Династия Морлэндов (№2) - Темная роза

Они рассказали, что Елизавета только что родила еще одного сына, она и ребенок чувствуют себя хорошо. Младшие сестры с завистью слали ей из школы свои приветствия, племянники и племянницы тоже написали письма, в меру своих способностей. Нанетта была рада встретиться и с леди Боро, прибывшей вместе с мужем и ее матерью, и эту встречу омрачило лишь то, что теперь подруги уже не могли, как прежде, проводить время в бесконечных разговорах, как хотелось бы Нанетте.

Ей доставило большое удовольствие следить за участием в турнире Эмиаса, с черно-белым морлэндским гербом на плаще и черным львом на шлеме. Он сражался в двух турах, один раз со своим старым другом Джорджем Болейном, а второй – с новым родственником, Хэлом Норисом, и оба раза, как рыцарь Нанетты, он повязал ее ленту. Она сидела в ложе между Маргарет и Анной, а Пол, Том и Джон Чэпем устроились позади них, вокруг собрались все их новые друзья, и даже сам король выказал интерес к этим боям. Нанетта чувствовала себя счастливейшей из смертных – чего же еще можно было желать? Ее рыцарь победил Джорджа в третьей схватке, но, разумеется, не выдержал и одной с Хэлом Норисом, который в конце концов и победил в турнире и в очередной раз был награжден стойко переносящей все невзгоды, улыбающейся королевой.

– Нет ничего позорного в том, чтобы проиграть Хэлу, – утешала Нанетта своего истекающего потом кузена, когда он подъехал к ее ложе, чтобы вернуть ей ленту. – Я горжусь тобой, дорогой Эмиас, ты дрался отважно.

Пир после турнира длился всю ночь, почти до утра, и оказалось много желающих танцевать с Нанеттой. Она танцевала с Эмиасом, с Джорджем Болейном, Джеймсом Чэпемом, Хэлом Норисом и, наконец, с Томом Уайатом, которые один за другим приглашали ее. Она была так поглощена своим успехом, что даже не заметила, куда запропастилась Анна, и только танцуя с Томом, она узнала это – когда они спускались к площадке для танцев, он кивнул:

– Смотри, смотри туда, крошка Нан, твоя подруга поймала гораздо большую рыбу, чем ожидала.

Нанетта перевела взгляд и увидела на площадке Анну, танцующую с королем. Король танцевал отлично, а Анна двигалась изящно, как газель, – однако между ними и остальными танцующими оставалось незанятым большее пространство, чем могло бы быть просто из вежливости. Куда бы ни поворачивался король, он не спускал глаз с Анны, а она, счастливо смеясь и изящно качая головой, не опускала своего взгляда. Нанетта не утерпела и посмотрела на королеву – как она реагирует на происходящее, но королева, казалось, вообще не обращала на эту пару внимания. Она сидела на галерее, подобно каменному изваянию, с застывшей улыбкой, беседуя с испанским послом, наиболее благовоспитанными придворными джентльменами и самыми скучными придворными дамами, которые никогда не участвовали в забавах двора, – Джейн Болейн, Джейн Сеймур, Мэри Ховард, леди Беркли, леди Оксфорд и Мэри Свиль.

– Том, – спросила она, – а это безопасно?

– Безопасно? Играть с королем никогда не безопасно, если только ты не приготовишься проиграть или смириться с последствиями.

– Но... но Анна не собирается проигрывать ему, – возразила Нанетта, глядя Тому в глаза. Она сказала это скорее для того, чтобы ободрить Тома, так как в его глазах читался страх потерять Анну.

– Он танцевал с ней все туры. Никто лучше меня не знает, как сильно она может завладеть душой мужчины, но короля, в отличие от остальных, не так-то просто будет оттолкнуть. О, как бы я хотел – видит Господь! – как бы я хотел быть свободным, чтобы жениться на ней. Тогда бы я мог обеспечить ее безопасность.

– Безопасность от короля? – прошептала Нанетта.

– Безопасность от себя. Если она поддастся королю, то будет себя потом ненавидеть. А если нет...

