Глава 9

И так, именно излишняя доверчивость Ричмонда послужила причиной того, что Хьюго впал в немилость. Конечно, Ричмонд попытался галантно вмешаться, но от полного уничтожения Хьюго спас Клод. Ко всеобщему удивлению, он вдруг сказал:

— Хьюго, конечно, прав. В этом нет никаких сомнений. — Он поднял глаза, увидел, что единственный мрачный взгляд исходил от его деда, и немного побледнел. — Я хотел сказать, — продолжил он мужественно, хотя и чуть менее решительным тоном, — нет ничего плохого в покупке контрабандного бренди, хотя я не делаю этого сам, поскольку я его совершенно не люблю. Все дело в том, что не знаешь, до чего это все доведет. То есть не бренди, а контрабанда…

— Следует понимать, что под этим загадочным заявлением кроется некий тайный смысл, — заметил Винсент. — Или я слишком оптимистичен?

— Вам всем прекрасно известно, что я имею в виду. Банда Хокхерста!

— Банда Хокхерста, — повторил его светлость и внезапно погрузился в молчание.

— Но ведь это же было сто лет назад! — воскликнул Ричмонд. — Сегодня ничего подобного не происходит.

— Однако может произойти, — возразил Клод. — Раньше я никогда не задумывался, но сейчас… Будь я проклят, если не считаю, что это просто обязано произойти!

— Чепуха! — бросил его светлость.

— Отец, — нерешительно сказал Мэтью, — будем, конечно, надеяться… но… могу поспорить, то, что сказал Клод, определенно имеет смысл. — Он посмотрел через стол на Хьюго и добавил: — Банда Хокхерста — сборище мерзких негодяев, контрабандистов, как вы понимаете, которые держали в страхе все население прибрежных сел. Ваш дедушка тогда был еще маленьким мальчиком. Они повсюду сеяли жестокость, и их было очень много. Сколько человек они могли собрать за один час, отец?

— Я не помню, — коротко ответил его светлость.

— Пять сотен, — сообщил Ричмонд. — И они регулярно устраивали разборки с конкурирующими бандами.

— Ведь они занимались не только этим, мой мальчик, — сухо заметил Мэтью.

— Да, я знаю: убивали людей и пытали тех, кто, по их мнению, на них доносил. Ужас! И это продолжалось годами! Как бы мне хотелось жить в те времена!

— Хочешь жить в те времена?… — эхом откликнулся Клод. Высота воротничка не позволяла ему повернуть голову, поэтому Клод был вынужден развернуться всем корпусом, чтобы взглянуть на Ричмонда. — Что за нелепая мысль!

— Нет! Только подумайте, как мы бы поразвлекались! Я имею в виду не только нас, но и всех, нам подобных. Стоит сделать лишь легкий толчок — и можно извлечь из банды пользу. Конечно же правительство и пальцем не шевелит. Но клянусь, сельские жители только и ждут, когда их кто-то возглавит! А, кроме того, оружие! Мы могли бы снабдить их оружием и сделать из них… Как вы называли нерегулярные войска, которые воевали в Испании, Хьюго?

— Партизаны, — ответил Хьюго, хитро подмигнув Ричмонду. — Так, значит, тебе все это поправилось бы? — И майор покачал головой. — Нет, парень. Как тебе может правиться то, чего ты никогда не пробовал?

— О, вы имеете в виду сжигание стогов и нанесение убытков сельскому хозяйству? Такого не случится! Могу предположить, что банда попыталась бы спалить наши дома, но мы бы стояли на часах! Да, и устраивали бы засады!

— Если тебе правятся такие забавы, то мне — нет, — объявил Клод. — Разрази меня гром, у тебя в голове какие-то ветряные мельницы!

Лорд Дэрракотт отодвинул стул и поднялся.

— Я больше ничего не желаю слышать! — прохрипел он. — Не знаю, что больше выводит меня из себя: проклятая мораль Хьюго или вздор, который ты несешь, Ричмонд! Мэтью, пошли со мной на два слова! Остальные могут присоединиться к дамам.

Неровными шагом милорд вышел из столовой, а Винсент, поднявшись, уточнил:

— Это следует рассматривать как приказ. Пойдем?

