32

Акмед проверил свое снаряжение, а затем выглянул из туннеля.

— Грунтор идет, — доложил он.

Рапсодия кивнула. Она в последний раз протерла Звездный Горн и убрала его в новые ножны, сделанные болгами в ее отсутствие и украшенные великолепным рисунком из переплетающихся листьев. Над скалами звенела песня, рокочущий бас Грунтора эхом отражался от стен туннеля.

Рапсодия рассмеялась.

— Миленькая песенка, — сказала она Акмеду. — Новая?

Король фирболгов пожал плечами.

— За все годы, что я его знаю, у него ни разу не возникло проблем со строевой песней, — ответил он. — Уверен, что у него в запасе имеется пара тысяч, которых я еще не слышал.

Через несколько минут из-за поворота появился сержант и шагнул к ним.

— Она уехала, Грунтор?Они без происшествий покинули наши земли?

— Ага, — ответил великан, вытирая пот со лба. — Мы следили за ними до конца туннелей, до провинции Бет-Корбэр и Кревенсфилдской равнины, а потом повернули назад. Она уже в Роланде, мисси, а Место Великой Встречи осталось далеко позади.

— Спасибо тебе, — вздохнув с облегчением, сказала Рапсодия. — Ты не можешь себе представить, какое отвратительное видение ее сопровождало. Теперь она в безопасности и скоро встретится с этим болваном Тристаном Стюардом. Не могу поверить, что он отправил ее сюда без охраны.

— Очевидно, она не представляет для него особой ценности или его поручение настолько для него важно, что он не захотел дожидаться почтового каравана, — проговорил Акмед, натягивая капюшон.

— Последнее, — улыбнувшись, сказала Рапсодия, — хотя я так и не поняла, в чем тут дело. Отвратительно! Она его очень любит.

Грунтор удивленно заморгал.

— Ой ничего такого не слышал.

— Она этого не сказала, но все и так ясно, без слов.

Акмед встал и сердито поправил плащ.

— Ну, может, он ее отблагодарит, когда она вернется, — проворчал он. — Пошли? Лично мне совершенно все равно, трахает Тристан Стюард какую-то девку или нет.

Рапсодия тоже встала.

— Да. Покажите мне Лориториум. Я думаю о нем с тех пор, как рассталась с Элинсинос.

Король фирболгов встал у входа в Лориториум так, что бы видеть лицо Рапсодии, когда она войдет в святая святых Гвиллиама в первый раз. Несмотря на то что он был готов к самой неожиданной реакции, он был слегка раздосадован, когда восхищение осветило ее прекрасные черты сиянием, которое могло бы поспорить с ярким солнцем, заливающим землю.

— Боги, — пробормотала она, медленно оглядывая мраморный потолок и стены. — Какая красота! И как жаль, что строительство не завершено. Это было бы произведение искусства, которому нет равных.

— Я рад, что тебе нравится, — нетерпеливо проворчал Акмед, сердясь на свою собственную реакцию. Невероятная красота Рапсодии представляла собой источник могущества, который он с радостью использовал для достижения своих целей. Но ему не доставляло никакого удовольствия напоминание о том, что он и сам порой подвержен ее влиянию. — А теперь не поможешь ли ты нам определить, что это такое. — Он показал на серебристую жидкость, блестевшую в трещинах между двумя мраморными плитами. С тех пор как он видел его в последний раз, озерцо заметно уменьшилось.

Рапсодия наклонилась и протянула руку и тут же почувствовала сильную вибрацию, которая коснулась ее пальцев, несколько мгновений приятно щекотала кончики, а потом обожгла. Рапсодия закрыла глаза и тихонько пропела свою именную ноту, пытаясь разобраться в происхождении вибраций.

Внезапно ее сознание наполнили обрывки образов, волнующих, а порой отвратительных. Быстрая смена картин заставила ее потерять равновесие, и она невольно сделала шаг назад.

— Что это такое? — спросил Акмед, помогая ей устоять на ногах.

— Память, — ответила Рапсодия. — Чистая, жидкая память.

