Глава 21

Все лето прошло в разговорах о недовольстве и возможных бунтах, и вот в октябре, когда собрали скудный урожай, начались восстания – третьего октября в Линкольншире, через неделю в Южном Йоркшире, а еще через неделю и в северных районах. Так диктовала природа – пока не собрали урожай, у народа не было времени на политику. Городская община Йорка объявила начало восстания десятого октября и не отказалась от своих намерений даже через два дня, когда пришло известие о прекращении восстания в Линкольне в связи с тем, что стало известно о прибытии в Стамфорд королевской армии под предводительством герцога Саффолкского.

На следующий день, тринадцатого октября, в Морлэнд явилась делегация арендаторов для переговоров с Полом. Их было человек двадцать. Так как они вели себя тихо, то их пригласили в большой зал. Однако Нанетта занервничала и стала просить Пола отказаться от встречи с ними.

– Отошли их, – просила она.

– Даже не спрашивая, что им нужно? – улыбнулся Пол. – Так настоящий господин не поступает со своими арендаторами. Я всегда говорил, что они могут в любой момент прийти ко мне со своими проблемами.

Эмиас фыркнул:

– Интересно знать, отец, кто тогда хозяин – они или ты?

– Да, – ответил Пол, – я тебя понимаю. Но представь себе, например, что ты скачешь на лошади. Она крупнее и мощнее тебя, и ты управляешь ею только потому, что она-то не знает об этом.

– Тем более надо им показать, – прервал его Эмиас, – показать им нашу силу.

– Ты просто глупец. Один человек слабее двадцати. Никто не правит иначе чем с согласия управляемых. Если в этом согласии отказано и дело доходит до испытания силой... так что я выйду к ним. Ты пойдешь со мной, но держи свой рот на замке, понял?

– Да, отец, – неохотно ответил Эмиас.

– Пол, можно и я пойду? – вмешалась Нанетта. Он подумал с минуту и согласился.

Когда они вошли в зал, пришедшие стояли маленькими группками у входа и о чем-то тихо переговаривались, а слуги слонялись около них, желая, с одной стороны, узнать, что происходит, а с другой – не желая оказаться вместе с зачинщиками. Когда в зале появился Пол, шепотки смолкли, арендаторы шагнули вперед и сняли шапки, выжидающе глядя на господина.

– Вы хотели видеть меня, – начал он. Наступило некоторое смятение, а затем вытолкнули вперед главаря:

– Мастер, мы пришли поговорить с вами – насчет мятежников. Мы тоже хотим бунтовать, как община в Йорке. Мы поговорили меж собой и решили, что надо поговорить и с вами. Мы говорим тут за всех – правильно я сказал, парни?

Все одобрительно закивали. Лицо Пола осталось непроницаемым.

– Вы хотите стать мятежниками? Против престола? Вы понимаете, что это предложение пахнет обвинением в измене?

– Не, мастер, мы не против короля, мы все – его подданные, все мы. Боже, храни короля!

– Да, – откликнулись остальные эхом, – храни его!

– Мы восстаем не против короля, мастер, а против лорда Кромвеля и еретиков.

– Кромвель – слуга короля. Он делает то, что велит ему король, – сказал Пол, пристально следя за ними.

– У короля есть советники, мастер, и Кромвель – один из них. Вот из-за него-то мы и попали в лапы еретиков, наши монастыри закрыты, святые отменены. Если мы не вернемся к истинной вере, то нас всех страшно покарает Господь. Вот зачем мы бунтуем, мастер, мы хотим, чтобы монастыри оставили, а те, что закрыли, – восстановили.

Все одобрительно зашумели. Слуги стали потихоньку приближаться, явно симпатизируя арендаторам. Когда шум немного утих, Пол спросил:

– Что же вы хотите от меня? – хотя он прекрасно знал их ответ.

– Мы хотим, чтобы вы встали во главе нас, мастер, король больше нас уважит, если во главе будут дворяне. Народ из Ист-Ридинга и Маршленда сейчас направляется в Йорк, и говорят, что и из Норт-Ридинга тоже. Мы хотим соединится с остальными в городе, но только чтобы вы были во главе.

