Династия Морлэндов (№7) - Шевалье

Он искал подходящее дело, и герцог, хотя и неустанно предлагал свои услуги безусловного гостеприимства, помогал ему в этом. В ноябре 1700 года Морис стал Маэстро ди Корнетто в приюте делла Пьета, а в ноябре добавил к этому должность Маэстро ди Тромпетто[14]. Он учил играть на корнетто и трубе девочек, которые жили подобно монахиням в монастыре, и даже носили белую форму, весьма похожую на монашеское одеяние. Несмотря на это, они были живыми, веселыми созданиями, всегда в хорошем настроении. Морис часто не мог за ними уследить, но он с удовольствием учил их, так как они были талантливы и стремились к знаниям. Музыка была их жизнью. В силу своего происхождения их звали только по именам, а когда требовалось кого-то выделить, их различали по инструментам, на которых они играли, например, Сильвия дал Виолино[15], или Адриана далла Тиорба[16].

Именно таким образом Морис познакомился с хрупкой, темноволосой, темноглазой девушкой четырнадцати лет, Джулией дал Корнетто. Когда он впервые увидел ее, на ней была обычная белая форма Пьеты, пышные темные кудри перевязаны белой лентой, а в локоны вставлен белый цветок. Она робко стояла перед ним и смотрела, подняв глаза из-под темных ресниц, белые руки с длинными пальцами сжимали корнетто, казавшееся слишком большим и тяжелым для нее, хотя она и была первой среди учениц на корнетто. Человек со слабостью к вину поступил бы правильно, не заперев себя в винном погребе. С первого взгляда ее темных глаз Морис безнадежно влюбился.

Глава 7

Смерть леди Каролины всего через три недели после свадьбы совершенно не потревожила сказочного медового месяца Матта. Конечно, он огорчился и присутствовал на похоронах с печальным лицом, но едва ли его разум присутствовал при этом, хотя он смог не смотреть на жену во время церемонии. Смерть леди Каролины произошла настолько неожиданно, что Артур не сумел вовремя прибыть в Морлэнд, чтобы присутствовать при последних минутах ее жизни, однако его брат Джон неотлучно находился у постели умиравшей. Когда Артур получил известие о смерти леди Каролины, он ответил, что поскольку ему уже слишком поздно говорить последнее «прощай», нет никакого резона приезжать, особенно ввиду того, что близился день рождения герцога Глостера, на котором ему, как камергеру и капитану личной армии принца, необходимо присутствовать.

К началу августа, тем не менее, Артур приехал, на этот раз навсегда. Празднование дня рождения герцога Глостера с пышностью проходило в Виндзорском замке и завершилось званым обедом и фейерверком. Но на следующий день принц проснулся в жару с больным горлом. Призванные доктора пустили ему кровь и предписали отдых и покой. Однако к вечеру его состояние ухудшилось. Четыре дня он пролежал в бреду, держа руки матери и отца, которые не отходили от постели. 29 июля он умер, унеся в могилу надежды протестантской партии. После его рождения принцесса Анна родила четырех сыновей, но они все умирали через несколько часов после появления на свет, кроме того у нее случились четыре выкидыша. Сейчас ее года прошли. Горе принцессы Анны и горе ее мужа подействовали даже на Артура, и он приехал в подавленном настроении. Кловис глубоко сочувствовал принцессе Анне, но знал, что смерть принца должна оказаться выгодной якобитской партии, так как принцесса Мария умерла, а Узурпатор состарился и болел. Кому же быть преемником, как не законному наследнику, принцу Уэльскому? Он написал со сдержанной надеждой Аннунсиате.

