапиру и протянул обе Мартину.

Юноша удивленно уставился на брата:

— Что за глупости?!

— Разве ты не умеешь фехтовать?

— Фехтовать? Конечно умею!

— Тогда выбирай рапиру, и посмотрим, на что ты способен! Видишь ли, все эти твои высокопарные слова не очень-то меня напугали. Может, оружием ты владеешь лучше, тогда я готов уважать твое желание! — Он немного помедлил, убедился, что Мартин так и не сдвинулся с места, и мягко спросил: — Нет? Или не рассчитываешь быстро управиться с «лондонским денди»?

Глаза Мартина вспыхнули гневом. Быстрым движением он схватился за эфес и яростно крикнул:

— Это мы сейчас увидим!

— Мягче! К чему торопиться и царапать мне ладонь? — небрежно протянул Жервез, позволив ему взять выбранную им рапиру. — Длина тебя устраивает?

— Как раз недавно упражнялся именно с этой парой!

— Стало быть, у тебя передо мной преимущество. Я же нахожу их чересчур длинными, да и признаться, для меня они тяжеловаты. Ладно, не важно.

Продолжая говорить, он вышел на середину Оружейной и остановился, дожидаясь, когда Мартин сбросит сюртук. Тот торопливо последовал за братом, раздираемый одновременно неясным беспокойством и юношеским самолюбивым желанием показать свое искусство тому, кто, как ему казалось, все время над ним издевается. Конечно, Мартин знал, что умения ему не занимать, — в фехтовании, как и в других видах спорта, он был на голову выше своих сверстников и ничуть не сомневался в собственных силах. Но уже через несколько минут с удивлением был вынужден признать, что встретился с противником, намного его превосходящим. К тому же эрл дрался с той ловкостью и проворством, которые, казалось, давались ему без труда, при этом сохраняя на лице ленивую и снисходительную усмешку. Он не пропустил ни единого удара Мартина, все его стремительные атаки были тут же отбиты. Тогда Мартин отважился на обманное движение. Жервез благодушно усмехнулся, чуть заметно шевельнул кистью и, сделав молниеносный выпад, воскликнул:

— О нет! Только не это! Послушай, уж коли решился на финт, то уж позаботься, чтобы твой клинок встретил мой где-нибудь на полпути! Иначе тебе ни за что не добраться до меня!

Мартин не ответил. Он начал задыхаться и чувствовал, как мокрая от пота рубашка противно липнет к телу. Будь его противник кем угодно, только не Жервезом, он бы радовался, что судьбе было угодно свести его с мастером, превосходящим его в этом благородном искусстве, и ничуть не страдал бы из-за того, что не в силах нанести решающий удар. Но сейчас его сводила с ума просто мистическая манера Жервеза защищаться. Он ничего не мог поделать: этот женоподобный, изнеженный старший брат дрался, словно забавляясь. Насколько Мартин мог судить, эрл ничуть не устал, в то время как ему пришлось признавать укол за уколом. Лицо юноши исказилось от злобы. Резкий поворот запястья, предупреждающий выпад, окончательно вывел его из себя. Мартин парировал ложный выпад с полуоборотом, мгновенно перенес вес тела на левое бедро и, незаметно повернув запястье, сделал выпад в терцию. Он целился влево, рассчитывая, что клинок противника отклонится, но как только возликовал, предчувствуя победу, Жервез без видимых усилий перевел рапиру и отскочил в сторону. Рапира Мартина встретила на своем пути лишь воздух, выскользнула у него из рук и упала на пол.

— Так, стало быть, ты тоже знаешь этот финт? — воскликнул эрл, слегка задыхаясь. — А мне казалось, в наши дни про него уже забыли. Он довольно опасен, знаешь ли, для него требуется некоторая доля проворства. Ну-ка, попробуй снова! Или с тебя уже довольно?

— Нет! — прохрипел Мартин и, сунув под мышку рапиру, рукавом рубахи отер мокрое от пота лицо. — Будь ты проклят, если думаешь, что легко сладишь со мной! Я еще до тебя доберусь! Просто я давно не тренировался!