Они пожирали глазами Пола, уверенные в положительном ответе: их дело было правое, а их мастер – человек добрый. Разве может он отказать им?

– А если я откажусь, что тогда? Они смущенно переглянулись:

– Ну, мастер, тогда мы наверно, пойдем без вас, – проговорил озадаченный главарь, – но...

– Я не могу присоединиться к вам, – прервал его Пол, – что бы вы ни говорили. Это восстание против короля. Я не могу связать имя Морлэндов с изменой.

– Но... но мастер, вы ведь также думаете о ереси, как и мы, мы это знаем. В часовне у вас мессу служат по-старому...

– Моя вера – это дело мое и Бога, а вооруженное восстание – это нарушение закона, – ответил Пол. Он, конечно, не думал, что они увидят тут различие, и они не увидели.

– Мастер, мы не против закона и не против короля, мы хотим, чтобы вернули нашу веру, это наше право. Так вы не поведете нас?

– Нет, не поведу.

Раздосадованные, но послушные, арендаторы цепочкой покинули зал, о чем-то переговариваясь между собой. Пол распустил озадаченных слуг и вернулся в горницу вместе с Нанеттой и Эмиасом. Последнего так и распирало от желания высказаться, и он ждал только того момента, когда за ними закроется дверь комнаты.

– Отец, но ведь...

– Эмиас, замолчи. Прежде чем сказать что-то, подумай о моих словах. Закон есть закон.

– Если только это справедливый закон, – возбужденно продолжал Эмиас, – если же закон выходит за свои рамки, например, изменяя нашу веру, то разве обязаны мы подчиняться ему? Если все люди против разрушения монастырей и ереси...

– Это ничего не меняет для любого отдельного человека, – отчеканил Пол.

– Но ты же слышал – Ист-Ридинг поднялся и движется в Йорк, их возглавляет сэр Томас Перси и поддерживает весь клан Перси. Это самый мощный клан севера!

– Эмиас, Эмиас, неужели ты думаешь, что они идут сражаться за церковь? Нортумберленд просто страшится короля из-за своих провинностей и надеется, что в ходе восстания короля свергнут, и он избежит наказания. Сэр Томас зол на короля, что тот не хочет рассматривать его как наследника Нортумберленда. А остальные дворяне – их душат налоги, и они стремятся к власти. Может быть, простолюдины сражаются за веру, но ты-то не обманывай себя, что их предводители помогают им по той же причине.

Эти споры продолжались еще три дня, но ни одной стороне не удалось переубедить другую. Страхи Нанетты оказались более оправданными: приближающаяся к Йорку армия насчитывала около десяти тысяч человек, а десять тысяч разгневанных крестьян – это действительно повод для беспокойства, так как они, скорее всего, начнут грабить, жечь, пьянствовать, а Морлэнд слишком близок к городу, чтобы его будущее было безоблачным. Сам по себе дом был крепок, но насколько можно полагаться на слуг? Насколько их преданность семье сильнее их ненависти к Кромвелю и новому порядку?

Но ее первые страхи не оправдались, так как подошедшая к Йорку шестнадцатого октября армия оказалась на диво организованной. Ее предводитель, дворянин по имени Роберт Аск, был честен и открыт, а его религиозные убеждения заставляли его говорить о восстании как о паломничестве, и некоторые восставшие уже называли себя паломниками. Аску настолько доверяли и так его уважали, что ему не стоило особого труда обеспечить порядок. Не было ни разбоев, ни грабежа. Вооруженные люди не вошли в город, а за все продовольствие и снаряжение было заплачено. Целью паломничества, как говорилось в первой прокламации Аска, было сохранение церкви, королевства и короля и вручение королю петиции о том, чего не хватает стране.

Все это укрепляло аргументацию Эмиаса и ослабляло доводы Пола. Силы северян пополнялись все новыми отрядами, и среди дворян, поддерживающих восставших, было немало Перси, Мортимеров, Стаффордов, был весь клан Невиллов и их вассалы. Восемнадцатого октября в Йорк вошли основные силы восставших, и в тот же вечер в Морлэнде появились неожиданные посетители: лорд и леди Лэтимеры, которые искали у своих друзей убежища для леди Лэтимер на время, когда восставшие двинутся вперед.

Впервые за много лет Нанетта встретилась со своей старой подругой, и вначале обе испытывали какую-то неловкость, впрочем, быстро прошедшую. Кэтрин, по мнению Нанетты, почти не изменилась, разве немного пополнела, а в остальном оставалась миниатюрной, чистенькой и милой девушкой; ее костюм был элегантным и очень дорогим, но слегка устаревшим. Что о ней подумала Кэтрин, Нанетта не знала, но сама себя она ощущала совершенно иначе, чем та наивная, эмоциональная девочка из дома Парров. В последние годы они практически не общались, так как Лэтимеры поддерживали вдовствующую принцессу и сама Кэтрин была близким другом леди Марии и часто навещала ее.

И вот теперь Лэтимер прогуливался по комнате, разговаривая с Полом, а Кэтрин и Нанетта сидели на приоконной скамейке и осторожно наводили мосты к старой дружбе.

– Итак, мы сидим здесь в чепцах матрон, – наконец произнесла Кэтрин. – В детстве мы сомневались, что это когда-нибудь случится, правда?

– Но ты никогда не сомневалась, что выйдешь замуж, – напомнила Нанетта, – а я – разве я могла рассчитывать на брак без приданого?

– Человек предполагает, а Бог располагает, – изрекла Кэтрин, – и мы обе замужем за стариками. Помнишь, Нанетта, как тебе не нравилось, что меня выдали за лорда Боро. Ну а теперь, скажи, ты счастлива?

– О да! – воскликнула Нанетта, и выражение ее лица не вызывало сомнений в ее правдивости. – Я так люблю его, Кэт, что иногда мне кажется – как я могла не видеть этого раньше! А ты – ты счастлива?

– Да, – ответила Кэтрин, но как-то не слишком горячо. Она была не так чувственна, как Нанетта, и ее представления о супружеском счастье и несчастье были несколько более спокойными, чем у Нанетты. – Да, я счастлива, Джон так добр ко мне, он вообще добрый человек, настоящий католик.

Пока говорила, Нанетта мельком взглянула на двух мужчин и еще раз поразилась контрасту: Джон Невилл был лишь немного старше Пола, но по сравнению с ним казался высохшим седым старичком. А Пол был полон сил и энергии. Нанетта сравнила свой брак и любовь к Полу с аналогичными чувствами Кэтрин к Джону – насколько она могла себе это представить – и поразилась, как можно столь разные состояния называть одним словом.

– Но ты ведь его любишь, Кэт? – спросила она. Кэтрин взглянула на нее как-то задумчиво:

– Разумеется, он мой муж, и добрый человек. Она не упомянула о богатстве, но стоило ли говорить о нем? Нанетта тактично сменила тему:

– А как твои дети? Лицо Кэтрин потеплело:

– Это мои лучшие друзья. Конечно, некоторое время мне пришлось трудно, когда люди старше меня называли Меня мамой. Но теперь все в порядке, и они – моя самая большая поддержка в горестях и печалях. Ты ведь знаешь, как бывает иногда сложно в жизни.

Они посмотрели друг другу в глаза с сочувствием. Потом Нанетта, чуть понизив голос, спросила:

– Как леди Мария – с ней все в порядке?

– Не так хорошо, как хотелось бы, но она поправляется. У нее очень болят зубы, а редкая боль страшнее этой. Но она всегда сохраняет присутствие духа – она очень веселая девушка, несмотря на все ее беды. Она любит петь и танцевать, любит наряжаться и играть в театре. Просто ужасно, что ее изолировали в такой нищете.

– Кэт, ты знаешь, что я... что мы никогда...

– Тс-с, Нан, я все понимаю. Иногда ситуация складывается так, что нам приходится действовать вопреки своим желаниям. Я не любила твою госпожу, но она дорого заплатила за свои грехи, какими бы они ни были. Новая королева старается подружиться с Марией, хотя никто не знает, сколько бедняжке быть в фаворе – ведь она так и не смогла зачать снова.

Они помолчали – это была грустная тема. Нанетта не могла любить «медового скорпиона», как Кэтрин – Анну, но не могла поставить под сомнение законность брака последней королевы – ведь предыдущая была мертва. Если она так и не забеременеет, а король решит от нее избавиться и не станет разводиться, то путь один. Нанетта содрогнулась: у Джейн Сеймур уже был выкидыш и она даже не была коронована. Положение было весьма шаткое.

– А принцесса, я имею в виду – леди Елизавета? – спросила, помолчав, Нанетта. – Что с ней?

– Король обращает на нее еще меньше внимания, чем в свое время на Марию, но это здоровый, крепкий и умный ребенок. С таким здоровьем она будет меньше страдать от будущих невзгод, чем Мария, но положение у нее незавидное. Мария ее жалеет и старается помочь, она просто святая. Все так ее любят!

Нанетта кивнула, но отвернулась – ей было слишком больно. Она взглянула на мужчин, все еще прогуливающихся взад-вперед по комнате.

– Кэт, зачем вы приехали сюда? Почему твой муж присоединился к мятежникам? – поинтересовалась она.

Кэтрин покачала головой:

– У нас не было выбора. Тут у вас в Йорке все спокойнее, и народ мягче. А к северу страсти просто кипят – мятежники рекрутируют сторонников повсюду и тем, кто отказывается, угрожают до тех пор, пока они не присоединятся. Джон сочувствует идеям восставших, но, если бы ему не угрожали, он бы к ним не присоединился – они пригрозили поджечь дом и убить в нем всех до единого. Нанетта в ужасе посмотрела на нее:

– Но ведь это ужасно! Тогда я понимаю. Но почему же и ты приехала?

– Джон полагает, что мне небезопасно оставаться там, а мои родственники, к которым я могла бы поехать, в столь же опасном положении. Тогда я вспомнила о тебе – ближе к городу будет безопасней. Мы послали слугу разузнать и выяснили, что твой муж не присоединился к мятежникам. Но ты должна предостеречь его, Нанетта. Если сюда приедет Граф Нищета...

– Граф... чего?

– Так он себя называет – Граф Нищета. Это один из предводителей восставших. Никто не знает, кто он такой – он выглядит, как дворянин, у него аристократические манеры, но одевается, как крестьянин. Именно он угрожал нам. Это ужасный человек – молодой, очень красивый, высокий и смуглый, темноволосый, черноглазый, но в нем есть что-то отталкивающее и пугающее. Кажется, в нем какая-то тьма внутри, словно на нем лежит печать зла. И при этом он воюет под хоругвями святых. – Она недоуменно покачала головой. – Если он приедет сюда и начнет угрожать твоему мужу, то он наверняка сдастся, не сомневаюсь.

– А я надеюсь, что нет. Мне не хотелось бы, чтобы он присоединился к паломничеству против собственной воли. Кроме того, должна признаться, если дело дойдет до сражения, то, я боюсь, ему придется тяжко...

– Не думаю, что это произойдет. У восставших сейчас около сорока тысяч человек, а у короля, максимум, чуть больше четырех тысяч. Теперь все северяне, все, севернее Дона, поддерживают Роберта Аска. О каком сражении можно говорить? Пока мы неколебимы, наше дело не может не победить.

Все было похоже на то: замок Понтефракт пал перед паломниками без единого выстрела, и они устроили там свой штаб. Подавить йоркширское восстание было поручено герцогу Норфолку, и он, остановившись в Донкастере, потребовал от мятежников выслать четырех человек на переговоры. Аск не хотел сражаться – с него было довольно демонстрации силы, и он, преодолев наиболее воинственные настроения в рядах вождей, послал четырех послов в Донкастер двадцать седьмого октября.

Полу это понравилось:

– Похоже, этот Аск действительно говорит то, что думает. Он не хочет крови – только восстановления старой веры. Я почти начинаю уважать его.

– Может быть, он честен, – предположила Нанетта, – но насколько он мудр? – Она оторвалась от игры в «девятку» и посмотрела на него.

Кэтрин, вместе со своей камеристкой, была поглощена шитьем, а Эмиас в горнице занимался хозяйственными подсчетами.

– Избегать кровопролития – мудро, – вступила в разговор Кэтрин.

– Но пилигримов больше тридцати тысяч, это хорошо организованная армия, а у Норфолка чуть больше восьми тысяч. Он не станет сражаться, – подчеркнула Нанетта.

– Но что же они должны делать? – спросил Пол.

– Идти на юг. Никто не сможет остановить их. Если они захотят добиться своего, то никто им не воспрепятствует.

– Это верно, – поддержал ее Эмиас. – Зачем же они тратят время на переговоры с Норфолком?

– Потому что думают, что он имеет вес при дворе и может повлиять на самого короля, чтобы тот согласился выполнить их требования, – пояснил Пол.

– Какие глупцы! – воскликнула Нанетта. – Король послал Норфолка для того, чтобы подавить восставших, и он сделает это любой ценой.

– Норфолк, герой Севера, победитель при Флоддене? – иронично напомнил Пол.

– Норфолк – слуга короля, – возразила Нанетта. Они уже отлично понимали друг друга. – Он пообещает им что угодно, чтобы большинство восставших разошлось, и опасность для короля миновала, а тогда уже не нужно будет выполнять никакие обещания.

– Неужели ты думаешь, что так и будет? – спросила Кэтрин, откладывая иглу.

– Неужели ты сомневаешься? – удивилась Нанетта. – Ты же служила при дворе и знаешь короля.

– Ну, не так хорошо, как ты, но... должна признаться, это звучит довольно убедительно.

– Тогда нужно предупредить паломников, чтобы они выступали немедленно, – воскликнул Эмиас.

– Те, кто думает так же, в меньшинстве по сравнению с теми, кто хочет переговоров, – заметил Пол.

– Полагаю, что я бы написала своему мужу примерно то же, – сказала Кэтрин.

– Но неужели вы хотели бы, чтобы они шли на юг и дрались, чтобы пролилась кровь? – изумленно спросил Пол.

– Я не хочу крови, но считаю, что мой муж должен достичь успеха в деле, которым занимается, даже против своей воли. Я согласна с Нанеттой – я не верю, что южане будут сопротивляться.

– Если их одурачат и они разойдутся, – тихо добавила Нанетта, – то потом нетрудно будет захватить зачинщиков и казнить их.

Наступила тишина, потом Эмиас повернулся к отцу и с горячностью произнес:

– Отец, пошли меня в Понтефракт! Я поговорю с Лэтимером и уговорю его, а вместе с ним мы убедим остальных. Отец, нужно действовать, неужели ты не видишь?

– Нет, – ответил Пол. Эмиас в отчаянии воздел руки, но Пол продолжал: – Время действовать еще не пришло. Нужно все-таки подождать результатов переговоров. Понятно, что король согласится не со всеми требованиями, но хоть с какими-то он согласится. Угроза серьезная, и он должен понимать это. Нужно подождать, что случится дальше.

– Но, отец...

– Сын мой, когда время действовать придет, я начну действовать.

После встречи с Норфолком в Донкастере было решено, что двое предводителей восставших отвезут петицию королю в Виндзор. Они отправились туда, а восставшие остались ждать в Понтефракте. Октябрь сменился ноябрем, восставшие начали нервничать, так как парламентеры не возвращались, и раздавались призывы снова идти на Лондон. Наконец, восемнадцатого ноября, двое посланцев вернулись в Шиптон с ответом короля.

Но в нем ничего не было – не было ответа на петицию паломников. Там только превозносилось правление короля, справедливость его правительства и его право управлять так, как ему вздумается, и назначать тех министров, каких ему заблагорассудится. Паломникам предписывалось разойтись по домам и объявлялось, что, по своему королевскому милосердию и состраданию, он их прощает, за исключением десяти предводителей, которые будут примерно наказаны.

Крестьяне были взбешены. Кроме того, разнеслись слухи о приближении с юга королевских регулярных войск и заговоре с целью убийства Аска. Ситуация обострялась, и Пол решил, что время настало.

– Я должен бросить свой маленький вес на весы, – объявил Пол семье вечером, когда пришло известие об ответе. – Аску трудно будет справиться с толпой. В любом случае, нужно держаться.

– Но что ты можешь сделать? – спросила Нанетта, побледнев от ужасного предчувствия – казалось, восстание пробудило в ней старый страх.

– Отец, теперь ты позволишь мне идти с ними? – нетерпеливо спросил Эмиас.

Пол устало посмотрел на него:

– Нет.

– Но, отец!

– Я пойду сам. То немногое, что еще можно сделать, должен сделать я. Ты должен остаться здесь и защищать дом.

– Но почему не наоборот?

– Если что-то случится, лучше, если уцелеешь ты. Кроме того, тут нужна холодная голова и расчет, а ты слишком поддаешься эмоциям. Я с несколькими людьми отправлюсь к паломникам и постараюсь сдержать их и предотвратить кровопролитие.

Двадцатого ноября он отбыл в Понтефракт, но на следующий день вернулся в Йорк, поскольку именно там было решено двадцать первого числа собрать совет паломников, чтобы решить, что делать дальше. Аску, благодаря своей харизме и поддержке сторонников, удалось победить. Снова было решено вступить в переговоры с Норфолком и предъявить ему манифест с требованиями восставших. Люди считали, что влияние Норфолка при дворе сильнее, чем Кромвеля, а кто-то из присутствующих зачитал письмо Кромвеля к одному из королевских военачальников, где тот призывал покончить с восстанием и преподать устрашающий урок мятежникам. Пол и его сторонники тщетно доказывали, что Норфолк и Кромвель – члены одного Тайного совета, слуги того же короля.

В манифесте были объединены требования простолюдинов и дворян: первые желали восстановления власти папы, прежних обрядов, восстановления монастырей, запрета ереси, изгнания епископов-еретиков, а также наказания Кромвеля и Рича. Дворяне требовали учреждения особого северного парламента, восстановления прав леди Марии и отмены указа о праве короля на передачу короны, восстановления прав церкви, реформы арендного законодательства.

Многие их этих требований были по душе Полу, и восстание все больше импонировало ему. Ему понравился Аск, и тот также попросил Пола, учитывая его влияние, отправиться с манифестом к Норфолку в числе парламентеров.

– Вы знаете его светлость, – рассуждал Аск, – он долгое время покровительствовал вам, и вы можете говорить с ним на правах старого друга и, может быть, выяснить точнее его полномочия по удовлетворению наших требований.

Пятого декабря, в сопровождении остальных парламентеров, Пол пошел на конюшню замка, чтобы отправиться в Донкастер. Двор был переполнен паломниками, простолюдинами, чей голос обычно не был слышен и чьей единственной возможностью высказаться стало восстание. Когда он появился, послышались приветственные крики. Повсюду реяли знамена восставших, в основном, с религиозной символикой – Пятью Ранами, эмблемами Св. Катберта и Св. Уилфреда, Святой Девы, Св. Климента, а также родовые гербы – скрещенные мечи Хорнкасла, белая роза Йорка, и даже в одном месте, где стояли арендаторы самого Пола, морлэндский заяц.

Он посмотрел на них, улыбнулся и помахал рукой, но вдруг его взгляд упал на высокого молодого юношу в дырявой крестьянской одежде впереди толпы. Горящие глаза юноши следили за Полом. У того пересохло в горле. Люди рядом с юношей держали знамя со значком, о котором Пол уже слышал, значком загадочного крестьянского вождя по имени Граф Нищета. Пол остановился, и юноша шагнул к нему: – Возьми меня с собой, отец, – обратился он. – Разреши мне стать твоим лейтенантом.

– Так это ты – Граф Нищета? – спросил Пол. Он еще не оправился от изумления. Но времени огорчаться не было. – Вот почему меня не принуждали присоединиться, как Лэтимеров и прочих.

– Возьми меня с собой, – настойчиво повторил Адриан. Его темные глаза сверкали от возбуждения.

– Это решаю не я, – сказал Пол. Адриан горько усмехнулся.

– Даже если бы это решал ты, ты бы меня не взял. Пол покачал головой.

– Но почему? Потому, что я бастард?

– Да, потому, что ты мой незаконнорожденный сын. Но не по той причине, по которой ты думаешь, – ответил Пол. Мысленно он увидел Эмиаса: взять Адриана – значило бы предать старшего сына. Но времени на объяснения не было – остальные уже садились на коней. Он поспешно добавил:

– Мы поговорим, когда я вернусь, – и пошел к лошади.

