— Не сомневаюсь, — ответила Рапсодия, слабо улыбнувшись. — Но я никогда не встречалась с драконами, по этому нет ничего удивительного в том, что мне немного не по себе. Она большая — для дракона?

Эши засмеялся:

— Я не утверждал, что являюсь специалистом по драконам. И не говорил, будто встречался с ней. Я лишь сказал, что бывал рядом с ее логовом.

— Понятно.

Рапсодия замолчала — бесполезно задавать вопросы, на которые все равно не получишь ответа.

— Пожалуй, нам стоит сделать привал и поужинать, — предложил он. — Еда часто успокаивает нервы. К тому же сегодня твоя очередь готовить, — в его голосе появились озорные нотки.

Рапсодия улыбнулась:

— Да ты хитришь! Ладно, я приготовлю ужин. Как ты считаешь, мы можем развести костер? — На равнине они редко разводили огонь, не желая привлекать к себе ненужное внимание.

— Пожалуй.

— Хорошо. — Рапсодия немного приободрилась. — Пойду посмотрю, нет ли поблизости чего-нибудь съедобного.

— Только не уходи далеко. — Эши услышал, как вздохнула Рапсодия, скрывшись за деревьями.

Через несколько минут она вернулась в превосходном настроении.

— Ты только взгляни, что мне удалось найти, — воскликнула Рапсодия, усаживаясь на полянке, которую они выбрали для лагеря на сегодняшнюю ночь.

Положив сумку на колени, она принялась в ней рыться. Эши молча наблюдал, как она разложила на траве чистый платок, смешала несколько ингредиентов в старенькой цилиндрической посуде, затем закрыла ее и опустила в предварительно вырытую небольшую ямку. Вместе с посудиной она закопала две картофелины, после чего сверху развела костер.

Пока пламя весело потрескивало, она вырезала сердце вину двух найденных в лесу маленьких яблок и добавила каких-то специй. Потом повесила над огнем небольшой котелок, в который положила лук-порей и дикую редьку. Когда хворост догорел, превратившись в тлеющие угольки, она сняла котелок, а на угли положила яблоки. Вскоре послышались булькающие звуки и от костра пошел такой изумительный аромат, что Эши ужасно захотелось есть.

Рапсодия вытащила яблоки и отложила в сторону, что бы они охладились, а потом выкопала цилиндр и картофелины, которые положила рядом с яблоками, а цилиндр открыла и как следует встряхнула. На платок выскочил маленький каравай хлеба, пахнущий орехом. Рапсодия взяла котелок с супом из порея и слегка поболтала в нем ложкой, воздух наполнили новые ароматы.

У Эши потекли слюнки, когда Рапсодия разрезала горячий каравай на две части, положив сверху по кусочку твердого сыра. Сыр тут же расплавился; еда была готова.

— Вот. Боюсь, ужин получился слишком простым, но утолить голод он поможет.

— Спасибо. — Эши уселся рядом с Рапсодией. — Вы глядит симпатично. — Он подождал, пока она попробует, а потом отведал каждого блюда.

— Здесь совсем немного, — извиняющимся тоном сказала она. — Легкий ужин на природе.

Рот Эши наполнился вкусом яблока со специями.

— Да?

— Трудно создать что-нибудь толковое, когда приходится пользоваться только тем, что удается найти в лесу.

— Создать?

Рапсодия улыбнулась своему спутнику, лицо которого, как всегда, скрывал капюшон.

— Ну, настоящее блюдо чем-то сродни хорошему музыкальному произведению. — Ответа не последовало, по этому она решила продолжить свои объяснения, надеясь, что Эши, в отличие от Акмеда, не сочтет их пустой болтовней. — Видишь ли, если подумать о том, как некоторые вещи влияют на чувства, то можно, в свою очередь, повлиять на то, как они воспринимаются.

Например, если ты планируешь дружеский обед, то можно представить его как маленький концерт для оркестра. Басовые струнные — нечто вроде густого супа. Легкий напев скрипок — бисквит с медом. Или ты подаешь нечто пикантное, вроде свежих овощей в апельсиновом соусе, — такому блюду подходит мелодия флейты. Так что прежде всего необходимо решить, каким тебе представляется обед с точки зрения музыки, а уже потом создавать еду в соответствии с этим представлением.

Эши откусил кусочек хлеба.