— Естественно, а то как же? А точнее, ты просто из себя выходишь, вот и пропускаешь укол за уколом! — сухо возразил Жервез.

— Кто? Я?! — рявкнул Мартин, совершенно выведенный из себя этими тонко рассчитанными насмешками, и, позабыв обо всем, кинулся на брата.

Со звоном скрестились клинки. Мартину внезапно бросилось в глаза, что колпачок одной из рапир слегка сдвинулся. Жервез тоже заметил это и быстро отступил на несколько шагов в сторону.

— Берегись! — резко воскликнул он.

— Сам берегись! — насмешливо фыркнул Мартин и сделал быстрый выпад с первой позиции. Его клинок звякнул, встретив гарду, и сознание чудовищности того, что он делает, мгновенно покинуло юношу — он уже мог только защищаться. Скажи сейчас Мартин лишь слово, и поединок был бы окончен, но это слово так и не слетело с его губ.

А Жервез больше не улыбался. Глаза его сузились, обычное благодушное выражение исчезло без следа. Мартину ничего не оставалось, как драться. Он сделал еще один выпад с четвертой позиции, уже чисто механически, почти не думая, но эрл резким ударом парировал его. Зазвенели, встретившись, клинки. Жервез сделал почти незаметное движение кистью и направил клинок вверх. Шагнув вперед, он одной рукой схватился за рапиру Мартина и повернул ее вправо. Это было проделано настолько быстро, что юноша только растерянно моргнул, когда острие рапиры эрла угрожающе уставилось ему в лицо.

— Сдавайся! — крикнул он, и взгляды их скрестились, как за мгновение до этого — клинки.

Мартин выпустил рапиру, и она со звоном упала на пол. Грудь его тяжело вздымалась, губы едва заметно шевельнулись, будто он силился что-то сказать. Но прежде чем ему удалось перевести дыхание, их неожиданно прервали. Тео, который вместе с мисс Морвилл последние несколько минут стоял на пороге, окаменев от изумления и ужаса, наконец стряхнул с себя оцепенение и бросился к братьям, рыча, как разъяренный зверь:

— Мартин! Жервез! Да что вы оба, с ума сошли?!

Мартин вздрогнул и обернулся. Его раскрасневшееся, мокрое от пота лицо было мрачным. Брат его в это время осторожно положил обе рапиры на стол. И в эту минуту сгустившуюся в воздухе угрюмую тишину точно удар грома разорвал невозмутимый голосок мисс Морвилл.

— Как это на вас похоже! Даже не заметили, что с рапиры слетел колпачок! — строго сказала она. — Если бы у вашего брата был менее острый глаз, мог бы произойти несчастный случай!

— О боже, что за глупости! — проворчал Мартин. — О какой опасности вы говорите?! Ведь я даже не мог коснуться его!

С этим словами он подхватил свой сюртук и, не взглянув на Жервеза, опрометью выскочил из галереи.

— Мне почему-то кажется, — с полной безмятежностью заявила мисс Морвилл, — что шпаги чем-то напоминают пистолеты. Мой папа обычно говорил, особенно когда все вы были еще мальчишками, что сам бы он никогда в жизни не доверил оружия своим сыновьям, если, конечно, не мог бы быть рядом с ними и приглядывать за их тренировками. Ведь стоит только мальчику чуть-чуть разгорячиться, и может произойти непоправимое. Ах да, я пришла сказать вам, Сент-Эр, что ваша мачеха ждет вас в Янтарной гостиной. Приехал с визитом генерал Хокхерст.

— Благодарю вас. Я сейчас же приду, — ответил эрл.

— Друзилла, вы ведь никому не скажете… ну, о том, что мы с вами видели? — нерешительно пробормотал Тео.

Она помедлила в дверях, потом оглянулась и оросила через плечо:

— О нет! Да и для чего бы я стала это делать? Думаю, Мартину не слишком бы понравилось, если бы кто-то проведал об этом. Тогда бы ему здорово досталось за его беспечность! — И с этим прозаическим замечанием она вышла из Оружейной, плотно прикрыв за собой дверь.