В тот вечер его светлость больше не показывался, но вскоре после того как был внесен чайный поднос, Мэтью присоединился к компании в гостиной, которая, за исключением отсутствовавшего Винсента, собралась за карточным столом. Когда Мэтью вошел в комнату, его жена как раз положила на стол свои карты, перевернув их под хор возмущенных протестов, на которые она ответила легкой торжествующей улыбкой.

— Черт возьми, мама, вы уже пятый раз выигрываете в «мушку»!

— Аурелия, это возмутительно!

— Тетушка! Это была моя последняя надежда! Вы общипали у меня все перья.

— Да у вас тут весело! — удивился Мэтью. — Крупные ставки?

— Нет, по маленькой, сэр, — ответил Ричмонд. — Мы слишком осмотрительны, чтобы делать большие ставки, когда играем с тетушкой.

— Ага! Значит, вы облегчили их карманы, моя дорогая?

— Еще как! — посетовал Клод. — Даже если бы сейчас она не выиграла, наверняка у нее оказался бы трефовый валет.

— Если только он не был у Хьюго. Хьюго, если вы опять спасли свои денежки…

— Нет, на этот раз нет! Моя удача — ничто по сравнению с везением ее светлости. Вам всегда выпадают такие карты, мадам?

— Вообще-то мне всегда везет, — подтвердила леди Аурелия. Она взяла со стола свой веер и ридикюль, а потом добавила: — Это было очень забавно. Жаль, что вы не видели, Мэтью. Мы так дурачились и шутили.

Мэтью никогда не видел, чтобы его жена шутила, не говоря уже о том, чтобы дурачиться, но воспринял ее утверждение не моргнув и глазом. Он также подчеркнул, что рад, когда его дорогая жена так хорошо проводит время.

— А где Винсент?

— Попросил его извинить, — объяснил отцу Клод. — Играть по маленькой — ниже его достоинства.

— Болван! — бросил Мэтью, нахмурившись еще сильнее.

Больше о Винсенте он не вспоминал до тех пор, пока не оказался с леди Аурелией с глазу на глаз. Он нашел ее светлость в пышном длинном пеньюаре, читающей увесистую книгу проповедей — неизменная привычка, пока ее горничная расчесывала ей волосы. Она подняла глаза и после минутного бесстрастного изучения лица мужа закрыла книгу, отложила ее в сторону и отпустила служанку.

— Ну, Мэтью?

Тот нервно шагал по комнате, наконец остановился и открыл цель своего визита. Он желает, чтобы леди Аурелия переговорила с Винсентом.

— Это будет бесполезно, — ответила она.

— Он ведет себя отвратительно! — со злостью бросил Мэтью. — Я до смерти от этого устал! Если кто-то и имеет право так презрительно относиться к присутствию в доме Хьюго, так это я. Хотя, я надеюсь, у меня достаточно самоуважения, чтобы не вести себя так, как ведет себя Винсент. Просто счастье, что Хьюго столь тупоголов, что не понимает, когда Винсент кусает его, но рано или поздно Винсент переступит черту, и тогда начнется скандал.

— Лично я не считаю Хьюго тупоголовым и не думаю, что он не подозревает о враждебном к нему отношении Винсента.

Мэтью вытаращил на нее глаза:

— Ума не приложу, почему вы так думаете, мадам? Что касается меня, то мне он кажется чуть получше чучела. С этими нескладными великанами всегда так: Бог мозгов недодал! Как подумаю о том, что будет дальше — этот олух на месте моего отца! — просто не знаю, как укротить свою злость. Но я не докатился до такого безобразия, как Винсент! Поверьте моему слову — если Хьюго на него затаит обиду, так ему и надо. Тогда… — И Мэтью замолчал, явно встревоженный. Но леди Аурелия ничего не сказала, и он, помедлив минуту, выложил настоящую причину своего беспокойства: — Не скрою, Аурелия, меня одолевают всякие мысли. Если они поссорятся, страшно сказать, какие могут быть последствия. Винсент способен на все: он — копия моего папаши!