Он еще раз внимательно посмотрел на танцующую пару, а потом, почувствовав сердитый взгляд Нанетты, вернулся к реальности:

– Не огорчайся, крошка Нан. Это же праздник, и мы должны смеяться и радоваться, посмотри, как счастлива Анна, почему же тебе не быть такой же, ведь сегодня ты – королева бала, и ты танцуешь с самым красивым джентльменом в зале! Так что лучше улыбнись! Я хочу, чтобы все мужчины мне завидовали. После танца с Томом к ней подошел Пол и, поклонившись, взял ее за руку. У Нанетты и так кружилась голова от танцев, а это прикосновение заставило ее вспыхнуть.

– О, дядя, не могли бы вы простить меня? Я так устала, что вряд ли способна еще на один тур.

– Я собирался спросить, не можешь ли ты прогуляться со мной по террасе и слегка отдышаться. Ночь так тепла и так прекрасна.

– Ну, я не знаю, – заколебалась Нанетта, – если это прилично... – Пол поднял бровь. – Придворный этикет очень строг. Его светлость всегда недоволен, когда происходит что-либо, не отвечающее этикету...

– Мое дорогое дитя, надеюсь, никто не станет считать чем-то неприличным твою прогулку с собственным дядей? – успокоил ее Пол, и Нанетта устыдилась собственных слов.

Он взял ее под руку, и они вышли на террасу. Воздух был теплым, как парное молоко, и ночная тьма казалась неплотной, так как стояла пора, когда день засыпает лишь на миг. Они молча брели по террасе, когда Пол внезапно остановился и потянул ее на боковую аллею, туда, где изредка мелькали тени и воздух был напоен тонким запахом духов – эти заросли часто служили приютом ускользнувшим любовникам, желающим побыть наедине.

Нанетта последовала за ним, нисколько не колеблясь, и только все сильнее, по мере того, как они удалялись от дворца, ощущала тепло его тела и прикосновение его руки. Пол не смотрел на нее, а когда она украдкой бросала на него взгляды, он казался холодным и бесстрастным. Когда он, наконец, заговорил, его голос звучал совершенно спокойно:

– Ну, моя дорогая, я сегодня наблюдал за тобой – ты была в самом центре внимания, и мне кажется, ты очень счастлива. Тебе действительно хорошо при дворе? Ты получила то, на что рассчитывала?

– Я ни на что не рассчитывала, дядя, но все равно я счастлива. Тут так много дел, и все такие милые. Я просто обожаю свою подругу Анну, а придворные джентльмены так остроумны, леди такие очаровательные...

– И у тебя есть масса поклонников, – добавил Пол. – Я видел, как ты танцуешь со многими. Никто из них еще не просил твоей руки?

– Еще нет, сэр, – ответила девушка, думая, что он шутит над ней. – Я полагаю, что большинство мужчин вокруг меня уже женаты.

– Понятно. – Пол помолчал, и Нанетта решила поддержать беседу сама:

– А как дела дома? Как дети?

– Твои сестры с каждым днем становятся все прелестнее, и поведение у них столь же отменное. А Эмиас с женой продолжают наполнять детскую. Роберт уже неплохо владеет мечом, а Эдуард учится ездить верхом. Наставник их хвалит.

– Это должно вас радовать.

– Конечно. Ты и не представляешь, как мне приятно видеть их успехи. Я провожу с ними много времени – даже больше, чем их отец. – Нанетта удивленно взглянула на него. – Мне кажется, у Эмиаса появляются довольно гадкие привычки, – сурово продолжил Пол, – он проводит много времени в городских тавернах, как его дед. Иногда я думаю, не наследуется ли этот порок?

Эта новость расстроила Нанетту, но не столько то, что Эмиас посещал злачные места, – ее не удивляла слабость рода человеческого, – а то, что характер разговора делал ее равной Полу, разрушая привычные отношения с дядей, которые ограждали ее от самой себя.

– Что ты об этом думаешь? – обратился он, наконец, к Нанетте, так как она хранила молчание.

