Дети тоже узнали о ссоре. Кловер сразу же прибежала успокоить дядю Кловиса. Сидя у него на коленях, она торжествующе сжала кулачки и болтала без умолку, что ему обычно нравилось, хотя сейчас он вряд ли слышал ее. Джон со своей стороны, побежал прямо к своей матери и встал около ее стула, молчаливо поддерживая ее, пока она горько сетовала на то, как с ней обращаются в этом доме.

Артур и Матт тоже ссорились. Ссора, по обыкновению, окончилась тем, что Артур, используя превосходство в силе и весе подавил Матта, повалив его на землю и, усевшись верхом, колотил его в свое удовольствие. На шум сбежались слуги, Артура оттащили, а Матта, взъерошенного, с разбитым носом, послали к Кловису.

– Почему вы дрались? – спросил Кловис, холодно взглянув на Матта. – Это неподобающее поведение для наследника Морлэнда.

Матт облизнул губы и сморщился, почувствовав кровь.

– Сэр, я действительно не помню, с чего все началось. Кажется, с миссис Берч, сэр.

– Как с миссис Берч? – нахмурился Кловис. Матт с тревогой посмотрел на него.

– Она собирается уезжать. О, пожалуйста, не отсылайте ее, дядюшка. Артур сказал, что она может уехать, что хорошо бы от нее избавиться. Он сказал, что она может уехать во Францию.

– Да, она может, я полагаю, – проговорил Кловис.

Он не подумал о том, куда может поехать Джейн Берч, если покинет Морлэнд, и томился раскаянием, что вышел из себя. Но, может быть, она будет счастливее рядом со своей хозяйкой.

– Но, сэр, – продолжал Матт, – она уже стара и может умереть в долгом морском путешествии. Когда я заметил это Артуру, он ответил, что так было бы еще лучше и что, без сомнения, таковы ваши намерения. О, пожалуйста, не отсылайте ее на смерть, дядюшка!

– Все в порядке, Матт. Ей нет надобности ехать, если она не хочет, я не желаю причинять ей вред. Я был рассержен и опрометчив. Мне следовало бы уже привыкнуть к ее острому языку. Пойди и передай ей, что я желаю, чтобы она осталась, и пришли ее ко мне.

Такой оборот позволил Кловису, простив Берч по просьбе Матта, достойно выйти из трудной ситуации, не потеряв лица. Кловер не носила траур. Кловис принял на себя управление ее имением, взвалив дополнительную ношу к уже значительным обязанностям, не последними из которых было ведение дел Аннунсиаты и обеспечение перевода доходов ей во Францию. Он хотел, чтобы она вернулась в Англию и приняла на себя часть его забот, но это представлялось маловероятным. Весной от нее пришло письмо, посланное из двора в Ганновере, куда она переехала с Морисом в надежде дать ему хорошее положение.

«Я собиралась задержаться здесь ненадолго, – писала она, – но моя тетушка приняла меня с такой сердечностью, что невозможно было уехать. И вот я здесь уже четыре месяца. Тетушка желает, чтобы я постоянно жила с ней, однако мой долг – быть рядом с королем и королевой. Я не могу бросить их. Но герцогиня, или курфюрстесса, как мы теперь должны ее называть, ибо муж ее после бесконечных усилий, произведен, наконец, в курфюрсты, очарована Морисом и назначила его капельмейстером – замечательное начало карьеры. В его обязанности входит обучение детей королевских кровей, исполнение государственного гимна, сочинение пьес для особых случаев, и жалованье ему положили значительное.

Однако, несмотря на то, что Морис будет здесь счастлив, я чувствую себя в Ганновере неуютно. Хотя моя тетушка умная, великодушная женщина, с легким характером, остальной двор совсем не похож на нее. Ее муж и старший сын Георг-Луис тупые и угрюмые люди, ни к чему не проявляют интерес, за исключением охоты, еды и попоек. Я встречала Георга-Луиса в Виндзоре, когда он был юношей и не пришла от него в восторг. С годами он не стал лучше. Он женат на милой, безобидной девушке Софии Доротее. У них двое детей. Он ненавидит жену настолько, что с трудом выносит ее присутствие и открыто развлекается с любовницами. Главные из них – две женщины, исключительно безобразные. Одна слишком тощая, другая слишком тучная, и обе тупые, как слизняки. София Доротея в ответ флиртует с симпатичным наемным офицером из Швеции Конигсмарком. Несмотря на все это, тетушка Софи могла бы заставить ее вести себя более благоразумно.