Норфолк обещал золотые горы, но Пол чувствовал, что это ложь. В его поведении было что-то суетливое и лицемерное: ему хотелось просто поскорее избавиться от парламентеров. Он тепло приветствовал Пола как родственника, но взгляд его черных глаз в щелях сурового лица предупреждал – не лезь не в свое дело. Аска его обещания удовлетворили, и когда герольд Ланкастер объявил всем мятежникам королевское помилование, то, в общем, делать было уже нечего. Они вернулись в Понтефракт, и Аск объявил паломникам, что их требования удовлетворены. Грамота о помиловании была прочтена публично при стечении народа, и огромная армия северян начала рассеиваться.

Готовящегося к отъезду Пола нашел Адриан. Он упал на колени перед отцом и протянул ему белую розу:

– Это символ мира, – произнес он. В окрестностях замка были заросли диких белых роз, так как замок, перед тем как стать собственностью Короны, принадлежал герцогу Йоркскому. – Я нашел ее в углу двора. Там она спряталась от морозов, и зимнее солнце заставило ее расцвести. Приколешь ли ты ее на грудь, отец, в знак того, что ты простил меня?

– Простил тебя? – удивился Пол. Ему хотелось погладить юношу по мягким кудрям склоненной головы. – За что?

– За то, что я покинул двор своего господина, – поколебавшись, ответил Адриан.

– А, да. А почему ты это сделал?

Юноша снова замолчал. Пол протянул руку и взял розу, а затем притянул юношу и поднял его на ноги.

– Адриан, сын мой, скажи мне правду. Скажи мне, что таится в твоем сердце, неважно, хорошо это или нет. Дай мне понять тебя!

На мгновение ему показалось, что его призыв будет понят – с такой болью смотрели на него большие, черные, похожие на оленьи, глаза. Но вдруг огонек угас, и Адриан снова овладел собой.

– Понять меня? Слишком поздно, отец. Ты упустил свой шанс. Тем не менее я когда-нибудь скажу тебе, что у меня на уме, но не сейчас. Время еще не пришло.

– Хорошо, – холодно ответил Пол и отвернулся.

– Могу ли я поехать с тобой? – спросил Адриан. Пол устало оглянулся:

– Как хочешь. Куда ты едешь? Адриан пожал плечами:

– Куда глаза глядят. У меня есть предчувствие, что королю потребуются козлы отпущения за его позор, а я вовсе не хочу стать одним из них. Я поеду на север – лев страшнее на расстоянии.

– Поэтому ты и взял себе такой псевдоним – Граф Нищета?

– Ты догадлив, отец. Да, мне не хотелось, чтобы кто-то узнал, кто я такой.

– Но почему вообще ты принял участие в восстании?

Адриан некоторое время оценивающе, как птица, смотрел на него – казалось, впервые он заволновался, как бы правда не появилась, наконец, на свет из-под своего панциря. – Я думал... мне показалось... что это правое дело. А людям нужен был вождь.

– Нужен вождь. А вождь – его ведь любят, не так ли? – тихо спросил Пол.

Но панцирь мгновенно затвердел снова.

– Естественно. Лесть – приятная пища.

Пол кивнул. Ему показалось, что он лучше понял сына: при дворе Норфолка он был никем, а ему хотелось стать значительной фигурой, пусть даже во главе восставших крестьян. Главное – это любовь, неважно, в какой форме.

– Ты можешь ехать со мной, – коротко ответил Пол. – Я должен выезжать немедленно. Идем.

Адриан послушно наклонил голову, и они вышли вместе. На скудном зимнем свету Пол остановился, расстегнул застежку плаща и приколол розу. Затем он приказал самому легкому из своих слуг оседлать мула, а его лошадь отдал Адриану. Юноша легко взлетел на нее, с грацией, болезненно напомнившей Полу себя самого в юности. Несмотря на свою поношенную одежду, Адриан явно был личностью, которую невозможно было не заметить – высокий, красивый и жесткий. Под сделал знак, чтобы он скакал позади него, и небольшая кавалькада вылетела со двора замка и направилась на север.