– Разумеется, нет, – ответила она, не найдя, что еще сказать.

– Что ж, может быть, и так. Кроме того, была Урсула – ты ведь знаешь об Урсуле? – Нанетта не ответила, и он продолжил: – Это моя любовница. Да, у меня была любовница. Я не любил свою жену, и Урсула заменяла мне ее в этом. Я любил ее. Она была чистейшим созданием на земле. Тебя не удивляет то, что я называю чистой женщину, которая жила со мной во грехе?

– Как я могу судить об этом? – отозвалась Нанетта, которой была неприятна эта тема. – И как кто-то может судить вас?

– Я тоже так думаю, но тем не менее все остальные осуждали нас. Но теперь медвежонок мертв и больше не страдает от пересудов. Когда она умерла, мне казалось, что свет для меня померк – мне ничего не оставалось, ничего.

Они прошли мимо высокой живой изгороди, в тени которой было действительно темно. Теперь Нанетта почти не видела его лица, и тут, в этой напоенной ароматами ночной мгле, Пол остановился и повернулся к ней, а она почему-то задрожала.

– Я думал, что никогда уже не полюблю женщину, – продолжал он. – Но иногда случается так, что и срезанное деревце дает побег. Оно пускает ростки, набухают почки, почки распускаются, и возникает новое дерево, еще более сильное, чем то, что было раньше.

Пол взял ее руки в свои и, поднеся к губам, начал целовать – сначала одну, потом другую.

– Почему ты дрожишь? – спросил он, и его рука легла ей на плечи. – Ты замерзла? – Его руки сомкнулись у нее за спиной, и он преодолел последнее расстояние, отделявшее их.

Ее колени чувствовали твердость мышц его ног, она ощущала тепло его тела, его дыхание на своих волосах, и ее переполняло желание отдаться ему. Она теснее прижалась к нему, а ее голова отклонилась назад машинально, когда ее руки обвили его шею. Она не видела его лица, только светлое пятно, но ее девичье воображение добавило черные глаза, изящные черты и чувственный рот. Она так долго боролась со своим чувством, подавляла его, как требовали от нее церковные заповеди, но вот наконец силы оставили ее – она была молода и здорова, она хотела любить, здесь, среди шелестящих теней, любить того, чьи чары в этом уединенном месте сгустились почти до осязаемости.

– Нанетта, – прошептал он, обеспокоенный ее молчанием.

– Да, – откликнулась она и, не желая, чтобы он говорил, приподнялась на цыпочках, подставив свои раскрытые губы.

– Ты – та, кто заставил дерево моего сердца пустить второй росток. Я люблю тебя, Нанетта.

Он поцеловал ее, и мир вокруг нее исчез, они вращались в ночной теплой пустоте, где не было никого, кроме них, ничего, кроме прикосновений губ и рук, запахов и плоти, звуков дыхания и пульсации крови. Разум был побежден чувством – они опустились на траву, и Нанетта успела поразиться прохладе ночного воздуха, коснувшегося ее волос, когда чепец упал, теплой тяжести тела любовника. Затянутое сверху в корсет тело девушки снизу было беззащитно, как мышиное брюшко. Она ощутила на своих бедрах теплое, нежное прикосновение его пальцев, они поднялись к ее животу и талии, возбуждая в ней желание, которому она не могла противиться.

Последовало какое-то неловкое движение, и вот ее коснулась иная плоть – и она затрепетала от страсти. Инстинкт подсказал ей, что нужно делать. Нанетта не издала ни звука: ни стон, ни крик не могли вырваться из ее губ, терзающих его язык, но про себя она кричала: «Да, да, да!»

Прохладный ветерок пронесся над землей, всколыхнул траву и разметал спутанные волосы Нанетты. В ее отуманенном сознании прозвучал какой-то далекий голос, кто-то сказал «теперь ты понимаешь», но в тот момент она ничего не осознавала, эти слова сохранились в ее памяти и всплыли много позже, когда к ней вернулась способность размышлять. Ее шея и плечи были обнажены, так как во время официальных церемоний при дворе не полагалось надевать нижнюю рубашку, прикрывающую шею. Она вздрогнула от холода.

