— О, Фанни, прости меня. Я ведь не причинила тебе боль?

— Нет, нет, что ты! — воскликнула та. Машинально Серена стала растирать запястья, которые Ротерхэм только сейчас отпустил. Оглядев комнату, она издала почти истеричный смешок:

— Прошу прощения за то, что вела себя столь дурно и смутила вас. Умоляю, простите меня! Ротерхэм, я должна переговорить с тобой до твоего отъезда из Милверли. Не смог бы ты прийти ко мне в маленькую гостиную?

— Хоть сейчас.

— О, нет. У меня нервы еще не в порядке. Ты должен дать мне время успокоиться, если только меня снова кто-нибудь не спровоцирует на приступ неприличной ярости.

Она поспешно вышла из комнаты, остановив двинувшуюся было за ней Фанни легким движением руки и отрицательно покачав головой.

Уход Серены развязал языки всем ее родственникам. Мистер Иглшэм выразил глубокое сожаление по поводу возникшей ситуации и стал пересказывать суждения своей жены на этот счет. Фанни горячо защищала Серену. Доррингтон считал, что конфликт был спровоцирован вызывающим поведением Ротерхэма, а Спенборо подтвердил свою решимость аннулировать последнюю статью завещания. Это привело к возобновлению спора. Доррингтон, соглашаясь, что статья должна быть отменена, в то же время был недоволен тем, как Спенборо перехватил у него инициативу. А мистер Иглшэм вообще был против любых планов Доррингтона. Даже Клейпола втянули в этот спор, и ему пришлось, хоть и с неохотой, выразить свое мнение. Только мистер Перротт, с ледяным спокойствием ожидавший окончания дискуссии, все обращения к себе встречал с уклончивой сдержанностью. Ротерхэм, прислонившийся к дверному косяку, стоял со скрещенными на груди руками и, похоже, считал себя зрителем фарса — скучного и в то же время немного развлекавшего его. Однако скоро он потерял терпение и бесцеремонно положил конец спорам, оборвав разглагольствования Доррингтона:

— Никто из вас не отменит статью, и это не касается никого из вас, так что прекратите делать из самих себя посмешище.

— Сэр, вы нас оскорбляете! — кипя от злости, выпалил мистер Иглшэм. — Говорю вам это без стеснения.

— А почему вы должны стесняться? Я же не стесняюсь сказать вам, что вы болван. Полагаю, вы считаете ее тетку наиболее подходящим человеком для того, чтобы контролировать состояние Серены и ее поведение. Но у вас будет весьма плачевный вид, если вам удастся навязать леди Терезе эти обязанности, — она задаст вам такую трепку, что не приведи Господь!

Лорд Доррингтон оглушительно захохотал, правда, тут же закашлялся и стал задыхаться. Уязвленный мистер Иглшэм раскрыл рот, чтобы нанести ответный удар, но как только суровая правда, прозвучавшая в словах Ротерхэма, стала доходить до него, тут же снова закрыл рот и продолжал кипеть молча. Секунду-другую маркиз разглядывал его с сардонической усмешкой, потом кивнул поверенному:

— Вы можете дочитать до конца сей уникальный документ?

Мистер Перротт поклонился и вновь водрузил на нос очки. В завещании больше не было никаких неожиданностей, и оно было дослушано до конца без замечаний. Только в самом конце Ротерхэм подошел к столу, протянув повелительно руку. Перротт вложил в нее документ, маркиз взял плотные листки бумаги и в напряженной тишине внимательно перечитал злосчастную статью завещания. Потом швырнул их на стол и со словами «Чушь собачья!» вышел из комнаты.

