14

— Чай готов. Хочешь?

— Да, благодарю, — ответила Рапсодия.

Пока Эши носил влажный хворост, который собрал возле хижины, Рапсодия еще раз оглядела комнату. Она подошла к камину и отодвинула в сторону небольшой каминный экран, чтобы разжечь огонь.

— Чай на столе, — сказал Эши.

— Спасибо.

Рапсодия посмотрела на ветки, которые только что были влажными и зелеными, теперь они стали совершенно сухими, словно лежали под навесом целый год, в них не осталось ни капли воды. Она коснулась приготовленных для растопки щепок и произнесла слово, зажигающее огонь. Во все стороны полетели искры, в камине вспыхнуло пламя. Рапсодия улыбнулась и посмотрела на Эши, который ногой заталкивал под кровать полотенце.

— Скажи, ты и сам связан с водой или только через меч? — Рапсодия встала, взяла чашку и устроилась в ста ром кресле.

Он было насторожился, но, взглянув на Рапсодию, опять расслабился. Отстегнув потертые ножны, Эши положил меч себе на колени и провел рукой по потрескавшейся коже.

— Я не знаю. Кирсдарк у меня так давно, что я уже и не помню времени, когда стихия воды мне не подчинялась.

Я всегда ощущал море в своей крови, даже ребенком. В моей семье было много моряков, так что все произошло естественно. — Рапсодия подождала продолжения, но вместо этого он подошел к камину и взял в руки кочергу.

Она заерзала в кресле — таком старом и продавленном, что ей никак не удавалось сесть ровно.

— Ну и чего ты хочешь от меня теперь? — спросила она.

Эши наклонился, чтобы пошевелить тлеющие угольки, и Рапсодия вдруг почувствовала, как ее охватывает возбуждение, словно он не возится с огнем, а касается ее тела. На мгновение ее охватила паника, но почти сразу же она сообразила, что дело в ее внутренней связи с огнем, а вовсе не в Эши. Она постаралась отгородиться от необычных ощущений. Вскоре Эши закрыл камин экраном и повернулся к ней.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты так долго пытался выудить у меня сведения о моей принадлежности к намерьенам, и теперь, когда твое желание осуществилось, я хочу знать, что ты собираешься делать. Что тебе нужно от нас? От меня?

— Ничего из того, что ты не готова дать.

— Ты знаешь, — вздохнула Рапсодия, — из меня не получится хорошей намерьенки, к тому же я не слишком к этому стремлюсь. Ваш народ не может прямо ответить на вопрос даже ради спасения собственной жизни.

Эши не удержался от улыбки.

— Ты права, извини. Знаю, это раздражает, но тяжело бороться с наследственностью и недоверием, которое пришло после ужасной войны. Боюсь, все намерьены таковы, и я, наверное, один из самых худших.

— Что верно, то верно. Кто еще добровольно ходит, закутавшись в туманный плащ, прячась от людских глаз?

Его блестящие голубые глаза встретились с глазами Рапсодии.

— А кто сказал, что добровольно?

Она не сумела отвести глаз и сразу найти достойный ответ.

— Прости.

Она снова замолчала.

— Когда я в первый раз увидела твое лицо, я поняла, почему ты его прячешь.

— В самом деле?

Рапсодия задумалась над ответом. До тех пор пока он не скинул капюшон, она предполагала, что Эши скрывает какое-то уродство: следствие несчастного случая, ранения в сражении или родовую травму. Она даже сочувствовала ему, иногда Рапсодии тоже хотелось закрыть свое лицо, чтобы люди перестали на нее глазеть.

Она тщательно изучила свое отражение в зеркале, пытаясь понять, почему привлекает всеобщее внимание, и пришла к выводу, что ее кровь лиринглас придала ее внешности нечто непривычное и люди воспринимают ее как чужака. И хотя она не считала себя уродливой, пристальные взгляды заставляли ее испытывать неприятные чувства.

