Достойная леди

Леди Уичвуд вскочила и направилась к дверям со словами:

– Я сейчас же пойду к ней!

– Нет, не пойдете, миледи! – сказала Джерби, загородив собой дверь. – Вы для нее все равно не сможете ничего сделать, и к тому же вам нужно подумать о вашей малышке. Мисс Эннис велела не подпускать к ней ни вас, ни мисс Люсиллу. Она очень беспокоится, что вы захотите повидать ее и в результате тоже заболеете. Если вы не хотите, чтобы она совсем разволновалась, а я уверена, что вы этого не хотите, вы сделаете так, как она вас просит.

– Увы, я должна! – согласилась чрезвычайно расстроенная леди Уичвуд. – Почему, ну почему я не отослала детей домой вместе с няней, как только заболела мисс Фарлоу? Почему я не убедила мисс Эннис лечь в постель еще вчера и сразу же послать за доктором Тидмаршем? Я же видела, что она плохо себя чувствует, но я и не могла подумать, что она заболела, она так редко болеет! Но все же я могла бы об этом догадаться! Какая глупость с моей стороны!

– Если она заразилась гриппом, то и вчера доктор не смог бы ничего с этим сделать. И вам не следует себя винить в недогадливости, если даже я ни о чем не догадалась. А уж я-то – если вы простите мне эти слова – знаю ее лучше, чем кто-либо другой! Я видела, что она не в лучшем состоянии, но думала, что это просто усталость от того, что ей пришлось угождать все это время мисс Фарлоу, вдобавок… – Здесь Джерби запнулась и через секунду закончила свою фразу самым угрожающим тоном: – Ко всему остальному!

Они посмотрели друг на друга. Через мгновение леди Уичвуд сказала просто:

– Я знаю, – и отвернулась к своему туалетному столику. Она принялась надевать кольца, лежавшие на столике, со словами: – Передай ей, что я ее люблю, Джерби, и скажи – пусть не беспокоится ни о доме, ни о мисс Люсилле. Она может мне доверять, тут все будет в полном порядке. И скажи ей, что я не буду пытаться увидеть ее, пока мне не разрешит доктор Тидмарш.

– Спасибо, миледи! Можете быть уверены, я передам ей это! Пусть она не беспокоится хотя бы об этом! – сказала Джерби с искренней благодарностью в голосе. Она задержалась в комнате еще на мгновение, подняв с ковра булавку, и добавила: – Возьму на себя смелость выразить надежду – ведь я являюсь личной горничной мисс Эннис с того момента, как она покинула детскую, – что мистер Карлтонн наконец устроит мисс Люсиллу где-то в другом месте. Я не имею ничего против нее, она очень милая и воспитанная юная леди, но я всегда чувствовала, что мисс Эннис взвалила на себя слишком большой груз, когда буквально удочерила ее. А сейчас, когда мисс Эннис заболела и будет еще, наверное, несколько недель довольно слаба… Вы не знаете, когда мистер Карлтонн собирается вернуться в Бат? Или он уехал насовсем?

– Боюсь, что я не знаю этого, Джерби.

Больше они ничего друг другу не сказали, но многое из того, что не было сказано, было понято без слов.

Доктор Тидмарш, прибывший меньше чем через час, провел с мисс Уичвуд гораздо больше времени, чем с мисс Фарлоу или с Томом. Когда он наконец спустился вниз, то сообщил леди Уичвуд, что хотя у мисс Уичвуд тоже грипп, но протекает он очень тяжело. Пульс у нее неустойчивый, температура очень высокая, и, хотя доктор уверен, что прописанное им лекарство вскоре снизит температуру, он все же предупредил леди Уичвуд, что, возможно, – и, как ему ни огорчительно это говорить, очень вероятно, – мисс Уичвуд даже начнет бредить к концу дня.