Его уход послужил сигналом к окончанию церемонии. Адвокат, отвергнув вежливое предложение Фанни переночевать у нее в доме, откланялся первым. Вслед за ним библиотеку покинул новоиспеченный граф, который хотел получить от Перротта информацию по некоторым вопросам. Почти сразу после этого ушли мистер Иглшэм, собравшийся провести ночь со своими друзьями в Глостере, и лорд Доррингтон, предусмотрительно заказавший ужин на одной из своих любимых почтовых станций и не желавший, чтобы он остыл. Вскоре Фанни осталась наедине с отцом, который вместе со Спенборо решил дождаться утра в Милверли.

С бьющимся сердцем она ожидала его первых слов, но они относились не к ее делам, а к Серене.

— Какое щекотливое дело! — проговорил сэр Уильям. — Очень непонятное. Странный человек этот Спенборо.

Дочь робко согласилась с ним.

— Конечно, раздражение твоей падчерицы понятно, — продолжал он, — но я бы не хотел увидеть свою дочь в таком возбужденном состоянии.

— О, папа, не обращай внимания. Вообще-то она очень хорошая. Но все это произошло в такое время, когда она убита горем, но так прекрасно держится… Да еще эти печальные обстоятельства — ее прошлые отношения с Ротерхэмом… он вел себя сегодня совсем не по-джентльменски! Мы должны простить Серену. Она такая хорошая!

— Ты меня удивляешь. Твоя мать совсем не склонна считать ее такой. У нее странные манеры. Эти знатные леди полагают, что могут вести себя, как им заблагорассудится. Уверен, она, как гласит пословица, не постесняется надеть подвязку на людях.

— Нет-нет! Ты несправедлив к ней, папа! Серена — необычная девушка, это верно, но ты вспомни — дорогой Спенборо относился к ней скорее как к сыну, чем к дочери.

— Ох! Как плохо, когда девушка теряет мать! Ей ведь тогда было не больше двенадцати лет? Ну что ж, ты права, дорогая, мы должны учитывать это обстоятельство. Меня оно очень волнует, особенно сейчас, когда так хотелось бы, чтобы твоя мать была с тобой рядом.

Фанни была настолько поражена, что отец посчитался с ее мнением, что смогла лишь невнятно выразить свое согласие с ним.

— Как жаль, что твоя мать сейчас готовится к родам — ведь ее присутствие утешило бы тебя.

— О, да! Я хочу сказать, что… Как хорошо, что она отпустила тебя ко мне, папа.

— Иначе и не могло быть. У нее никогда не было подобных капризов. Кроме того, ты знаешь, что десятые роды — совсем не то, что первые. Они протекают гораздо легче. Однако она будет огорчена, когда я не смогу ее обрадовать хорошими новостями относительно тебя. Нет, я-то не особенно надеялся на это. После трех лет брака ждать было уже нечего. Вот во всех отношениях печальное обстоятельство.

Фанни опустила голову и покраснела; увидев это, отец поспешил добавить:

— Конечно, мне хотелось бы, чтобы все было наоборот, но я не хочу упрекать тебя, дорогая. Думаю, Спенборо это тоже очень угнетало.

Дочь ответила таким сдавленным голоском, что ему удалось расслышать лишь слова «всегда такой понимающий».

— Рад слышать это. Согласись, не очень-то, приятно сознавать, что твое наследство должно перейти в руки какого-то пустельги кузена. Он ведь не Бог весть что, этот новый граф, не так ли? Но я виню твоего мужа в той же степени, что и тебя. Какое легкомыслие — схватить воспаление легких тогда, когда вопрос с наследником не решен! Никогда не видел такого неразумного поведения! — В его голосе звучало негодование, но, вспомнив, с кем разговаривает, отец Фанни тут же попросил у нее прощения. — Конечно, бессмысленно сейчас останавливаться на этом вопросе. Что касается тебя, то здесь есть о чем сожалеть. Твой титул будет всегда вызывать уважение, однако, если бы у вас был сын, твое влияние усилилось бы, а будущее было бы обеспечено. Сейчас же все сложилось иначе. Фанни, у тебя есть какие-нибудь планы на будущее?