Но Эши не урод. Напротив, красоту его лица не могли скрыть даже чахлая бородка и нечесаные волосы. В нем было нечто аристократическое, несмотря на простую одежду и мускулистое тело. Не вызывало сомнений, что ему пришлось немало путешествовать — доказательством тому служили длинные сильные ноги. Широкие плечи, узкая талия и могучие руки, как у человека, много работавшего на ферме или рубившего дрова. Увидев зрачки его глаз, Рапсодия поняла, что Эши носит туманный плащ по необходимости, а вовсе не из тщеславия — за ним охотились очень опасные хищники, наделенные немалым могуществом. Страшная черная рана на груди убедила Рапсодию в истинности ее предположений. И хотя она мало знала Эши, у нее болело за него сердце.

Капли дождя с шумом ударяли о торфяную крышу, воздух в хижине стал влажным.

— Ты не ответил на мой вопрос, — наконец проговорила Рапсодия. — Так чего же ты от меня хочешь?

Он подошел к кровати, сел и внимательно посмотрел на нее.

— Было бы неплохо иметь тебя в качестве союзника. Как и твоих друзей, но прежде всего тебя.

— Почему именно меня?

Он слегка улыбнулся:

— Мне нравится сражаться, чувствуя рядом твое плечо.

Рапсодия расхохоталась.

— Ну, спасибо тебе, однако ты плохо разбираешься в воинах. Если ты намерен с кем-нибудь сражаться, то лучше Грунтора может быть только Акмед.

— Почему Акмед?

— Акмед… ну, Акмед обладает талантом. — Она решила, что и так сказала слишком много. — Но прежде чем я смогу стать твоим союзником, мне бы хотелось выяснить, с кем ты собираешься воевать. Ты можешь мне рассказать?

— Нет. — Ответ получился очень резким, и улыбки исчезли с их лиц. — Извини.

— Вот почему мне трудно заключить с тобой союз.

— Я знаю. — И он тяжело вздохнул.

— А ты хоть кому-нибудь можешь довериться?

— Нет.

— Какая страшная у тебя жизнь. — Она провела пальцем по краю пустой чашки. — А тебе не кажется, что есть вещи, ради которых стоит рискнуть? — Она говорила очень тихо.

— К сожалению, я не склонен к риску. И тем более теперь.

Повисла тяжелая тишина. Рапсодия посмотрела на огонь, потрескивающий за каминной решеткой, а потом перевела взгляд на Эши, чьи необычные зрачки с вертикальным разрезом еще сильнее привлекали к себе внимание в яр ком свете пламени. И что-то во взгляде этих голубых глаз вызвало у Рапсодии грусть, от которой защемило сердце.

— Но ты оставляешь такую возможность на будущее? — спросила она.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь. Рапсодия вновь посмотрела на свою чашку.

— Мое прошлое есть коридор с множеством дверей, которые я оставляю открытыми и не собираюсь их закрывать. Я никогда не запираю дверь, если в этом нет необходимости, в надежде, что все будет хорошо и я смогу вернуться. Может быть, сейчас ты не готов рискнуть, но такой день придет. Такое возможно?

Эши долго смотрел на огонь.

— Едва ли. Дверь не только закрыта, но и заперта. И за печатана.

Вновь наступила тишина. Рапсодия поставила чашку.

— Тогда нам следует придерживаться нашего договора и не говорить о Прошлом, — мягко сказала она.

— Согласен.

— Быть может, мне стоит в общих чертах поведать тебе о том, с чем намерена сражаться я и во имя чего бороться, и тогда, если наши цели окажутся близкими, ты будешь знать, что я твой союзник, и тебе не придется рассказывать о своих врагах.

Его лицо прояснилось, в глазах появилась надежда.

— Возможно.

— Хорошо. Во-первых, если ты собираешься сражаться с болгами и отнять у Акмеда Канриф, нам придется воевать друг с другом.

— Нет. Вовсе нет.

— Я так и предполагала, но лучше знать наверняка. Всякий, кто собирается обидеть ребенка, мой враг, то же самое могу сказать о любом невинном человеке, святом дереве лиринов или лиринском лесе. Я бы хотела, чтобы мир длился как можно дольше. Обычно я на стороне защищающейся, а не атакующей стороны, если только нет каких-то особых причин. Я готова кастрировать любого насильника или совратителя детей.

