Отряд скорби (Оставленные - 2)

      Рейфорд сидел на краю кровати, слушал и не верил своим ушам. Николае Карпатиу все-таки сделал это. Он ставит под свой контроль основные средства массовой информации и тем самым получает возможность контролировать сознание большинства людей в сфере своего влияния, которая должна в ближайшем будущем охватить всю землю.
      Телеведущий продолжал перечислять:
      ...компании сетевого вещания, "Глобал уикли", "Ньюс уик", "Ридерс дайджест" и еще длинный список других компаний.
      Самым поразительным является реакция нынешних владельцев, которые как будто приветствуют привлечение нового капитала и заявляют, что они ловят на слове лидера Мирового Сообщества Николае Карпатиу, который обещает, что никакого вмешательства с его стороны в редакционную политику не будет.
      Рейфорду пришло было в голову позвонить Баку. Но он наверняка знал обо всем еще до того, как это сообщение попало в выпуск теленовостей. Кто-нибудь из сотрудников "Глобал уикли" должен был поставить его в известность, либо он мог услышать об этом от кого-нибудь из сотен корреспондентов, приехавших в Израиль на церемонию подписания. Но могло получиться и так, что каждый подумает, что Бака уже проинформировали, и тот окажется в неведении, чего Рейфорд не мог допустить.
      Рейфорд взялся за телефон, но в комнате Бака никто не ответил.
      * * *
      Плохо различимая в темноте толпа толклась на расстоянии порядка пятидесяти метров от Стены Плача. Останки нападавшего уже были убраны, а командир воинского подразделения объяснял представителям прессы, что он и его подчиненные не могли принять никаких мер "против двоих безоружных людей, которые никого не трогали, но напротив, стали объектом нападения".
      Никто из стоявших в толпе не выражал желания подойти ближе, хотя фигуры двух проповедников еще можно было видеть в конце Стены в тусклом свете заходящего солнца. Они стояли неподвижно и молча.
      Когда водитель доктора Циона бен-Иегуды подвез их к почти опустевшей стоянке машин, Бак захотел было спросить раввина, верит ли он в силу молитвы. Бак не сомневался в положительном ответе, но он собирался обратиться с молитвой о помощи ко Христу, и, пожалуй, не стоило задавать подобный вопрос ортодоксальному иудею. Поэтому Бак помолился молча.
      Они с Ционом выбрались из машины и, огибая небольшую толпу, медленно и осторожно стали продвигаться вперед. Раввин шел, скрестив перед собой руки и обхватив ладонями собственные плечи. Заметив это, Бак не смог удержаться от того, чтобы не присмотреться к этой позе. Этот жест казался необычно благочестивым, даже униженно-смиренным, особенно учитывая высокое положение бен-Иегуды в религиозной академии.
      - Сейчас я иду в традиционной позе почтительности и примирения, объяснил раввин. - Я хочу не допустить никаких ошибок, никакого недопонимания. Для нашей безопасности важно, чтобы эти люди знали, что мы идем к ним со смирением и любопытством. Мы не собираемся причинить им никакого зла.
      Бак посмотрел в глаза раввину:
      - По-моему, на самом деле мы до смерти напуганы и не хотим дать им хоть какой-то повод убить нас.
      Баку показалось, что на лице раввина мелькнула улыбка.
      - У вас свой способ называть вещи своими именами, - сказал бен-Иегуда. - Я молюсь о том, чтобы мы оба вернулись целыми и невредимыми и смогли обменяться впечатлениями.
      "Я тоже", - подумал Бак, но ничего не сказал.
      Неожиданно путь Баку и раввину преградили три израильских солдата. Бак полез было за своим журналистским удостоверением, но потом сообразил, что в этой ситуации оно не имеет никакого значения. Цион бен-Иегуда выступил вперед и серьезно и спокойно заговорил со старшим по-еврейски. Тот задал несколько вопросов, которые звучали уже не так враждебно, как сначала, даже с любопытством. В конце концов он кивнул, и они смогли пройти.
      Бак оглянулся. Солдаты стояли неподвижно.
      - О чем у вас был разговор?
      - Они сказали, что проход разрешается только ортодоксальным иудеям. Я сказал им, что вы со мной. Меня всегда забавляет, когда светские военные пытаются поддерживать религиозные законы. Он напомнил мне о том, что произошло раньше. Я ответил, что мы имеем предписание и готовы пойти на риск.
      - А мы готовы рискнуть? - беспечно спросил Бак. Раввин пожал плечами.
      - Может быть, и нет. Но мы ведь все равно пойдем? Мы сказали, что придем, и никто из нас не откажется от этой возможности.
      Они продолжали идти, а двое свидетельствующих смотрели на своих гостей, стоя у края Стены Плача, в пятидесяти футах от них.
      - Мы направляемся к забору, там, выше по горе, - сказал раввин, указывая на противоположную сторону маленького здания. - Если они хотят встретиться с нами, они придут туда, и между нами будет только забор.
      - После того, что случилось сегодня с нападавшим, от забора будет мало проку.
      - Но мы не вооружены.
      - А они знают об этом?
      - Нет.
      Когда Бак и бен-Иегуда приблизились к забору на расстояние в пятнадцать футов, один из свидетельствующих поднял руку, и они остановились. Тот заговорил. Не таким громким голосом, какой Бак слышал до того, тем не менее звучно.
      - Мы подойдем ближе и представимся, - сказал он. Два человека медленно приблизились к железной решетке и остановились.
      - Называй меня Эли, - сказал он, - а это Мойше.
      - Он говорит по-английски? - прошептал Бак.
      - По-еврейски, - ответил бен-Иегуда.
      - Тихо! - сказал Эли резким шепотом.
      Бак подпрыгнул. Ему вспомнилось, как один из этих двоих крикнул сегодня утром на раввина, чтобы тот замолчал, а через несколько минут другой человек уже лежал сожженный.
      Эли показал жестом, что Бак и Цион могут приблизиться к ним. Они подошли к забору и остановились на расстоянии двух футов. Бака поразила их оборванная одежда. От нее исходил запах дыма, будто от близкого огня. В тусклом свете далекой лампы их длинные крепкие руки казались мускулистыми и мозолистыми. Ноги были босы.
      - Мы не будем отвечать на вопросы, кто мы и откуда, - сказал Эли.
      Цион бен-Иегуда кивнул и сделал легкий поклон. Бак сунул руку в карман и включил диктофон. Неожиданно Мойше подошел к самой решетке и прислонил к вей свое бородатое лицо. Он смотрел на раввина полузакрытыми глазами. По его лицу текли капли пота.
      Он говорил очень спокойно, низким глубоким голосом.
      - Много лет назад жил человек из фарисеев по имени Никодем, начальник иудейский. Подобно вам, человек этот пришел ночью к Иисусу.
      - Эли и Мойше, мы понимаем, что вы пришли от Бога, - прошептал бен-Иегуда, - ибо никто не может делать то, что вы, если Бог не с ним.
      - Воистину говорю вам: кто не родится свыше, не сможет увидеть Царства Божьего, - сказал Эли.
      - Как человек может родиться, будучи стар? - произнес бен-Иегуда.
      Бак вспомнил, что это была цитата из Нового Завета.
      - Может ли он снова войти в чрево матери своей и родиться?
      - Воистину говорю тебе: кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царство Божье. Рожденное от плоти есть плоть, и рожденное от Духа есть дух. Не удивляйся сказанному мной: вы должны родиться свыше, - ответил Мойше.
      - Ветер веет, где хочет. Ты слышишь звук ветра, но не можешь сказать, откуда он пришел и куда уходит. Так же и каждый рожденный от Духа, - снова заговорил Эли.
      - Как это может быть? - откликнулся раввин.
      - Ты - учитель Израиля, и не знаешь этого! Воистину говорю тебе, мы говорим о том, что знаем, и свидетельствуем о том, что видели. Вы же отвергаете наше свидетельство. Если мы говорим о земных вещах, и вы не верите, то как вы поверите, когда мы заговорим о небесных, - сказал Мойше, подняв голову.
      - Никто не поднимался на небеса кроме Того, Кто спустился с небес, Сына Человеческого. Как Моисей вознес змея в пустыне, так должен был быть вознесен и Сын Человеческий, чтобы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную. Бог так возлюбил мир, что отдал Своего единородного Сына, чтобы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную, - сказал Эли.
      Бак воодушевился, голова у него просветлела. Ему казалось, будто он перенесся во времена древней истории и стал участником известных ночных бесед, хотя он ни на миг не забывал, что спутником его не был Никодим, и ни один из тех двоих не был Христом. Эти истины прозвучали для него как новые, Священное Писание ожило. Вместе с тем он знал, что скажет Мойше в заключение.
      - Ибо Бог послал Своего Сына в мир не для того, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был через Него. Верующий в Него не судится. Неверующий уже осужден, потому что не уверовал во имя единородного Сына Божьего.
      Неожиданно раввин ожил. Он стал энергично жестикулировать, поднимать руки и широко разводить их в стороны, как в театральном спектакле. Эти жесты сопровождали его следующий вопрос:
      - А чем же тогда состоит суд?
      - В том, что свет уже пришел в мир, - ответили оба в унисон.
      - Как же люди не увидели Его?
      - Люди предпочитают свету тьму.
      - Но почему?
      - Потому что дела их порочны.
      - Прости нас, Боже, - произнес раввин.
      - Бог прощает вас. На этом мы закончим, - объявили свидетельствующие.
      - Вы больше ничего не скажете нам? - спросил бен-Иегуда.
      - Больше ничего, - ответил Эли.
      Баку показалось, что Эли при этом не раскрывал рта. Сначала он подумал, что ошибся, что эти слова произнес Мойше. Но Эли продолжал. Его слова воспринимались вполне отчетливо, хотя он не произносил их вслух.
      - Мы с Мойше больше ничего не скажем до рассвета - тогда мы снова будем свидетельствовать о пришествии Бога.
      - У меня еще много вопросов, - взмолился Бак.
      - Больше ничего, - ответили они в унисон, хотя по-прежнему их уста оставались закрытыми. - Благослови вас Бог, мы желаем вам мира Иисуса Христа, и да пребудет с вами Святой Дух. Аминь.
      Бак почувствовал слабость в коленях, когда их собеседники повернулись и стали удаляться. Пока он и раввин наблюдали за ними, Эли и Мойше прошли вдоль здания и уселись, прислонившись к стене
      - До свиданья и спасибо, - сказал Бак, ощущая неловкость.
      Бен-Иегуда запел прекрасный распев, какое-то славословие, которое не было известно Баку. Казалось, что Эли и Мойше молятся, потом они заснули там, где сидели.
      Бак молча последовал за бен-Иегудой, когда тот повернул к невысокому ограждению, перешагнул через него и направился прочь от Храмовой горы к небольшой роще. Бак спросил, не хочет ли доктор побыть в одиночестве, но тот показал жестами, что предпочитает, чтобы Бак остался с ним.
      Когда они подошли к деревьям, доктор остановился и поднял глаза к небу. Он закрыл лицо руками и заплакал. Потом его плач перешел в рыдания. Бак тоже был переполнен чувствами, и не мог удержаться от слез. В эти минуты он ясно понял, что они находятся на Святой земле. Одного только он не мог понять: как все это было истолковано раввином? Неужели тот прошел мимо рассказа о беседе Никодима с Христом, когда читал Священное Писание, и сейчас, когда он стал свидетелем воспроизведения того разговора?
      Сам Бак, разумеется, не пропустил этого Интересно, поверят ли его друзья по Отряду скорби, что он был удостоен такой чести? Конечно, он не станет держать то чудесное, чем была сейчас переполнена его душа, при себе. Баку очень хотелось, чтобы близкие ему люди могли разделить эту радость вместе с ним.
      Как будто чувствуя, что Бак хочет заговорить, бен-Иегуда предупредил его:
      - Мы не должны сейчас искажать наши впечатления, пересказывая их словами. До завтра, мой друг.
      Раввин обернулся - оказалось, что на обочине стоит его машина, а рядом с ней прогуливается шофер. Доктор подошел к передней дверце и открыл ее для Бака. Бак сел в машину и шепотом поблагодарил своего спутника Раввин обошел машину спереди, прошептал что-то шоферу, и машина рванулась с места, оставив бен-Иегуда на обочине.
      - В чем дело? - спросил Бак, вытянув шею, чтобы посмотреть на темный силуэт, исчезающий во мраке. - Он сумеет найти обратную дорогу?
      Шофер ничего не ответил.
      - Надеюсь, я ничем его не обидел
      Шофер посмотрел на Бака с извиняющимся видом и пожал плечами
      - Никакой англиски.
      Он отвез Бака к гостинице "Царь Давид". Дежурный администратор вручил мистеру Уильямсу конверт. Письмо было от Рейфорда, но так как на нем не было пометки "срочно", Бак решил отложить разговор с капитаном до утра. Если он не дозвонится утром, они все равно увидятся на церемонии подписания договора.
      Бак не стал включать свет. Через стеклянную дверь он вышел на маленький балкончик среди деревьев. Сквозь ветки в ясном небе виднелась полная луна. Дул слабый ветер, становилось прохладно. Бак застегнул воротник рубашки и погрузился в созерцание красоты южной ночи. У него было чувство, что он самый счастливый человек на земле. К тому, что он сделал прекрасную профессиональную карьеру, и к его отшлифованному таланту прибавилось то, что он стал свидетелем нескольких потрясающих прямых вмешательств Бога в историю мира.
      Он был в Израиле во время нордландского нападения полтора года назад. Тогда Бог явно устранил опасность, угрожавшую Его избранному народу Бак был в воздухе, когда произошло восхищение. Самолет вел человек, с которым потом так близко сведет его жизнь, а старшей стюардессой была женщина, чья судьба на его совести, и еще дочь этого пилота... Он был бы убежден, что любит ее, если бы только точно знал, что такое любовь.
      Бак ссутулился, опустил рукава рубашки и скрестил руки на груди. Он избежал автомобильного взрыва в Лондоне; он пришел к Христу в начале конца мира. Сверхъестественным образом он был спасен, став свидетелем двойного убийства, совершенного самим Антихристом. А сегодня Бак воочию увидел исполнение одного из пророчеств Священного Писания, когда убийца был испепелен огнем, исходившим из уст одного из свидетельствующих. Затем он услышал, как эти двое повторили слова, сказанные Иисусом больше двух тысяч лет назад... Баку хотелось стать смиренным, хотелось рассказать своему Творцу и Спасителю, каким недостойным и вместе с тем благодарным он себя чувствует.
      - Все, что я могу сделать, - хрипло шептал он в ночном воздухе, - это посвятить Тебе всю мою оставшуюся жизнь. Я буду делать то, что Ты хочешь, отправляться туда, куда Ты будешь посылать меня, подчиняться Тебе, несмотря ни на что.
      Он вытащил из кармана диктофон и перемотал ленту. Когда послышался разговор, свидетелем которого он был совсем недавно, Бак был поражен тем, что не услышал английского. Потом он подумал, что удивляться тут нечему подобные вещи происходили в течение всего этого дня. Но ведь он слышал, по крайней мере, три языка. Бак распознал еврейский, хотя и не знал его. Он распознал греческий, хотя и его не знал. И еще один язык, которого, по убеждению Бака, он вообще никогда не слышал. Этот язык свидетельствующие использовали, когда напрямую цитировали Христа. Наверное, это был арамейский.
      В конце записи Бак услышал, как бен-Иегуда что-то спрашивает по-еврейски. Он вспомнил, что тогда он воспринял это как английский: "Вы больше не будете говорить с нами?" Но после этого он не услышал никакого ответа.
      Потом были записаны его собственные слова: "У меня еще много вопросов" и после паузы - "До свидания и спасибо". Но то, что эти люди говорили его душе, не записалось.
      Бак взял ручку и пометил наклейку, чтобы исключить возможность случайной перезаписи этой бесценной кассеты.
      Единственное, что оставалось сделать, - это поделиться с Хлоей. Он посмотрел на часы. В Израиле была полночь, значит, в Чикаго около шести вечера. Когда Бак дозвонился до Хлои, говорить он мог с большим трудом. Кое-как он сумел пересказать
      события вечера, перемежая рассказ слезами, и Хлоя плакала вместе с ним.
      - Бак, - сказала она под конец, - сколько лет мы прожили без Христа! Я буду молиться за раввина.
      * * *
      Спустя несколько минут Рейфорда разбудил телефон. Он подумал, что это звонит Бак, и надеялся, что тот еще ни от кого не услышал новости о планах Карпатиу в отношении средств массовой информации.
      - Папочка, это я! - раздался в трубке голос Хлои. - Я только что разговаривала с Баком, но у меня не было желания говорить с ним о проблемах прессы. Ты ведь слышал про это?
      Рейфорд ответил, что слышал, и спросил, уверена ли она, что Бак ничего не знает. Она передала ему все, что Бак рассказал ей о вечерних событиях.
      - Я постараюсь позвонить ему утром, - сказал Рейфорд. - К тому же я уверен, что он уже слышал об этом от своих коллег, так что я не окажусь первым.
      - Он был так взволнован, папа. Сейчас неподходящее время, чтобы сообщать ему такие новости. Не представляю, как он будет на это реагировать. Как ты думаешь, что с ним будет?
      - Бак выплывет. Ему придется присмиреть, поскольку, куда бы он ни устроился, работать все равно придется на Карпатиу. Но все обойдется. Насколько я его знаю, он найдет способ говорить людям правду, либо эзоповым языком в изданиях Карпатиу, либо в изданиях, которые будут продаваться из-под прилавка.
      - Похоже, что Карпатиу хочет взять под свой контроль абсолютно все.
      - Безусловно, это так.
      Рейфорд попытался позвонить Баку в половину седьмого утром, но уже не застал его.
      * * *
      Бак никогда не видел, чтобы Стив Планк так спешил.
      - Эта работа мне по-прежнему нравится, - сказал Планк, собираясь со своей свитой в короткую поездку по старому городу. - Карпатиу наступили на больную мозоль, и он поддал мне жару.
      - А в чем дело?
      - Ничего особенного. Просто у нас во всем должен быть порядок, вот так.
      - И ты пытаешься уговорить меня работать с ним? И не подумаю.
      - Ты что, собираешься обдумывать этот вопрос еще пару недель?
      - Да.
      Бак внутренне улыбнулся. Он уже принял решение отвергнуть предложение насчет "Трибюн" и остаться в "Глобал уикли".
      - Ты собираешься с нами в Багдад?
      - Пока не знаю, как туда добраться. Но только не с вами.
      - Бак, туда не так просто добраться. У нас есть место, а тебе так или иначе придется работать на Карпатиу. Так что поедем вместе. Тебе понравятся его планы насчет Нового Вавилона, и если верить сообщениям, дела там уже идут прекрасно.
      - Я буду работать на Карпатиу? Мне казалось, мы уже все выяснили по этому поводу.
      - Это всего лишь вопрос времени, мой мальчик.
      - Надейся, - ответил Бак.
      Его заинтересовал удивленный взгляд Планка. В этот момент Бак увидел Джима Борланда, который разбирался в своих заметках.
      - Привет, Джим, - сказал он.
      Борланд посмотрел на него исподлобья.
      - Еще не интервьюировали Карпатиу?
      - Нет, - ответил Борланд. - Он сейчас озабочен тем, чтобы перенести подписание.
      - Перенести подписание?!
      - Он опасается этих пророков у Стены Плача. Солдаты могут очистить площадь от туристов, но тогда эти парни у Стены получат аудиторию, состоящую из толпы принимающих участие в подписании договора.
      - Огромная толпа! - заметил Бак.
      - Не смейся! Я не понимаю, почему они не убрали этих бродяг из города.
      - Ты не понимаешь?
      - В чем дело, Бак? Ты думаешь, эти старые придурки зальют своим огнем целую армию? Смотри на вещи серьезно. Ты веришь в эти бредни об огне?
      - Я видел того парня, Джимми. Он был сожжен.
      - Ставлю миллион против одного, что это было самосожжение.
      - Это не было принесением себя в жертву, Джим. Он упал на землю, и один из тех двоих испепелил его
      - Огнем из своего рта?
      - Я видел это собственными глазами.
      - Хорошо, что не за тобой основная статья, Бак. Ты теряешь себя. Может, ты скажешь, что ты также получил у них эксклюзивное интервью?
      - Не совсем эксклюзивное и не совсем интервью.
      - Другими словами - нет, если называть вещи своими именами.
      - Нет. Я был у них поздно вечером; разговора типа вопрос-ответ не получилось. Это все, что я могу сказать.
      - Если ты собираешься заняться фантастикой, тебе следует поискать себе другое место. Ты можешь, конечно, публиковаться у Карпатиу, но вряд ли у него ты получишь намного больше свободы.
      - Я не буду работать у Карпатиу.
      - Тогда тебе вообще не найдется места в прессе.
      - О чем ты говоришь?
      Борланд рассказал ему о заявлении по поводу средств массовой информации.
      - Включая "Глобал уикли"! - спросил Бак, побледнев.
      - Включая? Если ты спрашиваешь меня, я скажу, что это один из самых лакомых кусочков.
      Бак покачал головой. Получается, что так или иначе он будет писать свои статьи для Карпатиу.
      - Не удивительно, что все выглядят какими-то потрясенными. Значит, если договор не будет подписываться возле Стены, то где же это будет?
      - В кнессете.
      - Внутри здания?
      - Не думаю.
      - А удобно ли снаружи?
      - Мне кажется, что нет.
      - Послушай, Джимми, ты собираешься смотреть днем выступление раввина бен-Иегуды?
      - Если его будут показывать на самолете в Багдад
      - Ты достал билет?
      - Я полечу на флагмане Мирового Сообщества.
      - Ты продался?
      - Невозможно продать себя собственному боссу.
      - Но пока он еще не твой босс.
      - Это всего лишь вопрос времени, дружок. Пробегавший мимо Хаим Розенцвейг остановился.
      - Камерон? - крикнул он. - Подойдите! Подойдите ко мне!
      Бак последовал за ссутулившимся старым человеком до угла.
      - Пожалуйста, останьтесь со мной. У Николае сегодня неприятности. Мы направляемся в кнессет. Все волнуются. Он хочет, чтобы все ехали в Вавилон. Некоторые отказываются. По правде говоря, он лично убил бы этих двоих у Стены Плача, если бы у него была возможность. Все утро они громко кричали о несправедливости подписания, что договор говорит о неправедном союзе между народом, который не сумел увидеть своего Мессию в первый раз, и правителем, который отвергает существование Бога. Но, Камерон, Николае не атеист. В крайнем случае, он агностик. Но я тоже агностик!
      - Но вы ведь перестали быть агностиком после вторжения нордландцев!
      - Ну, может быть, и так, но те двое употребляют такие сильные выражения против Николае...
      - Я думал, что сегодня утром вообще никого не пустят к Стене, кому же они все это говорят?
      - Там журналисты со своими микрофонами. К тому же у этих людей такие могучие легкие! Николае все утро звонил в Си-эн-эн, настаивая на том, чтобы они прекратили показ этих двоих на все эти дни. Си-эн-эн, конечно, возражает. Но когда он их купит, они будут делать все, что он будет им приказывать. Тогда станет легче.
      - Хаим! Вы хотите, чтобы установился такой режим? Контроль над средствами массовой информации?
      - Я так устал от прессы, Камерон. Вы знаете, что лично вас я ставлю очень высоко. Вы один из немногих журналистов, кому я доверяю. Огромное большинство остальных - это просто критиканы и очернители. Мы должны раз и навсегда объединить мир. И тогда утвердится надежная, управляемая государством, система информации.
      - Это ужасно, - сказал Бак.
      Ему стало обидно за своего старого друга, который, повидав так много, готов был капитулировать перед человеком, которому совершенно не следовало доверять.
      ГЛАВА 16
      Определился распорядок дня Рейфорда, а с ним, как он чувствовал, и его будущее. Сначала он будет присутствовать на праздновании, затем на такси отправится в международный аэропорт имени Бен Гуриона в девяти милях восточнее Тель-Авива. Ко времени его приезда команда должна быть в сборе и полной готовности, и он начнет предполетные проверки. В соответствии с графиком днем был запланирован полет в Багдад, а затем-беспосадочный перелет до Нью-Йорка. Полет на запад в это время дня он считал противоречащим всем принятым нормам аэронавигации и здравому смыслу. Но Карпатиу был теперь боссом Рейфорда - как на время этого полета, так, может быть, и на все продолжение его карьеры.
      Рейфорд собирался переночевать в Нью-Йорке, прежде чем отправиться домой. Нужно было решить, действительно ли возможно выполнять свои обязанности, живя в Чикаго. Может быть, ему и Хлое придется переехать в Нью-Йорк. То, что ему предлагалось пилотировать флагман Военно-воздушных сил США для президента, безусловно, было уловкой. Его работой будет управлять Карпатиу. Рейфорд чувствовал необходимость заставить себя сконцентрировать всю свою волю, весь свой ум. По каким-то причинам Бог требовал от него этого. И поскольку он не имел права жить во лжи, он должен был проделать над собой это насилие, по край ней мере, сейчас.
      Из того, что он узнал от Брюса, и из собственных раздумий над пророчествами, было ясно, что наступит день, когда Антихрист отбросит маску обольстителя. Он откроет свое истинное лицо и будет править миром железной рукой. Он сокрушит своих врагов и будет убивать всех нелояльных его режиму. Это приведет к тому, что каждый последователь Христа окажется перед риском мученической смерти. Рейфорд предвидел, что наступит день, когда ему придется оставить службу у Карпатиу, удариться в бега, стараться выжить и помогать выжить другим верующим.
      * * *
      Бак увидел, что прямо к нему направляется агент американской секретной службы.
      - Камерон Уильяме?
      - Кто спрашивает?
      - Секретная служба, и вы это знаете. Могу я посмотреть ваши документы?
      - Меня уже проверяли сотни раз
      - Я знаю.
      Агент посмотрел документы Бака.
      - Вас хочет видеть Фитц. Я должен быть уверен, что приведу к нему того человека, который ему нужен.
      - Президент хочет меня видеть? - Агент ощупал бумажник Бака, не раскрывая его, и вернул, кивнул:
      - Следуйте за мной.
      В небольшом помещении в задней части здания кнессета около трех десятков представителей прессы боролись за выгодное место у дверей, чтобы наброситься на президента Джеральда Фитцхыо, когда он будет выходить из дверей, направляясь на церемонию. Еще два агента со значками на отвороте униформы, с наушниками и руками, сложенными на груди стояли у дверей.