Она собралась с силами и ответила достаточно твердо:

— Да, папа. Я намерена переехать вместе с милой Сереной во Вдовий дом.

— С леди Сереной? — изумился отец.

— Я убеждена, что лорд Спенборо одобрил бы мое решение. Ее нельзя оставлять сейчас одну.

— Полагаю, об этом не может быть и речи. В конце концов, у нее есть дядя и эта тетка, которая воспитала ее. Да и Спенборо с женой, как он сказал мне утром, надеются, что Серена останется с ними в этом доме. Признаюсь, мне это показалось весьма великодушным с его стороны; лично я поостерегся бы брать в свою семью такое неуправляемое создание.

— Хартли и Джейн — то есть лорд и леди Спенборо — сама доброта. И Серена это понимает. Но она также знает, что из этого ничего не получится. Папа, поверь, пожалуйста, что мой долг — заботиться о ней.

— Ты позаботишься о Серене? — засмеялся отец. — Хотелось бы мне посмотреть на это!

Фанни покраснела, но продолжила:

— На самом-то деле это она заботится обо мне, но я ее мачеха и самый подходящий человек для того, чтобы быть ее компаньонкой, сэр.

Он задумался и с явной неохотой согласился с дочерью:

— Об этом стоило бы подумать. Но в твоем возрасте… Не знаю, что скажет твоя мать. Кроме того, молодую леди с ее огромным состоянием очень скоро кто-нибудь подхватит, а если еще учитывать ее нрав и все такое прочее…

— У нее слишком ясный ум, чтобы просто увлечься кем-нибудь. Не думаю, что Серена скоро выйдет замуж, папа.

— Совершенно верно! Ни о чем подобном и думать нельзя, по крайней мере, год. Ты, конечно, станешь соблюдать глубокий траур. Мама склоняется к мысли, что на это время тебе лучше вернуться в Хартленд, потому что как бы ни хотелось тебе утвердиться в звании вдовствующей графини, нельзя отрицать, что ты слишком молода, чтобы жить одной. Мы с ней предполагали, что когда твой траур кончится и ты подумаешь, разумеется, о том, чтобы завести свое собственное хозяйство, то сможешь забрать к себе одну из твоих сестер. Но не будем забегать вперед. К тому же я не собираюсь навязывать тебе свою волю. Нужно поговорить и о твоих планах. Ты привыкла быть хозяйкой большого дома, и тебе вряд ли понравится снова жить на старый лад в Хартленде. Думаю, ты заговорила об этом, чтобы сразу все поставить на свои места. Иными словами, считаешь ли ты, что тебе будет удобно с леди Сереной?

— О, да! Очень удобно!

— Что ж, мне это никогда не приходило в голову. Надеюсь только, что она не угодит в какую-нибудь переделку. А если это все-таки случится, виноватой окажешься ты! У леди Серены весьма неровный характер — это стало очевидно, когда весь город сплетничал о ее разрыве с Ротерхэмом. Ты еще в школе училась, но я-то прекрасно помню, какой шум тогда поднялся. Кажется, уже были разосланы приглашения на свадьбу…

— Да, папа, все вышло очень неловко, однако я уважаю Серену за то, что она решилась отступить, пока не стало совсем поздно. Лорд Спенборо хотел, чтобы этот брак состоялся, но, по моему убеждению, они совершенно не подходили друг для друга. Отцу Серены нравился Ротерхэм, потому что тот такой великолепный спортсмен и прекрасно умеет охотиться с собаками, и его невозможно было убедить, что маркиз будет ужасно грубым и невыносимым мужем. Он бы сделал Серену несчастной. Отталкивающий человек, который просто обожает дразнить ее. Ты бы послушал, как он с ней разговаривает, какие вещи он безо всякого стеснения говорит ей!

— Я также слышал, как она разговаривает с ним. Очень неприличным тоном! Скажу тебе прямо, Фанни: в ее дерзких манерах есть что-то весьма неприятное. Она позволяет себе вольности, которые я бы не стерпел ни от одной из моих дочерей.