А в остальном, кто знает? Возможно, настанет день, когда я построю себе хижину в лесу, если лирины примут меня, и буду жить в мире, никому не причиняя вреда, занимаясь растениями и сочиняя музыку. Еще я бы хотела построить дом, где можно было бы исцелять людей, используя для этих целей мою музыку. Впрочем, я уже говорила: мне кажется, что мне не суждено пережить опасные времена, поэтому я не особенно рассчитываю на осуществление своих дальних планов. Скорее всего, я погибну, защищая то, во что верю, пытаясь сделать мир немного лучше. Ну, так мы союзники?

Эши улыбался.

— Похоже на то.

Рапсодия серьезно посмотрела на него:

— А ты бы сказал мне, если бы это было не так?

— Нет, наверное.

Она вздохнула:

— Я так не думаю. — Где-то далеко загрохотал гром. — Значит, ты больше ничего не хочешь?

На лице Эши отразились самые разнообразные эмоции, но когда он заговорил, его слова получились простыми.

— Я бы хотел, чтобы ты стала моим другом.

— И я бы хотела, — ответила она, поставив ноги на край его постели. — До тех пор пока ты останешься тем, кем кажешься, можешь на это рассчитывать.

— А ты та, кем кажешься?

Она рассмеялась:

— Абсолютно. Уж не знаю, какой я кажусь, но я совершенно открыта. Похоже, я так и не научилась скрывать свои недостатки, и вдобавок слишком наивна. Ты знаешь, я стараюсь никогда не лгать, если меня к тому не вынуждают.

На его лице появился интерес.

— А как человека можно заставить лгать?

Рапсодия вспомнила о Майкле, Ветре Смерти, и о жестком блеске в его глазах, когда он сообщал ей о своих условиях:

«Ты не только будешь удовлетворять все мои желания, ты станешь делать это с радостью и готовностью. С разными ласковыми словечками, стонами и соответствующими звуками. Я намерен уехать, забрав с собой твое сердце, после того как я множество раз с удовольствием трахну тебя, моя милочка. Сможешь выполнить мое условие? Обещаешь демонстрировать ответную страсть?»

Она закрыла глаза и попыталась заблокировать воспоминания о бесконечном ужасе, застывшем в глазах той девочки.

«Хорошо, Майкл. Я буду говорить все, что ты пожелаешь. Отпусти ее».

Рапсодия обхватила себя руками. Она подумала о победной улыбке на лице Майкла: она либо станет искренне говорить то, что он хочет услышать, либо будет вынуждена лгать, что еще хуже. В любом случае он победил.

— Уж поверь мне, такое бывает, — наконец сказала она.

Ее глаза встретились с глазами Эши, и она затаила дыхание. У него были такие же голубые радужные оболочки, как у Майкла.

— Что-то не так?

Она потрясла головой, и все сразу встало на свои места. Да, у Майкла могли быть такие же глаза, но в его зрачках отсутствовали вертикальные разрезы. Возможно, именно из-за этого странного каприза природы за Эши и охотились.

— Нет, — покачала головой Рапсодия. — Все в порядке. Надеюсь, ты никогда не попадешь в ситуацию, когда тебе придется лгать. Это едва ли не самое страшное, что может быть в жизни. Но, возвращаясь к началу разговора, — твое желание вполне выполнимо. Я попытаюсь быть твоим другом и союзником. Не могу говорить за Грунтора и Акмеда, но, если я замолвлю за тебя словечко и ты не станешь им предлагать то, что противоречит их убеждениями, они охотно станут твоими союзниками. — Она увидела, что на лице Эши появилось неудовольствие. — В чем дело?

— Извини. — Казалось, Эши о чем-то сожалеет. — Иногда меня поражает, что ты связалась с этой парочкой, особенно с Акмедом.

— Но почему?

— Он отвратителен, вот почему.

Рапсодия ощетинилась:

— Ты его совсем не знаешь. Как ты можешь так говорить?

— Я уже дважды был его гостем и не могу сказать, что это доставило мне удовольствие.

— Мне очень жаль, — искренне сказала Рапсодия. — Он действительно бывает излишне резким. Но почему ты остался?