Другие дети тетушки больше похожи на нее, чем старший сын. Два сына, Фредерик и Карл были убиты пару лет назад в сражении с турками. Младшая дочь вышла замуж в шестнадцать лет за короля Пруссии. Остальные трое остались дома – Максимилиан, Кристиан и Эрнест-Август. Они похожи на своего отца внешностью и темпераментом. Старшему из них не хватает даже ума жениться, хотя ему двадцать шесть.

Так что ты понимаешь, что я без сожалений вернусь в Сен-Жермен, где по крайней мере есть с кем поговорить и где молодежь полна надежд, а не разочарований».

Кловис читал это письмо с покорностью. «Нет, никаких шансов на возвращение графини в Англию не было, даже если, – думал он, – Узурпатор почувствовал себя на троне настолько безопасно, что проигнорирует возвращение изгнанницы, при условии, что она не причинит ему беспокойства». Он должен нести бремя забот один. Поэтому Кловис не понимал, как кто-либо мог обвинять его за невинное удовольствие от общения и восхищения маленькой прелестной Кловер.

Каждый год поздним летом Кэти Морлэнд приглашала гостей в замок Бирни в Стирлингшире на охоту. Этого приема от нее ждали, но она устраивала его главным образом ради своего сына, ибо Кэти не делала ничего, что могло бы подвергнуть риску его будущее. Она все еще надеялась, что однажды он станет лордом Гамильтоном. Титул, завоеванный ее отцом, будет принадлежать ее сыну, когда настоящий король вновь займет свое законное место на троне. А если Джеймс должен был стать лордом Гамильтоном, у него должны быть нужное воспитание и нужные друзья.

Летом 1695 года ее главными гостями были ее соседи Макалланы из Брако с сыном Алланом и подопечной сиротой из далекого Севера Мавис Д'Атесон. Помня, что семейные связи тоже важны, она послала приглашение Сабине для ее дочери Франчес, и в Морлэнд для Матта и Кловер. Она не включила в число приглашенных детей Мак Нейла Артура и Джона. Они могли иметь титулы, но у них не было земли и состояния, если Аннунсиата не оставит им наследства. Кэти же слишком хорошо знала Аннунсиату, чтобы предположить, что та когда-либо позволит хоть чему-нибудь попасть от нее к потомкам ее первого мужа.

Матт радовался приглашению. Он никогда раньше не покидал Морлэнд, и мысль о дальнем путешествии волновала его. Он встречал тетушку Кэти и кузена Джеймса – они посетили Морлэнд два года назад. Тетушка Кэти была настолько резка в выражениях, что Берч казалась по сравнению с ней сахарным сиропом. Но она выказывала большой ум и обращалась с Маттом как со взрослым в отличие от других. Матт слышал пересуды слуг о ней; какой она была некрасивой в детстве и росла в тени бабушки Аннунсиаты, за что стала ее недолюбливать, что она неудачно вышла замуж вначале, но после смерти мужа обвенчалась с кузеном Китом, которого очень любила, и уехала в Шотландию, подальше, насколько возможно, от Аннунсиаты.

Матт знал достаточно много рассказов слуг, чтобы больше не прислушиваться к ним, но он слышал, как дядя Кловис сказал, что Кэти выглядела на сорок, когда ей не было и двадцати, но получает выгоду сейчас, поскольку до сих пор, в свои пятьдесят лет выглядит на сорок. Для Матта она представлялась выветрившейся скалой, не рассыпающейся, пока остается твердая, неприкосновенная и неизменная сердцевина. Как и у скалы, ее своеобразную красоту нельзя было сравнивать с красотой цветов или птиц.

Кловис сперва склонялся к тому, чтобы отказаться от приглашения, но Матт так настойчиво умолял его, что в конечном счете он согласился, хотя не позволил Кловер отъезжать надолго. Кловер не проявляла интереса и на самом деле надеялась с отъездом Матта получить больше внимания от Кловиса. Поэтому было решено, что слуги будут посланы в Нортумберленд за Маттом и доставят его в Эдинбург, забрав по пути Франчес. Затем слуги тетушки Кэти из дома Аберледи сопроводят детей на оставшемся пути в Бирни. Старый Конн, когда Матт поделился с ним новостями, сказал, что во времена его юности дальний Север был таким диким, что невозможно было пройти там без армии. Матта поразило и взволновало открытие, что Конн, несмотря на странствия по Югу, никогда не был дальше Йоркшира на Севере.