— Любопытно. Тут есть некоторые неувязки, но очень любопытно. — Ореховый привкус хлеба и сыр превосходно дополняли друг друга, отчего выигрывали оба продукта.

Рапсодия удивленно взглянула на него:

— Неувязки? Я не понимаю. — Он ничего не ответил. — Ты не мог бы объяснить мне смысл своих слов?

Эши съел еще кусочек хлеба.

— А чай готов?

Рапсодия встала и подошла к костру. Чай лучше всего заваривать из даров лета: земляничного листа и плодов шиповника, сладкого папоротника и красных ягод сумаха. Растения, которые удалось найти Рапсодии, — банан и вяз, корни одуванчика и тысячелистник, — не давали нужного вкуса. Зато все они были полезны. Она налила в чашку горячую жидкость и протянула ее Эши, с нетерпением ожидая объяснений.

Однако Эши молчал. Он поднес чашку к капюшону и сделал глоток. Рапсодия подпрыгнула, когда он вдруг вы плюнул чай прямо в костер.

— Тьфу! Что это такое? — грубо спросил он, и Рапсодия почувствовала, как кровь закипает в ее груди.

— Ну, теперь испарения воды, а прежде был чай.

— Новое и весьма необычное определение. Раздражение Рапсодии росло.

— Мне жаль, что тебе не понравилось, но лучшего сочетания трав мне отыскать не удалось. И все они весьма полезны для здоровья.

— Если только тебя не убьет вкус.

— В следующий раз я добавлю для тебя лакрицу. До сих пор я не знала, что ты нуждаешься в слабительном.

Ей показалось, что она слышит тихий смех, когда Эши встал и подошел к собственной сумке. Вскоре он нашел там что-то и вернулся обратно.

— Завари вот это. — Он бросил ей небольшой паруси новый мешочек, перевязанный шнурком из сыромятной кожи.

Рапсодия развязала шнурок, поднесла мешочек к носу, изучая аромат, и тут же с отвращением отвернулась.

— Боже, что это? — спросила она, отложив в сторону мешочек.

— Кофе. Специальная смесь из Сепульварты.

— Фу, какая гадость. Эши рассмеялся:

— Знаешь, ты слишком консервативна. Ты бы сначала попробовала, а уж потом называла прекрасный напиток гадостью.

— Нет уж, спасибо. Он пахнет как грязь на могиле скунса.

— Возможно, так и есть, но мне он нравится гораздо больше, чем твой отвратительный чай. — У Рапсодии вы тянулось лицо, и он поспешил смягчить свои слова: — Впрочем, я уверен, что если бы мы были не в лесу и у тебя под рукой оказались другие растения…

— Избавь меня от извинений, — холодно перебила его Рапсодия. — Ты имеешь полное право не любить мой чай. Никто не утверждает, что он вкусен, речь идет лишь о том, что травяной чай полезен. И если ты намерен травить себя этой гадостью, я не стану тебе мешать. Более того, я отойду в сторону и разожгу для себя другой костер, пока ты будешь готовить свой кофе. — Она встала и углубилась в лес, оставив большую часть своего ужина нетронутой.

Рапсодия вернулась после захода солнца и вечерней молитвы и молча принялась устраиваться на ночлег в своем уголке маленького лагеря.

Эши занимался починкой сапога, когда она подошла к костру, и с интересом посмотрел на нее. Он уже давно заметил, какое влияние на огонь оказывает присутствие Рапсодии и как ее настроение отражается на поведении пламени. Сейчас оно шипело от гнева и обиды. Рапсодия до сих пор не простила его — наверное, все же следовало принести извинения. Он решил исправить положение.

— Я сожалею о том, что между нами произошло, — сказал он, поворачивая сапог и не глядя на Рапсодию.

— Забудь.

— Хорошо, — согласился он, надевая сапог. — Так и поступлю. Жаль, что другие женщины не склонны прощать так быстро.

Рапсодия свернула плащ и положила его под голову вместо подушки. Земля здесь была неровной из-за выступающих корней, так что ей никак не удавалось найти удобное место для сна.

— Чепуха, — возразила она, — уверена, что твоя мать простила бы тебе даже убийство.

Эши рассмеялся:

— Туше. — Он употребил фехтовальный термин, означающий, что противник завоевал очко. — Из этого я делаю вывод, что прощен?