— Жервез, ради бога, что произошло? — спросил Тео. — Как случилось, что с рапиры Мартина слетел колпачок?

— Все очень просто. Видишь ли, он старался отвести мой клинок в сторону, но и я ведь не новичок, а старого воробья на мякине не проведешь. Вот поэтому-то именно у него, а не у меня вышибли из рук рапиру, — весело пояснил Жервез. — Думаю, именно тогда и слетел колпачок.

— Неужели ты хочешь сказать, что он даже и не пытался его надеть?

Жервез улыбнулся:

— Ну конечно же! Но все дело в том… Впрочем, ты и сам заметил, что он был страшно зол на меня. А все из-за того, что я владею клинком намного лучше его. В конце концов, обида оказалась сильнее угрызений совести, и мой дражайший братец вовсю старался меня проткнуть. Но, понимаешь, особой опасности не было. Мартин неплохо фехтует, только, к несчастью, проворства и точности ему явно недостает.

— Я заметил! Ты попросту щадил его, и все же Мартина это никак не извиняет!

— Думаю, часть вины лежит и на мне, — признался Жервез. — Но разве ты не знаешь Мартина, Тео? Он порой похож на упрямого осла! У меня руки чешутся дать ему взбучку! Каюсь, я просто дразнил его, как быка. Но ведь ничего страшного не произошло. К тому же ему, похоже, стыдно, а это уже кое-что!

— Надеюсь, ты окажешься прав. Но… — Брови Тео сошлись на переносице, и он замолчал, растерянно глядя в сторону.

— Что?

— Все так, как ты и говоришь, но… — Он поднял недоумевающий взгляд на кузена и, вдруг решившись, резко сказал: — Жервез, тебе следует быть осторожнее! Умоляю тебя! Может быть, ты и не заметил, но я видел… Я смотрел на его лицо. На нем была написана такая злоба! Нет, не злоба, жгучая ненависть!

— Да, я тоже заметил, — тихо пробормотал Жервез. — Он был бы счастлив избавиться от меня, ведь так?

— Нет, не думаю! Но ты верно подметил, он упрямый осел, к тому же привык, что все его любят, балуют, любые желания исполняются… Но он бы не смог убить тебя!

— По-моему, именно этого он и хотел, дорогой Тео!

— Это не так! — быстро возразил тот. — Может быть, на мгновение… но не больше!

— Брось, Тео, лицо Мартина выдало его! Желание убить было просто написано на нем. Эх, старина, не стоит лукавить! Я ведь еще не забыл, как в самый первый вечер ты пытался меня предостеречь. Помнишь, когда ты пришел ко мне в спальню и мы пили бренди? Ты предупреждал меня, и касалось это именно Мартина, не так ли? — Он помолчал. — Я угадал?

— Не знаю. Даже не знаю, что сказать. Надеюсь, мы оба ошибаемся. Просто будь начеку, Жервез! Если с тобой случится что-нибудь непоправимое, ничуть не сомневаюсь, Мартин будет доволен! Но я никогда не поверю, что он пойдет на преступление, решится сам что-то подстроить. Вернее, не поверил бы, если бы не видел только что его лица! Признаюсь, я перепугался. В этот момент подозрение закралось в мою душу… Но все это может оказаться ошибкой!

— Тео, а я ожидал, что ты бросишься между нами, чтобы положить конец этому нелепому спектаклю.

— Да, так бы я и сделал, если бы не опасался, что вместо благодарности ты насадишь меня на шпагу, будто каплуна на вертел, — огрызнулся Тео. Но потом рассмеялся. — Впрочем, не знаю, что бы я сделал, если бы увидел, что ты в опасности! Наверное, что-нибудь героическое! Перестань валять дурака, Жервез! А сам-то ты, что такое сделал? Почему Мартин был готов тебя убить? Ну-ка, признавайся!

— Ничего особенного, просто предположил, что мой титул и неотразимое обаяние произведут столь сильное впечатление на предмет его воздыханий, что о нем попросту забудут!

— Ах вот оно что! Полагаю, ты каким-то образом познакомился с мисс Болдервуд?