Они прибыли в замок Бирни к августа. Три из четырех крыльев замка были разрушены. Дикие желтофиоли устилали груды камней, папоротники выглядывали из пустых окон. Галки гнездились в северо-западной башне и щелкали и болтали среди бойниц, где когда-то стояла стража, обозревая горизонт, следя, не появились ли разбойники. Голуби гнездились в башне у ворот и улетали в суматохе, когда через них проходили дети, возвращавшиеся с прогулки.

– Это комнаты для стражи, – объяснял важно Джеймс, исполняя долг хозяина, – тут была опускная решетка, вот здесь виден желоб для нее, а там, выше – остатки цепей.

Гости послушно вытягивали шеи, но шестилетняя Сабина все это уже слышала и явно скучала.

– Разве не смешно, что стража должна стоять там наверху, бросать камни и лить кипящее масло на ваших врагов? – спросил Аллан Макаллан, десятилетний, развитой для своего возраста, коренастый, жилистый мальчик с рыжими волосами.

Сабине не нравились его песочные ресницы и веснушки. И те и другие заставляли ее содрогаться и напоминали рыжего кота с жуткой раной на спине, жившего в подвале дома Аберледи. Она горячо любила Джеймса Маттиаса, которого считала самым красивым мальчиком на свете, поэтому она произнесла презрительно:

– Я не верю, что кто-то лил кипящее масло на других. Что за глупости!

– Но я прочитал об этом в книге, – сказал Аллан вежливо, ибо с любым гостем следует быть вежливым, даже если это и невоспитанная девочка.

– Но отсюда много миль до кухни, – решительно возразила Сабина, – оно остынет, пока они дотащат его до верха башни.

– О, Сабина, какое это имеет значение? – нетерпеливо оборвал ее Джеймс.

– Наверное, они носили холодное масло, а здесь на огне его кипятили, – предположила Мавис Д’Атесон, пытаясь умиротворить их, и Матт поспешил согласиться с ней.

Несколькими месяцами старше его, почти двенадцатилетняя, Мавис уже считалась леди. У нее были светло-русые локоны, молочного цвета кожа и большие фиалковые глаза. Она носила изысканные платья без фартучка или чепчика, что очень впечатлило Матта, и он решил жениться на ней, как только они оба вырастут. Он никогда не встречал юную леди одного с ним возраста, только служанок и простолюдинок, и поэтому ее обаяние ранило его сердце.

– Конечно, они так и делали, ты молодец, что догадалась. У них могла быть жаровня на крыше, – сказал он.

Сабина досадовала, что он взял сторону Мавис.

– Даже если у них была жаровня, масло не могло кипеть, когда они лили его по стене, – упрямо твердила она.

Ее брат вставил:

– Тише, Сабина. Давайте поднимемся. Ступеньки идут почти до самого верха.

Они взобрались по каменной спирали.

– Какой противный запах, – проворчала Мавис, привередливо поправляя юбку.

Матт держался рядом сзади нее.

– Будь осторожна. Ступеньки скользкие, – предупредил он.

Матт надеялся, что она слегка поскользнется, а он спасет ее от опасного падения. На вершине они попали на открытый воздух, так как крыши совсем не было.

– Это была капелла, – сообщил Джеймс.

Над ними огромной аркой изгибалось голубое ветреное небо. Через окна в полуразрушенных стенах обширного пространства, поросшие вереском, бурые и пурпурные пятна полей пронизаны вспыхивающими на солнце ручьями, тянущимися к хмурым холмам. Дальше на севере лежал небольшой городок Брако, где когда-то римские легионеры построили форт, на том месте, где римская дорога уходит на северо-восток к Перту. Из окон на другой стороне они видели нежную зелень Страталлана и реку Аллан Ватер, извивающуюся на своем пути, подобную серебряному червяку. А дальше низкие луга Шерифмюира и много холмов, темно-бордовых, пересекаемых глубокими синими тенями под палящим солнцем.

Матт стоял рядом с Мавис, где она устроилась на небольшой площадке в стене, и всматривался жадно за горизонт на северо-запад. Свежий воздух окрасил ее щеки розовым цветом и чуть шевелил пряди ее волос. Глаза девочки блестели не только от дразнящего ветерка.

– Ты видишь свой дом? – спросил он.

– Я вижу, где я живу, – ответила она, как будто это было не одно и то же. – Вон там, гляди. Как раз где солнечные зайчики от окон.