— Она ведь знает Ротерхэма с детства — и всегда держалась с ним запросто. Если она иногда срывалась и горячилась, в этом только его вина, именно маркиз провоцировал ее! Что же касается характера, то я просто уверена, что у него характер гораздо хуже, чем у нее.

— Ясно, что ты симпатизируешь ей, — снисходительно произнес сэр Уильям. — Не хотел бы я сейчас находиться на месте Ротерхэма. Ему еще повезет, если он уедет отсюда с непоцарапанной физиономией!..

Однако, когда маркиз вошел в малую гостиную, Серена уже полностью взяла себя в руки.

— Ну что? — осведомился он, закрыв за собой дверь. — Меня будут умолять о чем-нибудь? Или станут оскорблять?

Молодая женщина закусила губу.

— На тебя, думаю, не подействует ни то ни другое.

— Верно. Но я к твоим услугам, если ты хочешь продолжать перебранку.

— Я полна решимости этого не делать.

Он улыбнулся:

— От этой решимости скоро не останется и следа. Чего ты хочешь, Серена?

— Хочу, чтобы ты сел… Айво, что нам делать?

— Ничего.

— Но ты не можешь принять условия завещания!

— Почему это?

— Господи, тебе достаточно задуматься хотя бы на минуту, чтобы понять, как невыносимо это все будет! Невыносимо для нас обоих.

— Я понимаю, почему ты считаешь это невыносимым. Но почему я должен думать так, как ты?

— Ты не хочешь разумного решения, поэтому стараешься спровоцировать меня. Неужели ты сомневаешься, что через неделю об этой истории будет говорить весь город? Уж мой дядюшка Доррингтон позаботится! Все будут судачить о нас и смеяться над нами.

— Это что-то новенькое, Серена! — восхищенно воскликнул Ротерхэм. — Тебя же никогда не заботило то, что говорят о тебе другие.

Она зарумянилась и отвела взгляд.

— Ты ошибаешься. В любом случае будет ужасно, если все примутся следить за нами.

— Пусть себе следят. К тому времени, когда ты снимешь черные перчатки, им это надоест. А меня подобные вещи вообще не волнуют.

— Что же, мне терпеть их сплетни и домыслы?

— Послушай, Серена, последний десяток лет я без конца давал им пищу для пересудов. Обо мне сочинены потрясающие истории.

Она поглядела на маркиза с отчаянием:

— Мне слишком хорошо знаком этот юмор, поэтому понимаю, что продолжать разговор бессмысленно, Притворяясь, что не понимаешь моих слов, ты просто хочешь надуть меня!

— Да нет, я не притворяюсь. Я действительно не очень хорошо тебя понимаю, но считаю, что ты преувеличиваешь проблему. Нет ничего особенного в том, что именно я назначен твоим опекуном. Все знают, что я был одним из ближайших друзей твоего отца, и никто не удивился, когда он выбрал на эту роль меня, а не старого тупицу Доррингтона или этого вертопраха, за которого вышла замуж твоя тетя.

— Это было бы так, если бы не наша несчастная помолвка, — откровенно призналась Серена. — Вот что делает ситуацию невыносимой! Поэтому замысел папы просто ужасен!

— Можешь утешаться тем, что не ты, а я стану посмешищем толпы, — мрачно заметил Ротерхэм.

— Как ты можешь так говорить? Уверяю тебя, я не хочу ставить тебя в такое положение.

— Можешь не беспокоиться. Я привык к таким ситуациям.

— Какой же ты противный! — воскликнула она, стараясь подавить свою ярость.

— О, вот это уже больше похоже на тебя, — сказал маркиз любезным тоном, — я знал, что скоро увижу прежнюю Серену.

Усилием воли молодая женщина сдержала себя, что не ускользнуло от Ротерхэма. Она крепко сжала руки на коленях и прикусила нижнюю губу.