— Вот именно! И теперь, надеюсь, ты просветишь меня, почему до сих пор ни одна живая душа и словом не обмолвилась о ее существовании? Ведь она — самое прелестное создание, какое мне довелось лицезреть со времени возвращения в Линкольншир.

Тео улыбнулся, но улыбка получилась немного натянутой, и повернулся, чтобы убрать на место рапиры.

— Она очень хороша собой, это верно, — бесцветным голосом произнес он.

— И к тому же наследница, если, конечно, я правильно понял ее отца! Думаешь, мне стоит попытать счастья?

— Непременно.

Жервез бросил украдкой быстрый взгляд на кузена, но тот отвел глаза в сторону.

— Тео, старина! И ты тоже?

У Тео вырвался горький сметок.

— Не тревожься! С таким же успехом я мог бы мечтать о том, чтобы предложить руку и сердце ее королевскому высочеству! — Он резко захлопнул крышку оружейного шкафчика и повернулся. — Пойдем. Если генерал Хокхерст оказал нам честь своим визитом, думаю, будет лучше, если ты, по крайней мере, приведешь себя в порядок.

— Совершенно с тобой согласен. Я буду готов через минуту, — пообещал Жервез, чувствуя, что у него просто камень с души свалился, так как отпала необходимость отвечать на исполненные горечи слова Тео. Впрочем, ему удалось уже увидеть достаточно, и в глубине души эрл был абсолютно уверен, что суховатая и рассудительная Друзилла подойдет Тео куда больше, чем искрящаяся жизнью и весельем юная красавица Марианна. К тому же не приходилось сомневаться, что сэр Томас никогда не согласится отдать свое единственное дитя человеку, который, подобно Тео, находится в довольно стесненных обстоятельствах.

В следующий раз ему довелось встретиться с Мартином за обедом. В его разговоре чувствовалась некоторая принужденность, но, поскольку все знали, что он человек настроения, никто, в том числе и его мать, не обратил на это ни малейшего внимания. Голова графини была занята сообщением пасынка о том, что в Стэньоне состоится бал, и сейчас она мысленно прикидывала, кому следует послать приглашение. В силу некоторых обстоятельств графиня привыкла встречать в штыки любое предложение, если оно исходило не от нее. Поэтому первым ее побуждением, когда она услышала о бале, было объявить во всеуслышание, что это просто немыслимо, и на том закончить разговор. Но стоило только эрлу с извиняющимся видом заявить, что если он займется этим лично, то никто не сможет гарантировать, что на этот раз в стенах Стэньона не соберется общество, от которого все его прежние владельцы перевернутся в гробу, графиня тут же сделала вывод, что для него это вопрос решенный. В ее сердце вновь, как и во время отвратительной сцепы с индийской вазой, закралось пренеприятное подозрение, что ее пасынком, несмотря на его очаровательную улыбку и тихий, как будто извиняющийся голос, не так-то легко помыкать. Не в первый раз столкнувшись с его твердой волей, она решила действовать по-другому — взялась перечислять все трудности и неудобства с устройством бала в такое время года. Когда пришла пора рассаживаться за столом, она все еще продолжала распространяться на эту тему:

— Уверена, было бы куда проще устроить бал, например, в канун Рождества.

— Ничуть, мэм, — с безмятежным видом отозвался Жервез. — Ведь тогда вы еще носили бы траур.

Возразить было нечего, а пока она ломала голову, какой бы очередной предлог выдумать, Мартин, словно очнувшись, вдруг сообразил, что не понимает, о чем идет речь, и потребовал объяснений. Когда же ему все рассказали, но лицу его стало ясно, что у него нет ни малейших возражений. Глаза его заблестели, радостно, повернувшись к Жервезу, он воскликнул:

— Здорово придумано! У нас в Стэньоне не происходило ничего подобного не знаю уже сколько лет! И когда это будет?

— Я как раз и пытаюсь объяснить твоему брату, — вмешалась графиня, — что в деревне очень сложно устроить бал в это время года. К тому же это как-то не принято.