МЕРИДИОН

Меридион сидел в темноте, погрузившись в глубокие размышления. Инструментальная панель Редактора Времени также оставалась темной; огромная машина хранила молчание, светящиеся ленты прозрачных пленок застыли на своих катушках с тщательно наклеенными ярлыками «Прошлое» или «Будущее». Настоящее, как всегда, повисло мимолетным серебристым туманом в воздухе перед лампой Редактора, постоянно меняясь в тусклом свете.

На коленях у него лежал кусочек древней нити, часть Прошлого, фрагмент пленки необычайной важности, безнадежно испорченной с одного конца. Меридион осторожно взял его, перевернул и тяжело вздохнул.

Время всегда оказывалось очень хрупким, в особенности если с ним приходилось проделывать механические манипуляции. Он старался как можно осторожнее обращаться с высохшей пленкой, но она треснула и загорелась в механизме Редактора Времени, и изображение, которое так интересовало Меридиона, сгорело. И вот мгновение утеряно навсегда вместе с заключенной в нем информацией. Личность демона, которого он разыскивал, так и останется тайной. И вернуться назад он не мог, во всяком случае таким способом.

Меридион потер глаза и откинулся на спинку прозрачного кресла, которое создал из сияющего поля энергии, связанной с его жизненной сущностью. Покалывающая мелодия окружила его, вливая силы, очищая разум и помогая сосредоточиться. То была его Именная песнь, внутренняя мелодия его жизни. Уникальные звуки, связанные с его истинным именем.

Демон, которого он искал, тоже обладал великой властью над именами. Меридион направился в Прошлое, чтобы его найти, чтобы предотвратить катастрофу, так тщательно сконструированную демоном, но враг сумел от него ускользнуть. Ф'доры были мастерами лжи, отцами обмана. Не имея телесной оболочки, они связывали себя с невинными людьми и жили их жизнью или заставляли исполнять свою волю, а потом покидали использованное тело, переходя к более могущественному хозяину, как только представлялась такая возможность. И даже из далекого Будущего распознать ф'доров не удавалось.

Именно по этой причине Меридион манипулировал со Временем, срезая и перемещая частицы Прошлого, чтобы свести могущественную Дающую Имя с теми, кто способен помочь ей найти и уничтожить демона. Меридион надеялся, что эти трое сумеют решить поставленную перед ними задачу в своем Времени до того, как будет слишком поздно помешать демону уничтожить мир. Но избранная стратегия оказалась рискованной. Простое совмещение жизней еще не давало гарантии, что они смогут использовать свои возможности.

Меридион уже видел последствия своей ошибки. Редактор Времени уничтожил обрывки пленки Прошлого. Смрад от сгоревшей ленты был резким и горьким, обжигал ноздри и легкие Меридиона, заставляя его дрожать при мысли о том, какой ужасный вред он мог невольно причинить Будущему, вмешиваясь в Прошлое.

Меридион взмахнул рукой над инструментальной панелью Редактора Времени. Огромная машина ожила, замысловатые линзы озарил мощный внутренний источник света. Теплое сияние разлилось по высоким оконным стеклам круглой комнаты, поднимаясь к самому потолку. Мерцающие звезды, которые только что были видны из любой точки комнаты, исчезли. Меридион поднес обрывок пленки к свету.

На пленке остались какие-то образы, но их было трудно различить. Он почти сразу увидел маленькую стройную женщину благодаря сиянию ее золотых волос, завязанных черной лентой, в которых отразился восход солнца. Она стояла на берегу утра, на фоне великолепной панорамы гор, где Меридион оставил пару путешественников в прошлый раз. Меридион осторожно подул на обрывок пленки, чтобы очистить ее от пыли, и улыбнулся маленькой женщине, кутавшейся в плащ. В прозрачной тиши занимающегося дня она смотрела на простиравшуюся перед ней долину.