— Осторожно, Серена! Если ты не дашь выхода своей злости, у тебя может случиться припадок.

Чувствительная к насмешкам, она просто задохнулась от гнева. В глазах сверкнул вызов, однако чувство юмора возобладало и Серена расхохоталась:

— Признайся, по крайней мере, Айво, что ты способен разозлить даже святого.

— Никогда не имел с ними дело. Уж ты-то точно не святая.

— Увы, — вздохнула она. — Но хватит! Не дразни меня, Айво, прошу тебя. Неужели никак нельзя отменить эту злосчастную статью?

— Я такой возможности не вижу. Однако я не юрист. Посоветуйся с поверенным твоего отца. Но предупреждаю — когда твои дяди обратились к нему, он не сказал им ничего обнадеживающего. Полагаю, что статью можно было бы отменить в случае моего отказа от опекунства. Но я этого не сделаю.

— А что, если ты будешь действовать не так, как предписывает завещание?

— И этого я не сделаю. Если я откажусь, ты не получишь свою часть наследства. А ведь тебе нужна она, не так ли?

— Конечно! Отец давал мне двести пятьдесят фунтов в год на мелкие расходы, и этого было вполне достаточно, пока он был жив. Но как, черт побери, я могу существовать на эти деньги сейчас?

— Не пытайся обмануть меня, девочка! Тебе ведь перешло состояние твоей матери.

— Да, десять тысяч фунтов, вложенные в процентные бумаги! Весь мой доход от них составит меньше семисот фунтов. Айво, папа столько тратил на одних моих верховых лошадей.

— О, даже больше! Он отдал тысячу гиней за ту чубарую кобылу, на которой ты так хорошо ездила прошлым летом. Но в этом году ты едва ли будешь выезжать на охоту.

— В этом году? Нет! Но неужели я должна прожить в бедности всю свою жизнь? А если я останусь старой девой? Предусмотрен ли в завещании подобный случай?

— Нет, не предусмотрен. Я специально изучил весь документ, чтобы в этом убедиться. Чертовски непродуманное завещание. Но, предполагаю, отец твой не опасался, что такое может случиться.

— Определенно, он сделал все возможное, чтобы навязать мне брак с первым мужчиной, который соблаговолит сделать мне предложение, — с горечью заметила Серена.

— Ты кое о чем забыла, любовь моя!

Она посмотрела на него подозрительно:

— Нет, не забыла. Необходимо твое согласие на мой брак.

— Вот именно! Но не волнуйся, я не буду злоупотреблять своими правами.

— Ты сделаешь все, чтобы досадить мне.

— Что ж, тогда у тебя появится хороший повод подать на меня в суд, и тогда ты, без всякого сомнения, сможешь оспорить завещание. А пока позволь мне дать один совет: если не хочешь дать окружающим повод для сплетен, постарайся, общаясь со мной, по крайней мере выглядеть любезной. Не знаю, как это ты могла выставить себя на посмешище перед всеми этими дураками! Наедине со мной ругай меня сколько влезет, однако на людях старайся вести себя так, чтобы люди подумали, будто ты довольна этим завещанием и считаешь его вполне естественным и приемлемым.

Серена была вынуждена признать разумность этого совета.

— А как же быть со всем остальным?.. Как я буду жить? Смогу ли я содержать себя на такую незначительную сумму, Айво?

— Ты смогла бы прожить и на гораздо меньшую сумму. Но, зная тебя, могу сказать, что тебе не хватит этих денег. Однако к чему весь этот разговор о собственном содержании? Ты ведь не собираешься вести собственное хозяйство? У твоего отца были совсем иные намерения.

— Нет, не собираюсь. Ну а если захочу, тебе меня не остановить! По крайней мере, мне не нужно будет спрашивать у тебя это идиотское разрешение, ведь собственное хозяйство — это не брак.

— Да, ты права. Но если ты решишься на подобное безрассудство, твои долги очень скоро подскажут, как глупо пренебрегать моим советом, — парировал Ротерхэм.

Серену распирало от гнева, но она промолчала.

— Итак, что ты собираешься делать?

— Я останусь с леди Спенборо, — холодно ответила она, но, увидев, что маркиз нахмурился, удивленно подняла брови. — У тебя имеются возражения?

— Нет, никаких. В любом случае ты не будешь чувствовать стесненности, пока живешь под ее крышей, кроме того, она так хорошо обеспечена, что сможет содержать и тебя. Но… здесь?

— Нет, во Вдовьем доме. Вижу, ты не в восторге? Тогда потрудись вразумительно объяснить, что тебе не нравится.

— Дело не в том, нравится мне или нет. Я просто не одобряю твоих планов. И если ты снова безо всякой причины полезешь в драку, я надеру тебе уши так, как никто до сих пор не драл, а жаль, — грозно сказал Ротерхэм. — Живи где хочешь! Мне все равно. Желаешь еще что-нибудь добавить?

— Нет, не желаю. И буду счастлива, если мне до конца моих дней не придется больше разговаривать с тобой. И нет ничего… ничего более отвратительного, оскорбительного и неджентльменского, чем зрелище мужчины, покидающего комнату, когда с ним разговаривают!

Ротерхэм в этот момент открывал дверь, однако при словах Серены расхохотался и снова захлопнул ее.

— Очень хорошо! Но предупреждаю — я отплачу тебе тем же самым.

— Знаю это без тебя! Если ты согласен, отчего же так кипятишься?

— Возможно, по привычке. Но уверяю тебя, я сделал это непреднамеренно. Просто подумал, что тебе лучше уехать отсюда. Пребывание во Вдовьем доме будет для тебя неприятным, поверь мне.

— О, прошу прощения! — вырвалось у Серены. — Я не могла и предположить, что у тебя были исключительно добрые намерения.

— Неплохой удар, — отреагировал он.

— Нет-нет! Я не хотела пикироваться с тобой. Я говорила вообще — не обращай внимания. Знаю, что оставаться здесь будет нелегко. Но думаю, мне необходимо перебороть в себе подобную чувствительность. К тому же, как ты знаешь, мой кузен не очень подходит для своей новой роли.

— Могу себе представить!

— Он по-своему хороший человек и хочет все делать как должно. Но хотя Хартли всегда был законным наследником, он не был воспитан так, чтобы стать настоящим преемником папы. Думаю, он не ожидал, что дело обернется таким образом. Именно по этой причине и еще потому, что папа не любил его, Хартли никогда не вводили в курс здешних дел. И, сказать по правде, он пока совсем не готов для этой роли.

— Какое отношение это имеет к предмету нашего разговора?

— Разве ты не видишь? Живя рядом, я смогу помочь ему, поднатаскать немного и убедиться, что все у него идет как следует.

— Боже мой! Серена, клянусь, ты поступишь опрометчиво, если предпримешь что-либо подобное.

— Нет, Айво, ты ошибаешься. Хартли сам меня об этом попросил. Он надеется, что я останусь в Милверли и введу его в курс дела. Разумеется, я отказалась, однако меня его просьба очень тронула. И ничуть не сомневаюсь, что смогу быть для Хартли полезной даже в том случае, если стану жить вместе с Фанни во Вдовьем доме.

— Я тоже не сомневаюсь. — Ротерхэм усмехнулся язвительно. — Если твоему кузену нужны какие-то сведения, он может получить их и от посредника твоего отца.

— Конечно. Но хотя мистер Морли и прекрасный человек, он не был воспитан здесь, в отличие от меня. Все это не является частью его самого. Ох, я выражаюсь так бессвязно, но ты должен понять, что я хочу сказать.

— Я понимаю. Именно это я и имел в виду, когда посоветовал тебе уехать отсюда.