Она посмотрела на алтари, отмечавшие четыре стороны света, затем, дрожа от волнения, подошла к каждому из них по очереди и показала на ларец для хранения одной из Августейших Реликвий, вырезанный в форме каменной купальни для птиц.

— Послушайте, — сказала она, стараясь сохранять спокойствие. — Вы слышите песню?

— Отойди подальше, мисси, — предупредил Грунтор. — Там ловушка.

— Я знаю, — ответила Рапсодия. — Он мне сказал.

— Что? — спросил Акмед.

Восхищение на лице Рапсодии стало еще ослепительнее.

— Здесь хранится капля воды, видите? — Болги прищурились, а потом кивнули. — Это одна из Слез Океана, редкий и бесценный образец живой воды, стихия в ее чистейшем виде.

Она развернулась и показала на длинный, плоский алтарь, вырезанный из редкой красоты мрамора, окрашенного в зеленые, коричневые и пурпурные тона.

— А вот кусок Живого Камня, — пояснила она. — Он появился на свет вместе с Землей.

— Дитя Земли создано из Живого Камня, — напомнил ей Акмед.

— Кажется, хранилище ветра пустует, — сказала Рапсодия и показала на отверстие в потолке. — Думаю, Гвиллиам собирался именно здесь спрятать частичку звезды Серенны — эфир, — который он принес с собой с Острова. По крайней мере, так говорится в манускриптах.

Тогда ясно, как возникли озера памяти. Действие вызывает вибрацию, а она распадается, только когда соединяется с другой вибрацией или ее поглощает ветер или море, два самых могущественных хранилища вибраций. Это место было надежно запечатано и наполнено чистым могуществом стихий. Магия Живого Камня и Океанских Слез смешалась с вибрациями событий, которые здесь произошли, и память обрела форму. — Рапсодия присела рядом со сверкающим озерцом. — Я думаю, когда вы открыли туннель и впустили воздух из мира наверху, она начала распадаться. Однако знак вибраций еще очень силен.

— А ты можешь определить, намеренно или случайно закрыт огненный источник? — спросил Акмед.

Рапсодия подошла к бездействующему фонтану в самом сердце Лориториума и медленно обошла вокруг него. Жар, который от него исходил, неожиданно стал сильнее, словно огонь, прячущийся внутри него, реагировал на ее присутствие. Рапсодия закрыла глаза и, потянувшись к запечатанной трубе, прикоснулась к ней пальцами. Когда сознание у нее прояснилось, она начала тихонько напевать свой вопрос.

Грунтор и Акмед с изумлением взирали на то, как серебряная дымка из озерца у основания фонтана, словно дождь, заструилась в воздухе, постепенно приобретая очертания человеческой фигуры. Она была едва различимой, ее движения не слишком четкими, но казалось, что человек оглядывается через плечо. Потом он повернулся и подошел к фонтану, а в следующее мгновение растаял.

Рапсодия открыла глаза, и в свете факелов болги увидели, как сверкают ее изумрудные глаза.

— Ответ на твой вопрос — «да», это сделано сознательно, — тихо проговорила она. — Источник был запечатан, а также все остальные колодцы, через которые выходил дым из кузниц Гвиллиама. Вся эта мерзость была направлена прямо в Колонию.

Она вдруг замолчала и задумалась. Акмед ждал, когда она заговорит снова, на кончике языка у него вертелись накопившиеся вопросы. Через несколько минут она проговорила, тихо, словно для себя одной:

— Я вспомнила. Человек, который закрыл источник, сделал это специально, и произошло это очень давно. Я видела его один раз и не сразу узнала.

— Но ты вспомнила его?

— Ну, в каком-то смысле. Когда мы начали обследовать крепость и оказались в королевской спальне в Канрифе, меня посетило видение: Гвиллиам с убитым видом сидит на краю кровати, на которой лежит человек со сломанной шеей. — Акмед кивнул. — Это он закрыл вентиляционные колодцы.

— А ты можешь его описать?