      - Когда можно ожидать его выхода? - набрасывались на них корреспонденты
      Но агенты ничего не отвечали. Общение с прессой не входило в круг их обязанностей, за исключением того, чтобы держать их на расстоянии, когда это необходимо. Агенты знали лучше, чем пресс-секретарь, когда президент будет перемещаться из одного места в другое. Но Косого другого это не касалось
      Бак настраивался на новую встречу с президентом. Прошло несколько лет с тех пор, как он подготовил Материал о Фитцхыо как о Человеке года. В том году Фитц был переизбран президентом на второй срок и во второй раз получил признание со стороны "Глобал уикли". Баку, кажется, удалось тогда нарисовать портрет президента, который был похож на молодого Линдона Джонсона. Фитцхью было пятьдесят два, когда он был избран впервые. Сейчас ему было пятьдесят девять. Это был здоровый, моложавый, жизнерадостный, грубоватый человек. Оп часто прибегал к сквернословию, и хотя в присутствии Бака Фитц ни разу не раздражался, сотрудники аппарата президента рассказывали легенды о его вспышках.
      Но на этот раз Бак смог лично познакомиться с проявлениями президентского характера. Когда эскорт Бака провел его через толпу к дверям, агенты у дверей узнали своих коллег и расступились, дав Баку возможность войти. Американские журналисты дружно выразили свое недовольство тем, что Бак был пропущен.
      - Как он это все проворачивает?
      - Он никогда не терпит неудачи!
      - Дело не в том, сколько вы знаете и сколько энергии затрачиваете, дело в том, с кем вы знакомы!
      - Имеющему да прибавится!
      Бак мог только желать, чтобы они оказались правы. Он сам был бы не прочь пробиться и получить эксклюзивное интервью у президента. Но сейчас Бак совершенно не представлял, зачем он здесь.
      Эскорт Бака передал его президентскому помощнику, который подтянул рукава и потащил его в угол комнаты, где на краешке большого кресла сидел президент Его куртка была расстегнута, галстук приспущен, он шепотом разговаривал со своими советниками.
      - Мистер президент, Камерон Уильяме из "Глобал уикли", - провозгласил помощник
      - Минуту, - сказал Фитцхью.
      Помощник и два советника стали отходить в сторону. Президент схватил за руку одного из советников.
      - Это не относится к вам, Роб! Сколько вам нужно проработать со мной прежде, чем вы начнете понимать? Вы мне нужны здесь. Когда я сказал: "дайте мне минуту", я не имел в виду вас.
      - Извините, сэр.
      - И прекратите извиняться.
      - Извините.
      Сказав это, Роб сообразил, что он не должен был извиняться за извинение.
      - Хорошо, извините, то есть, окей! Глаза Фитцхью сделались круглыми.
      - Кто-нибудь дайте стул Уильямсу! Если нам придется кричать, мы далеко не продвинемся. В нашем распоряжении всего несколько минут.
      - Одиннадцать, - сказал Роб извиняющимся тоном.
      - Прекрасно. Одиннадцать. Бак протянул руку.
      - Здравствуйте, мистер президент! - сказал он.
      Фитцхью небрежно пожал руку Бака, не поднимая на него глаз.
      - Садитесь, Уильяме
      Лицо у Фитцхью было побагровевшим, по нему скользили капельки пота.
      - Прежде всего, все, что сейчас будет сказано, - не для печати. Договорились?
      - Как вам будет угодно, сэр.
      - Не так! Я много раз слышал эти заверения, а потом все нарушалось.
      - Только не мной, сэр
      - Да, не вами, но я помню, что когда однажды я вам кое-что сказал, а потом оговорил, что это не для печати, то вы сослались на какой-то ерундовый пункт, когда, согласно закону, сведения могут и когда не могут публиковаться
      - Насколько я помню, я привел вам кое-какие выдержки по этому вопросу.
      - Да, так вы тогда сказали.
      - Практически это означает, что вы не можете сказать, что это не для печати после совершившегося факта. Все должно оговариваться заранее.
      - Да, я это помню, я уже сталкивался с этим несколько раз. Итак, сейчас нам ясно, что все будет не для печати, так?
      - Совершенно ясно, сэр.