Эши подошел к огню и снова взялся за кочергу. Огонь не желал разгораться.

— Мне симпатичны ты и Джо. А когда ты упомянула Элинсинос, я понял, что могу тебе помочь ее отыскать. Я один из немногих ныне живущих лесничих, которые бывали рядом с ее логовом.

Рапсодия удивилась, услышав слово «лесничий».

— Ты официально занимаешь должность лесничего? — Он кивнул. — Ты проходил обучение у Ллаурона?

— Да.

— Я там была! Он очень милый человек. Ты получил от него конкретные указания?

Эши передвинул каминный экран.

— Да, кое-какие. Обычно сам Ллаурон не занимается подготовкой лесничих, предоставляя это Гэвину, которому иногда помогает Ларк.

— Да, с ними я тоже встречалась. Ларк показала мне много лекарственных трав. Извини, я отвлеклась. Акмед совсем не такой плохой, как кажется. К нему не просто подступиться, у него очень необычный взгляд на жизнь, но мне хорошо рядом с ним. У нас очень много общего.

Эши содрогнулся.

— Если не считать того, что вы оба намерьены в Первом поколении, я не вижу у вас ничего общего.

— Я не говорила, что Акмед намерьен Первого поколения, ты сам сделал такой вывод. Могу привести в пример нашу внешность, здешние люди одинаково на нас реагируют.

Эши потрясенно посмотрел на Рапсодию.

— Что?

— Да, и если ты сам не заметил, мы оба носим плащи с капюшонами, потому что в противном случае на нас сразу начинают глазеть или еще того хуже.

Он удивленно потряс головой, окончательно убедившись в том, что Рапсодия действительно не понимает, почему все так на нее смотрят. Хотя он и раньше это подозревал, по трясение не проходило.

— Акмед чрезвычайно уродлив.

Она начала терять терпение.

— Ты склонен к поспешным выводам! Глупо считать, что внешность человека равнозначна его личным качествам.

— А я как раз и говорю о личных качествах.

— Я уже сказала, что ты его совсем не знаешь.

Эши прислонился к стене рядом с камином.

— Ты так и не ответила на вопрос о нем и тебе.

— Какой вопрос?

— О том, смогла бы ты жить с Акмедом, я имел в виду, выйти за него замуж. — Последние слова он произнес сквозь зубы.

— Может быть, — ответила она. — Но мы никогда не обсуждали подобную перспективу. Возможно, эта мысль приведет его в ужас. Как я уже тебе говорила, я не собираюсь выходить замуж, но если мне суждено после всего остаться в живых, то он один из лучших кандидатов.

Эши заметно помрачнел.

— Почему?

— Ну, давай посмотрим: он знает обо мне больше, чем любой ныне живущий человек, ему известны мои сильные и слабые стороны, и его не смущает моя внешность.

— Рапсодия, никого не смущает твоя внешность. Она не обратила ни малейшего внимания на его последние слова.

— И я не думаю, что он ждет от супружества того же, что большинство других людей.

— Чего, например?

— Любви. Акмед знает, что у меня нет сердца, и ему все равно. Вероятно, он будет удовлетворен тем, что я могу дать. Конечно, эти рассуждения носят сугубо теоретический характер. Как я уже сказала, мы никогда не обсуждали данную тему.

— Мне кажется, Рапсодия, что ты напрасно заранее отказываешься от любви, тем более что ты сама так высоко ценишь это чувство.

Рапсодия вновь рассердилась.

— Какая разница! И почему тебя так тревожит проблема моего супружества?

Эши отвернулся. Теперь, когда его лицо больше не скрывал капюшон, ему стало гораздо труднее разговаривать с Рапсодией.

— Меня оно не тревожит.

— А мне кажется странным, что тебя огорчает возможность моего брака без любви.

Он повернулся и посмотрел ей в глаза.

— А меня удивляет, как ты можешь говорить об этом так спокойно. Ты же сама утверждала, что очень серьезно относишься к семье.

Рапсодия обдумала его слова.

— Ты прав. Однако мои рассуждения касаются только тех людей, которые способны любить.

— А ты к ним не относишься.

— Совершенно верно.

— Но почему?