— Невыразительная внешность, — пожав плечами, ответила Рапсодия. — Светлые с проседью волосы, зеленовато-голубые глаза. О нем не говорится ни в одном из сохранившихся манускриптов, и я не видела его изображения ни на одной из фресок. Но это не имеет значения. Если его тело захватил ф'дор, а я подозреваю, что так оно и было, сейчас он уже наверняка перебрался в другое, поскольку тот человек умер.

— Значит, ф'дор знал о существовании Колонии? — шумно вздохнув, подвел итог Акмед.

— Похоже, знал.

— В таком случае, ему должно быть известно, что Дитя Земли здесь. Он вернется.

— Мусор из туннелей убрали?

Акмед собрал промасленные тряпки и швырнул их в большую кучу на краю площади Лориториума, а затем провел рукой по канаве под ближайшим из уличных фонарей.

— Да, по крайней мере настолько, чтобы ничего не загорелось, когда ты откроешь источник. — Рапсодия искоса на него посмотрела, и он нахмурился, а затем повернулся к Грунтору: — А ты что думаешь, сержант?

Великан был занят другим делом. Он стоял возле алтаря Живого Камня и смотрел на него, словно прислушиваясь к тихой мелодии. Наконец он тряхнул головой, будто прогоняя сон, и, повернувшись, увидел удивление на лицах своих друзей.

— Хм-м-м. Извини, сэр. Ой думает, все нормально.

— А как насчет вентиляционных шахт, Грунтор? — спросила Рапсодия. — Колония не пострадает, если мы распечатаем источник?

Грунтор закрыл глаза и вытянул вперед могучую руку, затем осторожно, точно впервые прикасаясь к лицу любимой женщины, положил ее на алтарь. Восторг от контакта чуть не лишил его равновесия. Мощный поток силы проник в его тело, наполнив жаром огня и жизни.

Перед его мысленным взором возникли сосуды земли — ущелья и овраги, и трещины в камне и глине и скалы над ними. Он отправил свое сознание в путешествие вдоль вентиляционных шахт огненного источника, миновал его древние ответвления и повороты, обращая самое пристальное внимание на препятствия, которые могли ему встретиться. У него возникло ощущение, будто он идет за старым другом по коридорам горячо любимого отчего поместья, где ему знаком и дорог каждый уголок. С огромным трудом он заставил себя оторваться от завораживающего зрелища, грозившего увлечь его за собой в самые глубины земли.

— Нет, мисси, все чисто, — ответил он. — Проходы внутри вентиляционной системы давно опустели. Кроме того, Праматерь прорыла несколько собственных туннелей.

Рапсодия довольно кивнула. Затем она осторожно вложила руки в трубы источника, расположенные по обе стороны огромного камня. Грунтор сказал, что это базальт. Имя камня ему назвала сама Земля. Рапсодия призвала на по мощь свое мастерство Дающей Имя и осторожно произнесла одно слово, а потом запела песнь базальта.

Камень, который провел здесь века, загудел в ответ на свое имя. Рапсодия вздохнула и изменила песнь.

— Магма, — пропела она, — только что остывшая, еще расплавленная.

Ее пальцы проникли внутрь камня, который теперь больше напоминал глину. Затем она с силой потянула его на себя и бросила на землю, прежде чем он успел застыть и навсегда захватить в плен ее руки.

С громким ревом из самого сердца Земли взметнулась маленькая струя пламени, выплеснув на Лориториум волну жара и света. Огонь, вырвавшийся из источника, был таким ослепительно ярким и могучим, что трое друзей одно временно вскрикнули от боли, а Рапсодия отшатнулась, прикрыв глаза рукой.

В новом свете Лориториум словно родился заново. Гладко отполированный мрамор сиял, отражая каждый блик, каждый сполох света. Стали видны все изысканные детали незаконченных фресок на стенах и необыкновенной красоты резьба, украшавшая каменные скамьи, хрустальные купола уличных фонарей мерцали, точно звезды. Новому, чистому свету понадобилось всего одно короткое мгновение, чтобы прогнать мрак, в который много веков назад погрузилось это место. Огонь успокоился, и сильная струя распалась на мирно танцующие языки пламени.