– Я говорю вам это, миледи, только потому, что не хочу, чтобы вы встревожились, если мисс Уичвуд будет слегка заговариваться. Уверяю вас, никакой причины для тревоги нет! Надеюсь, что она ночью будет спать, но если она не сможет уснуть, дайте ей несколько капель опия. Или лучше пусть ее горничная сделает это, потому что, я надеюсь, вы и в дальнейшем не измените своего весьма разумного решения стараться держаться подальше от инфекции. Должен вам сказать, что страх, что вы или мисс Карлтонн заразитесь от нее гриппом, снедает мисс Уичвуд. А это совершенно нежелательно, и вы, я уверен, с этим согласитесь. Короче говоря, я считаю очень важным обеспечить мисс Уичвуд полнейший покой. Чем меньше людей будет входить к ней в комнату, пока у нее держится температура, тем лучше для нее.

– Без вашего разрешения туда никто не войдет, доктор, – пообещала леди Уичвуд.

Она была приятно удивлена, увидев, как опечалилась Люсилла, когда она передала ей слова доктора. В глубине души леди Уичвуд считала, что, несмотря на очаровательные, располагающие к себе манеры, Люсилле не хватает доброты, и она конечно же не ожидала, что на глазах у Люсиллы выступят слезы, когда выяснилось, что она не должна входить в комнату мисс Уичвуд. Еще более леди Уичвуд была тронута, когда Люсилла спросила ее потерянным голосом:

– Так мне даже нельзя будет поухаживать за ней, мэм?

– Нет, моя дорогая, боюсь, что нет. Ухаживать за ней будет Джерби.

– Да, конечно, но я ведь могла бы помочь! Обещаю, я буду делать все точно, как она будет мне говорить, и даже если она думает, что я недостаточно взрослая, чтобы ухаживать за больными, я могла хотя бы сидеть с мисс Уичвуд, пока Джерби будет отдыхать или обедать, правда? Я не вынесу, если мне не позволят сделать хоть что-нибудь, ведь я так люблю ее, и она делает для меня все!

Леди Уичвуд была настолько растрогана, что обняла Люсиллу и, слегка прижав ее к себе, сказала дрогнувшим голосом:

– Я знаю, как тебе трудно, мое дорогое дитя. Я и сама в такой же ситуации. Знаешь, я отдала бы все за то, чтобы иметь возможность поухаживать за Эннис, но я не должна этого делать.

– Но вам ведь надо думать о своей малышке, мэм, и это совсем другое дело! – тут же возразила Люсилла. – А у меня нет ни ребенка, ни кого-то другого, кто хотя бы на минутку огорчился, если бы я заболела гриппом!

– Я могу тебе назвать такого человека, – ответила леди Уичвуд. – Джерби говорила, что она взяла с нее слово, что та не позволит нам войти в ее комнату. Ты ведь не хотела бы огорчить ее, да и по правде говоря, ей настолько плохо, что она вряд ли хотела бы видеть кого-нибудь, кроме Джерби. Подожди, пока ей станет лучше! Как только доктор Тидмарш скажет, что ее болезнь уже не опасна нам, я обещаю тебе, что сразу же пущу тебя к ней. А пока потерпи – не время.

Люсилла глубоко вздохнула, но подчинилась, только потихоньку пробормотала, что она не хочет никому доставлять хлопот. В этот момент леди Уичвуд пришла в голову счастливая мысль – Люсилла может выйти в город вместе с миссис Уордлоу, которой как раз нужно сделать кое-какие покупки, в частности, купить цветов, чтобы поставить в комнате мисс Уичвуд. От этого предложения лицо Люсиллы тут же просветлело, и она воскликнула:

– О да! Я именно так и сделаю, мэм! Спасибо вам!

Но когда леди Уичвуд предложила ей написать записку Коризанде, чтобы пригласить подругу покататься завтра утром верхом, Люсилла отрицательно покачала головой и решительно заявила, что не станет развлекаться, пока мисс Уичвуд болеет.

А вот мисс Фарлоу не стала подчиняться указаниям врача столь же покорно, как Люсилла. Едва Люси с экономкой вышла из дому, леди Уичвуд тут же пришлось отражать атаки мисс Фарлоу, которая яростно жаловалась на дерзость Джерби, посмевшей запретить ей входить в комнату к Эннис. Она заявила, что сама будет ухаживать за Эннис, мало что сказал врач, ведь лучше ее никто не сможет ухаживать за больной, и кто бы там что ни говорил, а кровное родство остается кровным родством. Закончила же мисс Фарлоу свой взволнованный монолог категорическим заявлением, что леди Уичвуд может не беспокоиться: гриппом она не заразится, потому что уже переболела им.