Ее спутника он нашел далеко не сразу. Если бы Меридион не знал, что он должен находиться рядом, то никогда не разглядел бы его в глубокой тени. Наконец Меридион увидел очертания мужского плаща, предназначенного для того, чтобы скрыть его обладателя от посторонних глаз. Слабые завитки тумана всплывали над плащом и сливались с легкой дымкой, поднимающейся от земли в косых лучах восходящего солнца.

Как он и подозревал, пленка загорелась в самый неподходящий момент, лишив Дающую Имя шанса заметить посла ф'дора, прежде чем посол или она доберутся до Илорка. Меридион наблюдал за происходящим ее глазами, дожидаясь, когда она заметит приспешника ф'дора, как сказал Прорицатель. Меридион уже различал тонкую темную линию: наверное, к ней приближался посольский караван. Она уже видела его. Мгновение миновало, и Меридион его пропустил.

Он вновь приглушил свет Редактора Времени и откинулся на спинку кресла, чтобы предаться размышлениям в темной сфере своего кабинета, подвешенной среди звезд. Должно существовать другое окно, другой способ взглянуть на мир ее глазами.

Меридион задумчиво посмотрел на звезды, потом перевел взгляд на поверхность Земли, находившуюся далеко внизу. Черный жидкий огонь медленно полз по потемневшему лицу мира, пожирая на своем пути континенты, без дыма сжигая их в лишенной жизни атмосфере. У края горизонта появилась еще одна стена пламени; скоро два источника огня встретятся и истребят то немногое, что еще осталось. Меридион призвал на помощь все свое мужество, чтобы удержать рвущийся из груди крик. Даже в самых мрачных снах ему не могло привидеться такое.

В самых мрачных снах. Меридион резко выпрямился. Дающая Имя обладала даром предвидения, она могла видеть Прошлое и Будущее в своих снах, а иногда просто читать прошедшие события, парящие в воздухе возле какого-то объекта. Сны выделяют энергию вибраций, и если бы ему удалось обнаружить следы одного из них, подобно пыли, танцующей в полуденном свете, он сумел бы проследить их путь обратно к ней, вновь увидеть мир Прошлого ее глазами. Меридион посмотрел на катушку, из которой свисал хрупкий конец пленки.

Он схватил древнюю катушку, отмотал кусок пленки, а потом аккуратно заправил ее оторванный конец под линзы Редактора Времени. Подкрутил окуляр и заглянул в него. Изображение оставалось темным, и сначала Меридион не мог ничего разобрать. Но вскоре глаза приспособились, и он заметил золотой отблеск, когда Дающая Имя вздохнула в темноте своей комнаты и слегка пошевелилась во сне. Меридион улыбнулся.

Он нашел запись ночи, предшествующей ее уходу вместе с Эши. Меридион не сомневался, что ей снится сон.

После коротких размышлений он выбрал два серебряных инструмента: один с острым и тонким кончиком и второй — крошечное ситечко на длинной узкой рукояти. Сетка ситечка величиной с наперсток была такой частой, что могла удержать даже мельчайшую пылинку. С величайшей осторожностью Меридион подул на пленку и приник к окуляру. Ничего. Он вновь дунул, и на сей раз крошечная белая крупинка отделилась от пленки, слишком маленькая, чтобы даже его невероятно чувствительные глаза сумели заметить ее без мощной линзы.

Меридион ловко поймал крупинку своим устройством и перенес ее под окуляр, продолжая внимательно наблюдать, пока лампа Редактора Времени не высветила тончайшую нить, которая соединяла ее с пленкой. Он подхватил нить сна.

Как можно осторожнее он вытащил нить настолько, чтобы ее можно было расположить под самыми мощными линзами. Не отводя глаз от окуляра, он сделал жест в сторону шкафчика, парящего над Редактором Времени. Дверцы шкафчика открылись, и крошечная бутылочка с маслянистой жидкостью переместилась на переднюю часть полки, а затем медленно опустилась на сверкающий призматический диск, висящий в воздухе рядом с его руками. Продолжая смотреть на нить, дабы не потерять ее из виду, Меридион вытащил пробку из бутылки и достал пипетку. Потом поднес пипетку к нити и капнул на нее.