Эти события миновали Матта почти незамеченными. Им завладела Индия. Он проводил каждый момент каждого дня с ней, а ночью блаженствовал в ее объятиях. Она выразила желание научиться ездить верхом, и он привел ее к местечку Твелвтриз и учил езде на Хастингсе, старом мерине школьного наставника. Она выказала такие способности, так быстро и прочно овладевала навыками, что через две недели он уже выбирал для Индии лошадь и заказывал специально для нее седло и уздечку. Животное, которое он отобрал, являлось единокровным братом его собственной новой лошади Звезды. Это был красивый угольно-черный мерин Полночь, правнук Барбари, любимого черного жеребца Ральфа Морлэнда. Полночь был красивым конем, с большими причудами и очень эффектным шагом, но при всем этом достаточно надежен, чтобы Матт смог доверить ему свою любимую молодую жену. Сбрую он сделал из черной кожи с серебряными узорами и украсил ее серебряными бусинами. Индия сразу же заказала у портнихи амазонку из черного бархата, украшенную белыми страусиными перьями. Берч угрюмо заявила, что это совершенно непрактично. Одетая таким образом и восседающая верхом на Полночи, Индия выглядела эффектно. Крестьянам и слугам нравились подобные зрелища и они выскочили из домов, чтобы помахать ей, когда она будет проезжать мимо.

После того, как Индия научилась держаться в седле, она и Матт постоянно куда-нибудь уезжали. Он показал ей все имение и познакомил с местными жителями. Ей нравилось сидеть на лошади и слушать, что все, что только видят глаза, принадлежит ей, но она была менее терпима с местными жителями, которые, по ее словам, были безобразны и дурно пахли. Хотя ради Матта она вела себя с ними вежливо, тот счел за лучшее ограничить такие посещения, чтобы не вызывать оскорблений. Если они не катались верхом или не гуляли в садах, Матт развлекал ее в доме, играя с ней в карты или играя для нее, или слушая ее пение. Даже когда она сидела и шила, он был под рукой, чтобы найти ей ножницы, продеть нитку в иголку, поднять носовой платок или принести розовой воды.

– Она держит тебя на привязи, как медведя на цепи, – заметила ему однажды Берч, и он так рассердился, что не разговаривал с ней несколько дней. Если бы она была кем-нибудь другим, он бы прогнал ее, поэтому слуги, хотя и качали головами над его безрассудной страстью, держали язык за зубами. Матт запустил свои дела, проводя все время рядом с молодой женой, но Кловис взвалил на себя и эту ношу, сказав, что у каждого должен быть свой медовый месяц, а Матт еще молодой. Таким образом визиты, вечера, банкеты и балы продолжались, портнихи приходили каждый день, нагруженные шелками и кружевами. Индия с каждым днем становилась краше, а Матт с каждым днем все более гордился ею. Единственное, что вызывало в нем полное неприятие, было то, что она проводила много времени, хихикая и сплетничая со своей служанкой Миллисент, о которой Матт с самого начала был невысокого мнения.

Он пытался обратить ее ум к более высоким вещам и, потрясенный тем, что она не умеет ни читать, ни писать, предложил учить ее. Но она только весело рассмеялась и сказала:

– Что я буду делать с книгами? Если даже я смогу читать, у меня никогда не будет времени на это. Зачем? Я и так занята с утра до ночи.

Иногда, когда она шила, он пытался читать ей вслух, надеясь пробудить в ней интерес к учебе, но это оказалось бесполезным. Она обычно слушала несколько минут с выражением крайнего прилежания на лице, а затем прерывала его на середине фразы, чтобы выяснить мнение матери о своей работе или прося ее высказаться о том, что могло бы подойти к ее новому манто. Матт наверняка знал, что она не слушала, а выражение заинтересованности принималось лишь для его удовлетворения.

То же происходило, когда Матт пытался говорить с ней серьезно. После нескольких слов она прерывала его. «Я должна рассказать тебе об одной женщине. Я видела ее сегодня в городе верхом на лошади. У нее была такая забавная прическа, что я едва удержалась, чтобы не пялить на нее глаза. Какое счастье, что волосы вьются от природы! Я бы не вынесла, если б выглядела такой неестественной, как она, даже если бы мне предложили вторую жизнь».