– Мне холодно, – тихо прошептала она. Тяжесть тела, придавившая ее ноги, переместилась, сдвинулась вбок, на секунду холодно стало и ее ногам, но их тут же прикрыли платьем. Рядом с ней села какая-то тень, и она взмолилась о том, чтобы тень не заговорила, осталась безымянной. Но она заговорила, и это был, конечно, Пол:

– Мы должны идти – ты простудишься, если останешься лежать. Мне нужно было захватить плащ. Вставай, вставай, моя дорогая, дай мне руку!

Она неохотно протянула свою руку, и он помог ей подняться. Тень неумолимо превратилась в очертания ее дяди Пола – она его отлично знала, ошибки быть не могло. Ей стало немного дурно.

– Так-то лучше. Дай-ка я обниму тебя – ты вся дрожишь. Ну же, дорогая, дорогая моя... – Его слова сопровождались поцелуями, сначала покрывавшими ее лицо, потом губы, и когда дело дошло до этого, она почувствовала, как в нем нарастает возбуждение и его руки на ее плечах начинают твердеть. «Нет», – в отчаянии подумала она и дернулась, понимая, что может упасть в обморок. Он ослабил объятия:

– Прости меня, я слишком эгоистичен. Ты замерзла, нужно тебя согреть. Погоди-ка, а где твой чепец? Постой-ка минуточку, я поищу его... вот он! Дай я надену его на тебя. Извини, что я такой неуклюжий – никогда не работал камеристкой. Так правильно? Ну ладно, идем, дорогая, сердце моего сердца, пойдем.

Они поспешили к дворцу. Нанетта шла, слегка спотыкаясь, как уставший ребенок, не падая только благодаря его поддержке. Она еще не полностью пришла в себя, даже для того, чтобы что-то говорить, но Пола это, кажется, не смущало. Он был переполнен счастьем, она чувствовала, как он излучает радость.

– Не бойся, моя дорогая, все будет хорошо, клянусь тебе, я позабочусь о тебе. Все будет принадлежать тебе – мы поженимся, и ты станешь госпожой Морлэнда. Я все сделаю как следует, не волнуйся. Я получу церковное разрешение, а если нет, мы поженимся и без него, потому что я знаю тайну, которая облегчит дело. Твой отец не был сыном моего отца. Никто не знает об этом, на самом деле его мать переспала с кузеном моего отца, и Джек был его сыном. Так что в случае чего мы скажем священнику, что мы вовсе не состоим в кровном родстве, и это разрешит все проблемы.

Едва прислушиваясь к тому, что он говорит, Нанетта продолжала идти к дому. Это было какое-то странное путешествие в полутьме, когда ничто не казалось ровным, ничто не напоминало себя – химеры под крышами представлялись ожившими и хищно глядели на нее, а шелест ветра в листьях деревьев казался шепотом людей, осуждавших ее, издевающихся над ней. Что там такое говорит Пол? Она не могла понять его слов, она хотела только одного – скрыться. У двери дома он снова обнял ее и поцеловал в лоб, потом в глаза, щеки, губы.

– Спокойной ночи, дорогая моя, моя мышка, моя птичка, спокойной ночи. Пусть милые ангелы стерегут твой сон, моя прелесть. Иди же, иди в дом, уже почти рассвело. Господь благословит тебя, моя Нанетта.

Вывернувшись из его объятий, Нанетта приподняла юбки и вбежала в дом.

Глава 10

Когда Нанетта, шатаясь, добралась до своей спальни, Анны там не оказалось. Она плюхнулась на край кровати и начала соображать. Ее мысль двигалась неохотно, переходя от одного предмета к другому. Одна часть ее сознания ликовала, была переполнена радостью, вспоминая наслаждение, которое она давала и получала, блаженство от того, что Пол так сильно любит ее. Нанетта вспомнила пережитый экстаз и тихий голос, произнесший слова: «теперь ты понимаешь». Она подумала, что только сейчас она открыла то, для чего, наверно, была предназначена.