Стекло под линзами подернулось желтой дымкой, затем очистилось; Меридион протянул руку и повернул экран на стене. Пройдет некоторое время, прежде чем он осознает происходящее, но так бывает всегда, когда оказываешься внутри чужих снов.

КОШМАРЫ

Рапсодия плохо спала в ночь перед тем, как отправиться в путешествие вместе с человеком, с которым была едва знакома и чьего лица никогда не видела. Часто получая видения из Прошлого и Будущего, она привыкла к беспокойным ночам и ужасающим снам, но сейчас все получилось иначе.

Большую часть той долгой мучительной ночи она не спала, сражаясь с упорными сомнениями, больше похожими на предостережения, основанные на простом здравом смысле. К утру она уже окончательно потеряла уверенность в правильности принятого решения, к тому же ей совсем не хотелось покидать своих друзей, способных защитить ее от любой опасности.

Дрова в камине горели почти бесшумно, пока Рапсодия беспокойно ворочалась с боку на бок, оставаясь на границе между сном и бодрствованием. Немое пламя отбрасывало яркие полосы пульсирующего света на стены и потолок ее маленькой, лишенной окон спальни, находящейся в самом сердце гор. Став королем фирболгов в Илорке, Акмед назвал свою резиденцию Котелок, но сегодня она больше напоминала Преисподнюю.

Акмед яростно возражал против ее путешествия с Эши. С того самого момента, как они встретились на улицах Бет-Корбэра, мужчины испытывали взаимное недоверие друг к другу, которое сразу же бросалось в глаза; напряжение между ними было настолько явственным, что иногда Рапсодию это начинало серьезно тревожить. Впрочем, Акмед мало кому доверял. Исключение он делал только для себя самого и Грунтора, могучего фирболга, своего давнишнего друга.

Эши казался симпатичным и вполне безобидным. Он выразил желание посетить Рапсодию и ее спутников в Илорке, мрачной горной крепости. И не испытывал смущения при общении с фирболгами, примитивной и иногда жестокой расой, которую большинство людей считали чудовищами.

Эши не страдал подобными предрассудками. Он охотно обедал за одним столом с враждебными вождями болгов, не обращал внимания на их грубые манеры — казалось, он не видит, как они выплевывают кости прямо на пол. И взялся за оружие, чтобы защитить королевство фирболгов, когда на них напали Горные Глаза, последний клан, отказавшийся присягнуть на верность Акмеду. Эши никогда не показывал, что его забавляет или вызывает раздражение стремительное вознесение на престол Акмеда, заносчивого спутника Рапсодии.

Однако Эши вообще редко выказывал какие-нибудь чувства. Его лицо постоянно оставалось скрытым под капюшоном диковинного плаща, окружавшего его облаком тумана.

Рапсодия перевернулась, устроилась поудобней и вздохнула. Она принимала его право не показывать свое лицо, понимая, что после Великой Намерьенской войны множество людей остались изуродованными, но ее преследовала мысль, что Эши прячет не просто страшные шрамы. Мужчины, скрывавшие свои лица, занимали слишком большое место в ее жизни.

Рапсодия открыла изумрудные глаза в темноте своей спальни, напоминающей пещеру. В ответ угли в камине на мгновение вспыхнули. Почерневшие остатки дров больше дымили, чем давали света и тепла. Дым уходил в дымоход, высеченный в скале столетия назад, когда Илорк еще назывался Канрифом и был столицей намерьенов. Рапсодия глубоко вздохнула, наблюдая, как дым поднимается вверх, образуя небольшое облачко над углями.

Она вздрогнула: дым разбудил воспоминания и перед ее мысленным взором вновь возникли мрачные картины. Нет, не мучительные подробности ее прежней жизни на улицах Серендаира, ее родины, погрузившейся на дно моря на другом конце света. Те дни, когда ей приходилось заниматься проституцией, теперь редко тревожили ее сон.