Она спокойно взвесила его слова, прежде чем ответить:

— Меня очень огорчает его несдержанность, но не думаю, что Винсент зайдет столь далеко, что поссорится со своим кузеном, как вы себе вообразили, мой дорогой.

Хотя именно это он себе и вообразил, все же воскликнул:

— Боже правый, и мысли не было! Думать об этом просто непереносимо. — И Мэтью поспешно сделал еще один круг по комнате. — Если бы я только знал, как поступить! Я не понимаю Винсента. Я часто прихожу в ужас от его выходок. И от его характера. А тут еще его привязанность к этому месту. Можно подумать, он только и мечтает, как бы унаследовать это имение. Но это же абсурдно! А кроме того… Не буду говорить всего, что я чувствую по этому поводу…

— Вы опасаетесь, что Винсент может вызвать на дуэль своего кузена? — обеспокоенно поинтересовалась леди Аурелия. — Не думаю, что такое случится. Подобное совершают лишь с намерением лишить кого-то жизни, а это, мой милый, слишком неблаговидный поступок, и я уверена: ни один из наших сыновей не способен на такое.

— Нет-нет, конечно нет! — ответил Мэтью. — Господи, я надеялся… Аурелия, мой отец сказал мне сегодня вечером, что он желает, чтобы Винсент остался здесь на пару недель. И мне это не правится. Я осмелился возразить отцу, что умнее будет отправить Винсента восвояси, но вы ведь его знаете. Он никогда не слушает ничьих советов. Конечно, он становится таким… Однако я не за тем пришел, чтобы обсуждать его. Но не могу отрицать: я ужасно обеспокоен. Как жаль, что мне нужно быть в Лондоне на следующей неделе. Несмотря на то, что Винсент не имеет явного намерения довести ситуацию до… фатального конца, я не могу избавиться от предчувствия близкой ссоры. И я не колеблясь говорю вам, мадам: здесь давить на моего отца нельзя. У меня мелькнуло подозрение, что… Но это все чепуха, конечно. Прошу, не обращайте на это внимания.

— Конечно не буду, — ответила леди Аурелия. — Я считаю, что вы все преувеличиваете, и, хотя я доверяю вашему батюшке не больше вас — он мог бы повести себя по-иному, — я строго придерживаюсь мнения, что мы можем положиться на здравый смысл майора Дэрракотта. А в его добром расположении ко всему даже вы можете не сомневаться. Я пристально за ним наблюдала и была приятно удивлена. Он — человек принципов, характер у него ровный, манеры джентльмена и поведение непринужденное. Единственный недостаток, который я в нем заметила, — это не всегда уместная веселость, но…

— Неуместная веселость? — вмешался Мэтью.

— Если вы еще сами этого не заметили, мой милый… Его отвратительный провинциальный выговор появляется у майора лишь тогда, когда, как это ни прискорбно, ему становится ясно, что вся семья относится к нему с откровенным презрением. Это от меня не укрылось.

— Вы хотите сказать… Нет, не могу поверить. Он начинает говорить как неотесанная деревенщина, когда перестает следить за своей речью? Если только… если только он не притворяется. Право слово, какое дьявольское притворство!

— Я не сторонница легкомыслия, но не могу не признать, что в ответ на неприятие его семьей майор по большей части проявлял себя человеком большой выдержки, — сдержанно сказала ее светлость.

Мэтью покраснел. Теперь он был совершенно растерян. Леди Аурелия, довольная, что ее слова попали в цель, продолжала тем же спокойным тоном:

— Что же касается Винсента… Я бы осмелилась заметить: будет осмотрительнее, если я останусь в усадьбе Дэрракоттов. Я считаю, что во мне больше здравомыслия, чем вы себе представляете. Я не страдаю излишней чувствительностью. Я никогда не позволяла, чтобы брюзжание вашего отца действовало мне на нервы, и будет странно, если я позволю это сейчас, по прошествии почти тридцати лет. Я хочу здесь остаться, будьте уверены, особенно потому, что Эльвира дважды просила меня об этом.

— О, она, несомненно, опасается вашего отъезда. Я не подумал об этом, но поверьте, мне от всего сердца жаль ее. Одно грубое слово моего отца вызывает у нее нервный срыв. Если бы она научилась хоть немного ему противостоять… Но… я никогда не обольщался ее сообразительностью. Вам не будет слишком скучно с ней?