Понадобилось немало времени и незаурядный такт, чтобы отговорить мисс Фарлоу, не ранив при этом ее родственных чувств. Когда Мария услышала, что без нее просто не обойтись при уходе за малюткой, то вся засветилась от переполнявшей ее гордости. Мисс Фарлоу, многословно выразив свою привязанность к леди Уичвуд, заявила, что готова сделать все возможное, лишь бы облегчить бремя забот, лежащее на плечах ее дорогой, дорогой леди Уичвуд, и удалилась в детскую счастливая от осознания собственной незаменимости.

В отличие от Тома или мисс Фарлоу мисс Уичвуд была очень послушным пациентом. Она подчинялась всем указаниям врача, безропотно глотала самые отвратительные лекарства, ничего не требовала, ни на что не жаловалась и усилием воли заставляла себя не вертеться в постели в надежде принять более удобное положение, потому что знала, что это просто невозможно. Как и предполагал доктор Тидмарш, температура больной еще повысилась, и хотя нельзя было сказать, что она бредила, но определенно слегка заговаривалась, и однажды, очнувшись от тяжелого забытья, воскликнула голосом, полным муки:

– О, ну почему же он не едет? – и тут же почти сразу пришла в себя и, с удивлением всматриваясь в лицо наклонившейся над ней Джерби, прошептала: – О, это ты, Джерби! Я думала… я, должно быть, задремала.

Джерби не сочла нужным рассказать об этом случае леди Уичвуд.

На второй день температура начала снижаться, но все же оставалась достаточной высокой, и доктор Тидмарш, осмотрев больную, озабоченно покачал головой. Только на третий день температура снизилась до нормы и больше не повышалась. После столь тяжелого приступа мисс Уичвуд чувствовала себя совершенно обессиленной, так что в течение следующих суток она была в состоянии проглотить лишь несколько ложек бульона. У нее не было даже сил, чтобы поинтересоваться, что происходит в ее доме. Она почти все время спала, испытывая огромное облегчение от того, что ушла мучительная боль в костях, а голова больше не кружится.

На четвертый день в «Кэмден-Плейс» прибыл сэр Джоффри. Новость, что мисс Фарлоу заболела гриппом, сообщенная в письме женой, оставила его равнодушным. Сообщение, что гриппом заразился Том, обеспокоило его, но не до такой степени, чтобы внять уверениям леди Уичвуд, что ему совершенно не о чем беспокоиться. Но когда он получил третье письмо с известием о том, что Эннис тоже стала жертвой эпидемии гриппа, он выехал в Бат почти немедленно, хотя жена умоляла его не волноваться и убеждала, что его присутствие в Бате совершенно необязательно. Сэр Джоффри не помнил, чтобы Эннис с детства болела чем-либо более серьезным, чем обычная простуда, потому ему казалось, что уж если его сестра подхватила грипп, то Амабел может заболеть в любой момент.

Леди Уичвуд встретила его со смешанным чувством. С одной стороны, она была очень рада снова иметь возможность опереться на его сильное плечо, с другой – не могла не понимать, что его присутствие в доме становится обременительным для хозяйства с тремя больными, один из которых – младшая горничная. Леди Уичвуд была очень преданной женой, но она знала, что ее супруг не блещет ловкостью в уходе за больными. По правде говоря, его присутствие скорее обременяло, нежели сулило помощь. Пышущий силой здоровяк, он обращался с больными так, что это наносило вред их здоровью. Он либо перегружал слабого человека зарядом своих эмоций, либо говорил с ним благоговейным шепотом и вообще вел себя так, будто пришел попрощаться с человеком, на выздоровление которого не осталось никакой надежды.