В последнее время ей гораздо чаще снились ужасы новой страны. Почти каждую ночь она видела жуткие картины Дома Памяти, древней библиотеки нового мира, и завесу огня, за которой возникали неясные очертания туннеля. За столбом дыма стоял мужчина в серой накидке, подобной плащу Эши. Человек по имени Ракшас. Он похищал детей и приносил их в жертву, проливая кровь невинных ради своих непонятных целей. Еще один человек, чьего лица она не видела. Совпадение, вызывающее страх.

Угли уже не в силах разогнать сырость, рассеянно подумала Рапсодия. Ее кожа стала липкой, одеяло вызывало раздражение. Струйки пота пропитали волосы на затылке, и они спутались с цепочкой медальона, который Рапсодия никогда не снимала.

Когда тревога начала одолевать Рапсодию, ей пришла в голову разумная мысль. Акмед — один из ее лучших друзей в этом мире, являющий собой обратную, сумрачную, сторону ее неунывающей натуры, — также скрывает свое лицо.

Прошло много времени, но Рапсодия не переставала удивляться тому, что стала близким другом наемного убийцы, превратившегося в короля, человека, который, как ей иногда казалось, поставил своей жизненной целью вызывать раздражение у всех, с кем он входил в контакт. Тот факт, что он силой заставил Рапсодию последовать за собой в недра Земли, покинуть Серендаир прежде, чем Остров поглотил вулканический огонь, и спас тем самым ей жизнь, не вызывал у нее благодарности. И хотя она перестала ненавидеть Акмеда за похищение, в одном из дальних угол ков ее сердца все еще таилась обида. Но она любила Акмеда и Грунтора.

И научилась любить фирболгов, главным образом благодаря своим друзьям, каждый из которых был наполовину фирболгом. Несмотря на примитивную природу и воинственность этого племени, их пещерная культура, к удивлению Рапсодии, оказалась достаточно сложной. В немалой степени на ее любовь к фирболгам повлияло поведение людей в провинциях Роланда. Фирболги подчинялись своим вождям из уважения и страха, а не из-за сомнительного происхождения, позволявшего передавать власть по наследству. Они щедро тратили немногие имеющиеся богатства, чтобы вырастить детей и защитить их матерей, и это особенно нравилось Рапсодии. Акмед и Грунтор сразу взялись за изменение уклада жизни своих соплеменников, стремясь сделать его более цивилизованным, и вот теперь, когда стали видны первые результаты, Рапсодия должна отправиться в путешествие.

Рапсодия перевернулась на спину, пытаясь спрятаться от тревожных снов и улечься поудобнее, — безрезультатно. Ей ничего не оставалось, как вновь уступить беспорядочному течению тревожных мыслей.

То, что они нашли коготь, меняло все. Из глубоких подземелий Илорка они извлекли коготь дракона, из которого кто-то сделал кинжал. Долгие столетия никто его не тревожил, даже когда после ухода намерьенов горы захватили болги. Теперь коготь соприкоснулся с воздухом, и дракон, которому он принадлежал, вскоре его почувствует. Рапсодия знала, что рано или поздно сумеет найти дракона, или, вернее, дракониху. Она слышала легенды о могущественной Элинсинос, видела ее статуи в музее намерьенов и на деревенских площадях Роланда и не сомневалась, что ее гнев будет смертоносным. Жуткие картины занимали одно из главных мест в ее кошмарах, и она часто просыпалась, дрожа от страха.

Для того чтобы избавить болгов от страшного гнева Элинсинос, она решила ее найти и вернуть кинжал, хотя Акмед и Грунтор всячески ее отговаривали. Однако Рапсодия твердо стояла на своем, мысль о маленьких болгах, превращающихся в пепел под огненным дыханием дракона, придавала ей твердость. Еще один ужасный сон, который ее преследовал, — впрочем, иногда жертвами пламени становились и взрослые. Ее сны никого не щадили.

Она боялась за Джо, девочку-подростка, которую нашла в Доме Памяти и сделала своей названой сестрой. И еще Рапсодия беспокоилась о лорде Стивене, симпатичном молодом герцоге Наварна, и его детях, которых успела полюбить. В ее снах все люди, нашедшие место в ее сердце, заживо сгорали у нее на глазах. Этой ночью ей приснилась гибель лорда Стивена.