Она вздохнула и посмотрела на огонь, который тут же начал разгораться.

— Я отреклась от любви, мне она запрещена.

Эши присел на кровать напротив Рапсодии.

— Почему? Ты вступила в религиозный орден и дала обет безбрачия?

Рапсодия фыркнула:

— Едва ли.

— Тогда почему?

Рапсодия опустила глаза.

— Еще в старом мире я обменяла способность любить на то, что хотела сохранить.

— Что именно?

— Ребенка, — ответила Рапсодия.

Она подняла взгляд и вдруг поняла, что с легкостью отвечает на его вопросы, — за прошедшие годы Рапсодия никогда ни с кем об этом не говорила.

Теперь пришел черед Эши опустить глаза.

— У тебя был ребенок?

— Нет, это был не мой ребенок. Но я хотела ее защитить. — Эши кивнул. Рапсодии показалось, что он вздохнул с облегчением, но промолчал. — Так или иначе, но я дала клятву, что больше никогда никого не буду любить, и сдержала свое слово.

— Никого, кроме детей?

— Нет, я плохо объяснила. Я дала слово мужчине, что не полюблю другого до самого конца мира.

— А кем был человек, которого ты любила? Что с ним произошло?

На лице Рапсодии появилась гримаса отвращения.

— Я не говорила, что любила его. Он был грязной свиньей.

— Я перестаю тебя понимать. Почему ты дала клятву любить свинью?

— Ладно, начнем сначала, — вздохнула Рапсодия, — раз для тебя это так важно. Он был самым отвратительным, злым и жестоким ублюдком из всех, кого я знала. Мерзавец похитил невинную девочку, и, если бы я не вмешалась, он бы изнасиловал, а потом убил ее. Я дала клятву в обмен на ее свободу никогда не любить никого другого и выполнила ее. Я не утверждала, что любила ублюдка.

— До конца мира, верно?

— Да — Не слишком ли сильная клятва для такого негодяя?

— Ну, тут все зависит от того, рассчитывала ли я вообще найти любовь.

— А ты думала, что этого не случится?

— Да. Так что моя жертва была не такой большой.

На лице Эши появилась обаятельная улыбка, он встал с постели, подошел к Рапсодии и опустился перед ней на колени.

— У меня есть для тебя замечательная новость.

— И в чем она заключается?

— Если ты решишь, что можешь кого-то полюбить, то можешь это сделать, не нарушая клятвы.

— С чего ты взял?

— Ты ведь поклялась никого больше не любить до конца мира?

— Да.

— А ты разве не заметила, Рапсодия? Тот мир погиб, его нет более тысячи лет. Ты свободна от него и от своих клятв.

Глаза Рапсодии наполнились слезами — и на то имелось множество причин. Эши взял ее за руки, полагая, что сейчас она расплачется. Однако Рапсодия сумела справиться с нахлынувшими чувствами. Эши смотрел на ее исказившееся лицо, а потом не выдержал и протянул руку, что бы вытереть слезы, но Рапсодия оттолкнула его ладонь.

— Не нужно, — прошептала она и отвернулась. — Сейчас я успокоюсь.

— Не нужно сдерживать слезы, Рапсодия. Здесь ты в безопасности и можешь спокойно поплакать. Мне кажется, тебе это просто необходимо.

— Я не могу, — тихо ответила она. — Мне запрещено.

— И кто тебе запретил плакать?

— Акмед.

Смех Эши получился злым.

— Ты шутишь. — Она покачала головой. — Неужели ты говоришь серьезно? Какой он чудесный человек! Послушай, Рапсодия, плач не есть признак слабости.

— Я знаю, — сказала она, смахивая слезы с глаз. — Он вызывает раздражение.

— У Акмеда? К счастью, его здесь нет. Если тебе необходимо поплакать, плачь. Меня это нисколько не раздражает.

Рапсодия улыбнулась:

— Спасибо, но я не хочу плакать. Я в порядке.

Эши покачал головой:

— Нет. Я неплохой специалист по соленой воде, морской и слезам, — мой меч, ты же знаешь. Могу тебя заверить, тело и душа нуждаются в очищении, которое приходит со слезами. Даже кровь становится здоровей. Акмеду следовало бы это знать. — Глаза Рапсодии при последних словах сузились, и Эши торопливо продолжил: — Если на протяжении многих столетий ты сдерживала слезы, то нанесла себе огромный вред. Пожалуйста, Рапсодия, я могу обнять тебя, если это поможет.

Она невольно бросила взгляд на то место, где под рубашкой пряталась страшная рана, и содрогнулась, вспомнив о боли, которую причинила Эши, обняв его тогда в лесу.

— Нет, спасибо, но я благодарна тебе за предложение.

— Тогда я могу оставить тебя одну, прогуляюсь немного, если хочешь.

— Нет, не стоит. — Теперь ее голос звучал твердо. — Я пришла в себя, и тебе вовсе не обязательно отправляться под дождь. Лучше передай лютню, которую мне подарила Элинсинос. Хочешь послушать, как я играю?

Эши встал и подошел к шкафу, куда сложил их вещи.

— Конечно. А ты уверена, что…

— Да. — Рапсодия взяла в руки инструмент, который ей протянул Эши. — Что бы ты хотел послушать?

Он вздохнул.

— Ты знаешь песни старого мира о море?

— Несколько, — ответила она с улыбкой, вспомнив Элинсинос. — В моей семье тоже были моряки. Для этих песен больше подошел бы другой инструмент, но я постараюсь. — Она настроила лютню и начала играть.

Магия дракона сохранила древние струны в отличном состоянии, а дерево, из которого лютня была изготовлена, за долгие годы приобрело удивительно глубокий и чистый звук.

Эши растянулся на кровати, музыка Рапсодии околдовала его. Она не догадывалась о глубине его чувств, хотя лицо Эши оставалось открытым. Он позволил музыке наполнить его сознание и сердце, и пульсирующая боль в груди немного утихла, а мигрень, вызванная разговорами об Акмеде, и вовсе исчезла. Голос Рапсодии был красивым и легким, неземным, подобным музыке ветра, и Эши погрузился в чарующие звуки. Он отдал бы остатки своей души за то, чтобы она провела здесь несколько дней и пела бы для него, открывая свое сердце, которого, как она думала, у нее не было.

После нескольких матросских песен она перестала петь, продолжая играть на лютне, и мелодия показалась Эши необыкновенно печальной. Он сам едва не заплакал, но прозвучавший диссонирующий аккорд заставил его прийти в себя. Рапсодия заморгала и начала играть мелодию снова. Но вскоре она вновь допустила ошибку и перестала играть.

Эши сел и посмотрел на нее. Она заснула в кресле, уронив пальцы на струны лютни. Он хотел перенести ее на постель, но сцена переправы через Тарафель так живо встала у него перед глазами, что он сразу же отказался от своих намерений. Вместо этого Эши встал, осторожно вынул лютню у нее из рук, положил на стол, а затем накрыл Рапсодию одеялом. Она вздохнула во сне и устроилась в кресле поудобнее.

Эши посмотрел на черную бархатную ленту, стягивающую волосы Рапсодии. Ему ужасно хотелось снять ее, но он решил, что Рапсодия будет недовольна. Подложив еще одно полено в камин — огонь теперь горел ровно, — он вернулся к креслу. Эши долго смотрел на спящую Рапсодию, наслаждаясь ее прекрасным лицом в неверном, но теплом свете камина. Наконец и он почувствовал усталость. Тихо поцеловав ее в лоб, Эши скользнул в постель, зная, что очень скоро Рапсодия проснется, сотрясаясь от рыданий.

Так и произошло, Эши подошел к ней в темноте и долго шептал слова утешения, пока она не успокоилась. Ливень сменился ровным дождем. Эши неохотно вернулся в свою постель, оставив Рапсодию смотреть беспокойные сны.

15

Дождь продолжал идти почти весь следующий день. К тому моменту, когда он прекратился, солнце уже клони лось к закату, и капли еще долго падали с листьев на крышу хижины в сумраке приближающейся ночи. Непрекращающийся дождь вызвал у Рапсодии странное чувство усталости, поэтому они решили провести в хижине еще одну ночь, чтобы земля немного просохла.