Но другая часть сознания была шокирована и потрясена случившимся. Что она натворила! Она нарушила все заповеди, которые ее учили соблюдать. Уже то, что согрешила, было ужасно, но переспать с собственным дядей, отцом Маргарет, который являлся фактически ее отцом и опекуном, было просто отвратительно. Сознание того, как по-язычески радостно она приняла эту запретную любовь, было унизительно – она-то считала себя добродетельной девушкой, девушкой с определенными идеалами. Ее ужасало то, с какой легкостью она подчинилась чувственной стороне своего существа.

«Что же делать?» – устало размышляла Нанетта. Пол хотел жениться на ней – по каноническому праву, они фактически уже были мужем и женой, так как каноническое право не делало различий между законным и незаконным половым актом. Брак с Полом давал ей обеспеченное положение, собственный дом – госпожа Морлэнда! О таком будущем Нанетта не могла и мечтать при отсутствии приданого. Кроме того, она получала мужа, который будет любить ее и заботиться о ней. Она получала все – богатство, статус, власть.

А если она не выйдет за него замуж? Брак с любым другим мужчиной, пока жив Пол, станет, в строгом смысле слова, невозможным, по каноническому праву это будет просто прелюбодеяние. Разумеется, такое временами случалось, и если удавалось замять дело, то последствий практически не бывало. Но если это всплывет, то лишит ее возможности вступить в другой брак в будущем – вследствие ее фактической помолвленности, – а если и нет, то она, в своем сердце, всегда будет помнить об этом. А вдруг она забеременела – что тогда?!

Так что все говорило за то, что ей следует принять предложение Пола, и очень мало причин – отказаться. Но как только она более серьезно подумала об этом, ей стало ясно, что это неосуществимо. Выйти замуж за дядю! Конечно, можно получить церковное разрешение, но как она будет выглядеть после всего этого? Как сможет она смотреть в глаза Маргарет, как может она заставить Маргарет называть ее матерью? Что делать с косыми взглядами слуг, ненавистью Эмиаса, как жить, постоянно размышляя о том, какие мысли скрывает за своей холодной маской Елизавета? И сам Пол – как только пыл его страсти остынет, разве он не исполнится неприязни к ней? Можно представить себе, как они будут жить, являя собой постоянный упрек друг другу. Уже сейчас ее чувство к нему превратилось в смесь желания и отвращения, как если бы он был лишь причиной пробуждения ее чувственности.

Ей нужно было поделиться с кем-нибудь своими переживаниями. Если бы Анна была здесь! И только она подумала об этом, как бы в ответ на ее мольбу дверь тихо отворилась, и в темный проем скользнула знакомая стройная фигурка Анны. Нанетта вскочила на ноги, чтобы обнять ее, но, прежде чем она вымолвила хоть слово, Анна схватила ее за руки и в сильном возбуждении прошептала:

– Что я тебе должна рассказать, моя Нанетта! Скорее ложись, мы задернем занавесь и поговорим.

– Что случилось, Анна? С тобой все в порядке? – с тревогой спросила Нанетта.

Анна повернулась к подруге, и по ее лицу та все поняла – черные глаза Анны блестели, щеки пылали, она излучала счастье. Рассказывать о своих проблемах было некогда – девушки молча раздели друг друга, забрались в постель, задернули шерстяной полог. Теперь, оказавшись в темном, теплом убежище, они могли поговорить свободно.

– Дорогая Нанетта, просто удивительно, что ты не хватилась меня до моего прихода, – начала Анна, подтягивая колени к груди и сцепляя руки вокруг них. Нанетта прислонилась к набитой соломой подушке, чувствуя, как концы травинок покалывают ее кожу, и смотрела в ту сторону, откуда доносился голос Анны, так как видела только смутные очертания ее лица. – Неужели ты не удивилась, что я не пришла спать?