Эти мелочи огорчали Матта, ибо он надеялся, что женитьба даст ему совершенную спутницу, ту, которой можно полностью довериться. Но это было малозначащим рядом с красотой, обаянием и живостью Индии. Она была расточительно сумасбродной. Ее сумасбродства забавляли его, ему доставляло удовольствие дарить ей что-нибудь и радоваться ее радости, когда она распаковывала его новый подарок. Он купил ей пару новых заколок для волос" в виде двух веток в цвету, все в бриллиантах, и был глубоко тронут, когда она сменила прическу, чтобы примерить подарок.

Однажды он привел ее в сокровищницу и вынул все коробки с драгоценностями, чтобы показать ей, а Индия закричала в восторге:

– О, Матт, они великолепны. Я их должна сразу надеть.

– Как, все сразу? – удивился он. Она захлопала в ладоши.

– Да, все, все сразу. Подойди, помоги мне.

Она стояла неподвижно, как статуя, пока он доставал одну вещь за другой и вешал на нее, пока коробки не опустели. Индия сверкала, как испанские трофеи, а затем послала его принести ей зеркало, чтобы полюбоваться собой. Ее глаза блестели так же ярко, как бриллианты, а щеки вспыхнули, когда она взглянула на себя. Матт почувствовал, что внутри него все заклокотало.

– Сказочно... – произнес он необычно охрипшим голосом.

Она повернулась к нему со странной улыбкой на лице.

– Запри дверь, – велела она. Он заколебался.

– Запри! Быстро!

Матт повиновался. Руки у него дрожали. Индия заставила его соорудить из мехов для нее ложе.

– Теперь ты должен лечь со мной, какая я есть, в драгоценностях. Да, да, сейчас! Быстрее!

Его возбуждение было так велико, что он с трудом смог справиться с застежками. Никогда в самых сумасбродных мечтах он не представлял никого, подобного ей. В конце концов она вздохнула с удовольствием и уткнулась в него лицом.

– Когда я была маленькой и мы были бедные, – проговорила она, – я мечтала о таких драгоценностях, как эти, и о мужчине, который мог бы мне их дать.

На следующий день Матт купил ей борзую с бриллиантовым ошейником. Она поблагодарила его с улыбкой, пронявшей его до мозга костей, так полна она была общими секретами и обещаниями. Он был совершенно очарован и безумно счастлив, и не предполагал до ноября, что можно быть более счастливым, когда Индия сообщила ему, что ждет ребенка.

– Это значит, что нам не надо продолжать делать то, что доставляет нам наслаждение, – говорила она ему, поглаживая его по щеке мягкой рукой.

Ее глаза глубоко проникали в него, заставляя сильно краснеть от смущения.

– Но это не надолго. Есть и другое, что мы можем делать, такое же приятное для тебя.

Беременность изменила отношение Индии к Морлэнду и его обитателям. До сих пор она была счастлива просто тем, что доставляла себе наслаждения, тратя деньги и обольщая мужа, но когда материнство стало реальность, она начала осознавать, что как хозяйка Морлэнда она обладает большой властью.

– Удачно, что леди Каролина умерла тогда, когда умерла, – как-то сказала она своей матери, пока та ее одевала.

Ее мать, ранняя пташка от долгой привычки, часто приходила в комнату Индии и нарушала ее пост шоколадом и хлебом, пока Индию одевали. Матт присутствовал на мессе в церкви, как он делал ежедневно в это время, так что они были одни с Миллисент и собакой Ойстер. Матт отказался от попыток заставить ее посещать утреннюю мессу. Она заявила, что один раз в день достаточно для нее, и он сказал Клементу, что госпожа не вполне здорова и нуждается в более длительном сне по утрам. Клемент, вспоминая энергичные, упругие конечности и здоровый цвет госпожи, мрачно согласился.