— Только не думай, что так будет всякий раз, — пробормотала Рапсодия из-под одеяла, и ее голос слегка повеселел. — Я никогда не прощаю тех, кто плюется. Обычно я вырезаю им сердце, хотя некоторые его давно лишились. — Она закрыла глаза и собралась спать.

Через мгновение она услышала легкое гудение и даже сквозь закрытые веки почувствовала, как голубоватый свет разогнал ночной мрак. Внезапно Рапсодия ощутила укол и открыла глаза — острый конец меча упирался ей прямо в горло под самым подбородком.

Эти стоял над ней. Даже в темноте было видно, что он с трудом контролирует охватившую его ярость. Если он надавит на клинок еще чуть-чуть, острие проткнет кожу. Его глаза под капюшоном горели дикой ненавистью.

— Вставай, — сказал он, больно ударив ее по ноге сапогом.

Рапсодия повиновалась обнаженному клинку. Он пульсировал голубым светом, и Рапсодия вспомнила, что во время сражения краем глаза видела его слабое сияние, но так близко — никогда. Теперь она могла разглядеть его как следует — меч был длиннее и шире, чем Звездный Горн, клинок и рукоять покрывали мерцающие голубые руны, но не они оказывали такое сильное гипнотическое воздействие.

Сам клинок казался жидким. Он парил в воздухе, и по его поверхности шли волны, словно морской прибой. Пар, клубившийся над удивительным оружием, наводил на мысли о Преисподней и образовывал перед Рапсодией движущийся туманный туннель, в конце которого стоял незнакомец, охваченный жаждой крови. Ее крови. Она чувство вала это, хотя и не могла толком разглядеть его. Рапсодия понимала, что Эши не стал бы показывать ей столь могущественный клинок, если бы не намеревался покончить с ней раз и навсегда.

На Рапсодию снизошло спокойствие. Она смотрела сквозь туман на человека в плаще. Эши молчал, но его гнев был настолько ощутимым, что еще немного — и Рапсодия смогла бы коснуться его кончиками пальцев.

Прошло несколько бесконечных мгновений, Эши по-прежнему молчал, и она решила заговорить первой.

— Зачем ты заставил меня встать? Твое воспитание не позволяет убить меня во сне?

Эши ничего не ответил, лишь сильнее надавил на клинок. На мгновение мир вокруг потемнел, поскольку ослабел приток крови к голове. Она собрала оставшиеся силы и твердо посмотрела на него.

— Немедленно убери свой меч или убей меня, — холодно приказала она. — Ты мешаешь мне спать.

— Кто ты? — голос Эши был хриплым от едва сдерживаемой ярости.

Рапсодия невольно напряглась: этот вопрос она уже слышала — от другого незнакомца в плаще. Да и в их отношениях с Акмедом был подобный эпизод почти сразу же после знакомства. В голосе Акмеда звучала тогда такая же ненависть, а сам он рылся в ее сумке, предоставив Грунтору следить за ней в свете первого из множества костров, возле которых им предстояло разбивать лагерь.

«Кто ты?»

«Эй, положи мою сумку».

«Будь Ой на твоем месте, он сидел бы скромненько, мисси. Отвечай на вопрос».

«Я уже сказала: меня зовут Рапсодия. А теперь положи мои вещи, пока ты ничего не испортил».

«Я ломаю вещи, только если хочу их сломать. Попробуем еще раз. Кто ты?»

Она тихонько вздохнула:

— Похоже, мне на роду написано без конца отвечать на этот вопрос мужчинам, которые хотят меня прикончить. Меня зовут Рапсодия.

— Я ничего о тебе не знаю, — сказал он низким, угрожающим голосом. — Кто тебя послал? Кто твой господин?

Последнее слово больно ужалило Рапсодию, и перед ее мысленным взором воскресли воспоминания о времени, проведенном на улицах Истона, когда ей приходилось заниматься проституцией. Глаза Рапсодии превратились в сверкающие зеленые щели.

— Как ты смеешь?! У меня нет господина, и вообще, что ты хочешь сказать?

— То, что ты лжешь — в лучшем случае. В худшем — ты воплощение зла, и тебе предстоит умереть за то горе, которое ты несешь сквозь Время.

— Подожди! Какое горе? — удивленно спросила Рапсодия. — И не смей говорить, что я лгу, трусливый осел. Это ты лжец, ты сказал моим друзьям, что с тобой я буду в безопасности. Если ты хочешь меня убить, я готова сражаться с тобой в любое время и в любом месте. И вовсе не нужно было заманивать меня в лес, чтобы проделать это безнаказанно, трусливый кусок дерьма.