Как только глаза привыкли к новому освещению, Рапсодия с довольным видом посмотрела на огненный фонтан, затем оглядела систему фонарей и каналов, соединенных с огромным резервуаром, где хранилось масло для них.

— Лориториум будет просто великолепен, когда ты его достроишь, — сказала она взволнованно. — Идеальное место для научных изысканий и учебы, как и планировал Гвиллиам.

— Если мы до этого доживем, — сердито проговорил Акмед. — Теперь, когда мы знаем, что ф'дору известно о существовании Лориториума, можно не сомневаться: он обязательно вернется, чтобы нанести удар. Дело времени.

— В таком случае, почему он не явился сюда раньше, до того, как ты привел в Канриф болгов? — спросила Рапсодия.

— Чтобы это узнать, мы и хотим отвести тебя в Колонию, — ответил он и показал на проход впереди. — Праматерь не желает открывать нам предсказание, пока мы не соберемся все вместе. Я надеюсь, что в словах мудрой дракианки мы найдем ответы на многие интересующие нас вопросы.

Рапсодия взяла свой рюкзак и повесила его на плечо.

— Понятно, — ехидно проговорила она. — Мы собираемся сломя голову броситься выполнять волю какой-то дракианской предсказательницы.

Она спрятала улыбку, увидев, как нахмурился Акмед, и зашагала за болгами по туннелю, который Грунтор проделал в толще земли.

Даже в свете факела Грунтор видел, что Рапсодия злится все сильнее. Они с Акмедом спорили с тех самых пор, как покинули Лориториум и начали спускаться по туннелю, ведущему в Колонию.

— Я с каждым днем все больше убеждаюсь в том, что ф'дор — это Ллаурон, — заявил Акмед, не обращая внимания на молнии, которые метали изумрудные глаза Рапсодии. — До войны он жил здесь, в Канрифе. В те дни он вполне мог иметь доступ в Лориториум. Мы знаем о его намерении возродить намерьенское государство — ты даже призналась, что он просил твоей помощи — и сделать Эши королем.

— Чушь, — сердито возразила Рапсодия. — Если Ллаурон это ф'дор и он хочет сделать Эши королем нового государства, зачем он разорвал ему грудь и чуть не убил его?

— Хватит! — прорычал Грунтор. — Она чувствует, что вы ссоритесь, и ей больно.

Акмед и Рапсодия удивленно на него уставились, однако Рапсодии удалось прийти в себя первой.

— Кто, Грунтор?

— Спящее Дитя, естественно. Успокойся, мисси. Она знает, что вы идете.

Певица очень серьезно посмотрела на своего друга болга.

— Хорошо, Грунтор. Надеюсь, ты мне расскажешь, как ты это узнал?

33

Праматерь ждала их в темноте в самом конце туннеля. Она с интересом посмотрела на Рапсодию, и серебряные зрачки ее глаз превратились в блестящие продолговатые зеркала.

— Рада тебя видеть, Дитя Неба, — приветствовала она Певицу.

Акмед и Грунтор переглянулись; кроме двух голосов, при помощи которых она разговаривала с ними, дракианка использовала третий, сухой и шелестящий, совсем как у Акмеда. И этот голос использовал слова.

— Ты задержалась, — с упреком сказала Праматерь.

— Извините, — заикаясь, пролепетала Рапсодия, удивленная резким тоном. Она тоже не рассчитывала, что услышит голос Праматери. — Я была далеко отсюда.

Она посмотрела на женщину, стоявшую перед ними, и была так потрясена, что напрочь перестала переживать из-за ее слов.

В диковинных чертах лица Праматери она видела сходство с Акмедом, теперь она смогла понять, в чем заключается его родство с дракианами, скрывавшееся за внешностью болга. Они никому не говорили о его дракианских корнях — если не считать Элендры, — даже Джо. Необычайная, редкая магия, которую Певица видела перед собой, объясняла лучше всяких слов, почему так важно хранить ее в тайне.

Женщина была худой, точно струна, ее кожа, испещренная сосудами, поразила Рапсодию. В то время как Акмеду она придавала устрашающий вид, у Праматери удивительная кожа казалась восхитительным украшением, словно гравюра или изощренная татуировка. По крайней мере, так представлялось Рапсодии. Ей пришлось напомнить себе, что она не видела Праматерь при ярком свете. Однако здесь, в темноте туннеля, она производила ошеломляющее впечатление. Рапсодия посмотрела ей в глаза, и ей показалось, будто перед ней зеркало, стоящее в окутанной мраком комнате. Черные, точно уголь, но сияющие внутренним светом, они изучали Рапсодию несколько мгновений, а потом Праматерь повернулась к болгам, и Певица задохнулась — столь невыносимой была потеря этого поразительного взгляда, обладающего почти такой же гипнотической силой, что и взгляд Элинсинос.

Резкость черт лица Праматери и окружавший ее, точно облако, сухой воздух почему-то вдруг напомнили Рапсодии о существах, рожденных ветром, как и дракиане, — сверчках, издающих пронзительные, скрипучие звуки; хищниках, поражающих воображение грациозностью движений; зорких по ночам сов с их немигающими глазами.

Праматерь коротко кивнула, затем повернулась и зашагала в темноту туннеля.

— Идите за мной.

Они последовали за единственной оставшейся в живых обитательницей Колонии в сердце этого места — в пещеру, где много тысячелетий лежало Спящее Дитя.

Огромные железные двери были закрыты. Праматерь остановилась перед ними и повернулась к Рапсодии.

— Ты Певица Неба. — Ее слова прозвучали как утверждение, а не вопрос.

— Да.

Праматерь чуть наклонила голову.

— Сначала вы увидите Дитя Земли, — сказала она, кивком показав на тяжелую, окованную железом дверь. — Затем я отведу вас в Круг Гимнов. Там вас ждет пророчество. Но сначала вы должны позаботиться о ней.

— Как?

Праматерь взялась за одну из огромных дверных ручек.

— «Ветер звезд споет песнь матери, живущую в ее душе», — процитировала она. — Это часть предсказания, которая, как мне кажется, относится к тебе. Ты ее амелистик, скоро я буду слишком стара для этого.

Рапсодия потерла глаза и сказала:

— Я не понимаю, вы слишком торопитесь.

В глазах Праматери запылал гнев.

— Нет, это вы не спешите, — заявила она, и в ее голосе Рапсодия услышала шорох раскаленного пустыней ветра. — Вы опоздали. Вам следовало прийти давным-давно, когда я еще была сильна, до того, как меня сломило Время. Но вы все не шли.

И тем не менее я ждала, в полном одиночестве, столько лет, столько веков, видя, как часы отсчитывают минуты, дни, годы. Я ждала, когда вы придете и смените меня на моем посту. И вот вы здесь.

Но дело даже не только в передаче опеки тебе. Дитя посещают сны, его мучают кошмары. Я не могу слышать его криков, и мне неизвестно, что его мучает. Только ты, Дитя Неба, можешь это понять. Только тебе под силу спеть ему колыбельную песнь, чтобы оно снова погрузилось в мирный сон. Так сказал ветер. И это истина.

Последние слова она произнесла дрожащим голосом, и у Рапсодии сжалось сердце — она услышала в них страх и боль. Праматерь была не просто одиноким стражем бес ценного инструмента, которым стремился завладеть ф'дор, она любила Дитя Земли, как свое собственное. В ее голосе звучал точно такой же страх, который почувствовала Рапсодия в тот момент, когда Элендра уничтожила ее лютню. И точно такой же страх застыл в глазах лиринской воительницы, когда она прощалась с Рапсодией.

— Я понимаю, — сказала она. — Отведите меня к нему.

С протяжным стоном открылась тяжелая железная дверь, и трое друзей проследовали за старой дракианкой в темную комнату. Праматерь зажгла светильник над ложем Дитя.

Когда мрак отступил, Рапсодия и ее спутники подошли поближе и увидели Дитя Земли. Оно лежало на огромном каменном алтаре под покрывалом, сплетенным из паутины, невесомым, точно пух. Его гладкая серая кожа по-прежнему казалась холодной, словно камень, но в его внешности произошли заметные изменения с тех пор, как Акмед и Грунтор видели его в прошлый раз. Корни и сами волосы по всей длине стали зелеными, как летняя трава, а прекрасные локоны превратились в сухие жесткие веточки. Лето было в самом разгаре, и Дитя Земли это чувствовало и отвечало как могло, в своей темной пещере, не знающей света солнечных лучей.

Рапсодия обхватила себя руками, стараясь прогнать неожиданную дрожь, и медленно подошла к катафалку, на котором почивало Дитя Земли, не в силах оторваться от поразительного зрелища, представшего ее глазам. Сердце у Грунтора сжалось, когда он увидел удивление и восторг на его лице.

А Рапсодия вспомнила слова Элинсинос: «Поскольку драконы не могут иметь общего потомства с расами Трех, они попытались создать человекоподобную расу из кусочков Живого Камня, оставшихся после построения тюрьмы для ф'доров. В результате на свет появились удивительно прекрасные существа, которых назвали Детьми Земли, внешне они походили на человека — как это представляли себе драконы. В некоторых отношениях Дети Земли оказались блистательным творением, но во многих других они внушали отвращение».

— Оно прекрасно, — едва слышно сказала Рапсодия.

— Ты ему тоже нравишься, — заметила Праматерь и накрыла Дитя покрывалом. — Его успокаивают твои вибрации и окружающая тебя музыка. — Она чуть прищурилась и посмотрела на Певицу. — Только оно не понимает, почему ты сдерживаешь слезы.

Рапсодия попыталась сморгнуть слезы и посмотрела на Акмеда.

— В присутствии короля болгов плакать запрещено.

— О чем ты скорбишь?

— О нем, — ответила Певица. — Разве может его судьба оставить кого-либо равнодушным? Оказаться приговоренной к жизни, ничем не отличающейся от смерти, ужасно. Спать вечно… Такая редкая красота — и лишена собственной жизни! Это страшно. Любой будет о нем скорбеть.

— А я не буду, — резко возразила Праматерь. — Ты ошибаешься, когда думаешь, будто у него нет жизни. Вот его жизнь, его судьба; так есть, и так будет всегда. Ему суждено пройти через это испытание и ценить то, что выпало на его долю. А одинокий страж должен справиться со своими испытаниями и ценить свою судьбу. Так же и в твоей жизни наверняка возникают ситуации, когда тебе приходится проявлять мужество, а порой ты радуешься тому, что у тебя есть. И если его существование не кажется тебе жизнью, это еще не значит, что это не жизнь.

— Райл хайра, — прошептала Рапсодия. Мудрость поговорки лиринов снизошла на нее, словно легкий снегопад, и окутала плечи теплым покрывалом. Наконец она поняла значение слов, услышанных впервые еще в детстве.

Рапсодия увидела, как дрогнули губы чудесного Дитя, словно повторяя слова лиринской мудрости. Праматерь быстро наклонилась над ним, надеясь услышать, что оно произнесло. Подождав немного, дракианка убедилась, что Дитя молчит, вздохнула и выпрямилась.

— Оно разговаривает? — спросил Грунтор.

— Пока нет, — тихо ответила Праматерь и провела рукой по зеленым, точно трава, волосам, которые кое-где уже приобрели золотистый оттенок. — В последнем предсказании величайшего дракианского мудреца сказано: наступит день, когда оно заговорит, но за все время, что я его охраняю, оно не произнесла ни единого звука.

В далекие времена было записано, что мудрость живет в Земле и на звездах. Все остальное: бушующие моря, недолговечный огонь, легкий ветер — эфемерны, слишком непостоянны, чтобы хранить уроки, которые преподает нам Время. Звезды видят все, но не открывают того, что знают. И только Земля сберегает тайны, передающиеся из века в век, и Земля поет; она постоянно делится своим знанием — в смене времен года, гибели и возрождении дикого, необузданного огня. Мы можем многому у нее научиться.