Он испытал огромное облегчение, когда увидел свою Амабел не в постели и не тяжело больной, а, напротив, цветущей как никогда женщиной, не понравилось лишь, что его жена привязана с утра до ночи к детской кроватке. Ему показалось очень странным, что во всем доме не нашлось человека, который мог бы позаботиться о малютке; и Амабел не могла его убедить, что она не испытывает ни скуки, ни усталости от этого. В конце концов она рассмеялась и сказала:

– Понимаешь ли ты, любовь моя, что малышка впервые оказалась полностью на моем попечении? Если не считать огорчения от того, что я не могу повидать Тома и очень беспокоюсь из-за Эннис, я провела эти дни просто прекрасно, наслаждаясь каждой минуткой, и мне будет очень жаль завтра утром отдавать малышку няне. Доктор Тидмарш считает, что она вне опасности, но я хочу подержать малышку сегодня ночью у себя, потому что у нее режется очередной зубик и она очень беспокойна, а я хочу, чтобы няня отдохнула как следует перед тем, как снова взять на себя заботы о нашей Сюзи. Ты скоро сможешь повидать Тома, сейчас его уложили поспать. Скажи что-нибудь доброе Марии, ладно? Она так помогла мне, ухаживая за Томом.

– Очень хорошо, но расскажи мне хоть немного об Эннис! Я был несказанно изумлен, когда прочел, что она находится в таком тяжелом состоянии! Я просто не мог поверить своим глазам, потому что, насколько я помню, она никогда в жизни не болела. Должно быть, это какая-то очень сильная инфекция?

В этот момент их прервала мисс Сьюзен Уич-вуд, которая спала на кушетке в дальнем конце гостиной, а теперь проснулась и довольно громко стала требовать внимания. Леди Уичвуд упорхнула к ней и собиралась уже взять крошку на руки, когда в комнату вбежала мисс Фарлоу и попросила разрешения взять дорогую девочку.

– Едва я увидела, что подъехал сэр Джоф-фри, – щебетала Мария, – я решила сразу же взять малышку, когда она проснется… О, здравствуйте, кузен Джоффри! Такое счастье, что вы снова с нами, хотя я думаю, что вы будете огорчены, когда увидите нашу дорогую Эннис… если, конечно, Джерби разрешит вам ее увидеть! – Здесь мисс Фарлоу выразительно засмеялась. – Я уверена, вы удивитесь, когда узнаете, что Джерби стала королевой «Кэмден-Плейс»: никто из нас не смеет шевельнуть пальцем без ее разрешения! Даже меня до сегодняшнего дня не пускали к дорогой Эннис! Мне ее было очень жаль: принимать услуги горничной, когда так нуждаешься в родственном тепле. Но я не спорю, потому что знаю – пусть Джерби и тиранит окружающих, но можно быть уверенной, что она ухаживает за своей хозяйкой почти так же хорошо, как ухаживала бы я сама, и, кроме того, нужно ведь подумать и о дорогой леди Уичвуд, которая так измучена! Именно поэтому я решила, что она нуждается во мне гораздо больше, чем Эннис!

Она принялась укачивать малышку, и сэр Джоффри поспешил выйти из гостиной, чуть не таща жену за собой. Когда они поднимались по ступенькам, он сказал:

– Честное слово, Амабел, я начинаю жалеть о том, что уговорил Эннис нанять эту женщину! Но я что-то не помню, чтобы она заговаривала нас до умопомрачения, когда они с Эннис гостили у нас!

– Нет, дорогой, но дома ты не так уж часто ее видел. Именно поэтому я не люблю городские дома – какими бы удобными и просторными они ни были, уединиться в них от остальных обитателей дома просто невозможно! И какой бы доброй и услужливой ни была Мария, мне иногда хочется запереться от нее в своей спальне. Я думаю, – добавила она задумчиво, – если она когда-нибудь переедет жить к нам в «Твайнем», то я предоставлю ей отдельную гостиную.

– Переедет жить в «Твайнем»? – воскликнул сэр Джоффри. – Ты ведь не хочешь сказать, что Эннис собирается уволить ее?

– О нет! Но никто не знает, какие могут возникнуть обстоятельства, при которых ее присутствие станет необязательным. Эннис, например, может выйти замуж.

Сэр Джоффри расхохотался и сказал:

– Только не она! Ей ведь уже двадцать девять, и она – убежденная старая дева!

Жена не стала спорить с ним, но он явно продолжал обдумывать ее слова, потому что через несколько минут он спросил ее, находится ли этот Карлтонн до сих пор в Бате.