– Если бы она не умерла, – продолжила Индия, – я бы вынуждена была настаивать на ее отъезде. Пусть живет со своим братом. Может быть, это было трудно сделать. Я не могу понять, почему я должна содержать полмира.

Миссис Невиль, которая сама была на содержании, ничего не ответила. Миллисент, водя щеткой и гребнем по глянцевитой черноволосой голове Индии, проговорила:

– В больших домах всегда много приживалок, держащихся за счет знакомства с большими господами, мадам. Когда я работала у графа Беннендона...

– Да, да, – нетерпеливо перебила Индия, не вынося больше историй о прошлой службе Миллисент, – но я не для того терплю все тревоги замужества, чтобы спустить свое состояние, видеть, как оно растрачивается кучкой ни к чему не способных нищих. Артур и Джон, например, – у них нет ни гроша...

– Лорд Баллинкри вполне прилично выглядит, мадам, – вставила Миллисент, – и сильно поражен вами, если мне позволено заметить.

– Тебе не позволено, – возразила Индия, но ее любопытство было возбуждено, и она спросила: – Он что-нибудь тебе сказал?

– О, не мне, мадам. Не служанке. Но любому видно, как он на вас смотрит. Такой замечательный господин! С титулом.

– Титул и ничего больше, – резко ответила Индия, но с легкой тенью задумчивости.

– Я думаю, хозяин Кловис Морлэнд собирается что-то сделать для лорда Баллинкри и его брата, – добавила услужливо миссис Невиль, – у него есть кое-какие накопления, но нет детей, которым их можно передать.

– Зато есть Кловер, – произнесла ядовито Индия. – Неприлично этому ребенку так вешаться ему на шею. Я бы не удивилась, если он все оставит ей, хотя, видит Бог, у нее достаточно своих средств. Я не знаю, почему она должна жить здесь за мой счет.

– Оставь, дорогая, она же еще дитя, – вступилась за девочку миссис Невиль. – Ей только тринадцать.

– Она достаточно взрослая, чтобы заставить меня краснеть от стыда за ее кокетство и глупые улыбочки в адрес Кловиса. Пусть она только дорастет до пятнадцати, я ее выпровожу, выдав замуж в два счета, сразу же, как она созреет. И Джон Раткил. Я сейчас жду своего ребенка и мне предстоят расходы и без них. И многих слуг следовало бы уволить – этот ужасный старый священник и злая старуха Берч, например. Мы не можем содержать дом, полный калек, проедающих свой разум и ничего не делающих.

– Твой муж очень любит их, – опять заговорила миссис Невиль с намеком на предостережение. – Ему вряд ли понравится, если их выгонят на голод.

– Он сентиментальный и глупый, – возразила Индия, но без твердости, поскольку эта глупость была также ее преимуществом.

Тем не менее она решила избавиться от отца Сен-Мора и Берч.

– Я собираюсь переделать этот дом. Отныне дела будут идти так, как хочу я. Нам нужно приобрести новую мебель и много-много зеркал. В самом деле, я думаю, было бы неплохо снести этот дом и построить новый.

– Не все сразу, мадам, – сказала Миллисент, и добавила: – Конечно, лорд Баллинкри весьма интересовался архитектурой. Не думали ли вы спросить его, что он думает о Морлэнде?

* * *

Кловис был слишком занят в связи со смертью Каролины и женитьбой Матта, чтобы беспокоиться о будущем Артура. С момента возвращения в Морлэнд Артур, предоставленный сам себе, развлекался таким образом, что Кловис почти забыл о его присутствии. Короткое время, проведенное при дворе, довершило его развитие, укрепило его в его пороках и научило его, что безрассудное поведение в конечном счете не для его пользы. Он много охотился, проводил много времени в Йорке в своем любимом кофейном доме, в верхних комнатах одной из гостиниц, где собирались молодые люди схожих интересов, или в скрытом от посторонних глаз публичном доме в Скелдергейте. Поскольку он ухитрялся при этом не причинять себе никакого беспокойства, Кловис, под гнетом работы и забот, не замечал его.

Артур обратил внимание на Индию, но только отметил, что она красивая, что Матт глупец и что она доставит Матту тревог, прежде чем будет покорена. Но это было до того, как она обратила свои чары на него.

Плохая погода в феврале 1701 года заточила их всех в доме, а Матта положила в постель с жестокой простудой. Индия проявила много заботы. Она ежечасно бегала к нему наверх, успокаивала его, говорила, что он должен спать, но была совершенно спокойна и в перерывах сидела в гостиной вместе с Артуром. Кловер и Кловис, как обычно, были заняты подсчетами в комнате управляющего. Джон предпочитал читать в одиночестве. Таким образом Индия получила Артура в свое полное распоряжение. Она занималась шитьем, достойным занятием дамы. Ее беременность была скрыта изящными складками светло-голубого платья со свободно лежащими кружевами верхней юбки. Жемчуг украшал ее высокую прическу со спадающей сзади массой темных локонов. Она точно знала, как выглядит и какое впечатление производит на Артура, когда подняла блестевшие глаза и остановила на нем свой взгляд.

– Скучно шить молча. Прошу, поговори со мной немного, кузен Артур. Мне бы очень хотелось знать твое мнение, что делать с этим домом. Здесь нет никого, кто бы разбирался в архитектуре так, как ты.

Артур знал, что эта самая очевидная лесть, но день за окном стоял серый, унылый и сырой, а Индия выглядела очаровательно в отблесках огня, исходящего от крупных дров, с борзой со сверкающим ошейником у своих ног. Он вытянул ноги, улыбнулся с дерзкой непринужденностью и ответил.

Непогода продержалась неделю. В конце Индия сказала Матту, что для нее полезно бывать на свежем воздухе, а он недостаточно здоров, чтобы встать с постели.

– Ты заболеешь еще сильнее, если поднимешься слишком рано. Я только немного прогуляюсь в экипаже, очень медленно с полуоткрытыми окнами. Артур может поехать со мной для надежности. Тебе нельзя беспокоить себя, дорогой.

Два дня спустя Берч пришла к Кловису.

– Пора что-то решить с Артуром, хозяин, – резко заявила она. – У вас были какие-то планы на счет него до того, как ее милость пожелала, чтобы он служил при дворе?

– Ну-у... да, – отозвался Кловис. – А почему это тебя волнует, Берч? Или у него неприятности, о которых я не знаю? Мне казалось, что его поведение не вызывало нареканий в эти дни.

– Дело в нем и в новой хозяйке, сэр, – ответила Берч.

Кловис уставился на нее.

– Уж не думаешь ли ты, что...

– Я не говорю, что что-то не так... пока, – непреклонно сказала Берч, – но я знаю Артура, и я вижу, что у новой госпожи ничего нет за душой.

Кловис нахмурился при этих словах, но она продолжала, не останавливаясь:

– Праздность порождает неприятности. Этим двоим нечего делать с утра до вечера, только заниматься фантазиями. Если вы послушаете совет старой женщины, которая все это уже видела раньше, вы отошлете Артура, подыскав ему какое-нибудь дело.

Кловис пребывал в нерешительности, не способный поверить, что это действительно так. Но Артур всегда был любимцем Берч, и уж если она выступила против него... Как ни странно, но убедило Кловиса то, что она назвала его «Артур», а не «лорд Баллинкри», как обычно. Он кивнул.

– Хорошо. Никому не говори об этом. Я посмотрю, что можно сделать.