— Можете успокоиться на этот счет. У нас вошло в привычку вести беседы ни о чем, несмотря на то, что у нее явно не хватает мозгов. Эльвира всегда в хорошем настроении и так внимательна, что можете не опасаться — мне с ней будет неплохо.

С этими словами леди Аурелия снова принялась за свою книгу, а Мэтью, поняв это как знак окончания аудиенции, запечатлел поцелуй на ее щеке и ретировался в свою комнату.

Хьюго вышагивал по балкону и наслаждался запрещенной сигарой. Лицо его было задумчиво, между бровей залегла едва заметная морщинка. Усевшись на парапет, он некоторое время оставался в неподвижности, вперив взгляд прямо перед собой, но тут какой-то легкий шум привлек его внимание, и Хьюго, повернув голову, внимательно всмотрелся в темный сад внизу. Луна, затененная разорванными тучами, светила неярко, но Хьюго все-таки сумел разглядеть неясную фигуру, идущую через лужайку к дому. Он замер и через минуту-другую узнал Винсента. Винсент же заметил своего кузена лишь тогда, когда достиг пологих каменных ступеней. Он остановился, поднял голову и сказал:

— А! Аякс! Дышите воздухом? Или меня поджидаете?

— Всего-навсего дымлю, — отвечал Хьюго, приподняв руку, чтобы показать зажатую между пальцами сигару.

— Несносная привычка, осмелюсь заметить. — Винсент стал лениво подниматься по ступенькам. — Но кто я такой, чтобы делать вам замечания?

— Зачем вы так говорите? Мне жаль, но все, что я ни сделаю, вы находите несносным.

— Можете в этом не сомневаться. Я считаю добродетель смертельной скукой. У меня самого ее немного. Добродетельные люди неизменно скучны, чего я им простить никак не могу.

Ответом был басистый смешок Хьюго.

— Ничего не получится. Вы стараетесь подшутить надо мной. Подумать только, назвать меня добродетельным! Вы заставили меня покраснеть, словно барышню. — Он бросил окурок сигары в одну из клумб внизу. Когда Хьюго снова повернулся к Винсенту, то заговорил совершенно иным тоном и с меньшим, чем обычно, провинциальным выговором: — Увы, Винсент! Пикировка не поможет ни мне, ни вам. Я был бы вполне доволен, если бы вы были на моем месте, но ничего не поделаешь: нам ничего не остается, как принимать все, как есть.

— Да, вы то же самое написали моему деду, не так ли? — сказал Винсент. — Вы совершили ошибку. Ему это вовсе не понравилось. Милорда не проведешь, а это, как вы знаете, здорово усложняет вашу задачу.

Хьюго издал вздох отчаяния:

— Вы такой же полоумный, как и он! Вы считаете, что унаследовать все это — просто замечательно? Конечно, вы всю свою жизнь лелеяли эту мысль и, я не сомневаюсь, считали усадьбу своим домом. Мне же она — не дом родной! Почему в ваших головах засело, что я просто горю желанием взвалить на себя эту полусгнившую развалюху, разрази меня гром, не могу понять!

— Для вас, я уверен, усадьба кажется печальным, захламленным местом — почти лачугой.

— Отнюдь. Я не хотел вас обидеть. Это прекрасный старый дом, но он ничем не отличается от тех, что я уже видел. Уже давно на него не тратилось и гроша, а чтобы привести его в порядок, потребуются горы монет. Что же касается земли, мне кажется, тут одними деньгами не обойтись, тут нужна еще умелая рука. Я так понимаю — передо мной стоит трудная задача, к разрешению которой я, честно говоря, не готов. Все это похоже скорее на мельничный жернов, привязанный к моей шее, а не на манну небесную.

— И конечно, титул для вас ничего не значит!

— Я прекрасно обхожусь и без него, — согласился Хьюго.

— Притворство! Неужели вы и в самом деле такой простак, что думаете, я этому поверю?

— Как вам будет угодно, — спокойно ответил Хьюго. — Это ваши трудности, не стоит их обсуждать.

— Не стоит, особенно потому, что вы не в состоянии попять, что значит быть Дэрракоттом из усадьбы Дэрракоттов! Мне даже кажется, вы не совсем понимаете, что я вас презираю.

— О, это-то я прекрасно понимаю, — произнес Хьюго с горьким смешком. — Если бы здесь была какая-нибудь скала, вы бы уж наверняка постарались меня с нее столкнуть, верно?

— Соблазн был почти непреодолимым, но не думаю: вряд ли бы я зашел столь далеко. Скажем так: если бы вы поскользнулись на вершине, руки бы я вам не подал, — огрызнулся Винсент.

— Это было бы безрассудством с вашей стороны, — задумчиво произнес Хьюго. — Если вы намерены расправиться со мной, найдите способ получше.

Глава 10

Майор Дэрракотт провел следующую неделю, изо всех сил стараясь познакомиться со своим будущим наследством. Со стороны своего деда он не получил никакой помощи и очень мало ободрения. Пробное предположение, что его светлость поможет просветить его невежество, было встречено сокрушающим хмыканьем. Милорду не доставил особого удовольствия неизведанный доселе опыт, когда последнее слово осталось не за ним. Не был он привычен и к неповиновению членов своего семейства. Его сыновья и внуки и даже вспыльчивая внучка научились благоразумно воздерживаться от возражений и в основном встречали его самые догматичные высказывания в молчании.

Расхождения во мнениях, если они и возникали, оставались невысказанными, и при подобных обстоятельствах его светлости было все равно — пусть думают что хотят. Поэтому для него было просто шоком, когда Хьюго (выскочка, все равно что незаконнорожденный), вместо того, чтобы держать при себе свои нищенские представления о морали, не только безо всяких колебаний высказался, когда их поставили под сомнение, но и имел нахальство защищать их, несмотря на неодобрение своего деда! Вместо того чтобы вести себя с подобающей скромностью, майор в своей возмутительной прямодушной манере выставил на всеобщее обозрение слабость аргументов милорда.

И конечно, когда Хьюго выразил желание, чтобы его просветили насчет размеров и управления имением, на него посмотрели как на перешедшего всякую границу выскочку, надоеду и неисправимого провинциала. Ему лишь было сказано, что кузина Антея расскажет все, что следует знать. Милорд также добавил, что если его внук думает, что ему позволят тыкать пальцем в пирог, который еще ему не принадлежит, то он слишком скоро поймет свою ошибку.

В намерения Антеи не входило доставлять удовольствие своему предку, потратив часть своего драгоценного времени на то, чтобы развлекать или просвещать майора Дэрракотта. Не то чтобы ей не понравилась прогулка по дому в его компании: на самом деле она даже получила от нее удовольствие, поскольку нашла, что Хьюго внушает симпатию и вообще он занятный. Но Антея обнаружила в кузене некую отвагу, которая насторожила ее и заставила держать его на расстоянии вытянутой руки. Все его попытки вызвать ее благожелательность или уговорить отправиться с ним на верховую прогулку пресекались. И когда миссис Дэрракотт, позабыв свои прежние сомнения, предложила Антее показать майору красивый пейзаж или живописную деревеньку, он сам заявил, что не желает быть обузой своей кузине. Антея не должна считать своим долгом развлекать его, Хьюго, когда у нее, вне всяких сомнений, имеются более важные дела.

В отличие от своей матери, которая считала кротость майора очень трогательной, Антея все еще относилась к нему с большой подозрительностью. В его улыбке она не могла обнаружить ничего, кроме смиренного почтения, но почему-то ей все с большим трудом верилось, что он кроток и послушен. На лице его определенно написано дружелюбие, а взгляд синих глаз открыт и прямодушен, но в твердо очерченных губах и волевом подбородке не было и намека на слабость или застенчивость, и хотя Хьюго был скромен, не делал попыток силой пробиться в семейный круг или вмешаться, ко всеобщему неудовольствию, в чужой разговор, подобная скромность не слишком походила на застенчивость. Антее неоднократно приходило в голову, что в нем довольно много спокойной уверенности. Едва ли он не осознает недружелюбность, с которой к нему относятся, по крайней мере, три члена семейства.