– Он уехал в Лондон дней десять назад, – ответила леди Уичвуд. – Но его племянница все еще здесь, поэтому я полагаю, что он обязательно вернется.

– Да, ты писала мне, что она еще здесь, а я всем сердцем хотел бы, чтобы ее тут не было! Заметь, я не хочу сказать о ней ничего плохого, она милая девочка, но я не одобрял поведения Эннис в этой ситуации и никогда не одобрю!

– Мистер Карлтонн тоже не одобряет. Он говорит, что Эннис не подходит на роль опекуна Люсиллы.

– Просто наглость с его стороны! – проворчал сэр Джоффри. – Но я тоже считаю, что она для этого не создана, и я сразу ей это сказал!

– Конечно, я уверена, что ты прав, – согласилась жена. – Но мне кажется – я даже точно знаю, – что мистер Карлтонн собирается освобо-дить Эннис от необходимости присматривать за его подопечной. Именно поэтому он и поехал в Лондон. Говорить об этом не следует, Джоффри, потому что Люсилла не в курсе дела и Эннис сообщила мне это по секрету.

– В первом письме, которое ты написала после моего отъезда, ты говорила, что Эннис не влюбится в него. Одному Богу известно, почему в него влюблялось так много женщин, – ведь я ни разу в жизни не встречал столь высокомерного и неприятного типа!

– Должна признаться, что мне он не нравится, но полагаю: он может показаться очень приятным человеку, которому он захочет понравиться.

– Бог мой, не хочешь ли ты сказать мне, что он подбирается к Эннис? – в ужасе воскликнул сэр Джоффри.

– Я просто не знаю, Джоффри! Он вроде бы не флиртует с ней, даже отпускает разные колкости, но, если он не пытается возбудить ее интерес к себе, тогда я просто не понимаю, зачем он так долго находился в Бате.

– А он ей нравится? – спросил ее супруг.

– Этого я тоже не знаю, – призналась леди Уичвуд. – Со стороны ничего вроде бы не подумаешь, они начинают ссориться всякий раз, когда видят друг друга, но недавно я заподозрила, что Эннис вовсе не так равнодушна к нему, как ей хотелось бы это представить.

– Должно быть, ты ошибаешься! Чтобы Эннис полюбила такого типа, как Карлтонн? Это невозможно! Да ведь его называют первым грубияном в Лондоне! Я не удивлюсь, если узнаю, что он пытается увлечь ее, ведь он славится своими похождениями, и меня начали обуревать дурные предчувствия, едва я узнал, что Люсилла – его племянница. Мне казалось вполне вероятным, что он явится сюда, а ведь Эннис чертовски красива! Но чтобы она влюбилась в него – нет, нет и нет, Амабел, ты наверняка ошибаешься!

– Возможно, дорогой. Но если я не ошибаюсь… и если она примет его предложение… нам придется заставить себя полюбить его!

– Полюбить его? – эхом отозвался озадачен-ный сэр Джоффри. – Вот что я скажу тебе, Амабел: ничто не заставит меня дать согласие на этот брак!

– Но, Джоффри! – попыталась она урезонить мужа. – Твое согласие и не требуется! Эннис давно совершеннолетняя! И если она решит выйти замуж за мистера Карлтонна, она сделает это, и тебе просто придется принять его, если только, конечно, ты не захочешь разорвать с ней отношения. Чего, я уверена, ты совершенно не желаешь.

У него был очень смущенный вид, но он все же сказал:

– Если она решит выйти замуж за Карлтонна, ей придется смириться с последствиями своего шага. И я предупрежу ее, что последствия эти могут оказаться гораздо тяжелее, чем ей кажется!

– Ты поступишь, как сочтешь нужным, мой дорогой, но ты должен пообещать мне, что не станешь даже упоминать об этом до тех пор, пока она сама не заговорит о браке. Вспомни, что сейчас это только наши догадки! И ты ни в коем случае не должен говорить ничего, что могло бы огорчить ее! Да ты и сам не захочешь говорить ничего такого, когда увидишь ее!

Однако он смог повидать сестру только на следующий день, потому что общение с мисс Фарлоу закончилось такой головной болью, что она просто не могла больше никого видеть в этот день. Как только врач сказал, что опасности заражения гриппом больше нет, леди Уичвуд пришлось допустить мисс Фарлоу к Эннис, потому что той захотелось повидаться с Люсиллой, а мисс Фарлоу, к несчастью, увидела, как Люсилла выходила из комнаты Эннис. Все вышло крайне неудачно: мисс Фарлоу обвинила Люсиллу в том, что та вошла в комнату к мисс Уичвуд тайно, улучив момент, когда Джерби отвернулась. Люсилла в негодовании отмела все обвинения и заявила, что мисс Уичвуд сама послала за ней, а что касается Джерби, то она во время их разговора находилась в комнате, и до сих пор там находится. Услышав это, мисс Фарлоу бросилась на поиски леди Уичвуд и принялась истерически вопрошать, почему Люсилле позволили повидать мисс Уичвуд, а ее до сих пор не пускают даже на порог. В конце концов леди Уичвуд, чувствуя, что надвигающаяся истерика мисс Фарлоу в какой-то степени имеет под собой основания, дала ей разрешение на визит. Добавив при этом, что она уверена: Мария не станет ни задерживаться в комнате кузины надолго, ни слишком много разговаривать с ней. Мисс Фарлоу, судорожно всхлипывая, ответила, что она прекрасно знает, что нельзя слишком много разговаривать с людьми, которые, как их дорогая Эннис, только-только начали выздоравливать после тяжелой болезни. Однако леди Уичвуд не доверяла мисс Фарлоу настолько, что вошла в комнату мисс Уичвуд через двадцать минут и застала Эннис в полуобморочном состоянии.

– Боюсь, что мне придется попросить тебя уйти, Мария, – сказала леди Уичвуд, тепло ей улыбнувшись. – Врач сказал, что посещения не должны длиться больше четверти часа, сама знаешь!

– О да, конечно! Бедная Эннис так измучена. Я была просто в ужасе, увидев, какая она бледная и как не похожа на саму себя, но, как я ей уже сказала, мы быстро поставим ее на ноги. Сейчас я уйду, и она должна попытаться уснуть, правда? Я только задерну шторы, потому что ничто так не раздражает, как прямые лучи солнца. Конечно, очень приятно снова увидеть солнышко после стольких пасмурных дней, говорят даже, что это очень полезно, но я лично в этом сомневаюсь. Помню, как моя дорогая мамочка говорила, что солнце очень вредно для цвета лица, и она никогда не выходила из дому без густой вуали. Ну вот, теперь я должна идти, дорогая Эннис, но ты можешь быть уверена, что я буду постоянно заглядывать к тебе, чтобы проверить, как у тебя дела!

– Амабел, – простонала мисс Уичвуд, когда мисс Фарлоу наконец вышла из комнаты, – если ты любишь меня, убей нашу дорогую кузину! Как только она вошла, она сразу же заявила, что не собирается со мной разговаривать, но с той самой секунды она не закрыла рта.

– Прости меня, дорогая, но я не могла запретить ей появляться у тебя. Это была бы смертельная обида, – ответила леди Уичвуд, отдергивая шторы на окне. – Больше сегодня я не пущу ее к тебе, отдыхай спокойно.

За обедом мисс Фарлоу сумела вывести из себя сэра Джоффри: сначала она высказала ряд на редкость глупых замечаний о семейной жизни, а потом попыталась поспорить с леди Уичвуд. Когда обед подошел к концу, она встала из-за стола со словами:

– А теперь простите меня, пожалуйста, но я должна идти! Я собираюсь немного посидеть с нашей больной.

– Нет, Мария, – решительно сказала ей леди Уичвуд. – Эннис очень устала, и на сегодня – никаких посетителей.

– О! – рассыпала сухой смешок мисс Фарлоу. – Я не считаю себя посетителем, леди Уичвуд! Вы несколько раз заходили в комнату к Эннис, а у меня больше прав на это, потому что я ее кровная родственница! Я не хочу сказать, что вы – нежеланный посетитель, я уверена, что она должна всегда выражать радость при виде вас!

Сэр Джоффри вспылил и довольно резко заявил мисс Фарлоу, что леди Уичвуд – единственный человек, который будет здесь решать, кому можно, а кому нельзя заходить к Эннис, и добавил еще, что, если бы леди Уичвуд прислушалась к его мнению, она не позволила бы кузине вообще больше подходить к Эннис, потому что он убежден, что ее беспрерывная болтовня крайне утомила его сестру.

Сообразив, что зашла слишком далеко, мисс Фарлоу заверила леди Уичвуд в полном своем почтении, но она не смогла побороть искушения и добавила со своим сухим смешком:

– А что касается того, что мой визит утомил Эннис, то смею заметить, что ее скорее утомила Люсилла! Было большой ошибкой позволить ей зайти…

– А не подняться ли нам в гостиную? – вмешалась в разговор леди Уичвуд тихим, но решительным голосом. – Я думаю, что ты и сама очень устала, Мария. Может быть, тебе лучше сразу же лечь в постель. Ведь ты сама лишь несколько дней назад переболела гриппом.

В конце концов мисс Фарлоу удалилась к себе, но сделала это настолько неохотно и не торопясь, что могла слышать, как сэр Джоффри сказал:

– Отлично, Амабел! Бой мой, что за болтливая особа! И подумать только – она осмелилась заявить, что это Люсилла утомила Эннис! Такой злобности я никогда не встречал! А вот твой визит, Люсилла, определенно пошел моей сестре на пользу.

– Конечно, – подтвердила леди Уичвуд. – Не огорчайся, деточка! Ты должна понимать, что бедная Мария просто сгорает от ревности. Надо снисходительно относиться к людям, которые выздоравливают после гриппа, от этой болезни они часто становятся сварливыми и придирчивыми! Прошу вас, давайте забудем о ней на этот вечер! Я подумала, не захотите ли вы с сэром Джоффри сыграть партию в триктрак, пока Лимбери принесет чай?

Но едва они разложили доску, как ее тут же пришлось убирать – явился поздний визитер. Это был лорд Бекнем, который пришел справиться о здоровье мисс Уичвуд. О ее болезни он узнал только сегодня вечером, потому что несколько дней назад ездил в столицу. Подробнейшим образом он рассказал о своем посещении «Корабля», где он пообедал, затем узнал о болезни мисс Уичвуд, очень встревожился и просто не мог отложить свой визит до завтра. Что мисс Уичвуд и леди Уичвуд могли подумать о нем из-за того, что он не явился справиться о здоровье мисс Уичвуд еще несколько дней назад.

Лорд Бекнем остался у них к чаю, и к тому времени, когда он ушел, сэр Джоффри был уже сыт визитером по горло. После ухода гостя сэр Джоффри заявил, что, если ему предстоит сегодня выслушивать еще подобного говоруна, он лучше прямо сейчас отправится спать.

Глава 15

На следующее утро мисс Уичвуд сказала, что чувствует себя намного лучше и, как ей кажется, почти выздоровела. Джерби вовсе так не считала и была категорически против решения хозяйки подняться с постели.

– Я должна встать! – рассердилась мисс Уичвуд. – Как я смогу окончательно прийти в себя, если ты заставляешь меня валяться в постели, а это как раз то, что я больше всего ненавижу! Кроме того, сегодня утром меня придет навестить брат, и я не желаю, чтобы он застал меня лежащей в подушках, словно я собралась на тот свет!

– Посмотрим, что скажет доктор, мисс! – заявила в ответ Джерби.

Но доктор Тидмарш, который пришел осмотреть свою пациентку как раз после того, как унесли завтрак, к которому она практически не притронулась, разочаровал Джерби, сообщив, что мисс Уичвуд будет очень полезно встать и провести час-другой не в постели, а сидя на кушетке.

– Одеваться, я думаю, ей пока еще рано, но, поскольку пульс у нее со вчерашнего дня нормальный, ей не повредит накинуть пеньюар и немного посидеть.

– Благослови вас бог, доктор! – благодарно откликнулась мисс Уичвуд.

– А это уже больше похоже на вас, мэм! – рассмеялся доктор.

– Прошу прощения, сэр, – вмешалась Джерби, – но мисс Уичвуд совсем не похожа на себя! Я считаю своим долгом сообщить вам, сэр, что вчера вечером она проглотила всего лишь немного заливного, а сегодня на завтрак не съела вообще ничего, если не считать полчашки чаю и кусочка тоста!