Именно у него в замке она впервые увидела статую Элинсинос. Стивен уже примирился со смертью жены и своего лучшего друга, Гвидиона из Маносса, но в его герцогстве продолжали гибнуть люди, и причиной этому были необъяснимые вспышки насилия. Никто не знал, что за злой рок навис над этой землей. Потеря своего мира и родных едва не убила Рапсодию; теперь болги и ее друзья стали для нее новой семьей. Оставить их без всякой защиты она не могла. Эши заявил, что знает, как найти дракона. И Рапсодия была готова рискнуть жизнью, чтобы спасти близких ей людей. Вот только в этой полной обманов стране она не могла быть уверена, что ее уход с Эши не обернется еще большим злом.

Рапсодия вновь перевернулась на бок и накрылась грубым шерстяным одеялом. Все потеряло смысл. Она перестала понимать, кому и чему можно верить, даже собственные чувства, казалось, обманывали. Оставалось лишь молиться о том, чтобы сны о предстоящих катастрофах были лишь предупреждением и это ее путешествие поможет избежать страшной гибели в огне, что все будет совсем не так, как с предчувствиями гибели Серендаира. В любом случае, когда она получит ответ на этот вопрос, будет уже слишком поздно.

Когда она стала наконец засыпать, ей показалось, что дым над огнем сгущается и в воздухе возникает прозрачная лента, которая свивается вокруг ее снов, а потом застывает у нее перед глазами.

Акмеда, Змея, короля фирболгов, также преследовали кошмары, и это его раздражало. Ночные ужасы были личным проклятием Рапсодии; обычно его они не затрагивали. Акмеду в прошлой жизни, в старом мире, довелось наяву пережить такое количество ужасов, что он с радостью с ним расстался.

Массивные каменные стены Котелка, средоточия его могущества в горах, обычно обеспечивали его крепким и спокойным сном, лишенным сновидений, — здесь отсутствовала вибрация воздуха, к которой он был особенно чувствителен. Дракианская физиология, тяжкий дар, полученный от расы его матери, стал одновременно благословением и проклятием. Дар давал возможность получать информацию из внешнего мира, недоступную для глаз и разумов остальных людей, но платить за нее приходилось очень высокую цену. Он навсегда лишился покоя, вынужденный постоянно терпеть атаки мириадов невидимых призраков, иначе называемых Жизнью.

Поэтому Акмеда обрадовала возможность разместиться в крепости, высеченной внутри скалы, горном царстве тьмы, носящем имя Илорк. Воздух между отполированными базальтовыми стенами его королевских апартаментов был неподвижен, сюда не проникали шум и волнения внешнего мира. В результате его ночи обычно проходили спокойно и Акмед мог спать в тишине.

Но только не сегодня.

С проклятиями разгневанный Акмед вскочил со своей постели и с трудом заставил себя не броситься в спальню Рапсодии, чтобы разбудить ее и выяснить, что с ней случилось и почему она не обращает внимания на опасности, которые будут ей угрожать во время путешествия. Впрочем, он прекрасно понимал, что подобные действия ни к чему не приведут, к тому же он знал ответ на этот вопрос.

Рапсодия вообще ни на что не обращала внимания. Для женщины, наделенной таким острым и проницательным умом, она обладала удивительной способностью отбрасывать самые очевидные факты, если не хотела в них верить.

Сначала он решил, что это следствие пережитых ими катаклизмов, метаморфозы, произошедшей после того, как они, спасаясь из Серендаира, миновали огненную стену, пылающую в центре Земли. Огонь преобразил Рапсодию; ее естественная красота обрела поразительное совершенство. Акмеда завораживало не только потенциальное могущество, которым теперь обладала Рапсодия, но и ее полнейшая неспособность заметить какие-либо изменения в своей внешности. Даже люди, смотревшие на нее разинув рты всякий раз, когда она опускала капюшон, не могли убедить Рапсодию в совершенстве ее красоты; более того, она ощущала себя уродцем.