Кловис действовал быстро. На следующий день он взял Артура с собой в Йорк, а потом всю неделю постоянно держал его около себя под тем или иным предлогом. В начале марта Артура взяли в Йорк встречать сэра Джона Ванбро. Артур ехал угрюмый, чувствуя прежде всего, что в его незаконные удовольствия вмешались, и еще, что человеку его происхождения недостойно «учиться ремеслу». Но уже в начале разговора его мысли сменились. Ванбро вез с собой Хауксмура – они оба возвращались к месту строительства нового замка Говард после поездки в Лондон. Артур проникся мгновенной симпатией к обоим. Он слышал о них, конечно, а непристойные забавы Ванбро являлись их рекомендацией для Артура. Более того, единственное, что интересовало Артура помимо самого себя, это архитектура, и как только разговор зашел о планах строительства в Хендерскельфе, его поза утомленного превосходства растаяла, и через минуту он наклонился над столом и говорил с жаром, который придал ему вид шестнадцатилетнего юноши.

Таким образом дела удачно разрешились. Кловис обещал платить Артуру щедрое содержание в течение всего времени, пока он остается с Ванбро и Хауксмуром и ведет себя прилично. Индия была слегка раздосадована отъездом своего поклонника, но Миллисент вскоре разузнала от слуг, что за этим стояло, и когда она доложила все своей госпоже, та пришла в ярость и тут же решила, что Берч следует выгнать. Она застала старую женщину в детской, где Берч шила белье, подготавливая встречу нового младенца, ожидавшегося в мае.

– Вы что-нибудь хотите? – спросила Берч холодно.

Глаза Индии сузились от оскорбления.

– Я пришла только сказать, что ты в последний раз вмешалась в дела этого дома. Тебе бы следовало хорошенько запомнить, что я теперь хозяйка.

– Когда вы будете достойны этого титула, я дам его вам, – спокойно ответила Берч и продолжала шить. Индия рванулась к Берч, выхватила ее работу из рук и бросила на пол.

– Я предупреждаю тебя, старуха, лучше не переходи мне дорогу.

Берч смотрела на нее без страха.

– Вы не можете повредить мне. Я служу здесь более тридцати лет. Я говорила с хозяином Кловисом ради вашей пользы, так же, как и для пользы других. Ему это хорошо известно.

– Хозяин Матт мой муж и за ним последнее слово здесь.

– Хозяин Матт не примет вашу сторону против меня. Я была его воспитательницей еще до того, как вы его узнали.

Индия торжествующе улыбнулась.

– Посмотрим, кому из нас он поверит, – сказала она и вышла в гневе.

Немного спустя мальчик-слуга вызвал Берч к хозяину Матту. Матт выглядел смущенным и говорил с Берч, избегая ее взгляда. Сзади сидела Индия, сложив руки на уже большом круглом животе с ласковым смиренным выражением на лице.

– Берч, госпожа жалуется, что ты разговаривала с ней грубо и отказалась обращаться к ней как к хозяйке. Да, я знаю, что ты давно служишь в этом доме и я знаю, что иногда ты говоришь кратко, но я должен просить тебя оказывать необходимое уважение моей жене.

Индия вздохнула, но так, чтоб было слышно, а Матт продолжал:

– Делай то, что она говорит, точно и без возражений. В любом случае для ее состояния очень вредно, что ей перечат.

Берч стояла неподвижно, не глядя ни налево, ни направо.

– Да, хозяин, – ответила она.

Матт чувствовал себя пристыженным.

– Это все, – сказал он, и Берч вышла, не проронив ни слова.

Позже Индия ухитрилась встретить ее на лестнице и одарила улыбкой сладостного торжества.

– Поняла? – сказала она. – Не перечь мне в будущем, иначе это плохо для тебя кончится.

Она прошла, а Берч продолжила свой неспешный путь в детскую. Она села на стул у окна, где было больше света и подняла кружевную детскую рубашечку, которую она штопала. Ее глаза устали и она едва различала, что делала, но она не отдала ее другим служанкам в починку, потому что как раз эту шелковую в кружевах рубашечку король Карл II подарил графине для ее первого ребенка в 1661 году, почти сорок лет назад. Берч помнила трудные времена, когда графиня родила двойню. Именно тогда во время хлопот и труда возникла ее нежная любовь к своей госпоже. Как же долго отсутствует графиня! Шестьдесят пять лет – значительный возраст для женщины и служанки. Как долго она еще протянет? Вернется ли когда-нибудь графиня? Берч скучала по ней больше, чем она могла предполагать. Теперь еще ее обязали называть эту легкомысленную молодую кокетку «хозяйка» в доме, принадлежавшем графине.

Слезы появились у нее на глазах. Она осторожно отложила детскую рубашку, чтобы слезы нечаянно не упали на нежный шелк и не оставили на нем своих следов.

* * *

На следующий день после семнадцатилетия Матта Индия дала жизнь здоровому сыну. По случаю рождения нового наследника Морлэнда устроили большое празднество, ибо неоднократно со времени революции люди думали, что судьба Морлэндов обречена. Ребенка нарекли Джеймсом Эдуардом. Кловер, гордо исполняя роль крестной матери, тут же назвала его Джемми. Сокращенное имя прилипло к нему, совершенно так же, как произошло с самой Кловер.

Сейчас Кловис чувствовал, что может проводить в Лондоне больше времени, где другие дела Морлэндов также требовали его внимания. Матт, хотя все еще был одурманен Индией, тем более что она подарила ему наследника, постепенно брал в свои руки управление имением. Кловис видел, что вместе с Клементом и отцом Сен-Мором, подстраховывавшим его, Матт не наделает грубых ошибок. Индия, несмотря на то, что о ней думала Берч, оказалась энергичной хозяйкой дома. Оставив каждодневные заботы миссис Клу, она все-таки уволила некоторых слуг, от которых, по ее словам, было мало проку, устроила тщательную чистку и полировку, повесила новые занавеси, заменила покрывала и драпировки над кроватью и постепенно меняла внутренний вид дома.

Так случилось, что Кловис находился в Лондоне, когда Парламент принял в июне закон о престолонаследии, согласно которому после смерти Узурпатора трон должен был перейти принцессе Анне, а после ее смерти – тете Аннунсиаты, тетушке Софи из Ганновера. Была проделана огромная работа. Не думая, Кловис мог бы назвать несколько десятков имен людей с более обоснованными претензиями на трон, чем супруга курфюрста, но, конечно, все они были католиками, а Узурпатор, за которым стояла партия вигов, хотел быть уверенным в сохранении протестантской преемственности.

«Софи из Ганновера, – думал Кловис, – стала бы хорошей королевой, судя по тому, что Аннунсиата написала ему о ней». Она приходилась внучкой королю Джеймсу I, сестрой принца Руперта и являлась одной из лучших представительниц семьи Палатинов, умной, великодушной, талантливой. Но после нее пришел бы ее сын Георг-Луис, тупое и неприятное создание, какое только может быть, а после него – его сын Георг. Оба – до мозга костей чужеземцы.

Кловису пришло на ум, может ли полнейшее несоответствие ганноверцев повернуть течение событий в выгодное якобитам русло. Может быть виги наконец перехитрили самих себя? Похоже на то, что принцесса Анна мирно наследует Узурпатору, так как ее любили и она была дочерью короля. Но она не обладала крепким здоровьем и вряд ли могла долго прожить. Если она умрет, можно было бы не сомневаться, что страна предпочтет принца Уэльского грубой семье Гвельфов?

Тут другая мысль мелькнула у него в голове. Если бы принц Рупперт был женат на матери Аннунсиаты, сама Аннунсиата вполне могла быть названа королевой тем же самым законом о престолонаследии и, будучи католичкой, могла бы стать средством объединения интересов двух противоборствующих партий – католиков и протестантов. Странные думы! Кроме шуток, хотя вопрос о ее незаконнорожденности и непреодолим, однако она и Георг-Луис находятся в абсолютно равном положении по отношению к трону Англии: оба являются правнуками короля Джеймса I через его дочь Элизабет, Снежную Королеву. Кловис размышлял о королеве Аннунсиате весь вечер, что заставило его расхохотаться. Представлялось всего лишь забавным, что закон о престолонаследии может вообще предоставить какой-либо шанс Морлэндам.

В сентябре Кловис все еще находился в Лондоне, когда пришло известие из Сен-Жермен, что король Джеймс умер. Последовавшее очень скоро после этого письмо Аннунсиаты содержало больше деталей. Король недомогал с марта, когда его хватил удар. Летом он ездил в Бурбон на воды и, вернувшись, говорил, что чувствует себя лучше. Однако каждый знал, что дни его сочтены. Он умер спокойно в окружении семьи в три часа пополудни 16 сентября. Король Франции Людовик сразу же признал принца Уэльского королем Англии, Джеймсом III. Молодой король, которому сейчас тринадцать лет, издал манифест, утверждающий его права на английский трон.

Последовал немедленный дипломатический протест. Английский посол в Версале выехал, не получив позволения короля Людовика, а Узурпатор отослал французского посла из двора в Сент-Джеймсе. Король Людовик написал извинительное письмо, поясняя, что он признал принца Уэльского только формально, как наследника своего отца, но у него не было намерения предпринимать что-либо для восстановления принца на троне. Узурпатора письмо не убедило, и он провел через парламент билль о лишении гражданских прав, где предусматривалось, что Джеймс Стюарт будет казнен без суда, если когда-либо ступит на землю Англии, и признавалось государственной изменой для любого жителя Англии писать принцу и посылать ему деньги.

Тем временем бывшая королева написала принцессе Анне, прося ее помощи в получении возмещения для ее единокровного брата – принца Уэльского. Испания, Савойя, Модена и папа римский последовали примеру Франции в признании Джеймса королем. В то же время Голландия и Австрия встали на сторону Узурпатора и образовали тройственный союз против французско-испанских союзников. Кловису стало ясно, что готовится еще одна война в Европе, ибо Франция теперь возвратила все спорные территории испанских Нидерландов, а с тех пор как внука короля Людовика провозгласили королем Испании, Франция контролировала все порты на побережье Канала[17]. Права короля Джеймса III были побочным продуктом серьезной борьбы за поддержание равновесия сил, но будет ли война благоприятна для короля Джеймса или повредит его делу, никто не мог сказать. Усталый, с чувством опустошенности, Кловис возвращался домой в Морлэнд на Рождество.

Сабина с мужем и маленькой Франчес выехала на время в более южные края, но шотландские Морлэнды носили траур и остались дома. Бедный сын Кэти Джеймс отказался от неравной борьбы за жизнь и умер третьего декабря, ровно за четыре недели до восемнадцатилетия, не оставив после себя сына, а лишь двадцатимесячную дочку Мари. Матт искренне горевал о своем кузене, когда узнал о его смерти, но ничего не предпринял, а лишь подумал о выражении соболезнования Мавис, оставшейся вдовой в восемнадцать лет. Так крепко Индия овладела его сердцем. Они еще не возобновили интимных отношений, хотя «другие вещи» Индии продолжались, чтобы поработить мужа, и по крайней мере частично удовлетворяли его. Она говорила о них с ним искренно и открыто.

– Конечно, я хочу, чтобы у нас было много-много детей, дорогой, – уверяла она его.

Они готовились отойти ко сну. Индия пришла и села рядом с ним на край кровати, схватив обеими руками его руку. Она пристально смотрела на него с выражением искренности и невинности, которому он не находил сил сопротивляться.

– Но я не хочу быть изношенной родами до двадцати. Я видела, что происходит с женщинами. Ты бы не желал, чтобы твоя жена превратилась в морщинистую старую ведьму, не правда ли? Если я стану такой, ты начнешь бегать за более молодыми хорошенькими женщинами и разбивать мое сердце.

– О, Индия, как ты могла так подумать! – проговорил Матт. – Я никогда, никогда...