Прежде чем ответить, Нанетта поколебалась:

– Я сама пришла только что. Я гуляла в саду.

– Ты, глупышка?! Ну-ка, дай я угадаю – с Томасом? Берегись его, он разбивает сердца столь же ловко, как кулачный боец – головы.

– Нет, не с Томом – но это неважно, расскажи мне, что случилось с тобой.

– Я была с королем, Нанетта, и угадай, что он сказал?

– Не могу, – отозвалась Нанетта, уже предчувствуя ответ.

– Он сказал, что любит меня! – Нанетта промолчала, и Анна спросила несколько даже обиженно:

– Как, неужели тебе нечего на это сказать? Ты не удивлена?

– Да, да, Анна, конечно, я поражена, но... будь осторожна! Том так за тебя беспокоился. Когда мы с ним танцевали, а ты танцевала с королем, он сказал...

– А, не волнуйся, я в безопасности. Но, Нан, как это было прекрасно! Мы говорили о музыке, я рассказывала ему о той поэме, которую Том хотел положить на музыку, и тут он внезапно взял меня за руки – король, я имею в виду, – и признался мне в страстной любви. Я, конечно, полагала, что он неравнодушен ко мне – это всегда видно, ты же знаешь, но я думала, что это просто так. В конце концов, он же король, а я – всего лишь дочь лорда. Хотя моя мать – наследственная дворянка. Он сказал, что любит меня больше всего на свете и будет любить меня всегда...

– Но, Анна, ведь он женат! – воскликнула Нанетта, прерывая ее восторженное бормотание.

– Но он король, – последовал гордый ответ, – у королей все по-другому. Он просил меня быть его любовницей.

– Анна!

– О, не тревожься. Конечно, я ему отказала, но я на него не сержусь. Если б это сделал любой другой человек, я была бы вне себя от ярости, но кто же может сердиться, получив такое предложение от короля? Он обещал жить со мной как муж и хранить верность, пока я жива, если я соглашусь стать его любовницей. Он такой упрямый, когда хочет получить что-либо, знаешь, и ему очень трудно противостоять. Ты и представить себе не можешь, что он мне предлагал!

– Но ты отказала ему? – спросила Нанетта, слыша в ее голосе торжествующие нотки.

Анна слегка вздохнула, прежде чем ответить:

– Конечно, отказала. Конечно, хорошо было бы иметь богатство, власть, драгоценности и считаться первой дамой страны – после королевы, разумеется, – но это не компенсирует мои потери. Я сказала ему, что ему нельзя любить меня, потому что я не могу быть его женой, а любовницей не стану.

– Он не очень разозлился? – спросила Нанетта.

– Нет, – отмахнулась Анна, – я тоже думала, что он разозлится, я ведь на самом деле испугалась, очень испугалась, когда отказала ему, ведь он король, и никто не знает, что он может сказать или сделать в следующий момент. Но он, похоже, не очень рассердился, скорее, расстроился. Мне кажется, он подумал, что я с ним играю, и если часто спрашивать, то в конце концов я отвечу «да», но потом он понял, что я всерьез отказываю, и стал таким печальным. Это меня огорчило, и, знаешь, Нанетта, тут я подумала, что он, пожалуй, в самом деле меня любит.

– Это разве меняет дело?

– Нет, все равно я не соглашусь стать чьей-то любовницей, будь это сам король, но мне грустно, что он так страдает из-за любви ко мне. Подумать только, – она понизила голос, – король Англии страдает из-за какой-то Анны Болейн! Мой исповедник наложит на меня епитимью за гордыню, если я откроюсь ему! – Она рассмеялась, но слово «исповедник» напомнило вдруг Нанетте о ее собственных проблемах. Анна так легко разрешила свои трудности, встав на путь добродетели, – Нанетта же отклонилась от этих путей, и теперь наказана царящим в ее уме смятением.

– Анна, со мной кое-что случилось этой ночью. Я хотела бы поделиться с тобой, чтобы ты дала мне совет.