Акмед сердито отбросил в сторону упавшее под ноги одеяло. За долгое время, проведенное рядом с Рапсодией, он успел достаточно хорошо ее узнать и теперь понимал: склонность к самообману была присуща ей задолго до того, как она прошла сквозь огонь. Таким образом она пыталась сохранить остатки невинности, в этом проявлялось ее яростное желание видеть добро там, где его и в помине не существовало, и верить людям, когда на то не имелось ни малейших причин.

Ее жизнь на улице не способствовала сохранению невинности и веры в добро. Ей пришлось вступить в связь с одним из слуг его господина, Майклом, прозванным Ветер Смерти, который наверняка показал ей самые страшные стороны жизни. Тем не менее она всегда жаждала найти счастливый финал, пытаясь воссоздать семью, которую по теряла в вулканическом огне тысячу лет назад, удочеряя или делая своими родственниками беспризорных детей и бродяг. До сих пор подобное поведение приносило ей лишь сердечную боль, что нисколько не тревожило Акмеда. Однако ее последнее предприятие грозило поставить под угрозу не только ее собственную жизнь, и это по-настоящему волновало Акмеда.

Акмед знал, что где-то среди бескрайних пространств на западе находится человек, в котором нашел себе пристанище демон, — Акмед видел ф'доров за работой. Более того, ему пришлось, против собственной воли, служить одному из них. Испорченная раса, злая и древняя, рожденная темным огнем — Акмед очень рассчитывал, что вместе с Серендаиром погибнет последний ф'дор. Если бы он сам принимал участие в Сереннской войне, начавшейся после их отбытия с Острова, он позаботился бы об уничтожении древнего врага, совершив последнее убийство, бывшее в те годы его профессией.

Но он слишком рано покинул Остров. Отгремела война, Серендаир исчез в морской пучине за тысячу лет до того, как Акмед вышел из Корня, совершенно в другом мире, по другую сторону Времени. Те же, кто сумел пережить войну, предвидели предстоящую катастрофу, и у них достало мудрости, чтобы вовремя покинуть родной Остров, прихватив с собой зло в новый мир.

История имела пафос самой жестокой шутки. Акмеду удалось совершить невозможное: разбить цепь, связывавшую его с демоном, и сбежать от него и спастись. И все только для того, чтобы снова найти ф'дора здесь, в новых землях, где он терпеливо ждал его, будучи невидимо связанным с кем-то из миллионов обитателей этого мира. Складывалось впечатление, что сейчас им не грозит опасность: зло еще не успело добраться до гор. Но теперь эта безмозглая дура решила покинуть его королевство, где он мог ее защитить. Если она выживет, то, вне всякого сомнения, вернется сюда, став рабыней демона, причем даже сама не будет знать, что с ней произошло.

Раньше Акмед посчитал бы такой вариант развития события удачным. Ведь если бы ф'дор связал себя с Рапсодией, то королю фирболгов не потребовалось бы его искать. Как только девушка вернулась бы в горы, Грунтор бы ее убил, а Акмед осуществил ритуал изгнания. Еще один дар расы дракиан, полученный им по наследству от матери, — диковинный танец смерти, который он видел, но ни разу не исполнял сам, не позволял демону покинуть тело. В результате демон погибал вместе с человеком, в чьем теле находился. То есть вместе с Рапсодией. И если бы потом оказалось, что она и не попадала под власть демона, то ее смерть не вызвала бы у Грунтора и Акмеда ни малейших сожалений.

Но так дела обстояли раньше. Теперь Грунтор любил Рапсодию и был готов защищать ее до последней капли крови. А если учесть, что рост могучего фирболга составлял семь с половиной футов, а шириной плеч он не уступал ломовой лошади, то справиться с ним могли очень немногие.

Да и сам Акмед был вынужден признать, что Рапсодия приносит немало пользы. В дополнение к ее удивительной красоте, которая пугала фирболгов или вызывала благоговение, имелась еще музыка, один из самых полезных инструментов в их арсенале, необходимый для покорения гор и продвижения вперед цивилизации фирболгов.