Эши расправил плечи, однако его меч не дрогнул. Казалось, его гнев начал слабеть. Рапсодия не знала, как ей удалось его успокоить, но она поняла, что он колеблется.

— Признайся, кто тебя послал, и я дарую тебе жизнь, — проговорил Эши, и его голос звучал почти спокойно. — Расскажи мне, кто твой хозяин, и я тебя отпущу.

— Я понятия не имею, о чем ты болтаешь, — сердито ответила она. — Никто меня не посылал.

Эши вновь надавил на клинок.

— Не лги! Кто тебя послал? Я даю тебе десять секунд, чтобы назвать имя, — или ты умрешь.

Рапсодия задумалась, она видела, что Эши не шутит. Ей ничего не стоило придумать какое-нибудь имя, чтобы по том попытаться выяснить, о каком господине или хозяине он говорит. Она может солгать ради спасения собственной жизни. Время замедлило свой бег, и она вспомнила о своей новой семье, с которой ей так хотелось встретиться.

— Не трать время. — Она гордо выпрямилась. — Я не знаю, о чем ты говоришь, и не стану лгать только для того, чтобы сохранить жизнь. — Она слегка повернула голову, чтобы ему было легче ее прикончить. — Давай, убей меня.

Эши несколько мгновений стоял неподвижно, затем быстрым движением увел клинок в сторону, так что капли воды упали на лицо Рапсодии и в огонь, который сердито зашипел. Эши продолжал пристально смотреть на нее из-под капюшона.

Выдержав его взгляд, Рапсодия произнесла:

— Я не знаю, что на тебя нашло. Может быть, мозг отказал из-за скунсовой мочи, которую ты называешь кофе. — Она сделала глубокий вдох и заговорила голосом Дающей Имя: — В любом случае твое поведение не имеет оправдания. Я не лгала тебе и не являюсь воплощением зла. Я не понимаю, почему ты на меня разозлился, но у меня нет хозяина, и я не чья-то шлюха, и мне непонятны твои слова о господине. А теперь оставь меня. Я найду дракониху и без твоей помощи.

После некоторых размышлений Эши спросил:

— А что ты имела в виду, когда упомянула мое сердце? «Обычно я вырезаю им сердце, хотя некоторые уже давно его лишились».

Рапсодия с недоумением посмотрела на него: она ведь всего лишь пошутила.

— Что ты бессердечный и грубый болван. Сначала ты оскорбил ужин, который я для тебя приготовила, выплюнул мой чай, да и вообще повел себя как невоспитанная скотина. Ты настоящая свинья. У тебя нет элементарного уважения к другим людям. Ты не понимаешь шуток, но считаешь, что другие должны смеяться над твоими. Ты маньяк. Мне продолжать? И когда я говорила про твое сердце в первый раз, я шутила. Теперь я абсолютна серьезна.

Плечи Эши поникли, и Рапсодия услышала, как он вздохнул под капюшоном. Некоторое время они молча смотре ли друг на друга. Потом он опустил голову.

— Я очень сожалею, — тихо проговорил Эши. — Ты совершенно правильно меня описала.

— Тут я не стану с тобой спорить, — ответила Рапсодия, чувствуя, что начинает успокаиваться. — А теперь отойди. Если ты все еще хочешь со мной сразиться, я буду счастлива оказать тебе эту услугу. В противном случае иди своей дорогой.

Эши убрал меч в ножны. На поляне сразу стало темно. Костер, еще совсем недавно взметнувшийся ввысь от ее гнева, теперь догорал — он успел сожрать почти весь хворост.

— Если ты хочешь, чтобы я оставил тебя в покое, почему ты просто не придумала какое-нибудь имя? Я бы ушел, не причинив тебе никакого вреда. Тебе повезло. Ты ужасно рисковала.

— Почему я не придумала какое-нибудь имя? — переспросила Рапсодия. — Ты задал мне вопрос. На него существовал только один ответ, и я не собиралась лгать. Что, если бы оно принадлежало какому-нибудь хорошему человеку, чья единственная вина состоит в том, что у него неудачное имя?