У нее был странный и приятный акцент, благодаря которому ее голос звучал осторожно, словно каждое слово имело значение и было достойно произнесено.

– Ты не называешь это домом? – удивился Матт. Она посмотрела на него и отвела взгляд.

– У меня нет дома. Мой дом далеко, за теми холмами.

– Расскажи мне о нем, – с жаром попросил Матт, – расскажи мне о твоей семье.

– Мои родители умерли, – произнесла она медленно. – Моя мама из семьи Макалланов, так же, как и мои кузены. Вот почему я живу с ними.

– Но твоя фамилия не шотландская, ведь так? Она оглянулась вокруг, ища, где бы присесть, и поспешно вытерла подходящий валун рукой для уверенности в его чистоте перед тем, как опуститься на него. Она двигалась плавно, а голову держала высоко поднятой, что придавало ей гордый вид.

– Моя бабушка, урожденная Бределбейн, с дальнего Севера. Она вышла замуж за француза по имени Д'Ат, который умер, находясь в ссылке с королем Карлом II. Но она привезла сына, моего отца, назад в Шотландию и дала ему имя Д'Атесон, чтобы ее люди поняли, кто он. Я наследница своего отца, и все его состояние будет однажды моим, когда я вырасту.

– Тогда ты сможешь поехать домой. Она отрицательно покачала головой.

– Все мое состояние в золоте. Землю отца продали, когда моя мать умерла, потому что некому было управлять ею.

– Какой он, дальний Север? – спросил Матт, околдованный ею.

Она была так романтична и печальна, эта изгнанная принцесса, что привела в смятение его воображение, как и его чувства.

– Темный и серебряный, – ответила она. – Высокие холмы разрезают небо, пока ты не дойдешь до моря, а море и небо там, как серебряный щит.

Они притихли на какое-то время, затем девочка попросила:

– Расскажи мне о своем доме. Он должно быть совсем другой.

Но в этот момент подбежала вприпрыжку Сабина и схватила Матта за руку:

– Матт, пойди посмотри. Ты иди вверх по ступенькам, где была башня, и там, где они кончаются есть крохотная комнатка со скамейкой и сточной трубой. Там обычно уединялись священники. Она так мала, что невозможно представить, как в ней можно прожить хотя бы день. А они оставались там месяцами. Иди же!

Она бросила быстрый взгляд на Мавис и сказала:

– Мавис пусть останется здесь. Лестница очень крутая и опасна для нее. Она может испачкать платье.

На что Мавис согласилась со спокойной улыбкой, и Матт из вежливости вынужден был взбираться на башню со своей кузиной, хотя он предпочел бы остаться и продолжить разговор. Он утешил себя тем, что у него еще будет уйма времени поговорить до отъезда.

Времени у него, действительно, было достаточно, но возможностей не так уж много. Дети имели определенную свободу в благополучной семье Бирни, которой они все наслаждались после обычной строгой атмосферы, в которой они жили. Они проводили время без постоянного надзора служанок и гувернанток. Руины замка принадлежали им. Там они резвились и играли. Старое крыло здания, отведенное под детскую, было огромно, и дети могли шуметь сколько угодно, никто им не делал замечаний. Луга служили для выездов и прогулок. Но Матт с трудом находил возможность побыть наедине с Мавис. Часто Джеймс хотел купаться, поэтому мальчики уходили без девочек, или Аллан хотел охотиться, значит Мавис и Франчес оставались в замке, так как Мавис не интересовалась охотой, а Франчес была слишком мала. А когда они были все вместе в замке или в саду, Сабина обычно хватала Матта за руку и тянула прочь что-нибудь смотреть или что-нибудь исследовать, или играть во что-нибудь с ней. Она, казалось, просто не замечала гримасы Матта и его намеков на то, что он хотел бы остаться там, где был, и разговаривать с Мавис. Только по вечерам, когда они сидели у камина в детской – замок был такой холодный и сырой, что даже летом после наступления темноты растапливали камины – и рассказывали истории, он мог устроиться рядом со своей избранницей. Но даже тогда он не мог наедине поговорить с ней, ибо Сабина всегда усаживалась с другого бока, прерывая постоянно их разговор. Порой он говорил Мавис несколько фраз по-французски, чего Сабина не понимала и что составляло единственный способ уединения, дозволенный им. Это вызвало в нем все более определенное желание женитьбы на Мавис, когда придет время, чтобы можно было провести жизнь в разговорах с ней без постороннего присутствия, сидя рядом.