Рапсодия принадлежала к расе лиринглас, Певцов Неба, искусных в науке Присвоения Имени. Музыка Рапсодии оказывала благотворное влияние на всех. Более того, от нее исходили эманации, которые успокаивали кипящую в венах Акмеда кровь. И он уже давно пришел к выводу, что именно по этой причине присутствие Рапсодии не вызывает у него постоянного раздражения — естественной реакции почти на всех других людей.

Еще более полезным аспектом ее музыкальных талантов была способность убеждать и вызывать страх, исцелять раны и наносить врагу урон, различать вибрации, которые даже он сам не мог отследить. Рапсодия играла важную роль в покорении гор; без нее кампания длилась бы гораздо дольше, да и крови им бы пришлось пролить значительно больше. К несчастью, хотя Акмед и ценил ее таланты, Рапсодия относилась к ним равнодушно.

Она тратила непомерно много времени, чтобы петь раненым, чем смущала болгов и даже раздражала их сверх всякой меры. Но постепенно Акмед начал терпимо относиться к ее стремлению облегчить страдания; у него появилась дополнительная возможность заручиться ее помощью.

Рапсодия не только помогла ему завладеть горами, но и приняла активное участие в переговорах с Роландом и Сорболдом, организовала посадку виноградников и создала систему обучения — все эти проблемы занимали существенное место в его генеральном плане. В конце концов он начал уважать мнение Рапсодии и полагаться на нее почти так же, как на Грунтора, отчего воспринял ее уход вместе с Эши как предательство. Во всяком случае, именно так он объяснял себе жгучее чувство разочарования, охватившее его, как только Рапсодия заявила о своем намерении покинуть Илорк с сующим свой нос в чужие дела незнакомцем, окруженным туманом и тайнами.

От мысли, что утром она уйдет из Илорка, Акмеду становилось холодно. Он выругался, провел тонкими пальцами по вспотевшим волосам и сердито опустился в кресло, стоящее перед не желающим гореть камином. Некоторое время он смотрел на гаснущее пламя и вспоминал Рапсодию, которая вышла из полосы ревущего в чреве Земли огня, вобрав в себя его силу и тайны и избавившись даже от малейших физических недостатков. С того мгновения всякий огонь, от мерцающего пламени свечи до ревущих огромных костров, подчинялся ей так же охотно, как и большинство мужчин, отражал малейшие изменения ее настроения, ощущал ее присутствие, выполнял приказы. В этих холодных горах Акмеду требовалось могущество Рапсодии.

Король фирболгов наклонился вперед, поставив локти на колени, и положил подбородок на сплетенные пальцы. Возможно, он напрасно тревожится. Благодаря усилиям Рапсодии в горах было начато много чрезвычайно важных дел, но теперь все будет развиваться дальше и без нее. Больница успешно функционирует, за виноградниками тщательно ухаживают даже зимой — Рапсодия успела многому научить фирболгов. Дети болгов проходят обучение, которое сделает их здоровее и увеличит продолжительность жизни. Им будет легче противостоять людям Роланда. Лишенные жизни горы стали теплее стараниями Рапсодии. Намерьенские кузни, созданные Гвиллиамом, глупцом, который выстроил Канриф, а потом начал войну, уничтожившую город, не гасят горны ни днем, ни ночью, здесь выплавляют сталь и куют оружие и инструменты, а горячий воздух через вентиляционную систему циркулирует внутри гор. Болги не заметят отсутствия Рапсодии.

К тому же ее статус Дающей Имя будет страховкой — она не станет слепым инструментом демона. Главным оружием ф'доров всегда были обман и ложь; Дающие Имена верны правде. Их сила неразрывно связана с правдой; только действуя в полном соответствии с собственными представлениями о ней, Дающие Имя могут выйти на новый уровень познания мира. Рапсодия продемонстрировала свои способности манипулировать силой истинного имени уже в тот момент, когда они встретились, хотя и поступила тогда бессознательно.