– Расскажи, конечно, что там с тобой стряслось, крошка Нан. Ты, кажется, расстроена? Что случилось? Как эгоистично с моей стороны болтать только о себе!

– Нет, совсем нет. Мне не следовало бы утомлять тебя своими проблемами, но мне непременно нужно с кем-то обсудить это.

– Ну, тогда рассказывай, дорогая моя. Я буду счастлива помочь тебе, если смогу, – ответила Анна и, найдя в темноте руку Нанетты, пожала ее. – Ого, да ты вся дрожишь! Что случилось?!

Ободренная поддержкой, Нанетта поведала ей, медленно и с трудом, о всех событиях минувшего вечера. Когда она кончила, наступило долгое молчание, такое долгое, что Нанетта испугалась, а вдруг Анна смертельно оскорблена ее поведением, и начала даже постепенно отнимать у нее свою руку. Но внезапно пальцы Анны сжались, и она прошептала:

– Бедная, бедная Нанетта! Ох, дорогая, как же ты, наверно, страдаешь!

– Ты не презираешь меня? – с удивлением спросила Нанетта.

– Как я могу презирать тебя? Со мной могло случиться то же самое. Иногда и мне приходится преодолевать искушения, ты же знаешь.

– Но ты их преодолела, – с горечью промолвила Нанетта.

Анна погладила ее по руке:

– Я – это другое дело. Мои искушения были не такими сильными – вспомни, я старше тебя, и я уже была влюблена. Это защищает меня, потому что ни к одному мужчине я не могу испытать такого чувства, как к Гарри, так что и преодолеть искушения для меня гораздо проще. Но, дорогая моя, что же ты теперь будешь делать?

– Он хочет жениться на мне.

– Тогда выходи замуж. Это единственный выход.

– Выйти замуж за него? За собственного дядю?

– Ну, таких случаев много. Вы получите разрешение – вот даже король собирался женить собственного сына на своей же дочери, и если бы он получил разрешение....

– Но моя совесть не дает мне разрешения. Не думаю, в самом деле не думаю, что я на это пойду.

Опять воцарилось долгое молчание, теперь, когда Нанетта отняла руку, ее не удерживали.

– Анна, не осуждай меня, пожалуйста, не осуждай! – взмолилась Нанетта.

– Что ты будешь делать? – спросила наконец Анна. Ее голос звучал неодобрительно, и Нанетта знала – почему.

– Анна, я никогда не смогу выйти ни за кого замуж. Я это знаю. После того, что случилось, я не выйду – это и будет мое наказание.

Внезапно Анна обняла ее, и благодарная Нанетта упала в ее объятия.

– Крошка Нан, прости меня за то, что я осудила тебя. Я не права. Как бы ты ни поступила, я останусь твоей подругой. Я тоже думаю, глупышка, что никогда не выйду замуж, я уже слишком стара для этого, и кто же женится на мне после того, как король положил на меня глаз? И в конце концов, это было бы предательством. – Она нервно рассмеялась. – Мы останемся вместе, не так ли, Нан? Мы останемся друзьями и будем вместе стариться в благородном одиночестве. Скажи, ты не покинешь меня, Нан?

– Никогда, – успокоила ее Нанетта, – я никогда не покину тебя, моя дорогая Анна.

– И я тебя, моя дорогая подруга!

И они легли спать. Нанетта была довольна собой – ее обещание Анне было спасительной уловкой, отказом от решения проблемы, слишком сложной для нее.

Путешествие домой, в Морлэнд, никогда еще не было для Пола столь длинным и утомительным. Он ехал один, так как Эмиас остался при дворе, а Полу не хотелось задерживаться ни на один день дольше там, где разбились его последние надежды. Эмиас же, как выяснилось, ухаживал за одной из придворных дам, Мэри Холл Анд, близкой подругой любовницы Джорджа Болейна. Перед ним открывались определенные перспективы, так что ему был резон остаться. Пола радовало, что предмет увлечения Эмиаса не низкого происхождения, так как дома он имел репутацию человека, не останавливающегося перед социальными барьерами.