– Что ж, нам нужно разбудить у нее аппетит, не так ли? У меня нет никаких возражений против кусочка курицы или, скажем, вареной баранины, если ей этого захочется.

– По правде говоря, мне не хочется ничего, – честно призналась Эннис. – Я действительно потеряла аппетит! Но я попробую съесть немного курицы, обещаю!

– Вот и прекрасно! – ответил доктор. – Вы говорите как разумная женщина, какой я вас всегда знал, мэм!

Возможно, мисс Уичвуд и была разумной женщиной, но после перенесенной болезни ей казалось, что она похожа на одну из тех глупых слезливых дамочек, достойных презрения, которые целыми днями валяются на кушетках, сжимая флакончики с нюхательной солью в слабых руках и испытывая неодолимую потребность в сильной личности, которая бы постоянно поддерживала их и вела по жизни. Мисс Уичвуд слыхала, что грипп, отступая, оставляет в своих жертвах склонность к глубокой меланхолии, а сейчас она поняла, что это действительно так. Никогда раньше ей не было настолько плохо. Она временами жалела о том, что вообще родилась на свет, чувствуя, что у нее просто нет си л. стряхнуть с себя навалившуюся на нее депрессию. Она убеждала себя, что ее жалкое состояние – это результат болезни, и если она будет лежать в постели и дальше, думая лишь о том, как она слаба, то этим только ухудшит свое состояние. Поэтому она нещадно подавила соблазн остаться в постели. Но тут же обнаружила, что ноги совершенно отказываются ее слушаться («Будто бы из них вынули все кости!» – сказала она Джерби, пытаясь рассмеяться). В итоге она с радостью приняла помощь своей горничной, и та твердой рукой подвела ее к туалетному столику. Взгляд, который мисс Уичвуд бросила в зеркало, ничуть не улучшил ее настроения.

– Бог мой, Джерби! – воскликнула она. – Каким я стала страшилищем! Мне даже хочется послать тебя в лавку за баночкой румян!

– Ну, я не стала бы вам покупать ничего подобного, мисс Эннис! И вы вовсе не выглядите страшилищем. Просто немного осунулись, что совсем не удивительно после такой тяжелой болезни. Когда я расчешу как следует ваши чудные волосы и уложу их под симпатичный кружевной чепец, который вы купили на прошлой неделе, вы себя не узнаете!

– Я уже себя не узнаю, – ответила мисс Уичвуд. – Ну ладно! Думаю, это не имеет большого значения: сэр Джоффри никогда не замечает, выглядит ли человек хуже или лучше обычного… Но напрасно все-таки ты не завила мне волосы на ночь!

– Ну, это тоже не имеет никакого значения, мисс, потому что я спрячу ваши волосы под чепец, – безжалостно пресекла ее жалобы Джерби. – Сегодня такой теплый день, и поэтому я не вижу повода, почему бы вам не надеть тот очаровательный пеньюар, который вы сами сшили и надевали не больше двух-трех раз, – атласный, с вышитыми голубыми букетиками и кружевной накидкой. От этого вы наверняка почувствуете себя лучше, правда?

– Надеюсь на это, но не уверена, – прошептала мисс Уичвуд.

Как бы то ни было, когда она надела дорогой пеньюар и сама повязала ленты чепца под подбородком, она признала, что действительно выглядит не так ужасно.

Сэр Джоффри пришел в одиннадцать и не только заметил, что его сестра выглядит хуже обычного, но был настолько потрясен ее бледностью и темными кругами под глазами, что забыл все наказы, данные ему леди Уичвуд, и воскликнул:

– Боже мой, Эннис! Будь я проклят, если я хоть когда-нибудь видел тебя настолько измученной! Бедняжка, как же тяжело тебе, должно быть, пришлось! И когда я подумаю, что тебя заразила эта проклятая болтунья… Ладно, не обращай внимания! – добавил он, с опозданием вспомнив полученные инструкции. – Не стоит расстраиваться. Вот что я тебе скажу: мы с Амабел хотим, чтобы ты, как только достаточно окрепнешь для дороги, приехала в «Твайнем» и пожила у нас подольше. Как тебе наше предложение?