Эши вздохнул:

— Ты права. Наступили трудные времена, Рапсодия. Я понимаю, что заслужил твою вечную ненависть, но, прошу тебя, не надо. Я принял тебя за другого и попросил прощения. Многие мои друзья и бесчисленное количество невинных людей погибли от рук ужасного зла, провоцирующего восстания и набеги. На мгновение мне показалось, что это ты.

— Какое совпадение! Акмед полагает, что это ты.

— Значит, он умнее, чем я предполагал, — негромко проговорил Эши.

Ему вновь удалось удивить Рапсодию.

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего, — быстро ответил он. — Абсолютно ничего. Произошло недоразумение. — Потом он насмешливо добавил: — Возможно, все дело в скунсовой моче — мне очень понравилось, как ты назвала мой кофе.

Рапсодия уселась на землю возле догорающего костра.

— Ты знаешь, Эши, большинство людей совершают ошибки — вот только масштабы у них другие. Они ругаются, называют друг друга обидными именами. Моя соседка однажды швырнула тарелку в своего мужа. Однако они не обнажают оружие, чтобы разрешить недоразумения. Так что я не могу с тобой согласиться, когда ты называешь это недоразумением.

— Мне очень жаль, — ответил Эши. — Пожалуйста, скажи мне, что я должен сделать, чтобы загладить свою вину.

Клянусь, такого больше не произойдет. Я понимаю, ты мне не поверишь, но я повел себя так из-за того, что происходит на нашей земле. Приближается война, Рапсодия, я чувствую. И я готов подозревать всех даже без всяких на то оснований, как в случае с тобой.

Она слышала, что Эши говорит правду. Рапсодия вздохнула и попыталась оценить имеющиеся у нее возможности. Конечно, можно его прогнать, и тогда она останется одна в лесу, не зная, куда идти дальше. Или согласиться путешествовать вместе, позаботившись о том, чтобы он не мог застать ее врасплох. Или просто положиться на его слово.

Она слишком устала и поэтому выбрала последний вариант.

— Ладно, — вздохнула она. — Я готова принять твои извинения, если ты обещаешь больше не обнажать против меня меч. Поклянись, и мы забудем о том, что произошло.

— Клянусь, — тут же ответил он, и Рапсодии показалось, что в его голосе появилось нечто неуловимо знакомое.

— И выброси кофе. Он плохо действует на твой разум. Несмотря на напряженность, которая оставалась между ними, Эши рассмеялся. Он наклонился над своей сумкой и вытащил мешочек с кофе.

— Только не в огонь, — торопливо добавила Рапсодия. — А то нам придется спешно покинуть лес. Закопай его утром вместе с другим мусором.

— Договорились.

Она подбросила хвороста в почти погасший костер.

— Ложись спать, я постою на страже.

— Хорошо, — не стал спорить Эши. Он вытащил спальные принадлежности и быстро улегся, словно хотел продемонстрировать, что доверяет Рапсодии. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи. — Несмотря на то что произошло, на лице у Рапсодии появилась улыбка.

Она сидела, прислушиваясь к лесным шорохам и песне сверчков в темноте.

Шрайк выругался и вновь пришпорил свою лошадь. Посольский караван Орландана опередил его на несколько дней, и он никак не мог его догнать. Шрайк не нуждался в обществе послов Роланда, поскольку он считал их жалким сборищем пустоголовых стариков, не способных даже на внятное изречение, не говоря уже о разумной мысли.

«Жалкие марионетки, — мрачно размышлял он, — все как один. Отправились выразить уважение новому королю монстров».

Он вспоминал слова своего хозяина, а его скакун галопом мчался по грязи Орланданского тракта, построенного еще во времена намерьенов. Тракт пересекал Роланд от морского побережья до границы Мантейдсов.

«Все, что тебе удастся разузнать о Канрифе и о том безумии, которое там началось. Все, Шрайк».

Голос был глубоким и обманчиво спокойным, а угроза почти осязаемой.

Шрайк чувствовал угрозу и в ветре, несмотря на свежесть весеннего воздуха. Канриф давно превратился в развалины, гниющие останки ушедших веков; таким он и должен оставаться для чудовищных любителей падали. Пусть ветер скитается среди горных вершин, пока события прошлых лет окончательно не сотрутся из памяти живущих. Он не знал, что обнаружит, когда окажется среди руин дворца Гвиллиама Жестокого и Энвин Интриганки, но Шрайк знал: ему это не понравится.