Пол ехал один, в горестном молчании, которое почти физически ощущал. Он обращался к своим слугам только в случае необходимости, чтобы отдать распоряжения. Но при виде розовых кирпичных стен и высоких дымоходов, отблеска вечернего солнца в многочисленных окнах Морлэнда его сердце слегка ободрилось. По мере приближения в теплом вечернем воздухе возникали звуки жилья – лай собак, квохтанье кур, воркование голубей, удары топора, перекличка голосов во дворе поместья. С небольшого возвышения, где он остановился, Пол мог различить женщин, возвращающихся с реки со стирки, с корзинами белья, пастушка, ведущего стадо на вечернюю дойку. Воздух был напоен ароматами цветущего льна и мальвы, наполнен жужжанием пчел, собирающих мед на красно-белом ковре из клевера. На глади окружавшего дом водяного рва неподвижно дремали два лебедя, отражением повторявшиеся в золотистой, сверкающей воде.

Это был дом, единственное, что не могло изменить ему, и хотя при виде Морлэнда боль в его сердце не ослабела, она стала как-то мягче. Пол напоминал капризного ребенка, которого успокаивает просто присутствие строгой матери, – Морлэнд был цел, семья цела, и только это имело значение. Его печали, как и он сам, были преходящи. Он радовался своему возвращению домой – кликнул Александра, пришпорил лошадь и помчался вниз, к воротам.

Первыми его заметили возвращавшиеся с реки женщины, они поставили корзины на землю, присели в книксене и радостно приветствовали своего лорда:

– Господин вернулся!

– Да благословит вас Всевышний, господин!

– Добро пожаловать домой, господин!

Он помахал им рукой, проезжая мимо, и вот уже копыта его лошади прогрохотали по подъемному мосту и зацокали по брусчатке внутреннего двора. Радостно залаяли собаки, они окружили кавалькаду, принюхиваясь к конским копытам и игриво кусая друг друга. Управляющий и несколько слуг вышли приветствовать хозяина, а мальчишка-конюший отвел лошадей на конюшню. Невозмутимыми остались только древняя старуха, плетущая корзины на лавочке у ворот, и лежащая у ее ног пятнистая кошка, вылизывающая своих новорожденных котят. Старуха лишь на миг оторвалась от работы, чтобы бросить на них взгляд, но ее мутно-молочные глаза равнодушно скользнули по Полу. Она была так стара, что никто не знал, сколько ей лет. За свою жизнь она видела столько приездов и отъездов, что ее не волновало еще одно прибытие господина. Кошка вообще не посмотрела в их сторону, продолжая вылизывать растопыренную лапу, – ее интересовало только солнечное тепло и копошащиеся возле нее котята.

Из дверей дома выбежали, возбужденно крича, дети. Роберт и Эдуард энергично тянули дедушку за рукава, и если бы их видел гувернер, он вряд ли одобрил бы такое поведение подопечных, а старая матушка Кэт вынесла малютку Пола, ведя за руку крошку Элеонору, как когда-то выводила к отцу Нанетту. Хотя Элеонора не была так мила и весела, как когда-то Нанетта, сердце Пола сжалось при этом воспоминании.

Управляющий дал Полу краткий отчет. Дела в поместье шли хорошо.

– Стрижка закончена, но шерсть еще пакуют, сэр. Клем предполагает, что там на двадцать тюков больше, чем в прошлом году. Сукно уже на пристани, готово к завтрашней отправке, и мастер Баттс получил те тюки шелка, о которых вы распоряжались, но до следующей недели их не с кем будет послать.

– А семья?

– Слава Богу, сэр, все в порядке. Молодые леди шьют в горничной, а госпожа еще в спальне, с младенцем. Они чувствуют себя хорошо. И…

А кто это вышел поприветствовать Пола? Пышная седая борода не скрывала радостной улыбки, и хорошо знакомое Полу длинное, похожее на монашескую рясу, одеяние не могло помешать его обладателю как можно скорее обнять вернувшегося путешественника. Никогда еще Пол не был так рад видеть дядюшку Ричарда: